Мое неправильное королевство

Пролог

Мана искрилась в воздухе, закручивалась спиралью, словно вьюга, тонким слоем стелилась по земле. Неизвестная звезда, озаряющая берег Темной впадины, тоже состояла из маны. Она легко давалась в руки - и легко утекала меж пальцев мелкой взвесью. Креадор не чувствовала ее. Не понимала, что с ней делать.

Она забыла как творить миры.

Шагах в десяти стоял куратор - бывший. Его пепельные волосы в свете звезды тоже казались сотканными из маны. Скрестив руки на груди, он старательно делал вид, что не интересуется происходящим. Но едва подрагивающие пальцы выдавали сильное внутреннее напряжение.

Ноябрь стоял теплый как никогда, даже ночных заморозков пока не было. Природа была терпелива, давала шанс. Все вокруг шептало: "Не волнуйся! Не спеши! Просто сделай это, ты умеешь, ты же маг..."

Но силы таяли с каждой минутой.

Увидев крупные капли пота на изможденном лице волшебницы, куратор глубоко вздохнул и сказал:

- Хватит на сегодня.

Креадор продолжала разглядывать ману на своих ладонях - мана медленно и неотвратимо рассеивалась.

- Еще немного, Ральф. - Ни поворота головы в его сторону, ни просящей интонации.

- Прошу, заканчивай! - возразил он. - Иначе упадешь и мне придется тебя нести.

Девушка больше не настаивала. Встряхнула руками, легко развернулась, как будто и не стояла несколько часов подряд на площадке для миротворения, и зашагала к рыбацкому домику.

Здесь не водилась рыба - потому что не было никакого моря. Но оно должно было появиться.

Еще три недели назад. Если бы креадор смогла.

Однако хижина ждала их, как всегда - уютным очагом, и ужином. Голод проснулся только сейчас, вонзил острые когти, требуя жертвоприношения. Креадор жевала, почти не чувствуя вкуса. Молча. Хотя Ральф всячески старался занять ее веселой беседой. Внезапно он прервался на полуслове и гневно спросил:

- Кто это здесь тупая амеба? Это ты-то, с твоими золотыми мозгами? Еще чего придумаешь?

- Вы же видите...

- Мы давно договорились перейти на "ты". Я уже не твой преподаватель... А скоро и вовсе перейду в другое ведомство, - прибавил он после небольшой паузы.

- Вот как? - она вежливо улыбнулась, потом взглянула на него почти с мольбой.

Ральф понял. Он встал, пожелал ей спокойной ночи и отправился прогуляться перед сном. Девушку надо было оставить в одиночестве, чтобы дать ей время спокойно поразмышлять.

Телепаты плохо экранируют свои мысли, в особенности женщины.

* * *

Среди ночи волшебница проснулась. Ей хотелось пить. Поднявшись с постели, сделала пару шагов - и замерла.

Ральф не спал на своей половине хижины. Он думал - слишком громко. Не то решив, что девушка уже видит десятый сон и не прочтет его мыслей, не то посчитав, что не выдаст ничего важного.

Но это было важно.

Во-первых он сокрушался, что никто из женщин-креадоров нынешнего выпуска не создал мир. Первая погибла, вторая сидела в темнице, лишенная права творить, третья получила другое назначение и сейчас проходит спецкурс, чтобы стать контролером. Оставалась последняя. Но вот уже четвертую неделю она старается напрасно – похоже, коридор забвения подействовал на нее слишком сильно, стерев из памяти не только имена и лица сокурсников, но и то, чему ее учили.

Она не понимала, что делать с маной. Она как будто и не реагировала на ману, хотя несомненно ее видела.

А еще, оказывается, никто не направлял сюда куратора, чтобы ей помочь. Он приехал по собственному почину, а теперь его уже ждали в другом месте и время поджимало...

Последней, уже сонной, мыслью Ральфа было: "Я подумаю, что с этим можно сделать..."

Волшебница убедилась, что он крепко спит. Она очень быстро собралась, закрутила узлом черные волосы и спрятала их под шляпу. Вещей взяла минимум - чтобы идти налегке.

"Я поменяю имя, - думала она. - Никто не должен узнать во мне опозоренного креадора". Впрочем, она всего лишь переставила слоги в имени и фамилии. Теперь ее будут звать Элен Вертэль. Фамилию так и вовсе можно не называть, Элен вполне достаточно.

Закутавшись в дорожный плащ, она схватила узел с вещами и тихо выскользнула за дверь, под свет звезды.

Нельзя допустить, чтоб Ральф возился тут с ней, нет-нет. Надо выбраться отсюда, дойти до тракта, а там, быть может, получится сесть в дилижанс, на поезд или найти еще какое-нибудь средство передвижения.

Не отступают только пешки. Она начнет сначала.

Часть 1. Французская роза. Глава 1

Говорят, можно писать только о том, в чем полностью уверен. Но я собираюсь рассказать о человеке, которого совершенно не знаю.

О себе самой.

Я помню себя в шесть лет – очень отчетливо, потому что именно в этом возрасте начались необыкновенные события в моей жизни.

Во-первых, мой отец получил дом в наследство от какой-то далекой тетушки, и мы наконец съехали от дяди. Родители считали, что это очень кстати, потому что моя мать должна была вот-вот произвести на свет моего брата. А в доме дяди было слишком шумно, тесно, огромное количество родни и пестрая толпа детей. Матушка утверждала, что мои многочисленные кузены и кузины дурно воспитаны, - совсем не так, как воспитывают детей на ее родине. Их непомерно громкие голоса вызывали у моей матери мигрень.

Мне, напротив, нравилось общество ровесников, с которыми не запрещалось играть в саду или в большом зале у камина, рвать цветы, бросать камешки в пруд, примерять наряды старших. Еще у нас была белая собачка, очень потешная и ласковая. Она все время фыркала и обожала носиться за детьми по двору. Первые шесть лет моей жизни были очень счастливыми, несмотря на то, что мои родители воспитывали меня гораздо строже и давали гораздо меньше свободы, по сравнению с детьми окружающих нас людей. В основном, конечно, сделать из меня сдержанную и кроткую барышню старалась матушка – отец ей просто не возражал. Надо отдать ей должное: с первым качеством она преуспела. Что же касается второго – наверное, судить не мне.

Внешне я не выделялась в компании двоюродных сестер и братьев – такая же черноволосая и голубоглазая, как мой отец. От матери мне достался, как хором утверждали родственники, только бледный цвет лица, тонкие запястья и щиколотки. Хотя можно ли с уверенностью судить по шестилетней девочке, как она будет выглядеть, когда вырастет? Но, как оказалось позже, мои тетки и дяди не ошиблись.

А вот имя дала мне мать. И благодаря ему я отличалась от окружающих - Мари, Кати, Софи, Жаклин и подобных имен. Родители называли меня Этель. Няня говорила, что такие имена дают девочкам за морем. Но родне, конечно, проще было произносить ЭтЕль. Я привыкла к обоим звучаниям. Но вот что такое море – я не понимала. До тех пор, пока мы не переехали.

Наша карета прибыла на новое место поздно вечером. Я дремала под поскрипывание колесных осей и мерное покачивание, положив голову маме на колени. Внезапный толчок разбудил меня, и я села, протирая глаза.

Мы стояли. Одна из лошадей всхрапнула за окном, стукнула копытом.

- Приехали, дорогая.

Отец открыл дверцу и выскочил из кареты, помог выйти матери.

- Принцесса, пойдем! – подхватив меня на руки, он сказал что-то кучеру и быстро зашагал к дому, очертания которого смутно угадывались в темноте.

- Не называй ее так, Анри! – Мать произнесла это очень тихо, но я все равно услышала.

И не удивилась. Мама страшно боялась, что папино «чрезмерное внимание и восхищение», как она говорила, меня испортят. Но я не обижалась на нее за это. У нас с отцом были два секрета, которые мы тщательно оберегали от мамы, и выдавать их было нельзя.

В тот вечер я ничего не успела разглядеть в потемках. Меня поразил только запах удивительной свежести – и еще незнакомый шум, рокот. Я даже совершенно проснулась на руках у отца и обернулась в ту сторону, откуда доносились странные звуки, тщетно таращила глаза, но видела только синее сумеречное небо, светлую луну и темные тени деревьев.

- Завтра, доченька, завтра все разглядишь! – засмеялся отец и еще ускорил шаг.

В доме встретила моя няня, приехавшая заблаговременно, чтобы подготовить детскую. Она помогла мне раздеться, пока родители были заняты распоряжениями, и я моментально уснула, едва добравшись до кровати и даже не выпив молоко перед сном, хотя раньше ни дня без него не обходилась.

А утром…

Когда я проснулась, то первым делом заметила, что в комнате только одна кровать. Чувство, которое я испытала при этом, было необычным и восхитительным. Ведь на старом месте со мной в детской всегда жила няня. А здесь у меня внезапно оказалась собственная комната! Мое королевство! Я вскочила с постели, бросилась к окну и распахнула ставни, чтобы впустить побольше света и как следует разглядеть новое жилище. Но стоило лишь выглянуть наружу – как мне стало не до комнаты.

За окном под нежно-нежно голубым высоким небом простиралась необозримая лазурная гладь. И это было так красиво, что я даже не сразу поняла: это великолепие – вода.

Но когда поняла, то совершила самый смелый и дерзкий поступок не только за всю предыдущую жизнь, но и за последующие лет пятнадцать.

Кое-как натянув платье и башмаки, не причесываясь и не умываясь, я без разрешения покинула дом – очень быстро, интуитивно отыскав выход, – и кинулась к морю, уже догадавшись что это и есть оно.

Я не помнила, как пронеслась по дорожке, повернула за дом, дальше потянулся пологий склон, вот и песок увязает под ногами… Я нетерпеливо скинула башмаки, босым ногам стало свободно, они будто задышали, а я раскинула руки, закричала, не помня себя, и на всех парусах влетела в прохладную воду по щиколотку…

Можно ли передать мой восторг? Нет, он неописуем. Я стояла в воде, я была вместе с водой, мы слились в одно, она приняла меня – все эти ощущения оглушали. А наверху, в небе, висело уже вставшее солнце, протягивало лучи и гладило, гладило мои волосы, руки, всю меня. Море было спокойным и безмятежным. Я закрыла глаза и потянулась к нему, не осознавая, что делаю. Просто чувствовала, что оно тоже тянется ко мне. Отвечает.

Entre mundos 1

Шестнадцатилетний Ральф Фиджи занимался самым приятным делом на свете: сидя на ступенях зачарованной лестницы трогал красивую девчонку. Впрочем, оценить сейчас глазами всю красоту однокурсницы было невозможно: на лестнице царил непроглядный мрак. Всегда. Это было сделано магами в те далекие времена, когда у креадоров еще не было своей академии, а в этом суровом здании размещалась тюрьма. О причине того, зачем понадобилась темная лестница, витали разные слухи. Не то по ней уводили на казнь, не то – пробирались на тайные свидания. Главным был факт, что все попытки убрать эту магию или хоть как-то осветить лестницу проваливались. Держатели для факелов выпадали из стен, провода искрили и обрывались,  лампочки лопались с оглушительным звоном. Единственное, что смогли сделать профессора: зачаровать эту лестницу таким образом, чтобы на ней невозможно было споткнуться. Травмы и несчастные случаи в учебном заведении были бы совершенно не к месту. Поэтому сообразительная молодежь использовала этот уютный уголок в романтических целях – особенно по вечерам, когда учителя разбредались по комнатам на нижнем этаже, а паиньки-студенты коротали время до отбоя в кельях наверху – в одиночку с книгой или в компании за картами, шахматами и болтовней.

Недостатка света Ральф даже не замечал. Прекрасные формы Лаймы можно было «увидеть руками», так выходило даже надежнее. Запах мягких волос рисовал его воображению целое поле высоких луговых ромашек, в которые можно было нырнуть носом, прикасаться к лепесткам, чувствуя, как теплый ветер ерошит волосы.

Но и этим дело не заканчивалось. Он читал ее мысли, торжествующе улыбаясь в темноте. Всё, что он делал, доставляло Лайме несказанное удовольствие, тем самым еще больше его распаляя.

Руки Ральфа уже проникли под балахон однокурсницы и тщательно изучили «верхний этаж». Временами Лайма судорожно вздыхала, ладонью Ральф чувствовал, как все быстрее колотится ее сердце. Он начал медленно спускаться ниже, осторожно перебирая пальцами. Как вдруг короткое, но яркое виденье, словно вспышка, озарило разум – а потом исчезло.

Но после этого продолжать стало совершенно невозможно.

Ральф вдруг увидел девочку лет шести. Описать ее толком он бы не смог, но запомнил синие глаза. Девочка барахталась в море – и в этих глазах читалось такое счастье, что Ральф даже не расстроился из-за того, что его приятное занятие было самым бесцеремонным образом прервано. После таких «посланий» он на некоторое время лишался сил и переставал реагировать не только на женщин, но и на любые внешние раздражители. Пришел в себя он через пару минут, ощутив, что Лайма осторожно трясет его за плечи и зовет:

- Ральф, Ральф, что с тобой? Что случилось? Я позову кого-нибудь…

Тут он окончательно очнулся и сказал «не надо».

- Всё в порядке. Просто голова закружилась.

- О! Нельзя столько учиться! Ты совсем не спишь! Лучше пойдем, уже скоро отбой.

Лайма с нежностью провела рукой по его виску. Ральф мягко перехватил ее пальцы.

- Ты иди. Я загляну к Изабелле.

- О, опять учеба! Ну ты невыносимый!

Однако спорить с ним Лайма не стала, поднялась, отряхивая балахон, и направилась вверх по лестнице, пожелав на прощание спокойной ночи.

Изабелла еще сидела в своем кураторском кабинетике, легким пушистым пером оставляя округлые строчки на бумаге, когда Ральф, постучав, вошел. Свет от электрического факела падал на ее волнистые блестящие волосы, рассыпанные по балахону. И Ральф впервые подумал: "К чему эта древность? Никому не нужные традиции. Балахоны скрывают красоту, чернила оставляют пятна".

- Добрый вечер, магистр! - произнес он неизменно ровным голосом, которым говорил с каждой женщиной, неважно, студентка она, куратор, профессор, его мать или незнакомка. Так он будет говорить и через десять, и через двадцать лет. Даже сгорая от страсти. Даже ненавидя.

- Добрый-добрый! Не поздновато ты? Через семь минут отбой, - заметила Изабелла, откинув голову назад тем красивым жестом, который вызывал у студентов мужского пола легкую нервную дрожь. И Ральф не был исключением. Тем не менее, тон его остался прежним:

- Я уложусь, магистр. Думаю, это очень важно.

- Слушаю тебя! - она указала на пустое кресло, Ральф присел на край, широко расставив ноги для устойчивости.

- У меня было видение. Снова.

- Это не кто-то из твоих близких? - поняла Изабелла.

- Нет. Это та же девочка, которую я видел однажды за шахматной доской.

- Значит, теперь ты уверен, что она не приснилась тебе?

- Теперь совершенно уверен.

- Угу... - Изабелла задумчиво почесала свой высокий белый лоб опахалом пера. - На этот раз ты увидел что-то необычное, верно?

- Да. Как вы узнали? - быстро спросил Ральф.

- Обычно так и бывает во второй раз, - пробормотала она и потребовала: - Расскажи!

Он рассказал.

Изабелла медленно кивнула:

- То есть, она не просто плавала в море.

- Нет, она как будто... Обнималась с ним, что ли. Или танцевала в нем.

- Ясно.

Изабелла перестала играть пером, закусила губу и смотрела теперь в стол, сосредоточенно думая.