Московские

Без животных, пожалуйста

— Как это понимать? — пришло сообщение на телефон Эллы. Интернет в тоннеле подвисал, сообщения предательски не отправлялись. Элла порылась в банковских отправлениях.

«Не забыла ли на день бобрихе отослать?» — беспокоилась девушка. Поезд добрался до нужной станции, появилась, наконец-то, связь, и в чат прилетела фотография окна.

Элла приблизила изображение, но по рыжему пятну и без того стало ясно, в чем дело.

Маргарита Жбанчикова, владелица арендной квартиры на Фестивальной улице, этим холодным декабрьским вечером навещала подругу. По пути домой, когда над Москвой уже смеркалось, а фонари подали тоскливый желтый свет, ей позвонил Дмитрий Гробштейнберг, сосед по подъезду, живущий над сдаваемой квартирой.

Голос у Гробштейнберга звучал отчаянно:

— Милая моя Рита, заклинаю вас, избавьте меня от этой трагедии! Кошачий вой сведет меня в могилу. Утром ещё тишина, но когда её хозяйка соблаговолит выбраться из квартиры, случается свирепая резня голосом!

— Дмитрий Аркадьевич, как это понимать? — спросила испуганная Маргарита.

— Мяу! Мяу! Мяу-мяу-мяу! Мя-я-я-у! Мяу-мяу! — кричал в трубку Гробштейнберг. — С меня довольно, милая, разберитесь со своей квартиранткой.

— Но у неё же нет никаких животных. Всё оговорено по договору.

— Не будьте дурочкой, — оскорбительно сказал Гробштейнберг и прекратил разговор.

Вера Яковлева, подруга, к которой приходила в гости Маргарита, порекомендовала сходить и проведать, раз случай подвернулся.

— Так я ключ запасной забыла дома. А может, она уже вернулась и откроет сама?

— Может, вполне может. Пошли.

У подъезда стоял Гробштейнберг, взъерошенный и весь вне себя. Из ноздрей у него шёл пар, как у коня. Он протяжно курил сигарету, стоя рядом с желто-зелёной урной, наблюдал за самолётами, идущими на посадку. Увидев Маргариту с Верой, он удивился; на лице разыгралось смущение.

— Простите. Простите меня, злого зверя, — сказал он виновато. Всем телом, казалось, он сжимался в ту же минуту. — Но этот зверь! Он настоящий ренегат! Никакого покоя, а вы знаете, какая трудоемкая, ответственная и опасная у меня работа. Знаете! И ничего не делаете!

— Как это понимать? — спросила Жбанчикова, снимая перчатки с рук.

— Вот, глядите сами! — Гробштейнберг указал пальцем на окно квартиры Жбанчиковой.

Было видно, как свет из прихожей падал в одну из малых комнат, как тускло освещались предметы обихода, как белая ваза утонченно расплывалась, словно свеча, на подоконнике. И совсем рядом с ней сидел самый настоящий, натуральный кот, причем, настолько ярко-рыжего окраса, что казалось, пламя из свечи прыгнуло и зажило своей жизнью.

Маргарита Жбанчикова уперлась смертельным взглядом в кота. Кот, однако, заметил провокацию в свой адрес, невозмутимо и сурово глядел на женщину, свысока насупившись.

— Ух ты, какой огонёк! — улыбнулась Вера. Заметив настрой у подруги, она решила затихнуть. — И что дальше? Пошли внутрь, я уже замёрзла до костей.

— Пойдем, пойдем, дамы! - Гробштейнберг, видимо, почувствовал скорую расправу над пушистым разбойником, развеселел и бросил окурок в урну.

— Погоди минуту… — Жбанчикова навела камеру телефона на окно, сделала фотографию и принялась на ходу писать квартирантке.

Консьерж Леонид смотрел в маленький телевизор, иногда разговаривая сам с собой. Шла ударная передача, в такие моменты он не любил, чтобы его отвлекали по пустякам. В окошко постучалась женская рука, консьерж занедовольничал, лениво приоткрыл и спросил:

— Кто там? По какому поводу?

— Товарищ Марейчев, привет вам. Где запасной ключ от моей квартиры?

— О, какие люди, какие люди! Ключа вашего у меня нет давно. Вы забыли, видать, как отдали Элле, квартирантке своей.

— А она не приходила ещё?

На лице Марейчева в секундном молчании, повисшем после вопроса, разыгралось изумление: «Я что, пастух в подъезде?»

Жбанчикова чертыхнулась.

— И что же дальше? Нужно же как-нибудь разрешить эту катастрофу, необходимо восстановить устойчивый баланс…

— Прекратите, Дмитрий Аркадьевич, я не в духе.

— Что уж, дух у вас и правда не тот… — сказал Гробштейнберг, почувствовав прокуренным носом знакомый запах от шампанского.

На подобное замечание Жбанчикова лишь злобно огрызнулась и двинулась пешком на третий этаж. В злопыхании она зазвонила в звонок, раза четыре-пять, а может и больше; затем забила ладонью по двери, и гулкое эхо расходилось по подъезду. Вера просила подождать, Гробштейнберг требовал ускорять, а из-за двери едва послышалось вопросительное «мяу?».

От нахлынувшей жары Жбанчикова сбросила пальто, развязала платок и уперлась спиной в стену, ожидая.

Простояли в ожидании чуть больше двадцати минут. Вера пробовала разбавить тучу чем-то приятным, но в голове у Жбанчиковой происходил чудовищный разнос. Она представляла себе квартиру с изорванными обоями, поцарапанной мебелью и помеченными углами, с кошачьим наполнителем на полу и густым, как тополиный пух, слоем кошачьей шерсти всюду, где только можно, что ей придется ходить по нему словно по минному полю, и в сумке трагически не остался антигистамин.

Падал ночью снег

Студент-​​второкурсник Востриков, изрядно пересидевший у московских друзей, нервно стучал носком ботинка по двери вагона.

«Ну давай же, быстрее, что ты ползешь? - возмущался он. - Машинист, уснул ты, что ли?»

Поезд, шумный, старый и почти пустой, предательски медлил. До часу ночи осталось всего ничего, последний автобус вот-​​вот подкатит к остановке, телефон сел и уже не вызвать такси.

Вострикову не повезло дважды.

Сначала он проглядел маршрут первого поезда. В тепле хмельное настроение, накопленное благодаря посиделке в душевной компании, его расслабило окончательно. Он уснул, а спустя время внезапно очнулся на конечной.

- Мальчик, выходим! - дежурная станции тронула его колено ручным диском. - Поторапливаемся, на выход!

- Уже на Домодедовской?

- На Каховской.

- Ах ты ж!

Выбежав из вагона, Востриков ринулся через переход, вернулся обратно до Каширской, прождал семь минут и наконец-​​то поехал в нужном направлении; но теперь попался долгий, противный, вечно тормозящий, стопорящийся в перегоне поезд, и студенту казалось, что всё сейчас запланировано против него. Царицыно он встречал отчаявшимся.

На остановке было пусто. Машины на дороге утопали в снежной каше, издалека ползла мигающая оранжевым техничка, сметающая сугробы. Востриков понуро глядел на проезжающих мимо, чертыхаясь от того, что так опрометчиво загулял.

«Черт бы меня побрал c этой посиделкой, придется грести часа два в мокрой пороше до родного пустыря, - студент поворачивал голову в сторону Бирюлево. Нет ни намека на автобус. - И хоть бы один человек появился, хоть бы один помог!»

Послышались три голоса: один мужской, громкий, с компанейским задором, второй тоже принадлежал парню, но более степенному, третий голос был женским - звонким, счастливым, колокольчатым.

- Да не будет уже бусика, всё, звони в такси! - девушка смеялась, и смех её напоминал игру маленьких колокольчиков. Она на ходу сняла варежку и слепила снежок. Шарик влетел в голову громкоголосого.

- Ну, зараза, берегись у меня! А-​​а-а-а! - прокричал парень, метая в отместку. Один за другим снежки попадали в тело второго парня, который, по-​​видимому, таких игр не одобрял, но галантно позволял прикрываться собой.

- И что ты не звонишь? - спросила девушка. - Не нужно ждать, хочу домой.

Парень, что вёл себя тише, поднял указательный палец вверх («Погоди!»), тыча в телефон. К нему со спины подобрался компанейский, прочел написанное на экране:

- Через минуту к нам подъедет Шарифчон!

- Ура! - крикнула девушка, подняла снег и бросила его в друзей.

Востриков всё это время молча наблюдал. «Попросить или не попросить?», размышлял он. Белая Kia, как и обещано, подъехала через минуту. Тот, что с задором, посмотрел на студента.

- Простите, - Востриков, внезапно застеснявшись, чуть приоткрыл рот.

- Ты автобус ждешь? - задористый улыбался.

- Не жди ты его! Всё, бусик не придет! - девушка открыла дверь.

- Тебе куда?

- В Бирюлево.

- Садись к нам! Ира, ты как? - предложил задористый.

- Давай к нам! Садись, все влезем! - поддержала Ира.

Востриков сел сзади, рядом с компанейским парнем и девушкой; спереди, читая что-​​то в своем телефоне, расположился спокойный. Машина тронулась, остановка исчезла из виду, вскоре они обогнали техничку, всё так же медленно сгребавшую сугробы на обочину. Ира бесконечно шутила и часто трогала за плечо впереди сидящего, задорный парень говорил какие-​​то пошлости, за что получал от Иры по лбу. В салоне пахло духами. Шарифчон рулил.

- Только у меня налички нет, - мягко, с тоном виноватого произнес Востриков. - Скажите номер, я зайду домой и перешлю на карту.

Задорный парень, приподняв с бровей шапку, натянутую в шутку Ирой, ответил студенту:

- Да так! При случае сочтемся!

Востриков, помолчав секунду, поблагодарил, отвернулся к своему окну. Дальше он ехал молча.

«Вот так фортануло», - сказал себе студент. От неожиданной положительной развязки он снова ожил, прогрелся, чуточку поплыл, даже захотелось подпевать с компанией «I don’t wanna live forever». - «И не пришлось шлепать по сугробам. И за бесплатно! Да я не знаю, завалялась ли у меня на карточке хоть лишняя тысяча… Интересно, я такой же отзывчивый или нет?»

Вострикову пришлось сильно напрячься, пытаясь вспомнить, когда в последний раз он кому-​​то безвозмездно помогал.

Приехали. Таксист выбросил всех на Донбасской.

- Ну, бывай! - сказал весельчак, взял под руку Иру и молчаливого друга, вместе с ними нырнув во внутренние дворы. Идти Вострикову до общежития - пять минут неспешным шагом. Но зато с каким удовольствием, с какой легкой походкой, подумал он.

Пройдя десять метров, он ощутил внезапную потребность обернуться.

Троицы не было.

- К чему это? - спросил Востриков. - Может, догнать, поблагодарить?

Но троицы не было видно. Постояв, студент отправился в путь.

Ночь московская светла всегда: мириады разных фонарей, окон и вывесок красят городской небосвод в буроватый, искрасно черноватый цвет. Востриков подошел к подъезду общежития, двенадцатиэтажному дому, и сосчитал десять горящих люстр. Кто-​​то из раскрытой форточки пускал белоснежные вейповые облачка.

Удачная встреча и помощь от незнакомых, простых, улыбчивых, таких же весёлых, как он сейчас, людей, взбудоражили Вострикова. Домой сразу заходить не желалось, а нужда не требовала выйти наружу. Пошли в голову мысли, самые разные, ностальгические и сегодняшние, и все яркие и жизнерадостные; Вострикову отчего-​​то захотелось курить.

Стояла изумительная погода, безветрие и добрый, щадящий декабрьский минус. Горела предвосхищающая цифра 2017.

- Хорошо! - воскликнул Востриков, и выпустил дымок в небо.

Звезды горели тускло, мягко, от светового шума они покрылись пеленой. Но почему все эти авроры, альфы, беты и омеги закрываются от горожан? Московские звезды, то ли сверху познавшие что-​​то, то ли предсказавшие нечто, как испуганные дети принялись закутываться в одеяла, сначала в тонкую завесу, а потом в плотные облака: «Подальше, поглубже! Брысь, уходи, монстр, чур не меня!»