Молодая жена и несносный характер в придачу

Глава 1

Приказ короля явиться на аудиенцию во дворец изрядно пошатнул несокрушимое спокойствие виконта Леона Фармаса, коменданта Восточной пограничной крепости, и заставил вспомнить то, что он старался всеми силами забыть.

Ему уже минуло тридцать один, а в конце лета исполнится тридцать два, значит, последний срок обзавестись женой и наследником вышел, и теперь король вправе требовать от Леона этого отчаянного шага в приказном порядке. А как иначе? Все одаренные должны передать внутренний огонь потомкам, по-другому людям не выжить, туманные твари уничтожат жителей Лекадиса раз и навсегда.

Все это Леон прекрасно понимал и даже до определенной степени поддерживал, находя подобные требования вполне разумными. Но когда дело коснулось его самого, любые доводы рассудка безоговорочно капитулировали перед упрямым желанием Фармаса оставаться холостым во что бы то ни стало. Хватит с него. Один раз уже хлебнул сладкой отравы семейного счастья, больше такого не повторится, да и не казнит же король за ослушание верного коменданта самой крупной и стратегически важной крепости, охраняющей не только границу Лекадиса, но и главное месторождение серебра в озерном крае.

Несмотря на твердые принципы и непоколебимую уверенность в пагубности брака, Леон прибыл в столицу, оставил привычные кожаные доспехи с серебряными вставками в гостинице, облачился в парадный черный армейский мундир и явился во дворец к указанному времени. В глубине души он все же лелеял надежду на то, что король призвал его вовсе не поводу женитьбы, а по другому, более важному делу.

В честь праздника начала весны и появления первоцветов все вокруг пестрело гирляндами из небольших белых цветов с нежными лепестками, явно привезенных со всех концов страны для украшения резиденции правящего рода. Леон с тоской оглядывал холл, где дожидался провожатого, тысячи галантусов смотрелись среди богатого убранства чуждо и неуместно, и от этого зрелища внутри поднималось глухое раздражение. Как прекрасны эти цветы в лесу на мягком моховом ковре под высокими соснами, на них можно глядеть бесконечно, радуясь приходу долгожданной весны в озерный край, но во дворце хрупкие лепестки галантусов быстро завянут и утратят свою естественную прелесть, уже завтра гирлянды снимут и выбросят за ненадобностью.

К Леону неспешно подошел лакей в добротной красной ливрее, с важным видом отвесил чинный поклон и попросил следовать за ним. Комендант не был во дворце добрых пять лет и, идя вслед за слугой, с удивлением рассматривал коридоры и анфилады комнат. Крупная вязь искусных серебряных узоров мерцала на стенах, мебели, мозаичном мраморном полу, подоконниках и даже потолках.

«Что за расточительство!» – с возмущением и досадой подумал Леон.

Раньше король вел себя скромнее. Складывалось впечатление, что во дворце серебра больше, чем во всех столичных домах вместе взятых. При этом у границы есть бедняки, которым нечем защитить свои жилища от тварей. Люди вынуждены ночевать у более удачливых соседей, кому посчастливилось в свое время раздобыть хоть толику ценнейшего металла.

Лет триста назад серебро не особенно ценилось в стране озер и лесов – Лекадисе, здесь благоговели перед золотом, и за один золотой давали двадцать серебряков, а за один серебряк – десять медяков. Но потом все изменилось, и люди осознали всю ценность серебра, когда заметили, что туманные твари не переносят прикосновений этого металла. Все серебряные монеты изъяли из обращения и переплавили в оружие, пластины для доспехов воинов и решетки для защиты домов тех, кто смог позволить себе подобную роскошь.

Худощавый русоволосый мужчина, секретарь его величества, Квентин Никалс, встретил коменданта Фармаса в приемной королевского кабинета. Леон помнил его энергичным и деловым, но за прошедшие пять лет взгляд серых глаз потух, а в движениях появилась скованность и суетливость.

– Приветствую, виконт Фармас, – поклонился ему господин Никалс. – Присаживайтесь. Я доложу о вашем приходе.

Леон расположился на жесткой скамье у стены и подумал о том, сколько людей ожидало здесь аудиенции его величества, опираясь спиной о гладкие потемневшие доски. Все ли они получили то, о чем просили? Или встреча с королем стала для них роковой? Чем закончится его собственная аудиенция, Леону думать не хотелось.

Господин Никалс вскоре вернулся и открыл перед Фармасом дверь кабинета.

– Проходите, ваша милость. Его величество ожидает вас.

Леон поднялся и твердой походкой направился навстречу своей судьбе, намереваясь открыто посмотреть опасности в лицо, как и подобает бесстрашному воину.

Как только комендант оказался внутри просторного светлого кабинета, обставленного резной темной мебелью с чересчур яркой бордовой обивкой, то тут же понял, что избежать неприятного разговора о женитьбе не удастся. Король Гилберт Дарисан сидел за идеально чистым, будто только из мастерской плотника, столом и держал в руках свиток, перевитый золотистым шнурком. Точно такой же документ Леон получил от правителя семь лет назад, когда впервые просил разрешение на брак.

За креслом монарха у окна стоял канцлер Мариус Гнодар и в отличие от его величества, который окинул посетителя рассеянным взглядом, смотрел на коменданта внимательно и даже настороженно, точно подозревал в злом умысле. В стороне на диване у стены Леон заметил принца Джулиана, сидевшего с отсутствующим видом и даже не соизволившего взглянуть на посетителя.

– Милости Творца вашему величеству. Крепкого здравия вашему высочеству, – поклонился Фармас правителю и его наследнику, после чего поднял глаза на канцлера. – Процветания вашей светлости.

Глава 2

Пока граф Бернард Стоунис решал с королем архиважные для страны вопросы, в его доме обсуждались отнюдь не менее значимые проблемы. Две его дочери, Люсьена и Соланж, обдумывали благовидный предлог для того, чтобы отлучиться из дома и отправиться на праздник первоцветов со своими возлюбленными. Совещание проходило в спальне Люсьены, поскольку она была старшей и привыкла нести ответственность за двоих.

– Сола, отец рассердится, если узнает, что ты снова видишься с капитаном Клибером, – заламывая руки, расхаживала взад и вперед по бежевому ковру Люси. – Он и в прошлый-то раз чудом смилостивился. У меня сердце замирает от ужаса, когда я вспоминаю его свирепый взгляд.

Соланж лежала, раскинув руки в стороны, на широкой кровати сестры и разглядывала коричневый бархатный балдахин, свисавший с поддерживающих столбиков красивыми складками.

– А я ни капельки не боюсь. Я люблю Армана и скоро выйду за него замуж, – заявила младшая сестра, продолжая глядеть вверх и раздумывая над тем, зачем вообще в спальнях второго этажа повесили над кроватями балдахины. Ведь они нужны для сохранения тепла в холодное время года, а в доме и так вечно слишком душно. В своей-то комнате Сола давным-давно навела порядок, выбросив тяжелый балдахин и темные портьеры, ей нравилось просыпаться с первыми лучами солнца и наслаждаться дневным светом до заката, не прячась за кусками материи.

Услышав слова сестры, Люсьена ахнула и схватилась за сердце, будто была солидной дамой, страдавшей тяжелой грудной болезнью.

– Не может быть, – в испуге пролепетала она. – Отец никогда не даст разрешения на этот брак. Или ты надумала сбежать без его ведома? Даже не мечтай. Я не позволю тебе опозорить семью. Ни за что.

Сола перевернулась на живот, посмотрела на сестру умоляющим взглядом и надула губки. Негодница прекрасно знала, что Люсьена ее обожает и не может устоять, когда младшенькая вот так о чем-то просит.

– И не смотри на меня, – неожиданно твердо заявила старшая сестра, сложив руки на груди. – Тебе почти двадцать один, пора повзрослеть и научиться рассуждать здраво. Капитан Клибер запятнал свою репутацию и не может стать мужем дочери командующего армией.

Вспыхнув, Соланж вскочила с постели, стиснула кулачки и выпалила, сверкнув зелеными глазами:

– Его оклеветали! Та женщина и ее муж просто оболгали Армана и выставили виноватым. Только поэтому он все еще капитан, а так давно бы стал майором. Ему пришлось кровью смывать позор. Но он знатного происхождения и одаренный. Если мы поженимся, то все признают, что та досадная история в прошлом, и оценят Армана по достоинству.

Люсьена вздохнула, подошла ближе и обняла сестру за плечи.

– Я ничего не имею против него, ты же знаешь, – мягким голосом сказала она и заправила за ушко Соланж непослушный волнистый локон, выбившийся из пышного узла на затылке. – Я полюблю как брата любого мужчину, который сделает тебя счастливой. Просто я переживаю за тебя и боюсь гнева отца. Иногда он слишком упрям и скор на расправу.

Сола порывисто обняла сестру, прижалась к ней, совсем как в детстве, вдохнула легкий сладковатый аромат давно знакомых духов и прошептала:

– Прости за беспокойство, Люси. Я знаю, как ты волнуешься, но поверь, это лишнее. Арман доблестный воин, человек слова и обязательно добьется от отца согласия на брак.

Люсьена промолчала и ласково погладила сестренку по голове, в душе не веря, что отец изменит мнение о капитане Клибере, но говорить с Солой об этом бесполезно. Если уж та вбивала себе что-то в голову, переубедить ее было решительно невозможно, и нужно отдать Соланж должное, она всегда получала то, что хотела.

Стоя в обнимку посреди идеально прибранной комнаты, где ни одна вещь не лежала просто так, по необдуманному желанию хозяйки, девушки являли собой занятное зрелище.

Старшая – образец прекрасной и хрупкой леди в светлом домашнем платье и с высокой прической из скрупулезно закрученных белокурых локонов, могла хоть сейчас принять в доме короля Гилберта со свитой, и никто не посмел бы упрекнуть ее в неподобающем внешнем виде или поведении.

Младшая, напротив, походила больше на дочь ремесленника, нежели знатного господина. Ниже сестры ростом, крепкого телосложения, одетая в простое серое платье, поверх которого носила длинный приталенный кожаный жилет, Соланж выглядела неказисто и даже предосудительно, с точки зрения девушек дворянского происхождения.

Она не любила тратить время на положенные по этикету наряды и прически. Вставая с рассветом, Сола наспех собиралась, мчалась на конюшню и еще до завтрака отправлялась кататься верхом на верной Искре, каурой кобыле с золотистой гривой, которую отец подарил ей на шестнадцатилетие.

Особняк рода Стоунис располагался на окраине столицы в непосредственной близости от гарнизона, и Соланж по утрам проезжала через парк, стремясь поскорее оказаться на армейской тренировочной площадке, где каталась верхом наперегонки с воинами и даже иногда приходила к финишу первой. Солдаты и офицеры боготворили младшую дочь своего командующего и с нетерпением ждали ее появления на рассвете. 

К тому времени как Люсьена чинно спускалась в столовую для утренней трапезы, украдкой сцеживая в кулачок зевок другой, Соланж влетала туда раскрасневшаяся и довольная, подол ее платья частенько украшала бурая кайма уличной грязи, а сапожки оставляли следы на мраморном полу. И сколько бы Люси ни бранила за это сестру, Сола поступала так, как ей вздумается, а суровый командующий армией озерного края с удовольствием поощрял свою любимицу в необузданном и подчас недопустимом поведении.

Глава 3

Виконт Леон Фармас дождался командующего в казарме дворцовых стражников и поехал вместе с ним в Астар, самый известный среди офицеров армии Лекадиса ресторан, славящийся своими потрясающими мясными блюдами.

За те годы что Леон не появлялся в столице, центральные улицы Вотары стали еще более впечатляющими. Фармас смотрел в окно кареты графа и дивился тому, как пышно украшен город к празднику, какой добротной одеждой щеголяют жители, как ярко освещены витрины магазинов и ресторанов, сколько серебряных пластин сверкает в лучах закатного солнца на фасадах старинных зданий. Все это великолепие ослепляло и в то же время наводило на коменданта пограничной крепости тоску.

Служба вдали от центра Лекадиса научила его не придавать значения роскоши и богатству. На окраине страны самой большой ценностью для любого человека была его собственная жизнь, которую так и норовили отобрать туманные твари, а все остальное казалось пустым и бессмысленным. Вместо того чтобы любоваться праздничным убранством Вотары и предвкушать бурное веселье, Леон чувствовал себя здесь чужим. Да и чем может заниматься воин, посвятивший себя служению отчизне, среди многолюдной толпы зевак, жаждущих развлечений?

− Что-то ты совсем скис, − заметил командующий Стоунис, вырывая Леона из череды горьких размышлений. – Одичал в своей крепости, и теперь смотришь на все, словно незваный гость на юбилее.

− Вполне возможно, − усмехнулся Леон, отчасти согласный с мнением командующего. – На границе наше главное развлечение – отражение атак туманных тварей. А тут все попусту время тратят на всякую ерунду, вот мне и не по себе.

Граф Стоунис кашлянул и пригладил пышные седые усы.

− Одной службой жив не будешь, сынок. Может, женитьба тебе и правда на пользу пойдет. Только, конечно, не на племяннице канцлера. Леди Лилия кого угодно в могилу сведет.

Фармас бросил на него хмурый взгляд и процедил:

− Была б моя воля, никогда бы к алтарю и близко не подошел.

− Не зарекайся, − отмахнулся командующий. – Ты молод, да и наследник все же нужен.

Карета остановилась у крыльца Астара, швейцар, узнав герб графа Стоуниса, подскочил и открыл дверцу, низко кланяясь.

− Добрый вечер, ваше сиятельство. Добро пожаловать.

Командующий кивнул швейцару и прошел вместе с Леоном к высоким ступенькам. Слуга их опередил, взлетел наверх и распахнул резную дверь с посеребренной ручкой.

− Проходите, господа.

В прихожей граф попросил управляющего проводить их к самому уединенному столику, и вскоре они уже расположились в дальнем конце зала за колонной в стороне от шумных компаний офицеров, сидящих ближе к сцене. Небольшой оркестр наигрывал веселые мелодии, громкий смех раздавался то тут, то там, в воздухе витал аромат хорошо прожаренного мяса. Леон с интересом открыл меню и заказал у подошедшего официанта бифштекс с кровью, томленый картофель и бутылку лучшего красного вина.

Сделав заказ, командующий сразу перешел к тому, ради чего пригласил Леона вместе поужинать.

− Слушай, сынок. Не буду ходить вокруг да около. Я знал, что канцлер имеет на тебя виды, но помешать его задумке без твоего согласия не мог. Вдруг ты захотел бы породниться с этим прохвостом Гнодаром. Но раз ты ни в какую, то я тебе предлагаю в жены свою старшую дочь. Что скажешь?

Чувства облегчения и благодарности затопили Фармаса, и он выдохнул:

− Почту за честь, командующий Стоунис. – Но он тут же вспомнил о том, что отнюдь не является завидным женихом, да и безупречным прошлым похвастаться не может. – Только вы уверены, что она захочет стать моей женой? Все же я служу на окраине страны, не каждая молодая леди мечтает покинуть столицу ради глуши, где и заняться-то нечем.

− Вздор! – отрубил командующий, сведя к широкой переносице густые брови. Услышав его раскатистый бас, посетители за соседними столиками с удивлением обернулись. – Дочь сделает то, что я скажу. Разрази меня туман! Она прирожденная жена офицера! Приходи на следующей неделе на мои именины, там и познакомитесь. Держу пари, ты будешь сражен. Она у меня писаная красавица.

Леон вымученно улыбнулся и ответил:

− Не сомневаюсь. Благодарю за доверие.

− Пустое, − усмехнулся командующий, приступая к закускам, принесенным официантом. – Мы с твоим отцом всегда мечтали породниться. Но ты рано женился, а моя дочь была тогда ребенком.

Фармас снова изобразил вежливую улыбку на кислой физиономии, и подумал о том, что любое упоминание о бывшей жене все еще отзывается тупой болью в груди, и когда это прекратится, и прекратится ли вообще, он не знал.

Плотно поужинав и выпив пару бокалов вина за будущую помолвку, командующий и комендант расплатились и встали, чтобы покинуть ресторан.

В зал вошли несколько офицеров, громко переговариваясь с пестро одетыми барышнями в масках. Леон невольно посмотрел в их сторону и окаменел. Среди вошедших, широко ухмыляясь, стоял его друг детства, а теперь злейший враг, Арман Клибер, и обнимал за оголенные плечи какую-то смеющуюся девицу в изумрудном платье и с белым цветком в непослушных кудрявых волосах.

Клибер совсем не изменился с того злополучного дня, когда Леон застал его в постели жены, усиленно развлекавшим заскучавшую Денизу. Те же светлые волосы, аккуратно зачесанные назад, тоже холеное гладковыбритое лицо, та же с самого детства раздражавшая Леона темная родинка над верхней губой, только левая рука теперь двигается не столь свободно, как прежде. Все же глубокая рана, нанесенная взбешенным Фармасом, дает о себе знать.

Глава 4

На следующий день после праздника первоцветов сестры Стоунис приступили к последним приготовлениям перед приемом гостей по случаю именин отца, и у них не осталось ни одной свободной минутки. Но, несмотря на бессчетные хлопоты по организации торжества, Люсьена то и дело принималась отчитывать Соланж за неподобающее поведение в городе:

– Нет, ты мне скажи, зачем ты вырядилась в это до невозможности открытое платье? Это же неприлично! Неужели ты не понимаешь?

Сола сидела на потертом мягком диванчике в уютном кабинете их покойной матери, где все сохранилось в том виде, в каком было при жизни графини, и проверяла списки гостей, порядок рассадки, количество столовых приборов и посуды. Кое-где она нашла несоответствия и теперь гадала, в каком месте притаилась ошибка.

– Сколько можно меня бранить? – с раздражением бросила она, принимаясь заново от начала до конца просматривать лежащие на коленях бумаги. – Смирись наконец. У меня нет никакого вкуса, и я не умею красиво одеваться. Из нас двоих только у тебя есть этот природный талант. Платье подарил мне Арман. Я хотела сделать ему приятное вот и надела обновку. Не вижу ничего ужасного в том наряде. По-моему, зеленый мне идет.

Услышав легкомысленные слова сестры, Люсьена оторвалась от пачки счетов, разложенных перед ней на письменном столе матери, испещренном едва заметными трещинками, и с возмущением выпалила:

– Да у этого платья такое декольте, что для меня до сих пор загадка, как оттуда ничего не вывалилось! Капитан Клибер все глаза проглядел. Я думала, мне придется силой вырывать тебя из его рук.

Соланж разразилась громким смехом, задела пачку листов со списками, и те разлетелись по паркетному полу.

– Посмотрела бы я на это! Ты ведь даже муху прихлопнуть не можешь, сразу горничную зовешь. Вряд ли ты бы с ним справилась.

– Ты меня недооцениваешь, – обиделась Люсьена и с неодобрением покосилась на рассыпанные бумаги. – Кристиан легко бы все решил.

– Вы с Кристианом – идеальная пара, – продолжала смеяться Сола, позабыв об устроенном беспорядке. – Он тоже не в состоянии применить силу. Никогда не видела более воспитанного и скромного мужчину.

Люси вдруг всхлипнула и выпалила, заливаясь слезами:

– Ты ничего не понимаешь! Он самый лучший. Таких больше нет. И сила тут совсем ни при чем.

Соланж выскочила на ноги и бросилась к сестре.

– Люси, ты чего? – принялась она гладить хрупкие плечи Люсьены, пока та смотрела в потолок и тщетно пыталась побороть накатывающую истерику. – Я вовсе не хотела тебя расстроить. Конечно, Кристиан очень хороший. Самый лучший для тебя. Я просто заметила, что вы подходите друг другу. Он тоже чтит традиции, неукоснительно следует этикету и помешан на приличиях. Уверена, вы будете очень счастливы вместе.

Люсьена все же зарыдала в голос, закрыв лицо руками, и Соланж с трудом смогла разобрать несколько слов из ее причитаний вперемешку со всхлипами:

– Отец… отказал… Кристиану… Помолвки не будет! 

– Как не будет? – не поверила Сола. – Быть такого не может. Лучшего жениха для тебя отец никогда не найдет.

– Это ты ему скажи! – бросила в сердцах Люсьена, понемногу успокаиваясь и вытирая глаза батистовым платочком с вышитой серебристыми нитками монограммой К.П.

Соланж уселась на подлокотник большого старинного кресла, обняла сестру за плечи и с задумчивым видом сказала:

– Не знаю, что нашло на папу, но я непременно выясню.

– Кристиан все еще не теряет надежды, но я очень боюсь. Вдруг отец нашел для меня другого жениха по своему разумению?

Сола скептически хмыкнула.

– Кого это? Что-то я не припомню ни одного офицера, с которым бы папа хотел породниться. А штатских он никогда и не рассматривал в качестве претендентов на роль зятя.

Слезинки снова покатились из синих глаз Люсьены.

– Вот именно! Кристиан служит при канцлере. А отец терпеть не может даже упоминания о герцоге Гнодаре и его соратниках.

Соланж помрачнела и уставилась перед собой невидящим взглядом, но, немного помолчав, все же ответила:

– Даже если он против Кристиана, я не позволю ему выдать тебя за другого.

Люси перестала всхлипывать и потрясенным взглядом уставилась на сестру.

– Ты? Что ты задумала? Не вздумай выкинуть какой-нибудь очередной фокус! Я не переживу, если ты пострадаешь.

Тревога за младшую сестру заставила Люсьену позабыть свои горести, и она стиснула ладонь Солы с несвойственной ей силой.

– Пообещай, что не наделаешь глупостей, – потребовала она. – Кристиан сказал, что все уладит, значит, так и будет. А ты не вмешивайся. Поняла?

– Ладно, ладно, – с улыбкой отозвалась Соланж, потрепав Люси по идеально уложенным волосам, отчего те пришли в легкий беспорядок. – Только не плачь. У меня внутри все сжимается, когда я вижу тебя в таком состоянии.

Люси вытерла слезы и постаралась улыбнуться в ответ. Сестры обнялись, немного успокоились и снова взялись за бумаги. Сола навела порядок в кабинете и уселась на диван, вспомнив наконец, где пропустила важную цифру. Вскоре она уже закончила со списками и передала их сестре, та все проверила и попросила Соланж проследить за разгрузкой повозок с закупленными на торжество продуктами, а сама отправилась в бальный зал, посмотреть, как справляются со своими обязанностями нанятые декораторы.

Глава 5

Всю неделю до приема в доме командующего Леон пытался найти возлюбленную Клибера. Он расспросил служащих и управляющего ресторана, наведался в столичный гарнизон и побеседовал с офицерами, нанес пару визитов давним знакомым, надеясь собрать последние столичные сплетни, но все было тщетно, никто ничего не знал. Девушка словно неуловимый солнечный лучик на мгновение коснулась своим сиянием и бесследно исчезла за сгустившимися тучами.

Увидев младшую дочь командующего, Фармас не сразу ее узнал. Соланж Стоунис выглядела в золотистом платье с облегающим верхом и пышным подолом, как настоящая светская леди, каковой она и являлась по происхождению. Ничего общего с той задорной и раскованной девушкой из ресторана в ней не было. Но стоило Леону посмотреть в зеленые глаза, он тут же понял, с кем свела его судьба, а услышав ее слова, убедился окончательно. Такого бесстрашного взгляда и звонкого голоска больше ни у кого не могло быть на всем белом свете. Фармасу до смерти захотелось вновь увидеть девчонку в истинном, незамутненном светским лоском облике, и он поцеловал ее ручку, надеясь спровоцировать Соланж на выпад, но та ничего не успела сделать. Леону пришлось пройти в дом, поскольку другие гости уже начали позади него перешептываться.

В просторной гостиной, где собиралась знать, Леон занял уединенное кресло в углу возле окна и принялся наблюдать за приглашенными. Многих он давно знал, кого-то видел впервые, но что сразу бросалось в глаза, так это большое количество офицеров в черных мундирах, штатских же было в разы меньше. Публику развлекал приглашенный пианист, аккомпанирующий миловидной молоденькой певице с волшебным проникновенным голосом, услаждавшим слух искушенных зрителей.  

Принц Джулиан подвел к Леону темноволосую девушку в серебристо-синем туалете и сказал:

– Добрый вечер, виконт Фармас. Позвольте представить вам леди Лилию Гнодар.

Леон поднялся и поклонился в ответ:

– Добрый вечер, ваше высочество. Рад знакомству, леди Лилия.

Племянница канцлера смерила Фармаса высокомерным взглядом, сделала небрежный реверанс и тут же потеряла к нему всякий интерес, переключив внимание на принца.

– Вы здесь один? – спросил Джулиан. – Ваша невеста не пожелала к вам присоединиться? Я хотел познакомиться с ней.

– Известие о переносе даты свадьбы произвело на нее сильное впечатление, ваше высочество. Она очень взволнована. Сегодня у ее отца большой праздник, и домашние хлопоты не позволяют ей находиться подле меня беспрестанно.

– Понятно, – отозвался Джулиан с задумчивым видом. – Но я все же надеюсь, вы представите ее нам в ближайшее время.

– Конечно, ваше высочество, – заверил Леон, понятия не имея, как это сделать.

– Я устраиваю небольшой прием, – прозвучал низкий, бархатистый, точно обволакивающий удушливой пеленой, голос леди Лилии, и Леон перевел взгляд на ее излучающее самодовольство лицо с косящими глазами. – Только для очень близких друзей. Будет замечательно, если вы почтите меня и дядю своим присутствием на следующей неделе. Тогда, надо полагать, ваша невеста уже сможет вас сопровождать?

Принц неподдельно обрадовался и посмотрел на спутницу с благодарностью.

– Разумеется, – выдавил Фармас, покрываясь холодной испариной и судорожно гадая, как ему обзавестись невестой за столь короткий срок, ведь он еще не сделал предложение, и дочь командующего пока не дала своего согласия на брак.

В комнату вошел граф Стоунис с дочерями, и гости повернулись к ним лицом. Именинник поблагодарил всех за оказанную ему честь, и дворецкий, повинуясь легкому наклону головы хозяина, пригласил присутствующих в столовую.

Идя к своему месту, Леон украдкой присмотрелся к старшей дочери командующего. Граф Стоунис именно ее прочил в жены сыну старинного друга, и Фармас постарался сосредоточиться на Люсьене. Девушка действительно выглядела впечатляюще. Высокая, стройная, в элегантном, струящемся по фигуре серебристом платье, с замысловатой прической и неброским макияжем она приковывала взгляды многих мужчин, но в душе Леона эта камерная идеальная красота не нашла ни малейшего отклика. Люсьена Стоунис казалась ему слишком изящной, слишком учтивой, слишком грациозной, слишком… Все в ней было слишком для него, и он очень сомневался, что такая девушка сможет проникнуться к нему если не любовью, то хотя бы добрым расположением.

Взгляд его невольно соскользнул на идущую за отцом Соланж. Младшая из сестер не обладала и сотой долей тех достоинств, что так отличали старшую, но было в ней что-то, заставлявшее сердце Леона наполняться особым трепетом и предвкушением. Ему хотелось поймать ее взгляд, приблизиться, услышать искренний смех. Она воплощала в себе саму жизнь – яркую, насыщенную, неукротимую. Соланж напоминала огонек, мерцающий вдали, к нему невыносимо влекло, но подходя ближе, следовало действовать осторожно, иначе не миновать беды. И Леону все сильнее хотелось испытать на себе жар этого пламени.

За столом Леона посадили напротив принца Джулиана и леди Лилии, по правую руку от него оказалась Люсьена, по левую – начальник столичного гарнизона. Соланж села возле его высочества, чем доставила явное неудовольствие племяннице канцлера, метнувшей в нее ревнивый взгляд.

Фармас с интересом наблюдал за младшей дочерью графа, совсем позабыв о Люсьене, за которой должен был ухаживать, следуя этикету. Соланж решительно отказалась от предложенных слугами мясных блюд, отдав предпочтение овощам и рыбе, ее бокал наполнили игристым вином, но она и не подумала им насладиться, просто делая вид, что пьет, когда произносили тосты в честь именинника и его близких.

Глава 6

Заявление нахального виконта за столом заставило Соланж отвлечься от праздничной суеты и погрузиться в давно не дававшие покоя размышления. Тесно общаясь с военными, Сола с детства видела, на что способны туманные твари, и всем сердцем желала избавить людей от этой напасти. Но сколько бы она ни искала исторических сведений о первом возникновении туманов, нигде не находила ничего определенного. По всему получалось, что триста лет назад на Лекадис постепенно начал опускаться туман, а потом из него появились кровожадные твари и коварные призраки.

Все ученые прошлого сходились на том, что это либо проклятие и происки врагов из соседних стран, либо природное явление, сформировавшееся из-за изменений ландшафта озерного края. Никто не предполагал, что есть первоисточник бедствия, и тут вдруг этот гнусный виконт заявляет, что нужно искать место силы тварей. Да с чего он вообще решил, будто это самое место существует?

Соланж хотелось узнать подробнее о том, что известно виконту, и будь вместо него кто-то другой, она бы, не стесняясь, обо всем спросила напрямую. Вот только комендант Фармас был ей глубоко неприятен, да и его поведение в ресторане до крайности оскорбило Солу, и она не собиралась с ним миндальничать и разводить беседы. Кроме того, Арман попросил держаться от него подальше, сказав, что виконт способен на любую дикость, и Соланж безоговорочно верила словам возлюбленного после выходки Фарамаса возле туалетной комнаты.

В голубом убранстве бального зала, украшенного нежно-розовыми пышными букетами оранжерейных цветов, гости расположились на старинных мягких креслах и диванах, выстроенных вдоль стен. Завсегдатаи столичных салонов обсуждали последние новости, приглядывались к собравшимся, определяли, с кем бы потанцевать, познакомиться или завести легкий разговор, который потом можно будет направить в нужное русло, чтобы выяснить занимательные подробности личной жизни отсутствующих персон, небезызвестных в свете.

К Соланж подошла расстроенная Люсьена и шепнула:

– Ты зачем обратилась к виконту Фармасу с таким провокационным вопросом? Он чуть не испортил вечер своим бестактным поведением. Видела, как на него все смотрели?

– Не я это начала, – отозвалась Сола защищаясь. – Джулс его спросил.

– Прекрати так называть его высочество! – шикнула на нее с негодованием сестра. – Это уже просто никуда не годится. Оставь принца Джулиана в покое и займись распределением пар для танцев. Только смотри, чтобы никаких скандалов между гостями.

Соланж надулась, недовольная выговором, но потом сообразила, что так проще всего отомстить виконту, и с воодушевлением ответила:

– Хорошо. Сделаю все в лучшем виде.

Люсьена с сомнением покосилась на нее, но промолчала, поглощенная не самыми приятными мыслями.

– Что с тобой? Гости утомили? – спросила с тревогой Сола. − Может, тебе немного отдохнуть? Я распределю пары и временно за всем присмотрю.

Личико Люси исказила страдальческая гримаса.

– Не могу. У меня первые два танца заняты важным гостем.

Глаза Соланж округлились от удивления. Кристиана на празднике не было, отец не пожелал его видеть, а кроме своего обожаемого графа, Люсьена ни с кем не согласилась бы танцевать более одного раз, разве что с принцем или королем, которым не откажешь.

– Кем это?

Люси чуть не плача выдавила:

– Виконтом Фармасом. Отец попросил его развлечь. Сказал, виконт давно не был в столице и еще не восстановил прежние знакомства. Я должна помочь ему освоиться.

В груди у Соланж поселилось неприятное ощущение тяжести и неудобства, точно кто-то внезапно поместил короб соли на хранение и забыл вытащить.

– С чего бы отцу переживать о каком-то виконте? – буркнула она.

– Помнишь, папа все время рассказывал разные истории про идеального Лео? Так вот, это именно он и есть.

Сола с обескураженным видом поглядела на сестру, пытаясь убедиться, не шутит ли она, но та оставалась предельно серьезной и главное – до невозможности печальной.

Отец без конца ставил дочерям в пример сына своего старинного друга. Пресловутый, опостылевший сестрам Лео, по его словам, был совершенством во всем, и девочки должны были подражать ему и не расстраивать папочку.

– А я думала, непогрешимый удалец-молодец Лео – плод суровой отцовской фантазии, – пробормотала Соланж, все еще находясь под впечатлением.

– Как видишь, нет. – Люсьена тягостно вздохнула и собралась с духом: – Все, хватит болтать, а то гости заскучают. Пойди займись делом и постарайся, чтобы все были довольны.

– Не волнуйся, – с лукавым блеском в хитрющих глазах отозвалась Соланж. – Скучно точно не будет.

Люсьена догадалась, что сестра задумала очередную каверзу, но помешать ей уже не успела – распорядитель объявил первый танец. По традиции его исполняли хозяин и хозяйка дома, но командующий благополучно перепоручил Люсьене эту почетную обязанность после ее совершеннолетия. Как старшая и взрослая дочь она должна была танцевать с одним из дорогих гостей. Чаще всего это был принц Джулиан, представлявший правящий род на светских мероприятиях, которые король посещать не любил. Но сегодня по настоянию отца кавалером Люси стал виконт Леон Фармас, чему его высочество несказанно обрадовался, не желая оставлять свою спутницу в одиночестве.

Глава 7

Как и говорила несносная девчонка, вечер стал для Леона незабываемым. Столько он не танцевал, наверное, даже в период бурной молодости, когда не пропускал ни светских приемов, ни пирушек с приятелями. Но самое худшее заключалось в том, что он совершенно разучился плавно исполнять давно знакомые фигуры. Постоянные тренировки и периодические стычки с туманными тварями сделали его мышцы каменно-напряженными, точно готовыми к ежесекундному отражению атаки. Тело наотрез отказывалось подчиняться воле, начисто лишив все движения Фармаса гибкости и грации.

Леон без конца сбивался из-за скованности и чрезмерной сосредоточенности на правильном исполнении танцевальных па и доставлял своим партнершам массу неудобств. Вежливо-ледяная красавица Люсьена первая испытала всю тяжесть вальсирования с неуклюжим кавалером, но держала себя так, будто ничего фатального не происходит, и Фармас проникся к ней глубоким чувством искренней благодарности. Зато другие девушки вели себя иначе, но каждая на свой манер.

Одна юная леди пришла в ужас, вблизи разглядев темные шрамы, изрывшие правую половину лица Фармаса, и чуть не разрыдалась посреди бального зала. Леону пришлось увещевать ее и подбадривать, говоря, что это последствия несчастного случая, а вовсе не следы от когтей тварей. Другая, подстрекаемая заботливой матерью, болтала, не умолкая, и все попытки Леона свернуть беседу о его финансовом положении и перспективах карьерного роста стойко игнорировала, явно видя себя будущей виконтессой Фармас. Третья с чопорной надменностью выговаривала ему за каждую ошибку в сложном рисунке танца, отчего он еще больше путался и злился. Четвертая фальшиво наигранно хохотала без остановки, хотя Леон и не думал шутить. Пятая, шестая, седьмая, сколько их было? Фармас сбился со счета и готов был выплеснуть накопившееся раздражение на кого угодно, лишь бы сбросить сковавшее его напряжение.

Но если с поведением молодых леди Леон еще мог худо-бедно мириться, относясь со снисхождением к их возрасту и скромному жизненному опыту, то расчетливые дамы в летах, мечтавшие устроить для своих дочерей выгодную партию, окончательно его одолели, и Фармас решил прекратить эту изысканную светскую пытку.

Он направился прямиком к распорядителю бала с четким намерением больше не приглашать на танец ни одну леди. Господин Мелан издалека увидел грозное выражение лица виконта и предпочел встретить его гнев возле именинника и его дочерей.

«Старый плут, – хмыкнул про себя Фармас, разгадав маневр распорядителя. Но увидев, как тот шепчется с Соланж, и оба бросают в его сторону настороженные взгляды, Леон тут же догадался, кому обязан столь насыщенной танцевальной программой. – Вот, значит, как. Решила сделать из меня посмешище! – багровея, понял он задумку Соланж по-своему. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда сама окажешься в таком же положении».

Леон подошел к командующему, выразил восхищение чудесным приемом, сделал простенький комплимент сдержанности и такту Люсьены, пожурил распорядителя, так активно приглашающего в круг танцующих именно Фармаса, и наконец повернулся к младшей дочери графа.

– Леди Соланж, мне кажется, вы сегодня недостаточно внимательны к гостям, – протянул с хрипотцой Леон. – Я не имел чести лицезреть вас на паркете последние три танца.

В зеленых глазах зажегся недобрый огонек, и Соланж проскрежетала:

– Вам именно что кажется, виконт.

Командующий, с удивлением следивший за их яростным обменом непримиримыми взглядами, воскликнул:

– Не обращай внимания, Леон! Сола обычно сама выбирает, с кем танцевать. Все давно привыкли и не суются к ней первыми. – Он захохотал, точно это была хорошая шутка. – Потанцуй лучше с Люсьеной.

Леон заметил страдание, на секунду мелькнувшее в синих глазах старшей из сестер, и почувствовал себя неуютно. Но Люсьена тут же изобразила на личике милую сдержано-пресную улыбку и уже готова была присесть в реверансе, принимая неозвученное приглашение, как прозвучал звенящий решимостью голос Соланж:

– Не стоит, отец. Люсьена утомлена. Я с удовольствием потанцую с виконтом Фармасом, раз уж он так настаивает. Мне действительно не довелось сегодня уделить ему достаточно внимания.

Последнюю фразу она произнесла больше с угрозой, нежели с сожалением, и граф невольно бросил на Леона встревоженный взгляд, но Фармас не придал этому значения. У него в груди разлилось такое приятное тепло, точно он был голодным львом, и тут вдруг прямо перед ним возникла аппетитная антилопа, которой он вознамерился полакомиться.

– Почту за честь, – пророкотал Леон. Он поклонился и предложил Соланж ладонь.

Она присела в реверансе и протянула крошечные, точно детские, пальчики. Леон тут же цепко зажал их, будто боялся, что девушка передумает и сбежит, и повел в центр зала.

Едва они вышли на паркет, как Фармаса обуяла неконтролируемая удаль. Он прижал к себе вскинувшую в изумлении темную бровь Соланж и закружил в такт звучавшей быстрой мелодии. Внезапно все его тело стало легким, и любые движения давались ему свободно и непринужденно.

– Не стоит так крепко меня держать, – процедила Соланж. – Или вы решили исполнить свои тайные фантазии, рухнувшие в Асторе?

Леон посмотрел в ее раскрасневшееся от стремительных движений лицо и почувствовал, что в простых словах скрыта та самая истина, что почему-то раньше ускользала. Он действительно мечтал вот так держать ее в своих объятиях с того самого момента, как увидел танцующей невероятный танец подле Клибера.

Глава 8

Соланж распахнула потайную дверцу, ведущую в застекленную галерею, выскочила из бального зала и помчалась в свою комнату. Лицо пылало, губы саднило, а внутри полыхала неукротимая ненависть.

«Вот негодяй! Животное! – негодовала Сола. – Как только додумался меня тискать?! И почему я не взяла с собой кинжал? Беспечная дуреха».

Злые слезы выступили на глазах, и Соланж яростно утерлась тонким рукавом, не желая показывать слабость даже самой себе. Впереди мелькнула черная тень и скрылась за углом. Сола насторожилась, перешла на шаг и пристальнее всмотрелась в сгустившийся у поворота сумрак, но ничего не смогла рассмотреть. Шестигранные фонари, подвешенные на крюках вдоль стены галереи, ровно освещали проход, но угол перед коридором другой части дома тонул в слепой темноте.

Сердце Соланж на миг сжалось и тут же в страхе забилось быстрее. Призраки еще ни разу не проникали в особняк рода Стоунис. Серебряные решетки и фонари с магическим огнем надежно защищали подступы к дому, но все может быть, особенно сейчас, когда туманные порождения все чаще воют у городских стен.

Приказав себе успокоиться, Сола двинулась вперед, считая своим долгом выяснить, что таится в темноте. Если не проявить бдительности, могут пострадать люди, а этого никак нельзя допустить. Соланж сняла с ближайшего крюка фонарь, распахнула створку так, чтобы магический огонь мог в любой момент вырваться наружу и отпугнуть враждебную сущность, и прошла дальше. Медленно, с осторожностью обогнув угол по широкой дуге, Сола перебежала к противоположной стене коридора и подняла фонарь повыше.

Желтый свет, окативший закуток, выхватил из мрака до боли знакомую фигуру в военной форме, Соланж с облегчением выдохнула и радостно прошептала:

– Арман! Как ты меня напугал! Что случилось? Почему ты здесь?

Капитан Клибер в одно мгновение очутился возле любимой, заключил в бережные объятия и шепнул в ответ:

– Не мог больше ждать.

Он завладел мягкими податливыми губами, обжег вожделеющим языком, и Сола вмиг растворилась в остром наслаждении нежной лаской возлюбленного, с жаром отвечая и требуя большего.

Арман с трудом оторвался от нее, сосредоточил замутненный страстью взгляд на пылающем личике Соланж и прохрипел:

– Пойдем. У нас мало времени.

Поставив фонарь в углу, Арман взял Солу за руку и повел за собой, будто был хозяином в доме и лучше знал, где можно спрятаться от посторонних глаз. Стремясь поскорее очутиться в давно облюбованном укрытии, они поднялись по узкой боковой лестнице на третий этаж.

Здесь находились комнаты слуг и многочисленные кладовые с ненужными до поры до времени вещами. В коридоре тускло горел на обычном масле один-единственный светильник. Магический огонь был слишком большой роскошью, чтобы тратить его на освещение этого этажа. Половицы изредка предательски поскрипывали под ногами, но все слуги работали на празднике, и заметить дочь хозяина с кавалером было некому.

Отворив дверь в конце прохода, они очутились в широкой комнате, доверху заставленной старинной мебелью. Обычно здесь царила теснота, созданная предметами интерьера, укрытыми белыми тканевыми чехлами, но сегодня часть стульев и кресел забрали вниз, и неожиданно стало просторнее.

Арман оставил дверь приоткрытой, чтобы услышать в случае чего шаги в коридоре, и увлек Соланж на затянутый белой тканью диван возле окна. Когда-то они разобрали его от коробок и приспособили для редких ночных свиданий. Обычно Люсьена брала сестру с собой в город, и Сола встречалась с возлюбленным на площади, где легко было затеряться среди прохожих. Но если по какой-то причине встреча срывалась, Арман пробирался в дом и ждал Соланж в кладовой мебели. Долго вдали друг от друга они находиться не могли.

Лунный свет проникал через оголенное окно без портьер и обливал пространство перед низким подоконником бледным сиянием. Перекладины узкой рамы отбрасывали ломаные полосатые тени на пол и на бесформенные глыбы укрытых чехлами вещей. Соланж на мгновение почудилось, что тени ожили и всколыхнулись, она застыла, не смея шагнуть дальше, но наваждение быстро спало, когда горячие ладони Армана опустились на плечи.

– Сола, – севшим голосом протянул он, прижимаясь со спины, невесомо поглаживая по затянутым прозрачной тканью рукам и вдыхая аромат ее уложенных в высокую прическу волос. – Я скучал.

– И я, – робко выдавила она замерев.

Соланж боялась пошевелиться, чтобы не спугнуть очарование момента, всем телом ощущая близость любимого человека, впитывая его тепло, прикосновения, сбившееся дыхание. Арман коснулся губами тонкой шеи, слегка прикусил чувствительное местечко, провел по нему огненным языком. Сола вздрогнула. Тысячи мурашек покрыли ее бархатистую кожу, в крови забурлило желание.

Арман заскользил мягкими подушечками пальцев по обнаженной вырезом платья спине, выписывая завитки вокруг каждого позвонка, Соланж со всхлипом втянула воздух и прогнулась, борясь с накатывающей истомой.

– Ты божественно красива, – прошептал на ушко Клибер и прихватил его губами.

Он втянул в рот капельку жемчужной сережки и покатал ее на языке, при этом намеренно жаля запылавшую кожу. Сола не выдержала и тихонько застонала, прикрыв глаза и опустив голову ему на грудь. Арман подхватил ее на руки, сел на диван и устроил любимую на коленях.

Глава 9

Придя в себя после отрезвляющей оплеухи, Леон огляделся в поисках несносной девчонки, но она будто растворилась. Шею жгло, Леон провел по ней ладонью и увидел на руке кровавый след.

«Туманная бездна! – с досадой подумал он, доставая платок и вытирая расцарапанную кожу и окровавленные пальцы. – Вот же бестия. Никогда бы не подумал, что у командующего может вырасти такая дикая дочь».

В душе шевельнулась неловкость от мысли о том, что он сам спровоцировал Соланж непозволительным поцелуем, но Фармас предпочел отмахнуться от подобных размышлений. Перед ним встал выбор: либо вернуться в зал без своей партнерши и тем самым вызвать в обществе кривотолки, либо все же найти, куда могла деться девчонка, и уже с ней возвратиться.

Снова оказаться в кругу танцующих с очередной юной леди, Фармас не хотел. Он предпочел обшарить стенки закутка в поисках потайной двери, через которую могла улизнуть Соланж, и без труда нашел спрятанный в резных завитушках на мнимой стене рычаг. Надавив на него, Леон прошел под низкой притолокой и очутился в застекленной галерее. Впереди он заметил мелькнувшую фигурку Солы и поспешил следом.

Но, не доходя до поворота в коридор, Леон услышал голос Клибера и увидел, как тот повел Соланж к лестнице. Фармас последовал за ними, рассчитывая выяснить, что потребовалось Арману, и намереваясь заставить девчонку вернуться в бальный зал. Дойдя до кладовой на третьем этаже, Леон осторожно заглянул в приоткрытую дверь, но ничего, кроме укрытых тканью вещей, не разглядел. Послышался шорох и бормотание. Фармас вошел внутрь и стал свидетелем того, что должно было остаться ото всех втайне.

Леон развернулся, чтобы уйти и не следить за чужой близостью, точно шкодливый сопляк, желающий выяснить, чем же занимаются взрослые за закрытыми дверями, но тут Клибер завел разговор о женитьбе. Фармас застыл и обратился в слух. Он понимал, что именно сейчас решается не только судьба капитана, но и судьба его собственного мстительного замысла. Если Клибер женится на Соланж, то Леон навсегда потеряет возможность заполучить девчонку и растоптать врага. Сола явно не из тех, кто за спиной мужа будет крутить интрижки на стороне. Только поистине непорочная, искренняя девушка так рьяно будет защищать свою честь, даже от притязаний любимого мужчины.

Фармас невольно коснулся ладонью расцарапанной саднящей шеи и вспомнил поведение Денизы перед свадьбой. Она тоже сопротивлялась настойчивости Леона до конца, но потом сдалась и долго рыдала, оплакивая свою утраченную невинность. Фармас тогда чувствовал себя чуть ли не убийцей и всеми силами пытался загладить вину, любя Денизу еще сильнее за ее великую жертву во имя их высоких чувств.

Теперь же, глядя на то, как Соланж бережет свою чистоту, неукоснительно следуя внутренним убеждениям, Леон испытал что-то сродни восхищению этой взбалмошной девчонкой, и снова устыдился того, что принял ее за легкомысленную гризетку. О мимолетной близости с ней назло Клиберу можно было забыть, Фармасу оставалось исключительно жениться на Соланж раньше, чем это сделает враг.

Как только Сола решилась на побег, поддавшись уговорам, Фармас покинул кладовую и направился прямиком в бальный зал. Признавать свое поражение он не собирался. Соланж будет его, а Клибер пусть смотрит со стороны и изнывает от ревности и боли.

Леон отыскал командующего и попросил уделить ему время, чтобы обсудить помолвку наедине. Праздник уже подходил к концу, и граф предложил Леону задержаться после отбытия гостей.

Соланж так и не появилась в зале и не спустилась, чтобы проводить разъезжающееся общество. Люсьене пришлось в одиночестве со всеми раскланиваться, поскольку граф был занят разговором с принцем.

− Пойдем в кабинет, сынок, − сказал командующий Леону, как только последний гость покинул радушный дом.

В небольшой комнате, где по обе стороны от двери возвышались книжные шкафы, царил полумрак, нарушаемый лишь блеклым лунным отсветом, проникавшим через щель между темными портьерами. Пахло крепким ядреным одеколоном командующего, чернилами и бумагой. Леон, с трудом переносивший резкие запахи, чуть не расчихался.

Граф приоткрыл створку настенного светильника и направил внутренний огонь к промасленному фитилю. Язычок пламени сорвался с пальцев, лизнул концы закрученных нитей, и кабинет озарило мягкое желтоватое сияние.

– Не хочу вызывать слуг с огнивом, – пробормотал командующий, бросив на Леона слегка сконфуженный взгляд, точно извинялся за такое бытовое применение драгоценного огня. – Устал сегодня от суеты.

Он, не торопясь, пошел к столу, на ходу расстегнул мундир и отбросил его на потертый кожаный диван в углу.

– Располагайся, – обронил граф, тяжело опускаясь в широкое старинное кресло и откидываясь на высокую мягкую спинку. – Как тебе Люсьена? Хороша, правда?

Леон растянул губы в учтивой улыбке и занял просторное кресло напротив графа.

– Леди Люсьена удивительная девушка, – не покривив душой, произнес Фармас. – Любой был бы счастлив на ней жениться. В том числе и я. Но захочет ли она выйти за меня?

– Об этом не переживай. Люсьена не будет возражать. Она образцовая дочь и сделает все так, как потребую.

Граф заметил сомнение на лице Леона и с неожиданным лукавым прищуром спросил:

– Или, может, тебе больше по нраву Соланж?

Он раскатисто засмеялся, словно и мысли не допускал о подобной возможности, на что стеклянные дверцы шкафов, вздрогнув, отозвались сдержанным звоном.