Негромкий писк, доносящийся откуда-то извне, сумел привлечь моё внимание. Я увидела маленького пернатого воробушка, что весьма уютно пристроился по ту сторону прозрачного толстого окна. Чудная, маленькая птичка. Он вылупился на меня своими чёрными глазами-бусинами, в которых отражался свет, но разглядеть в них что-либо ещё представлялось невозможным. Его перья такие крошечные и аккуратные, по окраске своей напоминающие молочный шоколад. Наверное, без этих перьев он был бы меньше ещё раза в два. Я смотрю на него, он смотрит на меня. Игра в гляделки. Впервые играю с птицей. Чисто из-за чувства откровенной скуки, что нахлынуло на меня в это субботнее утро со страшной силой.
Кстати, стоит отметить, что это субботнее утро выдалось на удивление теплым. Именно на удивление, потому что такую погоду застать в городе, в котором я живу – возможность очень редкая. Обычно Питер буквально купается в дождевых потоках, используя их как душ и воду для питья. А сегодня – солнце... Его золотистый круг величественно возвышается над не столь большим холмом в Парке Трёхсотлетия. Я, не контролируя своих действий, касаюсь стекла ещё и указательным пальцем правой руки, чем очевидно и заставляю бедное животное вздрогнуть. Тот аж весь насторожился, враждебно ощетинив свои перья, словно бы те являлись бронёй, способной его хоть как-то защитить. Быть может, малыш действительно думает так. Конечно же, я не собираюсь нападать на него или вредить ему ещё каким-либо образом. Однако воробушек, судя по всему, не желая верить моему тёплому дружелюбному взгляду, гласящему извинение и предлагающему перемирие, тут же вспорхнул и исчез в бескрайнем голубом небе, так быстро, словно никогда прежде тут не появлялся. Вздыхаю. Ловлю себя на мысли о том, что сейчас больше всего на свете хотела бы оказаться снаружи, прогуляться по парку под лучами утреннего солнца.
Наверное, здорово быть воробьём. Умеешь летать, можешь смотреть сверху вниз на других людей, маленьких и немного неловких, жить простой беззаботной жизнью, в обязанности которой входит по большей части только поиск червей для собственного пропитания. Никаких забот, никаких обязательств, только полная свобода действий.
Внезапно я слышу чьи-то шаги и отрываюсь от своих спонтанных мыслей. Точнее сказать, не шаги, а самый настоящий топот где-то в глубине коридора. Чьи-то босые ноги безжалостно скачут по голому полу, от чего вздрагиваю теперь уже я. Звук становится громче, и я понимаю, что неизвестный человек направляется в мою сторону.
– Лада, ну где ты торчишь? – дверь со скрипом отворяется, и в комнату просовывается рыжая голова моего брата Максима. Пара бирюзовых глаз с любопытством исследует помещение, словно бы я была чем-то маленьким, чего нельзя обнаружить сразу; как вдруг их взгляд, наконец, останавливается на мне. – Идём уже, все ждут только тебя!
– Да, я иду.
Я спрыгиваю с кровати и надеваю неприметно серые, но чрезвычайно мягкие и удобные домашние тапочки. Что-то я действительно слишком размечталась. Даже не заметила, как раннее-раннее утро, когда солнце ещё только сонно поднималось над линией горизонта, перетекло в более позднее, как все остальные родственники давно покинули свои постели и собрались внизу, как я осталась совершенно одна. Выхожу вслед за Максом и направляюсь в сторону ванной, игнорируя небольшую ломоту в теле. Мне стоит поторопиться, если я не хочу пропустить завтрак, а я этого уж точно не хочу.
В этой жизни вообще очень многое, что чрезвычайно важно вовремя понять, зависит от времени. Я научилась понимать это с тех пор, как моя семья неожиданно увеличилась, а жилплощадь осталась прежней. В зависимости от того, как человек распоряжается своим временем, будет складываться его дальнейшая судьба. Поэтому я стараюсь никогда не опаздывать. Меня немного удивил тот факт, что сегодня Макс пришёл торопить меня на завтрак. Он меня, а не я его. Обычно всё в точности да наоборот. Обычно я никак не могу заставить его подняться с постели, после того, как он всю ночь рассказывал смешные истории и различные страшилки своей младшей сестрице, живущей с ним в одной комнате.
К слову, с Максом мы общаемся уже очень давно – практически всю жизнь. Но живём вместе только последние четыре года. Не скажу, что я была не рада переселению в мой дом двоюродного брата, но произошло это действительно так – неожиданно для всех, начиная с меня, заканчивая им самим. «Такова была воля обстоятельств,» — невинно отшучивался он в отцовской манере, хотя на самом деле в произошедшем не было ничего смешного.
Но обо всём по порядку.
Давным-давно в семье Фроловых появилось три ребёнка. Самым старшим и единственным сыном оказался Дмитрий Сергеевич Фролов, после которого через три года на свет пришл сестрица Анна. Счастливые родители не могли нарадоваться на своих дружно растущих детей; предполагался счастливый конец. Но только родившаяся ещё через пару лет дочь Ирина поставила эту точку – яркую финальную точку. Из всех троих она была самой жизнерадостной и активной, как и надлежало младшему ребёнку в семье. Росли дружно, в обиду друг друга не давали; девочки – настоящие красавицы, старший сын – правая рука родителей и их главная опора во всём без преувеличений. Жизни всех троих сложились удачно. Дмитрий Сергеевич Фролов, мой отец, женился на моей матери, Королёвой Дарье Андреевне, самым первым. Легко сумела найти себе мужа и моя тётушка Анна – ещё в студенческие годы однокурсник Тоша Зайцев покорил её сердце. По окончанию учёбы – вуаля! – здравствуй разгульная свадьба! Тётя Ира женщина тоже была далеко не промах… Характер у неё бойкий, цепкий, взрывной. Вышла замуж она в девятнадцать – практически в нынешние мои годы , следует отметить! Её муж, Фёдор Мазур, имел некогда в распоряжении собственный ресторанчик. Вот так и жили: три семьи, по сути, являющиеся одной целой семьёй, в доброте и здравии.
Дядя и младшая тётя приезжали очень часто – на всех каникулах и не только. Мой кузен Максим казался мне родным братом – мы, можно сказать, ровесники, если не считать разницы чуть меньше чем в половину года. Родители улыбчиво заверяли, что мы, вообще-то, с младенческих лет так крепко дружны. Были ещё Катя – младшая сестра Макса, — и Оля – дочь тёти Анны и дяди Антона, самая младшая во всей нашей семейке. Жили в Питере мы и семья Макса, но в разных районах. Так взрослых жестоко разделила необходимость работать в разных местах. А вот тётя Анна с дядей Антоном жили в Ленинградской области, чуть подальше, в небольшом городке Кингисеппе, и приезжали только и исключительно летом. Их дочь, мою кузину Олю, я видела мало, но я её хотя бы помнила. Сама Оля была такой маленькой, когда нам выпала последняя наша встреча, что совершенно ясно почему знала обо мне толком лишь моё имя и то, что я её старшая кузина из Питера. Но ведь у нас целая жизнь ещё была впереди, не так ли?
Резко распахиваю глаза и принимаю сидячее положение на кровати, будто бы меня откинуло пружиной. Впрочем, я тут же пожалела об этом своём необдуманном действии: в голове оно отдалось ужасной болью, и я невольно хватаюсь за неё, как будто бы это могло каким-либо образом помочь мне справиться с мерзкими ощущениями. Да уж, чувства совсем не из приятных. В глазах поначалу темнеет, после чего эти противные чёрные пятна пчелиным роем начинают рассеиваться во всевозможные стороны или просто бесследно исчезают, оставив после себя лишь лёгкое размытие. Требуется несколько секунд, чтобы зрение наконец-таки пришло в норму. Белые стены, белый пол, белое постельное бельё... Первый вопрос, посетивший моё сознание – "Где я?". Второй – "Что я здесь делаю?". Следует отметить, что оба вопроса настигли меня практически в одно и то же время с ничтожной разницей в миллисекундах.
Оглядываюсь ещё раз. Белый потолок. Белые стены. Белый пол. Белое постельное бельё. Кажется, я начинаю понимать... Воспоминания медленно всплывают, воссоздавая в голове искусственную кино-сцену.
Эти чувства невозможно забыть. Отчаяние. Страх. Агония перед подступающей смертью. Ты знаешь, что вот-вот умрёшь, но ничего не можешь поделать с этим, так же как и с чёртовым телом, которое напрочь отказывается двигаться вперёд. Всё темнеет, усталость не позволяет даже распахнуть слипшихся глаз. Усталость такая, словно ты только-только вернулся домой после тяжёлого рабочего дня (мой отец много работал и достаточно часто возвращался домой поздним вечером в подобном состоянии), и тело уже физически не подчиняется командам головного мозга. Ты просто лежишь, словно камень, словно вещь, выброшенная прочь и больше никому на этом свете не нужная. И вдруг чувствуешь прикосновения... Я отчётливо помню, как появились маги и как подняли меня на руки, хотя моё сознание на тот момент уже висело где-то на волоске. Тонкая грань между реальностью и миром вечного сна. Я их не видела, но зато чувствовала очень отчётливо. Откуда я тогда знаю, что это были именно маги? Что ж… А кто ещё мог? Руки, подхватившие меня с такой поражающей лёгкостью, были довольно крепкими и подготовленными будто специально для того, чтобы носить девушек. Это чувствовалось даже по тому, с какой скоростью меня подняли. Как какую-нибудь плюшевую игрушку, практически невесомую и потому лёгкую на подъём. Маги всегда появляются там, где появляются демоны. Словно огонь и вода, живущие в постоянной борьбе друг с другом – где появляется один, там всегда появляется и второй, но только и исключительно для того, чтобы изничтожить своего соперника. Как вода тушит огонь, так маги побеждают демонов. Это неизменно. Маги всегда побеждают, единственное, что в результате этих стычек постоянно меняется количество жертв. Маги, невинные люди рискуют остаться без дома, семьи, души и даже жизни. Это ужасно. Постоянно жить с этим чувством напряжения, не дающим вдохнуть полной грудью.
Да, жизнь в городе протекает своим чередом, в целом, по обыкновенному: люди учатся, работают, развлекаются, так же, как и всегда. Так же, как десятки лет тому назад, когда демоны не появились вновь на Земле. Но теперь они опять вторглись в нашу жизнь, в наши повседневные дела и обязанности, бесцельно и беспардонно, словно стая вредоносных тараканов. И нет такого средства, которое избавило бы нашу территорию от демонов, как средство от насекомых избавляет от тараканов. Единственное эффективное средство против демонов – война. И люди сражаются. Все, кто обладает магией, кто способен с ними сражаться.
В остальном жизнь в Петербурге протекает по-обычному. К нам даже приезжают туристы, преимущественно на каникулах, из других городов и даже других стран. Наш город всегда завлекал, завлекает и будет завлекать своим королевским величием, изящным превосходством, и никакая зараза не сможет этому препятствовать. Иногда мне кажется, что наш русский народ реально не сломать ничем.
Правда, такая ситуация не только в нашем городе. С возвращением демонов приходится мириться людям по всему миру. Простым людям, отчаянно пытающимся сохранить своё существование и жить дальше, несмотря на всё, что происходит.
А вот если ты родился магом, твоя судьба, можно сказать, предрешена. Защищать людей, излечивать раны и тяжёлые болезни – неизвестно, что из этого достанется тебе, но выбор не велик. Врачом или солдатом, ты будешь служить своему городу. Стране. Человечеству. Это может прозвучать несправедливо, но что ещё остаётся делать существам, чьё существование находится на грани? Лучше принести в жертву несколько жизней, чем несколько тысяч. Такова политическая точка зрения. Получается, я должна радоваться, что родилась обычным человеком? Даже не знаю… Если честно, я была бы совсем не против родиться и магом: поступить в Магическую Академию, а затем стать и полноправным членом Организации; сражаться с этими тварями из Ада за право существования людей. Звучит так круто. Прямо по-геройски. И не надо ничего решать.
Мои мысли рассеиваются, когда дверь открывается со щелчком. Я машинально поворачиваю голову к источнику звука. Сначала в поле зрения попадает пара голубых глаз, а затем уже я обнаруживаю овальное лицо с аккуратными и даже привлекательными чертами. Девушка. Молоденькая медсестричка. Её короткие волосы, постриженные под каре, имели такой же оттенок, как и её белоснежный халат. Она просовывает голову в палату — замечает, что я пришла в себя, и теперь уже нарисовывается полностью.
– Ты очнулась. Как самочувствие?
У этой медсестры очень нежный и успокаивающий голос. Она заходит внутрь с подносом в руках, и я чувствую довольно аппетитный аромат, очевидно, какой-то еды, вызвавший активность в желудке. Девушка немного мнётся у входа, прежде чем дойти наконец до меня и поставить поднос на близстоящую тумбочку. Я бы сказала, она привлекательна и очень даже мила внешне, но чересчур скромна. Невинная овечка с излишней стеснительностью. Почему-то она мне представляется одной из тех девушек-паинек, которые не ходят на тусовки или дискотеки, возвращаются домой не позже одиннадцати и всё свободное время своё проводят за книгами, учёбой или работой, вообще, получается, не имея никакого свободного времени. Но внешне она мила. Может, у неё даже есть молодой человек. Удивительно, как много говорит о человеке его внешность! Не спорю, часто она бывает обманчива, но ведь именно она создаёт то самое первое впечатление, такое сильное и крайне необходимое.
– Ну и на кой чёрт ты увязался со мной?
Я знаю, что спрашиваю уже не в первый раз, но толкового ответа до сих пор не получила. Он идёт рядом со мной, немного вприпрыжку, напевает себе под нос какую-то простенькую незатейливую мелодию и совсем не торопится удовлетворять меня ответом. Я не понимаю: то ли Макс действительно не расслышал моего вопроса из-за своего сольного концерта, то ли он так старательно игнорирует меня и все мои попытки до него достучаться.
Но наконец он поворачивается ко мне.
– Я тоже хочу поучаствовать. Если это поможет семье и другим, то почему нет?
Он беззаботно пожимает худыми плечами и так же беззаботно улыбается.
– Это опасно! Никто не знает, к чему приведут эти испытания!
– Но ты же участвуешь, – он словно бы прижимает меня к стене, не оставляя ни единой возможности к сопротивлению.
Как Я уже упоминала, ещё в детстве мы с Максом очень хорошо ладили. Он часто приезжал ко мне, иногда и я приезжала к нему. У него было всё. Совместные завтраки, обеды, ужины. Прогулки. С недавних пор – поход в одну и ту же школу. Тихие беседы в спальне посреди ночи, воспроизводимые практически неслышным шёпотом, чтобы родители не поймали нас за столь страшным преступлением. Всегда вместе. Это уже вошло в привычку. Мы просто не представляем своей жизни без поддержки друг друга, ровно так же, как без воздуха или воды – поверьте, не пустые слова.
Безусловно, это прекрасно. Мы были счастливы тому, что есть друг у друга. Но я не хочу, чтобы Макс шёл за мной сейчас. Своей жизнью ради других я рисковать готова, но жизнью брата – ни за что. Как долго я уговаривала на это родителей! Мать была категорически против, и кое-где пришлось немного схитрить: я сказала, что это неопасно, что рядом со мной будут маги-лекари (на самом деле, я очень хочу, чтобы это оказалось так). И, хей, это же идеальный способ обустроить моё будущее! Работа оплачиваемая, плюс денежное вознаграждение за эксперимент и квартира в центре Питера, рядом с Организацией. Ну разве не круто? В конечном счёте мне удалось убедить папу, ну а дальше и всех остальных. Неужто Макс тоже сумел?
Открываю рот и хочу ещё что-то сказать, но из горла не вырывается ни слова. Потому мы продолжаем идти. Некоторые прохожие косятся нас, с подозрением сощуривая глаза, а некоторые и вовсе держатся стороной. Эти взгляды, прикованные в том числе и ко мне, я чувствую замечательно. Пристыженно опускаю голову под их тяжестью и смотрю на собственные ноги, на то, как они медленно, неторопливо, словно с каждым совершённым шагом только замедляясь, ступают по неровному асфальту. Я не могу сказать, что сильно завишу от чужого мнения, но когда взгляды всей округи устремлены на тебя (причём, эти взгляды явно недовольные и недоброжелательные), ты начнёшь чувствовать свою вину даже за то, в чём от роду не был виновен. А вот Максиму хоть бы хны. Идёт, поёт, словно не замечает никого вокруг себя, словно является героем какого-то комедийного сериала, на которого люди и должны смотреть и осуждать которого имеют полное право.
– Врежешься в кого-нибудь.
– Не врежусь. Я смотрю куда иду.
– Всё равно, перестань. Мы же на улице.
Но Макс меня не слушается. Мы уже подходим к зданию Организации: остаётся всего пару десятков метров. Высокое, видное здание, голубой вышкой уходящее в пасмурное небо и теряющееся в его серых облаках. Этажей тут будто как минимум штук сто, но я никогда не считала. Окна выходят в обе стороны и имеют прямоугольную форму, как и окна любой другой многоэтажки, и только размеры выдавали всю реальную важность и незаменимость этого здания. Конечно, он не настолько высокий, как Лахта-Центр, но очень сильно выделяется на фоне окружающей местности и близстоящих зданий, которые казались клопами по сравнению с ним. Чего уж говорить о самих людях. Интересно, для чего столько кабинетов?
– Какая громадина! – восхищённо всплёскивает руками Макс, выражая всё своё восхищение и удивление в одном жесте.
Высота здания действительно поражает, причём, из-за скопления облаков оно кажется даже ещё гораздо более высоким, чем есть на самом деле. Возможно, будет дождь, поэтому хотелось бы добраться до Организации раньше, чем ненастная погода настигнет нас.
Нам везёт: мы успеваем дойти ровно к тому моменту, как начинает моросить. Внезапно я понимаю, что не могу ступить больше ни шагу. Словно я попала в какую-нибудь парализующую зону, или же стала экспериментальной жертвой колдуна, практикующего заклинание обездвиживания. Волнение захватило власть над разумом и телом. Я буквально не могу сдвинуться с места. За этим шагом последуют иные, незнакомые лица, а после… Что будет после? Наверное, какая-нибудь огромная лаборатория с устрашающими белыми стенами, душащая идеальной белизной, кучей пробирок, шприцов и прочей научной лабуды. Или, ещё того уже, какой-нибудь тёмный сырой подвал, в котором испытуемые уж точно не смогут никому навредить… Нет, вот это уже бред.
– Ты идёшь?
Голос Максима выводит меня из транса. Он стоит впереди и смотрит в мою сторону, очевидно, дожидаясь меня саму. Я сглатываю, делаю усилие и шагаю вперёд. Иду медленно, всё ещё неуверенно, сердце в груди отбарабанивает скорый ритм. Вблизи здание оказывается ещё более огромным, своей мощностью словно придавливает меня к твёрдому асфальту. Он так надменно возвышается к бескрайнему небосводу, словно бы насмехаясь надо мной и всеми людьми, проходящими мимо.
Возле башни, по обе её стороны, стоят рослые мужчины в тёмной мешковатой форме. Скорее всего, охранники. Кажется, они замечают меня ещё до того, как я появляюсь в их поле зрения, ведь их взгляды тут же оказываются обращены ко мне. Сердце вновь стремится вырваться из груди, но я беру себя в руки и подхожу ближе.
– Здравствуйте. Мы добровольцы, – говорю я, стараясь сделать голос как можно более жёстким и уверенным. Кажется, у меня неплохо выходит, вот только лица охранников после моих слов принимают удивлённый и недоверчивый вид. Брови над тёмными глазами, глядящими с равнодушием, немного приподнимаются вверх. Не верят?
Вокруг такая темнота – хоть глаз выколи. Никогда не понимала прикол этой фразы: если выколоть глаз, то уж тем более ничего не увидишь, а здесь и с нормальным зрением – та же песня. Будто и правда глаза лишили. Не знаю, есть ли поблизости что-либо или кто-либо, но если это и так, то я об этом, похоже, не узнаю в ближайшие минуты. Не могу сделать и шага. Может, мне насильно завязали глаза и заставили идти по тонкому канату?
Почему я тогда не падаю?
Признаюсь, мне страшно. Я никогда не замечала за собой страха темноты или клаустрофобии, что могли бы выявиться во время игры в прятки, но вот одиночество – штука страшная. Страшная и безжалостная. От осознания, что я абсолютно одна здесь, что поблизости нету никого и ничего, тело прошибает мертвецким холодом. Ни звука, ни запаха.
Неужели я правда мертва? Неужели это и есть она – загробная жизнь?
Я никогда особо не задумывалась о том, что ждёт меня после конца. В жизни бы ещё для начала разобраться, а потом уже думать о смерти, если уж совсем не на что будет растрачивать свободное время. Но многие имеют на этот счёт разные предположения, основанные, правда, неизвестно на чём. Вероятно, они просто не хотят верить, что жизнь когда-нибудь закончится раз и навсегда, что когда-нибудь им придётся расстаться с самым ценным, что они имеют или имели когда-либо. Некоторые считают, что после смерти они попадут в Рай или Ад, – в зависимости от их характера, поведения и поступков за отведённое время – станут демонами или же ангелами. Но я не верю, что люди, пусть и далеко не самые хорошие, которым было судьбой предрешено оказаться после смерти в Аду, могли бы нападать на точно таких же людей, какими они сами когда-то являлись. Иные думают, будто души умерших становятся призраками, вечно блуждающими по нашему миру и наблюдающими за всем и вся. Кто-то и вовсе не верит в гипотезу о так называемой загробной жизни. Но вот я, стою сейчас здесь, вроде бы не живая, но и не мёртвая. Тихо, словно в пустоши. Я чувствую себя обнажённой, но нет, даже одежда на месте. Моя красная тонкая куртка, узкие джинсы, моя белая футболка, жёлтые носки с вышитыми на них мини-арбузами и красные кеды.
Нет, всё не могло так закончиться.
Разумеется, я знала, на что иду, когда забирала справку из рук лечащего врача. Я знала, каковы риски и возможные последствия, когда открывала дверь в нужный кабинет. Я всё это знала, но желание быть полезной, сделать что-то невообразимое и, наверное, безысходность подтолкнули меня к решительным действиям. Хотела стать героем, почему-то решив, что в таком случае само небо меня благословит за мою невероятно бескорыстную душу и пощадит меня. Был также и страх, который оказался побеждён шилом в одном месте. Может быть, меня и запомнят героем, но чувство паники и подкатывающей истерики факт того не способен изменить никак.
Люди не хотят умирать.
Я не хочу умирать.
Перед глазами вспыхивает яркий свет, заставивший глаза автоматически зажмуриться, а ноги – сделать шаг назад. Как оказывается, никакой пропасти позади меня нет, а есть то-то вполне твёрдое, как прозрачное стекло, которое, собственно, и не видно из-за его прозрачности. Спустя секунд десять я вновь открываю глаза и обнаруживаю... Огонёк. Да, это самый настоящий огонь, самое настоящее пламя, полыхающее перед моими глазами. Самосохранение должно, по сути, заставить меня двинуться назад, однако я не делаю этого.
Тепло.
Тепло и приятно, словно огонь не рядом с моей щекой, а чуть поодаль, в заточении кругом выложенных камней, полыхает маленьким ярким костром. Огонь не обжигает кожу, а приятно ласкает её своими прикосновениями. Это возможно? В реальном мире – точно нет. Даже если это очень странный сон, я не хочу просыпаться прямо сейчас, пока у меня ещё есть возможность подольше насладиться приятными ощущениями.
Только я ловлю себя на этой мысли, как огонёк внезапно разгорается сильнее. Ещё, и ещё больше, как вдруг вокруг меня разгорается самый настоящий… Пожар?! Огонь вновь не обжигает меня – очень странным образом разгорается лишь вокруг, заключая меня в центр своеобразного костра.
Что, чёрт возьми, происходит?!
Воспоминания о недавнем пожаре вновь возникли в моей памяти. Волна тревоги топит меня с головой, я изо всех сил стараюсь сопротивляться её ударному течению, стараюсь не захлебнуться в ней. Эти впечатления слишком ещё свежи, чтобы позабыть о трагедии.
Огонь полыхал, полыхал и полыхал, но никоим образом не задевал меня. Становится жарко... Я хочу выбраться отсюда, но не представляю как. Есть ли отсюда выход? А если это Ад, но не тот, где обитают демоны, а именно человеческая теория о загробной жизни, и теперь мне предстоит расплатиться за все мои грехи, совершённые мною при жизни?
Паника. Страх. Агония. Как же недавно это было, и вот снова я ощущаю свежий прилив смеси этих чувств.
Распахнув глаза резко подскакиваю, ртом пытаясь ухватить как можно больше воздуха. От страха перехватило дыхание. Я обнаруживаю, что лежу на твёрдоватой койке, и сверху надо мной нависают лица Тамары Львовны и Шрама.
– Проснулась! А Вы волновались напрасно! – весело и бодро заявляет демон, обращаясь к директору. Я всё ещё лежала, пытаясь немного успокоить сердцебиение и сбросить остатки кошмара.
– Как ты себя чувствуешь? – поинтересовалась Тамара Львовна. Она выглядела нервной.
– Более-менее.
Я приподнялась на локтях, когда постепенно сознание начинало приходить в норму, возвращаясь в реальный мир. Голова немного побаливала, словно на неё оседало что-то тяжёлое, но и это ощущение постепенно улетучивалось.
Шрам прожигал меня взглядом, от которого становилось не по себе.
– Что ты видела во сне, девонька?
Меня взбесило то, что он разговаривает со мной, будто со своей дочерью или близкой подругой, которую знает всю жизнь и потому имеет право называть схожим образом.
– Огонь, – ответила я, не показывая своего недовольства, поскольку сейчас и директор в том числе ожидала моего ответа. – Я видела огонь... Сначала он был маленьким, но потом превратился в пожар.
Тридцать первое марта, семь утра.
За окнами только начинало светать к тому моменту, как Вера успела умыться, наспех позавтракать бутербродами и подобрать наряд для выхода. Оставалось лишь нанести макияж – немного туши, чуть-чуть помады... Ей определённо удавалось идти в ногу со временем, а иногда и даже обходить его.
Девушка уже полностью готова, но вынуждена дожидаться Варю, которая, увы, далеко не так пунктуальна и собрана, как она сама, и совсем даже наоборот. Вера уверена почти полностью, что та ещё спит или в лучшем случае умывает лицо холодной водой после недавнего пробуждения. Большего ожидать от неё не стоит. Вздохнув, Ромашкина открывает чат с лучшей подругой и в спешке начинает строчить смс.
"Привет. Ты скоро?"
Спустя минуту сообщение всё ещё не прочитано. Вера гасит экран нажатием кнопки и откладывает телефон на туалетный столик, чтобы заплести волосы в аккуратный пучок с задней стороны головы. Волосы – то, чем Вера могла гордиться благодаря невероятно удачливым генам её матери. Пушистые и шелковистые, ко всему прочему сохранившие светлый окрас, так что на солнце поблёскивали золотом, тем не менее требовали постоянного тщательного ухода. Шампуни, маски, кондиционеры требовали как денег, так и времени. Зато волосы невероятно красиво смотрятся, будучи распущенными, однако Вера абсолютно всегда заплетает их, объясняя это тем, что густые пряди частенько лезут в лицо и то и дело спутываются между собой. Но и укорачивать причёску девушка вовсе не торопилась: гораздо привычнее и удобнее заплетать не слишком длинные и не слишком короткие волосы, по её личному мнению, хотя многие говорят, что каре подошло бы ей с большей вероятностью.
Образ был завершён ровно к десяти минутам восьмого. Одежда (белая блузка, недлинная жилетка бледно-персикового оттенка, чёрные брюки) была аккуратно поглажена, надета, застёгнута; вещи, предназначенные для пар (необходимая канцелярия, расчёска и противоаллергенные капли для носа) были сложены в сумку. Теперь оставалось лишь обуться, но перед этим дождаться сообщения от Вари.
Вера хватает телефон ровно тогда, когда он издаёт вибрацию. Новое уведомление – долгожданное сообщение от подруги.
"Я готова. Прости, что так долго. Сейчас буду выходить."
Девушка облегчённо выдыхает. Наконец со спокойной душой она может надеть туфли на невысокой платформе, возгрузить на плечо сумку и покинуть душную квартиру – душную не только из-за редкого проветривания, но и из-за отопления, которое было включено, хотя погода снаружи казалась не такой уж холодной. Удивительно, что на лестничной клетке она едва ли не сталкивается с Варей, тоже только что вышедшей в коридор.
– Не могу поверить, что вышла раньше тебя, – улыбается Степаненко, когда подходит к подруге ближе, чтобы обнять её.
– Я всё утро ждала, пока ты соберёшься и ответишь мне, – недовольно отзывается Вера, тем не менее принимая приглашение к объятиям, – если бы мы не были соседями по лестничной клетке, а жили бы в разных домах, я бы ни за что не стала торчать из-за тебя лишних пятнадцать минут.
В ответ Варя лишь усмехается. Её карие глаза смеются вместе с ней, но был в них и какой-то отголосок неловкости, стеснительности, как бы извиняющийся перед Верой. Хоть девушки и жили в одном доме и даже на одном этаже, Варя Степаненко всегда умудрялась опаздывать на их встречи. Это касается не только института: когда подруги запланировали совместный поход в кафе прошлым воскресным вечером, Вере пришлось ждать практически сорок минут, пока соберётся Варвара. Сама Ромашкина не опаздывала никогда и имела привычку собираться заранее, оставляя в запасе лишние минуты, а иногда и полчаса – как раз для того, чтобы Варя успела собраться.
– Прости. Долго не могла найти телефон.
Вера закатывает глаза. Подобного рода оправдания она слышит уже далеко не в первый раз, и не хочет даже разбираться в том, насколько они правдивы. Варя опоздала, и факт того неоспорим. Девушка также обращает своё внимание на причёску подруги – шоколадного оттенка локоны были завит
ы плойкой, на что всегда уходило не малое количество времени. Волосы Вари далеко не такие красивые от природы, как Верины, но выглядеть хорошо ей явно было необходимо. Губы накрашены красной помадой, гораздо более яркой, чем у Веры, на глазах аккуратные стрелки. Ромашкина подозревает, что раз Варя успела позаботиться о причёске и даже так искусно подвести глаза, на деле она торопилась совсем не так, как преподносила это в речи.
Солнце за окном яркое, но тёплым его назвать было бы решением довольно спешным. Холодный ветер дул в лицо, насмехаясь над людьми, купившимся на этот обман погоды. Вера поначалу даже пожалела, что не надела пальто – тоненький пиджак не очень-то согревал и был предназначен вовсе не для этого. Девушка удивлялась, как Варя могла спокойно идти в одной только блузке и коротенькой юбочке. Пока она мёрзнет в своих брюках, подруга скоро переставляет худые тонкие ножки в одних лишь капронах, без единого намёка на холод, словно сейчас на самом деле уже жаркое-жаркое лето. Она почти никогда не замерзала, и в этом, наверное, одно из её немногих преимуществ перед Верой.
Светловолосая уже не в первый раз задумалась о том, насколько же им повезло жить и учиться именно в Санкт-Петербурге. Живи они в маленьком городе в Ленинградской или какой другой области, где автобусы и маршрутки приходят лишь раз за определённое количество времени, с большей вероятностью пропускали бы нужный транспорт. Там, где важна каждая минута, Варе совсем не место. Наверное, метро было создано специально для таких людей, как она, которые никогда не успевают попасть на трамвай или автобус, сколько ты их не подгоняй. И ещё одно весьма удачное стечение обстоятельств заключается в том, что до ближайшей станции метро от дома девушек пешком добираться не более пяти минут, а с учётом заблаговременного выхода (Вера приучила Варю вставать за два часа до начала пар, так что даже с её нерасторопностью студентки поспевали относительно вовремя) этого вполне должно хватить, чтобы добраться до института и сохранить при этом немного свободного времени.