Мисс Эндерсон и её странности

Пролог

Зима в этом году выдалась особенно жестокой. Мало того, что она завладела Глейменсом раньше положенного времени, когда рипиния ещё не успела сбросить свои ярко-алые цветки, так ещё и морозы с первого дня установились лютые, не щадящие ни живые тела, ни механические устройства.

Где морозы, там и прочие природные буйства. Через день на королевство снисходил снежный буран, острыми ледяными осколками сметая всё на своём пути. В городах покрупнее, того же Леберлинга, от него можно было укрыться за широкими навесами, а ещё лучше — внутри домов, построенных из особо прочного и стойкого к зимним испытаниям камня.

Но до Леберлинга ещё полночи пути. А буран бушует уже сейчас. Особая степень неудачливости: оказаться наедине со стихией именно в тот момент, когда один город остался позади, а второй ещё не приблизился. И вокруг — сплошняком лес. По обе стороны от автомобиля — высокие треугольные ели с хвоей пугающего голубого цвета. Клонятся друг к другу, будто шепчутся о чём-то. Смыкаются над головой в хитроумную конструкцию, внутри которой установилось снежное безумство.

Сплошная неприятность.

С этим делом всё с самого начала шло не то чтобы гладко. Во-первых, очень уж ненадёжным оказался заказчик: переговоры с ним вели дней десять, очень уж он любил пропасть, разорвать связь, а через пару дней возвращался, как ни в чём не бывало. Во-вторых, начальник отчего-то решил, что этот заказ можно скинуть на плечи своему нерадивому преемнику, который прежде не брался ни за одно настоящее дело. Тем не менее, начальник решил, что задание будет отличным испытанием, шагом во взрослую жизнь.

Вот и пришлось ехать.

Будет забавно, если он до весны останется в этом лесу, в автомобиле, накрытом тёплой шапкой из сугроба. Весной, быть может, застрявшего в автомобиле несчастного обнаружат, станут грустить и оплакивать, и начальник поймёт, что поспешил раздавать поручения. Но не проронит ни слезы — слишком суров для такого яркого проявления чувств.

Ещё и автомобиль в три раза быстрее жрёт топливо, пробираясь через лютый буран, чем он же, скользящий по ровной дороге в спокойную погоду. Бак, предусмотрительно заполненный под завязку, пустеет на глазах. Ещё немного, и загорится красным огнём лампочка, заорёт о критическом состоянии. А пешком точно не пойти — так ещё быстрее можно околеть. И обнаружат только к лету, если вообще будет, что обнаруживать…

***

А всё-таки вовремя на глаза попалась эта деревня: домики такие аккуратные, хоть и крошечные по сравнению с домами Олтера. На улицах — пусто, так что и не сразу поймёшь, живёт ли здесь ещё кто, или все прежние обитатели вдруг стали благоразумными, разъехались по городам, туда, где больше возможностей и перспектив.

Но всё-таки в окнах горит свет. Жёлтый, слишком тёплый на фоне установившегося вокруг холода. Кто-то, значит, всё-таки остался. Да и не бывает такого, чтобы все вдруг поумнели одновременно. Только глупеть враз умеют. Впрочем, путнику такая непредусмотрительность сейчас лишь на руку…

Прокатившись вдоль пары десятков домов, автомобиль издал последний вздох и заглох. Причём сделал это в весьма удачном месте: напротив двухэтажной деревянной постройки. На путника внимательно смотрело около десятка окон, но свет горел в одном единственном — том, что горделиво расположилось по правую сторону от входной двери. Значит, кто-то здесь всё-таки обитает.

Путник распахнул дверцу автомобиля и вышел наружу. В то же мгновение, будто по велению магии, погода утихомирилась: на смену острым ледяным комьям пришли мягкие, будто связанные из овечьей шерсти, снежные кружева.

И то хорошо. Автомобиль не придётся откапывать. Останутся силы на то, чтобы толкать его до ближайшей топливной станции, главное, чтобы таковая в этой деревне в принципе имелась.

Входная дверь оказалась запертой. Обхватив тяжелое медное кольцо, уже почти полностью окрасившееся в зелёный, путник несколько раз ударил им по дверному полотну и прислушался. Пришло достаточно времени прежде чем удалось различить шоркающие шаги. Приближались они неохотно, еле-еле, и путник сам принялся перетаптываться, будто этим мог ускорить хозяев дома.

Скрипнул наконец замок, со скрипом отъехала в сторону дверь.

За порогом стояла женщина весьма почтенного возраста. Волосы белоснежные, морщины на лице и шее сплетаются хитрее, чем ветви столетней сосны. Зато недовольство из глаз никуда не делись. Зыркает, не моргая, и молчит, как тайный агент самого его величества.

— Доброго вечера, бабушка, — заметил путник с улыбкой. Едва удержался, чтобы не поклониться и не разозлить ещё больше недружелюбную хозяйку. — Переночевать не пустите? Для вас одной этот домишка все равно большеват. Столько заплачу, сколько вам и во снах не снилось.

Молчала долго, осматривая его с головы до ног. Потом всё же решилась:

— По адресу ты. Заходи, если наглости хватит. Тепло не рассеивай, городской. Здесь печь топит, дрова.

Интуиция автомобиля оказалась проницательнее интуиции мага. Поскольку, как выяснилось, последний выдох автомобиль сберёг до гостевого дома. И неважно, что гостей в нем в данный момент не было — лишь престарелая хозяйка.

За эту бабушку в целом можно не беспокоиться, такая многих переживёт. Наглости ей хватило и на то, чтобы содрать с гостя столько денежного вознаграждения, сколько просили в лучших гостевых домах Леберлинга за номер с повышенным уровнем комфорта. И на то, чтобы обвинить путника в растрате тепла, которого здесь не было и в помине.

Бабушка ещё, как назло, отвела его в самую дальнюю комнату, с двух сторон подверженную ветрам. С довольной скукоженной улыбочкой пожелала самой приятной ночи и, смилостивившись, предложила накормить гостя завтраком. Но даже ребенок знает, что к угощениям злой ведьмы лучше не притрагиваться.

Снимать верхнюю одежду не хотелось. Путник лёг на узкую отсыревшую кровать прямо так, не скидывая утепленное пальто. Глядишь, и от кровососущих тканей меньше достанется. Если они, конечно, не повымерзли все.

Часть 1. Белоснежный тюльпан в темноте зимнего вечера. Глава 1.1

Утро началось сонно и безмятежно.

Небо ещё не успело посветлеть, а Алеста уже покинула дом: спустилась по лестнице, тихо ступая, чтобы никого не разбудить, и медленно отомкнула входную дверь. Домашние спали — ещё слишком рано. Начнут пробуждаться через час: сначала бабушка с дедушкой и только потом — два следующих поколения. Дом наполнится суетой и лишним шумом. И хорошо, что Алесты в нём уже не будет.

Почуяв появление хозяйки, встрепенулся пёс, всю ночь добропорядочно карауливший крыльцо. Обрадовался, замахал хвостом, запрыгал вокруг Алесты. Она потрепала его по мохнатой голове, коснулась необычных ушек с глубоким надрезом, что делил ухо на две половинки: внешнюю широкую и внутреннюю узкую, напоминающую рожки.

— Доброе утро, мой Король! Как ваша ночь, ничего? Я к вам с угощением — уж чем богаты, не гневайтесь на простолюдинов.

Пока все домашние звали пса по-простому, Бобом, от Алесты он получил куда более уважительное имя — Король Подземельных. За счёт ушек, которые куда гармоничнее выглядели бы на морде у приспешника тьмы. Или, менее поэтичный вариант, походили на творение зубастых подвальных крыс.

Алеста обменяла Короля Подземельных на медную монету больше четырех лет назад, под конец короткого северного лета. Он, лишенный более везучих, уже избранных кем-то братьев и сестриц, грустил в картонной коробке. Никто не выбирал Короля — за счёт внешней неприглядности, которая во взрослом возрасте обернулась для пса тёмным очарованием. Алеста не смогла пройти мимо. И теперь Король каждый день благодарит её своей верностью и привязанностью.

Угощение, мясную похлёбку, он принял без каких-либо возмущений. За несколько мгновений разделался с едой и стрелой устремился следом за Алестой, которая уже отворяла калитку.

Так начиналось практически каждое утро. Пробуждение, сборы, тихое исчезновение, приветливый танец от Короля и дорога к лавке, что вот уже три года служит Алесте местом работы. И вряд ли в ближайшее время что-то поменяется.

Полтора года из этих трёх дорогу к лавке сопровождало поскрипывание снега. Король ступал почти бесшумно, ловко перескакивая с лапки на лапку. Зато каждый шаг Алесты вызывал пронзительный скрип — гибель тысячи невинных снежинок под подошвой грубых зимних ботинок.

В зависимости от того, ближе зима к началу или концу, варьировалось число горящих фонарей, которые попадались по дороге. Их в целом было не так много — ровно пять. В этот раз дорогу освещали два из них. Зима стремилась к зениту… Забавная закономерность: чем ближе весна, тем меньше горит фонарей. Во-первых, кончаются деньги, заработанные летом, и начинается лютая экономия. Во-вторых, жители Плуинга всё больше надеются на весенние солнца, которые однажды наступят и разгонят тьму.

И всё-таки сегодня слишком тихо и мирно.

Обычно по дороге в лавку Алесте встречалась хотя бы пара земляков — многие здесь предпочитают трудиться с раннего утра, чтобы успеть всё задуманное, бесконечных ворох дел. Сегодня же Алеста не встретила ни одного. И даже окна в домах не горели.

Впрочем, ей же и лучше. Можно разговаривать с Королём, не беспокоясь, что случайный прохожий посчитает Алесту чудковатой. Если, конечно, среди обитателей Плуинга остались те, кто ещё не посчитал.

— Итак, Король, запоминайте план действий: сначала нам нужно будет убраться, придётся ещё лестницу со склада притащить, мне кажется, скоро пыль с верхних полок создаст своё собственное королевство. Потом переклеим этикетки. Попробуем, вдруг новый клей окажется лучше, и этикетки продержатся дольше трёх дней. Если нет, придётся ехать в Олтер в поисках клея — вот же глупость, но другого решения этой проблемы с этикетками я не вижу. Потом напишем парочку писем — очень интересно узнать, почему нам задерживают товар. И если они опять начнут оправдываться погодными условиями… То, поехав за клеем, заскочу заодно на разборки.

Король Подземельных кивал, прекрасно понимая каждое сказанное слово. В проблемах содержания лавки он за эти три года, пожалуй, разобрался получше многих управляющих. Умел бы ещё разговаривать — цены бы не было такому псу. Алеста с радостью бы устроила его Темнейшее Высочество к себе, секретарём, и даже жалования бы не пожалела.

Торговая площадь за эти три года ни разу не изменила своё расположение. И всё-таки каждый раз она возникала перед глазами неожиданно, выпрыгивала из-за очередного поворота. Только что с обеих сторон были невысокие, не больше двух этажей, каменные дома. Но теперь впереди — вполне просторная площадь. Центр её занимает фонтан в форме потрёпанной спирали, который перестал работать ещё тогда, когда Алеста училась ходить. Остальное пространство свободно — на нём любой желающий может организовать собственную ярмарку или даже торжество. Желающие в Плуинге находятся редко…

А по окружности площадь утыкана торговыми лавками, больше напоминающими плодовые грибные тела: светлые стены, коричневые крышки, припорошенные снегам. Оконца круглые и небольшие. Чтобы торговцы не хвастались товаром раньше времени, около шестидесяти лет назад тогдашний начальник торговой площади, Нанди Эндерсон, запретил устанавливать в лавках широкие и просторные витрины, а уж тем более направлять на них искусственный свет.

Алесте этот Нанди Эндерсон приходился прадедушкой. Она успела застать его, когда была маленькой. Так вот: нрав Нанди Эндерсона не поменяла даже старость. Первое воспоминание о прадедушке, которое сохранила детская память Алесты: он запрещает ей съесть леденец, поскольку сахар плохо влияет на развитие малышей. И последнее воспоминание: прадедушка забирает у нее роман о приключениях и силой (к тому времени весьма слабой) вручает пособие по экономике.

Тогда десятилетняя Алеста, резко бросив книгу, убежала из дома. И вернулась лишь по темноте. Вернувшись, узнала, что прадедушки не стало…

Протяни Нанди Эндерсон до сегодняшнего дня, он, пожалуй, испытывал бы за правнучку гордость.

Единственный сын оказался для торговли слишком мягкотелым — таких конкуренты топчут одним мизинцем. Внучка с головой погрузилась в магию, что очень скоро её сгубило, а внук прекрасно научился тратить, но не зарабатывать. Зато в старшей правнучке (впрочем, младшую Нанди Эндерсон уже не застал) вдруг проснулась торговая жилка. И всё-таки печально, что он не протянул. Алеста не отказалась бы сейчас от совета. И даже от грамотного пособия.

Глава 1.2

Первым пунктом в планах на день стояла уборка. Сухой тряпкой Алеста смахнула пыль с внутренней стороны круглых окошек, с равнодушием отметив, что на улице вновь пошёл снег. Затем сходила в кладовую, тесную комнатушку, заставленную картонными коробками, которые неплохо было бы однажды разобрать… Лестница прислонялась к дальней стене — чтобы её достичь, пришлось сделать целых два шага. Подхватит лестницу за тетиву, Алеста перенесла её в основной зал, по пути едва не задев парочку представленных экспонатов. А следом сходила за ведром. Тут сухой тряпкой не обойдешься, надо идти до колодца, набирать до ожогов ледяную воду… В Олтере многие жители уже пользовались водопроводом, им даже воду нагревали в особых баках, но обитателям крошечного Плуинга такая роскошь была пока не доступна. И вряд ли станет доступна в ближайшие десятилетия.

Вот и приходится испытывать собственную кожу на…

— Алеста! Скажите мне, что вы уже слышали!

…морозостойкость.

В Лавку странностей ворвался вихрь. Вихрь в лице Паолы из соседней лавки. Женщина принесла с собой пригоршню свежевыпавшего снега, мокрые следы от подошвы и свежеиспеченную новость. Предвкушающе зазвонили колокольчики над входной дверью.

— А если нет, то я вам прямо сейчас расскажу.

Ногами она постучала о пол, с головы стянула меховую шапку. Дублёнку расстегивать не пришлось, потому что Паола не удосужилась прежде её застегнуть. То ли так спешила поделиться новостью, то ли решила дать свободу пышному, как подошедшее тесто, телу…

Вообще говоря, Паола родилась в семье пекарей, родители и прародители вплоть до десятого поколения которых тоже были пекарями. И доставшейся по наследству профессии служила гордо вот уже тридцать лет. Хлеб у неё получался отменный, поджаристый. Лепёшки поражали обилием вкусов. А творожные булочки, любимая выпечка Алесты, прямо-таки таяли во рту…

И всё-таки новости она раздавала куда стремительнее пирожков. Ничего плохого этого, в общем-то, не было. Местное издательство Плуинга перестало работать ещё раньше, чем фонтан на торговой площади, так что новости приходилось передавать из уст в уста.

— Здравствуйте, Паола. Расскажите. Я пока ничего не успела услышать. Да и вообще сегодняшнее утро, как мне показалось, на удивление тихое…

Король Подземельных поднялся с законного места и неохотно дошёл до Паолы. Он отчего-то не питал к соседке особо тёплых чувств. Быть может, бедного пса одолевала мигрень, едва он различал голос Паолы. Или он просто не любил постоянное мельтешение перед глазами…

А вот Паола питала к Королю Подземельных нежную, почти материнскую любовь. Хоть и не называла его иначе, как…

— Миленький, миленький Бобби! — Паола потрепала пса за щеки, вздыбила шерсть на холке. — Потому и не слышали, Алеста, что вся живость этим утром сосредоточилась возле гостевого дома! Вчерашним вечером к Зене заявился гость — удивительно, как смог договориться на ночлег, с её-то несговорчивостью… Видимо, деваться было некуда, а к кому более гостеприимному не догадался постучаться. А сегодняшним утром… Алеста, поставьте лучше ведро на пол, уроните после того, что я скажу вам прямо сейчас! Напугаете этого славного мальчика.

Алеста ведро поставила. И даже сделала шаг в сторону Паолы, чтобы не упустить ни единого слова.

— Сегодняшним утром его нашли мёртвым, — призналась Паола заговорщицким тоном. — Открыл окно, да так и смёрз… А Зена открытое окно заметила утром, пошла ругаться. Заходит, а ругаться-то уже не с кем…

— Ужас какой, — только и сказала Алеста.

— Не волнуйтесь так! — Паола всплеснула руками. — Зена говорит, обычный пьяница был, он ей сразу не понравился. Но вы не хуже меня знаете, Алеста, что эта женщина слишком любит преувеличения.

— И что теперь будет? Начнут искать родственников… чтобы простились с этим беднягой?

Король Подземельных, уставший от ласки, вернулся на коврик. Скрестил передние лапы, опустил на них чудаковатую морду и тяжко вздохнул, будто и в самом деле печалился о судьбе случайного постояльца Зены.

— Вот тут и начинается самое интересное, — призналась Паола. Понизила тон, будто кто-то посторонний мог подслушать этот разговор, а потому Алесте пришлось сделать ещё один шаг ей навстречу, сократив расстояние до предела. — Соль в том, что никто не понимает, откуда этот юноша взялся… А он ведь молодой совсем, я же не сказала? Ваш, пожалуй, ровесник… Молодой и ухоженный, явно с достатком, зря Зена о нём так грубо. Я вам больше скажу, он ведь до гостевого дома на своём транспорте доехал! Разве пьяницам доступны такие привилегии? Что будет… Ждём заключение Джонти. Я видела его издалека, идёт весь, трясётся… Давненько у нас не происходило ничего подобного. Я расскажу вам о его выводах, как сама узнаю, хотите? Дождёмся заключения и будем решать. Его пока к Зене в погреб снесли. До весны он там точно протянет, в таком холоде даже крысы жить отказываются. Но лучше бы, конечно, всё это разрешилось раньше, чем придёт весна.

Завершив монолог, Паола поставила руки в бока, подняла голову.

— Я думаю, всё разрешится, — заметила Алеста. — Джонти свою работу всегда выполняет добропорядочно… Вы к себе, в лавку? Я с вами дойду, мне нужно до колодца.

Ведро вернулось обратно, в правую руку.

— Я бы тоже растерялась, скажи мне кто — а испеки-ка торт на сотню гостей с начинкой из свежих ягод! Да побыстрее, к вечеру. А у меня из запасов — только сушеные грибы, и муки осталось на десяток пирожков. Так что его можно понять.

Вообще, по профессии, Джонти был кем-то вроде констебля — то есть единственным хранителем порядка в Плуинге. Он разрешал мелкие стычки, среди которых: делёж одного гуся между двумя соседками, каждая из которых признает в гусе своего главного любимчика; или решение возникшего между пьяницами спора, когда они в слишком агрессивной манере философствуют на тему того, что было первично — материя или всё-таки мысль.

Конечно, такое ужасающее событие, как гибель человека, едва прибывшего в Плуинг, не могло не выбить его из привычной колеи и лишить спокойствия.

Глава 1.3

К ужину в собственном доме Алеста опоздала. Ужинали в нём всегда достаточно рано — за счёт младших, которых укладывали спать первыми. Обычно к возвращению Алесты они уже занимали собственные кровати, слушали сказки в исполнении их матери, а-то и видели свои первые сны. Но в этот раз Алеста вернулась ещё до того, как наступило время спать.

В двухэтажном, но всё-таки весьма скромном, домишке свет горел во всех окнах, кроме одно-единственного — окна той комнаты, которую отвоевала в личное пользование Алеста. Эта картина удручала. В голове сами собой возникли суммы, которые выпишет управляющая компания за использование энергии на освещение. А ведь кто знает, как к сегодняшнему известию отнесутся постоянные покупатели Лавки странностей. Вдруг решат не рисковать и не приезжать в Плуинг, посчитав собственную жизнь дороже магических приборов. И чем тогда платить?..

Громкий лай Короля Подземельных известил домашних о возвращении самого пса и его вечно занятой хозяйки. Сквозь стекло и полупрозрачный тюль Алеста различила силуэты, направляющиеся к окнам. Два стремительных силуэта в гостиной — кузина и старший кузен. И медлительный силуэт на кухне — бабушка.

Как-то так получилось, что в данный момент этот скромный домик вмещал в себя девятерых человек, не считая животных.

Он появился у семьи Эндерсон сразу после женитьбы бабушки и дедушки, много лет назад. Вскоре после этого у них родилась дочь, а потом ещё и сын. И дочь, и сын покинули дом, когда стали достаточно взрослыми для самостоятельной жизни. Но после вернулись. Каждый — по своей причине.

Дочь, Жолен, вернулась двадцать четыре года назад, держа на руках собственного ребёнка — маленькую Алесту. С рождением ребёнка закончилось её продвижение по пути магии. Впрочем, в роли матери она тоже не слишком-то и продвинулась.

А сын, Ларк, вернулся не так давно, пять лет назад. Но объявился в многочисленном числе. Во-первых, он привез вместе с собой жену — Вивитт, девушку с весьма непростым, если это достаточно подходящее слово, характером. Во-вторых, с ними прибыли два совместных ребёнка: девочка по имени Ивори, которая родилась ещё до заключения брака между Ларком и Вивитт, а потому носила девичью фамилию матери. И старший сын — Ройл, причём уже Ройл Эндерсон.

Младший сын, Пепин, появился здесь, в этом доме. Недавно научился бегать, так что пугает теперь присутствующих своими внезапными появлениями…

Встречали Алесту толпой. Всё-таки, видели её в доме нечасто, так что надоесть Алеста домашним не успевала. В первом ряду встречающих находились, конечно, дети. Предприимчивая Ивори, блеснув золотом волос, подхватила коричневую кожаную сумку, постоянную спутницу Алесты. Пепин обнял Алесту за правую ногу — на обе пока что не хватало рук. А вот Ройл в последнее время стал сдержаннее на проявление чувств, а потому кивнул Алесте, как взрослый. А потом молча протянул ей чертеж, который всё это время прятал за спиной.

И Ивори, и Ройл мечтали стать конструкторами, когда вырастут. Теми, кто изобретает приспособления, которые потом продаёт Алеста в своей лавке. А-то и нечто более продвинутое, возвышенное, грандиозное. В общем-то, все дети, растущие в Глейменсе, мечтали стать либо конструкторами, либо магами. Теми, кто создает, или теми, кто использует… Талант к магии младшее поколение семьи Эндерсон обошёл, и вариантов для мечтаний осталось не так много.

Бабушка засуетилась — в её глазах Алеста все ещё была малышкой, первой внучкой, а потому особенной. Помогла снять дублёнку, повела на кухню, принялась накрывать стол остатками ужина. Заслышав звон тарелок, в кухню заглянул дедушка, который никогда не отказывался поужинать во второй раз. Потом вбежала Вивитт, потерявшая Пепина, зыркнула на Алесту большими тёмными глазами. Пепин был успешно утащен с кухни куда подальше, а следом Алеста различила смех дяди, Ларка. Пока остальные от выходок Пепина хотели выть, он относился к ним с изрядной долей юмора…

Всё семейство напомнило о своём присутствии. Только мама никак не дала о себе знать. Ни словом, ни взглядом, ни даже едва различимым дыханием. Ну и ладно.

Кухонька, она же трапезная, в доме была скромных размеров, совсем не рассчитанной на девятерых. Прямоугольный деревянный стол, по задумке, вмещал в себя шесть персон. Шкафчики с резными дверцами вмещали в себя лишь маленькие кастрюльки и в лучшем случае четыре набора посуды. А в раковину и вовсе одновременно вмещалось лишь три тарелки. Тюль кое-где провисал — в попытках вместиться в пространство трапезной кое-кто мог наступить на край тюля, а кто-нибудь другой в это время потянуть его в сторону. И крючки вылетали безжалостно.

— Как дела в лавке? — поинтересовалась бабушка. Села напротив Алесты, положила голову на локоток, обратила на неё выцветшие зелёные глаза. Цвет глаз в их семье передавался по женской линии — бабушка, мама, Алеста, даже Ивори досталось. Чем девушка моложе, тем ярче и задорнее глаза. А к старости всякую искру теряют. — У нас всё по-прежнему, — бабушка вздохнула. — Косси опять чуть без хвоста не остался, еле отбила его от нашего младшенького.

— Он скоро вообще откажется вниз спускаться, — Алеста покачала головой.

— Он бы уже перестал, — согласилась бабушка, — если бы его всякий раз не вынуждало чувство голода.

— Ты его тоже бери с собой, Алеста, — предложил дедушка, оторвавшись на мгновение от блинчиков, которые вызвали у него интереса куда больше, чем у Алесты. Хмыкнул в пушистые седые усы. — Будете втроём ходить. Стая.

— Тогда лавка долго не проживёт — они с Королём обязательно что-нибудь не поделят… Дела заморозило — никто ко мне сегодня даже не заглянул. Зато в самом городе… неспокойно сегодня.

Дядя всё-таки тоже добрался до кухни, хоть и не стал заходить внутрь, остановился в проходе. Высокий, поджарый, выглядящий куда моложе прожитых сорока. Впрочем, когда сбрасываешь с себя груз всякой ответственности, жить в самом деле становится легче и беззаботнее.

— А я слышал об этом беспокойстве, — поделился дядя. — В каком бы кругу не оказался, все только о нём и говорят.