Мой бывший холоп

Часть 1. Глава 1

Смоленская губерния, август 1873 года

В ту пору, когда уже ничего не ждешь от уходящего лета, на помещиц Бахметьевых обрушились два важных известия. Первое было досадным и сулило одни неприятности. Но зато второе привело юную Александру и ее маменьку Любовь Даниловну в радостное волнение, от которого они были сами не свои.

Причиной явилось письмо брата Любови Даниловны, князя Новосельского, с которым они не общались двадцать четыре года – с тех пор, как Любовь Даниловна бежала из дома и обвенчалась с молодым провинциальным помещиком против отцовской воли. Князь Данила Петрович Новосельский не простил дочь и в порыве гнева завещал все свое состояние сыну. Возможно, старик бы и смягчился со временем, но, на беду, очень скоро умер. Роман Данилович же, под предлогом следования воле покойного отца, не пожелал делиться наследством. Просьбы Любови Даниловны выделить ей хотя бы небольшое приданое остались безответны.

И вот теперь, спустя четверть века, он вдруг захотел помириться. Впрочем, намерение князя не казалось таким уж удивительным. Роману Даниловичу было пятьдесят лет, и он не имел наследников. Его брак, заключенный в молодости по веленью отца, остался бездетным. Овдовев, князь не стал жениться вторично. Последние годы он вел беззаботную холостяцкую жизнь, заводя одну кратковременную интрижку за другой. Обо всем этом Любовь Даниловна узнавала от петербургской приятельницы. А брат не писал ей до нынешнего дня.

Письмо Романа Даниловича, занимавшее целых три страницы, было адресовано «драгоценной сестрице Любоньке». Князь горько сокрушался, что в свое время прервал с нею отношения, и выражал страстное желанье возобновить их. Заканчивалось письмо почтительной просьбой приехать в имение сестры, дабы примириться с ней, познакомиться с племянницей и обсудить переезд оной в Петербург.

«Недавно я узнал от приятеля, бывшего в Смоленске и видевшего Александру в театре, что она до сих пор не замужем. Это известие меня необычайно обрадовало. Я усмотрел в нем знак судьбы и возможность искупить свой грех перед тобою, любезная сестрица, – писал Новосельский. – Было бы огорчительно, если бы Александра, не имея хорошего приданого, вышла за какого-нибудь ничтожного человека. Однако, получив от меня приданое и перебравшись в столицу, она, конечно же, найдет достойную во всех отношениях партию…»

Прочитав пару раз письмо, Любовь Даниловна, ее свекровь Софья Аркадьевна и Александра принялись размышлять.

– Полагаю, мне нужно без промедления написать брату, – проговорила после короткого молчания Любовь Даниловна. – Чем раньше он получит ответ, тем скорее приедет сюда и… тем скорей все решится!

– Ты права, мама, – кивнула Александра. – Да, надо немедленно написать дядюшке и пригласить его к нам в Дубровицы. Познакомимся, начнем с ним общаться, а там… будет видно, что дальше!

Софья Аркадьевна скептически усмехнулась:

– Как легко и просто у вас все получается, голубушки мои! Немедленно пригласить, поскорей все решить… Значит ты, Люба, в одночасье простила брата, которого столько лет поминала недобрым словом, и готова помириться с этим подлецом?

– Но Роман вовсе не подлец! – возразила Любовь Даниловна. – Просто он неукоснительно следовал воле нашего отца, и потому все так нехорошо получилось.

– Да, неукоснительно следовал, как и полагается послушному сыну, – с сарказмом произнесла Софья Аркадьевна. – Тем более что ему это было выгодно: не пришлось делиться наследством с нежно любимой сестрой.

Любовь Даниловна досадливо топнула ногой.

– Вот, вы всегда так, maman! Вам бы только отравить мою радость, разрушить мои мечты! Вы всегда…

– Ради бога, только не затевайте скандала! – вскричала Александра, поспешно становясь между родственницами. – Мама, не горячись: тебе это вредно. Бабушка, зачем ты говоришь маме такие слова, от которых, как ты сама знаешь, она обязательно разволнуется? Сколько раз я просила тебя быть посдержанней! – она посмотрела на Софью Аркадьевну с упреком. – Итак, дорогие мои, я настоятельно прошу вас успокоиться и не затевать ссоры. Такие события происходят, а вы… Но давайте вернемся к дядюшкиному письму!

Она прошлась по гостиной, остановилась и внушительно посмотрела на притихших родственниц.

– Если вам интересно знать мое мнение, то я думаю так… Ответить на письмо в любом случае нужно. И пригласить дядюшку к нам, да! Пусть приедет, раз у него появилось такое желание, а дальше мы посмотрим. Как знать? Может, он и впрямь искренне раскаивается, что когда-то не поделился наследством с единственной сестрой. Так или иначе, а повидаться нам следует… Бабушка, ты согласна со мной?

– Да, моя милая, – вздохнула Софья Аркадьевна. Она уже остыла и обрела способность рассуждать практично. – Пущай приезжает… Бог с ним! Может, как говорится в пословице, с паршивой овцы хоть шерсти клок…

– Прекрасно, – улыбнулась Александра. – Значит, на том и порешим. Мама, ступай писать письмо! Если закончишь за вечер, отправим его прямо с завтрашней почтой, чтобы поскорее дошло.

– Да уж, тянуть ни к чему, коли решение принято, – кивнула Софья Аркадьевна. – Ступай, Люба, пиши этому пройдохе.

Любовь Даниловна посмотрела на нее с вызовом:

– Пройдоха он или нет, но, если он даст Александре приданое, это будет чудесно. Это спасет будущее нашей девочки, позволит ей вырваться из провинциальной глуши в большой мир! И она, наконец, сможет найти достойного жениха, которого не нашла здесь. Это, по-вашему, плохо?

Глава 2

Александра спала тревожно и проснулась рано. Мысли о том, что в ее судьбе могут произойти серьезные перемены, ужасно волновали девушку и лишали спокойного сна.

Нельзя сказать, чтобы Александра чувствовала себя несчастной. Но в последние годы ее жизнь уподобилась стоячему озеру, в котором перестали бить родники. Проще говоря, становилось все скучней и тоскливей. А хотелось интересных событий, веселых приключений, путешествий – одним словом, насыщенной жизни, полной впечатлений. Но впечатлений было взять неоткуда, сидя на одном месте, а на путешествия, увы, не имелось средств.

Выпив чашечку кофе, Александра велела седлать лошадь и облачилась в костюм для верховой езды – розово-вишневую амазонку с белым воротничком и небольшую черную шляпку с вишневыми лентами и развевающейся по спине вуалью. Наряд очень шел к ее внешности – ореховым глазам, светлой коже и пепельно-русым волосам с легким пшеничным отливом. Глянув на себя в зеркало, Александра приветливо улыбнулась своему отражению. Нет, она совсем не выглядит на свои двадцать три года – тот возраст, когда многие девушки начинают утрачивать свежесть только что распустившихся цветов. Двадцать, не больше. А если прогнать с лица выражение невеселой задумчивости, ставшее для нее привычным за последнее время, то ей можно дать и того меньше.

Впрочем, какая разница, сколько тебе лет, если у тебя есть деньги и ты можешь жить в свое удовольствие! Подумав об этом, Александра мечтательно улыбнулась, а затем нахмурилась. Неужели бабушка и впрямь хотела оставить дядюшкино письмо без ответа? Хороший он человек или нет, но ведь это единственный шанс ее внучки выбраться из провинции и зажить той жизнью, о которой она так страстно мечтала в глубине души. Той нормальной жизнью состоятельных дворян, которую вела их семья несколько лет назад, при крепостном праве и даже еще в первые годы после его отмены.

Проезжая по усадебному парку, Александра невольно обращала внимание на следы запустения, которые раньше старалась не замечать, дабы не травить душу. Какие роскошные цветники были разбиты перед парадным фасадом особняка во времена ее детства! А теперь – всего лишь три жалкие клумбы. А вот на этом месте, возле самого озера, некогда стоял красивый павильон с колоннами, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Нет его теперь: он был деревянным, сгнил от времени, и его пришлось разобрать, а нового не построили за отсутствием средств. А большая кирпичная оранжерея сохранилась, но какой у нее непрезентабельный вид! Краска облупилась со стен, даже не поймешь, каким был изначальный цвет постройки, то ли розовым, то ли желтым.

Слава Богу, что хоть на покраску дома удалось наскрести денег в позапрошлом году. Его выкрасили в нежно-желтый цвет, колонны побелили, и теперь он весьма живописно смотрелся на фоне парковой зелени.

Александра обожала свой дом. В Смоленске, где Бахметьевы обычно проводили зиму, у них тоже был дом, но он не шел ни в какое сравнение с этим, построенным в самом начале нынешнего столетия. Александре нравилась строгая классическая планировка дома и его просторные комнаты с высокими потолками, в которых так легко дышалось. Нравилась темная дубовая лестница с резными перилами, ведущая из вестибюля на второй этаж, и сам вестибюль, выкрашенный в желто-оранжевый цвет, с коричневыми плюшевыми портьерами на окнах и дверях.

А самым любимым ее помещением был розовый бальный зал, занимавший левое крыло здания, с колоннами, прямоугольными зеркалами и хорами для музыкантов. К сожалению, за последние десять лет в этом зале давали всего два бала. Первый раз – в то чудесное и полное светлых надежд лето, когда Александре исполнилось семнадцать, второй – на ее двадцатилетие, в конце апреля. Александра бережно хранила роскошные платья, в которых блистала на тех балах. Одно из них, шитое по моде конца шестидесятых годов, было еще с кринолином. Вскоре после бала некий заезжий художник написал портрет Александры в этом прелестном сиреневом платье, с верхней юбкой из белоснежного кружева и нежным сиреневым цветком с зелеными листочками в центре корсажа. Это был единственный «взрослый» портрет Александры, после него делались только фотографии, так как на портреты не находилось денег.

«А какие чудесные балы давались в нашем имении, когда я была маленькой! – с ностальгией вспомнила девушка. – Могла ли я подумать, что, когда вырасту, все так несчастливо переменится? Всего лишь два бала с тех пор, как я стала взрослой… за столько-то лет!»

Протяжный лошадиный храп вернул Александру к действительности. Она обернулась к подъехавшему всаднику и тут же ощутила прилив жгучей досады. Это был Олег Денисович Черепанов, дальний сосед по имению и самый несносный из ее поклонников.

Два года назад Черепанов сделал ей предложение. Александра ответила отказом, но Олег Денисович не унялся и при каждом удобном случае навязывался с любезностями. На светских вечерах, где Александра появлялась в сопровождении родных, он не осмеливался подходить к ней. Но зато, если где-то встречал одну, неизбежно начинал заигрывать и говорить всякие пошлости, порою граничащие с оскорблением.

Был ли Черепанов серьезно влюблен в нее? Александра этому не верила. Скорее, он испытывал к ней чувственное влечение и считал подходящей партией. Олег Денисович принадлежал к той породе мужчин, которых называют страстными охотниками до женского полу. Сейчас, когда ему стукнуло тридцать пять, он уже не был таким гулякой, как в юности, но слава о его былых похождениях до сих пор гремела по губернии. Естественно, бабушка Александры не помышляла выдать единственную внучку за подобного человека. К тому же состояние Черепанова было изрядно расстроено, и он нигде не служил. И вообще, по мнению Александры, он был на редкость противным. Вроде бы и на лицо недурен, и сложен изящно, а вот противный и все тут.

Глава 3

Александра весь день вспоминала утреннее приключение, витая в романтических грезах. А следующий день был посвящен приготовлениям к балу. Нужно было еще раз примерить наряды, продумать все мелочи туалета и обсудить, как держаться в присутствии Сурина и в каком тоне вести с ним беседу, если он вдруг надумает с ними заговорить.

За этими хлопотами Бахметьевых застала подруга Александры, княжна Дарья Аладьина.

Даша была всего на полгода моложе Александры. Но, несмотря на хорошее приданое, которое давали за ней состоятельные родители, она тоже оставалась до сих пор не замужем. Причина заключалась в амбициях ее матери. А в последний год и сама Даша находила всех претендентов на свою руку «недостойными такой знатной и богатой красавицы».

На самом же деле у княжны Аладьиной не было ни больших запросов, ни высокомерия. Просто в ее жизни появилась любовь. Но о тайной любви Даши и бедного дворянина Кости Ракитина знали только Бахметьевы. Родителям Даша не решалась об этом рассказать, будучи заранее уверенной, что не встретит у них понимания. Тут виделся только один выход: венчаться вопреки родительской воле. Но беда заключалась в том, что положение избранника Даши, по образованию – инженера-железнодорожника, было пока неустойчивым. Не встречалось должности с приличным жалованием, на которое можно было бы содержать семью. А Дашино приданое находилось в руках родителей, и они могли не отдать его дочери после свадьбы.

Когда Даша вошла в будуар Любови Даниловны, Александра стояла перед зеркалом в новом бальном туалете, а мать с бабушкой внимательно оглядывали ее со всех сторон.

– Боже, какая прелесть! – воскликнула Даша. – Готова поручиться, что это бесподобное платье вы заказывали у Ларионовой!

– Да, у этой крохоборки, – ворчливо отозвалась Софья Аркадьевна. – Швыряем деньги на ветер, чтоб не ударить лицом в грязь перед бывшим холопом.

– Да Бог с ним, Софья Аркадьевна, – Даша успокаивающе улыбнулась старушке. – Зато у моей дорогой Александры теперь будет чудесное платье, которое так идет к ее внешности!

– Только это и служит нам маленьким утешением в нынешнем тяжком положении, – театрально вздохнула Любовь Даниловна.

– Нет, в самом деле, ma chere, ты выглядишь потрясающе в этом наряде, – обратилась Даша к Александре. – Белый с нежно-сиреневым – это, несомненно, твои выигрышные цвета. Правда, и все оттенки розового тоже. Я и предполагала, что ты будешь на балу в розовом.

– Розовое бальное платье у меня тоже есть, – сказала Александра. – Но мы решили, что оно не подходит для этого бала. В розовом наверняка будет большинство девушек, и мы рассудили, что мне лучше выбрать наряд в холодных тонах. И белое платье, сшитое из хорошей ткани, всегда смотрится дороже, чем пастельных тонов.

– Оно не «смотрится» дорогим, оно и есть дорогое, – хмуро заметила Софья Аркадьевна. – И мне остается лишь уповать, что Сурин уберется из Смоленска раньше того злосчастного дня, когда мы разоримся из-за его драгоценной персоны.

Александра досадливо поморщилась:

– Бабушка, я тебя умоляю! Перестань постоянно трубить про это разорение! Конечно же, Сурин не задержится в Смоленске: что ему за нужда сидеть здесь до морковкиных заговин, когда у него в Петербурге полно разных дел?

Но Софья Аркадьевна была не в силах уняться. Она слишком долго держала в себе свои чувства, и вот теперь, накануне встречи ее невестки и внучки с Суриным, они прорвались наружу.

– Весь город в ажиотаже, дамы словно рехнулись: тратят сумасшедшие деньги на наряды, выписывают из Москвы драгоценности. И ладно бы только молоденькие, а то и такие, что годятся Сурину в матери. Да уж, воистину, важная птица залетела в наши края! Банкир, заводчик, богач… Даром что бывший холоп, бегавший мальчишкой в лаптях да затрапезной рубахе! Но кому до этого дело в наши времена? Звенели бы деньги в карманах, а все остальное – пустяк!

– Но что же поделать, милая Софья Аркадьевна, коли времена сейчас такие, – рассудительно заметила Даша. – Раньше ценилось хорошее происхождение, теперь – только богатство. Надобно смириться и не принимать к сердцу, не заходиться из-за того, чего нельзя изменить.

– Да, надобно, – проворчала Софья Аркадьевна. – Но лишь один Бог знает, как это тяжело!

Александра в сердцах топнула ногой:

– Нет, это невыносимо, так больше не может продолжаться! Бабушка, если ты не уймешься и не перестанешь твердить про этого проклятого Сурина, я, ей-богу, не поеду ни на завтрашний бал, ни на один из вечеров, что будут даваться в Смоленске. И пусть тогда все болтают о нас, что хотят, мне плевать!

– Плевать? Мой ангел, что за вульгарное слово, где ты его подцепила? – испуганно проговорила Любовь Даниловна. – Ради бога, следи за своей речью, а то ненароком брякнешь что-нибудь такое в присутствии Сурина!

– Ладно, в самом деле, довольно, – внезапно остыла Софья Аркадьевна. – В конце концов, не навек же приезжает сюда этот Сурин! Сама не понимаю, чего я, старая дура, так разошлась… Дашенька, ты, надеюсь, останешься с нами обедать? Оставайся, голубушка, не хочется тебя отпускать!

– Останусь, – сказала Даша. – Но только при одном условии: за все время обеда – ни слова о злополучном Сурине!

Софья Аркадьевна поклялась не упоминать о Сурине, и обед прошел весело и приятно. Потом девушки пошли прогуляться по парку. Обсуждая сердечные дела подруги, Александра на время забыла и о своем новом знакомом, и о ненавистном Сурине. Но к разговору о Сурине все-таки пришлось вернуться вечером, уже после ужина и отъезда Даши.

Глава 4

Петербург

Князь Роман Данилович Новосельский мрачно расхаживал по кабинету своего особняка на Большой Морской улице, когда к нему без доклада вошел старинный приятель, дворянин Василий Платонович Свербеев.

– А, Вася! – воскликнул Роман Данилович. – Где ты пропадал столько дней? Надо было потолковать с тобой, обсудить одно дельце, а ты как сквозь землю провалился.

– Да вот, дружище, все мотаюсь по чужим делам, – пожаловался Свербеев. – Тщусь раздобыть копейку на прожитье.

Новосельский глянул на него с одобрением:

– Вот как? Ну что ж, молодец! А я уж боялся, что ты снова запил.

– Типун тебе на язык! – перекрестился Свербеев. – Нет, нынче уж я решительно завязал с этой мерзостью и взялся за ум.

– Ну и замечательно, – кивнул Новосельский. – У меня как раз намечаются важные дела, в которых мне, несомненно, понадобится твоя помощь… Да, ты не видел, что там такое творится на нашей улице, отчего весь день стоит этот проклятый шум?

– Так это кто-то строится, переделывает особняк.

Новосельский нахмурился и снова заходил по комнате.

– Да, нынче все строятся, переделывают дома на новомодный манер, закупают причудливые мебели. Один только я не строюсь, не переделываю и не закупаю! Я – князь Роман Новосельский – живу хуже, чем какой-нибудь паршивый купец третьей гильдии!

– Мне кажется, ты преувеличиваешь, Роман… – начал Свербеев, но князь досадливым жестом оборвал его.

– К несчастью, mon cher Василий, никакого преувеличения в моих словах нет. Просто мое разорение пока не бросается в глаза. Но сам-то я прекрасно знаю, как обстоят дела! – Он красноречиво посмотрел на приятеля. – И размер своих долгов знаю. А также знаю, что мне совершенно не из чего их покрывать, – прибавил он, еще больше нахмурившись и понизив голос.

Свербеев прочистил горло и ободряюще улыбнулся.

– Да ну, брось! Не все так ужасно, как ты расписываешь. И потом, ведь у тебя есть такой грандиозный замысел…

– О да! – мечтательно улыбнулся Новосельский. – Замысел у меня поистине наполеоновский! Только бы сестрица не заартачилась и не помешала мне его исполнить.

– Зачем же она станет мешать, если ты собираешься устроить будущее ее дочери? – резонно заметил Свербеев.

– Александра, – протянул Новосельский, глядя перед собой сощуренными глазами. – Вот моя козырная карта в предстоящей игре, моя единственная надежда поправить свое положение и снова зажить, как подобает порядочному человеку! Но правда ли она так хороша, как ты мне расписывал? Не показалось ли тебе, mon cher, не преувеличил ли ты?

Свербеев обиженно фыркнул.

– Да что ж я, по-твоему, в женской красоте не разбираюсь? Не сомневайся, Роман, твоя племянница – настоящая писаная красавица, каких поискать. Но главное даже не это, – Свербеев сделал паузу, подыскивая подходящие фразы. – Понимаешь, дружище… В ней есть что-то такое, что сразу выделяет ее из толпы остальных барышень. Какое-то особое достоинство, что ли, порода…

– Ну, так она ведь по матери – Новосельская! – самодовольно заметил Роман Данилович. – Как же не чувствоваться породе при таком благородном происхождении? Кстати, а много ли времени прошло с того дня, как я послал им письмо? – Он в очередной раз озабоченно нахмурился. – Нет, еще слишком мало, чтоб мог дойти ответ. Но мое письмо они должны были уже получить…

– И я нисколько не сомневаюсь, что со дня на день ты получишь ответ с приглашением погостить в их имении, – убежденно произнес Свербеев. – Так что приободрись, дружище, и смотри в будущее с надеждой.

– Кстати, – внезапно спохватился Новосельский, – а я ведь так и не расспросил тебя про сестру! Все об Александре, а о Любови ни слова. Как она выглядит, сильно ли постарела?

Василий Платонович замешкался:

– Видишь ли, Роман… Тогда, в смоленском театре, я все старался получше рассмотреть Александру, так что на Любоньку почти и внимания не обратил. Да что о ней сказать? Обычная провинциальная дворянка за сорок лет, ничего примечательного.

– Ничего примечательного, – задумчиво повторил Новосельский. – А ведь когда-то она была настоящей красавицей, одной из самых прелестных петербургских барышень. Папенька все не выдавал ее замуж, ожидая, что вот-вот подвернется не просто аристократ, а еще и баснословный богач. Ну и дождался! – он сардонически усмехнулся. – Впрочем, мне побег сестрицы из дома сыграл только на руку.

Лицо Свербеева осветилось лукавой улыбкой.

– Да, Роман, помню, как твой папенька крыл тебя за твои проделки и грозился лишить наследства! Великовозрастный оболтус – так он, вроде бы, тебя называл?

– Было дело, – рассмеялся Новосельский. – Да и то сказать, чудил я тогда немало! Помню, как однажды папенька послал меня с крупными деньгами в один подмосковный монастырь. Он тогда начал сильно тревожиться о своем здоровье и решил сделать пожертвование, чтобы монахи за него денно и нощно молились. Ну, значит, поехал я. А по дороге, уже возле самой Москвы, повстречал своего сослуживца Павла Завалишина. И вместо монастыря пошел с ним кутить по подмосковным усадьбам да кабакам! – Роман Данилович снова рассмеялся, тряхнув головой. – Думал, сойдет с рук, монастырь-то далеко, как папенька узнает? А папенька вдруг поправился, и на другое лето понесла его нелегкая на покаяние в этот монастырь. И вот, подумать, какой был бестактный человек! Другой бы постеснялся спросить настоятеля про пожертвование – дело-то деликатное! – а этот взял и спросил напрямик. И тут-то и выяснилось, что никакого пожертвования не поступало!

Глава 5

Когда карета Бахметьевых подъехала к зданию Дворянского собрания, бал еще не начался, хотя вдоль улицы теснилось больше полсотни экипажей.

– Вовремя приехали, – Любовь Даниловна многозначительно посмотрела на дочь. – Раз танцы не начинают, Сурина, надо полагать, еще нет. Признаться, мне бы не хотелось входить в зал под пристальным взглядом этого ужасного человека!

Александра вздохнула и с усмешкой покачала головой.

– Мама, я тебя умоляю! Можно подумать, что все мысли Сурина только о нас с тобой, и его главная забота – ждать нашего появления на балу. К тому же, он может нас просто не узнать. Когда он покинул Дубровицы, мне было одиннадцать лет, да и ты изменилась за прошедшие годы.

– Не так уж я изменилась, чтобы Сурин не смог узнать меня, – надулась Любовь Даниловна. – И даже, если такое случится, ему кто-нибудь непременно на меня укажет. Но давай поторопимся, не хватало еще столкнуться с ним дверях!

– Да, это было бы весьма забавно, – усмехнулась девушка.

Войдя в вестибюль, Александра сбросила атласную бальную накидку на руки подбежавшему лакею и оглядела себя в настенное зеркало. Она с трудом сдержала довольную улыбку, заметив, как двое незнакомых мужчин застыли поодаль от нее в немом и, судя по всему, неподдельном восхищении. И в самом деле, сегодня она выглядела настолько хорошо, насколько это вообще было возможно. Белое шелковое платье с пышным турнюром, украшенное сиреневыми цветами с небольшими зелеными листочками, идеально шло к ее внешности, как и замысловатая прическа с завитой челкой, из локонов, собранных на макушке и каскадом ниспадавших на спину. Прическу украшали такие же цветы, как были на платье, а вокруг шеи Александры обвивалась тонкая нитка жемчуга.

Любовь Даниловна была в платье из черного атласа, с пышными черными кружевами и белым розаном с изумрудно-зелеными листочками в центре декольте. Перчатки у нее были белыми, как и у дочери, а на шее поблескивало маленькое бриллиантовое колье. Вместе мать и дочь составляли гармоничную пару и выглядели необычайно аристократично: настоящие дамы высшего света, а не обедневшие провинциалки.

Войдя в бальный зал, с окнами в два яруса, выходящими на обе стороны здания, Бахметьевы примкнули к кружку старой губернской знати и стали дожидаться начала танцев. Пока Любовь Даниловна делилась с приятельницами последними новостями, Александра успела заполнить половину своей бальной карточки. Мужчины наперебой приглашали ее танцевать и ужасно досадовали, что самый главный танец бала – мазурку – она уже успела кому-то обещать. На вопросы самых любопытных о том, кто же этот счастливец, Александра лишь загадочно улыбалась и качала головой. Самой забавное, что она и сама не знала, кто он.

«Но где же он? Почему его еще нет?» – с легким беспокойством подумала она, оглядывая зал.

Впрочем, то, что ее новый знакомый не явился к началу бала, было не удивительно. Мужчины из высшего общества имели привычку приезжать на балы с опозданием, порою весьма значительным. Так почему же ее новый знакомый должен поступать иначе? Разумеется, он приедет после полонеза – длинного церемонного танца, которым в провинции по старинной привычке открывались все большие балы.

Внезапно в зале сделалось движение. Подумав, что это связано с появлением губернатора, Александра посмотрела на двери. Но оказалось, что прибыл не губернатор, а один из его приближенных.

– Губернатор просил передать, чтобы начинали бал без него, – пояснила Любовь Даниловна дочери. – Он и Сурин будут чуть позже: их задерживают важные дела.

– Ну что ж, это просто отлично, – с улыбкой сказала Александра. – В суете бала Сурин, возможно, даже не обратит внимания на нас с тобой.

– Дай Бог, чтобы так и случилось! – с надеждой воскликнула Любовь Даниловна.

Громкий голос дородной немолодой дамы, раздавшийся по соседству, заставил Бахметьевых прислушаться.

– Я уверена, что дело не в неотложных делах, – с интригующей улыбкой вещала дама. – Просто Сергей Николаевич Сурин – весьма деликатный человек. Он намеренно попросил Александра Григорьевича задержаться, чтобы не привлекать излишнего внимания к своей персоне и не мешать непринужденному веселью общества.

– Вы совершенно правы, любезная Анна Васильевна, – подхватила другая дама. – Конечно, дело лишь в этом. Ах, могу себе представить, как это утомительно – вечно быть в центре внимания, под обстрелом десятков любопытных взглядов! А если человек по натуре еще и деликатный, для него это должно быть невыносимо…

Бахметьевы отошли от дамского кружка и переглянулись.

– Подумать только: наши дамы еще и в глаза не видели Сурина, а уже успели найти в нем кучу неоспоримых достоинств, – с сарказмом заметила Александра. – Ничего не скажешь, забавно!

– Вот это, моя дорогая, и называется «всепобеждающая власть денег»! – с театральным пафосом воскликнула Любовь Даниловна. – Не удивлюсь, если многие из наших утонченных барынь втайне мечтают сосватать своих дочек за плебея Сурина.

– О, в этом можно даже не сомневаться! – рассмеялась Саша. – Неспроста же они истратили столько денег на новые наряды.

Начался полонез, и все дамы, за исключением старушек, двинулись с кавалерами в центр зала. После полонеза последовал быстрый вальс, затем еще один. Перед первой кадрилью в танцах наступил перерыв, и Александра, наконец, смогла отдышаться и внимательно оглядеть собравшихся.

Глава 6

Возвращаться в имение поздней ночью было неудобно и даже немного опасно, и Бахметьевы решили заночевать в своем городском доме, который находился в центральной Смоленска.

Когда Александра проснулась, было одиннадцать утра. Надев пеньюар из тонкого белого батиста, Александра спустилась из мезонина в гостиную и велела кухарке готовить завтрак. На тихой улочке, куда выходили окна парадных комнат, было пустынно: видимо, все соседи Бахметьевых крепко спали после вчерашнего бала. Небо заволокло тучами, с листьев растущей возле дома сирени стекали капли дождя, который, надо полагать, только что прошел.

На душе Александры сделалось тоскливо. Захотелось поскорее уехать, чтобы ненароком не встретиться с кем-то из соседей. В самом деле, не хватало ей только разговоров про вчерашний бал и оказанное Суриным внимание. О его предстоящем визите в Дубровицы Александра старалась не думать: это было слишком мучительно.

Она уже собралась идти к маменьке, как вдруг услышала шум экипажа, а затем увидела, как возле ворот дома останавливается незнакомая карета. Не успела Александра опомниться от изумления, как двери распахнулись и в гостиную вошел человек в форме магазинного служащего. Он торжественно нес перед собой большую корзину с розами.

– Цветы мадемуазель Бахметьевой от господина Сурина, – объявил посыльный, водружая корзину на стол в углу комнаты.

Подождав, пока посыльный откланяется, Александра подбежала к корзине. Там не было никакой записки, только визитка Сурина белого цвета с золотым тиснением.

Задумчиво покрутив в руках карточку, Александра посмотрела на розы. Они были чудесны: крупные, ароматные и того самого нежно-розового, но при этом не бледного оттенка, который она любила. Невероятно! Словно Сурину кто-то подсказал, какие цветы ей купить. Не в силах удержаться, Александра наклонилась над корзиной и вдохнула чарующий аромат. Он был таким сильным, что у нее слегка закружилась голова.

– О боже, – пробормотала она. – Сколько же Сурин заплатил за эти великолепные розы? И зачем он вообще вздумал присылать их мне?!

– Дорогая, что случилось? К нам кто-то приезжал? – раздался позади нее голос матери. – Мне показалось… Боже, какая прелесть! – воскликнула Бахметьева старшая, заметив корзину с розами. – Так, значит, мне вовсе не послышался звонок, это приезжал посыльный с цветами? И от кого же они?

– От твоего разлюбезного Сурина, – ответила Александра.

Любовь Даниловна восторженно всплеснула руками:

– Ах, как это романтично и мило – прислать тебе розы наутро после бала! Не представляю, когда он успел их купить, ведь еще даже нет полудня! Неужели он поднялся с постели пораньше только ради того, чтобы отправить тебе цветы?!

Из груди Александры вырвался тяжкий вздох.

– Мама, ты так радуешься, а, между тем, никакого повода для радости тут нет. Потому что… потому что это совершенно неприлично со стороны Сурина – делать мне без причины такие роскошные подарки!

– Перестань, chere amie, ничего неприличного тут нет, – беспечно отозвалась Любовь Даниловна. – Мне в свое время тоже присылали цветы поклонники, и никто не считал, что это может меня к чему-то обязывать.

– Но я вовсе не желаю видеть Сурина в числе своих поклонников! – горячо возразила Александра. – И уж тем более не желаю, чтобы кто-то другой причислил его к ним. Зачем это все, к чему?! – Она быстро прошлась по комнате, раздраженно приглаживая волосы. – Ведь это не может кончиться ничем хорошим. Сурин пробудет здесь пару недель и уедет, а обо мне будут потом судачить полгода.

Любовь Даниловна беспокойно нахмурилась, но ее лицо тотчас разгладилось.

– Ты ошибаешься: о тебе никто не будет судачить, – сказала она, подходя к дочери и глядя на нее с нежной, немного лукавой улыбкой. – А если и будут, то ты все равно не узнаешь. Или ты забыла, что мой брат собирается забрать тебя в Петербург?

– Да, правда, – рассеянно молвила Саша, успокаиваясь при этом напоминании. – Сама не понимаю, как я могла запамятовать… А Сурин и впрямь поступил очень мило, прислав мне цветы! – воскликнула она беззаботно. – Такие чудесные розы. Возьмем их с собой в имение, мне кажется, они простоят еще долго, не утратив свежести.

– Сейчас напишу Сурину благодарную записку, и будем собираться, – сказала Любовь Даниловна.

***

Час спустя карета Бахметьевых выехала со двора и покатила по все еще безлюдной улице в направлении дороги на Дубровицы. Однако то, что улица была безлюдной, не означало, что все соседи Бахметьевых спят. Некоторым из них не спалось, а иные даже успели нанести с утра пораньше визит своим добрым знакомым.

Например, Олег Денисович Черепанов поднялся с постели еще в десять утра, а в полдень сидел в гостиной своего приятеля Ильи Зубкова, проживавшего вместе женой и двумя взрослыми дочерьми на той же улице, где стоял дом Бахметьевых. И когда карета проследовала мимо окон, Черепанов заметил ее.

– Не понимаю, зачем Бахметьевы едут в имение, – пожала плечами Варвара Степановна Зубкова. – И охота кататься туда-сюда! Оставались бы в городе до конца праздников, раз у них есть тут дом.

Лицо Черепанова приняло интригующее выражение.

– Да в том-то и дело, любезная Варвара Степановна, что им не хочется оставаться в городе, где каждый твой шаг на виду. А вот в имении – там нет любопытных глаз и ушей, там можно, что называется, развернуться и незаметно обделать свои делишки.

Глава 7

Вопреки опасениям Александры, Софье Аркадьевне не сделалось дурно при известии, что к ним должен пожаловать Сурин. Старушка лишь колко усмехнулась и сказала, что не ожидала от своей безрассудной невестки ничего другого.

В этот день Бахметьевы больше не говорили о Сурине. Лишь поздно вечером, когда Александра, перед уходом в спальню, подошла полюбоваться розами, Софья Аркадьевна испытующе посмотрела на нее и спросила:

– Надеюсь, хоть тебе-то, мой ангел, любезности Сурина не вскружили голову?

– Нет, – твердым голосом ответила девушка. – Напротив, я только и жду, когда эта нелепая комедия закончится, и у нас снова пойдет спокойная, нормальная жизнь.

– Вот и хорошо, вот и умница, – Софья Аркадьевна посмотрела на нее с одобрением. – А завтрашний день ничего – переживем как-нибудь! Только помни мои наставления и держись в присутствии Сурина правильно.

– Я все знаю, бабушка.

Софья Аркадьевна прошлась взад-вперед по гостиной.

– Однако, каков наглец – напроситься к нам на обед! Думает, если разбогател, так теперь ему все позволено. Когда хочешь, еще и приударить за тобой решит, – Софья Аркадьевна беспокойно нахмурилась. – Сашенька, будь осмотрительна! Не допусти, чтобы над нами все принялись насмехаться. И помни: ты – такая же неподходящая партия для этого человека, как и он для тебя. Такие люди не женятся без расчета и выгоды. Потешит холопское самолюбие, скомпрометирует тебя в глазах приличных людей и уедет.

– Бабушка, успокойся, – Александра обняла ее за плечи. – Я все понимаю и буду соблюдать осторожность. Пойдем лучше спать, довольно разговоров про Сурина.

Когда Александра проснулась, мама с бабушкой были уже на ногах, а в доме и вокруг него кипела работа. Хоть Софья Аркадьевна и презирала Сурина, а ударить перед ним в грязь лицом ей совсем не хотелось. И уж тем более не хотелось, чтобы Сурин с первого взгляда понял, как обеднели его бывшие хозяева за прошедшие годы.

Принимать Сурина решили в большой гостиной: просторной комнате, отделанной в стиле нового рококо, с голубыми обоями из узорчатого штофа и такой же обивкой мебели, изготовленной из красноватой ольхи. Этой комнатой редко пользовались в последние годы, поэтому мебель находилась в чехлах. Когда горничные снимали чехлы, то неосторожно задели столик, и стоявшая на нем старинная фарфоровая ваза грохнулась на пол и разбилась.

– Смотрите, не переколотите весь фарфор, когда будете заносить ковер! – прикрикнула на служанок Софья Аркадьевна. И с тяжким вздохом прибавила: – Очередной убыток из-за проклятого Сурина. И дай-то Бог, чтобы он оказался последним!

Наконец парадные комнаты были приведены в порядок, а территория усадьбы чисто выметена. Пора было расходиться по своим покоям, чтобы заняться туалетом. Однако не успела Александра подняться на второй этаж, как ее догнала горничная и сообщила, что между Любовью Даниловной и Софьей Аркадьевной завязалась очередная ссора. Пришлось спешно возвращаться в гостиную.

– А я говорю, что не допущу такого позора, чтобы моя внучка нарушала приличия ради какого-то бывшего холопа! – донесся до Александры рассерженный голос бабушки.

– Что за чепуху вы несете, какой тут может быть позор?! – возражала на высоких нотах Любовь Даниловна. – И я буду вам очень обязана, если вы перестанете называть Сурина своим бывшим холопом. Не хватало, чтобы вы забылись и брякнули это оскорбление в его присутствии. Вот тогда это действительно будет позор!

– Ах ты, батюшки мои! – рассмеялась Софья Аркадьевна. – Да ежели и брякну случайно, что тогда? Побежишь топиться на пруд?

Захлопнув за собой дверь, Александра прошла на середину комнаты и сердито посмотрела на родственниц.

– Что случилось? О чем вы на этот раз спорите? Да что же это такое! Сурин вот-вот приедет, а вы не даете мне спокойно собраться!

– Да вот, мы как раз и спорим о том, как тебе следует одеться… к приезду именитого гостя, – в голосе Софьи Аркадьевны звучал неприкрытый сарказм.

– Я сказала твоей бабушке, что хочу видеть тебя на обеде в вечернем платье. А она начала кричать, что это нарушение приличий и даже позор, – Любовь Даниловна нервно рассмеялась.

– Потому что ради приезда к обеду одного-единственного гостя не выряжаются в открытые платья, – сказала Софья Аркадьевна. – Даже если этот гость такая важная птица, как ваш разлюбезный Сурин.

– Мама, но ведь бабушка права, – заметила Александра. – Вечерние платья потому и называются вечерними, что их надевают по вечерам. А сейчас еще белый день стоит.

– Иногда, в особо торжественных случаях, вечерние платья надевают и на обеды, – Любовь Даниловна с вызовом посмотрела на свекровь. – И я считаю, что сегодня как раз такой случай!

– Бессмысленный спор, – отрезала Александра, не дожидаясь, пока бабушка пустится возражать. – Я уже решила, что надену зеленое платье с белым полонезом, и ничего не собираюсь менять.

– Но тогда хотя бы не зеленое, а розовое! – взмолилась Любовь Даниловна. – Зеленое тоже красивое, но розовое нежней и нарядней. И в нем ты будешь эффектно смотреться на фоне гостиной и парка, по которому Сурин, конечно же, захочет с тобой прогуляться.

– Одеваться под тон интерьера – как это вульгарно! – презрительно фыркнула Софья Аркадьевна.

Глава 8

Александре ничего не оставалось, как спрятать свою досаду и продолжить прогулку. Но внутри у нее все кипело. Надо же, легкомысленная maman все-таки оставила ее наедине с Суриным! Да еще и применила такую примитивную, шитую белыми нитками уловку. Будто Сурин глуп и ничего не поймет. Да тут бы и любой «колпак» догадался.

– Ну вот, стоило вам остаться со мной тет-а-тет, как вы сразу замкнулись в себе, – с ласково-ироничной улыбкой проговорил Сурин. – В чем дело, милая Александра? Вам так неприятно мое общество?

Александра сложила белый гипюровый зонтик, который был ей совершенно не нужен и лишь раздражал, качаясь над головой. Затем глубоко вздохнула и повернулась к Сурину.

– Нет, – сказала она. – Просто я считаю, что нам незачем говорить на личные темы, а, стало быть, и незачем оставаться тет-а-тет. Мы с вами – разные люди, у которых нет ничего общего, за исключением того, что мы родились в одном месте. Но это ничего не значит, потому что сейчас вы живете не здесь и вы не мой сосед по имению, с которым мне следовало бы завязать дружеские отношения.

– Прекрасная отповедь, – усмехнулся Сурин. – Бьюсь об заклад, что вы сочинили эту тираду заранее. Ладно! Не желаете говорить на личные темы, тогда скажите мне вот что… Александра, вы знакомы с Константином Ракитиным? Что вы можете сказать мне об этом человеке?

– Да, я знакома с ним, – растерянно отозвалась Саша. – И могу сказать, что это очень порядочный и достойный молодой человек. В наши времена таких мало осталось.

– Я думаю, порядочных людей во все времена было не слишком много, – философски заметил Сурин. – Однако я рад, что вы столь высокого мнения о Ракитине.

– А что такое? Почему вы интересуетесь им?

Сурин многозначительно улыбнулся.

– Видите ли, я подумываю о том, чтобы пригласить его на свой завод. Я познакомился с ним еще два года назад, во время строительства железной дороги, и он мне сразу показался толковым инженером. Но тогда мне было не до него. А вот на днях мы снова встретились и разговорились… Кстати, а откуда вы так хорошо его знаете? – Сурин пристально посмотрел на Александру. – Он случайно не в родстве с вашим семейством? Или…

– Нет, – рассмеялась Саша. – Он не мой родственник и не мой возлюбленный. Костя Ракитин – жених моей близкой подруги. Точнее, он ей не официальный жених, а просто они давно друг друга любят. Они бы уже обвенчались, но родители Даши будут против, потому что Ракитин беден и не принадлежит к графам или князьям, как они сами. По мнению родителей Даши, такой брак был бы мезальянсом.

– Мезальянсом? Они именно так и говорят? – Сурин посмотрел на Александру и, получив утвердительный кивок, рассмеялся. – Боже, какие предрассудки еще в ходу у наших титулованных аристократов! Ну да шут с ними, расскажите мне лучше о вашей подруге и Ракитине. Почему они не обвенчаются без согласия родителей, ведь девушка, надо полагать, уже совершеннолетняя?

Лицо Александры приняло торжественное выражение.

– Да как раз потому, что Костя – порядочный и ответственный человек! Он не хочет, чтобы любимая женщина попала в плохие условия, став его женой. У Даши ведь нет состояния, все – в руках родителей. А они уже пригрозили, что не дадут ей приданого, если она выйдет замуж вопреки их воле.

Сурин шутливо поежился:

– Подумать, какие страсти! Ну а если Ракитин устроится на хорошее место, с приличным жалованием, ваша подруга выйдет за него без матушкиного благословения?

– Конечно! – убежденно воскликнула Саша. – Ведь она только о том и мечтает! К сожалению, у нас не найти хорошего места без протекций и связей. Да и самих мест негусто для человека с такой специальностью, как у Ракитина.

– Что ж, решено, – сказал Сурин. – Завтра же встречусь с Ракитиным и предложу ему должность инженера моего паровозного завода.

Александра окинула его признательным взглядом:

– Уверена, что вы не раскаетесь в своем решении! И, может быть, приобретете не только ценного работника, но еще и надежного друга.

– Опыта у него, конечно, маловато, – вздохнул Сурин.

– Зато он не умеет мошенничать и воровать, как многие опытные, – парировала Александра. – И вряд ли когда-то приучится. У него и отец был таким – один из тех редких чиновников, что не берут взяток и не запускают руку в казну. Так что честность у Ракитина в крови. А опыт – это, как известно, дело наживное, было бы желание да старание.

Сурин посмотрел на нее внимательным, изучающим взглядом, и в его глазах появились веселые огоньки.

– Как вам идет это состояние волнения и оживленности, – с улыбкой заметил он. – Намного больше, чем маска сдержанной светской любезности, которую вы старательно натягивали на лицо с начала нашей встречи.

Не ожидавшая таких слов, Александра растерялась и вспыхнула.

– Никакой маски я не натягивала на свое лицо, – возразила она, с досадой сознавая, что ее голос звучит неубедительно. – Я всего лишь держалась так, как полагается держаться воспитанной даме с малознакомым визитером.

– Так я о том самом и говорю, – кивнул Сурин. – О том, что вы держались неестественно. Может быть, в вашем кругу это и считается хорошим тоном, но я-то человек простой, и мне было забавно наблюдать за вашими ужимками.

Глава 9

Как это часто бывало с ним, он проснулся внезапно и резко, будто его кто-то разбудил. И сразу вспомнил о ней. Ее взгляд, улыбка с чуть заметными ямочками на щеках, пышная прическа с прелестной завитой челкой так отчетливо встали перед ним, что на короткое время ему показалось, будто она сама здесь. Усмехнувшись игре воображения, Сергей глубоко вздохнул и, отбросив рывком одеяло, поднялся с постели.

Комната в губернаторском доме, которую отвели Сурину, выходила окнами на городской сад с оригинальным названием Блонье – не от французского слова, а от старинного русского слова «болонье», означавшего «открытое место перед городскими стенами». Сад был заложен полвека назад, и сейчас росшие в нем липы, дубы и клены стали такими высокими, что сад издали походил на лес. И только фигура городового в грозно надвинутой на лоб фуражке, маячившая у входа, напоминала, что здесь вовсе не лес и не усадьба, а аристократический квартал шумного губернского города.

«Нужно пойти прогуляться, пока черти не принесли в сад какую-нибудь барыню с выводком незамужних дочек», – подумал Сергей. И тут же поморщился, вспомнив, как во время вчерашней прогулки ему встретилось сразу три барыни с дочерьми, все – разодетые с иголочки и замысловато причесанные. Не иначе, по городу уже пошел слух, что он любит гулять по утрам в городском саду. Ну что ж, сегодня он пойдет на прогулку в такое время, когда уважающим себя дамам неприлично выходить из дома.

Позвонив прислуге, Сергей велел подать кофе и, наскоро совершив туалет, облачился в прогулочный костюм из тонкого серо-голубого сукна. Подкрепившись, он закурил традиционную утреннюю сигару. Расторопный лакей тотчас приоткрыл окно, оставив при этом занавески приспущенными, и вышел. Рассеянно посмотрев ему вслед, Сергей поднялся с кресла и принялся неспешно ходить из угла в угол.

Его мысли вернулись к Александре, и на этот раз он не стал отгонять их, как делал последние дни. Что толку заниматься самообманом, когда он всегда оказывается лишь временным явлением и нелестная правда рано или поздно всплывает? Уж лучше с самого начала ясно осознавать свои желанья и чувства. По мнению Сергея Сурина, так не просто благоразумней, но и безопасней. Ибо, когда человек четко знает, чего ему хочется, никакой «внезапный наплыв чувств» не застанет его врасплох и не подвигнет на необдуманные шаги, о которых впоследствии придется жалеть.

Но чего же он хочет от Александры Бахметьевой? К сожалению, ясного ответа на этот вопрос у Сергея пока не имелось. Он знал точно лишь то, что отчаянно хочет ее видеть. И сегодня это желание одолевало его гораздо сильней, чем вчера или позавчера.

Со времени его визита в Дубровицы миновало пять дней. И за все эти дни он не видал Александры даже мельком. На благотворительном спектакле ее не было, на торжественной закладке нового корпуса больницы тоже. Не появились Бахметьевы и на рауте у князя Кропоткина. На обедах в узком аристократическом кругу, куда Сергея приглашали каждый день, он едва ли мог встретить Александру. Зато он мог запросто повстречать ее в городском саду. Но, видимо, Александра и ее мать не имели привычки гулять там даже по воскресениям, когда там собирался весь местный бомонд.

Правда, через два дня намечался очередной бал в Дворянском собрании, вот туда Бахметьевы должны бы явиться. Но не видеть Александру еще целых два дня – это слишком долго. Да и какое общение на глазах у толпы посторонних, следящих за каждым твоим шагом? Это было совсем не то, чего он хотел.

Конечно, он мог в любой момент бросить все дела и махнуть в Дубровицы: ведь мать Александры сказала, что будет всегда ему рада, и, вроде бы, не лукавила. К сожалению, это не означало, что его будет рада видеть и сама Александра. Скорее, наоборот. И за каким чертом он туда потащится? Чтобы снова растравить душу воспоминаниями? Ведь это только Александре да ее бабке кажется, что у него нет ни души, ни сердца. Как вытянулись их лица, когда он упомянул про церковь и кладбище! Очевидно, им даже на ум не пришло, что он приехал не только ради того, чтобы задеть их дворянскую гордость и отыграться за прошлые обиды.

Да, он бестактный, грубый и толстокожий. А они такие воспитанные и тонкие! Особенно милейшая Софья Аркадьевна, от которой он в прежние времена получал по физиономии за любую оплошность. Александра, видимо, пошла характером в бабку: такая же надменная гордячка, напичканная дворянскими предрассудками. Отыграться за прошлые обиды! Да если бы он только задался такой целью, их бы ничто не спасло. К их счастью, он слишком уважает себя, чтобы воевать с тремя слабыми женщинами, которые и без его участия едва сводят концы с концами, стараясь вести образ жизни, достойный их положения.

«Все, довольно! – одернул себя Сергей. – Столько волнений из-за каких-то глупых и жалких баб! Ей-богу, это смешно. Неужели пренебрежение этой девчонки так сильно меня задело? Да как будто можно было ожидать иного! По уму, это даже хорошо, что она отшила меня. А то бы, пожалуй, увлекся и натворил глупостей, на смех всем столичным знакомым. Вот бы подивились Курганов да граф Тульев: невеста, все приданое которой заключается в дворянской спеси и гордости!»

Затушив сигару, Сергей надел белую круглую шляпу и вышел из дома. В парке было безлюдно и тихо, только щебетали птицы в раскидистых кронах деревьев. Ступив на тенистую аллею, Сергей медленно двинулся к фонтану, расположенному в самом центре сада. Мало-помалу его мысли оторвались от событий последних дней и перешли на дела, которые нужно будет решать по возвращении в Питер. Размышляя об этом, Сергей обошел фонтан и двинулся дальше. И вдруг… натолкнулся прямо на Александру! Она сидела на скамейке, задумчиво глядя вдаль; рядом лежала сумочка, вышитая цветочным узором. Александра была в песочно-желтом костюме, с голубым атласным бантиком в центре неглубокого выреза. Такой же прелестный бантик и небольшие цветки хризантем украшали ее небольшую кокетливую шляпку, надетую поверх прически из взбитых волос.

Глава 10

Приехав в Дубровицы, подружки посидели немного в гостиной и заспешили в парк. Ракитин ожидал их в условленном месте: он бывал у Бахметьевых и знал планировку усадьбы. Не желая мешать влюбленным, Александра оставила их одних и пошла гулять.

Идя берегом озера, она оказалась в том уголке парка, где когда-то стоял музыкальный павильон. Ей тотчас вспомнился розыгрыш Сурина и то, что последовало за ним.

«Вы больше не грустите и не ощущаете себя несчастной, как несколько минут назад»…

Александра вздохнула и поморщилась. О, конечно, Сурин прекрасно догадался, что их дела обстоят, мягко говоря, не блестяще. Держи – не держи фасон, а от проницательного взгляда дельца, знающего цену вещам, ничего не укроется. Можно не сомневаться, что Сурину хватило короткой прогулки по парку, чтобы все понять. Какое унижение, о боже! Они, его бывшие хозяева, теперь выглядят перед ним бедняками. А он, ее бывший крепостной, теперь держится с ней не просто на равных, а с оттенком обидного покровительства.

«Нет, это неправда, – словно раздался над ее ухом чей-то укоряющий голос. – Зачем ты выискиваешь в нем то, чего нет? Может, в его тоне и сквозит покровительство, но оно совсем не обидное. Просто… он гораздо старше и опытней! И он с удивительной деликатностью старается не задевать твое самолюбие. Чего, к сожалению, не скажешь о тебе самой»…

Взявшись за щеки, Александра с изумлением обнаружила, что они горячие. Как нелепо и странно – краснеть, когда ты одна! Или… ей неловко и совестно перед самой собой? Но почему и за что?!

«Потому что я жестоко обидела его тогда, – неохотно призналась она себе. – Сказала напрямик, что он для меня – никто, что я вижу в нем не мужчину, а своего бывшего крепостного, к которому стыдно даже проявлять интерес».

Конечно, ему было обидно. Но сегодня, когда они встретились в городском саду, он держался так, будто ничего не случилось. И он явно обрадовался их встрече, это было видно по его глазам!

И не только он. Незачем лгать себе: она тоже обрадовалась. А попутно ощутила смущение и тревогу: а ну как он сейчас холодно поздоровается и с каменным лицом проследует мимо? Но он не повел себя так…

Вспомнив, что на послезавтрашнем балу ей предстоит танцевать с ним, Александра невольно улыбнулась, а затем нахмурилась. И чего она не отдала ему еще и мазурку? Как это недостойно – бояться злых языков ограниченных провинциальных сплетников! Да пусть сколько угодно судачат – нужно быть выше и не принимать к сердцу.

Александра настолько ушла в свои мысли, что не услышала, как ее зовет Даша. Только когда подруга подошла совсем близко, она встрепенулась и обратила на нее внимание.

– О чем ты так замечталась, chere amie? – весело спросила Даша. – Вспоминаешь подробности сегодняшней встречи с Суриным?

– Какой вздор! – запальчиво возразила Александра. – Да больно мне это нужно!

Даша задорно рассмеялась:

– Даже спрашивать незачем: твоя горячность все мне сказала!

– Костя уехал? – поспешила сменить тему Александра.

– Как видишь, – вздохнула Даша. – И мне пора ехать, чтобы успеть к обеду домой. Я бы осталась, но maman, чего доброго, не поверит, что я была у тебя.

– Поверит, когда увидит, что ты возвращаешься в моем экипаже, – улыбнулась Саша. – Не тревожься, все будет хорошо!

После обеда Софья Аркадьевна пошла в свою комнату, чтобы немного вздремнуть, а Александра с маменькой уселись на террасе пить кофе.

– Расскажи мне о матери Сурина, – попросила Саша.

– О матери Сурина? – с замешательством повторила Любовь Даниловна. – Но… я почти не помню ее! Когда я приехала сюда, она еще служила горничной в доме, но вскоре умерла.

– От чего?

– Была в наших краях эпидемия. Я не помню подробностей, ведь прошло двадцать лет. Тогда много людей умерло. Мы с твоим отцом, бабушкой и тобой провели это время в Смоленске. Помню, был карантин, и в город никого не пускали... Потом мы вернулись в имение, и я узнала, что несколько наших дворовых скончались. Среди них – и горничная Танюша, мать Сурина. Точнее, тогда он еще был не Суриным, а крепостным мальчиком Сережей.

– А с кем он жил после смерти матери?

– С дедом. Его дед служил у нас конторщиком. Он был умный и толковый мужик, Сергей от него научился грамоте и конторскому делу.

– Вот как? – задумчиво протянула Александра. – А братьев и сестер у Сергея не было?

– Нет. Ведь его мать не выходила замуж.

– Как? Почему?

Любовь Даниловна на минуту замялась.

– Видишь ли… Крепостных девушек брали с юного возраста в барский дом, и они оставались там на долгие годы. Барыни привыкали к служанкам, и им не хотелось менять их. А замужняя служанка – это ведь плохая служанка. Будет постоянно ходить на сносях и думать не о господах, а о муже и детях.

– По-моему, это ужасно – запрещать женщине иметь семью.

– Сложно сказать, что хуже – быть дворовой прислугой или женой крестьянина. Ведь женам крестьян тоже приходилось несладко… да и сейчас для них ничего не изменилось! А женщины, взятые в барский дом, не надрывались на тяжелой работе, их не избивали мужья и не унижали свекрови. Конечно, барыни тоже могли обидеть, но… тут куда не кинь, везде получается клин, как говорится в пословице.

Глава 11

Получив от сестры приглашение погостить в Дубровицах, Роман Данилович Новосельский очень обрадовался. Решив не терять времени, он быстро послал телеграмму, чтобы уточнить сроки приезда, и начал собираться в дорогу. И тут-то, в разгар приятных хлопот, князь вдруг обнаружил, что все обстоит хуже некуда.

На дорогу в Смоленск еще можно было наскрести денег. И даже – на подарки Бахметьевым. Но ведь в намерения князя входило не просто «поехать погостить», а привезти Александру в Петербург. А это означало, что ее нужно достойно принять. Устроить в своем доме с комфортом, нанять камеристку, приготовиться объезжать модные магазины и разные интересные места. Все это требовало немалых расходов, а денег на них не имелось. Занять же приличную сумму было не у кого.

Поразмыслив, Новосельский решился ехать к знакомому ростовщику, Савелию Кузьмичу Голубкину. Этот ростовщик был изрядная шельма, и рассчитывать, что он одолжит денег просто так, не приходилось. Поэтому Роман Данилович предварительно собрал целую шкатулку разных ценных вещиц: золотые часы, булавку для галстука с крупным рубином, старинную табакерку, пару серег и браслетов, оставшихся от покойной супруги, и прочую драгоценную мелочь. Осмотрев наполненную шкатулку, князь рассудил, что все это никак не потянет на необходимые ему пятнадцать тысяч рублей, и велел слугам упаковать в коробки несколько фарфоровых ваз, малахитовый письменный прибор и часть столового серебра.

После этого князь оделся и распорядился закладывать коляску. Но тут выяснилось, что кучер, которому давно не платили жалование, ушел. Пришлось Новосельскому посылать камердинера за извозчиком и тащиться со всем своим скарбом в наемном экипаже.

Савелий Кузьмич Голубкин жил в собственном небольшом доме, стоявшем в пустынном переулке близ Крюкова канала. Прежде чем открыть дверь на звонок Новосельского, он выглянул в зарешеченное окно. Роману Даниловичу показалось, что лицо ростовщика не очень довольное, и он сразу приготовился к настойчивым убеждениям.

– Жди меня тут и никуда не уезжай, я скоро, – сказал он извозчику, доставая из экипажа коробки.

Голубкин встретил его приветливо, хотя и довольно сдержанно. Он долго рассматривал вещицы из шкатулки, вертел перед собой фарфор и серебро и, наконец, с тяжким вздохом посмотрел на князя:

– Даю шесть тысяч рублей, и то лишь из уважения к нашей старой дружбе.

Новосельский едва не выругался от огорчения и злости.

– Помилуйте, Савелий Кузьмич, как шесть тысяч? За все это?!

– Но, дорогой князь, я ведь рискую не только не получить прибыли, но еще и остаться в накладе, – развел руками Голубкин. – Ежели вы не сможете отдать мне долг, мне придется хорошо постараться, чтобы продать эти вещи и выручить шесть тысяч. О моей же выгоде тут даже и речи не идет.

Новосельский сердито засопел:

– Савелий Кузьмич, да побойтесь Бога! Тут одни серьги должны потянуть тысячи на три!

– Пожалуй… если бы они продавались в магазине. А какой ювелир возьмет их у меня за полную цену? Да и фасон устарел, нынче такое носят только немолодые дамы. И с остальными вещами такая же петрушка. Одна лишь табакерка ценная, потому что по нашим временам считается антикваром.

– Ну, хоть десять тысяч! Меньше никак нельзя!

Голубкин сочувственно улыбнулся и снова развел руками.

– Увы, князь, не вытанцовывается!

Новосельский взволнованно прошелся по комнате.

– Эх, Савелий Кузьмич! Запамятовали вы, как в былые времена я вытаскивал вас из разных неприятностей! Если б не мои связи, вам бы уже давно пришлось свернуть свои дела да, пожалуй, уехать из столицы. Ведь выручал же я вас, правда? А вы теперь меня выручить не желаете!

На круглом, чисто выбритом лице Голубкина отразилось душевное страдание.

– Батюшка Роман Данилович, да ведь и я вас не раз выручал из денежных затруднений! То, что долг платежом красен, я всегда хорошо понимал. Но сейчас… Ведь, признайтесь, не вернете же вы мне этих десяти тысяч! – Пронзительные глаза ростовщика впились в лицо Новосельского. – Прошлый раз не вернули, пришлось мне покрутиться со сбытом ваших вещей, чтобы не остаться в убытках. А теперь как бы хуже не вышло.

Новосельский глубоко вздохнул и с мольбой посмотрел на Голубкина.

– Савелий Кузьмич, поверьте, мне понятны все ваши опасения. Но… эти десять тысяч мне нужны просто позарез! Еду в Смоленскую губернию за своей племянницей, надеюсь привезти ее сюда и извлечь из этого выгоду. Однако же, сами понимаете, что для этого сперва нужно потратиться… – Он замолчал, заметив, что ростовщик слушает его с растущей досадой, и в отчаянии воскликнул: – Ну давайте, я вам заложу еще мебельный гарнитур из моей парадной гостиной!

– Нет, мебель – это дело хлопотное, – покачал головой Голубкин. – Тогда уж лучше… карету! Я как-то видел вас в ней, она, кажется, еще в неплохом состоянии.

– Идет, – согласился князь.

Получив вожделенные десять тысяч рублей, Роман Данилович вышел на улицу. И громко чертыхнулся, не обнаружив на месте извозчика.

– Вот подлец, уехал! И зачем я только заплатил ему за дорогу сюда? Надо было ничего не давать, да он же, гад этакий, везти не соглашался, не получив вперед денег…

Закутавшись поплотнее в плащ, Новосельский двинулся в направлении людной Садовой улицы, где можно было поймать извозчика. Внезапно позади него раздались шаги и, не успел он обернуться, как двое молодцев обступили его с обеих сторон и крепко взяли под руки.