Монастырь Торизуко

Пролог

(Дорогой читатель! Данная книга является собирательным образом восточных стран прошлых веков. Некоторые факты или определения не являются подлинными и могут быть вымышленны автором. Приятного чтения!).

  Урожай в этом году не задался с самого начала. Огороды и поля зияли серой пустотой. То и дело земля промерзала настолько, что у маленьких росточков не оставалось ни шанса. Дождь мог лить не прекращая по несколько дней, затапливая поля. Есть было нечего, запасов с прошлого сбора урожая предположительно хватило бы только до конца осени. Голодное время ждало нас впереди, заставляя потуже затянуть пояса. Людям не хватало денег даже на рис. 

Беднякам пришлось хуже всего. Их дети становились «лишними ртами» и их отправляли в город, где их ждала долгая и изнурительная работа за кусок хлеба в день. Многие из них уже никогда не вернутся домой. Простудятся, заболеют, и вскоре навсегда закроют свои очи. 

И вот, в один из таких ненастных дней, у ворот монастыря Торизуко послышался детский плач. Такой громкий и хриплый, что казалось, его было слышно за много вёрст отсюда. Люди, проходившие мимо монастырских стен, начали собираться в небольшую толпу. Они удивлённо перешёптывались между собой, но никто не смел подойти к плачущему младенцу.  Конечно, им казалось странным, что кто-то подбросил своего ребёнка не в приют, не в чужой дом, а в сам монастырь. 

– Как не стыдно своё дитя оставлять в священном месте! – воскликнула одна тучная женщина. 

Тут же посыпались согласные возгласы. 

Услышав крики толпы, у ворот появился настоятель. Как только люди увидели его, тут же умолкли и низко поклонились ему. 

– В чём причина столь громких криков в такую рань? – пожилой мужчина в длинном белом наряде внимательно оглядел каждого. 

– Да как же, настоятель! Тут вам ребёнка подкинули! – молвила старушка с мешком на спине.

И только тогда настоятель повернулся и увидел затихшего к тому моменту младенца. Два больших любопытных глаза смотрели на него в ожидании.

Мужчина наклонился, а ветер, играясь, коснулся его седой длинной бороды. Ребёнок радостно заулюлюкал, протягивая к старику ручки. Он вынул младенца из грубо сплетённой корзинки и повернулся к людям со словами: 

– Девочка! 

Все мигом оживились. Из толпы послышалось: «Девочка?», «Да быть не может!». 

Ребенок, не больше трёх месяцев от роду, предстал в совершенно убогом виде: слабое худое тельце покрывала тонкая истёршаяся серая тряпка, лицо было в грязи, мертвенно-бледная кожа и посиневшие от холода губы говорили о том, что малышка пробыла здесь долго, возможно с самой ночи. Она дрожала и дёргала маленькими ручонками. 

Голоса людей ещё долго не стихали. Они были дико взбудоражены такой новостью. Никто и никогда не подкидывал в монастырь девочку. Мальчика куда ещё не шло. Но если мать оставляла дочь, это был огромный позор для всей семьи. Ведь, как известно, в боевые монахи принимались только мужчины. Принять девочку, значило обесчестить весь монастырь. Он больше не считался бы священным.

Держа на руках младенца, настоятель спросил: 

– Не хочет ли кто из вас, принять этого ребёнка к себе и растить, как родного? 

Он обвёл глазами народ, но и женщины, и мужчины, и старики оставались безмолвными.  

– Нам своих бы детей прокормить, а вы ещё одного предлагаете, – буркнула всё та же тучная женщина, морщась от одного вида девочки. 

Настоятель посмотрел на ребёнка в своих руках. Все затаили дыхание. Они догадывались, какая судьба предстояла этому бедному крохотному созданию, жалели, но забрать не могли…  

В таком случае девочку могли просто оставить на улице, ожидая, что её возьмёт кто-нибудь другой. А если никому не приглянется, то она попросту замёрзнет и умрёт.

Недолго помолчав, настоятель объявил:

– Раз это дитя было послано монастырю, значит это дар духов, а от их дара не смеет отказаться ни один живой человек! Отныне, считайте этого ребёнка моей дочерью, и имя ей… Наоки Кирадзумо! 

Ничего больше не объясняя, он скрылся за вратами монастыря, оставляя языки сплетников перемывать его кости. Естественно, люди его осуждали, называли немудрым, недостойным, чтобы быть настоятелем. Лишь немногие смогли по-настоящему понять его поступок. 

Так, названная Наоки, и попала в монастырь. 
 

Первая глава

С тех пор, как она начала жить в Торизуко, минуло четыре года.  

Как и всегда, настоятель ровно в полдень выходил погулять с Наоки. Он брал свою маленькую дочь за руку и ходил по тропам каменного сада, расположенного на территории монастыря. Была хорошая солнечная погода, везде, благоухая, цвела сакура. 

– Господин Кирадзумо, а почему вы называете меня дочерью, если это неправда? – спросила любопытная девочка, крепко держа за руку своего отца. 

– Хороший вопрос. Ты и правда не родная мне по крови, и ты всегда это знала; я никогда не скрывал этого от тебя. Но, так как, у тебя не было родителей, я решил, что буду любить и воспитывать тебя, как родную дочь.  

Он ласково улыбнулся ей и посмотрел на небо. 

– Вы когда-то рассказывали, что знали мою мать. Значит, у меня есть родители? Почему же они не заберут меня? Они меня не любят? 

– Очень много вопросов. И сейчас я не могу ответить на них все… Возможно, когда ты подрастёшь я смогу рассказать больше. А пока тебе достаточно знать, что твоя мама не могла тебя оставить у себя.  

Мысли унесли его обратно в воспоминания: 
Была зима, повсюду высокие сугробы. Он сидел в своей комнате и что-то долго и усердно писал. Краем глаза заметив движение, тот отвлёкся от письма и поглядел в окно. За мутным стеклом тяжело шла женщина. Она медленно пробиралась через сугробы. Казалось, ещё немного, и силы покинут её, настолько слабой она выглядела. Лицо незнакомки покрывал капюшон плаща. 
Через минуту настоятеля предупредили, что кое-кто хочет с ним поговорить. После этого гостья зашла. Она скинула капюшон с лица, и только тогда мужчина заметил, насколько девушка была молода. Ей едва ли было шестнадцать лет. И хоть она и была в длинном мешковатом плаще, покрывающем всю её фигуру, ясно был виден её округлый живот. Она была вся красная от холода и дрожала. 
– Сядьте у камина, – он усадил гостью в положении на кресло, а сам сел напротив. 
По совместительству, настоятель являлся ещё и местным лекарем, поэтому к нему часто приходили за лечением. Но в этот раз девушка пришла с совсем иным вопросом. 
– Господин Кирадзумо… Я не знаю, что мне делать… 
Пожилой мужчина отвернулся от своих бумаг и внимательно посмотрел на девушку. На её лице читалось искреннее отчаяние. 
Он действительно знал её. Но знал довольно поверхностно, только наблюдал за ней издалека и изредка слышал, что говорят о ней деревенские люди. Девушка никогда не пропускала молитвенные дни, приходила на все религиозные праздники. Но полгода назад та перестала появляться в монастыре, и теперь он догадывался почему. 
– Вы знаете, что я из глубоко религиозной семьи… – начала было она. – И не могу оставить этого внебрачного ребёнка. Даже если оставлю, я не смогу его прокормить одна, а семья мне не поможет. Они говорят, что я опозорила их, и заслужить их хорошее отношение смогу только в том случае, если откажусь от ребёнка. Но убить его я не в силах… 
– Неужели отношение вашей семьи важнее кровного дитя? –  спокойно спросил он, думая, что сможет переубедить девушку, так как уже тогда понимал, к чему ведёт её рассказ. 
– Вам не понять, – грустно махнула рукой она. – В монастыре всегда есть пища и крыша над головой… Здесь не приходится каждый день бороться за щепотку риса. 
Впервые она прямо посмотрела ему в глаза.  
– И куда же вы хотите деть своего ребёнка, когда он появится на свет?  
Девушка словно о чём-то напряжённо раздумывала, но потом всё же ответила: 
– Я знаю, что вы позаботитесь об этом дитя, как никто другой. Вы не бросите его на произвол судьбы, как могут сделать приёмные матери, не лишите всего в один момент, как приют. Вы вырастите из него бравого  воина…  
На секунду настоятелю показалось, что в глазах девушки промелькнули слёзы. Она грустно, вымученно улыбнулась, как будто смиряясь с тем, что никогда не будет матерью тому, кого носила под сердцем. 
Девушка поднялась с кресла и прошла к выходу. 
Только настоятель успел бросить ей вслед: «А если это будет девочка?», как дверь закрылась, а ответа так и не последовало. 
Облик этой девушки до сих пор чётко сохранился его памятью. Она была болезненно худа и хрупка на вид, но очень красива. Белоснежная чистая кожа, большие чёрные глаза, тёмные волосы заплетены в низкий пучок. Одеянием её являлся мужской рыбацкий плащ из грубой тёмно-зелёной ткани. Из этого он сделал вывод, что, скорее всего, эта девушка была дочерью местного рыбака. 
Сейчас, смотря на подрастающее юное создание, которое весело прыгало рядом с ним, он видел небывалое сходство девочки и матери, оставившей её у ворот монастыря.  
«Несомненно, она вырастет такой же прекрасной», – думал он, наслаждаясь тёплыми лучами солнца. 
Летели годы и Наоки росла. С лёгкостью она усваивала всё, чему учил её настоятель, будь то грамота или счёт.  
Отца она своего очень любила и уважала, да и он души в ней не чаял. 
Однако были в этих стенах негласные правила, которые она должна была выполнять. Девочка не могла называть настоятеля «папой» или «отцом», только господином Кирадзумо. Не могла есть с ним за одним столом, общаться с другими монахами, покидать пределы монастыря без разрешения. 
С пяти лет у Наоки начали появляться первые обязанности. В семь она уже вовсю мыла полы, стирала и зашивала одежду монахов, помогала на кухне.  
Но, несмотря на это, ей часто было скучно и одиноко. До самых сумерек она гуляла одной и той же тропой, часто засиживалась под цветущей и опадающей сакурой, с раннего утра упорно молилась в люфанге (домике для молитв). 
Иногда на праздники в монастыре показывались горожане со своими детьми. С нескрываемым любопытством и одновременно с тем, глубочайшей тоской, она смотрела на счастливые лица семей и гадала, отчего у неё всё не так, как у этих детей.
Как ей хотелось покинуть родные стены монастыря хоть на минуту, хоть на секунду. Но настоятель оставался непреклонен, строго настрого запрещал и давал ещё больше работы. 
В свободное от дел время, она забиралась на крышу и, свесив ноги, смотрела за учениями монахов. Их отточенность движений была поразительна. Девочка часто, мечтая, представляла себя на месте этих монахов. 
«Вот если бы мать родила меня мальчишкой, я бы не стирала бельё, а вместе с ними училась боевым искусствам…», – вздыхала она. 
И не мудрено, что с каждым днём в девочке всё больше рос интерес к монахам и их занятиям…