Наконец-то праздник! С рассвета слышны звуки строительства – мужчины наспех сколачивают столы. Отовсюду доносятся запахи нехитрой снеди – угощения собираем всем миром, кто сколько может. Таково устройство общины. В каждом отсталом квартале свои правила, но именно наш славится дружественностью и взаимовыручкой. А как иначе? В Империи у бедноты не так много радостей в жизни. В основном тяжелый труд и думы о пропитании. А хорошие отношения с соседями порой дают больше, чем стоят. У меня сегодня и вовсе особенный день. С пробуждения будто на иголках. Стащила у тети косметику, стоило ей выйти за дверь. Хотя не такое уж это событие по трущобным меркам – еще одна девушка повзрослела и решила отдать невинность соседскому парню. Ничего выдающегося. Но у меня все рвется внутри от предчувствия – расскажу Тому о своих чувствах. Точнее просто приглашу к себе – на второй этаж деревянного пристроя к ветхому каменному дому времен Объединения. Никого я еще не звала в собственный угол, а теперь решилась. Том просто замечательный, мы знакомы с детства. Думаю, станем отличной парой, будем вдвоем выживать среди тягот бедняцкого квартала. Главное, с детьми не торопиться. Малыш в нашем случае – это настоящая роскошь. У тети нет своих детей, хотя она уже немолода. Наверное, дело во мне - ей пришлось воспитывать племянницу после того, как брат с женой бесследно сгинули на рудниках.
Подкрасила губы, огладила платье, которое из повседневного превратилось в нарядное благодаря пришитым разноцветным лентам. Уж не знаю, где тетя их взяла. Вероятно, выменяла на что-то. А когда протягивала мне вчера, подмигнула. Тоже считает, что выросла. Да и мои вздохи по Тому наверняка не раз видела. Распахнула дверь и поторопилась к празднующим. Времени на веселье совсем мало – с наступлением темноты мы обязаны разойтись по домам. Конечно, продолжим веселиться потихоньку. В такие дни министерские гончие закрывают глаза на нарушение комендантского часа. Наказания начнутся завтра, если кто-то на завод или службу проспит.
Аккуратно пробираюсь между соседями, обмениваюсь со всеми приветливыми улыбками, а сама выискиваю в толпе Тома. Его что-то нигде не видно. Чтобы занять себя чем-то, набираю на тарелку разнообразной еды, хотя есть совсем не хочется. Я так взволнована, что кусок в горло не лезет. Наконец, вижу его вихрастую макушку и бросаюсь в ту сторону, позабыв о праздничных блюдах.
- Том! - хватаю за руку. – Пошли скорей танцевать!
Музыка уже звучит, музыканты стараются, а парочки занимают свободное пространство между столами. Том как-то нехотя, но идет за мной. Не сильно он радостный, но сейчас мы это исправим. Какое-то время танцуем молча, изо всех сил улыбаюсь ему. Хочу чтобы заметил – и помаду, и яркие ленты, и приспущенный лиф платья. Кровь стучит в висках, хочу кричать о том, как я счастлива. Постепенно музыка затихает, Том наклоняется и упирается в мой лоб своим.
- Ты сегодня очень красивая, Майра.
Сердце замирает, а потом моментально пускается вскачь. Хочется поцеловать его сейчас же, немедленно! Но останавливаю себя - стоит сохранить все втайне от соседей, хотя бы ненадолго. Беру Тома за руку и настойчиво тяну в сторону нашей с тетей хибарки. Он не сопротивляется, хватает по пути со столов, что под руку подвернется, и сует за пазуху. Отлично! Еще и поедим после. От этих мыслей бросает в жар, щеки начинают гореть, и я еще сильнее стискиваю ладонь Тома. Медленно пробираемся через толпу, некоторые бросают на нас многозначительные взгляды – как бы сплетни не опередили само событие. Наконец, затягиваю Тома в приоткрытые, покосившиеся двери. Он начинает спешно выкладывать все на стол, примостившийся в дальнем углу, а я поднимаюсь наверх. Хочу еще раз проверить, что все идеально. Спустя пару минут, выдохнув и посмотревшись в осколок зеркала, свешиваюсь через перила. Кажется, Том только сейчас понял, зачем я его сюда привела. Он мнется посреди комнаты и периодически косится в сторону выхода. Неужели не нравлюсь ему? Или просто смутился, догадавшись?
- Том, - зову пересохшими губами. – Иди сюда. Хочу показать тебе свою комнату.
Конечно, никакой комнаты у меня нет. Так, небольшой закуток под скатом крыши. Узкая лавка с тощим тюфяком, да стул, на котором ютится вся моя одежда. А под стулом – вторая, запасная пара обуви. Из мебели больше ничего нет, как нет и необходимости в чем-то еще. Я уже вошла в возраст работы наравне со взрослыми. Подъем по гудку фабрики, кусок черствого хлеба по пути, и смена на покраске ткани. Ничего серьезного пока не доверяют, девочка на подхвате, но к концу дня ноги и руки гудят, а от запахов красителей и растворителей слезятся глаза.
Том, кажется, что-то решает про себя и уверенно идет к лестнице. Радостно подскакиваю на месте и возвращаюсь в комнатку. Сажусь на лежак и жду. Жду своего возлюбленного, первой близости и неизбежного взросления, которое последует за этим. Поднявшись, Том обходит меня по широкой дуге и усаживается на подоконник. Что он хочет там увидеть? Заводские трубы да разнообразные хибары?
- Майра, - тихо говорит друг, и я впервые замечаю, какой он необычно грустный. – Неверное, это не очень по-мужски, говорить о таком, но мы же дружим с детства. Прости, я вряд ли смогу сегодня веселиться с тобой и остальными.
- Что случилось?
От ужаса волосы начинают шевелиться на затылке. На самом деле, в нашем квартале может случиться что угодно и когда угодно. Печальные события тут обычно встречают с отупелой покорностью. Что же могло произойти, что Том так расстроился?
- Кажется, у меня разбито сердце, - я бы засмеялась, если бы не заблестевшие на глазах друга слезы. – Не говорил тебе, но я давно влюблен в одну девушку. Долго готовился к сегодняшнему празднику, копил на подарок. А она посмеялась и прогнала. Сказала, чтобы ноги моей у их дома больше не было.
Во дворце Министр сразу же ушел по каким-то делам, а его охрана передала меня подоспевшей женщине средних лет. Та придирчиво осмотрела новоявленную проблему, прицокнула языком и велела идти за ней. Понуро поплелась следом. А нельзя уже поскорее покончить со всем этим? Говорят, делов на десять минут… Очень скоро поняла, что нет, нельзя. Сначала меня дочиста отмыли в купальнях, потом осмотрел врач, затем накрасили и разодели. Отовсюду со стен смотрели мои отражения. Кажется, весь дворец в зеркалах. Не узнавала эту юную, прекрасную девушку в огромных, дорого украшенных кусках стекла. Она удивительно хороша собой и очень естественно вписывается в окружающее роскошное убранство. Раньше мне не доводилось бывать и у дворцовых ворот, и сейчас я прямо-таки впитываю все, что вижу. Все вокруг кажется сказочным, блестящим, эфемерным. Неужели кто-то так живет? Выливает литры воды, чтобы помыться. Использует десятки баночек и скляночек, содержимым которых можно умазаться с головы до ног. Имеет возможность сам не пошевелить и пальцем, чтобы из усталой замарашки превратиться в принцессу.
Уже порядком утомленную приготовлениями меня привели в пустые покои. И оставили совсем одну. Огромная кровать, над ней зеркальный потолок, богато накрытый стол перед окном в полстены. Потихоньку смеркается, праздник в моем квартале совсем скоро закончится. А во дворце, наверное, только начнется. Зачем я Министру? Разве он не должен присутствовать на каком-нибудь важном мероприятии? Есть хочется невероятно, но я не посмею притронуться к чему-то, что может принадлежать главной имперской гончей. Впрочем, ждать пришлось не так уж долго. Вскоре Министр быстрым шагом вошел в комнату. Окинул меня не слишком-то заинтересованным взглядом, но при этом одобрительно кивнул.
- Подойди, Майра, - скомандовал, разливая что-то по бокалам из большой пузатой бутылки.
Догадываюсь, что это, и идти страшно. Алкоголь в трущобах не пьют. Он не запрещен, но слишком дорог для нас. Пьяницы, конечно, встречаются, но самогон подпольного производства часто бывает настоящей отравой. А прогулы из-за похмелья очень жестко караются на фабрике. Молодежи пить совсем не позволяется. Считается, что это привилегия полноценно работающих – взрослые скидываются раз в квартал и покупают в городе перед праздниками. Все равно подчиняюсь и медленно топаю к столу.
- Пробовала когда-нибудь? Или ты хорошая девочка? – по-змеиному ухмыляется, правильно истолковав мое замешательство.
- Не пробовала, - ни к чему отпираться.
- У тебя сегодня настоящий праздник, - громко и хрипло смеется.
Внутри все сжимается от отвращения. Как же мерзко – неужели думает, что должна радоваться? На самом деле, не хочу пробовать то, что протягивает мне. И его не хочу. Вот бы оказаться сейчас в нашей с тетей хижине… Беру бокал и медленно отпиваю. Горечь обжигает язык и гортань, я закашливаюсь, вызывая у Министра очередной приступ веселья.
- Какая же ты неопытная. Мне нравится.
Сам в один присест опрокидывает хмельной напиток в себя. И даже не морщится при этом. Только продолжает пристально следить за мной. Шарит взглядом по слишком нескромной одежде – местами открытой, местами прозрачной и такой непривычной для меня.
- Допивай, - командует. – Надеюсь, не отключишься. Хотя, в принципе, не важно.
Слова Министра сильно смущают, но я послушно пью небольшими глотками, стараясь понять, чем же алкоголь так нравится богатым обитателям города. Когда в бокале остается совсем немного, голова начинает заметно кружиться, а руки - подрагивать. Мысли о том, что же дальше, не отпускают. Мне все страшнее рядом с этим жутким мужчиной, который держит в ужасе всю Империю и фактически правит вместо выжившего из ума старика. Любопытство топчется рядом со страхом – почему Министр со мной в праздник? Слухи о его запретных развлечениях упорно не желают рассеиваться в дурманящих парах крепкой настойки.
- Ты действительно красивая, - подходит совсем близко и чувствительно проводит большим пальцем по нижней губе. – Неужели трущобные крысы совсем перестали видеть красоту?
Замираю словно зазевавшийся кролик перед огромной змеей. Кожа горит от его прикосновений, хочется зажмуриться и не видеть этих глаз, прожигающих, словно угли. До самого сердца. О чем он вообще? Трущобные крысы? Это о нас? О тех, кто работает на благо Империи и не видит за всю жизнь ничего хорошего? Мысли очень путаются, в голове постепенно становится пусто. Блаженство – ни страха, ни сомнений, ни гадливости от предстоящего. Глупо хихикаю - щекотно от стремительных попыток Министра справиться с тугим корсажем платья. Мужчина явно злится, что приходится тратить на это время – на моей груди остаются красные полосы от ногтей. Но я ничем не могу помочь – понятия не имею, как надевать и снимать этот ворох тряпок. Наконец, Министр просто рвет шнуровку и, ругаясь, стаскивает лиф. Под ним ничего, только исцарапанная грудь. Небольшая и не особо привлекательная по меркам моего квартала. Ничего выдающегося. Но главная гончая набрасывается с рычанием. Я же просто стою на месте, будто это и не я вовсе.
Мужчина грубо шарит руками по моему телу – сжимая, царапая, сминая. Зубами прикусывает соски. Вскрикиваю, но он не прекращает ни на секунду. Затем, все также поспешно, тянет вверх лоскуты, которые заменяют наряду юбку. Блестящие, прозрачные, разноцветные. Чувствительно прихватывает за попу, потом ведет пальцами туда, где все неконтролируемо сжимается, не желая вторжения. Министр хрипло смеется и кусает за шею. Но сразу же разжимает зубы и проходится по этому месту языком. Фу, зачем столько слюней? Туман в голове медленно рассеивается, ужас и отторжение укладываются тошнотой где-то в желудке. Мне мерзко и страшно одновременно. Боюсь даже пикнуть, просто попросить не кусаться. Кто я, чтобы запрещать что-то самому Министру?
В себя пришлось прийти быстро. Министр сунул мне в руку бокал все с тем же содержимым, а сам ушел вглубь комнаты. Туда, где одиноко стоит огромная кровать. По пути мужчина стал снимать одежду – части униформы имперских гончих поочередно оставались на полу. Меня начало нешуточно колотить – увидеть главную гончую вот так запросто, без одежды, будто обычного человека из кожи и костей. А не закончится ли эта ночь улыбкой от уха до уха? Ведь для быстрого секса вовсе необязательно раздеваться. Жители квартала всегда и во всем торопятся. И в этом по слухам тоже. Обнажение – роскошь и выражение доверия к партнеру. Возможно, во дворце все иначе.
В два глотка осушила бокал, прокашлялась в очередной раз, изо всех сил сдерживая тошноту. Как же есть хочется. И чтобы все это поскорее закончилось. Слышу свое имя, поднимаюсь и иду к кровати. Министр уже там, развалился абсолютно голый и рассматривает себя в зеркалах на потолке. Не особо довольное у него выражение лица. Может, с ним что-то не так? Я, конечно, не пойму. А если пойму, то эту тайну придется хранить до самой смерти.
- Майра, ну где ты там? – недовольно шипит. – Или думаешь, стояк вечный? Упустишь время, придется снова рот открывать. И на этот раз мне будет наплевать, захлебнешься ты собственной рвотой или нет.
Озвученные перспективы подхлестнули не хуже кнута, с которым Министр, если верить народной молве, почти не расстается. Моментально перешла на бег и рухнула на колени рядом с кроватью. Не знаю, зачем. Просто мы на этом остановились.
- Иди ко мне, - прошептал чуть слышно, накручивая на палец локон моих волос.
Забралась на высокую кровать и села на самый край. На Министра стараюсь не смотреть. Это первый голый мужчина в моей жизни, и мне еще более не по себе, чем десять минут назад. Алкоголь снова кружит голову, тошнота отступила. Хочется отыграть свою роль до конца и уйти. Мужчина тянет за плечо и укладывает спиной на себя. Одной рукой продолжает гладить по волосам, а другой снова тянется к низу живота. Теребит светлую поросль, трет и гладит. И явно чего-то ждет. Не пойму чего. Жутко стыдно, стараюсь не двигаться и ничем не мешать ему. Свои желания Министр никак не озвучивает, лишь недовольно выдыхает.
- Иди поближе, - оставляет мое лоно в покое, а сам садится.
Переворачиваюсь и залезаю на кровать. Простыни подо мной скользят, не понимаю, что знать находит хорошего в этой чудовищно дорогой, но такой неудобной ткани. Мужчина нависает, тянется губами к лицу, периодически целует щеки, лоб, губы. Да везде, где может достать. Хочу лечь на спину, но Министр останавливает жестом, и велит развернуться. Послушно укладываюсь на живот, чувствуя, как мурашки ползут по спине. Я ведь так совсем ничего не увижу. Не буду знать, что делает и что собирается делать. Мужчина раздвигает мои ноги и устраивается между ними. По шее скатывается капелька пота, он водит членом по моим ягодицам. Какой же большой и твердый… Внезапно внизу становится горячо, мокро и очень больно. Вцепляюсь в простыни пальцами и зубами, чтобы не закричать. Почему так больно? Всем ведь нравится секс. Еще подростками в квартале начинают говорить об этом, загадочно закатывая глаза. И все ждут начала взрослой жизни, чтобы приобщиться к такому нехитрому удовольствию. Одному из тех, что нам доступны.
Мужчина переводит дыхание, а я чувствую себя так, будто вот-вот распадусь на несколько частей. Потом Министр начинает двигаться – быстро, выходя почти на всю длину и снова возвращаясь в меня. Практически теряю разум от раздирающей боли. В полузабытьи, прикусив нижнюю губу, пытаюсь вывернуться, двигая бедрами. Министр моментально приводит в чувства, отвесив болезненный и обидный шлепок по заднице. А потом и вовсе хватает за плечи обеими руками и удерживает таким образом до конца. Хотя вскоре это уже и не требуется. Я просто лежу, уткнувшись в постельное белье и тихо подвываю, глотая слезы и молясь всем богам. Внезапно боль разрастается до белой пелены перед глазами, а темп мужчины становится нестерпимым. Министр хрипло стонет в голос и уже без всякого ритма дергается во мне. Внутренности заливает чем-то горячим, отчего становится только хуже. Неожиданно все прекращается. Мужчина скатывается с меня и, полежав немного рядом, куда-то уходит. Горько плачу, не смея не то что встать, но даже двинуться без разрешения. Чувствую, как что-то струится из меня на постель. Конечно же, я все здесь запачкаю. Как же стыдно… В трущобах женщины никому не показывают первую кровь. Это считается грязным и некультурным.
Не знаю, сколько проходит времени. Кажется, я немного задремала от усталости и пережитых эмоций. А когда пришла в себя, в комнате горели свечи, а за окном совсем стемнело. В квартале все давно сидят по домам. Тете наверняка уже рассказали, что со мной случилось. Волнуется, наверное. Как же теперь домой доберусь? Медленно сажусь, стараясь не делать резких движений. Внизу живота все горит. Чувствую себя грязной и липкой. Кровь и семя застыли неприятной коркой. Подо мной ожидаемо небольшое бурое пятно. Что же делать? Просто уйти или подождать когда обо мне вспомнят? А вспомнят ли? И как я пойду? Даже то нелепое платье, в котором пришла сюда, также и лежит лохмотьями у стола. Одежда Министра, кстати, тоже все еще разбросана. Но если нацеплю китель главной гончей, меня точно завтра же четвертуют на площади перед замком.
К счастью, обо мне все же вспомнили. Та же женщина пришла и увела обратно в купальни. Снова помывка, потом врач. На этот раз уже абсолютно все равно, что мужчина осматривает меня там. Доктор заметно хмурится, велит мыться каждый день и наносить мазь. Тюбик оставляет на краю ванной и уходит. Вернувшаяся женщина протягивает одежду. Хвала всем богам, вещи целые и вполне пристойные. Медленно одеваюсь перед зеркалом – на кого же я похожа… Губы искусаны и припухли, глаза красные, сама бледная. Такое чувство, будто в застенках Министра побывала, а не в спальне. Платье выдали красное. Цвет лояльности действующему режиму. Покрой обычный – строгое, длинное. Тысячи девушек ежедневно ходят в таком на службу. Но у меня, конечно, не было ничего подобного. Для работы на фабрике такая одежда не нужна. Как и плотные чулки, и серые закрытые туфли. Покрутилась, разглядывая себя. Ко мне такой ни у кого вопросов не возникнет – что я во дворце делаю. Мелкая служащая бесчисленных канцелярий.
Тетя бросилась ко мне, обняла, заглянула в глаза. Потом отпустила, заперлась на все замки, схватила за руку и поволокла к колченогой кушетке у дальней стены. Я молчала, не сопротивлялась. Не знаю, что сказать, или что мне сейчас хочется сделать. Остаться с единственным близким человеком или спрятаться наверху? Рассказать что-то или сохранить абсолютно все в тайне?
- Майра, ты как? – тетя присела передо мной. – Мы справимся или позвать помощь?
- Нет, ничего не надо. Со мной все в порядке. Будет. Через какое-то время.
Слова даются с трудом. Она ведь все понимает. Знает, что со мной произошло. Никогда не думала, что так случится. Что тетя узнает, и мы будем говорить об этом.
- Что в сундуке? Тебе помочь разобрать? Или просто поднять наверх?
Мы обе с опаской покосились на новый предмет обстановки в собственном доме. Сундук выглядел инородно. Новый, глянцевый. И таинственный. Что в нем может быть? Зачем его привезли вместе со мной?
- Понятия не имею, что там. Давай посмотрим.
Тетка кивнула, но нам обеим понадобилась еще пара минут, чтобы набраться храбрости. Стоило бы вынести его на свалку, но подарками первых людей Империи разбрасываться неразумно. Замка на сундуке не оказалось, открылся от легкого усилия. А внутри… То, во что Министр оценил время со мной. Домашняя утварь, текстиль, какая-то косметика, одежда, продукты и совсем немного денег. Считается, что трущобным деньги не нужны. Едим мы почти всегда на фабрике, униформу получаем там же. Оплату за работу выдают пайками и лишь небольшую часть наличными деньгами. На всяческие бытовые мелочи и личные вещи, которые никак не связаны с рабочим процессом. Какое-то время мы просто стояли на коленях рядом с сундуком, изучая содержимое. Потом постепенно перетаскали все по местам, и он опустел.
- Платье очень красивое.
Тетя грустно улыбнулась, разглядывая чулки и белье, которые мне следовало самой унести наверх. Эти вещи тоже были будто для служащей, а не для помощницы рабочего.
- Со мной все хорошо, правда, - показалось, что стоит успокоить ее еще раз. – В праздник я все равно планировала… Понимаешь?
- Мне сказали, что у нас был Том. Родители отправили его к бабке в пригород на всякий случай.
- Был. Мы просто поговорили. Так что он может возвращаться.
Неожиданно поняла, что мне все еще грустно из-за Тома. Не думала, что будет волновать подобное после всего.
- Я передам его семье. Но почему нет? Ты же с детства ходила за ним хвостиком?
- Он выбрал другую.
- Может, и к лучшему. Говорят, Министр очень ценит невинность.
Пожала плечами на это. Может, и ценит. Какая мне разница?
- Хочешь узнать, как это было у меня?
Тетя явно решила шокировать откровенностью. Но это действительно интересно, хоть и слегка неприлично.
- Как? – уставилась на нее во все глаза.
- В подсобке. На фабрике. Парень мне нравился с первого дня, как на работу поступила. Мы несколько месяцев трудились в одном цеху. И вот. В конце концов, оказались среди швабр и метел.
Слушала, открыв рот от удивления. В подсобке? Я прекрасно знаю эти маленькие, тесные помещения. В них не повернуться и одному, и пахнет всегда мокрыми тряпками.
- А как вы? Ну кровать же…
Тетка рассмеялась от моих наивных вопросов.
- Никакой кровати, Майра. Стоя. Пара минут, а потом снова за работу.
Озадаченно уставилась на тетю:
- А потом?
- Что потом?
- Вы встречались еще?
- Нет, - она помотала головой и чуть улыбнулась. – Через пару недель его перевели в другой корпус. С тех пор я и не видела его больше.
Мы помолчали. Почему-то я думала, что другим повезло с первым разом больше, чем мне. Но, видимо, не тете. Она будто прочитала мои мысли.
- У тебя хотя бы кровать была, - тепло улыбнулась мне. - И мужчина не пах железной стружкой и потом середины смены. Но, как и я своего первого, ты вряд ли увидишь Министра еще раз. Забудь. Главное, сохранить здоровье. Чтобы ничего не болело, не беспокоило. А Том… Возможно, еще придет. Одумается.
Все же тетя беспокоится - надо рассказать, а то еще к врачу потащит. А это по трущобным меркам очень дорого.
- Не волнуйся, доктор меня осмотрел. После. Сказал мыться каждый день и дал мазь.
- Ты голодная? – тетя опять улыбнулась, на этот раз как-то вымученно.
- Нет, - помотала головой. – Я отдохну немного. У тебя ведь смена скоро начинается.
- Да. Мне уже бежать пора.
Вскоре тетя Вэл ушла на фабрику, а я осталась доделывать ужин, раскладывать вещи и отгонять тяжелые думы. Хорошо, что все закончилось. Я снова дома, и тетя права – Министра никогда больше не увижу. А он наверняка забыл обо мне еще вчера. Уверена, что в квартале не станут напоминать о случившемся, расспрашивать или сочувствовать. Все сделают вид, что ничего не случилось. Так у нас принято.
Голос Министра парализовал. Чувство самосохранения кричало подчиниться, но я продолжала подпирать дверь, будто приклеенная. В прошлый раз и вполовину не было так страшно. И понятно, почему. Тогда где-то глубоко внутри я считала, что меня ждет незабываемое приключение. Ночь с первым человеком Империи. Терзали обычные опасения девственницы и только. Теперь же я точно знаю, что хорошего ждать не стоит. Не поговорить же позвал в самом деле. Кое-как отлепилась от холодного металла и пошла вперед на ощупь. Очень скоро споткнулась о первую ступеньку, чуть слышно выругалась. Сверху послышался смешок и в следующую секунду рядом засветился маленький зеленый огонек. Вздрогнула, зажмурилась, но диковинный светильник не исчез. Значит, молва не врет – Министр плюс ко всему еще и не совсем человек. Но зачем он мне это показывает? Чтоб оправдать свои странноватые наклонности? Передо мной? Или чтобы подчеркнуть, что моя судьба предрешена, и я из этого уже никогда не выпутаюсь? Впрочем, «никогда» в моем случае, это, вероятно, очень недолго… Хоть плачь, хоть вой, а просто так такими секретами не делятся.
Даже со «светляком» с трудом добралась до верха лестницы. Наверняка вся пыльная и растрепанная. Министр совсем один. Развалился на диване. Похоже, начала представления ждет. Здесь прохладно, светло, стол накрыт на двоих. Кто-то еще придет или в этот раз меня сначала покормят? Неизвестно. Мужчина не торопится хоть что-то объяснять и даже не смотрит в мою сторону. Стоять у входа приходится минут десять, ноги начинают уставать от одной позы. Наконец, Министр поворачивает голову и долго, пристально вглядывается в мое лицо.
- Иди сюда, Майра, - кивком указывает на кресло рядом. – Хочешь чего-нибудь?
Все-таки покормят… Как приговоренную или просто голодную? Аккуратно усаживаюсь на самый краешек.
- Красивое платье, - мужчина смеется над собственной шуткой.
И правда, смешно, учитывая, что это практически униформа. Неловко улыбаюсь в ответ. Министр привстает и наполняет пустой стакан. Потом протягивает его мне. Опять напоить хочет?
- Это сок, - будто прочитывает мысли. – Поешь, а то опять забуду…
Никак не реагирую на последние слова. Стараюсь сделать вид, что не трогают. Послушно накладываю что-то в тарелку. Выглядит странно, но уверена, съедобно. Отпиваю сок. Вкусно. Смотрю туда, куда и Министр. Во рту становится кисло, сглатываю. А правительственный балкон не зря так расположен. Отсюда помост как на ладони. Будто стоишь совсем рядом. Неужели он хочет, чтобы я вместе с ним посмотрела казнь? Зачем? Не успеваю откусить и кусочка от предложенного лакомства, как на эшафот поднимается один из замов главной гончей. Он долго читает список преступлений тех, кто скоро расстанется с жизнью. Пунктов много, но среди них нет ничего, что я посчитала бы достойным смерти. Эти люди никого не убили, не лишили последних средств к существованию, и даже не обесчестили ни одной благородной девицы. Нелояльность, предательство, подстрекательство… В общем, подрыв общественных устоев. Плевок в лицо самого Министра. Впрочем, они знали, на что шли.
На последних словах обвинения, не сдержавшись, прикрываю рот ладонью. Перед смертью несчастных будут пытать. Прямо здесь, перед всей столицей. Со стороны Министра раздается смешок. Он смотрит на меня, сканирует взглядом. И все понимает. Что сказать? Или сделать? Ведь он запросто может решить, что я на стороне заговорщиков. Но я молчу. И смотрю на мужчину в ответ. Тону в его холодных, глубоких глазах, не в силах выдавить и полслова в оправдание.
- Хочу, чтобы ты смотрела, - припечатывает холодно.
Испуганно киваю, пытаясь хоть как-то реабилитироваться.
- Мне было очень хорошо с тобой, Майра, - счел нужным пояснить. – И дальше будет, если станешь вести себя правильно. Поверь, на твоей жизни это отразится крайне благоприятным образом. Но придется разделить не только мои интимные интересы. Понимаешь, о чем я?
- Да, - поспешно отвечаю, хотя не понимаю ровным счетом ничего.
- Кстати, как себя чувствуешь? Доктор попенял за твое состояние.
- Все нормально.
Отвожу глаза, потому что нормально стало совсем недавно. А до этого я проклинала его ежедневно, намазывая мазь и чувствуя, что все еще болит. Каждый раз с ужасом думала, что придется обратиться к врачу. Мало того, что заплатить целое состояние за прием, так еще и за молчание добавить не меньше. Врачи в квартале обязаны вызывать гончих при подобных обращениях. Хоть секс и не табу, и агрессия встречается крайне редко, власти жестко наказывают тех, кто не понимает слова «нет». Или тех, кто предпочитает нечто нетрадиционное. Даже под одеялом мы должны быть одинаковыми, чтобы упростить контроль над собой.
- Рад это слышать. Сегодня останешься со мной.
Министр отворачивается и, кажется, теряет ко мне всякий интерес. Вяло жую, не чувствуя вкуса. Насыщенный вечер намечается – сначала пытки и казни увижу из первого ряда, а потом буду «разделять интимные интересы» первой гончей. Вообще звучит, конечно, неплохо. По крайней мере, можно не переживать, что мужчина вспомнил обо мне только потому, что в прошлый раз я не должна была выжить. Ему понравилось, и он хочет продолжать. Как долго собирается пользоваться мной? Чем вообще я могла ему понравиться? Не понимаю. Я же просто испуганная неумеха.
Пытки удалось пересидеть, просто сжавшись в кресле. Министр даже головы ни разу не повернул в мою сторону – так был сосредоточен на процессе. Прямой, бледный, весь подобравшийся, будто хищник перед броском. По его мимике можно запросто считывать, когда проливается кровь. Он раздувает ноздри, хотя почувствовать запах через двойное противоударное стекло точно нельзя. Когда крики пытников стихли, а толпа замерла в ожидании казней несчастных, мужчина все же повернулся ко мне. Внимательно осмотрел с ног до головы, будто впервые увидел.
Может, и было скучно, но как пролетело время, я не заметила. Делала явно что-то не так, потому что никаких особых эмоций мои движения у Министра не вызвали. Напротив, достала из штанов я гораздо более крепкий орган, чем вижу сейчас перед собой. На улице все затихло, мужчина, оказывается, исподтишка наблюдает за мной. И посмеивается.
- Не нравится? – смотрю на него испуганно.
- Надо больше… читать, Майра. Пойдем.
- Куда? – ляпаю и осекаюсь.
- Посмотрим на трупы повстанцев.
Все же отвечает. Но лучше бы молчал. Министр встает и начинает одеваться. Он хмур, выглядит усталым и замотанным. Тороплюсь натянуть собственную одежду. Это сложно, потому что все время кошусь на мужчину. Неужели поведет вниз? Зачем? Вопросов не задаю, толку от меня сегодня и так немного. Зато нелепостей предостаточно.
Мы, правда, спускаемся вниз по другой лестнице. Идем долго, почти в полной темноте. Цепляюсь за руку Министра – очень страшно упасть здесь и сломать шею. Он молчит, никак не реагирует на мое самоуправство. Наконец, ступеньки заканчиваются. Перед нами плохо освещенный коридор, полный солдат и еще каких-то людей. Теперь уже Министр крепко берет меня под локоть и буквально тащит за собой. Вскоре заходим в комнатушку. Гончие расступаются, никак не реагируя на меня. Внезапно доходит, что это и есть те самые ужасающие дворцовые катакомбы. Пугаюсь настолько, что начинаю упираться. Главная гончая на это тихо ругается и отпускает. Но сбежать не выходит, солдаты перекрывают выход из камеры. Понимая, что не смогу просто незаметно выйти и постоять где-нибудь в коридоре, разворачиваюсь.
Министр стоит около стола в центре камеры и нависает над человеком на нем. Хотя человеком это можно назвать только с большой натяжкой. Кожа и мышцы свисают с белеющих костей, несчастный не стонет, только что-то мычит чуть слышно. Пахнет кровью, мочой и каким-то обеззараживателем.
- Подойди, Майра, - разносится почти в полной тишине.
Замираю на месте от ужаса, но ближайший солдат чувствительно пихает в спину. Едва не падаю, но все же делаю несколько шагов в нужную сторону. Потом еще несколько на негнущихся ногах. Останавливаюсь за плечом Министра и смотрю в пол.
- Посмотри на него, - приказывает спокойно. – Узнаешь?
Сам вопрос почти доводит до обморока. Если я знаю этого человека, то и сама могу отсюда больше никогда не выйти.
- Ну же! – прикрикивает на меня.
Поднимаю глаза и смотрю сразу на лицо, не то вывернет прямо в кишки несчастного. Это мужчина, вижу по одежде, по ширине плеч, по размеру переломанных стоп. Лицо изуродовано до неузнаваемости, волосы торчат клоками, но я узнаю. Это Кевин, какой-то дальний родственник Тома из соседнего квартала. Именно у него единственного я видела глаза такого удивительного цвета – сине-зеленые с золотистыми крапинками. И оставшиеся волосы тоже очень редкого оттенка – очень светлые, рыже-пшеничные.
- Знаешь его? – спрашивает Министр с нажимом.
- Да, - чувствую, как рот наполняется горечью.
Вот и все, Майра. Пара минут, чтобы доказать твою связь с заговорщиками. Хоть бы тетю не тронули… Дальше произошло то, к чему я точно не была готова. Министр поднял руку, положил на горло Кевина и сжал пальцы. Послышался противный хруст, и мучения несчастного наконец-то прекратились. Главная гончая взял протянутую солдатом салфетку и брезгливо вытер ладонь.
- Передай Тому, что ему следует прекратить общение с родственниками, - повернулся ко мне и ошарашил в очередной раз.
Отупело кивнула. Том замешан? Нет, точно нет. Иначе он и лежал бы здесь. Мои лихорадочные размышления были прерваны внезапно и довольно грубо – Министр наклонился и впился в губы болезненным поцелуем. По шуму вокруг поняла, что солдаты поспешно отворачиваются и выходят. Испуганно отпрянула от главной гончей.
- А говорила, что больше не будешь… - он не улыбается, сверлит злым взглядом.
- Не могу здесь, - пролепетала.
- Не можешь или не хочешь? – Министр сузил глаза, наступая.
- Пожалуйста, не заставляйте, - отступала назад, пока не уперлась спиной в стену. – Сделаю все, что захотите. В спальне. Обещаю.
Голос не слушался и вообще почти пропал. Что я несу? Что такого особенного могу сделать, чтобы простил мою дерзость? Не умею ничего, и двадцать минут с неприличной книжкой не изменили этого. Министр подошел совсем близко. Остановился, тяжело дыша. Все в Империи знают, как его бесит неповиновение. Некоторые безумные смельчаки лишались головы на месте, только посмев возразить. Через секунду щеку ожгло острой болью. Из рассеченной скулы хлынула кровь. Не вскрикнула, не упала на колени и не задрала подол, смирившись. Просто молча глотала слезы, предчувствуя, что так легко не отделаюсь.
- Запомни, Майра, - прошипел. - Ты слишком незначительна, чтобы торговаться со мной. Никогда больше не смей. Тебе повезло, сегодня было достаточно смертей, твоя не понадобится.
Потом развернулся и направился к выходу. Сорвалась с места за ним, не хочу оставаться тут и секунды лишней. Младшие гончие разумно сделали вид, что ничего не случилось. Вскоре и ужасная камера, и черные кители скрылись во тьме коридора. Я практически бежала за удаляющейся спиной Министра, до истерики боясь остаться в лабиринте лестниц навсегда. На бесконечных ступеньках постоянно оскальзывалась, запиналась, падала, но все же вышла на балкон спустя пару минут после главной гончей. Руки разбиты в кровь, скула по-прежнему ужасно ноет, на коленях наверняка синяки. Но я улыбнулась, когда мужчина посмотрел на меня.
Мгновения передышки и нежности заканчиваются очень быстро. Министр расстегивает наручники, и я кулем бухаюсь вниз, не успев понять, что надо встать на ноги. Спину из-за резких движений обжигает адской болью. Скулю, пытаясь найти приемлемую позу. Но мне и на это времени не отпускают – слышу, как звякает молния. Резко вскидываю голову и тут же жалею об этом. Мои опасения не напрасны, Министр действительно расстегивает брюки. Нет, только не это! Он просто обязан оставить меня в покое! Или убить уже, наконец… Через секунду выясняется, что покоя или хотя бы перерыва не предвидится. Мужчина очень возбужден и явно не намерен ждать, пока приду в себя. Почувствовав замешательство, хватает за косу и подтаскивает к себе. Безумно хочется вырваться и сбежать, но сил на это нет. Всю тело отзывается болью на любое движение.
- Ну же, Майра, не упрямься, - шипит Министр, явно начиная злиться. – Не порть сегодняшний день.
Серьезно? Он может быть еще хуже?! Проверять это нет ни малейшего желания. Послушно встаю на колени, беру возбужденный член в руки и продолжаю то, что не очень вышло во время казней. Не понимаю, почему Министр рассчитывает на другой результат.
- Возьми в рот и смотри на меня, - командует.
Выполняю. Смотрю в его бездонные глаза и чувствую, как слезы текут по лицу. Не пытаюсь их сдерживать, пусть видит. Ему ведь, кажется, это и надо. Министр гладит по голове, чуть улыбается, двигается, постепенно ускоряясь. Замираю и позволяю ему все делать самому. Так даже лучше. Надеюсь, что скоро это закончится. Но и здесь не везет… Когда начинаю давиться и не могу больше держать глаза открытыми, мужчина прекращает, хватает за плечо и тащит к кровати. Около снова ставит на колени спиной к себе. Сам опускается на пол позади.
- Ни звука, - с каким-то садистским наслаждением шепчет в ухо.
Не знаю, от чего больше хочется взвыть в следующее мгновение – от резкого проникновения или от того, что тесно прижимается к исполосованной спине. Пот с его кожи моментально делает мои мучения еще более изощренными, а резкие движения бедрами буквально раздирают на части. Надеялась, что второй раз будет менее болезненным, но нет. Все так же хочется выть. Прикусываю простыни и зажмуриваюсь изо всех сил. Скорее, пусть это закончится как можно скорее.
Молитвы были услышаны. Спустя короткий промежуток времени Министр выкрикивает мое имя и замирает, прижавшись еще теснее. На этот раз нет ни обморочной пелены перед глазами, ни острой боли между ног. Даже к жжению в спине я уже привыкла – одинаковая, ровная, монотонная. Мужчина позади рвано дышит, гладит мои руки, запускает пальцы в спутанные волосы. Чуть двигаю бедрами, надеясь освободиться от его плоти, но он против. Резко хватает за талию и притискивает к кровати.
- Еще минутку, - расслабленно шепчет в шею. – Подумай пока, какой подарок хочешь. Любой…
И продолжает наглаживать меня. Хорошо хоть отпускает при этом. Касается груди, сжимает, тискает, крутит соски. Потом опускает руку вниз – трогает там, нажимает, проводит по тому месту, где мы сейчас едины, размазывает перемешавшуюся влагу. Чувствую острый пряный запах – непривычный, дразнящий, отталкивающий. Прикрываю глаза и кладу голову на постель. Пусть делает, что хочет. Мне уже почти хорошо.
Следующие сутки я провела в замковом лазарете. В отдельном помещении за занавеской. Моей спиной занимался тот же врач, а прочими вопросами та же женщина. Правда, со мной при этом они почти не разговаривали. Перевязывали, кормили, промывали раны и коротко отвечали на вопросы. Не более. Наткнувшись пару раз на непробиваемую стену отстраненности, я и спрашивать перестала. Какая разница? Все узнаю, когда время придет. Кроме лечения меня постоянно пичкали какими-то отварами. Уже к ужину следующего дня поняла, что это нечто специфическое. Резко все стало безразлично. Будто и не произошло ничего такого.
Наутро меня перевели в жилое крыло, в ту же комнату. Врач, прощаясь, снова вручил банку с мазью. А женщина, которую, как выяснилось, зовут Корделия, лично проводила и буквально поразила внезапной словоохотливостью. Она показала все не только в самой комнате, но и этаж. Душевые предсказуемо общие, кухня тоже. Не очень поняла, зачем мне столько информации о жизни во дворце и поторопилась спросить, когда попаду домой.
- Министр не давал подобных распоряжений. Велел поселить тебя здесь. Не волнуйся, Майра, через пару дней выйдешь на работу. Трудодни будут закрываться на фабрике.
- Но…
Начала я, но Корделия моментально перебила.
- Больше ничего не знаю, - отрезала с каменным лицом и ушла.
Осталась одна. Пусть Корделия и сказала, что еду будут приносить готовую, а настенный светильник всегда будет гореть, если я того захочу – все равно сильно не по себе. Зачем он оставил меня здесь? Для чего? Как долго продержусь, если станет звать к себе регулярно? Весь день эти мысли не отпускали. Ужасно хотелось сбежать в свой квартал, к тете. Но я понимала, что ничем хорошим это не закончится. И скорее всего, не только для меня. Перебирала в голове все сплетни, что когда-либо слышала о Министре. Поговаривают, что в нем течет не только человеческая кровь. О его жестокости судачат так часто, что это давно считается правдой. Теперь точно знаю, что не выдумки. Вспомнила еще - иногда упоминают о его проблемах с женщинами. Почему-то всегда думала, что это означает, что Министр слаб в постели. Но вроде нет. Тогда что? И ведь не спросишь, только если случайно кто-то сболтнет.
Дальше дни потекли одинаковые. Уже к концу недели поняла, что не так уж важно, где работать. В канцелярии, конечно, полегче в физическом плане. Но вот нервотрепки хоть отбавляй. Постоянно прибегают какие-то люди и требуют какие-то бумажки. Дара каждый раз подключает меня к поискам. Перерываю все полки и ящики, имея очень смутное представление о том, что ищу. Трачу на это до половины рабочего дня, а вечером получаю нагоняй за то, что мало своих папок разобрала. Не спорю, в цехе уже научили, что бесполезно. Просто молчу, опустив глаза, и никак не реагирую на вопли начальницы. В середине дня ходим в столовую. Огромное вытянутое помещение, с окнами под потолком, огромной очередью на раздаче и непрекращающимся гомоном. Но кормят намного лучше, чем на заводе. Дара говорит, что ужинать и завтракать тоже здесь могу, но мне хватает того, что волшебным образом появляется в комнате. Горячее блюдо я нахожу каждый раз, когда возвращаюсь. А завтракаю печеньем или хлебом.
С гигиеной все намного сложней. Пусть дома у нас с тетей самодельный душ за шторкой и часто холодная вода, зато зрителей нет. Здесь общие душевые, и я стараюсь ходить как можно позже или наоборот очень рано, до включения света в крыле. Ну не могу я, когда на меня смотрят. Тем более спина до сих пор в ужасном состоянии – багровые полосы от шеи до поясницы. Почти не болят, но никак не спрятать. И окружающие, конечно, их замечают. К тому же постоянно встречаюсь с сотрудниками соседних отделов. Видимо, блоки заселяют в соответствии с рабочими местами. И мне крайне неудобно ловить взгляды этих людей потом – в коридорах, в столовой. Скорее бы следы прошли… Хотя не уверена, что Министр не наградит новыми.
В пятницу сразу после обеда пришла Корделия. Велела появиться в лазарете после окончания работы. И даже попросила Дару отпустить меня пораньше. Настроение сразу испортилось. Врач осмотрит, и если все нормально, в выходные, вероятнее всего, снова встречусь с Министром. Хоть плачь, хоть вой, а идти придется… И к врачу тоже. Вечер наступил быстро. Дорогу в лазарет никто показывать не стал. Добралась, спрашивая у встречных. Там долго ждала, пока освободится доктор. Он вышел в приемный только минут через сорок. Нахмурился, увидев меня, и велел следовать за ним. В кабинете пришлось раздеться по пояс. Мужчина долго и довольно болезненно водил руками по шрамам, а потом внезапно заговорил.
- Майра, ты бы хотела пореже со мной встречаться?
- Что?
Опешила от вопроса – разве мы по моей инициативе видимся?
- Я имею в виду, тебе стоит подумать, как не попадать в лазарет после каждой встречи с Министром.
- А, да. Конечно. А как? – повернула голову и с мольбой уставилась на доктора.
- Стой прямо! - рыкнул на меня и продолжил ощупывать спину. – Ты не очень понимаешь, в какую ситуацию попала. Да и мы все тоже ничего не понимаем. Зато в отличие от тебя хорошо знаем характер Министра. Тебе не следует проявлять непослушание. Никогда. Ни словом, ни взглядом. Если так будет легче, представляй себя вещью, когда входишь в его покои. Ты для него, для его удовольствия. Твои чувства и желания не имеют никакого значения. Будешь перечить, упрямиться, ничем хорошим это не закончится, поверь. Я за время службы в замке видел не одну самоуверенную дурочку из высшей знати, которая пострадала из-за своих заблуждений. Что уж о тебе говорить? Поверь, я просто не хочу собирать тебя по кускам. Если не хуже.
- Я поняла, - ответила после нескольких секунд молчания. – Спасибо.
Из лазарета вышла со странным чувством неправильности. Зачем врачу помогать мне? Здесь никто и лишнего слова новенькой не скажет. Почему он разговорился? Действительно ли просто из человеческого сочувствия? Не знаю. Даже что думать об этом, не знаю. В своем квартале я привыкла к взаимовыручке и поддержке, а от жителей дворца такого совсем не ожидала. Заперлась в комнате, хоть и знаю, что замок этот чисто номинальный. Поела, привела себя в порядок и переоделась в красное платье. Не знаю почему, но из головы не шла мысль, что встреча с Министром совсем скоро. Не ошиблась – сразу после выключения света за мной пришла Корделия.
- Мылась после работы? – сразу перешла к делу.
- Нет.
- А стоило бы, - поджала губы она. – Тогда пойдем скорее.
Провожатая почти побежала, я еле успевала за ней, но скоро поняла, куда мы так спешим. В купальни. Не могла ни обрадоваться возможности помыться спокойно, без посторонних взглядов. Пусть и перед встречей с мужчиной. Особого удовольствия в итоге, конечно, не получилось. Корделия постоянно подгоняла, а под конец притащила какие-то цветные лоскуты. Опять… Чтобы Министр их снова на клочки разорвал? Идея одеваться красиво и украшать себя прочими способами не очень нравится – все еще надеюсь быстро ему наскучить. И даже переодевшись, не увидела в зеркале причин, почему главная гончая так вцепился в меня. Во дворце полно красоток, и они явно очень благосклонны к нему. Тем более Министр не женат. И вообще по слухам абсолютно свободен. Значит, желание обворожить его и завоевать у красавиц из знати должно быть просто неимоверным. Правда, если он всем демонстрирует свои пристрастия, вряд ли кто-то захочет заменить меня добровольно. Конечно, для Министра это не стало бы препятствием, но неволить жительницу трущоб как-то безопаснее в политическом плане. Заступиться некому, я никому неинтересна. То ли дело дочери советников и прочих вельмож.
Корделия привела в спальню, но не оставила просто дожидаться. Кивнула на приоткрытую дверь ванной. Опять мыться? Нерешительно пошла в указанном направлении, как можно тише ступая. Осторожно заглянула внутрь. Небольшой бассейн, устроенный прямо в полу, наполнен водой и ароматной пеной. Министр с выражением величайшего наслаждения на лице полулежит в воде. В руке предмет, похожий на обычную самокрутку, но по запаху что-то другое.