Мой демон-чиновник, или Муж по контракту с рогами

Другой мир

Последнее, что помнила Лиза, — это уютная тяжесть век и сладковатый привкус бергамота на языке. Ее мир сузился до желтоватой страницы, где буковки, словно уставшие черные жучки, расползались перед глазами. Трактат о демонологии в славянском фольклоре был таким захватывающим, таким... нереальным. «Интересно, во что верили люди...» — эта мысль стала последним якорем в ее привычной реальности, прежде чем сознание уплыло в темноту.

Очнулась она от странного чувства. Не от будильника, не от солнечного луча, а от прохлады. Идеально гладкой, шелковистой прохлады, обволакивающей ее тело. Сквозь сонную дымку до нее донесся запах — не кофе и пыли из ее квартиры, а тонкая, почти неуловимая смесь лаванды, старого воска и увядающих роз. Лиза лениво потянулась и наткнулась рукой не на стенку дивана, а на что-то мягкое и объемное.

Она замерла. Сердце пропустило удар, потом застучало с тревожной частотой.

Медленно, боясь обжечься о незнакомую реальность, она приоткрыла веки. И ахнула — негромко, про себя. Потолок над ней был расписан. По лазурному небу, усыпанному золотыми звездами, плыли на пухлых облаках херувимы. Это было одновременно прекрасно и жутко. «Косплей... — первая спасительная, детская мысль пронзила панику. — Это очень дорогой, очень качественный косплей. Или сон».

Она рискнула сесть. По спине пробежали мурашки. Простыни под ней были холодным шелком. Взгляд скользнул по комнате — высокие стрельчатые окна с витражами, отбрасывающими на пол разноцветные пятна, темная, массивная мебель, поблескивающая серебром и слоновой костью. Все было чужое, огромное, подавляющее.

Она подняла руки перед лицом. И сердце ее упало и замерло где-то в районе холодных пяток.
Это были не ее руки. Не ее коротковатые, практичные пальцы с вечной царапиной от ножа и чернильным пятнышком. Перед ней были кисти незнакомки — бледные, почти прозрачные, с тонкими, изящными пальцами и аккуратными овалами ногтей. Она, словно завороженная, дотронулась до своих волос. Вместо привычного колючего ежика пальцы утонули в тяжелой, прохладной волне волос цвета воронова крыла.

В груди что-то оборвалось. Воздух перестал поступать в легкие.
«Не сон. Сны так не пахнут. И не... не чувствуются так остро».

Внезапно дверь с глухим, властным стуком распахнулась, впустив в тишину комнаты вихрь суеты. Три женщины в строгих серых платьях и белоснежных фартуках впорхнули внутрь, их лица были напряжены и сосредоточены.

«Горничные, — снова констатировал автоматизмом мозг, цепляясь за книжные шаблоны. — Значит, все-таки...»

— Барышня Алисия! Святые небеса, вы еще в постели! — голос старшей, женщины с лицом, высеченным из гранита, и тугим узлом волос на затылке, прозвучал как удар хлыста. — Церемония через три часа! Вам предстоит стать женой лорда Каэлана! Марш, встаем!

Имя «Каэлан» прозвучало для Лизы как гром среди ясного неба. Оно всколыхнуло в памяти Алисии обрывки воспоминаний — шепот в саду, испуганные взгляды служанок, холодный голос отца: «Ты будешь послушной, Алисия. Лорд Каэлан не прощает неповиновения».

Ее, еще не до конца проснувшуюся, подхватили под руки. Ноги — длинные, чужие, ватные — подкосились. «Лорд Каэлан. Верховный Судья Теневого Града», — пронеслось в голове. Судья. Звучало солидно. Но почему же тогда по спине пробежал ледяной сквозняк страха, принадлежащего не ей, а той, чье тело она теперь занимала?

— Я... — ее собственный голос, ставший выше и звонче, прозвучал жалко и неуверенно. — Подождите... Я не понимаю... Кто вы?

Горничная, фрау Хильда, посмотрела на нее с таким выражением, будто та внезапно заговорила на языке драконов.

— Барышня, не время для шуток, — ее пальцы, твердые и цепкие, уже стаскивали с Лизы тонкую ночную сорочку. — Сегодня ваш день бракосочетания. Весь город говорит только об этом.

Лиза увидела в зеркале напротив отражение — стройную, хрупкую девушку с бледным, испуганным личиком и огромными глазами. Стыдливый румянец залил ее щеки. Это было не ее тело. Это был чужой храм, в который она вломилась без спроса.

И тогда пришел он. Корсет.
Его принесли как орудие пытки — костяной, бездушный, с длинными, зловещими шнурками. Его примерили на ее новое тело, и Лиза почувствовала, как ребра сжимаются, вытесняя воздух.

— Фрау Хильда, — выдохнула она, цепляясь за последнюю надежду, пока горничная с натугой затягивала шнуровку. — Скажите... он... лорд Каэлан... он добрый?

Руки женщины замерли на мгновение. В воздухе повисла густая, тягучая пауза. Затем фрау Хильда дернула шнуры с такой свирепой силой, что у Лизы потемнело в глазах и в ушах зазвенело.

— Его сиятельство — воплощение Закона, барышня, — прозвучал ответ, холодный и отточенный, как лезвие гильотины. — И нам не дано судить о его... природе. — В голосе горничной явно прозвучал ужас при слове «природа». — Вам же я советую помнить о своем долге. Ради вашего же благополучия.

Последняя фраза обожгла Лизу как пощечина. Это не был совет. Это была угроза. Четкая, недвусмысленная. Глухая, всепоглощающая тоска сдавила ей горло. Она больше не боролась. Она позволила им надеть на себя платье из тяжелой, узорчатой парчи, похожее на роскошные доспехи. Позволила водрузить на голову фату, отяжелевшую от серебряных нитей. Она была куклой. Марионеткой, которую вели на эшафот, прикрытый цветами и золотом.

Собор оглушил ее своим величием. Гул голосов, громоподобная музыка органа, сотни свечей, чей свет не согревал, а слепил. Она шла по длинному-длинному проходу, и ей казалось, что каждый шаг отдается эхом в ее пустой грудной клетке. Вокруг были лица — любопытные, жалостливые, даже злорадные. Она чувствовала себя зверем в клетке, выставленным на потеху публике.

И тогда она увидела Его.

Лорд Каэлан.

Он стоял у алтаря, высоченный и прямой, как клинок, воткнутый в камень. Его мундир из черного бархата поглощал свет, а серебряные галуны сверкали, как иней на могильной плите. Он был красив. Такой красотой, от которой кровь стынет в жилах — безупречной, безжизненной и пугающей.

Спальня с видом на преисподнюю

Если бы Лизу в ее прошлой жизни спросили, как должен выглядеть замок демонического супруга, она бы, наверное, нарисовала в воображении нечто эпичное: нависающие башни, бьющие в небо молнии, парочку стонущих призраков у входа. Реальность оказалась и прозаичнее, и куда более угнетающей.

Замок лорда Каэлана был не замком. Это была крепость из черного, отполированного дождями и ветром камня, холодная, молчаливая и абсолютно геометрически правильная. Ни единой лишней башенки, ни одного резного украшения. Чистейший архитектурный минимализм, кричащий одним своим видом: «Здесь нет места веселью. Здесь царит Порядок. Или смерть».

Вместо медового месяца, о котором Лиза, втайне вздыхая, все-таки читала в романах, ее ждало двухдневное путешествие в карете, больше похожей на катафалк. Каэлан не проронил за всю дорогу ни слова. Он сидел напротив, прямой и неподвижный, его фиолетовые глаза были устремлены в окно, но, казалось, видели не проплывающие мимо леса, а своды некоего внутреннего, идеально упорядоченного мира. Лиза пыталась представить, что они едут на курорт. Не вышло. От одного его присутствия в воздухе витал мороз, и она втайне радовалась своему плотному свадебному плащу.

Их встретили в замке не радушные слуги, а безмолвный, седовласый мажордом с лицом, как у человека, который только что проглотил уксус, и два ряда таких же безмолвных слуг. В воздухе пахло пылью, старой древесиной и чем-то еще — слабым, но неуловимым ароматом серы и высохших пергаментов.

Каэлан, наконец, нарушил молчание, когда они пересекли порог огромного, пустующего холла. Его голос был ровным, лишенным интонаций, как зачитывание протокола.

Он повернулся и ушел, его черный плащ взметнулся за ним, как тень гигантской птицы. Он даже не посмотрел на нее, прощаясь. Лиза осталась стоять одна посреди зала, чувствуя себя потерянной пуговицей на ковре размером с футбольное поле.

Ее «покоями» оказался набор из трех комнат, которые можно было описать как «аскетичная роскошь». Все было дорого, качественно и до смерти скучно. Темный дуб, серый бархат, серебряные подсвечники. Ни единого яркого пятна, ни одной неуместной детали. Окна выходили на внутренний двор-колодец, где рос одинокий, чахлый куст, похожий на воплощение депрессии.

«Ну что ж, — подумала Лиза, сгребая с себя фату и швыряя ее на кровать с видом мученицы. — Поздравляю, Алисия фон Даркхольм, ты замужем за айсбергом с претензией на готику. Или за начальником ЖЭКа из преисподней. Медовый месяц отменяется. Вместо него — пожизненное заключение с формулировкой "не мешай"».

Первые два дня прошли в режиме строгого карантина. Еду ей приносили, дверь открывалась ровно настолько, чтобы просунуть поднос. Лиза изучила потолок своей спальни до последней трещинки, перечитала несколько до невозможности скучных фолиантов из местной библиотеки (сплошные трактаты о налогообложении и своды законов) и вдоволь нагрустилась.

Но к концу третьего дня ее природное упрямство и сарказм, закаленные в московских пробках и спорах с читателями о просроченных книгах, начали брать верх над отчаянием. «Нет, так дело не пойдет. Если я сейчас не скажу хоть слова, я либо сойду с ума, либо превращусь в такое же бездушное привидение, как и все здесь».

И когда горничная, принесшая ужин, пробормотала, что «его сиятельство ожидает вас на совместную трапезу в малой столовой», Лиза не испугалась. Она возмутилась. «Ага, значит, все-таки ожидает! Интересно, в его расписании это записано как "Пункт 14: Ужин с женой. Время: 19:00-19:30. Цель: поддержание видимости супружеских отношений"?»

Она надела одно из своих немногих платьев — темно-синее, строгое, — но перед выходом из комнаты вдруг сорвала с увядающего букета на столе одинокий, алый бутон и вплела его себе в волосы. Маленький акт неповиновения. Капля хаоса в океане порядка.

Малая столовая оказалась еще одним помещением, внушающим тоску. Длинный дубовый стол, за которым могли бы разместиться двадцать человек, накрытый был лишь на два места на противоположных концах. Каэлан уже сидел во главе стола. При ее появлении он не поднял глаз от бокала с темно-рубиновой жидкостью, в которой Лиза тут же мысленно определила «либо очень дорогое вино, либо кровь некого существа, обреченного на страдания».

Она прошла к своему месту, стул отодвинулся с гулким скрежетом, выдавая ее нервозность. Минуту, другую, царила гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим звоном его ножа о тарелку. Еду подавали беззвучные слуги, появлявшиеся будто из ниоткуда.

Лиза ковыряла вилкой нечто, напоминающее запеченного фазана под соусом из трюфелей. Ей было не по себе. Этот холод, это молчание... оно давило. И тогда ее внутренний библиотекарь, уже доведенный до точки кипения всей этой готической бутафорией, взбунтовался.

Она отложила вилку. Звонкий стук заставил Каэлана на мгновение поднять на нее взгляд.

— Знаете, мой лорд, — начала она, и ее голос, несмотря на внутреннюю дрожь, прозвучал на удивление бодро, — у меня назрел один фундаментальный вопрос, без решения которого я вряд ли смогу полноценно исполнять свои... хм... супружеские обязанности.

Он не ответил, но его пальцы замерли на ручке ножа. Это был знак. Он слушает.

Лиза сделала паузу для драматизма, оглядела стол с преувеличенным интересом и продолжила:

— Я просто должна знать. Что у нас здесь на обед? Я имею в виду, в глобальном смысле. Вот это... — она жестом указала на фазана, — это просто фазан? Или это, скажем, метафорическое воплощение грешной души какого-нибудь налогоуклониста? А соус... — она прищурилась, рассматривая темную гущу на тарелке, — он сливочный? Или это, простите, концентрированные слезы сирот и вдов? Просто для планирования своего рациона хотелось бы понимать. А то вдруг у меня аллергия на чьи-то грехи? Или, скажем, гречка с тушенкой у вас в меню вообще не водится?