Мистер Д.

Глава 1

ВТОРАЯ КНИГА ЭТОЙ СЕРИИ СЕЙЧАС НАХОДИТСЯ НА РЕДАКТУРЕ!

НЕ НАЧИНАЙТЕ ЧИТАТЬ ЭТУ, ЕСЛИ СОБИРАЕТЕСЬ ЧИТАТЬ ВТОРУЮ.

— А правда, что он офигенно красив и богат? — глаза соседки горели от любопытства.

До недавнего времени я думала, что у Ады и Тильды нет подруг: в поселке их считали редкими стервами и обходили десятой дорогой. Но теперь телефоны сестер разрывались от звонков, а сегодня одна из соседских девушек на выданье, не вытерпев, даже соизволила пожаловать в гости.

По третьему кругу полируя микрофибровой салфеткой огромное зеркало в гостиной, я прислушивалась к их разговору и украдкой поглядывала на сплетничающую троицу.

Ада и Тильда, обе в цветастых шелковых халатах, вальяжно развалились на диване, а соседка — вся как на иголках — нетерпеливо ерзала в кресле напротив.

Переводя взгляд с одной сестры на другую, она всем своим пышным телом подалась вперед, словно стараясь сократить расстояние, которое необходимо преодолеть звуку, чтобы как можно скорее донести «эксклюзивную информацию» до ее маленьких — почти кукольных — ушей, спрятанных в копне вьющихся рыжих волос.

Вся ее поза умоляюще кричала: «Ну же, ну же — я умираю от любопытства!».

Однако сестры, упиваясь моментом, старались как можно дольше продлить пресловутые «пятнадцать минут славы», завещанные Энди Уорхолом каждому современному человеку, и не торопились проливать свет на личность мистера Д. — нового хозяина особняка, чей приезд всю неделю будоражил руки и сердца незамужних обитательниц нашего «элитного» коттеджного поселка. А по правде говоря, всех его обитательниц.

Кресло, не выдержав повисшего в гостиной напряжения и избыточного веса незваной гостьи, натужно скрипнуло, отчего я вздрогнула и едва не выронила бутылочку со спреем для полировки зеркал.

Чертов мистер Д.! Я теперь из-за каждого шороха вздрагиваю. Нервы превратились в натянутые струны, что совсем не удивительно. Ведь я, в отличие от остальных, уже удостоилась внимания этого самого «мистера» — причем такого внимания, о котором предпочла бы не вспоминать до конца своих дней.

Подумав о мистере Д., я невольно воскресила в памяти события трехдневной давности и почувствовала, как к лицу приливает кровь.

Только бы сестры не заметили! Если кто-то из них что-нибудь заподозрит — мне конец! У них на эти дела нюх посильнее, чем у тренированных пьемонтских свиней на трюфели.

Стараясь не привлекать внимания, я отошла на шаг назад и сделала вид, что проверяю, не остались ли разводы и пятна на отполированной поверхности зеркала, а сама тем временем поглядывала на сестер в отражении. К счастью, и они, и гостья были полностью поглощены увлекательной беседой.

Ада светилась от радости словно новогодняя елка. Еще бы! Она обожала находиться в центре всеобщего внимания и без устали чесать языком, который — как и положено всякой «светской львице» — был у нее без единой косточки. Всю неделю с рассвета до заката — не сомневаюсь, что и во сне, — главной темой ее несмолкаемой болтовни был мистер Д. Только вот общение с матерью и сестрой — совсем не то, что с любопытными соседками. Последнее — гораздо занимательнее.

Правда, пока рассказывать было особо нечего. Вспомнив об этом факте, Ада немного помрачнела (будто гирлянды на новогодней елке на мгновение закоротило). Но даже это «особо нечего» можно было обернуть как «уже кое-что». Поэтому, преодолев минутную слабость, Ада снова вспыхнула всеми своими гирляндами:

— Красив ли он? А сама как думаешь! Богат ли он? Да у него машина почти за три миллиона! Долларов, на минуточку. Мы с Тильдой, — она выразительно посмотрела на сестру, — уже погуглили. Разве может человек с такой машиной быть нищим уродом?!

Тильда молча закивала, подтверждая слова сестры. Со стороны она стала похожа на игрушечную собачку на приборной панели автомобиля.

Любопытство соседки стало сменяться недоумением.

— Вы его хоть раз видели? — спросила она уже без восторга в голосе, понемногу отодвигаясь вглубь кресла.

В гостиной повисла пауза, будто актрисы на сцене забыли текст и ждут подсказки суфлера.

— Почти, — не выдержав паузы, ответила простодушная Тильда.

— Почти? — у соседки вырвался вздох разочарования и она всем своим пышным телом окончательно погрузилась в кресло. — Что же получается: живете рядом… и за всю неделю так ни разу и не видели?

Этот вздох Аде явно не понравился. Но еще больше ее задели насмешливые нотки, прозвучавшие в голосе рыжеволосой пышки. Реноме сестер, как обладательниц вожделенной «эксклюзивной информации», зашаталось, и «гирлянды» снова закоротило. Ада нервно повела плечами и скрестила ноги, отчего халат распахнулся, обнажив загорелые коленки.

— Не видели — и что? Скоро увидим. Мы над этим работаем. У Тильды, — она снова выразительно посмотрела на сестру, — из спальни открывается отличный обзор на его особняк. Мы там оборудовали наблюдательный пункт и теперь следим за входом днем и ночью.

— Но пока только его спину удалось увидеть, да и то мельком, — поспешила вставить Тильда, за что Ада недовольно ткнула ее локтем в бок.

— Ну хотя бы выяснили, старый он или молодой? — соседка явно начала терять интерес к данной беседе.

— Точно не старый. Высокий, волосы темные… а плечи такие — ух! — Ада, разведя руки в стороны и изобразив косую сажень, противно причмокнула.

— А почему все называют его «мистер Д.»? Он что — американец? Или англичанин?

— Понятия не имею, американец он, англичанин или вообще индус какой-нибудь. Но одно могу сказать определенно, — Ада округлила глаза, осмотрелась по сторонам и понизила голос, — он тако-о-ой затейник! Видела бы ты его служанку! О, о…

При упоминании «служанки», с которой и начались мои проблемы, я покраснела еще сильнее. Руки задрожали, бутылочка со спреем выпала из рук и грохнулась на пол.

Вот же черт!

Троица разом повернулась ко мне и застыла, внезапно вспомнив, что кроме них в гостиной есть кто-то еще.

1.2

— Маша! Ну сколько можно возиться с дурацким зеркалом! — раздраженно прикрикнула Ада. — У нас, вообще-то, гости, если ты не заметила. Лучше сходи на кухню и свари нам кофе. Как мы любим, слышишь? Ну, чего стоишь как вкопанная?

Кивнув, я подняла с пола спрей и отправилась на кухню.

— Булочки тоже захвати! — протявкала вдогонку Тильда.

Конечно, обращаться со мной как с прислугой было с их стороны наглостью, но я ничего не могла с этим поделать. Мне исполнилось восемнадцать всего две недели назад, и пока я полностью зависела от мачехи — матери этих двух особей.

Однако скоро все изменится. Надо только отыскать мамин браслет — и тогда я навсегда убегу из этого противного места. Со стороны оно кажется идиллическим, но на самом деле это совершенно плоский и удушливый мир. Насквозь фальшивый, как фрукты и цветы из папье-маше, как глянцевый рекламный буклет, изображающий политые медом аппетитные румяные блинчики, которые на самом деле подкрашены кремом для обуви и политы машинным маслом.

А я хочу жить в мире, где все живое и настоящее; хочу путешествовать; хочу увидеть места, где жизнь обретает смысл. Только вот сначала поеду в столицу и устроюсь там на работу, чтобы подкопить денег. Давно об этом мечтала, но теперь, когда особняк с участком принадлежит чокнутому мистеру Д., надо бежать отсюда как можно скорее.

Только как, если поиски браслета превратились в неразрешимую задачу?

При мысли о недавнем провале сердце болезненно защемило.

— Маша! Ты там еще долго возиться будешь?

…Маша. Вообще-то, мое настоящее имя не Маша, а Диана. Просто однажды мачеха решила, что имя Диана мне не подходит. Это случилось на следующий день после их с отцом свадьбы. До того момента я никогда не задумывалась, подходит мне мое имя или нет.

Мы собрались в гостиной за «семейным» ужином, и вдруг мачеха заявила:

— Нет, ну ты только погляди на свою дочь! Хуже горькой редьки! Кому вообще взбрело в голову назвать ее Дианой! Диана — красивое имя для красивой девочки. Это имя богини женственности и плодородия, в конце концов. Вот взять моих Аду и Тильду — красавицы! Златовласки! И имена им подходят идеально: Аделаида означает «благородная», а Матильда — «победительница», — она с гордостью (скорее за себя, чем за них) посмотрела на своих дочерей, которые на мгновение перестали есть и тупо улыбались ей в ответ измазанными в томатном соусе губами. — А твоей, страшненькой, нужно имя попроще, например, Катя или Маша… Точно! — она энергично стукнула ладонью по столу. Посуда со звоном подпрыгнула, а все сидящие за столом замерли и устремили выжидающие взоры на мачеху, которая торжественно вынесла свой вердикт: — Пусть с этих самых пор будет Маша, что значит «горькая». Да будет так!

Мои новоиспеченные «сестры» противно захихикали в унисон. При этом их и без того маленькие свиные глазки превратились в едва различимые щелочки. Вместе с размазанным вокруг рта кетчупом это делало их похожими на двух пирующих гиен. Зрелище было скорее страшным, чем смешным. Даже у Стивена Кинга от этого скрипучего смеха пробежал бы холодок по спине.

Не знаю, сколько бы продлился этот ужас, но «благородная» Ада вдруг поперхнулась и закашлялась. На выручку ей поспешила «победительница» Тильда, которая изо всех сил принялась лупить сестру ладонью по спине, пока та, выпучив глазки, пыталась откашляться.

— Ада, сколько раз тебе повторять, чтобы ты не ржала с набитым ртом! Тильда, немедленно прекрати! Ты же убьешь ее раньше, чем она задохнется, — закричала на них мачеха и тут же перевела внимание на меня: — Маша, не сиди как истукан — помоги своей сестре! Разве не видишь — ей трудно дышать!

Направляясь на выручку Аде, я растерянно покосилась на отца — заступится ли он за меня или как ни в чем не бывало это проглотит? Но он лишь что-то пробурчал себе под нос, недоуменно пожал плечами и… проглотил это вместе с куском копченого лосося.

«Ах, папа, папа! Мой бедный папа! — подумала я. — Ну ничего, я стерплю это. Ради тебя, ради себя, ради нас».

С тех пор все и стали называть меня Машей.

Почему я тогда не возмутилась?

Мне было десять, я чувствовала, что одна против всего мира, а еще… я уже несколько лет была немой. Моей главной «собеседницей» была я сама, моей главной «беседкой» — воображение, а моим главным «утешителем» — юмор, это извечное «оружие» слабых и беззащитных.

Говорят, что молчание — золото. Что ж, если это так, то я была по-настоящему «золотой» девочкой…

1.3

— Маша! Ну сколько можно тебя ждать?! — новый крик Ады мигом вернул меня в реальность. Я быстро наполнила три чашки горячим ароматным напитком и положила булочки на тарелку.

Знаю, многие считают меня слабовольной. А некоторые — даже слабоумной. Пусть считают, мне на это плевать. Я знаю, что я не такая, просто глупо бунтовать, если ничего не можешь изменить. Я это давно поняла, еще в детстве. А еще я научилась ждать. Пожалуй, это единственное, что я делаю по-настоящему хорошо. (Ну если не брать в расчет то, как я умею молчать. «МОЛЧИ И ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО» — я отлично усвоила этот урок.)

— Ма-а-а-ша! — не унималась Ада.

Схватив с полки серебряный поднос, я поставила на него чашки с кофе, блюдца с ложечками, сахарницу, сливочник и тарелку с булочками. Потом медленно, стараясь ничего не выронить и не пролить, направилась в гостиную.

— Ну наконец-то. А мы уж подумали, что ты у нас теперь не только немая, но и глухая, — не упустила случая «сострить» Ада, которая почему-то считала, что шутка, произнесенная в сотый раз, становится от этого в сто раз смешнее.

Тильда дежурно хихикнула, а вот соседка, которая теперь стояла у окна, даже не глянула в мою сторону, словно я была для нее пустым местом. Все ее внимание было приковано к особняку.

— Его там нет, уехал еще на рассвете. Мы слышали шум мотора, — сообщила Ада, пока я сервировала стол. — Но служанка на месте. Может, повезет, и ты ее увидишь.

На слове «повезет» у Ады вырвался смешок.

— А зачем мне его служанка?! — соседка недоуменно повернулась к Аде. — Уже который раз про нее вспоминаете. Что с ней не так?

Я с грохотом уронила поднос.

— Маша, твою дивизию! — вскрикнула Ада. — Сколько можно ронять вещи?! Мама спит, а ты тут погром устраиваешь! Давай-ка, топай отсюда, пока кого-нибудь не покалечила.

Если честно, я и сама была рада поскорее убраться из гостиной. Подобрав поднос, я отнесла его на кухню, а потом быстро поднялась в свою каморку в мансарде, заперла за собой дверь и рухнула на кровать.

Ух!

Сердце бешено колотилось, в голове снова всплывали воспоминания, которые хотелось навсегда стереть из памяти.

Как можно было ТАК вляпаться?

Ответа на этот вопрос я не знала.

Зато знала точно, что все мои неприятности начались как раз с этой самой «служанки», будь она трижды неладна.

1.4

Сказать по правде, это была самая странная девушка, которую я когда-либо встречала в своей жизни.

Впервые я увидела ее ровно неделю назад, в среду утром.

Но перед этим к нам приехал высокий блондин в сером с иголочки костюме и с блестящим кожаным портфелем в руках.

Собрав всех в гостиной, он сообщил, что особняк и вся прилегающая территория с расположенными на ней постройками теперь принадлежат новому владельцу (тому самому «мистеру Д.»). Из гостевого дома нас никто не выгоняет — мы можем и дальше здесь жить. Главное условие — не приближаться к особняку и не беспокоить хозяина. Что бы там ни происходило и каким бы странным нам ни казалось.

— Завтра как следует уберите в доме и больше в него не заходите. Приближаться к особняку ближе, чем на сто шагов, вам запрещено до особых указаний. Если, конечно, не хотите потерять работу. Всем все понятно? — строго спросил он и выжидающе посмотрел на нас.

— Конечно-конечно, мы вас поняли, — пропищала елейным голоском мачеха. — Все сделаем, как вы сказали, — уберем в доме и будем держаться от него на положенном расстоянии.

— Вот и отлично.

— А он женат? — внезапно с дуру ляпнула Ада.

— Кто? — нахмурился блондин.

Мне захотелось провалиться от стыда. Засунув руку в карман фартука, я вцепилась ногтями в блокнот. То, что на обложке останутся вмятины, в тот момент волновало меня меньше всего.

— Ну… новый хозяин, — все так же бездумно уточнила Ада.

Теперь даже мачеха поняла, что ее «благородную» дочь понесло не в ту сторону.

— Она имеет в виду… новый владелец… он как — один приедет? Или с семьей? С детьми? Или, может, с друзьями? Сколько комнат готовить? — заискивающе залепетала она, стараясь сгладить последствия во всех смыслах адовой бестактности.

1.5

…Еще ни разу в жизни я не видела мачеху такой жалкой и ничтожной. Когда-то, еще в школе, ее выбрали королевой красоты, но, казалось, она до сих пор считала себя королевой: красила волосы в платиновый цвет, носила вызывающие наряды, с соседями разговаривала через губу, ставя себя гораздо выше их.

Кажется, из-за долгого отсутствия настоящего владельца она настолько вжилась в роль, что стала считать себя здесь полноправной хозяйкой.

Пока я драила полы, чистила унитазы, стирала и гладила белье, мачеха (с неизменным хрустальным фужером в одной руке и своей любимицей — мерзкой чихуахуа Мотей — в другой) расхаживала по особняку и придумывала для меня новые «поручения».

Вырядившись в шелковое белье и смакуя переливающееся рубином коллекционное вино из погребов владельца, она тоном знатока приговаривала: «Бургундское, Мотя, — это наше всё! Хотя тосканское тоже весьма недурно. Как считаешь?»

В ответ Мотя пискляво тявкала и, высунув язык, преданно смотрела на мачеху выпадающими из орбит глазами, а потом поворачивалась в мою сторону и противно рычала, обнажая свои мелкие клыки.

Вообще-то, Мотя — это Матильда. С фантазией у мачехи явно были проблемы, иначе она ни за что не додумалась бы назвать собачку именем одной из дочерей, чем поначалу вызвала в доме немалый переполох.

Когда она на весь дом кричала «Матильда!», то на зов прибегали обе. Тогда мачеха, изобразив удивление, обращалась к одной из них со словами: «Ты-то чего прибежала?! Я не тебя звала».

Когда она делала одной из них замечание «Матильда!», то замирали обе. Тогда мачеха, снова изобразив удивление, обращалась к одной из них со словами: «Ты-то чего застыла?! Я не тебя имела в виду».

Наконец тезкам это надоело, и они перестали сразу прибегать на зов мачехи и как-то реагировать на ее замечания до полного прояснения ситуации. Тогда недовольная мачеха сама находила нужную ей Матильду и негодующе обращалась к ней со словами: «Долго я тебя ждать должна?!» или «Я к тебе обращаюсь или к кому?!».

В итоге на семейном совете под председательством мачехи было решено (на самом деле все за всех уже решила мачеха), что чихуахуа будет официально именоваться Матильдой Второй, а неформально — просто Мотей.

— А меня теперь будут звать Матильдой Первой? Как королеву? — радостно спросила у мачехи Тильда.

— Нет, тебя по-прежнему будут звать просто Матильдой… как принцессу, — холодно ответила ей мачеха и, загадочно усмехнувшись, добавила: — Две королевы для одного королевского дома — это уже слишком.

После этих слов «просто Матильда» обиженно надула губы, завистливо поглядывая на Мотю. Хотя под «королевой» мачеха, разумеется, имела в виду себя и только себя, а не пучеглазую «самозванку» Матильду Вторую…

— Разве в вашем трудовом договоре не указано, что все комнаты в доме должны быть готовы?! Все и всегда. Странно, что мне приходится об этом напоминать, — пока я вспоминала историю появления Моти, блондин отчитывал мачеху. А потом вдруг пристально посмотрел на меня.

К щекам прилила кровь. Я опустила взгляд на ковер, хотя и успела заметить, что глаза у блондина стального цвета — прямо под цвет костюма.

— Простите! Конечно же, мы помним… и всегда… всегда выполняли все свои обязанности по договору, — продолжала благоговейно причитать мачеха.

Это было правдой. Старый владелец не появлялся здесь почти десять лет, но все это время нам исправно перечисляли зарплату — сначала отцу, а потом, когда его не стало, — мачехе. Мы должны были жить в гостевом доме и следить за порядком в особняке. А за садом, цветниками и газонами смотрел садовник, но он был приходящий.

— Диана Листницкая, — торжественно обратился ко мне блондин, отчего я вздрогнула. Я уже целую вечность не слышала, как кто-то обращается ко мне по моему настоящему имени. Но еще более неожиданным оказалось то, что блондин произнес следом: — Надеюсь, вы пребываете в добром здравии?

Он что — издевается? Сейчас никто так не выражается, это во-первых, а во-вторых, своим вопросом он поставил меня в неловкое положение. Мачеха и сестры мне потом все это припомнят.

Пересилив себя, я оторвала взгляд от ковра и посмотрела на блондина. Он улыбнулся:

— Когда-то я, как, полагаю, и многие люди в нашей стране, с замиранием сердца следил за вашим… — он замялся. — В общем, за вашей судьбой.

Я еще сильнее вцепилась в блокнот и едва не разревелась.

Ну зачем?! Зачем он вспоминает о том кошмаре, ведь я о нем уже почти забыла?!

— Ой. Похоже, я опечалил вас, Диана? — поспешил сказать он, судя по всему, заметив мое беспокойство. — В таком случае, примите мои искренние извинения.

Я почувствовала, как краска с щек перекинулась на уши, а затем — на плечи и шею. Я хотела просто кивнуть в ответ, а вместо этого глупо замотала головой из стороны в сторону.

— Она вам не ответит. Она не… — начала было мачеха.

— Не разговаривает? Я знаю, — резко перебил ее блондин, а затем снова обратился ко мне: — Еще раз прошу простить меня, Диана! Всего вам наилучшего. Разрешите откланяться.

После этих слов он по-театральному откланялся, вышел на улицу, сел в свою серебристую — под цвет его глаз и костюма — машину, и уехал.

Мачеха и сестры, застыв на месте словно соляные столбы, молча смотрели в окно за отъезжающим автомобилем. Но едва машина скрылась из виду, они как ни в чем не бывало ожили.

— Ох, ох, ох! «Примите мои искренние извинения»! — передразнила мачеха блондина и скривилась, будто откусила лимон: — Тьфу!

Наверное, ее дико задело, что блондин попрощался только со мной.

Я подумала, что сейчас мне здорово влетит, однако мачеха меня удивила.

— Впрочем, пусть катится! Мальчики на побегушках меня не интересуют! Теперь у нас есть дела поважнее. Пойдемте, мои дорогие, наверх. А ты, — повернулась она ко мне, — принеси нам кофе и сэндвичи. Да поживее! В комнату Ады.

1.6

Когда я с подносом вошла в комнату, Ада лежала на кровати, задрав ноги. Между лодыжками у нее была зажата розовая бархатная подушка, которую она изо всех сил старалась удержать на весу.

Вообще, вся комната Ады была оформлена в белых, сиреневых и розовых тонах.

Я подошла к бело-розовому пластиковому столику, поставила на него поднос и стала осторожно переставлять чашки с кофе.

Тильда сидела рядом на розовом стуле, а мачеха стояла у окна и смотрела на особняк.

Мне никогда не нравилось это громоздкое здание в американском колониальном стиле, хотя многие были от него в восторге.

…Наш коттеджный поселок появился еще до моего рождения. Когда-то в этих местах располагался конный завод имени Чапаева. Со временем железные кони вытеснили коней из крови и плоти и завод развалился (или его развалили, не суть важно). Но, поскольку место было живописным — река, луга, роща и пруд, да и от столицы недалеко, — землю выкупил известный предприниматель, «владелец заводов, газет, пароходов», Иван Сафронов.

Он и основал на месте бывшего конного завода элитный коттеджный поселок «Заводь». (Хотя некоторые обитатели упорно настаивали на том, что правильно называть его «ЗаводЪ» — в память о бывшем конном заводе.)

Себя господин Сафронов, разумеется, не обидел: в самом лучшем и уединенном месте выстроил белоснежную громадину с четырьмя колоннами на фасаде, двумя лестницами, огибающими парадное крыльцо, и просторной верандой с резной мебелью. Наверное, ему нравилось, сидя по вечерам в кресле-качалке на этой веранде и укрывшись пледом, представлять себя богатым американским плантатором — отцом-основателем нового поселения.

К слову, об «отце». Прозвище у Сафронова было «Папа Римский», а все потому, что его дочь, которую он очень любил, звали Римма. Со временем и весь наш «элитный поселок» прозвали в народе «Ватиканом». (Он и правда был чем-то похож на отдельное государство.)

Впрочем, ничего плохого про Ивана Сафронова я сказать не могу. Я его и видела-то за всю жизнь всего несколько раз. Хмурый такой мужчина, но спокойный; коренастый, темные волосы с проседью. Жил он в этом доме редко, пару месяцев в году. А после того, как десять лет назад здесь случилось то, что случилось, и вовсе приезжать перестал. И дочка его, Римма, с которой мы в свое время успели подружиться, тоже больше не приезжала.

Но деньги нам Сафронов переводил исправно. Кроме того, благодаря его помощи я смогла выучиться и получить аттестат. Понятное дело, что чужая душа — потемки, но мне кажется, он чувствовал передо мной вину. Все-таки когда-то меня похитили вместо его дочери.

Конечно, это произошло по ошибке, только мне от этого не легче, ведь с тех пор вся моя жизнь пошла наперекосяк…

Я постаралась вытеснить из головы воспоминания о тех ужасных днях, но окончательно меня вернул на грешную землю писклявый голос мачехи:

— Ну что ж, мои дорогие! Готовьтесь, ибо… — она выдержала паузу и с какой-то странной торжественностью, не отрывая взгляда от особняка, продолжила: — нас ждут великие дела! Бог ответил на мои молитвы, и теперь… — она загадочно замолчала, отвернулась от окна и посмотрела на дочерей.

— Теперь здесь будет не так скучно? — закончила за нее Тильда.

— Причем тут скучно или не скучно, дурочка? — Ада всё-таки уронила подушку. Откинув ее в сторону, она поднялась с кровати и стала напротив сестры, скрестив руки на груди. — Новый владелец — это для нас реальный шанс выбраться из этой дыры прямиком в высший свет. Понятно?

— Понятно. Только не понятно, как мы туда попадем? — на лице Тильды отразилось недоумение.

— Говорю же — через нового владельца! Тут главное — выработать правильную стратегию.

— Стратегию чего?

— Не, ну ты точно дурочка!

— Хватит, девочки, не ругайтесь! — мачеха громко хлопнула в ладоши и вдруг заметила меня: — Ты все еще здесь? Чего копаешься? Иди уже.

Пожав плечами, я взяла поднос и направилась к выходу.

Уже в коридоре я услышала, как Ада мечтательно воскликнула:

— Я прямо не верю своему счастью!

Честное слово, это было бы смешно, если б не было так грустно.

Они с чего-то решили, что новый владелец приехал для того, чтобы избавить их от всех проблем.

В то время как я была уверена: он приехал, чтобы эти проблемы умножить.

И, как потом выяснилось, предчувствие меня не обмануло.

Глава 2

Весь следующий день я драила чертов особняк и к вечеру валилась с ног от усталости. Едва оказавшись в кровати, я заснула без задних ног (так говорят о спящей лошади, которая уработалась; что ж, для бывшего конзавода и рабочей лошадки — самая подходящая формулировка).

Однако в полночь меня разбудил какой-то шум. Точнее, — рев. Я уже отвыкла от громких звуков и подскочила на кровати, не понимая, что происходит. Потом вспомнила: новый хозяин! Наверное, это его машина так ревет.

Я тихонечко подошла к окну и выглянула на улицу.

Вход в особняк находился как раз напротив. Справа располагалась пристройка для гаража, слева — детская площадка, но в тот момент я ничего не могла разглядеть: накануне небо заволокло тучами, а уличное освещение было отключено для экономии. Сквозь закрытые решетчатые ставни на окнах особняка пробивался тусклый свет, но толку от него не было никакого.

Я постояла еще немного, всматриваясь в темноту, а потом вернулась в постель и заснула.

Проснулась я утром от странного предчувствия, которое даже самой себе не могла объяснить. Вспомнив события прошедшей ночи, я снова выглянула в окно.

Никаких следов нового владельца рядом с особняком заметно не было — наверное, машину (или машины) загнали в гараж. Все окна оставались по-прежнему наглухо закрыты ставнями. Я уже собиралась идти умываться и чистить зубы, как вдруг парадная дверь распахнулась и из особняка вышла стройная, высокая, длинноногая девушка с темными, собранными в тугой узел волосами, спрятанными за белой кружевной наколкой. В руках она держала старомодную плетеную корзинку для белья.

Но самым странным было то, как она была одета: черное платье с белым кружевным воротничком и такими же манжетами на длинных рукавах, поверх которого был надет строгий белый фартук до колен.

Брюнетка походила на прислугу из какого-нибудь «Аббатства Даунтон», если бы не одно «но»: длина ее «платья» и черные вызывающие чулки в крупную сетку под ним.

Платье было не просто коротким, оно было вопиюще коротким: едва прикрывало то, что должно прикрывать. Однако девушку этот факт, казалось, совсем не смущал. Она невозмутимо продефилировала по лужайке к детской площадке, поставила корзинку на скамейку, достала бельевую веревку и стала натягивать ее между двумя турниками.

Уже сам факт того, что кто-то по-старинке развешивает белье во дворе особняка, повергал в шок.

Во-первых, абсолютно все белье в доме было идеально выстирано и выглажено, и его запасов хватило бы на несколько недель вперед, — накануне я это лично проверяла.

Во-вторых, в особняке имелась прачечная с сушилкой.

Да кто вообще сейчас сушит белье на улице, растянув веревку между турниками? И откуда взялась эта плетеная корзинка? Я подобное раньше только в кино видела.

Длинноногая брюнетка развешивала белье со знанием дела — так, словно это уже долгое время было ее повседневной обязанностью. Достав из корзинки белоснежную наволочку и приподнявшись на носочки, она потянулась к веревке и с равнодушным видом забросила на нее наволочку.

Двигалась брюнетка плавно, размеренно и неторопливо, но от каждого движения то, что считалось платьем, задиралось все выше. Сначала из-под него показались черные кружевные резинки чулок. Затем — полоски обнаженной кожи…

Меня бросило в жар. Дыхание перехватило, руки и ноги затряслись. Внезапно я осознала, что именно сейчас происходит.

Ох. Белье тут ни при чем. Совсем, совсе-е-ем ни при чем.

Судя по всему, это такая ролевая игра — между брюнеткой и новым владельцем особняка. Возмутительная, неприличная, вызывающая игра!

Осознав это, я поняла, что нужно немедленно отвернуться, только почему-то все равно стояла и смотрела как завороженная. Мне было стыдно и очень неловко, но я не могла отвести глаза и продолжала наблюдать за девушкой.

Развесив две наволочки и простынь, она подхватила пустую корзинку и с таким же безразличным видом продефилировала обратно ко входу в особняк.

Когда дверь за ней захлопнулась, я вцепилась в подоконник, рвано выдохнула и вздрогнула, потому что мой выдох утонул в реве мотора.

Прямо ко входу в особняк подлетела машина, похожая на космический корабль. Она была с открытым верхом, а за рулем сидел темноволосый мужчина в черном костюме. Лица мужчины я разглядеть не смогла: припарковавшись, он быстро выпрыгнул из машины и, не оглядываясь, забежал внутрь.

Руки затряслись еще сильнее. Шестое чувство подсказывало, что это и есть новый владелец.

Но если он только что приехал, значит, не мог видеть, как брюнетка развешивала во дворе белье.

В таком случае для кого был весь этот спектакль?