Мой бывший свекор

Глава 1

Андрей.
Подъезжая к дому родителей, я чувствовал, как сердце колотится где-то в горле, будто пытаясь вырваться на свободу. Оно, казалось, предчувствовало то, что мой разум отказывался признавать.

Припарковавшись, я несколько минут сидел в машине, пытаясь отдышаться и вернуть себе хоть каплю самообладания. Прохладный воздух, пахнущий влажной землей и дымком из соседней трубы, не приносил облегчения.

Родители уже ждали меня на крыльце, и от этой обыденной, такой знакомой картины на глаза навернулись предательские слезы. Мама, вся в улыбке, суетилась, поправляя фартук, а отец стоял с тем самым спокойным, немного строгим выражением, которое скрывало его волнение.

Казалось, ничего не изменилось: вот-вот мама побежит ставить чайник, а отец спросит о делах. Но под этой маской обыденности клокотала тревога. Я едва мог думать о чем-то, кроме конверта.

Хорошо, что они его забрали. Письмо было заказное и, если бы его не приняли, его бы вернули обратно… отправителю. А мама, бывшая учительница, знала всех на местной почте, включая свою бывшую ученицу. Мысли о том, что письмо могло уйти в никуда, заставляли меня внутренне содрогаться.

И вот отец, помолчав, тяжело поднимается и несет тот самый конверт. В груди снова екает, будто лопнула крошечная струна, на которой держалось все мое спокойствие. Я взял его дрожащими пальцами.

Конверт был шершавым на ощупь, холодным и безжизненным, но он жёг ладонь. Пока я бессмысленно вертел его в руках, пытаясь отыскать лучший способ вскрыть, внутренний моторчик в груди разогнался до немыслимых оборотов. Снова перехватило дыхание.

Отец, словно понимая мое состояние, молча протянул ножницы. Лезвия блеснули в свете лампы. Я аккуратно, с замиранием сердца, надрезал по самому краешку, боясь повредить то, что было внутри. Из прорези показалось что-то плотное.

И тогда оно выпало. Легкий щелчок фотографии о стол прозвучал громче любого грома. Я, почти не дыша, наклонился и поднял ее.

С фотографии на меня смотрел крохотный ребенок. Совсем крошка, голышек без пеленок. На ручке бирка, какие цепляют в роддоме. Но взгляд… взгляд был не по-младенчески осознанным, ясным и полным безмятежного спокойствия.

И эти глаза… очень знакомые. Мои пальцы непроизвольно сжали уголок фотографии, и мир вокруг поплыл.
Внутри конверта лежал сложенный в несколько раз листок. Без даты, без приветствия, словно выстрел в тишине: «Ирина родила восьмимесячную дочку. Хочу, чтобы родственники знали, даже если вам все равно».

Воздух вырвался из легких со свистом. Я откинулся на спинку стула, не в силах оторвать взгляд от этих глаз. Восьмимесячную… Я лихорадочно считал в уме. Даты сходились с той самой ночью. Той единственной ночью, которая перевернула всё.

«Дочку…» - прошептал я беззвучно. В груди что-то рухнуло и перестроилось одновременно. Не злость, не обида, не предательство, а оглушительная, всепоглощающая тишина, из которой медленно прорастало новое, незнакомое и пугающее чувство.

Шок. Мозг отказывался обрабатывать информацию, превращаясь в комок оглушающего белого шума. Я сидел за столом, а родители молча, с тихим недоумением, разглядывали фотографию.

Их лица были безмятежны. Это лучшее доказательство того, что они не видели в этих глазах того, что увидел я. В тишине, густой, как мед, прозвучал мой собственный голос, будто чужой:
— Как давно к вам Паша приезжал?
Мама на мгновение задумалась, проводя пальцем по краю скатерти.
- Давно не был. Кажется, на Восьмое марта... забегал на минутку, цветы подарил и гостинцы привез.

Полгода. Сын не видел своих деда и бабушку полгода. И за все это время мне ни слова. Ни намёка. Ледоход в душе сменился ледяным ужасом. Стало ясно как день: родители в неведении. Они ничего не знают о ребенке. Мне нужно ехать к сыну. Сейчас же.

Я поспешно, почти не глядя на родителей, попрощался, бормоча что-то о срочном деле. Они не возражали, лишь с тихой грустью проводили меня до двери.

В машине я не завёл мотор сразу. Рука сама потянулась в карман, к шершавому конверту. Я снова вынул фотографию. При свете заката глаза девочки казались еще глубже и бездоннее. Точь-в-точь как у Ирины. Тот же разрез, та же глубина, то же спокойствие. Но в уголках губ было что-то... моё. Дочери...

Почему Паша ничего не сказал? И эта фраза, будто раскалённым железом выжженная в сознании: «...даже если вам все равно». Кого имела в виду Наташа, сестра Ирины? Письмо-то адресовано мне. Значит... она хотела, чтобы именно я узнал. Чтобы я знал и мучился. Или чтобы... вернулся?

Глава 2

Моя дочь?
Дорога домой промелькнула в тумане. Я вошел в дом, и меня будто ударили обухом по голове. В прихожей стояла незнакомая девушка в халате. Мы уставились друг на друга, два чужака на одной территории.

Из спальни, поправляя манжет рубашки, вышел Паша. Мы не бросились друг к другу, не обнялись после долгой разлуки. Мы просто замерли, измеряя пространство взглядами, полными взаимных упрёков и невысказанной боли. Воздух стал густым и тяжёлым.

Я попытался понять этот абсурд и нашел в себе силы спросить, стараясь, чтобы голос не дрогнул:
— Добрый день. Паша, у тебя гости?

Сын молчал, смотря куда-то мимо меня. Зато девушка, выпрямившись, отчеканила с вызовом:
- Я Юля. Живу у Паши.

Вот как... Сердце упало куда-то в пятки.
- Он что же, тебе комнату сдает? — я уже всё понял, но мне отчаянно хотелось, чтобы он сам это сказал. Чтобы проломить эту стену.
- Поговорим?
Я кивнул в сторону кабинета. Паша, сжав губы, нехотя поплёлся за мной. Я опустился в свое кресло за массивным столом, чувствуя его возраст и груз всех когда-то принятых здесь решений.
- Рассказывай, - тихо сказал я.
Вместо слов Паша молча покопался в телефоне и бросил его на полированную столешницу. Видео... Я узнал его сразу, ещё до того, как тронул экран. Та самая ночь…

Как я мог забыть? Кадры, которые я пытался похоронить в самых тёмных уголках памяти, ожили и задвигались, безмолвно крича о моём предательстве.

- Мы расстались... - голос Паши прозвучал хрипло и отчуждённо. - Думаю, ты сам всё знаешь. Чего ломаешь комедию?

Он резко развернулся и вышел, хлопнув дверью. Словно вырвал из меня кусок души. Я остался один в тишине кабинета, с горящим от стыда лицом и телефоном, на экране которого застыло немое обвинение.

Мне стало ясно, что Паша теперь живет в доме с новой девушкой, а Ирина, кажется, живет теперь у сестры. Картина, которую я нарисовал в своем воображении, казалась такой логичной. Но жизнь, как оказалось, приготовила куда более жестокий и неожиданный сюжет.

Я не знал, сколько просидел так, ошеломлённый. Выходя из кабинета, я услышал приглушенные голоса из гостиной. Юля что-то взволнованно доказывала Паше:
- ...и что теперь, мы всю жизнь будем ходить по струнке, потому что у твоего отца совесть проснулась?

Я прошел мимо, не глядя на них, и вышел на улицу. Мне нужно было найти Ирину. Просто увидеть её. Узнать правду. Я сел в машину и поехал по-старому, забытому, но врезавшемуся в память маршруту к дому её сестры, Наташи.

Подъехав, я заметил у подъезда детскую коляску. На лавочке, сидела девушка, но это была не Ирина. Она рассказала мне, что Бессоновы квартиру продали и уехали пару недель назад.

Я сидел в машине, и фотография лежала на пассажирском сиденье, словно излучая тепло. Эта девочка. Моя дочь?

«Даже если вам все равно…» - эти слова жгли сильнее любого обвинения. Внезапно вся моя «жертвенность», мой побег, моё долгое молчание предстали передо мной в новом, уродливом свете.

Я не был благородным страдальцем. Я был трусом, который сбежал, оставив Ирину одну с самой страшной тайной. А она… она, видимо, решила, что я просто отвернулся.

Но смотреть на эти глаза и ничего не делать я уже не мог. Я завел машину и поехал, не зная куда. Просто ехал, пока не оказался на пустынной смотровой площадке на окраине города. Я стоял и смотрел на огни внизу, каждый из которых мог быть ее домом. Домом Ирины и моей дочери.

Я решил, что мое бегство закончено. Все эти годы я строил бизнес, снимал квартиры, пытался забыть, но настоящая жизнь, единственно важная, осталась там, позади.

И теперь, с этой крошечной фотографией в кармане, у меня был компас. Я не знал, как, не знал, что скажу. Но я должен был найти их. Вернуть этот долг. Узнать имя своей дочери.