Мое новогоднее (не) счастье

Глава 1 Вадим

Я не люблю возвращаться в прошлое. Но, как это часто бывает, оно само находит меня — тихое, укромное, укутанное снегом и морозом. Сейчас я делаю исключение: белый джип уверенно везет меня по заснеженным дорогам к месту, где все начиналось. Уральский городок, в котором я вырос, в этот зимний день кажется чем-то вроде открытки — небольшие деревянные дома, покрытые толстым слоем снега, сугробы на улицах, и редкие прохожие, одетые в толстые шубы. Все это так же неизменно, как и мои родители.

Я останавливаюсь у старого знакомого дома — аккуратного, уютного, который всегда казался мне слишком маленьким. Мама выбегает встречать меня, едва я открываю дверь машины. Она бросается ко мне, обнимая, несмотря на мороз и холодный ветер.

— Вадик! Ты же замерзнешь! Зачем без шапки-то вышел? — ее лицо светится радостью, а в руках — полотенце, чтобы убрать снег с моих плеч.

— Мама, ну что ты, я всего лишь вышел из машины, — улыбаюсь, слегка потирая руки, чтобы согреться.

Отец, как всегда, сдержан. Он выходит на порог, складывает руки на груди и только кивает:

— Ну, приехал, наконец. Мать все глаза проглядела. Пойдем в дом, там тепло."

Здесь я снова просто Вадик, сын своих родителей, не имеющий ничего общего с миллиардным бизнесом, сделками и финансовыми отчетами. Здесь нет места давлению мегаполиса. Дом полон тепла, запахов пирогов и детских воспоминаний. Я вхожу в него, словно в другой мир — тот, в котором снова становлюсь мальчишкой.

За ужином мы обсуждаем разные пустяки. Отец интересуется новостями и подначивает меня на тему политики, которую я терпеть не могу. Мать расспрашивает про работу, и я привычно рассказываю, что моя "институтская жизнь" протекает без особых изменений. Я знаю, что отец гордится тем, что его сын — профессор. Это ложь, но ложь, которую я готов поддерживать ради спокойствия родителей.

— Ну что, Вадь, студенты тебя уважают? Все так же тебя слушают? — с интересом спрашивает мать, подливая мне чаю.

Я чувствую легкую неловкость. Натянуто улыбаюсь и киваю.

— Да, мам. Все так же. Молодежь, конечно, сейчас сложная, но стараюсь найти к ним подход. Главное, чтобы интерес был, ну и дисциплина.

Отец скептически прищуривается и подает голос:

— Дисциплина-то это да, я всегда говорил, что тебя в педагогический надо было отправить. Тогда не слушал меня, а теперь, глядишь, профессором стал. Видишь, как жизнь повернулась.

Я только вздыхаю, чувствуя, как еще одна волна неловкости накатывает. Хочу что-то сказать, но лишь киваю, стараясь перевести разговор на другую тему.

— Ну, а как зарплата-то? Профессорам сейчас, говорят, неплохо платят, — продолжает отец с гордостью.

— Эээ... Да, пап, вполне достойно, — натянуто улыбаюсь я. В мыслях мелькает ирония: если бы они знали, насколько "достойно" я зарабатываю на самом деле. Эта ложь режет меня, но что-то подсказывает, что так лучше — пусть родители продолжают жить в своем мире гордости за сына-профессора. Тем более, с отцовской уверенностью, что все, кто занимается бизнесом - бандиты и всех нужно обязательно пересажать.

— Вот видишь, а ты когда-то не хотел слушать меня и идти в педагогику, — с улыбкой добавляет отец, словно резюмируя наш давний спор.

— Да, пап, ты был прав, — стараюсь улыбаться, чувствуя, как неловкость прочно засела внутри. Я всегда думал, что привык к этой лжи, но возвращение домой делает ее особенно неприятной. Здесь все кажется слишком настоящим, а значит, моя игра — еще более сложной.

— Ты, Вадик, вот что, — неожиданно говорит отец, — Надо тебе отдыхать больше. Все работаешь. А жизнь-то одна. Надо радоваться, и людям помогать. Да и полезно тебе будет в студенческую жизнь окунуться. У нас на горке завтра праздник будет, пойдем вместе. Народу там — и стар, и млад. Я тебе лыжи приготовлю.

Я не спорю. Понимаю, что вряд ли найду более подходящий способ немного окунуться в атмосферу детства, от которой так давно отдалился.

На следующий день я в теплой куртке и с лыжами, которые отец достал из сарая, чувствую себя немного чужим на фоне общей зимней суеты. На горке уже собираются люди: дети смеются, катаются на санках и ватрушках, взрослые стоят с термосами, обмениваются новостями. В воздухе витает запах горячего чая и свежего снега, и есть какое-то неуловимое ощущение праздника.

— Эх, Вадик, гляди, как дети катаются! Ты ж в детстве любил так же — с самого верха, да на полной скорости! — отец с улыбкой хлопает меня по плечу, подталкивая к горке.

Я стою на вершине горы, натягиваю лыжи и невольно оглядываюсь. Я замечаю молодых людей чуть поодаль. Парень и девушка оживленно спорят, переговариваясь о какой-то очередной авантюре — управляемом спуске, что само по себе звучит странно.

— Машка, мы же ни в кого не врежемся, никого не собьем? — слышится голос парня.

— Конечно, Колька, главное — на ватрушку правильно сесть. Да ладно тебе, не дрейфь! Я сто раз так делала! — смеется девушка.

Я невольно усмехаюсь, слушая их. Эти ребята кажутся мне слегка безрассудными. Я снова поворачиваюсь к спуску и чувствую легкое волнение. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как я в последний раз стоял на лыжах, и теперь я вдруг понимаю, что немного побаиваюсь.

— Ну что ж, один раз спущусь, и домой, — бормочу себе под нос, пытаясь приободрить себя. Собираюсь с духом и, осторожно оттолкнувшись, начинаю спускаться.

Но едва достигаю середины горки, слышу гулкий шум. Что-то быстро приближается сзади, звук только усиливается. Прежде чем успеваю обернуться, огромное яркое нечто врезается в меня с силой. Я не успеваю удержаться, и мы все вместе рушимся в сугроб, расплескав вокруг снег.

Ощущение оглушительное — будто меня сбил поезд. Снег разлетается во все стороны, а я оказываюсь прижатым к земле. Девушка, которая оказывается тем самым "виновником" на ватрушке, с трудом поднимается, смеясь, и я вдруг понимаю, что это та самая Машка, которую я видел наверху горки. Ее друг все еще пытается выбраться из снега.

Глава 2 Вадим

Передо мной стоит коренастый мужик с обветренным лицом, одетый в старую дубленку и вязаную шапку, которую, кажется, я помню еще с детства.

— Вадька! Ковин! Не узнаешь, что ли? — ухмыляется он, и тут я понимаю, кто передо мной. Паша "Лось", мой старый друг, с которым мы не виделись уже много лет.

— Паша?! Лось, это ты?! — я не могу скрыть удивления. Он выглядит так, будто совсем не изменился с тех пор, как я уехал в Москву. Все такой же здоровенный, с добродушной, хоть и немного нахальной улыбкой.

Паша смеется и хлопает меня по плечу так, что я чуть снова не сваливаюсь в сугроб.

— Я, я! Да кто ж еще тут будет на морозе шляться и народ пугать! — он улыбается, показывая свои кривоватые зубы. — Ну что, Вадик, а ты совсем на нас забил, а? Забыл старых друзей?

Я не знаю, что ответить. Встреча с Пашей неожиданная, и мне нужно время, чтобы перестроиться. Слишком много воспоминаний всплывает в этот момент, слишком многое напоминает мне о том времени, когда мы с Пашей были неразлучны, как эти парень и девчонка на горке.

— Да не то чтобы забыл, жизнь такая, сам знаешь... — неуклюже пытаюсь оправдаться, но Паша лишь отмахивается.

— Ладно, не гони! Я тут слышал, ты теперь профессор, студентов учишь? — он подмигивает и смеется, как будто знает какую-то тайну, которую я не хочу раскрывать. Очевидно, родители успели рассказать обо мне всей округе.

Я качаю головой и чуть устало улыбаюсь.

— Ну, что-то вроде того, — отмахиваюсь. Ложь, которую я рассказываю родителям, здесь, в этой маленькой деревне, уже разрослась до мифических размеров.

— Ну так пойдем ко мне, у меня там чай горячий, пообщаемся как в старые, добрые времена! — Паша тянет меня за рукав. Я знаю, что отказаться от его приглашения просто невозможно. Это бы означало предательство — не только его, но и той части моей жизни, которую я пытался спрятать под всеми этими московскими костюмами и дорогими машинами.

— Ладно, пойдем, — соглашаюсь, чувствуя, как во мне борются раздражение и нечто вроде теплоты. Уезжая из Москвы, я жаждал тишины и покоя... Это место не оставляет мне выбора. Здесь нет деловых встреч, срочных проектов и бесконечных совещаний. Здесь только снег, старые друзья и чай, который кипятится в старом, шумящем чайнике.

Мы двигаемся через сугробы, шагая к дому Паши. По пути он рассказывает мне о том, как все здесь живут, кто женился, кто развелся, кто уехал, а кто вернулся. Это словно погружение в прошлое, которое я пытался забыть, но которое вдруг оказывается таким ярким и живым.

— А помнишь, как мы зимой пытались снежную горку сделать на улице Ленина, да так, чтобы на санках лететь до самого магазина? — спрашивает Паша, смеясь, и я невольно тоже улыбаюсь. Это именно тот Паша, которого я помню — любящий авантюры, всегда готовый на очередную глупую, но веселую выходку.

— Да, как же, еще как помню, — отвечаю я. Внутри поднимается теплая волна воспоминаний. Как-то незаметно эта беседа становится мне приятной, и я чувствую, что на какое-то время мои проблемы с Москвой и сложностями бизнеса будто отходят на второй план.

Войдя в его дом, я чувствую знакомый запах древесного дыма и горячего чая. Все здесь кажется таким же, как и в моем детстве. Стены с обоями, которые уже давно выцвели, старые ковры и поскрипывающие половицы. Паша достает из шкафа две кружки, потом лезет на полку и достает бутылку самогона. Он наливает нам по щедрой порции, садится напротив, и ухмыляется:

— Ну, Вадик, за встречу!

— Неплохой чаек у тебя, — добавляю я с иронией, усмехаясь.

Паша смеется и чокается со мной. Спустя минуту, когда я уже успел ощутить, как самогон согревает меня изнутри, Паша вдруг подскакивает, словно ему в голову пришла гениальная идея.

— Эй, Вадик, помнишь, как мы на спор забрались на крышу гаража соседей, чтобы сбросить оттуда снег? Ну, а потом... — он прищуривается и хитро улыбается, — А давай проверим, на что ты теперь способен после Москвы, а?

Я смотрю на него, не веря своим ушам.

— Ты серьезно, Лось? Гараж соседей, сейчас? Да нам уже не пятнадцать!

Паша лишь усмехается, доставая из шкафа старую шапку, которую я, кажется, видел уже пару десятилетий назад.

— Так вот именно! Мы теперь опытные, ничего нам не будет. Пошли, Вадька! — и, не дожидаясь ответа, он почти силой вытягивает меня за дверь.

В итоге, спустя пару минут я стою на улице, пытаясь удержать равновесие, поднимаясь на крышу того самого гаража. Паша уже забрался и радостно машет мне рукой.

— Ну, Вадик, как там в столице с лазаньем по крышам, а? — кричит он, гогоча.

Я пытаюсь ответить, но тут одна из досок под ногами трескается, и я в мгновение ока оказываюсь сидящим прямо в снегу, полностью осыпанным с крыши.

Паша чуть не сваливается сам от смеха.

— Отличное приземление, профессор! Ну что, готовы к следующему заходу? — он чуть не падает от смеха, и я, несмотря на все мои внутренние возражения, не могу не улыбнуться в ответ.

И тут раздается женский голос, который я сразу узнаю.

— Что за цирк тут устроили? — звучит строгий и одновременно ироничный голос. Мы оба замираем и смотрим в сторону, откуда раздается звук. Перед нами стоит Машка — та самая, с которой мы столкнулись на горке. Она вся в снегу, видно, только что вернулась с катания. Ее руки на бедрах, а лицо выражает смесь удивления и недовольства. Я вспоминаю, что в этом доме жила одна мелкая бойкая девчонка, мы называли ее Пуговка. Неужели это та самая Пуговка? Как же быстро бежит время.

— Машка?! — выкрикивает Паша, словно увидел привидение. — Чего ты тут делаешь? Мы тут, так сказать, возвращаем старые традиции!

— Традиции? Лазить по чужим крышам? Да вы, двое, совсем с ума сошли? — она смеется, и в ее глазах блестят искорки.

Я потираю ушибленный бок и пытаюсь выглядеть серьезно.

— Мы... ну, это была проверка на прочность, понимаешь? После Москвы, все такое, — отвечаю я, пытаясь сохранить хоть какое-то достоинство. Машка лишь качает головой и улыбается.

Глава 3 Вадим

Старый гараж окончательно осел в снег. Машка что-то кричит, а я только зажмуриваюсь, пытаясь осознать масштаб неприятностей, в которые мы себя втянули.

Пашка, конечно, первым приходит в себя, пытаясь сделать вид, что ничего особенного не произошло.

— Ну что, Вадик, бывает, не такие крыши брали! — он хлопает меня по плечу, но его улыбка выглядит неуверенно.

Машка рассматривает развалившийся гараж, и ухмыляется:

— Вот ведь что значит московский гость — раз и весь гараж к чертям. Ну, теперь придется отвечать перед хозяином!

Говорит она с явным сарказмом, и я чувствую, как мое раздражение снова начинает накапливаться. Откуда она знает, что я приехал из Москвы?

В этот момент, мы слышим, как издалека раздается сигнал. Машка оборачивается и чуть насмешливо говорит:

—Ну, вот и наша доблестная полиция.

Я не сразу понимаю, о чем она, пока не замечаю подъезжающую старую «Ниву» с проблесковым маячком. Из машины выходит человек в форме участкового. Ситуация становится еще хуже, чем казалось минуту назад.

Когда участковый подходит ближе, Паша вдруг весело восклицает:

— О, Колька Яшин!

Я только ухмыляюсь, узнав в этом серьезном парне того самого Кольку с горки. Он выглядит совсем иначе: форменная шапка, строгий взгляд и даже походка такая, будто он пришел вершить правосудие. Когда он успел переодеться?

— Не Колька, а Николай Петрович! Прошу соблюдать субординацию! Так что здесь происходит? — строго спрашивает Николай Петрович, оглядывая нас троих.

Его взгляд на секунду задерживается на Машке, и я улавливаю слабый отблеск улыбки, прежде чем он возвращается к своему профессиональному выражению лица.

Пашка, как всегда, решает взять инициативу в свои руки.

—Да тут ничего особенного, товарищ участковый! Просто... проверка на прочность! — улыбается он как можно шире. Но Колька не выглядит впечатленным.

— Проверка на прочность, говорите? Да уж, похоже, проверка была неудачной. Вы понимаете, что это частная собственность и разрушение имущества — дело серьезное? — Николай Петрович говорит официальным тоном, явно наслаждаясь моментом, особенно тем, как Паша что-то лепечет в попытке объясниться.

Я стою рядом, не зная, как себя вести. Кажется, еще чуть-чуть — и начнется полный цирк. Машка смотрит на нас с нескрываемым интересом, и я вижу, что она едва сдерживает смех. Вот уж действительно ситуация, в которую я никогда не подумал бы попасть — участковый, дерзкая девчонка, Пашка-суета, и развалившийся гараж... как я умудрился в это все вляпаться всего через сутки после приезда?

Я решаю, что нужно попытаться перевести все в более мягкое русло:

— Ну, Николай Петрович, давайте решим это как-нибудь проще. Мы все оплатим, я за все отвечу. Это... недоразумение. Кстати, учитывая, что вы с Машкой меня чуть не прикончили на горке сегодня, считайте, что мы квиты.

Николай Петрович прищуривается, оглядывая меня сверху вниз. Его взгляд становится немного мягче, и он произносит:

— Ага, московский гость решил здесь все порешать, да? — усмехается Колька, осматривая меня. — Но тут не все так просто. Здесь у нас закон и порядок. Так что как вам такая идея — вместо штрафа вы с Пашкой поможете деду Петровичу восстановить гараж? Старик он добрый, но строгий. Если вы сами все сделаете, может, и обойдемся без формальностей.

Я на всякий случай протираю лоб — может, на нем написано, что я из Москвы... Я выдыхаю, чувствуя, как напряжение начинает спадать. Машка, стоящая рядом, ехидно улыбается и подмигивает мне.

— Ну что, медведь, кажется, тебе предстоит показательная работа. Может, и научишься крышу чинить, а не рушить, — говорит она, и я, вопреки всему, чувствую, как на губах появляется улыбка.

Паша кивает, довольный поворотом событий.

— Конечно, конечно, Николай Петрович, починим! Мы же свои, не чужие. Все исправим, как новенькое будет! — он хлопает меня по плечу, и я едва не покачнулся от его энтузиазма.

Колька улыбается, и его профессиональная строгость наконец немного спадает. Он поворачивается к Машке и говорит уже более мягким тоном:

—Ты, Машка, следи за ними. Чтобы не сбежали. А я, пожалуй, поеду, дел тут хватает. Только не подведите меня, ребята. Дед Петрович — мужик серьезный, не захочет второй раз с вас спрашивать.

С этими словами он возвращается к своей машине и уезжает, оставив нас втроем стоять рядом с развалившимся гаражом. Машка смотрит на меня, и я вздыхаю.

— Ну что, профессор, готов к строительным подвигам?" — она насмешливо поднимает бровь, и я понимаю, что этот день становится еще более нелепым, чем я ожидал.

— Я всегда и ко всему готов. Мы справимся за пару часов. Хочешь проверить? — отвечаю я, глядя на нее с вызовом.

Машка ухмыляется:

— Охотно! Завтра в десять утра здесь. Посмотрим, насколько ты готов к реальной работе, а не только к разговорам.

— В десять, значит? Хорошо. Но если я приду, то и ты с нами будешь, не отвертишься. — Я прищуриваюсь, надеясь ее смутить, но она только фыркает.

— Спорим, что я буду первой на месте? — Она протягивает руку, и ее глаза загораются азартом.

Я пожимаю ее руку, чувствуя, что теперь мне уже никак не отвертеться.

— Спорим, — говорю я твердо.

Паша смеется и, глядя на нас обоих, добавляет:

— Все, договорились. Завтра все тут, и никаких оправданий!

Машка отпускает мою руку и, сделав шаг назад, насмешливо произносит:

— Готовься, профессор, завтра я покажу тебе, как на самом деле ремонтируют крыши.

Я только усмехаюсь, чувствуя, как в груди разгорается азарт. Этот спор обещает быть интересным.

Глава 4 Вадим

Морозное утро приносит с собой свежий воздух и пушистый снежный покров, который покрывает все вокруг белым покрывалом. Я подхожу к старому гаражу деда Петровича, ощущая, как мороз щиплет лицо. Машка уже там, орудует лопатой, и когда замечает меня, ее лицо озаряет ехидная улыбка.

— Ну вот и профессор пожаловал! Я думала, ты передумал морозиться, — смеется она, встряхивая с сапог снег.

Я машу рукой в ответ, подходя ближе. Честно говоря, я не ожидал, что обычная работа по ремонту гаража вызовет у меня такое внутреннее сопротивление. Паша уже тоже тут, и, как обычно, громко смеется, пытаясь рассказать деду Петровичу какую-то историю о том, как он однажды чуть не разобрал собственный мотоцикл.

— Ну, ребятушки, пора взяться за дело, — кричит дед Петрович, стукнув молотком по старому бревну. — Надо крышу поднять, а то снег продавит ее к чертям.

Машка бросает на меня взгляд полный насмешки:

— Ну что, профессор, готов доказать, что ты способен на что-то большее, чем махать бумажками?

— Конечно, — киваю я, пытаясь найти хотя бы минимальный энтузиазм. — Только не уверен, что эти гвозди согласятся сотрудничать.

Работа начинается, и через какое-то время я понимаю, что физический труд — это не моя стихия. Паша орет шутки, дед Петрович пытается всех построить, а Машка... Машка, кажется, получает удовольствие от каждого моего неловкого движения. Я постоянно слышу ее ехидные комментарии.

— Вадик, да не туда гвоздь забиваешь, ты не пол вбиваешь, а крышу укрепляешь! — смеясь, кричала Машка.

— Да я, по ходу, мастер классического разрушения, — огрызаюсь я, чувствуя, как усталость начинает брать свое.

В какой-то момент дед Петрович отправляет Машку и Пашу на крышу, чтобы они зафиксировали металлические листы, которые могли соскользнуть. Я остаюсь внизу, поднося инструменты и материалы. Я поднимаю длинную железку, чтобы передать Паше, когда вдруг нога скользит вперед. В следующую секунду я уже лежу на снегу, а лист металла соскальзывает в сторону.

— Ой, мама! — только и успеваю вскрикнуть я, чувствуя, как падаю на спину.

Машка с крыши почти мгновенно скатывается вниз по лестнице.

— Вадик! Ты живой там? — в ее голосе звучит смесь тревоги и смеха.

— Да, живой, — с хрипом отвечаю я, пытаясь сесть и потирая ушибленный бок. — Просто, похоже, этот гараж меня не жалует.

Машка протягивает руку, и я хватаюсь за нее, чувствуя, как ее теплые пальцы стягивают меня с земли.

— Ну что, медведь, опять лапами вверх? — язвит она.

— Да уж, с такими "помощниками", — отвечаю я, — удивительно, как тут еще ничего не развалилось окончательно.

Тем временем, Паша выглядывает с крыши, прищурившись.

— Эй, вы там что, обниматься решили?

— Мы тут выясняем, кто из нас больший строитель, — кричит Машка, отпуская мою руку и весело оглядывая меня. — Мне кажется, что это не ты, профессор.

— Паша, давай лучше спускайся, а то они там точно что-нибудь развалят, — ворчит дед Петрович, стоящий чуть в стороне.

Паша спрыгивает вниз и подходит к нам с видом победителя, будто он и не уходил.

— Ну что, Вадик, думаю, тебе стоит объявить перерыв. Ты явно устал от этих сложных сельских технологий.

Я усмехаюсь и выпрямляюсь, стараясь игнорировать боль в боку.

— Да, мне, наверное, нужно научиться забивать гвозди без повреждений. А то глядишь — и загублю весь этот архитектурный шедевр.

Машка не удерживается от смеха, и ее звонкий голос разносится над заснеженной площадкой.

— Профессор, может, тебя на чай с баранками отправить? А то ведь сломаем тебя здесь, как веточку.

Я пожимаю плечами, делая вид, что размышляю над ее предложением.

— Чай звучит заманчиво, но я ведь обещал деду Петровичу помочь. А если уж я что-то пообещал, то это серьезно.

Машка наклоняется и с усмешкой добавляет:

— Ох, Вадик, если бы только все твои обещания были такими крепкими, как эти гвозди, мы бы сейчас уже праздновали завершение работы.

Я не удерживаюсь и тоже начинаю смеяться.

В этот момент раздается грохот, и все мы поворачиваемся к гаражу. Одна из стен гаража накренилась и начинает падать. Машка отскакивает в сторону, а я, как будто на автомате, бросаюсь к стене, чтобы ее удержать. Паша за мной.

— Держи, держи! — кричит он, хватаясь за одну из досок.

Мои руки дрожат от напряжения, но я упрямо пытаюсь удержать конструкцию.

— Ну что, медведь, ты точно неуклюжий, — кричит Машка, но в ее голосе звучит нотка волнения. — Зачем тебе эта стена? Лучше отойди, пока нас всех тут не придавило!

И вот в этот самый момент, когда кажется, что все уже потеряно, мы слышим крик деда Петровича:

— Стойте, не двигайтесь!

Он подходит к нам, размахивая руками, и громко смеется, хлопая в ладоши. Я опешил, глядя на него.

— Дед, что происходит? — выдыхаю я, с трудом удерживая стену.

— Расслабьтесь, молодежь! Это все была проверка на прочность — стена не упадет, я все подстроил! Хотел посмотреть, как вы справитесь. Хотел узнать, как вы сработаетесь, — подмигивает дед Петрович.

Машка, Паша и я переглядываемся, а затем дружно начинаем смеяться. Мы стоим, с трудом удерживая шаткую стену, понимая, что стали частью какого-то нелепого плана деда Петровича.

— Дед, ты серьезно? — Паша качает головой, едва сдерживая смех.

— А вы думали, я просто так вас работой мучаю? Хотел понять, кто из вас тут настоящий строитель! — дед Петрович смеется, а потом добавляет, хитро глядя на меня: — А ты, Вадим, неплох, даже если медведь. Настоящая сила — это не только в руках, но и в решимости.

Я стою, потирая ушибленные ладони, и, несмотря на все, чувствую себя частью этой сумасшедшей команды.

В тот момент, когда все расслабились и уже собирались посмеяться над "проверкой на прочность", дед Петрович вдруг останавливается, глядя куда-то вдаль.

— Стоп, молодежь, тихо, — произносит он, сжав губы. — Похоже, у нас неожиданные гости...

Глава 5 Вадим

Двое мужчин в темных пальто решительно подошли к нам. В воздухе повисла неловкость. Эти незнакомцы с их холодными взглядами и твердыми шагами явно не подходили к спокойному сельскому антуражу, что заставляет всех нас насторожиться.

— Здравствуйте, — тихо, но уверенно произносит один из них, небрежно оглядевшись. — Нам нужно поговорить с Вадимом Ковиным.

Меня словно током ударило. Как они узнали мое имя? И зачем им нужно было говорить именно со мной? Я чувствую на себе взгляды Паши, Машки и деда Петровича. Внутренний голос подсказывает, что я не смогу скрывать свое настоящее лицо слишком долго.

— Вы меня знаете? — пытаюсь я сохранить спокойствие, подойдя ближе к мужчинам.

— Мы из Москвы, господин Ковин. У нас к вам вопрос относительно вашего... бизнеса, — мужчина на мгновение замолкает, оценивающе смотрит на меня, затем продолжает: — Нам нужно обсудить некие формальности.

Машка прищуривается, ее подозрение вызывает смешанные чувства. Ее глаза бегают между мной и незнакомцами, как будто она пытается решить, кому можно доверять, и, кажется, я стою на не очень выгодной позиции.

— Ого, профессор, так ты не просто ученый? — язвит она, но ее глаза уже не такие веселые, как обычно. В них сквозит тревога и какая-то смесь разочарования и любопытства.

Я чувствую, как щеки вспыхивают, но нужно держаться.

— Может, отойдем, обсудим это? — обращаюсь я к мужчинам, ощущая, что все присутствующие тут не должны слышать этот разговор. — Здесь все же люди не в курсе всех деталей.

Мужчины обмениваются взглядами, затем один кивает, и мы все трое отходим в сторону, оставив позади настороженные взгляды Машки и Паши.

Снежные хлопья, тихо кружась, падают на землю, пока мы стоим в стороне от гаража. Один из мужчин начинает говорить, его голос становится еще холоднее:

— Господин Ковин, ваше присутствие в Москве необходимо в ближайшие дни. У нас возникают определенные сложности, которые требуют вашего вмешательства. На днях прилетает господин Моршанский. Встретить его должны именно Вы.

Я слушаю, ощущая, как внутри нарастает беспокойство. Во мне идет борьба между желанием уехать и привычным стремлением справляться с проблемами, а с другой стороны — каким-то непонятным, но ярким желанием остаться здесь, в этом далеком уголке, рядом с людьми, которые не судят и не пытаются использовать меня.

— Понял. Вернусь через пару дней, — отвечаю я наконец. Это был компромисс, который устраивает меня в данный момент.

— Лучше сделать это раньше, — мужчина делает шаг назад, давая понять, что разговор окончен. Они еще раз оглядывают меня и, не говоря больше ни слова, возвращаются в машину. Двери громко захлопываются, и автомобиль трогается с места, оставив следы шин на свежем снегу.

Я долго смотрю им вслед, а потом чувствую, как кто-то трогает меня за плечо. Я оборачиваюсь и вижу Машку.

— Что это было? — спрашивает она, и в ее голосе звучит больше любопытства, чем злости.

— Просто... дела из Москвы, — неопределенно отвечаю я, чувствуя, как неловкая пауза повисла между нами. Она смотрит на меня пристально, и ее взгляд требует больше правды, чем я готов дать.

— Дела, говоришь? — Машка улыбается уголками губ, и в ее глазах мелькает искра. Она делает паузу, задерживает взгляд на мне чуть дольше обычного, словно раздумывая, стоит ли идти дальше.

— Ну, профессор, оказывается, у тебя своя тайная жизнь?

Я только вздыхаю. От этого взгляда мне сложно что-то скрывать.

— Ну, знаешь, каждый из нас что-то скрывает, — говорю я, пытаясь перевести все в шутку. Пауза между нами затягивается. Машка прищуривается и, шагает ближе, приближается ко мне так, что я чувствую ее дыхание на щеке. Она наклоняет голову чуть вбок, словно изучая каждую мою реакцию.

— Может, так и есть, — говорит она мягко, ее глаза блестят от любопытства. Пауза снова затягивается. Я смотрю на ее лицо, на губы, которые приподнялись в легкой улыбке. — Только вот что-то мне подсказывает, что твои тайны куда интереснее, чем ты показываешь.

На мгновение между нами повисло напряжение. Я смотрю ей в глаза, и они словно манят меня к ней. Время замедляется, снег тихо падает вокруг. Сердце вдруг забилось быстрее, и я ощущаю, как меня тянет к ней. Я делаю шаг ближе, наши лица оказываются на расстоянии всего нескольких сантиметров. На мгновение я подумал, что это тот самый момент…

Машка не отводит взгляд. Я медленно протягиваю руку, едва коснувшись ее плеча. Ее глаза расширяются, и я вижу, как она тоже наклоняется чуть ближе, словно вот-вот что-то произойдет. Мы стоим так, задержав дыхание, как будто мир вокруг нас остановился. Я ощущаю тепло, исходящее от нее, и ее тихое дыхание.

Но вдруг Машка резко останавливается, будто очнувшись, отворачивается и делает шаг назад. Она проводит рукой по волосам, убирая прядь, которая упала на лицо, и ее взгляд снова становится игривым.

— Может, и знаю, а может, и нет, — улыбается она, задержав на мне взгляд, словно оценивая, что я собираюсь сделать. Она делает шаг назад, и напряжение слегка спадает. — Но одно я знаю точно: если ты думаешь улизнуть, пока мы тут гаражи ремонтируем, тебе придется выиграть спор. Как насчет того, чтобы завтра продолжить начатое и доказать, что ты способен забивать гвозди, а не только вертеться в своих больших делах?

Я усмехаюсь, чувствуя, как напряжение исчезает, уступая место чему-то новому, странному и приятному. Это как вызов — и, признаюсь, в этом маленьком уголке, с этой девушкой передо мной, я впервые чувствую, что готов принять этот вызов.

— Договорились, — отвечаю я. — Завтра на месте, и никаких оправданий.

Я смотрю ей вслед, чувствуя приятное тепло, которое заполнило меня после этого разговора. Что-то в этом месте, в этом моменте, кажется правильным, как будто на мгновение жизнь обрела простую и ясную цель.