Мой бывший - отец-одиночка

Пролог

В приемной Князева потихоньку стихла суета. Закончился поток пациентов, их родственников и кандидатов на должность ассистента. И осталась одна я. Мне казалось, я уже стерла потные ладони о джинсы. Но меня все не приглашали, или давали понять, что никто меня не примет ни сегодня, ни в другой день.

Прошел год с того дня, когда я видела Князева последний раз. И за этот год моя жизнь перевернулась с ног на голову. Стоило невероятных усилий привести себя в какое-то подобие порядка. И вот теперь я готова вернуть себе то, что у меня отняли, но Князев ничего возвращать не собирался.

— На сегодня прием кандидатов закончен, — прозвучало в пустой приемной, и я вздрогнула.

Секретарь Князева вышла из кабинета и беззвучно прикрыла двери, даже не глянув на меня. Но я слишком долго ждала этого дня, и удержать меня от встречи с Андреем не смог бы сейчас никто. Я медленно поднялась с кресла… и решительно направилась к дверям его кабинета.

— Меня не приняли еще, — повысила я голос, хватаясь за ручку двери и дергая на себя так, что та чуть не вылетела из петель. Секретарь бросилась наперерез:

— Девушка, Андрей Ярославович закрыл вакансию!

— Отойдите, — стряхнула я ее руку с себя и решительно вошла в кабинет Князева.

Андрей сидел за столом ко мне боком, уронив голову на ладонь, и на мое вторжение даже бровью не повел. В первый миг я замерла, глядя на его до боли знакомый профиль. Он не изменился вообще с тех самых дней, когда я вляпалась в него по уши.

— Андрей Ярославович, простите, — затараторила его помощница в шаге от меня.

— Оставьте, — поднял он на нее взгляд и…

… перевел его на меня.

Его глаза потемнели, черты лица заострились, а брови сдвинулись на самой переносице. У меня же так запекло в груди, что я еле смогла вздохнуть. Позади тихо щелкнул замок, и повисла свинцовая тишина. Андрей смотрел на меня, я — на него.

— Найми меня, мать твою, на работу, — процедила я хрипло, наконец. — Ты мне должен.

Его взгляд дрогнул. Он выпрямился и будто принялся изучать то, что от меня осталось. У меня же не стало сил выплеснуть ему все то, что я заготовила за последние полгода.

— Что же я тебе еще должен? — наконец, подал он голос, и рычащие ноты в нем почти осязаемо оцарапали солнечное сплетение.

— Много всего, — я шагнула к его столу и еле подавила желание схватиться за спинку кресла, чтобы не упасть, — прежде всего, выслушать…

— Говори, — приказал он.

— Ты — трус, Князев, — процедила я, и, казалось, что кислота, которой пропитались эти слова, физически обожгла горло. В нем запершило, и я закашлялась.

Андрей тяжело поднялся, медленно прошел к краю стола и налил мне стакан воды. Я жадно выпила половину, вытерла губы и продолжила, ничуть не растеряв запала:

— Ты не дал мне ни единого шанса! Бросил, когда я нуждалась в поддержке!

— Ты не один раз сказала, что не можешь меня видеть, — холодно возразил он. Но холод его слов не был равнодушным. Он обжигал злостью.

— У меня был нервный срыв, когда я узнала о тебе правду! — вскричала я. — Любой врач тебе скажет, что я была не в себе! Но, когда я пошла на поправкуя, ты не даешь мне шанса! Не отвечаешь на звонки…

— Хватит! — оборвал он меня, возвращаясь в кресло. — Я не возьму тебя на работу. Ты мне не подходишь.

— Я ничуть не потеряла в квалификации! — просипела я.

Смотреть на его лицо становилось все сложнее. Силы и кураж стремительно кончались, и мне невыносимо хотелось плакать.

— Дело не в том, что ты — плохой специалист. Я уже нанял себе ассистента.

— Так уволь и найми меня, — процедила я, глядя ему в глаза. — Мне нужна работа. Рядом с тобой. Только ты знаешь, через что я прошла. Только у тебя должно быть достаточное чувство вины, чтобы помочь мне начать все сначала в твоем чертовом мире! Мне нужен ты, чтобы говорил со мной, стоял рядом и помогал пройти через страх! Никто другой. Я никому больше не могу довериться! Никто не будет давать мне шанс! — Я сделала паузу на судорожный вздох. — Я… у меня руки трясутся, когда… В общем, в вашем центре адаптации мне предложили бросить хирургию. А я не могу сдаться. Хирургия — все, что у меня осталось… Все, что оставил мне ты!

Пока я говорила, его взгляд остывал и совсем потемнел, когда по моей щеке скатилась слеза.

— А еще ты подала в суд на лишение меня родительских прав, — после недолгого молчания, констатировал он безжизненно. — И теперь просишь, чтобы я тебе помог вернуться в хирургию?

— То, что ты ушел — твое право, — возразила я, дрожа все сильней. — Ты забрал у меня все без спроса — мою жизнь и моего ребенка. Я сделала все возможное, чтобы вернуться. А теперь делаю все возможное, чтобы вернуть.

Андрей сжал зубы. Взгляд его налился неподъемной тяжестью.

— Я не пущу тебя назад ни в свою жизнь, ни в жизнь сына, — внезапно сказал он.

— Это мы еще посмотрим, ... — еле слышно начала я.

— Завтра к восьми жду тебя здесь, — неожиданно перебил он. — С документами.

Мое горло дернулось, и я вылетела из его кабинета, тяжело хватая ртом воздух.

1

— Он взял меня на работу…

— Вот как? — голос Максима прозвучал ободряюще, но я знала, что это последнее, что он хотел бы услышать.

— Да. Я… хотела вам сказать.

— Мила, ты придешь на сеанс? — спросил он будто бы спокойно.

— Я не знаю, Максим Владимирович. Я делаю все не так…

— Нет такого варианта, — возразил он обеспокоено. — И ты это знаешь.

Я огляделась. На остановке, погруженной в мутный сумрак осеннего вечера, не было ни души. Нужно вызвать такси, но я просто не находила в себе сил вернуться в реальный мир и продолжить жить. Встреча с Андреем потрясла мою хрупкую неокрепшую психику, и требовалось время, чтобы отдышаться. Мою жизнь еще мотало от любого порыва ветра, и следовало бы беречь то, что удалось собрать и вернуть, но я не могла больше ждать. Год и так выдался длиною в вечность…

— Мила, приходи на сеанс, — нарушил тишину Максим. — Обсудим все, ладно?

— Ладно.

— Может, завтра?

— Завтра уже нужно выйти в отделение. Давайте, я напишу, как определюсь со временем, хорошо?

— Буду ждать.

Мы помолчали, и каждый не решался отбить звонок. Макс боялся, что все еще нужен мне, а я опасалась, что так и есть. И мне хотелось от этого избавиться. Я помню, в каком состоянии впервые оказалась у него на кушетке, и терпеть не могу ту новую Милу, в которую превратилась после встречи с Князевым. И Макс напоминал мне о ней.

Он прервал молчание первым:

— Ну, до встречи?

— Да. Спасибо, Максим Владимирович. Пока.

— Пока.

Разговор с моим психологом сделал свое дело. Несмотря на то, что мы с Максимом давно вышли за пределы отношений «врач-пациент», я все еще старалась держать дистанцию. Нет, мне не его поддержка была нужна, а напоминание о том, как я ненавижу свою уязвимость. Теперь же меня заполнило решимостью надрать Князеву задницу. Но сначала пусть вернет меня за хирургический стол.

Когда я говорила ему, что он — единственный, кто может мне помочь, ничуть не обманывала ни себя, ни его. Мне нужно это не только для того, чтобы вернуться к работе. Мой адвокат сказала, что, только вернув себе работу, я смогу оспорить право Князева на единоличную опеку сына. Знает ли он это? Скорее всего… Но было плевать. Я не сомневалась, что Андрей не дойдет до того, чтобы добить меня и растоптать в пыль ради своей цели. А когда увидела его сегодня, усомнилась в том, что он вообще имеет какую-то цель.

Я прикрыла глаза и сжалась, пережидая дрожь от воспоминания о его взгляде. Но память на этом не остановилась, и картинки в голове замелькали в хронологическом беспорядке, подбрасывая мне то события времен нашего первого с Князевым знакомства, то швыряли меня снова в холод палаты реабилитационного центра…

Одиночество. Пронизывающее, равнодушное… Даже когда Князев пытался быть рядом, я ничего не чувствовала, кроме пустоты. Это убивало. И едва не убило…

Я открыла глаза и решительно отмахнулась от воспоминаний. У меня нет другого выбора, кроме как использовать Андрея и вернуться в хирургию. А потом — забрать у него своего сына.

***

— Андрей, что это?

Я поморщился и поднял взгляд от бокала. Роксана стояла на том же месте напротив моего стола, где час назад я видел Милу. А я даже не нашел в себе силы шелохнуться за этот час, только попросил секретаря налить мне виски и никого не пускать. Но Роксану это, ясное дело, не остановило. И теперь она смотрела на меня возмущенно, небрежно потряхивая приказом о приеме на работу моего ассистента.

Милы.

— Это — приказ. И я не собираюсь это обсуждать.

— Правда? — вздернула идеальные брови Роксана. — Можно я уточню? Ты не собираешься со мной обсуждать то, как снова бежишь в пропасть, из которой выполз? Со мной, которая тебя оттуда тащила? Приди в себя, Андрей!

Я сжал зубы и поднял на нее горящий взгляд:

— Что ты от меня хочешь? — процедил.

— Чтобы ты отменил приказ о приеме этой женщины на работу, — отчеканила Роксана и шлепнула листок мне на стол.

— Нет.

Роксана прикрыла глаза, поморщившись как от удара.

— Тогда объясни! Князев, я заслуживаю объяснений! — Она выпрямилась и заправила золотистую прядь за ухо. — Ты через столько прошел, и ради чего?

Я сдвинул брови и отвел взгляд от ведьмы. Да, красивая, умная, притягательная… пахнет… сносно. Но не так, как Мила. Никто ее не заменит. Поэтому ее отказ быть со мной так меня и раздавил…

2

Нет, он почти убил меня. И вот этого вывезти было почти не дано. Я даже думал, что Милу мне подослали. Желающих посмотреть на то, как я падаю с пъедестала, немало. Меня ненавидят коллеги, пациенты, подчиненные… Но я мог себе позволить чхать на это с высоты, потому что, поставив однажды цель стать выдающимся кардиохирургом, я до нее дошел. Но растерял многое — веру в людей и нелюдей, умение любить, сострадать и сдаваться.

Мила же заставила меня делать ровно противоположное. Я верил в нее, любил до безумия… и сдался, когда она попросила. Только пообещал себе, что сделал я это первый и последний раз в своей жизни. Я не хочу бесконечно подниматься и падать к ее ногам. Это невыносимо. Это больно. И да, я — трус. Но теперь у меня есть сын, и думать я должен не только о себе.

А еще — у меня нет ноги…

Роксана же появилась в моей жизни в тот момент, когда я соскребал себя с пола, и мне показалось неплохим вариантом позволить ей остаться рядом. Она отвлекала — старалась меня вытащить, вернуть к жизни… Когда меня попросили стать заведующим отделения грудной хирургии в ведущей клинике страны, она не дала мне отказаться. Заставила выползти из подвалов бюджетной реанимационной службы, отряхнуться, вернуть себе хоть какое-то подобие жизни.

Да, наверное, она имела право на объяснение. Но я никогда не держал ее рядом с собой. А она оставалась. Несмотря на мое скотство, холод, молчание и нежелание жить. Иногда мне казалось, что ее призвание — некромантия. С таким старанием она возвращала к жизни то, что от меня осталось…

— Что смешного? — потребовала недовольно Роксана.

— Ничего. — Я с трудом поднялся и достал трость из-за кресла. — Поеду домой.

— Позволь отвезти…

— Не надо. — Я посмотрел на нее прямо. С возвращением Милы будто луч солнца упал на мою непроглядную мглу и открыл все уродство моих отношений с Роксаной. Да и всего остального — тоже. — Не стоит тебе держаться за меня. И учить меня жить — тоже. Лучше не будет, Рокс.

— Поздно, Князев. Я нужна тебе, и я этого хочу. Да, любовь зла… — Она схватилась за мою рубашку, притянула к себе и коротко поцеловала. — Будь осторожен.

Я шагнул из кабинета, подхватил куртку с вешалки и замер у кресла, в котором сидела Мила. Ее запах все еще витал в приемной… Когда она явилась, я почувствовал его. Он влетел в кабинет вместе с очередным посетителем, зацепился за чужие волосы, прокатился по ткани одежды и свалился с чьей-то протянутой руки прямо мне под нос.

Кажется, это был кандидат на моего заместителя. Мужчина, человек. Я поморщился, и он смутился, решив, что мне что-то в нем не понравилось. И это испортило собеседование. Он кичился заслугами, пытаясь вернуть себе уверенность, но я не слушал. Смотрел на резюме Милы, которое лежало у меня на столе с самого утра, и силился не поднести его к лицу… Это было похоже на взгляд с крыши вниз, когда до смерти боишься высоты. Ты подходишь к краю осторожно, надеясь, что на этот раз удастся постоять немного дольше прежнего. Только, зачем мне это? Я уже падал, переломал себя всего и еле выжил…

Зачем мне снова смотреть в эту пропасть?

И сейчас запах Милы будто следовал за мной, молчаливо ожидая ответа на вопрос. Он вошел в лифт, постоял в тишине рядом и растворился в холле, затерявшись в сотне других запахов, так и не дождавшись ответов.

Собирался ли я смотреть с высоты и привыкать к головокружению? Или снова прыгнуть?

Неважно.

Я не мог ее бросить.

— Андрей Ярославович, — послышался незнакомый женский голос, но я привык.

Меня часто поджидали в холле родственники или пациенты, которых я не взял на операцию. Сегодня это была женщина. Только похожа она на моих пациентов не была. Эмоции на ее ухоженном холеном лице исключали подобострастие и озабоченность. Наоборот. Она смотрела на меня с каким-то превосходством.

— Елена Петровна, адвокат Милены Терентьевой.

Я выжидательно замер, не собираясь проявлять вежливость.

— Я пыталась назначить вам встречу, но вы не отвечаете…

— Наверное, мне она не нужна, — перебил я. — Всего доброго.

— Андрей Ярославович, я понимаю, что вы считаете, что Милена не в праве у вас что-то просить, но это сыграет только против вас…

— Угрожаете? — вздернул я брови. — Мне?

Она усмехнулась.

— У меня есть показания вашей матери, — и Елена протянула мне документ.

3

Я взял его и пробежал взглядом содержимое. С губ сорвался смешок.

— Ну, понятно…

— Я могу лишить вас прав на ребенка. Поэтому, в ваших интересах встретиться…

— Вы за кого? — потребовал я с усмешкой. — Вспомните и делайте свою работу.

И я развернулся и зашагал на улицу. Но морду все еще деформировало от оскала. Уж не знаю, почему мне это доставило такие эмоции. Сначала я не хотел ничего выяснять, но не удержался. Натянул шлем, завел двигатель мотоцикла и набрал номер матери.

— Привет, мам, — улыбнулся, когда звонок приняли.

— Привет, родной, — отозвалась она с нескрываемым довольством в голосе. — Дай угадаю…

— Да, до меня дошла адвокат Милы. Однако…

— Ну, она со мной хоть поговорила. Ты же не хочешь…

— Я не хочу, чтобы ты вмешивалась в мою жизнь.

— Ты мог так считать, пока не стал нуждаться в моей помощи. Ты не справляешься, Андрей. Поэтому, я вмешиваюсь.

Вот невозможно манипулировать этой женщиной, ты посмотри! Я продолжал искренне улыбаться.

— Я восхищен тем, как ты нашла ко мне подход…

— Мне жаль, прости, — искренне покаялась она. — Но, я думаю, ты совершаешь ошибку, не давая Миле шанс…

Я дал газу, выезжая на проезжую часть.

— Мам, ты же из женской солидарности действуешь, — усмехнулся я. — А отец тоже даст против меня показания? Или хоть кто-то будет за меня?

— Я тоже за тебя, — спокойно возразила она, — а уж он-то — тем более…

— Я взял Милу на работу сегодня.

— М-м-м! — протянула она удивленно. — Я рада, что ты решил ей помочь…

— Неужели не могли вы?

— Ты же хочешь, чтобы мы не вмешивались, — вернула она мне шпильку.

Я рассмеялся.

— Ладно. Люблю тебя. Поехал домой.

— И я тебя люблю. Пока, родной.

Когда звонок прервался, улыбка сползла с лица, и оно медленно застыло. Я всмотрелся в дорогу и прибавил скорости…

***

Несмотря на скверное самочувствие после бессонной ночи и дикого нервоза, я чувствовала себя на подъеме сегодняшним утром. Будто жизнь начинается заново, и я снова ординатор. Да, воспоминаний приятных мало, но, по сравнению с последним годом, они казались более радостными.

Я придирчиво взглянула на себя в зеркало. Нормально. Сойдет. За последние три месяца я набрала несколько килограмм, занялась спортом, подтянулась и перестала походить на пациентку психдиспансера. А это — огромный шаг, за который я собой очень довольна. Я отвела взгляд, неодобрительно качнула головой на неуместное сравнение с пациенткой психушки и вышла из дома. Нужно переставать сравнивать себя с собой прежней, коль вознамерилась вернутся.

Но, стоило перестать думать о прошлом, пришли нервные мысли то о предстоящей работе, то о Князеве.

Андрей работал главой отделения в самой передовой клинике грудной хирургии. Пациентами этой клиники были люди и… не только. То, насколько виртуозно внешний мир вписывался в мой прежний, до сих пор не укладывалось в голове. Ты можешь сидеть в автобусе с оборотнем рядом и не иметь о том никакого понятия. Или кем-то другим, таким же необычным. Правда, «других» я еще не встречала.

Самыми привычными из всех были люди с одаренностями. Хотела бы я иметь подобные! В ходе операции они могли использовать свои способности, чтобы спасать пациентов — давать импульсы по типу электрических разрядов. Тут хочешь не хочешь — а начнешь комплексовать. Но это не было моей основной проблемой.

Как я и говорила Князеву — у меня тряслись руки, когда я пыталась снова орудовать скальпелем. За все время реабилитации меня пустили в операционную в качестве зрителя всего пять раз. И два раза — как ассистента. И я провалилась. Оперировать мне по итогу не запретили, но и разрешения не выдали. И я не призналась в этом Князеву…

Я вспомнила его, каким увидела вчера. На встрече я была занята лишь тем, чтобы ее пережить. Но, после… О, после я вспомнила каждый жест и взгляд Князева. При воспоминании о каждом у меня снова пересыхало в горле, а сердце начинало биться в ребра…

Когда я увидела его впервые в жизни, испытала нечто похожее. Но там, где мы с ним столкнулись, все боялись другого — что госпиталь взлетит на воздух, к примеру, когда в него попадет снаряд. Но даже на фоне этих вероятностей образ Андрея Ярославовича Князева вызывал дрожь и трепет. Он был для меня богом, светом в конце тоннеля, супергероем и человеком с невообразимыми способностями. То, как он оперировал, казалось невероятным. Когда больницу обесточивали, он делал это и без света, и без приборов. И только потом я поняла, как именно ему это удавалось.