Миры Уммы

Глава 1

Я сидел на дне древнего океана Тетис. Когда-то, в эпоху мезозоя, он постоянно менял конфигурацию, выстраивая современные очертания континентов. Наверное, присутствие очень древней и бесконечно мощной силы, которая все еще чувствовалась в пустыне Негев, придавало хоть немного значимости моему замыслу. Величественный кратер Михташ Рамон был наполнен неземной красотой, и я посчитал, что свести счеты с жизнью именно в таком месте - это как упокоиться в лоне вечности.

 Я сидел на вечной земле, неторопливо всматривался в небо и перебирал руками аммониты. Эти моллюски вымерли 100 миллионов лет назад, а имя свое получили от Амона, древнеегипетского божества темного небесного пространства со спиральными рогами. Даже их печальная судьба наполнена мифологическим смыслом. Моя же жизнь казалась мне скомканным листком, который нервный писатель несколько раз кидал в корзину, затем доставал в попытке найти там что-то значимое, снова отчаянно  комкал и выбрасывал. Да, это была моя жизнь - никчемная, пустая, бессмысленная. 

На небе сиял красный Марс, кровавый друг всех дурных предзнаменований, а у меня в машине лежала смертельная доза героина. Я  подумал, что было бы неплохо забыться прекрасным сном о фиолетовом небе Марса и отойти в иной мир, ловя последний кайф этого мира. Тишина пустыни вытеснила мой гнев на собственную никчемность. Я продолжал сидеть и перебирать между пальцами камни. Голова была пуста. Мне хотелось подумать о том, что я сейчас намерен сделать. Хотелось представить, как меня будет уносить в другой мир. Но мысли, как растекающиеся краски, никак не выстраивались в нужный мне рисунок. По большому счету, мне не о чем было даже подумать перед смертью. Моя голова была полна какой-то бесполезной хаотичной чуши. Мне казалось, что в последние минуты жизни человек должен немного пофилософствовать, подвести итоги, навести порядок в воспоминаниях, о чем-то пожалеть и попросить у кого-то прощения. Мне бы хотелось быть именно таким самоубийцей. Но я был другим: пустым и уставшим. 

И вдруг мне в голову пришла  мысль - спросить у Бога ответы на все свои вопросы. Узнать у него, почему я оказался тем, кто я есть сейчас, и там, где я нахожусь теперь. Я поднялся на ноги, подошел к самому краю кратера и, выдавив из себя остатки злости, закричал в пропасть:

Чего ты хочешь?! А!? Я не какой-то долбанный Иов! Я не позволю делать на себя ставки! Ты забрал тех, кого я любил, ты даже забрал мое имя! Я не буду гнить в навозной куче, как мудак Иов! Я выбираю смерть, она надежнее жизни. Но умру я со своим именем! Понял….Я Дэнис...блять...Дэнис!

В этот момент я вдруг понял, что хочу вернуться к себе, перестать притворяться и скрываться. Ведь в конце концов, я надумал свести счеты со своей жизнью, а не с жизнью выдуманного персонажа. Я определенно решил в последние минуты жизни снова стать собой. Я выкрикивал свое имя в бездну. Мои слова разбивались о невидимую стену и глохли в потоке воздуха, не оставляя за собой даже эхо. Мое имя по-прежнему ничего не значило и ничего не меняло в этом мире. И эта очередная бессмысленность вскипятила меня до предела. Я набрал в легкие столько воздуха, сколько смог. И зарычал:

Хрррррррр...

Я кричал, пока не обессилел и не упал ничком на камни. И когда я замолчал, почувствовал, что  меня накрыло такой густой тишиной, что казалось, будто она звучит во всем моем теле, как беззвучный крик. Мне стало жутко. И тут я кристально четко ощутил, насколько я одинок. Мне отчаянно захотелось присутствия хоть какого-нибудь живого существа, хотелось забраться в теплое женское лоно и спрятаться там от криков тишины. И тогда  я попробовал молиться. Просто для того, чтобы услышать живые звуки и разорвать тягучую пелену ужаса. Но молитва не пошла - я не верил в Бога при жизни, не поверил в него в последние минуты своего существования. 

Я поднялся на ноги, собрал валявшиеся вокруг меня сухие веточки и траву, достал из кармана зажигалку и развел маленький костер. Пламя затрещало, возвращая в мою жизнь посторонние звуки и хоть и малейшее, но движение. Ветер, который на краю кратера почти никогда не утихает, упорно задувал мой костер. И мне пришлось быстро искать для огня дополнительную пищу. Чем сильнее разгорался огонь, тем больше мне его хотелось. Это было то живое, что разрушало угнетающую тишину вокруг. Я бегал по пустыне в поисках веток, притаскивал охапку, бросал ее в костер, и тут же убегал за следующей партией, пока у меня не разгорелся крепкий костер. Угольки чуть потрескивали, создавая странный ритм для моего танца. Как шаман в трансе, я плясал вокруг своего костра. Я думал о дозе в машине и прощался с жизнью.

Моя жизнь изменилась два года назад. Перелом случился в тот момент, когда все было прекрасно, и планы на будущее были велики. Но все хрустнуло в одну секунду, как сухая ветка, на которую наступили в лесу. Я был одним из тех кому удалось создать удачный стартап. Долгие годы после армии я был тусовщиком, прыгал с работы на работы, переезжал из города в город, из страны в страну, заводил романы и рвал с девушками, продолжая при этом все свое свободное время посвящать разработке одной своей идеи. И все бы так и продолжалось, если бы на одной из вечеринок я не напился с человеком, который впоследствии стал моим компаньоном. Это был Фрэнк, и в ту ночь он омывал горе проваленного бизнеса, оплакивал годы работы, смывал алкоголем и слезами свое отчаяние. У него был опыт поиска спонсоров, организации проекта, ведения документации. У меня была идея и начало разработки. Я ничем не рисковал, а ему срочно нужен был новый стартап. 

В ту ночь, сидя на крыше с бутылкой виски, мы заключили наше соглашение. Дело закипело. Фрэнк взял на себя административную  и финансовую части, я занимался технической стороной и персоналом. Мы начинали вдвоем, но быстро разрастались. Уже через год стало понятно, что проект не просто удался, мы стали успешной развивающейся компаний. Этот проект принес мне достаточно денег, чтобы я мог какое-то время посвятить себе, не думая о ежемесячных заработках. Я много путешествовал по миру,  купил дом, жена была в положении и мы были полны надежд и светлых ожиданий. Но богатевшая на моем изобретении компания привлекла внимание конкурентов. И, чтобы завладеть ею, они предприняли сначала различные легальные способы уничтожить меня, а когда эти способы исчерпали себя, началась грязная игра. Я не был к этому готов, и долгое время не обращал внимания на провокации. Затем меня стали запугивать, шантажировать. За полгода я несколько раз побывал в полиции. По разным причинам - наркотики, драки, аварии, взятки, сокрытие доходов. Все это изрядно трепало нервы мне и моей беременной жене. 

Глава 2

Не знаю как вы, а я помню тот чарующий звук соединения с интернетом, который напоминал мне шум прибоя вперемешку с крикам чаек. Этот шум всегда был предвестником приключений, в которые увлекала сеть с ее пока еще неизведанным и новым миром анонимного общения в чатах. Эта была интрига, уравнение со всеми неизвестными, где по-настоящему есть только ты и твоя возможность безнаказанного самовыражения. Ты - автор и творец всего, что сейчас произойдет. Только ты.

Чашка горячего кофе или баночка джина с тоником всегда сопровождали меня в этих путешествиях. Ночи напролет с ущербом для личной жизни и здоровья, я ползала по всемирной паутине, наполняя себя такой гаммой впечатлений, что стала зависимой от их многообразия. Вся моя страстная натура стала подчинена жажде смены эмоций. Такой легкой и такой доступной. Заходи, бери...

Это было время бурной виртуальной жизни. Я вспоминаю его с восторгом, потому что, хоть все это и казазолось ненастоящим, переживания были реальны, а за "никами" стояли реальные люди. И там, в сети они, наконец, могли по-настоящему выходить за границы собственных представлений о них самих, обществе или семье. Дерзость, с которой мы могли воплощать свои самые смелые представления о себе в виртуальных образах, обогащала нашу повседневность.

Тогда я развила в себе безукоризненный виртуальный шарм. И я научилась считывать сущности людей. По ту сторону паутины, за каждым странным "ником", я безошибочно угадывала одиночество. Тех, кто мечтал быть замеченным кем-то. Я становилась их жаждой, их эмоцией. Я научилась понимать, внимание кого и какими фразами можно добиться. Я могла несколькими  фразами завоевать доверие собеседников и стать их другом, которого часами ожидали у экранов компьютера. 

Если кто-то скажет вам, что упивается своим одиночеством - это ложь. Я создала и развила тогда десятки виртуальных отношений. Все они строились совершенно на разных взаимосвязях, они двигались в разные стороны, и выходили на разные уровни. Я погружалась в них, наблюдала и анализировала. И точно могу сказать - вся эта эстетика хандры и одиночества навязана обывателям людьми искусства, которые бесконечно ковырялись перьями и кистями в разбитых сердцах и горьких разочарованиях. На самом деле, людям свойственно искать способы налаживания связей друг с другом. Они ищут простых человеческих взаимоотношений. 

Иногда я специально выискивала самых израненных и возвращала им смелость быть личностями (хотя, может быть, мне это только казалось.) Грань между мирами порой настолько истончалась, что трудно было понять, когда  пора перестать спасать кого-то от ран одиночества, и начинать спасаться самой от бесконечных ожиданий одиноких путников сети.

Сегодня я думаю, что ничего не изменилось с тех пор, в глобальном смысле. Времена журчащего модема прошли, но людям по-прежнему удобно прятаться за оригинальные аватарки и копировать друг у друга статусы, чтобы казаться умнее и интереснее.

Сегодня у нас есть инструмент, с помощью которого мысли и чувства далеких  личностей становятся контекстом для ощущения себя единым целым человеческим сообществом. Мы всего лишь люди и мы хотим,чтобы наше существование имело смысл, а личность ценность. Мы боимся забвения. И мы закидываем этот мир напоминаниями о себе, чтобы стать частичкой этого общества и не остаться в одиночестве. Возможно, мы на пороге новой концепции нашего существования, которая будет шире религиозных убеждений и философских умозаключений. Потому что уже сейчас мы все существуем в двух реальностях. И это не тот добровольный уход в виртуальный мир, который строился во времена зарождения виртуальных часов. Сегодня ни о какой добровольности речть не идет. Мы все  - и там и тут. И это наше новое естество. Две наши нынешние сущности - это вовсе не одно и то же. Они, как два полушария одного мозга, - одна отвечает за реальность, другая за виртуальность. Нам пока дозволено добровольно решать, где нас больше. Очередной виток замкнул свой круг в спирали, и вернул нас к той исходной точке, где мы сами наливали себе джин-тоник и уходили в анонимные отношения с незнакомцами, становясь там тем, кем мы захотим. Мы снова там, но на следующем уровне. И знаете, что я вижу: что “тут” проигрывает. Мы сознательно прокачиваем наше виртуальное полушарие, оставляя реальное тлеть. 

К чему это все? Я задумалась об этом из-за одного сообщения. Письмо моего бывшего вернуло меня во времена журчащего модема, когда начинался наш роман. Оно поставило меня на ту же точку, где я была несколько лет назад: он просит меня о встрече, и, на самом деле, мы не то, что каждый думает о другом. И это не простое дежавю, а новый уровень, потому что нам незачем больше встречаться, мы пробовали и ничего не вышло. И почему-то мы снова вернулись к этой точке. 

Но я, та, которая сознательно ищет новых взаимоотношений, та, которая моделирует их на свой лад, играет ими, и наслаждается результатом. На первом уровне я провалилась: там, где я играла, у меня все получалось. Но там, где я строила отношения для себя реальной, почему-то ничего не вышло. И теперь я не могу не пойти на его зов, потому что я должна понять, в чем был мой просчет, где я тогда ошиблась. Возможно, когда спираль событий завершит свою петлю и снова сделает нас ближе, я смогу это понять.  

Итак, Гай просит меня приехать к нему в лабораторию и подтвердить некоторые его догадки. Он пишет, что недавно с мест раскопок древнего городища в пустыне ему привезли занимательную вещицу. И он уверен, что находка столь интересна, что мне стоит захватить бутылку текилы и лимон по дороге к нему. 

Это первое, что он написал мне за последние несколько лет. И я честно скажу, что не ждала все эти годы приглашения от него. Но прочитав сообщение, я подумала буквально пару минут. Встала из-за компьютера, взяла ключи от машины, кошелек и документы. И через ближайший супермаркет поехала в институт.

Глава 3

* Денис 

       Каменные глыбы, песок, пыль, сухие горы, каньон и колючки вокруг - все это виделось мне, как через мутное стекло. Как-будто за ночь я потерял половину зрения, и, проснувшись, стал видеть все очень расплывчато, все вокруг будто плавало в геле. Я вышел из машины, затекшее после неудобной и сжатой позы тело ныло. Я протер глаза, но гель вокруг меня не исчезал. Я прошелся метров тридцать по дорожке, вернулся к машине, размял широкими махами плечи, грудные мышцы, потом попрыгал. Кровь побежала по моим окоченевшим конечностям, но это не помогло голове. Все вокруг было пусто и нелюдимо. И как-будто ненастоящее. 
      “Странный туман,  нужно просто выехать из него,” - подумал я. Сел в машину, завел двигатель и поднимая пыль с дороги, газанул в сторону ближайшего поселка, Мицпе Рамона. 
      Я не смотрел на часы, но по ощущениям было около шести или семи утра. Люди в поселке только начинали суетиться: кто-то шел по тротуарам в своем направлении, свесив голову, и досматривая свой утренний сон. Мужчина на заправке придерживал шланг, облокотившись на свою машину - он тоже не смотрел на меня. Харедин в черных одеждах и белых носках волочил ноги в сторону синагоги - и он тоже не поднимал головы. Все это стало казаться мне странным: почему люди не смотрят вокруг, почему они не замечают это липкого геля, который окутал их?
      Я вывернул на кольцевом перекрестке по указателям “на Беер-Шеву” и оказался на трассе. Встречных автомобилей в этот час почти не было, но те редкие, что раз в 10-15 минут попадались мне, казались мне не менее странными, чем все окружающее. Я специально сбрасывал скорость, приближаясь к ним, и вглядывался в лица водителей - они не смотрели вперед, не смотрели по сторонам, не беседовали с пассажирами. Все, как один, встречные водители управляли машиной, опустив головы вниз, контролируя дорогу лишь тяжелым взглядом исподлобья. Это были люди-функции, которые всего-лишь выполняли какую-то определенную задачу, и не более того. И этот чертов гель никуда не девался. Этот туман не развеялся даже через 30 минут, когда я подъехал к городу в пустыне, и когда солнце уже оторвало свое тело от горизонта и стало уверенно ползти вверх по небу. Обычно первые солнечные лучи растворяют все пустынные туманы. Но, очевидно, не в этот раз.
      Я поймал себя на том, что где-то внутри меня копится паника. Как из сосуда здравого смысла, будто из из песочных часов, высыпаются остатки самообладания, понимания и логики. Как это состояние передаются телу физически: пульс учащается, дыхательные пути сужаются до узкой трубки, через которую с трудом проходит воздух, в груди начинает давить, конечности холодеют. Я продолжал ехать по знакомому мне маршруту, мимо знакомых мне ангаров, затем через жилые кварталы на окраинах города. Но туман двигался со мной, и никакого объяснения происходящему не появлявлялось. Мой пульс участился еще больше, руки на руле стало поколачивать мелкой дрожью, которая постепенно переходила на все тело. Я въехал на улицы своего района, который стал моим домом, но так и не стал мне родным. Я узнавал перекрестки, магазины, здания. Это были они, но они были теперь еще более чужими. И они расплывались в геле. 
      “Может быть, проблема со зрением, - подумал я, - стресс может вызвать какую угодно реакцию организма. Я только что чуть не убил себя. Это как-то должно на меня повлиять.”
      Как я въехал на парковку под своим домом, я уже не помнил. Кажется, мое сознание немного отключилось, перейдя на “автопилот”, а глаза отказывались смотреть на этот гелевый мир. Я вышел из машины, зашел в подъезд, поднялся на третий этаж, открыл ключом квартиру, захлопнул за собой дверь. И, сделав всего несколько шагов, упал на диван. Несколько минут я просто лежал и смотрел в потолок. Я искал доказательства и объяснения тому, что все вокруг - это чушь и мираж. Я смотрел на покрашенный белой краской потолок, и гель на его фоне, мне показалось, растворился. Когда я немного совладал с собой, я встал. Но туманность все еще была вокруг, она заменила собой прозрачный чистый воздух, к которому мы привыкли, и на который никогда не обращали внимания. Как я хотел теперь его вернуть - этот простой незаметный воздух! 
      - Бляяяяять!!! - вырвалось из меня. И я начал расталкивать руками гель. Я метался по квартире, стараясь расчистить ее от этой напасти. Так обычно избавляются от дыма или плохого запаха. Но с гелем это не работало. 
      Я открыл окно и выглянул наружу. Не знаю, с чего я решил, что за то короткое время, что я находился дома, все вокруг изменилось и вернулось на круги своя. Ничего не изменилось. Люди-функции безропотно выполняли свои задачи, никак не контактируя с внешним миром, и никак не проявляя своих эмоций. И все вокруг по-прежнему было покрыто гелем. 
      Я заставил себя успокоиться. Прошел на кухню, насыпал в кружку две полные ложки традиционного израильского кофе “Шахор”, залил его кипятком. Я не жаловал этот кофе, в нем не было послевкусия, не было палитры или интонации. Но этот кофе продавался везде и дешево. И в те моменты, когда я вспоминал о закончившемся в доме кофе, всегда попадался “Шахор”. 
      Я сел за стол, наблюдая, как кофейные частички вперемешку с пенкой перемещаются на поверхности напитка. Мне не хотелось его пить, я не знаю, зачем я заварил этот кофе. Я сейчас только окончательно признался себе, что никогда не любил вкус этого кофе. Я пил его… не знаю почему. Автоматически? Неосознанно? Потому что мне его однажды предложили и сказали, что это именно тот знаменитый восточный кофе, которые все любят? А, может, это и была моя функция - пить невкусный кофе. А потом произошел какой-то сбой. Я почувствовал себя “багом”, ошибкой в программе. Все вокруг продолжают выполнять свои задачи, а я завис в геле?
      “Я схожу с ума”, - я одернул себя с кофейных мыслей. Поставил нетронутую кружку в раковину, и отправился в спальню. Моя маленькая съемная квартира была не полноценной квартирой, а лишь ее частью. Хозяева, чтобы получить побольше денег с аренды, разделили стандартную четырехкомнатную квартиру на две двухкомнатные. И сдавали каждую половину отдельно. В итоге мне достались малюсенькая спальня, небольшая гостиная объединенная с кухней и туалет объединенный с душем. Я смотрел на это “объединение” сейчас, и не мог понять, почему я согласился жить в таких условиях. Как можно было добровольно загнать себя в условия, где пахнет безысходностью, где сама идея существования как-будто сжимает тебя, вместо того, чтобы давать тебе возможность расправить крылья и лететь. 
      “Функциям не нужны крылья, функциям нужно ровно столько, чтобы выполнять возложенную на них задачу,” - была моя последняя мысль в кровати. А потом я крепко уснул. 
      И проснулся я только вечером. Солнце уже ползло к горизонту, длинные тени растянулись в геле по стенам и полу моей квартиры. Мое сознание медленно возвращалось из забытья: попытка самоубийства, змея, ночь, гель, кофе, функции. Я осознал, что это все настоящее, это происходит со мной, и теперь никуда не денется. Я смирился. Стал вспоминать, какой сегодня день недели, надо ли мне на работу, если надо, то когда. Спросил себя, голоден ли я, и надо ли мне теперь вообще принимать пищу. Я прислушался к звукам за окном - это был обычный шум городской дороги. Каким бы странным ни казался мне теперь этот мир, он продолжал существовать.
      Это был вечер среды - об этом сообщил мне ноутбук, когда я включил его и подключился к рабочей сети. Я так и не смог вспомнить, когда я “соскочил” с привычной жизни, но судя по накопившейся работе и количеству сообщений в нашем общем рабочем чате, я потерялся на пару суток. Я с удовольствием погрузился в цифровой мир, мне хотелось уйти подальше от геля, перестать думать о нем, перестать искать логичное объяснение. Я даже не выпил свой утренний кофе, чего отныне еще не случалось. 
      И у меня получилось: я умышленно погряз в будничной рутине рядового программиста, несколько дней - я точно не знаю сколько - с утра до позднего вечера я строчил код, как когда-то слесарь на заводе у станка вырезал день за днем детали. Я выходил из дома только чтобы купить продукты. Я отвечал на звонки друзей, которые, похоже, составили график и звонили мне в строгом порядке каждый день. Они интересовались моими делами, предлагали куда-то выбраться, что-то привезти. Я тактично отказывался от встреч и помощи, ссылаясь на большой и срочный проект на работе. Мои дни смешались в одну густую однородную гелевую массу и медленно текли один за другим. Неделя сменяла другую, март незаметно перешел в апрель. Кажется, мы с друзьями и их семьями встречались на пикнике, или это мне приснилось, или мы только обсуждали это, но настолько детально, что мне казалось, будто мы уже повидались. Гелевый воздух вокруг меня никуда не делся, я просто перестал обращать на него внимание, я привык к нему, как привыкают к кардинально новой прическе. Но когда в начале мая в Беер-Шеву пришла настоящая жара, я вспомнил вдруг о море. Я вдруг ощутил дискомфорт от жары. может быть, я забыл включить кондиционер, или я прогулялся по солнцу - я не помню, почему, но я спросил себя: а изменилось ли море в моем мире после попытки самоубийства? Ведь вода - это не воздух. Стала ли соленая вода тоже гелем? А, может, песком или камнем?
      Чем больше я об этом думал, тем любопытнее мне становилось. И тогда я решил поехать к морю. 

Глава 4

Глава 4 

Рада

      Утром на работе ко мне подошла наш администратор и сказала, что меня к телефону вызывает очень “интересный мужчина”. Потом на ее лице появилась гримаса почитания божеству, и она добавила, что это профессор из университета. И следом на лице появился типичный взгляд женщины с опытом шипящий:  “и что он в ней нашел?”. Я попросила передать, что сама ему перезвоню, потому что сейчас я по уши в зубах, в прямом смысле. Я всегда так отвечаю на звонки друзей, когда не могу отойти от пациента.

      На этот раз я была в зубах у большегрудой шестидесятилетней дамы по имени Александра. Это была жизнелюбивая вдова, которая своим оптимизмом и неугасаемой творческой энергией покоряла сверстников. Однажды в нее был влюблен мясник, и каждый день он оставлял ей на скамейке у дома свежую куриную тушку. Александра была слишком горда, чтобы принимать вместо цветов курочку, а вот ее зять нет. Он лакомился курочкой на протяжении всей влюбленности мясника, а внук подговаривал бабушку влюбить в себя продавца сладостей.
      - Спасибо, дорогая. Зуб больше не болит, и я могу спокойно всю ночь писать стихи. Зубная боль и творчество несовместимы, понимаете? Хотите я почитаю Вам свои последние стихи?
      - К сожалению, меня ждут другие пациенты, я не могу задерживаться, - я тактично выпроводила Александру из кабинета. 
      - Жаль, милая. Общаясь с человеком, помни, что он о себе хорошего мнения. Это я о Вашем тайном профессоре.
      Выпроводив пациентку, я спряталась в комнате у техников и набрала номер Гая. 
      - Привет! Это я, - мне хотелось поскорее перейти к делу, и я опустила дежурные приветствия вроде “как дела” и тому подобное. - Что стряслось? Срочное?
      - И да, и нет. - Зараза, он умел создавать интригу, на которую я всегда легко цеплялась. - Ты помнишь, я ушел из государственного проекта “Вечность”?
      - Это было м… давным давно. Но я помню. И что? Там была интересная работа над созданием карты памяти с человеческого мозга. Ты работал над воспроизведением биологической матрицы, - я прекрасно помнила этот проект, потому что в течение года я вела почти всю деловую переписку Гая, пока он занимался “творчеством”. - Вы преобразовывали электрические сигналы мозга в...
      - Рада, они хотят забрать Аркатрон. Для их программы это идеальная лаборатория, - отрезал Гай.
      - Ты хочешь сказать, что Умма в опасности?
      - Да!
В дверь технической комнаты постучала секретарь:
      - Рада, ваш пациент уже ждет.
Я не знала, что делать. С одной стороны вся эта мирская суета потеряла всякий смысл после открытия Уммы и ее временного дома Аркатрона. С другой стороны здравый смысл требовал вернуться ногами на землю, и заняться делом: ведь кроме всяких сказок и небылиц, приключений и потери смысла жизни, дома ждут трое детей, и их аркатронами не накормишь.
      - И что же теперь делать? - я начала судорожно продумывать варианты спасения Уммы, но остановилась на том, что даже не знаю, что же толком произошло. - После смены я приеду к тебе в лабораторию. 
        - Я жду, - сухо ответил Гай. И я не заметила в его голосе ни паники, ни волнения. 
      Я положила трубку, зачем-то поправила волосы, сосчитала про себя до десяти. И вышла из технички, чтобы доработать смену до конца. Мне с трудом удалось дождаться конца рабочего дня. Я быстро переоделась, вызвала такси и выбежала ко входу в клинику. Казалось, время течет, как кисель - слишком неторопливо и слишком густо. И все, что сейчас происходит вокруг - такое неважное, несущественное. Все эти автомобили на дороге, все понурые прохожие, все искусственно высаженные среди асфальта деревья.

      Пока я ждала машину, мое внимание приковала ворона, которая размачивала сухарь в луже и склевывала размякшие части. Я вспомнила, что у нашего университетского учителя биологии тоже жила ворона. Она гнула провод, чтобы самодельным крючком выцепить из вертикальной колбы еду. Учитель говорил, что не каждый из людей способен на направленную модификацию объекта, для этого нужна “сообразиловка” (это его термин) и способность мыслить в категориях причинно-следственных связей. В доказательство мудрости своей воспитанницы он научил ее считать и лгать.
      Меня потрясывало от нетерпения. И меня раздражало, что все происходило очень медленно. Слишком долго не подъезжало такси, слишком медленно двигался поток машин на магистрали, даже люди, на которых я смотрела через окно с заднего сидения, казались мне едва ползущими. 
Наконец, мы прибыли. Водитель остановил автомобиль у центральных ворот Университета. Я сама попросила его не подъезжать прямо к зданию, потому что проверки и объяснения на посту у шлагбаума - это тоже процесс тягучий. Быстрее самой - ногами, бегом. Я всегда предпочитала действовать, а не дожидаться. Поэтому побежала наперерез через университетский парк, шлепая сандалиями по асфальтовой плитке. Мое дыхание сбилось, я вспотела, но не могла сбросить темп.             Мне было совершенно не понятно, что именно взбудоражило меня во всей этой истории с Уммой. Но я чувствовала четкую грань До общения с ней и После. Как-будто страница истории моей жизни перевернулась, и началась с нового листа. Как-будто мир начал разделяться на тех, кто с Уммой и кто без нее. Интуиция подсказывала мне, что надо держаться Уммы любой ценой.
      В лаборатории я застала Гая за компьютером. Увидев, он обнял меня, и отвёл в дальний от двери угол. Мы устроились за предметным столиком его рабочей зоны и стали разговаривать шепотом, будто нас могли подслушивать.
      - Рада, у меня есть серьезные опасения, что Умма нужна кому-то еще, и что этот нЕкто уже вышел на ее след, - прошептал он мне. Он был напряжен и взъерошен.
      - Почему? Что случилось?
      - Ты же знаешь, я не особо завожу дружеские связи, ни по жизни, ни в университете. Мой кабинет уже много лет никому не интересен. Даже уборщица появляется только, если я лично попрошу ее, - Гай мотнул головой через плечо в сторону пространства его кабинета. К уборщице он явно не обращался уже несколько недель. - Сегодня утром я почувствовал, что мне надо прийти сюда пораньше. Не спрашивай, почему - просто было предчувствие. Я явился еще до того, как начинают свои рабочие смены коллеги. И застал в своем кабинете … электрика. Он ковырялся в розетках и проводах, и объяснил, что ночью был сбой в подаче электричества на нашем этаже. Пришлось экстренно проверять все кабинеты и офисы. Это полная чушь! Никогда это так не работало. Причем тут личные кабинеты?! Да еще и в такую рань. Он явно что-то искал. И ключ - я не знаю, как он попал сюда, я никому не оставлял копии. 
      - Ну погоди, - я попыталась его успокоить и вернуть на почву рационального мышления. - Вероятно, и правда, что-то экстренное произошло. Ты же понимаешь, у вас тут такое в холодильниках и вакуумах хранится, что ночь без электричества чревата мировой катастрофой.
      - Рада, я не идиот, - вспылил Гай. - Я способен к анализу. 
      Он вскочил со стула и начал хаотичное движение по комнате, продолжая описывать мне свои подозрения о том, что за его кабинетом кто-то следит. Я почти не слушала его. И не потому, что это казалось мне глупым или надуманным. Я погрузилась в размышления об Умме. Вспомнила наш ночной разговор с ней. И почувствовала необъяснимое желание услышать ее снова. И в этот момент я поняла, что это она хочет поговорить. Я услышала ее мысли в своей голове. Поначалу они были размыты и было непонятно: она это или я сама. Но постепенно мои рассуждения из монолога перешли в диалог, и в отрывочных суждениях начала прорисовываться суть разговора.
      “Рада, человеческая память — удивительное творение природы. Не будь ее, люди не смогли бы узнавать друг друга, общаться. Мы бы не помнили прошлого, не могли бы представить, что оно может существовать, и в итоге жили бы только в настоящем. По своим возможностям сохранять и анализировать информацию, мгновенно в ней ориентироваться, с памятью не может сравниться даже самый современный суперкомпьютер, - я отчётливо слышала в голове голос Уммы, но еще не начала этому удивляться. Наверное, на тот момент я не осознала, насколько она завладела моим сознанием. - Грекам память виделась в качестве множества восковых табличек, на которых записывались новости. В средние века ее рисовали в виде сложной гидравлической системы с множеством труб и кранов. В более поздние времена ее сравнивали с часовым механизмом. В массовом сознании память до сих пор воспринимается как аналог жесткого диска, только менее точный и надежный. Эта аналогия в корне неверная. Человеческая память энергозависима. Остановка сердца вызывает смерть мозга и потерю данных уже через 6 минут. У человека воспоминания предельно атомизированы и фрагментированы по всему мозгу...”

Глава 5

Денис и Соня 

     Я приехал к морю. И дорога, от которой я не ждал никаких сюрпризов и откровений, оправдала эти мои ожидания - она была обычной будничной трассой, покрытой гелем. Этот гель уже перестал меня раздражать, я привык к нему. А люди, которые в одночасье потеряли свою индивидуальность, перестали будоражить меня. Я просто перестал их замечать. Не знаю, почему, но я придумал себе, что море будет другим. Я ждал чего-то особенного от встречи с этой стихией и удивлялся, почему все эти бесконечные недели своего серого существования я не догадался поехать к морю. 

Я выбрал побережье города Ришона-ле-Циона, потому что здесь после армии мы проводили счастливые и бурные выходные с друзьями. С этим пляжем у меня теперь навсегда  ассоциировалась молодость, кураж, страсть и жизнь. Я припарковал машину у северного пляжа, в будни даже в послеобеденное время с местами на парковке проблем не было. Я выбрал свободное место поближе к береговой зоне, и, заблокировав машину брелком, сразу направился к воде. С парковки море было еще не видно, но с каждым шагом, приближающим меня к дорожке, откуда - и я точно это помнил - открывался вид на синее полотно Средиземного моря, мое сердце колотилось все чаще и сильнее. Мои надежды найти здесь хоть что-то реальное были настолько велики, что я остановился на лестнице. Еще одна ступенька, моя голова поднимется выше уровня пригорка, и мне откроется что-то. Я вдруг испугался возможного разочарования, и встал в нерешительности сделать этот последний шаг. 

Несколько серых понурых людей обошли меня, поднялись на эту ступень совершенно безэмоционально. И так же безэмоционально, не меняя ни взгляда, ни положения головы, перешли на ту сторону дорожки и спустились за холм, скрывшись из моего поля зрения. Я прекрасно осознавал, что там, у моря, будет все те же серая людская масса, и растягивал свое состояние надежды, стоя на лестнице. 

Не знаю, сколько прошло секунд, или минут - да и какое это имело значение в моем гелевом мире - я просто выдохнул, успокоил свой пульс и сделал шаг вперед. Море было синим, глубоким, бесконечным, но мутным, как и все вокруг. 

     - Хрыыыыыы! - взвыл я, согнулся пополам, словно получив удар под дых. Это и был удар. Было больно. Пусто. Безысходно.

Когда мой рык отчаяния весь вылился наружу, я распрямился, растер лицо ладонями до красноты так, что она начало гореть. Это легкое жжение кожи вернуло меня из долины отчаяния обратно на пляж. Раз уж я здесь, я решил посидеть и выпить чего-нибудь холодного. Нужно было присесть, потому что ноги перестали меня держать, они больше не видели в этом смысла. 

Я пробрался между столиками ближайшего кафе как можно ближе к воде, и как можно дальше от шума и от людей у барной стойки. И плюхнулся на выгоревшие на солнце подушки на деревянной скамейке. Мои ноги тут же закопались в горячий песок, морской бриз нежно погладил красные щеки. Я откинулся на спинку и прикрыл глаза. 

      - Хочешь что-то заказать? - заговорила нависшая надо мной тень официанта.

      - Холодное пиво, - не открывая глаз ответил я. И, чтобы избежать дополнительных вопросов, добавил, - самое свежее, что у вас есть, “ноль-пять”.

Я слышал по шуршанию песка, что официант удалился. “Надо же, какой понимающий”, - успел подумать. Но предпочел больше ни о чем не думать, и сосредоточился на ярких пятнах света под закрытыми веками. Я пытался понять, как оказался в этой ситуации, что привело меня сюда, какое конкретно действие выбросило меня за пределы “нормальности”? Печаль от потери семьи? Депрессия после побега? Попытка самоубийства? Но я же даже не успел него себе сделать - это было только намерение. 

Когда принесли пиво, мне пришлось вернуться в этот мир. Я приподнялся с полулежачего положения и сел, облокотившись на колени. Скамейка была низкой, столик тоже, и мои колени в шортах торчали выше столешницы, послужив мне отличными подлокотниками. Первый глоток холодного напитка придал свежести моему рту и разуму. Приятная прохлада разлилась по телу, и мне стало казаться, что осталось в этом мире еще хоть что-то хорошее и настоящее. Передо мной лежали на песке несколько нешевелящихся девушек, каждая подставляла солнцу свои тела без резких контуров. Еще несколько расплывающихся в геле пар прогуливались вдоль кромки воды. Они были от меня на расстоянии всего, может быть, пятидесяти метров, а то и меньше, но я плохо различал их лица, мне были видны лишь темные пятна там, где принято быть глазам, носу, рту. Маленькие дети плескались, молодые люди играли в пляжный теннис, неестественно ритмично отбивая мяч. 

А потом я увидел ее, одну единственную не покрытую гелем. Я не видел, откуда она пришла, мой взгляд выдернул ее из толпы только когда она уже стояла у воды. Она была одна, и было видно по ней, что она не ждет никого и не ищет знакомств. Она постояла немного, помочив ноги в пене накатывающих волн. Затем отошла немного, и села на мокрый песок.

Я растерялся, пытаясь придумать, что мне делать: бежать к ней, пока она тоже не растеклась в геле, или проследить за ней, ведь я могу просто напугать ее своим неожиданным напором. Я отпил еще пива из стакана и присмотрелся к ней получше. Острый силуэт замер в позе с поджатыми под себя коленями. Ее свободная майка чуть намокла снизу от влажного песка. Одна прядь русых волос выбилась из небрежно собранного на затылке пучка, и нелепой змейкой свисала на лопатки. Я получал невероятное удовольствие, рассматривая детали ее образа. Я очень давное не имел такой возможности. И вдруг я понял, что не могу оставаться сторонним наблюдателем. Я поднял руку официанту, попросил принести еще один стакан пива и рассчитать меня. И те минуты, что я ждал второе пиво, казались мне вечностью. Я не сводил глаз с девушки, а она не отрывала взгляда от моря.