Мой (чужой) ребёнок

Глава 1

- Сёма, даже не думай умирать, слышишь? – Анна размазывала слёзы по щекам, гладя по лицу побледневшего мужа, завалившегося на бок. Поза такая неудобная, но она боялась лишний раз тревожить, вдруг что-то сделает не так, и будет лишь хуже. Хоть и с медиком прожила всю жизнь, кое-что умеет, но перед лицом смерти растерялась и стала обычным человеком: испуганным, рассеянным, взывающим к Богу, обещая всё, что угодно, лишь бы не оставил их в такую минуту.

Муж слишком долго возился в ванной. Каждое утро брился. Неважно, выходной или рабочий, он взял это за привычку, как чистка зубов, и всегда выглядел ухоженным и чистым. Вот и сегодня, перед тем, как отправиться помогать являться на свет новым младенцам, он закрылся в ванной, и Анна не придала этому никакого значения, пока не прошло полчаса.

Обычно на процедуру у него уходило 8-10 минут, чистка зубов отмала дополнительные три-четыре, поход в туалет не ограничивался временем, но только не утром. Потому жена удивлённо подошла к двери, ведущей в ванную, и прислушалась. Вода лилась в умывальник, но больше ничего слышно не было, словно Семён замер и рассматривал себя в зеркале или же читал новости в телефоне.

- Сём, - постучала она, ожидая ответа, но он молчал. – Сём, у тебя всё хорошо?

Тишина.

Сглотнув подступивший ком, Анна бросилась на кухню, хватая вилку, ожидавшую на столе момента, когда едок станет поглощать аппетитную яичницу, любовно посыпанную паприкой и чёрным перцем, приправленную соусом и смотрящую на потолок тремя запечёными желтками.

Когда они устанавливали замки, стоял выбор: тот, который открывается только изнутри, или же тот, что можно открыть и снаружи при необходимости. Анна настояла на втором. В квартире уважали личное пространство, потому невозможно было представить, что кто-то станет нарушать границы, открывая двери. В случае же нужды: если ребёнок случайно закроется там или же кому-то станет плохо, хотя Анна даже не хотела себе этого представлять, это было явное подспорье. И сейчас, вставив тело вилки в небольшую прорезь, она провернула защёлку, слушая, как замок покидает насиженное место, и снова постучала, предупреждая, что сейчас войдёт.

Хрустнув ручкой, она осторожно начала приоткрывать дверь, натыкаясь на невидимую преграду.

- Сём, - голос дрогнул, и она увидела в узкой полоске зеркала своё испуганное лицо.

«Господи. Пожалуйста, пусть с ним всё будет хорошо», - принялась она молиться. Осторожно подвинула ноги, чтобы открыть дверь, и увидела привалившегося к ванной мужа.

- Сёма, - прижала ладони к лицу, чувствуя, что не может больше сдерживаться, и опасения подтвердились. Вода лилась через край, не найдя выхода, и текла прямо по голове мужчины, который не мог ничего сделать. Лицо наполовину в пене, видимо, он так и не успел завершить задуманное. Он был в сознании, но Анна не могла понять, что случилось.

Перешагнув, она быстро опустила затвор крана и вытащила из раковины часть мыльницы, мешавшей воде уходить. Доли секунды, чтобы хоть как-то облегчить страдания мужа, рубашка которого намокла и липла к телу.

- Сейчас, подожди, - сказала ему, будто он мог куда-то уйти, сорваться с места и сбежать. Его скрюченное тело, завалившееся в неудобной позе между умывальником-тюльпаном, рядом с которым вечно стояли куча бутылок с чистящими и моющими средствами, и ванной, не слушалось, а сам он пытался вспомнить слова, которые намеревался сказать жене все эти годы. Всего несколько, но самых важных: «Прости, что я тебя предал».

Он так часто думал о смерти, о том, что просто обязан поделиться с ней тем, что все эти годы жило с ним. И сегодня, смотря на себя в зеркале, в который раз прикидывал, где он – удачный момент?

Каждый раз, когда с его семьёй происходили серьёзные болезни, неудачи или утраты близких, он думал о том, что так или иначе мог притянуть к ним такую карму. Просил у Бога прощения, говорил о том, что лишь он виноват в случившемся. Ни его любимая жена, нет. Он так любил свою Анну, что совершил ради неё тяжкий грех. Ни его единственный сын, которого он так любил все эти годы.

Только он – Семён Павлович Петренков, врач акушер-гинеколог, принявший не одну тысячу малышей, кого столько раз благодарили за труд, к кому старались попасть, потому что «руки золотые», сделал то, из-за чего от него могли отвернуться близкие.

- Сёма, Скорая едет, слышишь? Сёма? – Анна вернулась, располагаясь снова рядом с ним. Хотелось хоть как-то помочь, но трогать нельзя, мало ли что. Заглядывала в потускневшие глаза, будто жизнь именно сейчас при ней выходила из него капля за каплей. – Всё будет хорошо, Сёма, - и голос не слушался, и руки дрожали, и каждый понимал, что хорошо не будет.

- Ааааа, - просипел Семён, и она наклонилась ближе.

- Сейчас приедут, поедем в больницу, там тебя быстро на ноги поставят. Я позвоню Гаранину, - внезапно осенила её мысль, и она, заметно нервничая, принялась искать нужный телефон.

Семён хотел сказать всё. Посмотреть в глаза жене и исповедаться. Но так долго тянул, что упустил момент. Он просто не мог сформулировать слова в голове, пытался говорить, но выходило что-то бессмысленное, неправильное и нелепое.

- Володя, - негромко сказала в трубку Анна, когда мужчина ответил. – Сёме плохо, Скорая едет. Срочно нужно поднимать всех, кого знаешь, чтобы спасти его, слышишь?

- Что с ним?

Глава 2

Анна вернулась в темную пустую квартиру, остановившись в нерешительности на пороге.

Костя протянул руку в выключателю, но она его остановила.

- Нет, пожалуйста, обойдёмся без света. Устало сняла мягкие мокасины, проходя дальше, и не нужно было зрения, чтобы знать, через сколько шагов спальня. Их с Сёмой, большая кровать, с давно поделенными половинами, где правая принадлежала Анне. С тумбочками, на которых стояли одинаковые светильники и лежали разные книги. Его по философии, практическому акушерству и психологии, её - детективы и романы, которые помогали разгружать голову перед ночью и нагонять сон.

Шкаф, где висели выглаженные рубашки и брюки, где ждал своего часа спортивный костюм, в котором Семён всё собирался заняться бегом, да откладывал из-за занятости. Недели, месяца, годы, жизнь.

Так всегда человек надеется, что появится много времени, и он займётся тем, чем задумал. Только человек предполагает, а Бог располагает.

- Мам, давай сегодня у тебя останусь, - предложил Костя.

- У тебя жена одна дома беременная, - напомнила Анна, проходя мимо кабинета.

Она скользила пальцами по стене, чувствуя каждую выпуклость и узнавая её. Тридцать пять лет здесь в любви и взаимопонимании. Хотя нет, не дотянули немного до коралловой свадьбы, три месяца как осталось. Хотелось отметить круглую дату весело, сделать Семёну сюрприз, но планы так и остались планами.

- Иди, Кость, - голос тихий и вкрадчивый. Еле стоит на ногах, накачанная какими-то лекарствами.

Они всё же доехали до больницы, и Анна держала мужа за руку, постоянно говоря с ним. А он цедил "сти", "ости", "люлю", "сын".

- Костя приедет, Сёма, обязательно. Я позвоню, как доберёмся. Он будет, конечно, он обязательно приедет к отцу. Ты главное, не переживай.

Костя не успел. Анна набрала ему уже когда всё кончилось, и медики констатировали смерть. Смотрела обезумевшими глазами на живых, говорящих о том, что её муж, её Сёма, который обещал любить её вечно, ушёл. Виной тому оторвавшийся тромб. Но как это возможно, если он только что дышал и смотрел на неё, когда его уводили за большие металлические двери делать КТ головного мозга?

- Умер?! - переспросила, будто пробуя слово на вкус. - Умер, - повторила, не до конца понимая смысла сказанного. - А что с Сёмой? Нам нужна лучшая палата, он врач, понимаете, врач! Деньги не проблема.

Мужчина кивнул понимающе и подозвал медсестру, давая распоряжения.

- Можете пройти со мной? - взяла та Анну за локоть.

- Я мужа жду, - смотрела Петренкова на двери, за которыми скрылся Семён. - Он у вас там.

- Да -да, знаю, - ласково ответила девушка, - он пока там побудет, а я вам укольчик сделаю.

- Мне? - сдвинула брови в недоумении Анна, - а мне не надо, вы Сёме помогите, его роженицы ждут, - и слёзы нашли дорогу из души. Она не хотела верить никому, пока сама не убедиться, что его больше нет. Он не мог умереть, просто не мог. Это с другими случается, а с ними нет. Страшный сон, нелепая шутка.

Девушка всё же увела сопровождающую с собой и попросила позвонить близким, чтобы заехали за ней. Вот тогда в пустой палате Анна и набрала сыну, назвала адрес и присела на кровать, потому что невыносимо хотелось спать. Слезы душили, хотелось умереть следом, а ещё закрыть на минуточку глаза. Хотя бы на мгновение, но что, если они ошиблись и сейчас привезут Сёму: живого и тёплого? Одну минуточку, всего одну. Она прислонилась к спинке кровати и пообещала себе, что закроет ненадолго глаза.

- Мы разместили её в одной из платных палат, поставили седативное, - отчитывалась медсестра Косте, когда он приехал за матерью, - забрали телефон, чтобы не мешал, а я позволила себе ответить на пару звонков. Долго звонили с работы, мне пришлось, - она явно боялась, что сделала что-то не так. - И с работы отца вашего, просто я подумала, что им следует сказать, вдруг сложная операция, а они понадеются...

- Всё правильно, - поддержал её Костя. - Вы хорошо поступили.

И девушка продолжила.

- Знаем вашего отца, хороший был врач. От Бога. Мама моя тоже у него рожала сестру. Вы крепитесь, такая потеря...

Смертей много, всех не сосчитаешь, не упомнишь, но сейчас, видя вдову известного в городе акушера, врачи посчитали своим долгом передать её на руки сыну.

- Спасибо вам, - Костя полез в карман за портмоне, намереваясь заплатить за палату, но девушка замахала руками.

- Нет-нет, что вы, мы по-человечески. От чистого сердца, - она приложила ладонь к левой половине тела, и Костя готов был поспорить, что видел в её глазах слёзы.

У самого щипало в носу и щемило в груди, но мужчина должен оставаться мужчиной, так учил отец. Через пару месяцев у него родится сын, и он станет учить его правильным вещам. Что нельзя сдаваться, что всегда можно положиться на родителей, что следует говорить правду, какой бы горькой она не была.

- Спасибо, - сказал и тут же откашлялся, скрывая неловкость и эмоции. В такую минуту хочется побыть лишь с самим собой, а не стоять рядом с незнакомой девушкой, чувствуя, как она пытается разделить твоё горе. Он даже жене не сказал, что случилось, потому что беременность непростая, любое волнение может вызвать осложнения. И Семён Павлович наблюдал Риту сначала и намеревался принять внука самостоятельно, будто боялся кому-то давать такую ответственность.

Глава 3

Анне пришлось включить свет и заняться поисками ключа, потому что в темноте отыскать то, что неведомо где лежит, было бы нереально. Она редко заходила сюда, стараясь не нарушать покой мужа, который в последнее время работал над небольшой книгой в своей области, мечтая выпустить её в свет, когда закончит. Ещё одна несбыточная надежда, которой не суждено было воплотиться в жизнь.

Эта работа заняла её на какое-то время, и она забылась, почему именно находится в кабинете, где лишь делала уборку раз в пару недель. Через битых сорок минут ей удалось разыскать небольшой фигурный ключ, спрятавшийся от посторонних глаз в черной гагатовой шкатулке, что стояла на полке с книгами. Открыв ящики, Анна вытащила имеющиеся документы, принимаясь перебирать их. Несколько записных книжек, как-то графики, зарисовки, заметки, а среди прочего белый конверт без подписи. Она пролистала блокноты, но ничего, что могло привлечь её внимание, не нашла, и тогда она распечатала письмо, в котором лежала фотография.

"Дорогая Аня!"

Этот подчерк она узнает из многих других, то, как Семён подчёркивал буквы "ш" и ставил завитушки над "т". Слёзы снова наполнили глаза.

Когда он написал это, а главное, зачем? Плохое предчувствие забралось в душу, и Анна смотрела на приветствие, боясь читать дальше. Такие вещи пишут, когда не могут признаться в глаза. Неужели, сейчас она узнает что-то ужасное?

Нет. Петренкова отложила листок, поднимаясь с места и меряя кабинет шагами. Обернувшись, встретилась с посланием взглядом и вышла из комнаты, направляясь на кухню. Ей требовался мятный чай, который всегда приходил на выручку в моменты, когда она принималась нервничать.

После работы это было ее ритуалом: вернувшись домой - выпить кружечку чая.

Она поставила кипятится воду и боялась возвращаться в кабинет, будто то, что скрывают чернила, повлияет на всю её жизнь.

Сёма оставил мир живых, этого изменить невозможно, но она вправе не читать письмо, оставить, как есть. Попробовать забыть о том, что она вообще его находила.

Отпив сладкий ароматный напиток из чашки, она вытерла потные руки о полотенце. Плакать уже не могла, будто чаша была опустошена и больше неоткуда брать слёзы. Подойдя к кабинету, она прикрыла дверь, но тут же передумала и снова оказалась в кресле, поднимая листок со стола.

"Дорогая Аня".

Читала она поспешно, чтобы быстрее покончить с этим.

"Я очень виноват перед тобой и Костей".

Жар бросился в щёки, и моментально стало душно.

"Если ты читаешь это письмо, значит я не нашёл смелости рассказать тебе правду, глядя в глаза, или же какие-то иные обстоятельства доставили его в твои руки. Как бы то ни было, ты должна знать. Костя не наш сын!"

Анна ждала чего угодно: признания об измене, наличия незаконнорожденных детей, кредитов или каких-либо других тайн, но такого...

Нет, ни одна мать не ждёт известий, что ребёнок, которого она носила под сердцем долгие месяцы, который так тяжело появился на свет, над которым она не спала ночей, боясь температуры, мазала коленки зелёнкой, отправляла в первый класс и стирала слёзы, слушая его басистое "да" в ЗАГСе всего год назад, не близок ей по плоти и крови.

Шок сменился неверием, и она несколько секунд пыталась придти в себя. Может, что-то неправильно?

"Костя не наш сын", - снова прочитала она и принялась скользить по посланию дальше.

"Я совершил страшный грех, но тогда мне казалось, что это единственное правильное решение. Я подменил детей".

Анна выронила листок, будто он ударил её буквами наотмашь, вонзился острыми "не наш" в пальцы, оставляя отметины и жгучую боль. Этого не может быть, этого просто не может быть! Она спит, да -да, наверное, её накачали седативными или Бог знает чем, и она видит страшный сон.

Реальность исказилась в сознании, смешалась со страшными событиями, и психика добавила ужаса. Да, она спит, просто надо проснуться.

Боль была резкой, и Анна зашипела от неожиданности, когда ущипнула кожу. Не спит, или же сон настолько реалистичный. Попробовала пройти сквозь стену, не вышло. Пробежалась из одной комнаты в другую - получилось. Это не сон. Это страшная явь и посмертное признание мужчины, которого она боготворила.

"О том, что я совершил, знают только два человека. Виктор Петрович, которого нет с нами уже добрый десяток лет, и Ольга, моя помощница, без которой ничего бы не вышло. Она уверила, что это правильно, и каждый раз, когда мне было невыносимо тяжело, говорила одно и тоже: не жалей, Сёма, а просто попробуй забыть. Только я не смог, и годами винил себя в обмане, трусости и предательстве.

Смешно, потому что другие считают меня смелым и честным, если бы они только знали, каков на самом деле Петренков Семён Павлович, если бы они только могли предположить, пожимая мне руку и благодаря за детей, которым я помог появиться на свет, что однажды предал профессию, свою жену и роженицу, которая мне доверяла, и поступил малодушно, они бы меня возненавидели.

Если с тобой произойдет тоже, я пойму. Признайся ты мне в подобном, не знаю, как поступлю, потому приму любое твоё решение. Что до Кости, решай сама, следует ли ему знать.

Я любил тебя всегда и ничего на свете не изменит моего отношения. Ты самая лучшая жена и мать, прости, что не смог стать таким же мужем и отцом, потому что жил во лжи, заставляя тебя делать то же.