Мортис Дэ Мори

Пролог

В Городе Тысячи Механизмов, звавшимся Лордхевеном, где громкие голоса людей зачаровывали биржу, где стальные механизмы работали без устали, а престиж известной семьи Дэ Мори - измерялся в тоннах типографской бумаги. Двое мальчишек – Мортис и Фаустус – были своими собственными островками. Островками, лишь изредка освещаемыми рассеянным вниманием родителей, чьи взоры были прикованы к статусу и роду, а не к детским играм.

Мортис, старший, был похож на стремительную речушку: болтливый, с глазами, полными озорного блеска, и смехом, что легко переходил в задиристый клич. Он любил подраться – не столько из злобы, сколько из желания доказать, что он тут не декорация, а полноценный участник жизни. Его язык был острым, ум – быстрым, и каждый день он находил повод для новой шутки или громкого заголовка, даже если выдумывал их лишь для себя и для своего брата.

Фаустус, младший, был его полной противоположностью. Молчаливый, как старый камень, с глазами, что, казалось, видели больше, чем могли выразить слова. Он не был одарен речью – немота была с ним с рождения, как тень, что следовала по пятам. Родители относились к нему с некоторой отстранённостью, словно к дефектному, но дорогому механизму, полагая, что он не сможет продолжить славу Дэ Мори так, как мог бы их болтливый первенец.

Но для Мортиса, Фаустус был не дефектом, а сокровищем. Он был его единственным свидетелем, его безмолвным слушателем, его братом. Когда другие дети смеялись над Фаустусом или сторонились его, Мортис вставал стеной. Его кулаки были быстры, а язык – еще быстрее, чтобы отбить любое оскорбление.

— Эй, да что вы понимаете, идиоты?! Он просто умнее вас всех, вот и молчит! — кричал Мортис, отгоняя обидчиков, а Фаустус стоял за его спиной, лишь слегка кивая или указывая на что-то пальцем. Мортис научился понимать эти жесты, эти взгляды, эти лёгкие касания руки. Их мир был построен на молчаливом понимании и братской преданности.

Их любимым местом был пыльный чердак старого особняка Дэ Мори. Там, среди сломанных игрушек, ржавых механизмов и забытой мебели, Фаустус находил свой настоящий язык. Его маленькие пальчики, ловкие и проворные, творили чудеса. Из кусков металла, шестерёнок и пружин он собирал крошечные паровые машинки, заводных птичек, что танцевали под мерное жужжание, и даже миниатюрные оркестры, где каждый инструмент играл свою мелодию, приводимый в движение крохотным паровым двигателем.

Однажды, пока Мортис беззаботно строчил на пергаменте очередной «сенсационный репортаж» о приключениях дворового кота, Фаустус показал ему нечто удивительное. Это была механическая птичка, не больше ладони, но её крылья, сделанные из тонкого, отполированного металла, взмахивали с такой грацией, что казалось, она вот-вот улетит. А из её клюва вырывался тихий, мелодичный свист. Мортис замер. Он понял. Это был голос Фаустуса. Попытка Фаустуса «говорить» с миром.

— Фаустус… братишка, это… это просто чудо! — прошептал Мортис, его голос был полон искреннего восхищения. — Ты… ты сможешь разговаривать со всеми! Через свои машины!

Глаза Фаустуса – эти бездонные омуты, что всегда хранили так много несказанного – вспыхнули ярким, почти лихорадочным блеском. Он кивнул, его немые жесты были полны восторга. *«Я… смогу… говорить… с… тобой… и… со… всеми… через… них…»*

Именно тогда Фаустус решил, что посвятит себя паровым механизмам. Он хотел, чтобы его творения говорили за него, чтобы они доносили до мира его мысли, его чувства. Мортис же, в свою очередь, мечтал о том, чтобы его слова, его газеты, захватывали мир, рассказывая правду, смешанную с острым юмором – тем самым юмором, что был его оружием против серости жизни.

Они росли, крепко держась друг за друга. Один – голос, другой – его отражение. Одни – слова, другой – их воплощение в металле и дыму. Их связь цвела в тени родительского безразличия, крепкая, нерушимая, фундамент для их будущих жизней. Никто из них не подозревал, что порой самые нерушимые фундаменты строятся над самыми глубокими безднами.

И что их крепкая связь, их любовь, однажды станет инструментом в руках судьбы, которую они сами, в будущем, и выстроят.

Годы летели, подобно страницам календаря, срываемым безжалостным ветром перемен. Детство осталось за спиной, уступив место шумной, амбициозной юности. Родители покинули Лордхевен, чтобы добиваться новых высот, распространяя славу своего рода. Братья Дэ Мори, выращенные в роскоши, но закалённые нехваткой родительского тепла, вступили в престижный городской университет, каждый со своей целью, каждый со своей мечтой.

Мортис, фонтанирующий идеями и острыми мыслями, выбрал себе путь журналистики. Он жаждал нести правду, доносить до каждого слова, которые могли бы потрясти мир, развлечь, заставить задуматься. Его статьи, полные дерзкого юмора и колких замечаний, быстро завоевали популярность среди студентов, а затем и среди городской интеллигенции. Он был голосом поколения, его пером – оружием, его улыбкой – маской, скрывающей глубокие мысли.

Фаустус, верный своему детскому обету, пошёл на факультет паровых механизмов. Тогда это было в новинку, на грани магии и науки. Он, немой, впитал в себя каждую формулу, каждый чертёж, каждую вибрацию стали. Его руки, что когда-то собирали крошечных птичек, теперь могли проектировать целые системы, сложные двигатели, невиданные ранее устройства. Он находил в механизмах свой голос, свою речь, свою неутолимую жажду общаться с миром через свои творения. Он был гением, который не произносил ни слова, но его работы кричали о его умении.

Университет отворил им двери в большой мир. Мортис, пройдя путь от студенческой газеты до редактора, в конце концов, стал владельцем собственной печатной фабрики. Его еженедельная газета, полная колкого юмора, острых репортажей и забавных комментариев о нравах общества, била рекорды тиражей. Он был популярен, его имя знали, его статьи цитировали. Он женился на Саре, женщине с добрым сердцем и мягким смехом, которая наполняла его дом светом и уютом. У них появились дети. Лиам и Лина, чьи звонкие смешки эхом разносились по родовым залам Дэ Мори. Жизнь, казалось, была совершенна.

Глава 1. Запах крови и тьмы

Голова раскалывалась. Боль была острой, пронзительной, словно тысячи раскаленных обломков пронзали череп. В ушах звенело, перерастая в протяжный гул, который, казалось, исходил из самых глубин земли. Мортис Дэ Мори попытался пошевелиться, но его тело не слушалось – тяжелое, ватное, прикованное к полу невидимыми цепями.

Медленно, сквозь пелену боли, до него начали доноситься запахи. Не прокисший запах дешёвого алкоголя, что преследовал его последние дни. Нет. Это был запах сырой земли, железа и… крови. Едкий, металлический, отвратительный. Он заставил Мортиса дернуться, но сил не было.

Он лежал. На чём-то твердом и холодном. Камень. Воздух был тяжёлым, спёртым, словно в запечатанной гробнице. И сквозь этот тяжёлый воздух пробивался странный, почти осязаемый туман. Он не был густым, но висел в воздухе, словно дымка безумия, и пах так же, как и земля – затхлостью и… кровью.

Мортис попробовал открыть глаза. Веки были тяжелыми, слипшимися. Когда, наконец, он добился своего, мир встретил его не спасительными лучами солнца, а непроглядной, первобытной темнотой. Лишь где-то далеко, неясная, тусклая точка света, мерцающая и неустойчивая, пробивалась сквозь эту тьму.

Его сознание медленно возвращалось. Он помнил, как шёл пьяный по закоулкам. Помнил удар. После этого – пустота. И теперь вот это. Удушливая теснота. Запах крови. Туман. Мортис почувствовал приступ клаустрофобии. Он попытался кричать, но из горла вырвался лишь хриплый, беззвучный клекот. Он был заперт. В клетке?

Внезапно, из того направления, откуда шёл тусклый свет, раздался вопль. Он был нечеловеческим. Полным боли, ужаса. Врезался в уши Мортиса, заставив его инстинктивно сжаться. Вопль звучал всего несколько секунд, а потом резко оборвался. Словно чья-то рука набросила на него душное покрывало.

И тогда раздался голос. Мужской. Холодный. Лишенный человеческих эмоций, словно произнесенный механическим шёпотом.

— Проклятье! И этот откинулся. Тащи следующего.

Слова эхом разнеслись по мрачному пространству, каждый звук умножался, пока не превратился в скрежет. Мортис ощутил, как по подземелью пробегает вибрация. Дверь открылась. Огромное отверстие, из которого едва различимый свет хлынул ярче, освещая туман. И тогда Мортис увидел. Он был в клетке. Узкой, тесной, из толстых металлических прутьев, которые, казалось, были частью какой-то огромной, зловещей машины. Вокруг него были другие клетки. Пустые. Или…

Он не успел додумать.

Чьи-то сильные руки схватили его. Грубо, безжалостно, его вытащили из клетки. Он попытался сопротивляться, но его тело было слишком слабым. Он видел смутные силуэты – высокие фигуры, закутанные в тёмные плащи, их лица были скрыты под какими-то масками.

Второй удар. Сильный, меткий. Мир снова померк. В эту секунду падения Мортис увидел лишь последнее: очертания огромных, гудящих механизмов, чьи поршни мерно двигались в полумраке, и запах… запах расплавленного металла, перемешанный со столь знакомым запахом крови.

Очнулся он уже совсем в другом месте. Холод. Сквозняк. Вонь. И нигде не было этого чёртового тумана. Он был на улице. Над ним – бледное, чужое небо. Вокруг – горы мусора, гнили и трупного запаха. Город Тысячи Механизмов, который он помнил лишь благополучным и шумным, теперь был разрушен, окутан тишиной смерти. Здания превратились в руины.

И тогда он почувствовал себя. Он попытался встать. Паника вспыхнула в его душе, когда он осознал чудовищную правду: его ног не было. Вместо одной руки торчал лишь окровавленный обрубок. А на лице… на лице висела тяжелая, холодная маска. Странная маска. Её клюв был острым, клюв птицы, но сделан из тёмного, глянцевого металла. Она была прикована к нему. И она стала его лицом.

Отчаяние захлестнуло его. Он был калекой. Он был изуродован чумой, или тем, кто его похитил. Он был один. В мертвом городе. Он пытался кричать, но голос был слабым, хриплым, заглушенным маской.

Мортис начал ползти. Использовал единственную уцелевшую руку, чтобы тащить себя по грязной, усыпанной мусором улице. Голод. Жгучая боль пронзала его тело. Он искал хоть что-то. Еду. Воду. Помощь.

Вдруг, вдали, послышались размеренные, устрашающие шаги. Глухие, тяжёлые. Он поднял голову. Сквозь туман разрушенного города он увидел их – отряд странных людей. В таких же странных масках, как у него. Он увидел их копья, тесаки, их оружие. Страх. Он инстинктивно нырнул в обглоданный мусорный бак, пытаясь спрятаться от этих чужих, угрожающих фигур.

Но его нашли. Тяжёлые шаги остановились рядом с баком. Крышка со скрипом открылась.

Над ним склонилась женская фигура. В белом одеянии, которое было невероятно чистым посреди этого хаоса. На её лице тоже была чумная маска, но её контуры казались тоньше, изящнее, чем у остальных. И её голос… он был тихим, но пронзительным. В нём не было ни презрения, ни страха. Только… сострадание.

— Хэй, ты в порядке? — её голос наполнил воздух, словно глоток чистого воздуха после ядовитого тумана. — Боже, что же с тобой произошло? Как ты оказался здесь, в таком состоянии?

Мортис поднял взгляд. Его единственная, уцелевшая рука едва заметно дрожала. Он инстинктивно хотел отползти, но не мог. Силы оставили его. Он не мог ответить – его горло было пересохшим, а боль заглушала все звуки.

— Я Элис, — продолжила она, и её нежное имя прозвучало как единственная мелодия среди какофонии смерти. — Я чумной доктор. Мы здесь, чтобы помочь. Ты в безопасности.

Она протянула к нему руку. Чистую руку в перчатке. Мортис посмотрел на неё. На её маску. На её белое одеяние. Он не понимал. Что это за люди? Почему она хочет помочь ему, калеке, лежащему на помойке?

— Я знаю, тебе страшно, — её голос был успокаивающим, почти убаюкивающим. — Но я могу помочь тебе. Твои раны… они серьёзны. Ты без ног, без руки. Мы можем это исправить. Я могу дать тебе новые протезы. Ты снова сможешь ходить. Снова сможешь двигаться. Но ты должен нам довериться. Довериться мне.

Глава 2. В плену и надежде

Элис осторожно сжала ладонь Мортиса, её прикосновение было неожиданно твёрдым, словно она передавала ему свою решимость. Затем, не выпуская его руки, она обернулась и, приподняв голову (хотя сквозь маску было сложно понять куда именно смотрит её взгляд), окликнула:

— Халл! Подойди сюда! Нужна помощь!

Из группы устрашающих фигур, что стояли в нескольких метрах, отделился один из них. Его маска отличалась от маски Элис: более грубая, с широким, похожим на череп клювом, и тяжелыми металлическими пластинами на груди. Он был вооружен огромным, зазубренным тесаком. Его фигура казалась массивной и угрожающей даже на фоне разрушенных домов. Это был один из Отряда Уничтожителей – тех, кто выжигал «Rubrum Nebula» вместе с тем, кто ею заразился.

Халл подошёл, его тяжёлые ботинки хрустели по обломкам. Он остановился рядом, его дыхание было громким, прерывистым, издававшим глухой рык. Его взгляд, сквозь узкие прорези маски, упал на Мортиса.

— Боже милостивый, Элис, — прохрипел Халл, и его голос был хриплым и надменным. Он явно пытался скрыть брезгливость, но она была очевидна. — Что за обглоданный кусок мяса ты тут нашла? Безногий червяк… Его уж лучше прикончить, чтобы не мучился. Ему от нас только одно название.

Мортис, несмотря на боль и слабость, почувствовал прилив жгучей ненависти. Его единственная целая рука сжалась в кулак. Ярость. Эта злоба, что так быстро вспыхнула, была почти пугающей.

Элис услышала его. Она выпустила руку Мортиса и повернулась к Халлу. Ее голос стал жестким, холодным, без следа недавнего сострадания.

— Халл, — отрезала Элис. — Твоя рана на боку, которую я зашивала вчера, кажется, до сих пор болит слишком сильно, чтобы ты мог ясно мыслить. Или ты так быстро забыл, как ныл, когда я вытаскивала осколок из твоей спины? Ты сам был на волосок от такой вот «муки», если бы не…

Халл поперхнулся. Его молчание было громче любого ответа. Он дернулся, словно его ударили, и, как ни странно, проявил нечто похожее на раскаяние, или, по крайней мере, на сдержанность. Он был в долгу.

— Не нужно тебе знать, что с ним произошло, — продолжила Элис, её голос вновь смягчился, но лишь на миг. — Он выживший. И он нуждается в помощи. В нашей помощи. А твоя работа – не рассуждать, а выполнять приказ. Перетащи его. Он весит меньше, чем твой тесак, так что не ной.

Халл издал глухой звук, похожий на ворчание, но возражать не стал. Он склонился над ослабленным телом калеки, и Мортис почувствовал, как его грубые, сильные руки подхватывают его. Уничтожитель был силён. Он легко подхватил его, перекинув через плечо, как мешок с мусором. Мортис почувствовал, как его голова безвольно свисает, и тошнота подступила к горлу. Было унизительно. Но куда идти? Другого выхода не было.

Они двинулись по разрушенным улицам. Шаги Халла были тяжелыми и ритмичными, шаги Элис – лёгкими и быстрыми. Вокруг них, среди стонущих зданий и молчаливых теней, мелькали другие чумные фигуры. Некоторые из них останавливались, вглядывались в них, перешёптывались за масками. Мортис чувствовал их взгляды – осуждающие, брезгливые, полные непонимания.

Мир был разорен. И он, Мортис Дэ Мори, теперь стал частью его странного, искажённого нового порядка. Частью мира, что должен был исправить свои ошибки, но сначала погрузиться ещё глубже в хаос.