Подходила к концу четвертая, последняя за сегодняшний день тренировка. Мы с пацанами двенадцати-тринадцати лет закончили разучивание «броска прогибом с захватом голени», я построил их в одну шеренгу на ковре, скомандовал «Равняйсь», «Смирно» и попрощался:
— До свидания, борцы!
— До свидания, тренер! — довольно дружно ответили мальчишки.
Я скомандовал:
– Напра-во! В колонну по одному шагом марш из спортзала!
Можно было, конечно, просто распустить пацанов, но такие действия чреваты непредсказуемыми последствиями. Мои борцы-вольники, ломанувшись в проход, запросто могут снести не только двери из спортзала, но и двери напротив через коридор в раздевалку, а то и получить травму. Дождавшись, когда последний в колонне пацан Мишка Сазонов покинет спортзал, я выключил в помещении свет и вышел следом. Постоял несколько минут у открытой двери в раздевалку, наблюдая за тем, чтобы пацаны не баловались и после того, когда они вышли из коридора спортзала и отправились в фойе, где их поджидали родители, двинулся в душевую. Можно, конечно, потерпеть до дому и там принять душ, но после нескольких часов ползания по, скажем мягко, не очень-то чистому ковру и возни на нем, хочется поскорее смыть с себя грязь и пот.
Приняв душ, а заодно, помыв голову, я, обмотав вокруг бедер полотенце, принялся в тренерской раздевалке сушить с помощью ручного фена и расчески волосы, поглядывая на себя в висевшее на стене зеркало. Нет я не какой-то там модник, который делает укладку, завивку или какие-то иные манипуляции с волосами, придавая им красивый вид и объем. Отнюдь. Просто сушил их, потому что на улице осень, довольно холодно, а с мокрыми волосами запросто можно подхватить простуду.
Повесив фен на крючок и положив расческу на полочку под зеркалом, я повесил лежавшую на стуле спортивную форму в шкафчик, надел висевшие в нем джинсы, рубашку, куртку и вышел из раздевалки. Перед тем как покинуть спортзал и прилегающие к нему подсобные помещения, заглянул в кабинет, который мы — я и еще два тренера — делим с завучем детско-юношеской спортивной школы Колесниковым. Завуч уже давно на пенсии, но вот до позднего вечера все корпит над документами, всевозможными директивами, отчетами и приказами. Вот и сейчас он большой и грузный сидел в своем кресле за Т-образным столом, наклонив бульдожье лицо над каким-то документом и то ли читал, то ли изучал его. Заходить в кабинет я не стал, сунул в дверь только голову и проговорил:
— Всего доброго, Иван Сергеевич!
Завуч, видимо, прикемарил (что поделаешь — старость, к месту и не к месту иной раз тянет в сон), поскольку всхрапнул и довольно хмуро посмотрел на меня исподлобья поверх больших, старомодных пластмассовых очков, висевших на кончике его мясистого носа.
— Пока, Игорек, — буркнул он и, перевернул страницу документа, который держал в руках.
Я не обижаюсь на его вольное «Игорек», поскольку разница в возрасте — мне тридцать пять, а ему далеко за семьдесят — позволяет обращаться ко мне фамильярно, да и мне эта же самая разница позволяет называть его иной раз в неформальной обстановке дядей Ваней.
Развернувшись, я покинул коридор и, поплутав, по лабиринтам спортшколы, вышел в ярко освещенное фойе. Здесь за ограждением поджидали замешкавшихся после тренировки во всевозможных секциях детей, бабушки и дедушки.
Махнув на прощание охраннику Лешке рукой, я миновал турникет и сквозь стеклянные двери вышел из спорткомплекса. На улице было пасмурно, холодно и сыро. По небу плыли тяжелые свинцовые тучи, оседала противная морось. Я взглянул на наручные механические часы «Tissot», которые мне подарили на тридцатипятилетие родители моих подопечных спортсменов, чем я очень гордился. Они показывали пять часов. Несмотря на то, что был еще не поздний вечер, на улице темно — в конце октября темнеет довольно рано. Я накинул на голову капюшон, засунул руки в карманы куртки и пошел по аллеям стадиона, на базе которого располагалась наша Детско-юношеская спортивная школа.
Выйдя из ворот стадиона, направился к автостоянке, где был припаркован мой подержанный «БМВ». Когда я, пикнув на пульте дистанционного управления кнопкой разблокировки сигнализации автомобиля, подошел к своему железному коню, собираясь открыть дверцу, стоявшая в углу наполовину заполненной автомобильной парковки, белая «Тойота Камри» моргнула два раза фарами. Я глянул по сторонам. Вокруг ни людей, ни движущихся автомобилей, кому мог быть подан сигнал не было, значит, мигнули фарами мне. И я не ошибся, дверь «Тойоты» открылась, из нее вышел мужчина чуть выше среднего роста и, махнув мне рукой, призывая повременить и не садиться в автомобиль, двинулся в мою сторону. Я, взявшись было за ручку дверцы «БМВ», отпустил ее и внутренне напрягся: уж не собрался ли мужик, пользуясь темнотой и безлюдьем, ограбить меня? Напрягся, это не значит испугался. Драться я умею и могу запросто дать отпор любому грабителю, просто приготовился отразить нападение… Но нет на гопника мужик не похож. Он был довольно плотный, прилично одетый — в серый костюм, светлую рубашку и надетую поверх костюма расстегнутую темно-синюю удлиненную легкую стеганную куртку. На ногах черные туфли. Нет одетые так люди обычно не грабят. Они работают где-нибудь в офисе на руководящей должности.
— Извините, Игорь Степанович Гладышев? — с вопросительной интонацией произнес мужчина довольно-таки приятным баритоном. Он приблизился ко мне и остановился напротив.
— Он самый, — сказал я, разглядывая мужика.
Мы стояли под фонарем, и я прекрасно видел его лицо. Ему было лет за сорок. Лицо полноватое, красноватое, с блестевшими на нем белками глаз, похожими на два сваренных вкрутую яйца без скорлупы; большой нос с хищно изогнутыми крыльями; небольшая черная как смоль, ухоженная с четко подбритыми краями бородка, казавшаяся из-за этого приклеенной; усы; из того же комплекта смоляные широкие брови; зачесанные назад волосы; чуть заостренные уши и высокий покатый лоб с залысинами, на которых не хватало рожек и тогда он был бы вылитым чертом из какого-нибудь комикса про нечистую силу.
Подъезд, в который мы вошли, был большим, просторным, как и все помещения в сталинских домах. Лифт старинный, еще такой — с обтянутой панцирной сеткой шахтой и обычной дверью, сваренной из уголков. В нем мы поднялись на пятый этаж и остановились у коричневой с порошковым напылением дверью.
По-видимому, хозяйка квартиры была нерасторопной женщиной, потому что прошло не менее двух минут после того, как Евгений надавил на кнопку звонка, когда, наконец, раздался звук открывающегося замка и дверь отворилась. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти, а, может быть, ей было намного меньше – определить трудно, поскольку лицо заплаканное и припухшее от слез отчего черты лица расплылись, что несомненно старило ее, вернее, скажем так — делало старше. Ведь тридцать пять лет еще не старость. Очевидно, молодая женщина была миловидной, когда не плакала и была накрашена. Впрочем, любую особу женского пола с помощью макияжа можно превратить в женщину вамп, роковую красотку, а то и в нимфетку. Было бы, как говорится, желание. Так что миловидность, а то и красота, понятия условные. Но как бы там ни было, у молодой женщины были пухлые губки, аккуратный носик и большие глаза. Волосы светлые, прямые, длинною по грудь. Чуть выше бровей четкая линия челки. На молодой женщине были темные леггинсы и сиреневая футболка. Оба предмета гардероба обтягивали тело дамочки как перчатка, выставляя напоказ фигуру. Надо признать, она была у нее неплохой, но… рост. Она была немаленькой. До моего роста она, правда не дотягивала, а я за метр восемьдесят, но метр семьдесят пять точно была, что для женщины, на мой взгляд, многовато. Фигура пропорциональная, самый привлекательный для мужчины тип — гитара… Хотя нет, учитывая ее рост фигура скорее не гитары, а контрабаса. В общем, не в моем вкусе. Я люблю маленьких, стройных, рядом с которыми чувствуешь себя Ильей Муромцем. А в объятиях с большой женщиной я себя неловко ощущаю — слабым и беззащитным. Шучу, конечно, просто видать, у меня фобия такая — страх перед высокими женщинами.
— Здравствуйте, — проговорила дамочка и отступила вглубь прихожей, шире открывая дверь.
Мы с Евгением ступили в прихожую. Я чуть поклонился.
— Добрый вечер!
— Вы и есть тот самый знаменитый сыщик? — через силу улыбнулась женщина, хотя, судя по ее внешнему облику, ей было совсем невесело. Просто быть приветливой, ее обязывало положение хозяйки.
— Игорь Степанович Гладышев, — отрекомендовал меня Евгений, снимая куртку и вешая ее в шкаф в прихожей. Я обратил внимания на то, что и под курткой хвоста у него не было.
— Можете называть меня Игорем, — заявил я, тоже снял куртку и повесил ее в шкаф.
— Татьяна Неделькина, — назвалась хозяйка квартиры и предложила: — Проходите, не разувайтесь, у меня не прибрано. Не до уборки, знаете ли. Пойдемте в гостиную, нам там удобнее будет говорить, — она двинулась по широкому длинному коридору с двумя дверьми справа от него к третьей, расположенной в конце коридора.
Квартира была трехкомнатной, мы прошли мимо спальни, детской, судя по письменному столу и небольшой кровати и вошли в гостиную, довольно стильную, оформленную в светлых тонах. В ней стоял длиннющий диван, круглый кофейный столик, необычного дизайна два белых кресла с простегнутыми спинками и сиденьями. На стене висел большущий телевизор, напротив которого на диване сидела девочка лет десяти, одетая в бежевый спортивный костюм, отдаленно напоминавшая мать, тоже с длинными волосами, но, разумеется, не крашеными, а русыми, которые были стянуты на затылке в хвост. Девица сидела на диване, сложив ноги по-турецки и смотрела какой-то девчачий мультик.
— Даша, пойди, пожалуйста, в свою комнату, посиди там, — сказала Татьяна, обращаясь к девочке.
Даша оторвала взгляд от телевизора, изучающе посмотрела на меня, сказала: «Здравствуйте», потом соскользнула с дивана, продефилировала мимо нас троих к двери и выскользнула из комнаты.
Наша компания расселась вокруг кофейного столика. Мы с Евгением на креслах, Татьяна — на диване на месте дочери.
— Может быть, предложить вам чай, кофе, спиртные напитки? — спросила хозяйка квартиры, обхватив руками со сцепленными пальцами колени.
Я откинулся на спинку кресла и положил ногу на ногу.
— Если можно, кофе.
— Женя, не в службу, а в дружбу, — обратилась Неделькина к кузену, — приготовь нам, пожалуйста, кофе.
Устроившийся было на кресле Евгений молча поднялся и вышел из комнаты.
— Так что у вас случилось, Татьяна? — спросил я, поморщившись, давая таким образом понять, что работающий телевизор раздражает.
Хозяйка квартиры поняла меня, взяла лежавший на диване пульт дистанционного управления, нажала на кнопку и выключила телевизор.
— Муж у меня пропал, — проговорила она горестно, нервно вертя в руках пульт от телевизора.
— Рассказывайте, — я вздохнул, приготовившись слушать печальную историю Татьяны Неделькиной.
У молодой женщины на глазах выступили слезы. Шмыгнув носом, она как-то по-детски провела по нему снизу вверх ладонью и начала рассказывать:
— Мы с Николаем женаты три года. У меня и у Коли это второй брак. Мне тридцать два года, Коле — сорок три. Разница в возрасте у нас одиннадцать лет. Дочь у меня от первого брака. У Коли тоже есть ребенок — сын тринадцати лет. До недавнего времени я считала, что брак у нас счастливый, потому что жили мы дружно. Недавно мы с дочкой поехали на десять дней в отпуск на Кипр. Там, знаете ли, еще тепло и можно купаться. В школе я договорилась с директором, что Даша несколько дней не будет посещать школу. Ну она у меня девочка умная, учится хорошо, школьную программу догонит. Коля с нами не поехал. У него отпуск на работе не совпал с моим.
В этот момент на кухне зажужжала кофемашина — сам Сатана готовил мне кофе!
Молодая женщина дождалась, когда визг кофемашины стихнет и продолжила:
— А вчера мы вернулись с дочкой с Кипра и… — Татьяна отбросила на диван пульт, двумя указательными пальцами провела в уголках глаз у носа вытирая выступившие слезы. — Его дома не оказалось. — Голос молодой женщины дрогнул: — Коля забрал все свои вещи, документы и машину и… и уше-ол… — Неделькина еле сдерживалась, чтобы не зареветь. — А потом… потом… я обнаружила вот это письмо.