Мои миллионы для Яночки

Зоя. 12 декабря 2002 г. Этот день не забыть никогда

ДЛЯ ТЕХ, КТО ЧИТАЛ "В КОГО СТРЕЛЯЕТ ОХОТНИК?":

АДВОКАТ И СЫЩИК ТРОФИМ БАХТУРИН В ЭТОЙ ИСТОРИИ ПЕРЕИМЕНОВАН В

АРСЕНИЯ БЕРКУТОВА. ТОТ ЖЕ ПАРЕНЬ, НО ИМЯ БОЛЕЕ ЯРКОЕ.

Саша и эта с утра о чем-то шептались (последнее время, они постоянно шепчутся), а потом собрались и уехали. Они постоянно куда-то уезжают, не говоря ни слова, как будто меня рядом нет. На улице выла метель, у Яночки болела голова. Она дремала урывками, часто вздрагивала и спрашивала: «Где Сережа?»

Откуда ж мне знать, где мальчик? Его три дня назад увезли. Сначала усыновить собирались, а потом решили избавиться. Все она, эта стерва. Играет чужим ребенком, как в куклы. Где-то младенца подобрала, куда-то его спихнула. И Саша идет у нее на поводу, словно телок некормленый. Написать бы на нее, куда следует, но любимый мне этого никогда не простит.

Разве мало я его кормила? Не тем кормила, не тем! Здоровый мужчина не только поесть любит. Ему ласка женская нужна, а не платонические ухищрения. Я за три года… однажды. А она – сразу. Шлюха. И взгляд, как у шлюхи, и слова, и ухмылка. Блудная жена вернулась, видите ли, Наталья Владимировна. А то я глупее тебя, не вижу, какая ты Наталья.

И что мне прибыли от моей догадливости? Победителей не судят. А если судят, прикусив язык, с улыбочкой, рукоплеща. Она быть может трижды прохиндейка, зато я – калоша растоптанная. Три года было отпущено… Не смогла, не сумела…

Саша позвонил около пяти.

– Зоя, вы дома?

Хочется целовать трубку, услышав этот голос. Хочется мурлыкать о своей любви. А приходится смиренно докладывать:

– Да, ужин готов.

– И Яночка дома?

– Конечно.

– Зоя, пожалуйста, запритесь на все замки, никого в квартиру не пускайте и сами никуда не выходите. Кто бы ни стучался в дверь, не открывайте. Закройте все шторы, в окна не выглядывайте. Мы приедем поздно вечером, все объясним.

– Что случилось?

– В нашем районе много случаев вооруженного ограбления квартир. Скоро к нашей двери подойдут два парня, мои товарищи, они будут вас охранять. Оставьте их на площадке, разговаривать, приглашать на кухню и кормить ужином не надо.

– Саша, я никогда не приводила в квартиру незнакомых парней! И не пускала мошенников.

– Эти грабители особенно хитрые и жестокие. Зоя, вы должны сделать все, о чем я прошу. Ради Яночки.

– Я сделаю все, о чем ты попросишь.

И с намеками я опоздала. Мужчины умеют притворяться, будто не замечают раздетую перед ними женщину. Ту женщину, которая им на дух не нужна.

– Я вынужден съездить за город, вернусь часов в десять. Буду вам часто звонить. Если что-то не так – сообщите сначала мне, потом в милицию.

Ну какие еще бандиты, кому мы сдались? Наслушался Александр милицейских сводок, мнится ему не в меру. Но двери я заперла, и шторы задернула, как велел: забота любимого мужчины бесценна. И конечно не удержалась, полюбопытствовала в дверной глазок на двух боксеров в белых сорочках под черными кожанками. Стоят, как будто в кино, расставив ноги, лица серьезные и безразличные. Похожи на профессиональных охранников, на специалистов высокого класса. Не думала, что у Саши такие друзья на посылках. А он в самом деле звонил. «В Багдаде все спокойно?» – спрашивал каждые полчаса.

В начале одиннадцатого раздался звук отпирающихся замков. Я «боксеров» ужинать не звала, в соответствии с полученными указаниями, но накрыла стол в холле на четыре персоны. Парни, понятное дело, проголодались на холодке, от позднего ужина не откажутся. И бутылочку водрузила по центру, и салатиков настругала, горячее в духовке, с пылу-жару, Саша будет доволен. А сама спать укладываюсь, гостей пускай эта обхаживает.

– Зоя Алексеевна! – Саша легонько постучал в дверь. – Выйдите к нам, пожалуйста.

Вот еще новости, зачем я им понадобилась после десяти? Прислуживать за столом не входит в мои обязанности. Пришлось надевать платье, причесываться, выходить. За ужин никто не сел. Парни переместились в прихожую, но так у дверей и остались, с тем же серьезным выражением лиц. Наталья, или как ее там, суетится вокруг гостей, на стулья пытается усадить, кофе напоить, а они в ее сторону даже не смотрят. Худощавый мужчина за пятьдесят устроился на диване, выкладывает на журнальный столик какие-то документы.

– Вот она, наша Зоя Алексеевна Новикова, мама Яночки Новиковой. Прошу любить и жаловать, – промолвил Саша, взял меня за руку, к худощавому подвел.

Тот встал, поклонился, особенно как-то, торжественно:

– Рад знакомству, уважаемая Зоя Алексеевна. – С чего бы ему радоваться? – Разрешите представиться: адвокат международного класса, юридический представитель покойного господина Говорухина в России, Красильников Павел Олегович. Позвольте с вами побеседовать.

Откуда я знаю, позволять или не позволять? Саша меня на диван рядом с адвокатом пристраивает, будто сватает, ссылается на мою застенчивость и утомленность. И все улыбается. И гость улыбнулся, посмотрел на меня внимательно сквозь очки. И Наталья парней оставила, подошла ближе, плавится, словно масляный блин.

Я тоже заорала как безумная,

развернулась, бросилась к дому. Двое мужчин с пистолетами мчались наперерез, я кинулась за деревья, шлепнулась в жесткий сугроб.

– Домой, домой беги, Зоя, тебя встретят! – крикнул на бегу Фрэнк.

А Раймонд задержался, ловким движением выдернул меня на тропинку, отер кровь с лица:

– Где рана? Откуда кровь?

– Голову отрубил…

– Шея в порядке! – На всякий случай, он даже прощупал.

– …Кошкам… Я живая…

– Мадам Зоя, битте шнель дом! Ихь бин Филипп, цу хаус, дом, мадам Зоя! – Незнакомый парень тянул меня за руку.

– Идите с ним, Зоя Алексеевна, а мы сейчас разберемся! – И Раймонд рванул к калитке, где, кажется, шла борьба.

Из-за поворота выскочил Артур, тоже бросился помогать. Стыдно признаться, у меня вдруг ноги сделались ватными, но после испуга такое может случиться с каждым. Я делала пару шагов, и вдруг осела к сосенкам, увлекая в сугробы братьев.

Одним словом, знакомство с молодыми Раутами, которое я упорно отвергала, все-таки состоялось. Тесное знакомство для первого случая, но критические обстоятельства, как известно, не выбирают. Подбежал Курт, помог подняться мне и сыновьям. Артур приземлился столь неудачно, что подвернул лодыжку. Так и поковыляли до дома, Филипп придерживал за талию нас обоих. Шествие замыкал сторож, сжимая в руках двустволку – на случай нового нападения.

На пороге кухни стояли встревоженные женщины. К моему удивлению, Флора тоже держала в руках короткое охотничье ружье. Вот тебе и нулевая преступность! Местные жители рекламные ролики для туристов не читают, держат в доме оружие, оказывается.

Яночка спокойно попивала чаек с кусочком вишневого торта – Флора вчера испекла. Ирина не рискнула оставить ее одну, свела вниз под предлогом ранней прогулки. Замечательная женщина, помощник на все случаи жизни. Если б можно было оставить ее при себе навсегда, в качестве компаньонки! Хотя, нет, компаньонки нынче не в моде, в качестве личного секретаря.

Сергеевна обо всем тихонько меня расспросила, помогла снять куртку, не велела ее стирать до прихода полиции. Усадила бедняжку на стульчик, накапала успокоительного. Артур поковылял в санузел на первом этаже перевязывать голеностоп. Его руки были в крови, ухватил меня, когда падал. (Нельзя сказать, что прикосновение мужских ладоней к моей… одежде, были особенны неприятны. Даже наоборот. Но я поняла это позже, как в себя начала приходить). Курт и Филипп выглянули за дверь.

– Что там Раймонд кричит?

Ирина Сергеевна прислушалась:

– Спрашивает, куда можно запереть преступника. Полицию уже вызвали. Я посоветовала бы вам, Зоя Алексеевна, по возможности, успокоиться и привести себя в порядок, придется отвечать на вопросы.

А как же. Ведь я корчу из себя английскую леди – спокойная, рассудительная, в любой ситуации на пике самообладания.

– Мама, а что случилось? Тебя изнасиловали? – Любопытство плещет через край, глазки поблескивают.

Вот они, плоды просвещения посредством телевещания. Помнится, усаживаю я дочку годика три назад за обеденный стол, а она возьми да и пукни. Неудобно стало перед Сашей, я решила дите пристыдить:

– Как не красиво, Яна! Вот вырастешь ты большая, придет к тебе в гости жених, а ты себя плохо ведешь!

– Когда я вырасту, – отбрила четырехлетняя малышка, – будет жених меня целовать, положит на диван, а ты ему скажешь, что я в детстве пукала?

Мексиканские сериалы казались мне безобидными, там эротика обрывается с первого кадра. Тем не менее, именно эти, почти целомудренные сцены впитал пытливый младенческий ум. Что сейчас она знает о теме? Понимает, о чем расспрашивает?

– Не говори этого слова, оно нехорошее. Один дядя меня очень напугал. Он стоял далеко, за калиткой.

– Дядя Раймонд всегда говорит: не ходи гулять одна, потеряешься. И не разговаривай с чужими людьми, они тебя напугают.

– Он и тебе это говорит?

– Тылдычит каждый день.

– Ты их слушайся, доченька, и Фрэнка, и Раймонда, плохого не посоветуют.

Ирина навела горячую ванну на втором этаже, помогла мне залечь на дно, насыпала морской соли, взбила пену. В ее обязанности не входит обслуживание шокированных дамочек, все равно сидит рядом, заботливая. Флора принесла горячий чай с травами, Яночка споила мне его с ложки. Ноги не двигаются, руки не сгибаются, пальцы не шевелятся, я начинаю впадать в панику.

– Скоро согреетесь, Зоя Алексеевна, все пройдет. На всякий случай, вызову врача.

Я возражать не стала. Обезоруженный и запертый в сарае громила уже не пугает, онемение конечностей куда страшнее. Вдруг, так и останется? Или перейдет в хроническую форму, при каждом испуге буду валиться с ног.

Замороженные эдельвейсы

И врач приходил, и полицейские. Я беседовала с мужчинами, не поднимаясь с постели, закутанная одеялами, как прилично ослабленной леди. Доктор исписал листок с рекомендациями и обещал заглянуть к вечеру. Утешил: причин для беспокойства нет. Сегодня следует успокоиться, отоспаться, а завтра с утра буду бегать. Полицейские опросили подробно, исписали много листков, забрали местного сумасшедшего и увезли.

Пурга случается в Европе, а оплата страховки – в России

Утро выдалось без приключений, я спала до восьми часов. Завтракали на веранде, среди наглеющих белок. Яночка радостно взвизгивала, ловила зверюшек за хвост. Ирина Сергеевна гладила пальчиком старую знакомую, прыгнувшую на плечо, и загадочно улыбалась. Толстый неуклюжий зверек шлепнул лапкой в вазочку с вареньем и бросился наутек, оставляя на скатерти крошечные следы. А потом пристроился на перильце, совсем рядом, старательно умывался, морщил носик, слизывал вязкую сладость, о чем-то стрекотал в нашу сторону. Стыдил, надо думать, за непродуманный выбор блюд.

Фила не было видно. И цветов от него тоже не было. С какой стати я вдруг решила, что этот добродушный красавчик будет искать новой встречи со мной? Похоже, вчера я его здо́рово разочаровала. Еще бы! Имело смысл продемонстрировать душевную чуткость, пообещать фрау Берте забрать жалобу и публично посочувствовать ее положению. Надо меньше пить. Тогда и голова будет работать четко во время, а не после инцидента. Сохранила бы кавалера и съела бы куропатку, за которую все равно придется платить. А к вечеру мой кратковременный ухажер уедет. Значит, сдерживать слово вовсе не обязательно.

Это не я придумала, подобным приемам меня обучали. Гибкость, предусмотрительность в крупном и в мелочах – вот ваш девиз, мадам Зоя! Если позже возникнут вопросы, всегда можно будет сослаться на бюрократические законы страны, где инцидент имел место.

– Что у нас сегодня по плану, Ирина Сергеевна?

– Обсудим активные или пассивные развлечения?

– Пассивные предпочтительнее, от активных до сих пор мышцы болят.

– Могу предложить путешествие по высокогорной железной дороге. Два часа в комфортабельных вагонах, фантастические виды из окон, кухня на любой вкус, остановки в маленьких городках, развлекательные экскурсии.

– Ирина Сергеевна, я такой поезд по телевизору видела. Извивается над обрывом, как будто огромная гусеница, страшно, аж жуть. Я себя к экстремалам не отношу.

– Получается, полуторачасовое путешествие вокруг ближайших вершин на фуникулерах и в подвесных вагончиках, с отдыхом и танцами в высокогорных ресторанах, тоже не предлагать?

– Пока нет.

– Может быть, катание на лошадке, в санях, с просмотром местных достопримечательностей? Ледовая пещера, теплое подземное озеро с водопадом, дегустация вин и шоколада местного производства, кормление оленей.

Яночка замерла от восторга:

– И на оленях тоже покатаемся?

– Кататься на оленях полетим в Лапландию, к Снежной Королеве. Когда лошадки выезжают?

– Во сколько прикажете, подадут к подъезду, каждый тур индивидуален. Есть сани закрытые, похожие на кареты, есть открытые ландо, одноместные и многоместные.

– Закажите к десяти, для нас карету, а для парней что пожелают. И запаситесь термосами с горячим чаем.

– И горячим сеном, для оленей!

– Быть может, пригласим еще кого-нибудь? – в предложении переводчицы как будто мелькнула надежда. Или я беспричинно надеялась, поглядывала на дверь?

– Не думаю, что еще кто-нибудь желает быть приглашенным.

Тем не менее, я ждала до десяти. И даже посидела в холле, в расчете на нечаянную встречу. Ни разу не встретился. Значит, обходил мадам стороной. Не скажу, что это показалось мне очень обидным. Скорее – обыденным.

На обратном пути в воздухе запорхали крупные снежинки. Они сыпались с ослепительного, немыслимо голубого неба, будто фокусник опрокинул шляпу, наполненную новогодними сюрпризами. Яночка выставляла руку в окно, ловила кристаллы на варежку, заставляла меня рассматривать. И болтала про маленького олененка, которого ей почти удалось погладить.

Неожиданно, ветер усилился. С севера над вершинами гор появилась черная шапка, она с каждой минутой росла, двигалась в нашу сторону. «Ямщики», разодетые в пестрый национальный прикид, резво спрыгнули с козел, сняли с лошадей черные очки, впрягли всех в одну повозку. Дамам пришлось потесниться, освобождая места для попутчиков. Ландо бросили на дороге, четверку пустили рысью. Туча все-таки нас настигла, скрыла солнце, завалила дорогу тяжелым снегом. Вмиг стало темно и жутко. Ветер крепчал, кренил карету на бок, я поневоле вскрикивала. Яна сидела серьезная, шептала мне на ушко: «Не бойся, мамочка! Здесь нет обрыва, мы шлепнемся в мягкий снег».

Приятно терять равновесие на ровном месте. Хотя перед мужчинами неловко. Вряд ли поза получится живописной, словно у голливудской звезды, уложенной под окном десятого этажа, с которого будто бы сиганула. Но еще приятнее осознавать, что вырастила сильного человека, настоящего друга. Не плачет, не паникует, меня утешает. Я обняла дочку за плечи, поцеловала в лобик: «И нисколечко я не боюсь. Это дядя Раймонд попискивает». Секьюрити укоризненно глянули в нашу сторону. Наверное, перепутали совсем с другим словом.

Согласно прогнозам синоптиков, непогода была обязана испортить настроение туристам тремя часами позже. Водители кобыл проявляли чудеса изворотливости, успели доставить нас к дому по проходимой дороге. За нами росли сугробы.

Кому-то повезло меньше. Оказалось, с утра Сергеевна зря искушала меня соблазнами высокогорных прогулок. Ни один фуникулер не поднял сегодня спортсменов, ни один поезд не вышел со станции, активная жизнь замерла в ожидании обещанного бурана. Отдыхающих на шести языках умоляли не поддаваться очарованию солнца, не уходить далеко. Как же-с! Турист полагает, что страховка делает его бессмертным. Кто-то угодил в снежную ловушку, кто-то сбился с пути. Всю ночь за окном бушевала буря, всю ночь летали вертолеты, высвечивая мощными прожекторами вершины сосен, собирая с откосов мужчин, женщин, детей.

Весь мир для нее, кроме этого щенка...

Когда минут через двадцать я вспомнила про компанию и решила спуститься вниз, лыжники нетерпеливо подпрыгивала за окнами. Трое тщательно делали вид, что не слышали и не поняли, одна Януся посматривала с любопытством и хитрецой. Пришлось притворяться хмурой. Все равно улыбка ползла на уши, надо было лимон пожевать.

А покатались чудесно. Солнце сшибало с ног, лыжня стелилась под ноги. Природа ласкала человека, словно раскаявшаяся любовница после жестокой сцены ревности. И туристы встречались веселые, и мы отвечали: «Сегодня чудесный день!» на четырех языках, даже толстая олениха, будущая мама, забредшая на заячью кормушку, выглядела счастливой и нисколечко не боялась.

– Мама, ты обещала взять маленькую собачку! – на обратном пути напомнила Яна.

– Значит, отправляемся за щенком.

– Так нельзя говорить, это слово ругачее.

– Кто тебе это сказал?

– Когда мы играли под окнами, тетя Вера всегда ругалась: «Убирайтесь, щенки, отсюда!»

Вот оно что. А я думала, соседка с первого этажа умеет только халявные бинты да зеленку выклянчивать.

– Щенок – хорошее слово, это ребенок собаки. Тетя Вера вас ласково называла.

Парни за спиной хмыкнули, я поспешила перевести разговор в другое русло:

– А что, Ирина Сергеевна, имидж семьи не пострадает, если я позволю дочери завести животное без родословной?

– Наоборот, Зоя Алексеевна. В последнее время, среди богатых семей Европы и Америки вошло в моду держать беспородных, и даже подобранных на улице собак и кошек. С ними фотографируются для печати, их приносят в золоченых корзинках на светские рауты. Все желающие могут убедиться в доброте душевной и широких демократических взглядах наших скромных миллионеров.

– Мы тоже заберем ребенка собаки, мы тоже скромные и душевные! Вон та коробка! – Дочка бросилась через дорогу, перегнулась через борт высокого ящика. – Только один остался! – Скорей ухватила щенка, подняла высоко на руках. – Я назову его комиссаром Рексом!

Представленный взглядом детеныш до Рекса чуток не дотягивал – это была девочка. Да и выглядела она очень уж неказисто: взгляд мутный и легкомысленный, лапки тонкие, ушки повислые, хвостик баранкой. Помесь немецкой овчарки с неизвестным благодетелем. Вся в странствующего папашу, потому и последняя.

– Хотите забрать? – осведомился куривший на террасе старик.

– Если вы не возражаете.

– Что ж возражать? Мне нахлебником меньше, а ребенку радость. Дора – собака добрая, и щенки от нее добрые. Сторожевое дело с молоком матери всосали, их почти ничему учить не придется. В прошлом году один из наших кобельков вора поймал. Три часа держал в доме до прихода хозяина.

– И часто у вас воруют?

– У нас? Совсем не воруют. – Старик уже понял, что сболтнул лишнее. Имидж туристической деревни, безопасной во всех отношениях, – превыше всего! – Чудак непутевый со стороны забрел, а больше и не припомню.

– Если еще забредет, дядя Курт с Рексом схватят его за штаны! – Яночка гладила псинку, прижимала нежно к груди. Та ретиво виляла хвостом и тянулась к подбородку дочери тонким розовым язычком.

– Дядя Курт? – Лицо нашего добродушного собеседника вдруг изменилось. – О каком Курте идет речь?

– О Курте Рауте, стороже в «Эдельвейсах». Мы хотим подарить ему помощника.

Старик вынул изо рта трубку, положил на перила.

– Стало быть, это вы русская, новая хозяйка «Эдельвейсов»?

– Да, именно так.

Что уж стесняться? В деревне шила в мешке не утаишь, иголку в стоге сена не спрячешь. Хоть в русской, хоть в европейской деревне.

Старик нахмурился сильнее, сошел с крыльца. Спина сгорблена, ноги шаркают.

– Простите, мадмуазель, щенок не отдается. – Забрал собаку, поднялся в дом и хлопнул дверью. Только трубка осталась дымить.

Я растерялась – как будто в лицо плюнул. Мои защитники и помощники онемели. Яна сглотнула комок и сразу нашла объяснение:

– Мама, он что, жадный? Он что, хочет сам с собачкой играть?

– Жадный, конечно. Пойдем.

Мы направились к дому. Гадко и стыдно, до невозможности. Дочка опустила голову, ускорила шаг. Не жалуется, слезы сдерживает, моя не избалованная принцесса умеет смиряться с неосуществленными желаниями. Когда-нибудь, позже, она осознает, что может купить все. Может быть, станет капризной и своевольной. Весь мир для нее, кроме этого щенка...

Неужели, местные жители возненавидели меня до такой степени, что даже дворовую собаку не доверяют? Неужели всерьез поверили, что кошек убила я? Тень от жестокой матери ляжет на дочь. Я должна противостоять сплетне. Я обязана защищаться, ради будущего моей девочки!

– Раймонд, идите с Яной, я задержусь. Ирина Сергеевна, я хочу поговорить с этим человеком.

– Подобного рода недоразумения устраняются с помощью доверенного лица. Позвольте, схожу я. Вы не должны никому предоставлять возможности заново вас оскорблять.

– Ирина Сергеевна, я не считаю правильным посылать третье лицо к пожилому человеку. Бывают ситуации, с которыми я должна справляться сама.

По грудь в зыбучих пескахм

Тем же вечером я открыла заветный ноутбук и набрала: «Эдельвейсы», Рауты. Ответ появился тут же. Особняк куплен в 1960 году, Курт и Флора наняты лично мадам Патрицией Монтегю в середине семидесятых. Запрет на сбор информации. Ни одного документа, ни единого отзыва от прежних работодателей, нет биографий и характеристик. Найм на работу пожизненный, увольнению не подлежат ни при каких обстоятельствах. Приведенные ниже пункты Договора показывали, что Раутам легче дом подарить, чем выгнать их из дома – дешевле обойдется.

– Ну и? Что это означает? Интерпол запросили, а что творится под носом, не выяснили?

Я сидела в рабочем кресле за необъятным столом в кабинете мсье Монтегю и делала вид, что не зря являюсь его преемницей. Впервые за время нашего «сотрудничества», не мадам смущалась перед секьюрити, а они переминались с ноги на ногу передо ней.

– Запрет на сбор информации – мы не можем через него переступить.

– Не можете ослушаться покойников? Чем они вас запугали?

– В случае нарушения запрета, будут уволены вся служба безопасности и весь юридический отдел.

– Весомый аргумент! А в случае гибели наследников, будут выданы премиальные, я правильно понимаю?

– Не было причин для сомнений, Зоя Алексеевна. За тридцать лет службы, все Рауты зарекомендовали себя исключительно с положительной стороны. Здесь часто принимали гостей, неприятностей не было никогда. До нас никогда не доходили сведенья, высказанные сегодня Готлибом. Возможно, все это сплетни, деревенский фольклор, так сказать. Нечто вроде привидения в английском замке, на которое заманивают любопытных туристов.

– Давайте опираться на факты. Две белые кошки не были призраками, и вопрос, кто их обезглавил, как я вижу, остался открытым. Это мог сделать Йохан, мог Филипп, а мог и кто угодно другой. Я хочу знать, кто именно? Выяснять, кто напал на вашего работодателя, юридический отдел не запрещает?

– Выяснять можно, Зоя Алексеевна, но Филиппа мы вынуждены сразу исключить из списка подозреваемых.

– Почему?

– Персона гранта. Неприкосновенный, как и его родители.

– И Артур тоже?

– Увы.

– Много у нас еще неприкосновенных служащих?

– Только Рауты.

– Пора прекращать пустой разговор. Теперь здесь хозяйка моя дочь. Я приказываю, и я увольняю от ее лица, в ее интересах и в целях ее безопасности. Проверите все факты в рассказе Вейн Готлиба и составьте подробную биографию детей и родителей Раутов, а также всех родственников, живых и умерших в последние сто лет. Пары суток хватит?

– Дело не сложное, бы, – промямлил Фрэнк, – но делать его не следует. Перед поездкой, господин Красильников предупредил нас, что запрет на любую информацию о Раутах включен в завещания мсье Монтегю и господина Говорухина. Мы лишимся всего лишь работы, а ваша дочь – наследства.

– Что? Моя дочь наследует без условий и оговорок.

– Вероятно, Павел Олегович этот пункт не озвучил, чтобы не концентрировать ваше внимание на неприятном вопросе. Несложно проверить, откройте завещание.

В самом деле, завещание Юры я не читала. Щадя мои чувства, Красильников изложил его кратко: господин Говорухин передает дядюшкино наследство любому своему ребенку от любой матери, который будет обнаружен в ближайшие полгода. Список возможных мамаш прилагался. Основательный такой перечень, на полсотни имен с адресами, телефонами и фотографиями. Инвалид внутренних войн катался по миру, нигде не упускал случая. Меня одной в пестрой группе претенденток не оказалось. Как я последнюю волю родителя лет через десять Яночке покажу? Добрый, рассеянный, потерявшийся в дальних краях папа… Папа, который любил и тосковал, выкинул нас из головы, как самый неинтересный эпизод своей биографии. На улицах красных фонарей он потерялся, кот блудливый.

Мне за право называться матерью маленькой больной девочки пришлось пожертвовать веселой и беззаботной юностью, высшим образованием, хорошо оплачиваемой работой, новой любовью, будущей семьей.

Он не любил, не жертвовал, мимоходом развлекся и позабыл.

А потом умер, ничуть не заботясь, какая память останется об отце у единственной дочери.

Мужчины с подобным характером способны заявиться через двадцать лет, потрепанные, побитые жизнью, рассчитывая на неизбывную тоску одинокой женщины, на помощь и уважение выросшего ребенка. Ноют или скандалят, обвиняют мать в плохом воспитании чада: почтение к родителю не привила.

Но современные дети «Домостроя» не читают. И многие не испытывают потребности в отце. Хорошая мать заменяет им семейную пару, ее любят и уважают. Самоустранившийся элемент презирают с тем же равнодушием, с каким были когда-то направлены безответственным верхоглядом в сторону абортария. Никто их против отца не настраивает – дети сами делают выводы. Верные, между прочим.

– Откройте завещание мсье Монтегю, переведенное на русский язык, – попросил Фрэнк, сообразив, что завещание Говорухина мне при них просматривать стыдно. – Вот этот абзац.

В самом деле, любопытные строчки. Помнится, дон Хуан распекал Карлоса Кастанеду за нравы современной цивилизации. Мол, богатые Буратинки почитают себя бессмертными, желают контролировать события, которые случаться после их кончины. Заранее оплачивают свои похороны, пишут завещания со многими обязательными условиями и прочее, кто как вымудрится. Максимилиан Монтегю тоже из кагорты не смыкающих глаз контролеров. Он наказал потомкам до «скончания времен», под страхом потери наследства, не докапываться до Раутов, не избавляться от них, с глаз долой на другую работу не переводить. Международная Коллегия Адвокатов и фирменная команда юристов обязаны обеспечить выполнение воли покойного.

До графских палат далеко, м

а на верфи уже побывала. До сих пор в себя прийти не могу. Сначала все шло замечательно: встречи, знакомства, улыбки, цветы, маленький митинг, спуск на воду «Синьорины Яночки», мы с доченькой на борту, солечная прогулка по Адриатическому морю, вспышки камер, маленький банкет с дирекцией в рабочей столовой, причем рабочие обедали тут же, за соседними столиками. После приема пищи прошлись по цехам, удивительно теплым, чистым и светлым. Работники кричали: «Buonasera, senora e senorita!» и приветливо махали руками. Гранат никто не кидал.

Януся очень устала, но держалась она замечательно, улыбалась в камеры, здоровалась на итальянском языке. А когда директор верфи преподнес ей сверкающий макет «Синьорины», довольно чисто произнесла: «Благодарю вас, синьор Бонмарито, за чудесный подарок. Этот кораблик станет украшением моей комнаты». Представьте себе, тоже на итальянском. И я в грязь лицом не ударила, выглядела приветливо и непринужденно, отвечала на вопросы впопад, в соответствии с утвержденными заготовками.

Программа дня завершалась, мы возвращались к автомобилям по широкой аллее вечно зеленых дубов в окружении охраны, дирекции, корреспондентов и ротозеев, чья смена не началась либо уже закончилась. Вдруг тяжелая длинная ветка над нашими головами заурчала и зашаталась, что-то с шумом плюхнулось наземь, прямиком под ноги наследницам. Яночка закричала, я онемела. Две змеи извивались в судорогах, обрызгивая нас кровью. Их головы были отрублены.

В толпе перепуганных ротозеев мелькнуло лицо Филиппа. Он усмехался.

Раймонд отбросил рептилий носком ботинка, подхватил Яну на руки, Фрэнк меня сжал за локоть и быстренько протолкал до машины. Прощание получилось скомканным. Уже в салоне автомобиля, за пуленепробиваемым стеклом, я помахала провожающим ладошкой, мысленно посылая всех к черту. Охранники окружили нас плотным кольцом, внимательно глядя по сторонам. Наконец-то машина тронулась. Доча прижалась к моему плечу и заплакала: ей было жалко змеек.

– Вы видели, там был Филипп! Он смотрел на меня и смеялся! Прикажите его задержать!

– Филипп Раут не мог пройти на территорию, вход строго по пропускам, – возразила Ирина Сергеевна. Эта женщина не потеряла способности критически мыслить, но и она выглядела испуганной.

Раймонд достал сотовый и что-то кому-то сказал на итальянском. Имя Фила было произнесено несколько раз. Я чувствовала себя предательницей. И преданной, одновременно.

Минут через тридцать после нашего возвращения, подъехал Пол Ройс – начальник охраны мадам и мадмуазель Новиковых, высушенный субъект в черном одеянии, похожий на похоронного агента. Я провела его в свой кабинет и потребовала отчета о случившемся. Ройс вежливо осведомился о моем самочувствии. Я была вынуждена ответить: «Все отлично, благодарю вас», хотя у самой до сих пор поджилки тряслись. Нисколько не сомневаясь, Пол выразил восхищение моим мужеством. А потом достал из кармана флешку и показал сюжет достойный незабываемого «Сам себе режиссер».

Сегодня в столовой подавали жареных угрей, оказывается. Кто не знает: угорь – это своеобразная рыба, похожая на змею. На суше долго не задыхается, ползает словно гадюка, перебирается из одного водоема в другой. Оснащена прозрачным хвостом и плавниками, но их с первого взгляда, с испуга, можно и не заметить.

В кадрах, снятых камерой наблюдения, повар достает живых угрей из корзины, отрубает им головы и бросает извивающиеся тела в кастрюлю, стоящую рядом. Пара толстых котов наблюдает за действиями человека, сглатывая слюну. И конечно, зверюги не выдержали: схватили каждый по рыбине и выпрыгнули в окно.

Ровно через минуту провожающая процессия следует мимо столовой. Коты испугались людей, заподозрили их в намерении отобрать добычу, вскарабкались на низкую ветку и замерли среди пышной листвы. Рыбы еще трепыхались. Их заметила хищная птица и спикировала в крону дерева, прямо над нашими головами. Завязалась борьба, ветка дрогнула, угри обрели свободу (посмертно) и шлепнулись перед носом слабонервной дамочки. Жалко, что не на лысину начальника отдела безопасности, иначе не он бы сейчас украдкой ухмылялся.

– Вы нашли Филиппа Раута?

– К сожалению, мадам Новикова, вы ошиблись. Филипп Раут не мог пройти на предприятие, не имея пропуска. Мы созвонились с Марселем, где братья Рауты проводят ревизию одного из ваших заводов. По словам главного бухгалтера, они работают с ним, за день отлучались на сорок минут обеда.

– Благодарю вас, мистер Ройс, вы свободны.

– Желаю приятно провести вечер, мадам.

Он ушел, а на душе стало еще тоскливее. Я не даром плачу жалованье бригаде «спецназа», заговорщики обнаружены: кошки, рыбки и птичка. Смешно, до истерики. Я видела змей, а змей не было. Видела Фила, но он во Франции. Нервишки шалят не на шутку, маньяки всюду мерещятся. Очередной анекдот про русскую дурынду будет передаваться охранниками от старичков к новичкам лет двести кряду. Не сумела сдержать испуг, харю перекосило, фотокамеры щелкали. Папарацци ехидно потрут руки, смакуя инцидент на все лады.

И это цветочки. Я имела глупость обнаружить свою подозрительность по отношению к Рауту, поставила под угрозу будущее дочери, вот где шипы. Не удивлюсь, если Красильников потребует объяснений. Придется ему соврать, что мне захотелось пригласить Фила на обед, имею на это право? Что я сказала дословно? «Прикажите его задержать!» Имела ввиду дружескую встречу, конечно. Выразилась грубо? Нервы сдали, не контролировала слова. Женщинам положено бояться змей, мышей, пауков, никто меня за это не осудит.

Ночь тянется бесконечно,

нервы разошлись не на шутку, хочется выть в потолок, рвать подушку зубами. Для кого-то тяга к любимому человеку – отрада, для меня – болезнь неизлечимая. Смелые и отчаянные лечатся случайным сексом, а я не способна. Противно все это. И приключение с Филом противно. Хорошо, что быстро закончилось.

Надо напиться валерьянки и заснуть. Есть время хорошенько отоспаться, чтоб выглядеть поутру свеженькой и беззаботной. «Вы обязаны скрывать от окружающих свои истинные мысли и чувства…Вы не должны давать поводов для обсуждения… Мужественно и молча принимайте удары судьбы, не меняя выражения лица…» Точно. Завтра с утра начну.

Завтра я буду спать долго и беззаботно, покуда дурь из головы не выветрится. Нельзя так зависеть от скользких угрей. Яна – наследница Монтегю, прямая, законная, признанная. Ее только мать родная не признает, разучилась верить в хорошее. Что я такое надумала, какой подпольный наследник? Вот она, идет весна, как паранойя…

…Почему мне все чаще снится, будто я пробираюсь ночами по едва освещенным коридорам палаццо? Стынут босые ноги, касаясь мраморных плит, мне знобливо и трусовато. Морщинистая старуха с высоким выпуклым животом водит злыми очами за невенчанной матерью своей незаконнорожденной правнучки… Это она гонит меня! Тычет костлявым пальцем с кровавым загнутым ногтем, шепчет в уши мужу и сыну… И те поднимают головы, смотрят с упреком из-под запаянных крышек гробов, из-за чугунных ворот родового склепа в дальнем конце парка… Они там лежат и сохнут, полуживые! Я задобрю старуху, я научу свою дочь почитать предков. Мы положим на мраморные ступени охапки бардовых роз, мы закажем в роскошных соборах мессы за упокой их страдающих душ… Но мы никогда не поднимемся по холодным ступеням, никогда не войдем в могильник, не прочитаем молитвы у страшных золоченых гробов, ощущая заледеневшими спинами касанье их склизких пальцев... Я приказала слугам запереть тяжелые двери – нельзя позволять покойникам гулять по ночам!

И все же двери открыты, и свет огромной луны течет мне навстречу, как будто луна вошла внутрь… И шепот, прерывистый, нервный, ни слова не разобрать… Я подплываю, прислушиваюсь… Нельзя уходить, нельзя уступать трусоватой слабости. Пора убедиться, что переговоры мертвых яйца съеденного не стоят. Тогда успокоюсь. Тогда приступы подозрительности не перейдут в хроническое неотвязное состояние.

– Мамочка, мамочка, если б кто знал, как я ненавижу эту женщину! Если б кто знал, как я ненавижу ее ребенка! – прозвучал вдруг голос переводчицы. У меня подкосились ноги. А женщина все шептала, с отчаяньем, с болью: – Я не знаю, что делать, мне страшно, я способна на все! Мама, что делать, скажи!

Кто-то ее успокаивал. Кто-то из Монтегю…

Ноги превращались в бесчувственные куски ваты, я почти падала, прижимаясь к стене могильника. Назад, в спальню, скорее, скорее! Яна! Она спит одна! Почему я ушла? В доме, где каждый нас ненавидит, как я могла оставить ребенка с не запертой дверью! Скорее, скорее назад!

В самом деле, обед проспала. И потом еще долго лежала, пытаясь собрать в рациональный узел разрозненные куски ночного кошмара. Ирина Сергеевна – дочь Патриции? Еще одна дочь, незаконная? Обойденная в завещании? Потому и страдают, потому и мечутся их неуспокоенные души… Бред, нельзя воспринимать сны буквально. Лучше их мгновенно забывать, попсиховала и успокойся.

Что у нас сегодня по плану? Вечер у сенатора… Споет знаменитый певец… Любимец Настасьи Каменской, роскошный как кот мей-кун, синьор Паваротти. Ладно, обойдутся без меня, имею право на психологическую разрядку. Горячая ванна с лепестками роз утешит разбитое сердце. По идее, полагается позвонить Ирине Сергеевне, чтоб она попросила горничную сходить в оранжерею и приготовить ванну. До сих пор стыдно дергать людей ради случайных прихотей. Уроки у Янки закончились, можно ее озадачить.

– Доча, ты чем занимаешься?

– Мультик смотрю.

– Бездельничаешь?

– На итальянском языке! Мы с Натальей Ивановновной догадываемся, о чем говорят поросята.

Кто б сомневался, минуты побездельничать не дадут.

– Мам, ты проснулась? Есть хочешь?

– Не а. Сбегай в оранжерею, попроси садовника срезать несколько увядающих роз для ванны. Обязательно увядающих, они пахнут сильнее, ясно?

– Я мигом!

Как это ни смешно, ванну я включаю с дистанционного пульта, не открывая санузел, температура воды и глубина наполнения задаются в выбранном режиме. А теперь еще подремать… Паваротти во сне мне споет.

– А-а-а! – женский крик прокатился по коридорам. Резкий, испуганный, на высоких визгливых нотах.

– А-а-а! – вторила Яночка где-то совсем близко. Рекса испугано гавкнула и жалобно заскулила.

Я выскочила за дверь. Педагог и ребенок стояли в десятке метров от спальни, прижимая к груди цветы, кровь сочилась у них между пальцев. Я бросилась к Яне навстречу и тут же остановилась, ужас сдавил горло. Пара костлявых зверьков, бесформенных и безобразных, валялись у нас под ногами, выпучив обезумевшие глаза и оскалив зубастые пасти.

– Что это, что это?!! – голосила Наталья Ивановна, не замечая вонзившиеся в ладони шипы.

– Это вампиры, я их боюсь! – Яночка вся тряслась, розы упали на трупы.

– Это летучи мыши, их много в этих краях, – пояснил подбежавший Раймонд голосом самым спокойным и рассудительным. Он обнял дочурку за плечи и повел скорей в детскую комнату. «Я ее успокою», – шепнул мне.