Мой египетский пришелец

Глава 1. Ночь перед рождеством

Настенные часы тикали отчетливо и безжалостно громко.

Тик-так, тик-так.

Казалось, что это не просто часы, а счетчик набегающих процентов. Надо все-таки заменить их на бесшумные, как разбогатею. Вздохнув, я отпила прямо из бутылки и пододвинула к себе ноутбук. Нынешние новогодние каникулы выдались настолько паршивыми, что мне захотелось добавить в них хотя бы толику приятного. Поэтому впервые за свои тридцать лет я решила погадать. Все как-то совпало: ночь, Рождество, одиночество, бокал, еще и морозный туман, таинственно мерцающий в воздухе, из-за которого я ощущала на губах сладкий марципановый вкус новогодней сказки…

…хорошо, не совсем туман. На самом деле за окном тяжело повис городской смог из-за которого ни гулять, ни открывать окно не рекомендовалось, но и смог накрывал зимнюю ночь такой волшебной дымкой, что в пору Николаю Васильевичу было восставать с того света, подпирать остроскулую щеку рукой, да писать свои «Вечера на хуторе».

Телефон снова зловеще завибрировал. Вздрогнув, я поспешно поставила его в авиарежим и ввела в строку поиска:

Рождественские гадания виды.

Начнем.

Растущий месяц серпом светился в темном небе, даже через стандартное пластиковое окно активно проецируя волшебство в мою скромную однокомнатную квартиру. Я решилась. Бегло изучив выложенные в сети народные гадания, я собралась рубануть сразу с плеча: взять свечи, зеркала и в полночь попробовать в них кого-нибудь да рассмотреть.

В юности меня такое гадание пугало до дрожи, казалось посягательством на какие-то заповедные грани. А сейчас? Сейчас оно скорее веселило. «Почему бы и не „да“?» — подначивал внутренний голос. Гадание — это игра в судьбу для взрослых девочек, у которых закончились другие игры. Свечка, зеркало, полночь… Ну и что? Что страшного может случиться? Ко мне явится привидение? Черная рука? Ха! В моем возрасте гораздо страшнее не призраки, а бесконечный вечер в одиночестве перед телевизором, давящая тишина однокомнатной квартиры, и перспективы… Хотя, какие перспективы? График «дом-работа-дом» затянулся в мертвую петлю, выжимая из меня последние соки, над головой дамокловым мечом повисла оплата кредита, которым брала не я. Знакомства в интернете? После череды разочарований и пары откровенно жутких свиданий, я махнула рукой — сплошной фейковый рай. Бары? Туда же, только дороже и громче. И поверх всего этого — неумолимый, оглушительный «тик-так» всех часов сразу, начиная с биологических и заканчивая тем, что отчитывали счетчик процентов. Я снова глотнула из бокала, пытаясь смыть с языка горький привкус беспомощности. Вот оно, настоящее страшилище: не призрак из зеркала, а жизнь, зашедшая в глухой тупик. Гадание — жалкая попытка ткнуть пальцем в эту непроглядную тьму в надежде, что там вдруг блеснет хоть искорка. Хоть что-то, кроме серых стен, долгов и этого бесконечного «тик-так».

Тик-так, тик-так.

Погрозив кулаком часовому механизму, я перебралась в ванную.

Судя по информации в сети, предки считали: там, где человек моется, он смывает не только грязь, но и грехи, нечистые помыслы, разнообразную скверну. От такой насыщенной влажности в помещении обязательно заводится не только плесень, но и интересная живность: банники, бесы и прочая языческая «нечисть». Такая живность сто процентов дает благотворную атмосферу для свершения чуда, — посчитал мой аналитический ум, вдохновленный Рождеством, логикой и волшебными пузырьками.

— Идеально, — произнесла я вслух, поставила бутылку на кафель и пошла за зеркалом. Для свершения ритуала требовалось два зеркала. Одно уже было встроено в кафель ванной комнаты, второе — настольное — притащила из спальни.

Следующим пунктом шел стол, который требовалось накрыть. Один источник говорил, что достаточно свечки, другой говорил, что лучше добавить столовые приборы на одного человека, третий источник советовал накрывать на двоих. Пораскинув мозгами, я решила поставить два прибора: если вызываешь мужика, логично приманивать его ужином.

Так в ванной оказались журнальный столик и стул. Метнувшись на кухню, я торжественно водрузила на одну десертную тарелку куриную голень, на вторую положила шоколадку, поставила два бокала и наполнила оба.

Кого я обманываю? На самом деле это все мне.

Плюхнувшись на стул, я посмотрела в зеркало, встретившись взглядом с собственным отражением. В нем я сидела перед накрытым икеевским журнальным столиком в новой ярко-желтой футболке. За спиной стояла стиральная машинка. На ней торчала упаковка с ватными дисками и лежал фен. Ноль процентов волшебства.

Вот я дура…

Поздний ужин при свечах в ванной в компании собственного отражения — единственное, что мне светит на это Рождество. А через два дня на работу. Вот и все.

Если рассудить логически, происходящее глупо. А если не рассуждать?

— А пошло оно все! — произнесла я вслух и глянула на экран смартфона.

23:58

Пора. Чиркнув чудом сохранившейся спичкой, я подожгла свечу, закрыла дверь ванной, выставила вперед настольное зеркало и начала всматриваться в образовавшийся зеркальный коридор.

В зеркалах одна свеча превратилась в длинную череду свеч. Ничего особенного не ощущая, я спокойно всмотрелась в темноту за свечой?

Что там нужно сказать? Я заглянула в экран телефона.

— Суженый-ряженый, приходи ко мне ужинать, — с улыбкой проговорила я по инструкции.

Чуть не забыла об этой условности. Огонек свечи колыхнулся, но это, конечно, я держала зеркало на весу, от чего отражение размножившихся свечей дрожало и скакало.

Я пригубила из бокала, вглядываясь в темноту. Хоть бы Джонни Депп. В молодости.

И что-то мелькнуло.

Поперхнувшись, я сощурилась, пытаясь разглядеть это «что-то».

Я отлично понимала, что имею дело с игрой собственного воображения. Если смотреть в зеркало долго и усердно, мозг сам сгенерирует изображение из бликов и теней и получится чье-то лицо. Это как нейросеть - собирательный образ или тот, кого я втайне рассматриваю в качестве потенциального супруга. А что происходит в 0:00? Сдвигаются меридианы? Нет. Это формальное обозначение вре…

Глава 2. Вий

Все началось с желтой футболки. Нет, конечно, все началось раньше, но я решила считать, что все началось с желтой футболки яркого канареечного цвета. Пройти мимо такой на январской распродаже я почему-то не смогла. Обычно я не брала такие вещи, предпочитая нечто более универсальное: белый, бежевый, серый, черный. Удобные цвета, которые подойдут в любых ситуациях и которые можно комбинировать. Но в тот день, в начале года я решила, что хочу добавить в жизнь новый цвет.

— Сколько можно серой жизни?! — пробормотала я, и внезапно взяла, тем более она стоила всего пятьсот девяносто рублей — вещи ценой больше тысячи я временно не рассматривала. Дома сразу надела, даже не стирая.

«Солнечно!» — довольно заключила я, рассмотрев себя в зеркале, и решила сделать еще что-нибудь… яркое. То, что раньше не делала. А чего я не делала? Не гадала!

Вот, погадала на свою голову.

Зато «серой» эту ночь я точно назвать бы уже не могла. Несколько часов дрожь била меня частой дробью, зубы стучали так, что, казалось, вот-вот раскрошатся. В ушах звенело, сердце колотилось где-то в горле, перекрывая дыхание. Тик-так часов в комнате звучало теперь как удары молота по наковальне.

Тик-так. Тик-так.

Всю ночь в квартире горел свет. Дверь ванной я подперла тумбой — жалкая баррикада, но хоть что-то. Зеркала — те, что можно было положить зеркальной поверхностью вниз — перевернула и положила на пол, ещё и на каждое сверху поставила утяжелители. Те зеркала, что положить не могла — занавесила.

С трясущимися пальцами я рылась в интернете и думала, кому звонить.

Рука из зеркала что делать

Вызвала суженого что делать

Вызвала потустороннюю сущность что делать

Выдача пестрела форумами паранормальщиков, советами «просто не бойтесь» (ха!) и… В одном из источников было черным по белому написано:

…когда это произойдет, очень важно не забыть произнести «чур меня». В противном случае суженый может выйти из зеркального коридора и принести много бед.

«Сука!» — громко подумала я, адресовав ругательство тому талантливому копирайтеру, который «забыл» упомянуть эту маленькую важную деталь в своей статье о рождественских гаданиях.

— Чур меня! — громко крикнула я из спальни. И сделала это ещё несколько раз на случай, если суженый глуховат.

— Чур меня! — скороговоркой продолжала выкрикивать я, пока искала мел. Нашла и на всякий случай обвела им собственную кровать. Я пыталась сделать круг, но комната не была настолько большой, так что мой круг больше напоминал овал. Для надёжности я густо присылала меловую границу ещё и солью, опять очень сильно ощущая влияние Николая Васильевича.

Только произведение уже было не сказочным, а страшным и называлось «Вий».

…подумав, сделала несколько меловых кругов по всей квартире на тот случай, чтобы по ним можно было бы зигзагами уйти от преследования вурдалака.

Тесного контакта с суженым я уже не желала. В обнимку с ножом, крестом, серебряной цепочкой и интернетом, я долго учила молитву и забылась сном только к рассвету.

День застал меня в настороженном состоянии. Конечно, я думала, что причиной длани из зеркала стало мое живое воображение, но рисковать здоровьем как-то не очень хотелось.

Подозрительно походив вокруг ванной и, так и не решившись отодвинуть тумбу, я потопала к соседям. Для борьбы с суевериями и потенциальными вурдалаками нужен был мужчина. Любой.

— Привет! — отчаянно бодрясь, я улыбнулась полусумасшедшему соседу снизу Никите.

Нет, не то, чтобы совсем уж полусумасшедший… Никита был отзывчивым, но странным. Таких называют «немного того». То он начинал делать в квартире сауну, то кидался делать камин, то шил штаны из лоскутков, то рассказывал, как почувствовал присутствие неведомого в каком-то селе и там же вознёсся. Глубину его странности я не выясняла, предпочитая не уточнять подробности «вознесения» и ограничивать общение уровнем «привет-пока». Но Никите было достаточно встретить меня на лестнице, чтобы начать рассказывать очередную гениальную задумку.

— О, Светуха! — он обрадовался мне, сверкнув глазами из-под спутанной черно-седой бороды. — Наконец зашла. Решилась вложиться?

В последнюю нашу встречу Никита настойчиво уговаривал меня вписаться в биткоины «очень надёжной конторы». С его слов, он уже был миллионером и крайне хотел сделать миллионершей меня. Глядя на худощавое тело в паленом спортивном костюме образца 90-х, я упорно отказывалась богатеть. Поэтому, в ответ на вопрос, я аккуратно сказала:

— Не совсем… Я по другому делу. Никит, поможешь мне? Мышь увидела в ванной и теперь боюсь туда заходить. Посмотришь? — последнее я произнесла просительно.

Про суженого и зеркала я предпочла умолчать.

— Влегкую гляну! — с азартом в голосе произнес Никита и мгновенно вышагнул из квартиры, без стеснения сверкая вытянутыми трениками и грязной майкой-алкоголичкой. Он даже не закрыл свою дверь на ключ. — Вы, женщины, такие беспомощные с этими мышами. Знаешь, как с ними я борюсь? У-у, Светуха, сейчас такое расскажу…

Я покорно слушала трескотню про эффективные способы борьбы с мышами, которые, разумеется, знал только Никита.

— …клей нужен, а не отрава, — он по-своему понял мои мело-солевые круги на ламинате. Переступил их, не моргнув глазом. — Ну даёшь! Они на клей знаешь, как садятся хорошо? Не представляешь.

Совершенно не собираясь замолкать, сосед все не отодвигал тумбу. Пришлось мне. Я потянула тумбу, чтобы Никита уже заглянул в мою ванную обитель и оценил потустороннюю ручку… то есть мышку. Сама я с опаской отодвинулась.

— Веник есть? — деловито спросил Никита, взявшись за ручку. — Тащи.

Вооружившись веником, он рывком распахнул дверь.

Вооружившись тумбой, я стояла сзади.

— Ну-ка, ну-ка… Что тут у нас? — прозвучал насмешливый голос. — Ай-яй-яй, Светлана Батьковна! Как же у тебя мышей не будет, если на полу еда валяется?! Подкармливаешь? Любишь в ванной сытно пожрать?

Глава 3. Покахонтас

Мыши в квартире действительно были. Одна. Главная. Я.

Меня даже в школе так называли: Света-мышь. Я маленькая, тихая и осторожная до боязливости — это правда, которую я со временем приняла и научилась не стыдиться. Да, я такая. А смелость… Она во мне тоже есть, просто проявляется нечасто, в основном при «своих». А еще, смелость проявляется, когда я вижу, что кому-то нужна помощь. Как в тот самый момент.

«Почему он не двигается? Не дышит?» — пронеслось в голове, заглушая панический визг, готовый сорваться с губ. Я замерла на пороге, свеча в одной руке, выключатель — под пальцами другой. Вся моя «защита» — мел, соль, крестик — казалась жалкой бутафорией перед этой реальностью. Голый мужчина. На полу моей ванной. Вылезший из зеркала.

Он напоминал мужчину… Достаточно обычного, без рогов, без когтей… Совершенно голый, он, не шевелясь, лежал на холодном кафеле, свернувшись калачиком и подтянув колени к груди. Длинные, слипшиеся черные волосы, скрывали лицо. Кожа под светом лампы казалась смуглой, но с синеватым, мертвенным оттенком, особенно на губах и кончиках пальцев. Худощавый, но с рельефом мышц, которые сейчас напряглись в одном сплошном комке дрожи. Да, он дрожал. Мелкой, частой дрожью, как в лихорадке. Опасным гость не выглядел. Он выглядел… «Скорее… жалкий, напуганный, замерзший» — я рассматривала его, каждую секунду готовая удрать и захлопнуть дверь.

Жалость — острая, почти физическая — кольнула под ложечкой.

Бедняга. Он же замерз насмерть.

— Эй, — пропищала я, с трудом продравшись через застрявший в горле визг. Голос звучал чужим и слабым.

На оклик мужчина не среагировал, и я добавила погромче, все так же держась на расстоянии:

— Э-э-й!

Пришелец лежал не двигаясь. Я неуверенно потопталась на месте, не зная, бежать или оставаться. На телефоне я уже набрала 020, и, держа палец наготове, готовая каждую секунду отпрянуть, неловко подкралась к застывшему на кафеле гостю.

«Дрожит».

Жалость затопила с новой силой, начав побеждать страх, и я дотронулась до мужской руки кончиками пальцев. Ледяной… Я воздушно погладила тыльную сторону руки. Ладонь была большой, с длинными пальцами и выступающими костяшками. На этот раз он среагировал: съежился ещё больше, даже голову вжал в плечи, словно большой напуганный…

«…как щеночек, — уверилась я и тут же засомневалась. — Он вообще разумен?»

Подернутые инеем ресницы трепетали, он стучал зубами, прижимая колени к груди. Даже пальцы ног у него побелели до цвета бумажного листа.

«Чур меня… Бедняга», — совсем неуверенно произнес внутренний голос, переориентировав чувства со страха на жалость.

До краев зарядившись сомнениями, я засунула телефон в карман, так и не нажав кнопку вызова. Вызывать наряд полиции к замерзшему беспомощному вурдалаку было бы совсем не по-человечески. А если скорую…

…ну и что они с ним сделают, в одеяло завернут? И как я объясню, откуда он взялся?

— Эй… Ты совсем замерз. Давай я, или ты… Э-м. Ладно… Слушай. Тебе нужна теплая вода. Забирайся в ванну, согреем тебя. Согласен? Не бойся, я тебя не обижу. Ну? Можешь встать?

Он не отвечал. Только когда я осторожно потрогала его плечо, пытаясь приподнять, он издал тихий стон — что-то между всхлипом и хрипом. Его веки дрогнули, но не открылись. Уговорами-уговорами, я помогла мужчине подняться, для чего пришлось не в шутку подставить свои плечи под мускулистые, но слабые руки и выдержать нелегкий вес.

Командуя, я окончательно забыла про страх. Осталась только насущная задача: уложить этого большого, дрожащего «щенка» в ванну, не уронив и не упасть самой.

— Так, перешагивай, ну же, маленький, — ворковала я, не обращая внимания на то, что «маленький» оказался выше меня на голову. — Ты справишься. Теперь вторую ножку. Ну?

«Ножки» на вид были жилистые и крепкие, но пришельцу не особенно подчинялись, хотя он старался. Он пах… странно. Не потом, не грязью, а как влажная земля после дождя и что-то еще… металлическое, холодное. Еще шатался и по виду был совершенно дезориентирован: глаза полуприкрыты, взгляд мутный, невидящий. Зато на мои команды — «встань», «держись», «шагни» — реагировал, пусть и с задержкой, как сомнамбула.

Через несколько минут общими усилиями, мы всё-таки усадили-уронили его в ванну. Лежать он в ней не мог: по росту не вписывался. Вытянув длинные ноги, пришелец хлопал ресницами, пытаясь сфокусировать взгляд, глядя непонимающе и растерянно то на меня, то на кран, то на струящуюся воду. «Боится меня!» Умилившись, я уже совсем не боялась.

— Сейчас, теплую водичку пущу, тебе будет тепло, смотри, — я включила душ, направив струю сначала на свои руки, чтобы показать. Мужчина вздрогнул всем телом, когда первые капли попали ему на плечо, так что я опять начала его успокаивать. — Не бойся, это душ, теплая водичка, согреешься…

Я медленно водила душем по мужским плечам, спине, рукам, избегая пока головы. Вода смывала с него какую-то странную сероватую пыль, обнажая смуглую, почти бронзовую кожу. Покосившись на совершенно не угрожающее мужское достоинство, скрытое в завитках черных волос на лобке, я решила, что для приличия гостя надо прикрыть.

— Давай я тебе на бедра положу полотенце и будет комфортнее, да? Вроде как будешь одет.

Я тихо разговаривала с ним как с большим песиком, осторожно поливала водой, стараясь не трогать руками. Когда вода стала ощутимо теплее, он наконец расслабился. Его глаза, которые я теперь разглядела — миндалевидные, с чуть приподнятыми внешними уголками, темно-карие, почти черные, но с золотистыми искорками внутри — смотрели на меня уже не с диким ужасом, а с немым вопросом, беспомощно и потрясенно. Прямые черные волосы, тяжелыми мокрыми прядями облепляли грудь, а с них стекали серые ручейки. По-прежнему говорила только я.

«А он интересный. Странно красивый, прямо как…»

— …ты похож на Джонни. И на Покахонтас, — озвучила я мысли. Одновременно набирала в ладони шампунь. Решилась помыть ему голову. — Такие же волосы, губы, скулы… У тебя индейцев в предках не было?

Глава 4. Контакт

— Слу-ушай, Мариш… Представь себе гипотетическую ситуацию: ты нашла красивого беспомощного мужчину. Что бы ты с ним делала?

Да, «нашла». Не говорить же, что он вылез из зеркала.

Мне адски нужен был совет. Помаявшись между номерами 020 и 030, я сгрызла кончик ногтя и набрала подруге.

Марина была моей полной противоположностью. Если я была «мышью», то она представляла собой «кошку». Мы познакомили в юности, во время учебы и притянулись друг к другу как канонические противоположности. Подруга была тем самым человеком, который показывал зубки, махал коготками, профессионально крутил хвостом и мог ответить на любой вопрос с лету. То, что для меня оказывалось чрезвычайно сложным морально-этическим затруднением, острые житейские когти подруги виртуозно шинковали в соломку. Я осознавала свои недостатки, честно пыталась быть смелой и яркой как Маринка, читала мотивирующую литературу, копировала ее поведение, но… Как мышка может стать кошкой?

Устав выходить из зоны комфорта, я отстала от себя, со временем став относиться к собственной природе философски. Кто-то упрямый баран, кто-то царственный лев, кто-то домашний кот, кто-то вообще козел, а я — вполне себе уверенная мышь. Почему я должна стыдиться своих особенностей? Что плохого в том, чтобы быть тихой, скромной и не любить выделяться? Мышка тоже может быть милой, может укусить, а может махнуть хвостиком и разбить яичко.

— Насколько беспомощного? — скептически уточнила практичная подруга. — Без рук что ли?

— Руки-то есть… — нервно расхаживая вперед-назад, я бросила взгляд на распростертое тело.

— А чего нет? — прозвучал рациональный вопрос из динамика. — Или у него самый важный орган отсутствует?

— Нет, голова на месте… — рассеянно сказала.

Судя по всему, Марина закатила глаза.

— Да я не о том, праведница. Ты имеешь в виду, что он как мужик нерабочий и от того никому не нужный? Только красивый?

— В целом… да. Только красивый, — с неохотой признала, поглядывая на полуприкрытое тело. — Остальные функции под вопросами.

— Полюбовалась бы малость, потыкала бы функции, и, если безрезультатно, вернула бы туда, где нашла, — безжалостно заключила подруга. — Ты себя где нашла?

— Не на помойке, — тяжело вздохнула. Правильный ответ я знала.

— А я о чем, — невозмутимо заключила подруга, которая была, конечно, права. — Найди другого. Ты фантазируешь, надеюсь?

Голос Марины из телефона звучал отрезвляюще. И не менее отрезвляюще выглядело тело, похожее на потомка апачей на моей кровати. Я замялась.

«Может рассказать?»

— Я тут решила погадать… на зеркале. Слышала о таком гадании? — решившись, я закинула удочку.

— Ага, слышала, — подруга в трубке хрустнула чем-то похожим на огурец и дальше говорила жуя. — Забудь. Я знаю гадание получше. «На рюмашке» называется. Первая рюмка — «любит», вторая — «не любит». В общем, сколько осилишь, такой и результат.

Она хохотнула. Застенчивостью и романтичностью, в отличие от меня подруга не отличалась.

— Даже если последняя «не любит», тебе уже не до него. Шикарно же? Свет, ты опять про этих твоих коллекторов переживаешь? Найди уже нормального мужика, чтобы он их разогнал!

— Угу…

— На следующей неделе — в силе? — подруга быстро перевела тему. На следующей неделе мы договаривались встретиться.

— В силе, — автоматически подтвердила я, откладывая рассказ до лучших времён.

На следующей неделе мы с Маринкой собирались в бар. Ходили мы туда, когда наши графики, планы и настроение совпадали, что происходило нечасто: пару раз в год. К общительной Маринке обязательно клеились какие-нибудь мужики, ну а я… Я так не умею. Не те флюиды.

— Супер, надеюсь собачьей шерсти на тебе на этот раз не будет, — хмыкнула она, и быстро попрощалась. — Все, чмоки-чмоки.

В общем, Маринке я ничего не сказала. С другой стороны, что говорить?

«У меня тут это… голый мужчина вывалился из зеркала, кажись, ничего не соображает и не помнит. Я его помыла и положила в кровать», — представив такой рассказ, я усмехнулась. Марина бы погнала его веником из квартиры и ещё сверху бы вызвала наряд. А я вечно тащила в дом мяукающих котят, скулящих щенков, молчаливых взрослых собак, подбитых птиц. Маринка говорила, что у меня синдром спасателя. Я только пожимала: «Кто, если не я?» Может это подсознательное желание найти того, кто слабее, чтобы казаться сильнее? Не знаю, пусть специалисты судят. Мне просто всегда нравилось помогать.

Но вот гипотетического вурдалака я приютила впервые. На всякий случай погуглив про способы борьбы с нечистью, я осенила крестом, и приложила серебро к смуглой коже. Эффекта не было, что внушило мне одновременно и тревогу, и облегчение.

Кто мог вылезти из зеркала, как?

Устроившись с телефоном прямо на полу внутри маленького мелового круга, так, чтобы видеть спящего пришельца, я рылась в интернете. Тот выдавал, что в зеркалах по верованиям древних славян живёт Зеркальница, душа зеркала. Она может показать будущее или судьбу, а вот нечистую силу не любит, поэтому та в зеркале не отражается.

Хм!

Следственный эксперимент показал, что мужчина в зеркале очень даже отразился, так что я продолжила поиски хоть какой-то информации.

Ещё интернет говорил, что зеркало может быть дверью в потусторонний мир. Потустороннее было явно ближе к теме. Глядя на вполне человеческие босые ступни размера эдак сорок четыре плюс, я задумалась.

«Получается, по этой теории он из мира или места, где торчал голым и замёрзшим. Пришел на свечку: на тепло или свет».

С этой мыслью я поняла, что отныне отношусь к зеркалам и свечам с подозрением. Зеркало в ванной, из которого выбрался мужчина, осталось на месте, даже не треснуло. Я все ощупала: на ощупь стеклянное полотно оставалось канонично твердым. Даже в темноте. Мне хватило смелости зажечь перед ним свечу и в третий раз, но больше ничего не происходило. От раздумий трещали мозги. Каким образом через стекло может выйти существо на вид из плоти и крови? Информации катастрофически не хватало.

Глава 5. Первые воспоминания

«Амнези́я (от др.-греч. забвение) — заболевание с симптомами потери памяти, особенно на недавние важные события, или неполных воспоминаний о произошедших событиях. Амнезия может быть спонтанной и часто бывает временной. Воспоминания о последних событиях, предшествовавших амнезии, зачастую не возвращаются никогда».

— Отлично, — с сарказмом заметила я, прочитав вслух абзац. — Покахонтас! Что ты вообще помнишь? Самое первое воспоминание. Хоть что-то?!

Новое сообщение от банка «Светлый»: задолженность.

Я с досадой смахнула уведомление.

Мы сидели на кухне. Оторвавшись от созерцания собственных рук и растерянно глянув на меня, пришелец подумал и сомкнул густые брови, от чего на лбу образовалась суровая морщина. В моей самой широкой белой футболке, сидевшей на нем в обтяжку, он смотрелся нестандартно. Как будто его выловили из американских прерий и поместили в футболку, не рассказав «зачем».

— Солнце, — наконец сказал он. — Помню солнечный диск.

«Лаконичненько и опять аутентично…»

— Очень хорошо, это начало, — бодро ответила я, не показывая виду, что огорчилась. — Давай ты… посмотришь пока разные места планеты, может наткнешься на что-то знакомое. И думай, ладно?

Включив слайд-шоу на ноутбуке, я опечалилась.

«Ничего не помнит. Как я могу его прогнать? Это все равно, что выгнать беспомощного щенка. К тому же я сама его и вызвала. Э-э-х… Надо было ограничиться волшебными пузырьками, Света-умная котлета…»

Стараясь не падать духом, я углубилась в поиски с телефона. Запрос «лечение амнезии» показал следующие варианты:

1. Лечение первичной патологии: удаление опухоли, устранение инфекции.

2. Создание благоприятной обстановки, нормализация режима труда и отдыха.

3. Лекарственная терапия.

4. Психотерапия.

— Свей-та, — позвал Покахонтас.

Он произносил мое имя и большинство слов очень своеобразно, вставляя дополнительную букву и деля его на два слога. Звучало странно, красиво и одновременно доказывало, что он вряд ли россиянин. Сам пришелец откликался и на Джонни, и на Покахонтас. Так и не определившись, я называла его как попало. Я надеялась, что он хотя бы с Земли, хотя… не знаю, на что я надеялась. Все происходящее просто слабо укладывалось в голове. В чудеса я никогда не верила. Точнее, верила в гипотетические чудеса, которые могли происходить где-то там, в сказках, легендах, у других… Но не у меня же!

Я сбросила очередной звонок с неизвестного номера. Думая о методах лечения под номерами два и четыре, откликнулась и оторопела, заглядывая через мужское плечо в экран.

— Вот это помню, — бронзовый палец показал на египетские пирамиды.

— Э-э-э… — протянула я, тупо глядя на египетские Гизы, находящиеся за несколько тысяч километров от моего Омска. — Они древние и большие, да… Если честно, это аж Египет, другая страна, до него очень далеко. Я сама там не была. Даже не представляю, как туда попасть тебе… без паспорта, без денег. Я не из богатых, да и паспорт мы тебе не сделаем, наверное… У тебя есть ценности или документы?

Мужчина покачал головой.

Сомневаясь, что он вообще понимает, о чем речь, я прочистила горло.

— А что ты помнишь про пирамиды?

— Просто их, — опять кратко ответил «индеец» после паузы.

— Этого маловато для транспортировки, — резонно ответила я. — Смотри дальше.

Мы договорились на том, что он продолжит думать, искать и вспоминать, благо интернет под рукой. Гуглить голосом я его научила. Стоя над ним, я нервничала. Осталась как минимум одна важная деталь, которую мы еще не выясняли.

— Хочу тебе кое-что сказать. Послушай. Я дам тебе время прийти в себя, но ты же понимаешь, что не можешь у меня бесконечно жить? — тронув его руку, я смутилась, произнося неприятные, но нужные слова. — Я не могу поселить тебя в своей квартире навсегда. Сейчас помогу, чем смогу, но…

Все вроде бы было правильно, но звучало неприятно и озвучивать это вслух мне было… противно. Вдобавок я почувствовала вину, что вообще проговариваю это ему, только-только очнувшемуся. Но и тянуть я боялась. Вдруг он решит, что может остаться со мной жить? Примет как должное. И что тогда?

Щелкнув мышкой на следующей картинке, пришелец кивнул, не отрывая взгляда от экрана, на котором возвышался безносый египетский сфинкс.

— Пони-маю, — мужской голос звучал без эмоций.

— Нет, пойми, я не хочу тебя обидеть, не тороплю, не выпроваживаю немедленно… — я все еще пыталась оправдаться. — Несколько дней, неделя, две — пожалуйста… Ты должен вспомнить, я уверена, что вс…

Гость перестал листать картинки и поднял на меня глаза. Нос у него был практически орлиным, что необычно смотрелось с утонченными чертами лица.

«Настоящий индеец. Египетский».

— Я понял, Свей-та, — неожиданно твердо произнес он, прерывая меня. Потерянный щенячий взгляд, к которому я уже привыкла, на мгновение блеснул сталью, а затем мужчина вновь уставился в ноутбук.

Похоже, через амнезию уже проявляется характер. Меня обнадежило, что в нем что-то проявляется.

— Прости. Постелю тебе на полу! — смущенно произнесла я, направляясь к комнате, но до нее не дошла.

ДЗИНЬ!

Очередной укол в сердце не заставил себя ждать. Опять пришли беседовать? На цыпочках прокравшись к двери, я обнаружила другую беду — Анну Готлибовну.

— Светочка, открывай! — она помахала перед дверным глазком пакетом с косточками.

Анна Готлибовна принесла косточки для приютских собак. Также ей внезапно понадобилась соль и ничего поделать с этим обстоятельством я не смогла.

— Представляешь, Светочка, соль внезапно закончилась, — невинно произнесла она, ловко скользнув за мной на кухню, шаркая потрепанными красными тапочками по полу. — И снова здравствуйте, молодой человек. Рада, что вы одеты, хотя… Знаете, в Советском Союзе тоже одно время процветала культура нудизма. Говорили: «Долой стыд»! Слышали о таком? Стыд — буржуазное прошлое советского народа, так кричали в те времена. Что говорят об этом в капиталистическом обществе? Вы согласны?

Глава 6. Я хочу с тобой

Был вариант, что мне все приснилось.

Открыв глаза, я еще некоторое время лежала, соображая о вчерашнем. Дома царила тишина. Морозное январское утро тускло светило через белые рулонные шторы, за окном почти не слышалось звуков, и я почти уверилась в том, что произошедшее — всего лишь странный сон. Голый из зеркала, «брат», «индеец» и одновременно «вурдалак» на моей кухне… Кому сказать — покрутит пальцем у виска.

А послезавтра уже выходить на работу, вставать в смену с Денисом. От мысли я сморщилась, как от кислого. Б-р-р-р! Откинув поскорее неприятную мысль и спустив ноги с кровати, я прислушалась, пытаясь услышать шорохи в квартире. Нащупав телефон, я посмотрела время, не выключая режим полета.

9:05

Тихо.

Моя серая обычная жизнь шла своей чередой и все это свечное приключение с суженым казалось просто сказкой. Даже немного забавной.

Я открыла дверь и еле подавила визг.

Пришелец поджидал сразу у двери. Ни бесплотным, ни забавным жгучий брюнет не выглядел.

— Как ты нашла меня, Свейта? — встретил меня пытливый вопрос в лоб. На несколько секунд я растерялась.

— Доброе утро… — проворчала вслух и потерла глаза, пытаясь просочиться в туалет. — Это сложно. Дай пройти.

— Объясни сейчас, — с подозрением потребовал он, не давая прохода.

Кажется, у кого-то просыпается самосознание и начинаются вопросы. На мою голову.

— Эм… Да я и не искала тебя! Это была как бы игра. Села в темноте перед зеркалом с зеркалом, зажгла свечу, поставила тарелку с едой… — тут я запнулась, совершенно не желая рассказывать ему про «суженого». — Позвала… Просто ради шутки, но ты внезапно вылез!

Мужчина сузил миндалевидные глаза. Недоверие так и сквозило от всей его фигуры. По виду, он не верил объяснению.

— Если ты не меня искала, кого именно ты звала? Куда смотрела? Что открывала?

Он все еще загораживал проход.

— Никого я не вызывала! — возмутилась я. — Просто забавлялась! Дай в туалет пройти!

Проявляя упорство, гость двинулся в ту же сторону, так что я едва не ткнулась носом в некстати широкую мужскую грудь. Просочиться сквозь нее возможным не представлялось.

— Кого ты вызывала, когда забавлялась? — он повторил вопрос, добавив в голос камней и металла.

Негодующе уставилась на него.

«Возвышается тут… длинноволосый дикарь!»

— Не-важ-но, — уже строго отчеканила я. — Пропусти.

— Ты хочешь, чтобы я тебе все говорил, а сама говоришь не все. Что ты скрываешь? Или ты говоришь неправду? Как вчера той женщине. А на самом деле у тебя свои замыслы, — чайные глаза вдруг зажглись оранжевыми огоньками, и он шагнул на меня, вынуждая отступить к стене. — Говори, кого ты хотела вызвать, Свейта. Или это я для чего-то нужен тебе? Может это ты заставила меня забыть?

Пришелец впервые повел себя так настойчиво и по виду совершенно не шутил, даже более чем «не шутил» — подозрительно осматривал меня, шевеля крыльями носа, словно вбирая запах. Сейчас он вел себя уже не как щеночек, а как взрослый недоверчивый доберман, который готов обнажить зубы и огрызнуться.

— Отвечай мне, — его губы скривились.

Припертая к стенке, я поежилась, ощущая как от пришельца отчетливо потянуло холодком. На меня почему-то волной накатил страх и волоски на руках резко встали дыбом. Я поняла, что придется признаться.

— Отвечаю! В ночь с шестого на седьмое января женщины гадают. На суженого. Есть поверье, что его можно увидеть в зеркале. Не вызвать, а увидеть. Вот чем я занималась, — процедила я, прямо глядя в лицо мужчине. Страха старалась не показывать. — Я вовсе не вызывала тебя и уж точно не имею отношения к твоей памяти. Если не веришь про гадание, можешь посмотреть в интернете. Там все написано подробно.

— Кто такой суженый? — он недоверчиво повел своим выдающимся носом.

— Жених! — уже в сердцах бросила я и оттолкнула гостя, вышагивая из получившейся ловушки.

— Ты так ищешь жениха? — недоуменно спросил он вслед, уже не удерживая.

— Никого я не ищу! Не ходи за мной!

«Зараза длинноносая. Чингачгук длинношерстный. Решил тут допросы устраивать! Возомнил из себя вождя! Приютила на свою голову!»

Заперевшись в туалете, я выместила все возмущение на туалетной бумаге и кнопке слива. Ещё и стыд от собственного признания прятался за гневом, но не пропадал. Конечно, стыдно… Я Маринке-то стыдилась признаться, а ему — тем более.

Отчаянно нуждаясь в кофе и одиночестве, я пробралась на кухню, раздраженно лавируя в тесном свободном пространстве между кухонным гарнитуром и разложенным на полу матрасом.

— Я посмотрел. Ты сказала правду, — констатировал пришелец. Он стоял у окна, сложив руки на груди, и продолжал сверлить меня взглядом. — Женщины гадают. Но это не объясняет меня.

Извиняться он, похоже, не планировал. Так что к беседе я расположена не была.

— Угу. А у меня и нет других объяснений, это всё, что есть, нравится тебе или нет. Унеси матрас в спальню, — сухо бросила я и резко включила чайник. — Кстати, если тебя так терзает обман, можешь подняться к Анне Готлибовне. Скажешь, что руке лучше стало, она согласится на твою помощь. Но меня не вплетай. Она старшая по подъезду, я однажды помогла ей перила покрасить, потом несколько дней освободиться не могла. Хоть сейчас к ней топай. А я уеду…

— Куда? — тут же насторожился мужчина, замерев на месте в обнимку с матрасом. Постельное белье, которое он не догадался сложить, упало на пол. Я вздохнула.

— Я езжу в собачий приют по воскресеньям, помогаю там… — нехотя призналась ему, собирая одеяло, упавшее вместе с простыней, в большой комок.

— Хочу с тобой, — заявил мужчина, хвостом следуя за мной в спальню.

— Но ты… Куда? Тебе надо вспоминать, думать…

— Я всю ночь этим занимался, Свейта, — хмуро произнес он. — Ничего не вспомнил, только какие-то клочки! Начал думать, что виновата ты. В мои глаза и голову залетела пустыня. Тут тесно, не прыгнуть, не взмахнуть руками. Душно. Я устал смотреть в эти… окна и картинки. Не могу больше! Возьми меня в приют.

Глава 7. Варежка

В воскресное утро зимний Омск, тепло заваленный сугробами, шевелился лениво. На столбах висели новогодние гирлянды и украшения, закутанные в пуховики люди шли по делам. Все было сонно-подернуто белым холодным кружевом.

Приют для животных «Варежка» ютился в промзоне, прямо в уродливом двухэтажном корпусе бывшего цеха. Два года назад власти «великодушно» отдали здание под нужды бездомных животных — и на этом их участие закончилось. Больше ни копейки, ни гвоздя, ни помощи, одни отписки. Все тяготы — уход, лечение, бесконечные поиски корма и денег на лекарства — легли на плечи горстки волонтеров. Сердце приюта билось только благодаря их упрямству и любви. Здесь жили десятки собак, и каждая история была историей предательства: покалеченные машинами или людьми, выброшенные за ненадобностью старики, щенки с подвальных помойных куч, отощавшие до скелетов бродяги… Все они были «сложными» — с подорванным доверием, подорванным здоровьем, подорванной надеждой.

Помню, как впервые приехала сюда. Когда вернулась домой, легла лицом в подушку и проплакала до утра. Эти глаза… Полные немого вопроса, боли и такой бездонной тоски, что дышать становилось трудно. Я не смогла бросить их, не смогла стать еще одним человеком, который пришел, умилился и ушел. Наверное, это из детства: я мечтала о зоопарке дома — о кошках, собаках, попугаях, черепахах, даже о крысах! Бездомных подкармливала, тайком приносила домой, а мама ворчала: «Вот вырастешь — заведешь кого захочешь». Выросла. Родители далеко. У меня — пустая однокомнатная и график работы, с каким и прихотливый цветок не завести, не то, что контактную животинку. «Варежка» стала моей отдушиной, моим тихим подвигом, моей попыткой хоть что-то исправить в этом несправедливом мире.

— Это наши коридорные жильцы, — объясняла я, пока мы пробирались по длинному, слабо освещенному коридору. Воздух был густым и влажным, пропитанным запахом псины, дешевого дезсредства, старой пыли и тушенки. Под ногами хрустели остатки рассыпавшегося линолеума, валялись клочья старых ковров, которые мы вылавливали на свалках. У стен жались ободранные кресла — их спинки были основательно погрызены в минуты собачьего отчаяния и скуки. В каждой тени, в каждом углу свернулся калачиком мохнатый комок. — Зимой их забираем из вольеров. У многих после аварий пластины в лапах, металлические. Холод для них — пытка.

Я остановилась у рыжей дворняги с седыми бровями — Ласки. Ей было лет пятнадцать. Она почти не видела и с трудом вставала.

— Привет, красотка, — бережно прошептала я, опускаясь на корточки и осторожно проводя ладонью ее худой спине. Шерсть была колючей, как проволока. Ласка слабо вильнула хвостом, тычась влажным носом в мою руку. Я посмотрела на Покахонтаса. Он стоял чуть поодаль, темные глаза внимательно скользили по стенам, по лежащим собакам, по обшарпанным потолкам. В яркой куртке он выглядел инопланетянином, заброшенным в чужой мир сквозных ветров и безнадеги. — Подойди. Погладь ее. Она не кусается. Только осторожно.

Он послушно присел рядом, неловко, как ребенок, который впервые видит живое существо, протянул крупную ладонь, коснулся головы Ласки. Собака вздохнула глубже и шевельнула влажным новом. А пришелец удивленно замер.

— Молодец, — оценила я.

Реагировал он хорошо, без страха или брезгливости.

Удовлетворенная этой маленькой победой, я повела его дальше, к кухне — сердцу приюта, где царил влажный жар и запах дешевой каши. У огромного чана, в котором булькала мутная похлебка, возился Сергей. Его худая, жилистая фигура в промасленной телогрейке двигалась с привычной, усталой ловкостью.

— Серега, привет! Это Джо, — представила я, перекрывая шум плиты. Сергей оторвался от помешивания ложкой размером с весло, поднял глаза и кивнул. Его лица с мелкими, почти птичьими чертами осталось невозмутимым.

— Невидимый друг? Хай.

Я оглянулась и обнаружила своего пришельца застывшим около Черныша. Молодой метис овчарки приехал к нам недавно. Когда мы вошли, он, поскуливая, метался из угла в угол, скулил, царапал дверь. Теперь же Черныш радостно лизал мужскую руку сквозь решетку.

— Джонни, — окликнула с я громче, с улыбкой, чувствуя, что таю. Как по мне, тот кто любит животных, уже достаточно хорош. Покахонтас вздрогнул, словно очнувшись от сна, медленно поднял голову. С неохотой поднявшись, он как-то рассеянно подошел. Взгляд был расфокусированным.

— Привет, Джо, — Сергей повторно поздоровался. — Снега навалило, почистишь? Лопата у двери. Света, миски.

Свойский худощавый парень не разбрасывался словами. Он работал автослесарем, но тоже приезжал сюда регулярно. Среди волонтеров можно было встретить и небедных бизнесменов, и занятых усталых продавцов с рынков, приезжали даже гламурные блогерши и здоровенные бородатые дядьки неизвестных профессий. Кто угодно. Любовь к животным и желание помочь объединяли множество самых разных личностей. Все они кашеварили, не боясь испачкать руки, убирали экскременты, меняли пеленки, роняли слезы над скулящими от боли искалеченными псинами, привозили еду, которой все равно вечно не хватало.

В одной из клеток меня ждал огромный и свирепый пёс Букет. Больше всего он напоминал собаку Баскервилей, да и репутацию чудовища активно поддерживал. Бывшие хозяева годами держали Букета в холодной будке, практически не кормили, били его, беспомощного на цепи, натравливали на мелких собак. Букет одичал, превратившись в настоящего цербера, перестал верить людям. Отдавать его было некому, поэтому вызволенный пёс жил отсаженным от всех, в одиночестве.

Меня он тоже не подпускал, но я случайно нащупала его слабое место: крупные говяжьи косточки. Конечно, все собаки хотели их, но я приносила лакомство только Букету, потому что именно у него практически не было другой радости в жизни, как и не было шанса найти хозяев. Кому нужен агрессивный, огромный, немолодой, полуслепой пёс? Жизнь была к нему жестока, он больше не верил ни одной душе. Но хорошие мясные косточки любил. За них он соглашался терпеть мое присутствие и мою руку.

Глава 8. Теперь я знаю

Поговорить мы не успели: за Серегой подъехал друг и предложил заодно подбросить нас. Я с облегчением согласилась — лишние двести рублей на такси были серьезной статьей экономии в моем положении. Однако радость померкла, когда я увидела, что в серой иномарке кроме водителя уже сидят двое крепких черноволосых парней. Ехать предстояло в тесноте.

— Давай, Свет, ко мне на колени! — ожидаемо крикнул Серега, протискиваясь в середину.

Я внутренне поморщилась. Сидеть на костлявом колене Сергея, да еще впритирку к незнакомцам — сомнительное удовольствие. Но выбирать не приходилось. Сжавшись, я юркнула в салон, стараясь занять как можно меньше места, и неуклюже опустилась на предложенное худое бедро. Коленями я уперлась в спинку переднего сиденья, локтем задела незнакомца, пришлось извиниться. Салон машины чадил острым мужским парфюмом.

— Резче, Джо! — подал голос Серега, когда Покахонтас все еще стоял на снегу, оценивая ситуацию.

— Садись на свободное, — попросила я.

С видом, будто ему предложили сесть в телегу с навозом, пришелец неохотно залез внутрь, втискиваясь на оставшийся клочок сиденья. Его плечо уперлось в мое, а длинные ноги нелепо согнулись в тесном пространстве. Машина тронулась, подбрасывая на колдобинах.

К сожалению, молчать Покахонтас не стал.

— Здесь тесно и неудобно, Свейта, — недовольно произнес он. — Мне не нравится.

— В тесноте, да не в обиде, — заметил Серега.

— Тихо ты, — прошипела я пришельцу.

Незнакомцы оживленно заговорили на своем языке — гортанном, быстром, с обилием жестких звуков. Их смех казался слишком громким в тесном салоне, а жесты — размашистыми. Уставившись в спинку переднего сиденья, я старалась смотреть вперед, чтобы мы поскорее доехали. Пару минут Покахонтас молчал, сидя неподвижно, как изваяние. Но напряжение, которое искрило от этого изваяния, я чувствовала. Его молчаливое недовольство висело в воздухе тяжелее запахов.

— Скоро приедем, потерпи, — прошептала я ему, больше для успокоения себя самой.

— Не хочу терпеть, — громко и четко ответил Покахонтас, его голос прозвучал как удар гонга в гулкой пещере. Я внутренне ахнула.

Вот же болван! Они ж тебя запинают! Незнакомцы явно не выглядели интеллигентами.

— Потерпи, — настойчивее, почти умоляюще, прошипела я, бросая на него предостерегающий взгляд. — Скоро!

— Свет, ты номер свой оставь, чтобы удобнее было стыковаться, — перебил Сергей, пытаясь разрядить обстановку. Я с облегчением ухватилась за эту соломинку.

— Да, конечно, давай запишу, — поспешно ответила я, доставая телефон. Я не хотела произносить номер вслух при незнакомцах. Пока искала контакты Сергея, те двое снова заголосили, их разговор стал еще громче и эмоциональнее, сопровождаемый хлопками по коленям и хриплым смехом. Один из них обернулся, бросив на меня быстрый, оценивающий взгляд, от которого по коже пробежали мурашки. Я съежилась, стараясь стать еще меньше.

Вдруг железная рука обхватила меня за талию и рывком потащила через колено Сергея. Вцепившись в телефон, я ахнула от неожиданности.

— Эй! — возмущенно вырвалось у меня, когда я обнаружила себя уже на коленях пришельца. Его руки крепко держали меня за пояс, притискивая к себе. Я почувствовала жар его тела сквозь тонкую ткань штанов.

— Я замерз, — заявил Покахонтас, не обращая внимания на мое негодование. Его дыхание коснулось моей шеи. — Так теплее.

Я откинула голову, чтобы негодующе посмотреть ему в лицо. Серьезно?! В его темных глазах не было и намека на шутку или смущение, только привычная непроницаемость, но где-то в глубине, снова мерцали странные оранжевые отсветы.

Сергей громко фыркнул, но промолчал. Незнакомцы же переглянулись, их смех стал громче, наглее, а взгляды — еще более непристойными. Один что-то ляпнул, и они оба загоготали, явно комментируя нашу ситуацию.

Не повышая голоса, Покахонтас заговорил. Спокойно, но так, что его слова, произнесенные на том же гортанном языке, что и у парней, прозвучали с ледяной четкостью. Я не поняла ни слова, но тон… Тон был как удар кнута — резкий, уничтожающий, наполненный таким холодным презрением и угрозой, что у меня по спине пробежал холодок. Смех незнакомцев оборвался на полуслове. Они замерли, уставившись на моего пришельца с внезапной настороженностью.

В салоне воцарилась гробовая тишина. Было слышно только гудение мотора и мое собственное сердцебиение. Водитель бросил взгляд в зеркало заднего вида. С лица соскользнула снисходительная ухмылка, глаза расширились, губы побелели и искривились в гримасе внезапного, животного ужаса. Он что-то испуганно спросил — я поняла по интонации.

Покахонтас ответил коротко, отрывисто, словно плюнул. Водитель резко кашлянул, будто подавился, и вдруг резко, почти до упора, вдавил педаль тормоза. Машину бросило вперед, нас всех тоже. Шины взвизгнули по асфальту. Я вскрикнула, приложившись лбом в переднее кресло. Мы остановились посреди не самой оживленной, но все же дороги.

Сердце уже колотилось где-то в горле.

Что он сказал?! Что он сделал?! Почему водитель остановился? Он нас выгонит? Или… еще хуже? Что теперь делать?

Я была готова бежать.

И тут случилось неожиданное. Те двое парней на заднем сиденье, что еще минуту назад казались такими самоуверенными, молча, почти синхронно, открыли свои двери и вышли. В первое мгновение, я с ужасом подумала, что они идут вытаскивать и вышвыривать наружу вредного пришельца.

— Ребят, не надо, мы сами выйдем…

Я потянулась к двери, но Покахонтас меня удержал, а как только Сергей подвинулся, ссадил на освободившееся место. Водитель же просто тронулся вперед.

Что происходит?

Я завертела головой, пытаясь хоть что-то понять. Два парня остались на трассе и сейчас шли по обочине. Сергей, уставившись в окно, молчал. Водитель с белым лицом смотрел прямо перед собой, будто парализованный. Покахонтас обнаружил кнопку стеклоподъемника и играл, то открывая, то закрывая окно. Его левая рука лежала за моими плечами. Спрашивать, что случилось, было не к месту.

Глава 9. Долг

Впервые они пришли где-то месяц назад. Я тогда еще ничего не подозревала. Помню, как подошла к глазку. В искаженном рыбьем обзоре виднелись два солидных силуэта в темных, идеально сидящих пальто. Шеи плотно обхватывали строгие шарфы. Один держал тонкий кожаный портфель. Выглядели как менеджеры среднего звена или адвокаты.

— Светлана Евгеньевна Гаврилова? — спросил тот, что повыше и пошире в плечах, когда я все же приоткрыла дверь, оставив цепочку. Голос был бархатистым, вежливым.

— Да… — вопросительно ответила я.

Неладное почуяла сразу, слишком уж внимательно они на меня смотрели. В Омске стояли зимние холода, и я была в растянутой розовой толстовке, теплых штанах и тапках. Мужчины же — вылизанные, надушенные, воплощение делового спокойствия.

— Мы представляем интересы банка «Светлый». По кредиту Семена Анатольевича Потехина. Тот, за который вы взяли поручительство, — вступил второй, пониже, с лицом приятным, но с бегающими, слишком цепкими глазами. Он улыбнулся, но улыбка не добралась до глаз.

Странный холодок сдавил горло.

— А… Семен Анатольевич здесь больше не живет, — произнесла я.

— Знаете, где он?

Я пожала плечами.

— Мы не общаемся, — туманно произнесла я.

Не объяснять же им, что мы расстались. В один прекрасный осенний день Семен просто буднично сказал, что хочет расстаться и съезжает. Мне даже показалось тогда, что он шутит, но он не шутил. Расставание я к тому времени пережила.

— К сожалению, у Семена Анатольевича образовалась задолженность. Он уже несколько месяцев не вносит платежи по кредиту. Совсем не вносит.

Я пожала плечами и вопросительно уставилась на мужчин. То, что Семен не платит по кредиту, стало для меня несколько неприятной новостью, но все равно меня она не касалась. Женаты мы никогда не были.

— Очень жаль, — нейтрально произнесла я, красноречиво глядя на мужчин. — А я при чем?

Тот, что пониже улыбнулся.

— Светлана Евгеньевна, пожалуйста, не волнуйтесь, — низенький сделал успокаивающий жест рукой. — Мы же здесь для того, чтобы вам помочь. Разобраться. Найти решение. Мы понимаем, что для вас это стресс. Но факты — вещь упрямая. — Он плавным движением открыл портфель, который держал его коллега, и извлек папку. Листок с моей подписью, крупно обведенной желтым маркером, лег на ее торец, обращенный ко мне, как обвинение. — Вы — поручитель. Согласно договору, в случае неисполнения обязательств заемщиком, вся полнота ответственности, включая сумму основного долга, проценты, пени… переходит на вас. Полностью.

— Что? Но я не брала кредит! — возмутилась я, холодея.

— Вы поручитель.

Высокий перевернул лист. Цифры. Огромные, жирные цифры. Один миллион триста пятьдесят две тысячи… Я почувствовала, как земля уходит из-под ног. Голова закружилась.

— Да нет, — я растерянно улыбнулась, надеясь разжалобить мужчин. — Он брал кредит, купил на эти деньги машину, она у него. У Семена спрашивайте.

— К сожалению, мы не можем его найти. Прописки у него нет, единственная временная была здесь, у вас.

— Мы больше не общаемся…

— Именно поэтому мы предлагаем конструктивный диалог. Мы можем рассмотреть вариант реструктуризации. Составить индивидуальный график, удобный для вас. Но для этого нужны действия с вашей стороны. Первоначальный взнос. Хотя бы минимальный. Скажем, пятьдесят тысяч. Чтобы показать добрую волю и остановить рост пени…

— Пени?

Земля уходила из-под ног. Я и кредиты-то не брала никогда, родители помогли купить квартиру.

— Послушайте… — я решила закончить диалог. — Знаете, до свидания!

Хотела закрыть дверь, но ее аккуратно придержали.

— Не рекомендую вам тянуть. Время работает против вас, Светлана Евгеньевна, — низенький мягко, но неумолимо вставил свое слово. Его бегающие глаза скользнули мимо меня, вглубь прихожей, будто оценивая обстановку, стоимость вещей — старенький шкаф, потертый коврик. Потом вернулись ко мне. В них мелькнуло что-то холодное, хищное. — Проценты и пени начисляются ежедневно. Каждый день просрочки — это увеличение суммы. И… — он сделал паузу, давая словам проникнуть глубже, — мы знаем, где вы работаете. Было бы крайне неприятно, если бы ваши финансовые трудности стали достоянием общественности или вашего руководства. Это может негативно сказаться на репутации. И на работе тоже.

Угроза повисла в воздухе, густая, липкая, гадкая. Я даже не нашлась, что сказать.

— Мы не хотим этого, Светлана Евгеньевна, — высокий снова включил режим «заботы», но теперь это звучало как насмешка. — Мы хотим помочь вам решить проблему цивилизованно. Мирно. Давайте договоримся о следующей встрече? Завтра. Вы сможете обдумать наши предложения, посмотреть свои возможности. Принести хотя бы символическую сумму. В знак доброй воли.

Они не ждали ответа, я молчала. Низенький уже протягивал визитку — гладкую, белую, с логотипом банка и номером телефона без имени. Я машинально взяла ее. Бумага казалась ледяной.

— Мы свяжемся с вами, Светлана Евгеньевна. Желаем вам хорошего дня. И надеемся на ваше благоразумие.

В тот же день я поехала к Семену, собираясь поговорить. Он занимался натяжкой потолков, работал в серую, на себя, жил на съемных квартирах. Но где его искать, я примерно знала. Вечер каждой среды и пятницы Сеня проводил в тренажерном зале с брутальным названием «Сталь». Не сколько занимался, сколько болтал — у него там сложилась своя компания.

Тренажерный зал встретил меня волной теплого спертого воздуха, густо замешанного на запахе пота, резины и какой-то химической отдушки. Гул железа, лязг плит, кряхтение и крики тренеров создавали фоновый шум, под который легко было потеряться. Я огляделась, щурясь от яркого света софитов, отражавшихся в бесконечных зеркалах. И тут же его увидела. Семен стоял у стойки с гантелями. Вокруг него кучковались двое парней в обтягивающих футболках, демонстрирующих накачанные плечи. Семен что-то рассказывал, активно жестикулируя, и все трое громко смеялись. Уверенный, раскрепощенный, будто никаких кредитов, коллекторов и бывших, которым он подложил свинью, в его жизни не существовало. Я стояла у двери с ощущением, будто я нищенка, пришедшая просить милостыню на праздник мускулов и братства.

Глава 10. Полочка

Сон был ярким, как вспышка солнца на нильской воде, и таким же обманчивым. Он снова стоял на вершине. Не на холме песка, а на платформе из материала, холодного и гладкого, как черный лед, но тверже гранита. Внизу раскинулся не Мемфис, а город геометрически совершенных форм: пирамиды с острыми, как бритва, ребрами, зиккураты, сверкавшие металлом под слишком ровным, слишком белым светом, исходившим не с неба, а откуда-то сверху, из огромных дисков, плывущих в вышине. Воздух гудел низким, ровным гудением, словно спящий механизм. Вместо запаха песка, реки и жертвенных курений — стерильный, чуть озоновый аромат.

Он поднял руку — не для благословения, а чтобы что-то настроить в воздухе перед собой, на невидимой панели. И увидел не пальцы, а конечность в гладком, темном, облегающем материале, лишенном швов, с едва заметными индикаторами на запястье. А в воздухе носились маленькие… жучки. Какие-то странные, быстрые, как мухи, но слишком большие для мух, не мухи. Он недоуменно протянул руку и один из жучков сел на ладонь. Блестящий черный панцирь открылся, как шкатулка. Понятно, зонд 451 не отвечает.

— Кай! — крикнул сзади кто-то.

Он озадаченно оглянулся.

И проснулся.

Анубис? Инпу? Кай? Или уже Покахонтас? Задыхаясь, он резко сел на сдувшемся матрасе. Какой еще зонд? Что это такое? Сердце колотилось как барабан на празднике безумия, холодный пот стекал по вискам. Кухня Свейты, маленькая, заставленная, пропахшая вчерашней солянкой и дешевым средством для мытья посуды, показалась ему тюремной камерой после того сна-воспоминания. Теснота душила, серые стены давили, тарахтение холодильника раздражало, напоминая тот мерзкий гул из сна. Еще и часы! Он сжал кулаки, ощущая под пальцами чуть шершавую ткань одеяла, а не гладкий материал из сна.

Что это за…? Почему воспоминания были такими чужими, техничными? Где золото колесниц, запах горячего песка, трепет людей? Где его величие? Его суть? Этот сон не принес ясности, он лишь добавил масла в огонь его растерянности и гнева. При этом анубис прекрасно помнил распростертое тело Пиопи.

— О, бессмертный владыка, круг горизонта, священный податель небесного благословения, прими мой ничтожный дар, благослови мою душу… — напевал фараон.

Павший ниц, он лежал у ног своего бога при полном параде: в густом черном парике, короне, тяжелых шейных украшениях. Крупные складки полного тела мелко тряслись, он обильно потел. Анубис помнил отлично, вплоть до мелочей. Он принимал Пиопи на золотом троне, держал уас и был одет в схенти — полосу белой ткани, обернутую вокруг бедер. Сейчас… Какие-то чужие тряпки!

Он встал, едва не задев лбом низкий дверной проем. Матрас хрипло заскрипел и засвистел. Как анубис ненавидел этот звук, нелепый сдувающийся остров, на который его положили как собаку. Ненавидел свою зависимость от этой маленькой бедной женщины, которая то кричала на него, то смотрела с такой жалостью, что хотелось рычать. Она жалела его! Она, маленькая и бессильная, жалела ЕГО, всесильного!

А еще мир.

В окне все оставалось белым, серым, коричневым и черным, унылым — отвратительно- блеклые краски, так контрастирующие с тем, что помнил он. Почему он здесь, в этой части света, зачем? Отец послал его? Враги?

Порывшись в памяти, анубис не вспомнил ни одного. Не было желающих враждовать с проводником в царство мертвых. Сет, разве что…

Он вышел в крошечный коридор, все равно идти было некуда. Дверь в единственную комнату была закрыта — Свейта не выходила с вечера. А еще не разговаривала, не понимала, продолжала называть его женским именем и плохо, очень плохо кормила. Мяса было мало, фруктов тоже! Разве так обращаются с богом?!

Желание уйти вспыхнуло с новой силой.

Он уже решил. Раз спасительнице ничего не нужно, следует просто взять и отправиться домой. Прочь из этого серого мира, замерзшей воды, холода и клетки!

Подняв ладонь, анубис закрыл глаза и воззвал к силе, способной переместить его в любую точку Вселенной.

Ладонь замерла в воздухе, пальцы напряглись, собирая невидимые нити пространства. Внутри него закипела знакомая сила, та самая, что переворачивала миры и сдвигала звезды. Он сконцентрировался на образе дома: знойный воздух, пропитанный запахом песка и лотоса, прохлада тенистых колоннад его святилища, безмятежная гладь Нила вдали. Домой. Сейчас же.

«Анх-ур-секхем! Пер-ем-ху!» — слова власти сорвались с его губ низким, почти звериным рычанием. Гулкие и повелительный рык наполнил крошечный коридор вибрацией. Задрожали часы, стекло светильников, дешевые пластиковые панели стен. Энергия рванулась из нутра мощной волной, готовой разорвать жалкую реальность этого ледяного коробка.

— Ты чего кричишь? — настороженно вопросила взъерошенная Свейта. — Сейчас соседи прибегут.

Она стояла на пороге, заспанная, в растянутой футболке и теплых носках, сонно щурясь на свет из коридора. Ни страха, ни удивления в ее глазах не отражалось. На щеке отпечатался след подушки — видно, разбудил.

Анубис осекся, не найдя ответа. Понял только, что его сила не сработала. Его божественная сила, которой хватило бы, чтобы снести пирамиду, ушла в никуда, рассеялась в воздухе с тихим, унизительным п-ш-ш-ш, как спущенный шарик. Ни разрыва пространства, ни сияющего портала, только легкий ветерок, шевельнувший пылинки на полу, да гулкий щелчок перегоревшей где-то лампочки в коридоре.

Недоумение сменилось ледяным ужасом. Почему?! Анубис так и застыл в позе призыва, ладонь все еще была вытянута.

— Кричать нехорошо, Покахонтас… — так не дождавшись ответа, пробормотала Свейта. — Ой, прости, тебе же не нравится «покахонтас». Как тебя называть? Анубис?

Паника, острая и животная, сжала горло.

— Как хочешь… — прохрипел он.

В данную минуту имя было наименьшей из его проблем.

Что со мной?!

— Ладно, — примительно отозвалась Свейта. — Если хочешь буду звать тебя владыкой, только не злись. Может лучше Владом? И не кричи так громко. Или тебе плохо? Просто скажи, что не так?

Глава 11. Баран

— Нет, я вам ничего не должна! Оставьте меня в покое! Ищите заемщика Семена Потехина! Где? Откуда я знаю где? Он занимается натяжкой потолков! По средам и пятницам бывает в тренажерном зале «Сталь». Ясно? Я уже сто раз это говорила! Больше ничего не знаю! Больше мне нечего сказать! — прокричала я в трубку и сбросила звонок. Не сдержалась… Нервы стремительно сдавали, руки дрожали. Коллекторы работали без выходных — и работали достаточно эффективно… По крайней мере, в моем случае.

— Свейта, я голоден, — мрачно сообщил Покахонтас, как только я вышла из ванной. –– Я желаю трапезы. Твои запасы скудны, нужны новые.

Наверняка, он слышал мои крики, хорошо, говорить ничего не стал. Выглядел угрюмым, но хотя бы не задавал неудобных вопросов, не рычал и не пытался предложить семя. Вот что с ним делать, с египетским зазеркальным? С режимом жесткой экономии, в котором мне приходилось жить, кормить эту божественную тушку оказалось накладно. Ел он больше меня раза в три. Только что купленные продукты, кончились буквально за сутки. Солянку он доел ночью. А одна я могла питаться этим неделю!

Я надеялась, что пришелец надолго у меня не задержится… Вроде же говорил, что уйдет.

— Ясно… — уныло кивнула я, уже прикидывая во что мне это обойдется. Мысль о выходе на улицу, где могли поджидать коллекторы — паранойя меня уже нигде не оставляла — вызывала тошноту, но держать пришельца голодным я не могла.

— Нужен баран, — последовало уверенное мужское заявление.

— Баран?! — я чуть не поперхнулась. — В смысле… Какой баран?

— Живой. Можно мертвый, — сурово ответило божество. — Не обязательно молодой, лишь бы свежий. Я не привередлив. Главное — мясо.

Так мы и отправились в ближайший продуктовый магазин. Я пообещала, что Покахонтас может взять себе любого барана, какой ему приглянется.

Конечно, я знала, что ни одного барана в магазине у дома он не найдет.

А он честно искал, читал этикетки. Я же чувствовала себя проводником инопланетянина по цивилизации дешевого пластика и акций «3 по цене 2».

Тележку пришелец воспринял не сразу, долго не мог понять принцип управления — тележка норовила ехать не туда, и он ворчал на «непослушного железного осла». Нам еще попалась неповоротливая, с проблемными колесами. Мясной отдел его разочаровал. Привлекая к себе взгляды, Покахонтас активно возмущался.

— Где целые туши? Где требуха? Где бараны? — восклицал он, громко возмущался он, разглядывая аккуратные порционные куски в вакууме. На нас оглядывались. Я краснела и просила быть потише.

На рынок я идти с ним готова не была — там-то он действительно мог найти барана, к чему я тоже готова не была. На говядину Покахонтас почти согласился, но тут же уточнил пол. Когда я опрометчиво сказала, что не знаю, бык там или корова, говядина из списка покупок отпала — он не желал есть самку. На свинину пришелец морщился. В принципе, был согласен на гуся, но тут протестовала уже я. Обычно гусей в местный магазин не завозили, но к новому году поставка была, из-за чего на витрине красовалась одна ощипанная тушка по цене барана.

— Как ты относишься к курице? Давай курочку, а? — я почти умоляюще помахала куриными ножками. Ножкам он не поверил, грудке тоже, и вообще авторитетно сказал, что курицы такими не бывают. Я напомнила ему про солянку.

Согласился.

Нести пакеты пришелец отказался, аргументировав отказ тем, что это не божественное дело. Когда их взяла я, все-таки ношу перехватил, но выглядел при этом оскорбленным. Обратно отдать тоже отказывался, вел себя как классическое капризное божество. Зато качественно отвлекал меня от печальных мыслей. Когда Покахонтас поднял баночку с детским йогуртом и с ужасом спросил, не из детей ли их делают, я не могла не расхохотаться.

Йогурт тоже купили.

Шли мы домой уже в потемках. Мороз щипал нос. Фонари рисовали наши длинные, искаженные тени на снегу. Тишину нарушал только хруст снега под ногами и шуршание пакетов. Шли гуськом по протоптанной между сугробов тропинке.

— Свейта, — глухо заговорил Покахонтас, глядя куда-то поверх крыш панелек. — Египет… Как туда попасть? На колеснице? На корабле?

В его голосе звучало не просто любопытство, а тоска — настоящая, глубокая. Я вздохнула.

— Довольно далеко… Нет, колесница не очень вариант… Обычно люди летают в Египет по воздуху. На самолетах… — Я поймала вопросительный взгляд и пояснила. — Это такие… железные птицы.

Втайне я ждала изумления и потрясения, но почему-то он даже не удивился, от чего удивилась уже я.

— Понял, — кивнул мужчина. — И долго они летят?

— Да нет… — я пожала плечами. Информацию об авиаперелетах из Омска в Египет я не изучала, но предполагала, что прямых рейсов нет. — Думаю, максимум за сутки доберешься… В смысле, за день.

— За день? Так долго?

Мужчина так презрительно скривил губы, что я возмутилась.

— Ты древний египтянин или нет? Сутки с пересадкой, скорее всего… Если напрямую, часов пять. Но нужны деньги.

— Деньги, — ровно повторил он.

— Да, — обреченно кивнула я, осознавая, что сейчас объясняю козе, как играть на баяне. — Чтобы лететь, нужны деньги… Оплата. За услугу.

— Понял, деньги, — согласился он.

— В принципе, у меня есть кредитка… — скрепя сердце произнесла я.

Пришелец посмотрел на меня вопросительно и тут мне пришлось объяснить принцип работы кредитной карты. На это он отвернул нос и от моей помощи категорично отказался.

— Не надо кредитку!

Заявление мне и понравилось, и обеспокоило одновременно.

— А как полетишь без денег? Надо… Еще и паспорт, — тоскливо сказала я. — Без него не пустят.

На «паспорт» Покахонтас тоже уверенно мотнул головой. Поняв, что египтянин слишком древний, чтобы придавать значение таким мелочам, я попыталась объяснить.

Он слушал вполуха.

— Бумажки нужны людям. А бессмертному богу они не нужны, маленькая Свейта, — снисходительно произнес пришелец. — Меня пропустят в любую железную птицу. Владыке подземного мира не перечат.

Глава 12. Хвост, приползший к двери

Свейта застыла с ключом в руке. Чувствуя горький запах ее страха и раздражаясь еще больше, анубис легко подтолкнул ее вперед. Потому что никто не смеет обижать его жриц, кроме него самого!

«Если она смогла пробудить меня, позвать, провести неведомым образом через время и стеклянную твердь, значит, сама того не подозревая, служит мне, — логично заключил анубис. В этом его убедило и посещение приюта: Света любила псов, ухаживала за ними. Кто она, если не его жрица, возродившаяся через тысячелетия? Она позвала того, кто ей предназначен, так значит именно я — ее бог и покровитель».

— Открывай дверь, — жестко скомандовал он.

Помедлив, женщина послушно зазвенела ключами. Хоть что-то. Анубис был зол, голоден, не получил обещанного барана, работал презренным носильщиком, будто раб, и зверски замерз. Да проклятый холод высосал из него тепло, как песок воду!

— Возьми, — он бесцеремонно всучил Свейте пакеты с едой и, не обращая внимания на слабое сопротивление, втолкнул в квартиру. — Готовь мне трапезу. Я приму их.

Он помог двери захлопнуться, а затем зловеще ухмыльнулся, оглядывая двоих. Как только сын Осириса коснулся пса, заглянул в глаза, он вспомнил, кем был и кем остался. Воспоминания о том, как и по какой причине он пропустил столько лет, все еще томились за запечатанными дверями, но анубис знал, что вспомнит. А пока решил вершить суд, как ему предназначено.

Серый, холодный край теплолюбивому сыну Осириса, привыкшему к свету и золотому песку, не нравился. Вообще ему не нравилось примерно все. Не нравилось сопротивление женщины, нелестные имена, которыми она его называла, и, главное, собственная постыдная беспомощность. За последнее он мечтал отыграться. Он был слаб, беспомощен, заперт в этом ледяном мире, зависим! Еще и эти шакалы…

Оба в черном. Один — высокий, толстый, с лицом заплывшего кота, другой — небольшой жилистый, с хищными глазками-щелочками. В их взглядах — наглых, оценивающих — не было страха, только презрение и тупая уверенность сильного перед слабым. Они не видели владыку, никто не видел, и это разъярило анубиса больше всего. О, весы Маат качнулись не в их пользу сегодня.

Он на секунду задумался, от чего местные жители так любят чёрное, и решил задать вопрос Свейте, которая ходила в куртке приятного голубого цвета. Этому городу не хватало красок. Неужели люди забыли о радости, которое дает созерцание ярко-алого, солнечно-желтого, сочно-зеленого, ослепительно-синего?

— Потехин Семен Анатольевич? — с ним говорил обладатель пальто без маски. — Финансовый отдел банка «Светлый».

«Вот как называют кусок навоза? Потехин Семен Анатольевич», — анубис запоминал.

— Не Потехин, — он наклонил голову, не спеша осматривая посетителей. Планировал делать то, что умеет лучше всего: определять вину и судить.

— Здесь проживает? — толстый мужчина посмотрел в бумаги, сверяя фото с представшим лицом. Короткостриженый мужчина славянской внешности на снимке категорически не совпадал с вышедшим черноволосым смуглым мужчиной, и коллектор оглядел его с сомнением. — Он указал это место жительства в анкете.

— Не проживает, — спокойно ответил анубис, осознавая, что имеет дело с простыми сборщиками податей. Всего лишь жалкий хвост, приползший к двери. Это означало, что придется потянуть за него, чтобы найти голову.

— А вот это нам неизвестно, — с нажимом проговорил малый «хвост». — Нам известно, что Семен Анатольевич указал именно это место жительства. Именно в этой квартире мы и будем его искать.

— Его здесь нет. Здесь есть я.

— Гаврилова Светлана Евгеньевна выступила поручителем по кредиту Потехина и несет ответственность наравне с заемщиком.

Общий смысл фразы анубис уловил и сузил глаза.

— Она ничего не понесет, — отрезал он. — Пусть Потехин тащит сам. Уходите прямо сейчас. И больше никогда не возвращайтесь. Ни к этой двери, ни к этой женщине, никогда. Иначе…

— А вы кем приходитесь Светлане Геннадьевне? — вкрадчиво уточнил жилистый.

— Я ее хозяин, — не стал скрывать анубис.

Сборщики податей синхронно усмехнулись.

— Мы будем приходить столько, сколько потребуется, — ехидно произнес толстый. — Пока не получим…

— Сейчас получите.

Ярость, копившаяся от холода, голода, унижения рванула наружу. Анубис вгляделся в людей. Не в глаза — сквозь них, как смотрел в темные коридоры Дуата, на души, дрожащие перед Весами, выпуская наружу ту ярость, тот холодный, древний ужас, что живет в подземном мире, ту силу, что заставляет трепетать сердца перед концом. Он не рычал. Не кричал. Просто смотрел. И позволил им увидеть.

От взгляда анубиса толстый вдруг побледнел. Жирное лицо покрылось испариной. Жилистый замолк на полуслове. Его рука, держащая бумаги, замерла. Анубис видел, как зрачки у обоих расширились до черных дыр, видел, как задрожали губы. Запах их страха — внезапный, резкий, как аммиак, — ударил в нос.

Удовольствие — острое, хищное, холодное — кольнуло. Так. Вот она, его сила. Не та, что двигала мирами, а та, что жила в нем. Хотя бы она не пропала.

— Мне подойдет твоя одежда, — с улыбкой превосходства проговорил анубис, оглядывая хорошее шерстяное пальто того, что побольше. Холод все еще кусал кожу. — Раздевайся.

Чтобы не терять времени на глупый диалог, он просто прихватил обладателя пальто за грудки и легко приподнял, подержав несколько секунд на весу над грязно-серым бетонным полом.

Опять серый! Все здесь серое!

— Раздеться, — повторил он приказ, сопровождая его низким, звериным клокотанием. Мужчина бестолково замахал руками и расширил глаза, не в силах отвести взгляда от поблескивающих оранжевых радужек. Вмиг ослабевшего человека, потянула зияющая бездна, и он уже начал бесконечное падение туда, откуда не возвращаются.

— Н-не н-надо, н-не н-н-адо… — залепетал он, мгновенно забыв, что он взрослый мужчина, что он на работе, что слышал тысячи угроз от недобросовестных заемщиков и всякое повидал. Впервые за много лет ощутив себя маленьким напуганным мальчишкой перед огромным монстром, коллектор начал поспешно раздеваться, расстегивая, почти срывая пуговицы трясущимися руками.

Глава 13. Договор

Неумолимо быстро наступило утро понедельника, а объяснение, почему я должна идти на работу, затягивалось. Во-первых, пришелец не хотел, чтобы я уходила. Совсем. Он с трудом принял толкование, что у меня есть обязанности, что я должна зарабатывать деньги на жизнь, что меня ждут на работе. По его мнению, все это излишне, а я должна проводить время рядом с его египетским высочеством. Во-вторых, он совершенно не желал оставаться запертым в квартире, желая свободы и независимости. В-третьих, я сама опасалась и оставлять его, и отдавать ключ. В-четвертых…

— У меня что-то с матрасом, Свейта, — заявил он к тому же. — Спать было неприятно.

Пришлось осмотреть еще и матрас, который заметно растерял былую упругость.

— Вечером посмотрим, — обеспокоенно сказала я.

— По сообщению лаборатории солнечной астрономии небывалая магнитная буря, начавшаяся еще в ночь на седьмое января, продолжается. Мировые агентства сообщают о участившихся перебоях в работе техники, навигационных и энергосистем. Многочисленные отключения коротковолновой радиосвязи нарушили связь на кораблях в море и самолетах, пролетающих над полюсами. Ожидается, что буря продлится еще несколько дней. А теперь новости Омской области. Мэрия…

Я выключила радио. Перебои, вспышки, бури. Почти обычный день.

— А какой сегодня день? — непринужденно уточнил Покахонтас, с аппетитом вгрызаясь в бутерброд с щедрым куском курицы.

— Какой? — Я металась по кухне с бананом в одной руке и утюгом в другой. — Десятое января…

— Нет, — он поморщился. — У нас первый день из семи — это день Солнца. Второй день посвящен Луне…

— А… — Я остановилась, соображая. — У нас первый день недели понедельник. Прости, я не знаю, чему он посвящен. Обычно это рабочий день, но сейчас новогодние каникулы. Второй — втор…

— Сегодня какой?

— Вторник…

— Понял.

Мы все-таки договорились. Он пожелал сопроводить меня к месту работу, встретить после, и готов был гулять весь день один. Последнее опять вызывало у меня беспокойство, но пришелец вообще не интересовался ни ключом, ни квартирой, ни моим беспокойством по поводу того, что он устанет, замерзнет, оголодает, попадет под машину…

— Довольно сомнений, женщина, — пришелец, наконец, по-мужски повелительно махнул рукой, останавливая обсуждение. — Я сказал, что буду гулять этот день. Одевайся.

Я укоризненно посмотрела на него.

Только что кулаком по столу не постучал. «Довольно, женщина?!» Это то самое последнее мужское слово? И в Египте то же самое?

— Ну и как хочешь! — Я махнула рукой, удаляясь в спальню, не забыв обронить свое последнее слово. — Посуду за собой убери!

Все ему объяснила, так что сам будет виноват, когда опять хвост отморозит! В принципе на улице было тепло, всего лишь минус одиннадцать градусов, теплая зима для сибиряка и, вероятно, ледяной ад для египтянина. Треть меня злорадно представляла, как генерал Мороз покарает южного упрямца, а две трети беспокоились и терзались, в красках представляя, что и где у него будет отморожено. А ведь у него даже борода не растет, и волос на теле практически нет, все в гриву ушло! Замерзнет!

— …давай я все-таки дам тебе запасной ключ. Пойми, гулять двенадцать часов — это не… — решилась я, выходя из спальни, и в очередной раз оторопела. — Покахонтас! Что… Откуда это у тебя?!

— Не «Покахонтас», — невозмутимо поправил он. — Я подумал. Мне не по сердцу ни одно из названных имен. Называй меня владыкой священной земли. Мне понравилось, что ты вчера это произнесла. Почему на тебе черный? Моим глазам приятна твоя желтая туника.

Я стояла перед ним в корпоративном платье черного цвета. А он непринужденно стоял в прихожей уже полностью одетый. В неизвестном мне черном пальто вместо отцовского пуховика. Слова застряли в горле. Красиво, но…

— На работе требуют, чтобы я так одевалась. Но ты… Где ты взял эту одежду?! — не на шутку обеспокоилась я, быстро обуваясь. Я опаздывала и спорить о «владыке» было некогда. — Откуда пальто?

Ответ я уже предполагала и Покахонтас — мысленно называть его так мне никто не запретит — опасения подтвердил:

— У сотрудника банка, — спокойно ответил мужчина, подпирая стену плечом. Выглядел он катастрофически ярко, походя на убийцу-наемника из какого-то фильма. И «убийца» немедленно огорошил меня следующим заявлением. — Я ее поменяю. Мне не нравится черная одежда. Почему на твоей земле так любят черное?

— Это практично и универсально… — растерянно произнесла я, торопливо роясь в шкафу. Найдя белый шарф, собственноручно намотала его на мужскую шею, прикрывая открытую горловину пальто. Пришелец царственно не сопротивлялся. Только смотрел.

— Мне нравится, когда ты служишь… — он поймал мой злой взгляд, и поправился, когда я потуже затянула шарф, — …заботишься обо мне, Свейта.

— Так-то лучше… — я выправила из шарфа хвост черных волос, стянутых на затылке. — Так, теперь серьезно. Ты их ограбил?

Мы выдвинулись в подъезд и начали спуск по лестнице.

— Нет. Я не граблю. Мне отдают добровольно.

— Прости, каким именно образом тебе добровольно отдали пальто? — Я сдерживалась с трудом.

— Я осудил их. Мне отдали одежду, потому что были счастливы откупиться всего лишь вещами, Свейта, — мужчина говорил невозмутимо. — Ты опять напрасно волнуешься. Они не вернутся.

Он вытащил из кармана и с интересом повертел на пальце чужие ключи.

«Епт…», — отобрав улику, я на ходу сунула ключи в мусорку, мысленно уже прикидывая действия ограбленных.

Они вернутся. Не эти, так другие. И вернутся вместе с полицией, которая будет искать грабителя, будет уведомлен банк, и бог знает, что будет дальше. Одно радовало: ограбление не повесят на меня, потому что я тут не при чем.

Наверное…

Следующие десять минут я как Маяковский на ходу втолковывала дикому египтянину, что такое «хорошо», а что такое «плохо». Он вполуха слушал, маневрируя на льду, будто на катке: южанин оказался непривычен к нашему традиционному гололеду.

Глава 14. Работа

— Мне было неприятно, Светлана, — проговорил Денис, тихо и нудно, как он говорил всегда. — Когда человеку неприятно, это влияет на его здоровье и продуктивность, ты понимаешь? Такие негативные звонки действуют на мое настроение, на мое здоровье, на мою продуктивность, на рабочий процесс, даже сейчас…

Последний год я трудилась в ближайшем торговом центре по стандартному графику два через два, с десяти утра до девяти вечера. Наш отдел, посвященный постельному белью класса «люкс», звенел чистотой, светом, с порога овевая пришедших тонкими ароматами дорогой и красивой жизни. Особенности моей натуры в салоне приходились к месту: женщины не видели во мне конкурентку, мужчины тоже открыто «не вставали в стойку». Как продавец я оказалась хороша. Торговый центр у дома, зарплата выше среднего… В целом, комфортная работа со своими достоинствами и не без недостатков. Что делает человек после двух дней беспрестанного общения, бесконечного приглаживания белья, смены ценников, проходок по помещению без окон, упаковки и приема товара? В основном, тупо смотрит в экран, не желая общаться больше ни с кем ближайшие несколько месяцев. А чтобы жизнь точно не казалась медом, к работе прилагался Денис.

«Терпение — добродетель, Света», — уговаривала я себя, пока выслушивала очередную лекцию. Денис был директором этой точки. Слово «зануда» к нему подходило недостаточно, потому что Денис мог бы занять первое место на общемировом первенстве зануд. Он бесконечно придирался к мелочам, не воспринимал иное мнение кроме того, что считал правильным, говорил негромко, на грани слышимости, ровно-ровно и мог делать так о-о-очень долго. Так, недавно он читал мне лекцию по поводу одного выброшенного мусорного пакета: «Пакеты стоят деньги, Светлана». Да, мусорные ведра он тоже инспектировал. К сожалению, сотрудников в магазине не хватало, поэтому раз или два в неделю директор исполнял роль продавца, и я «имела счастье» вставать с ним в смену. Сейчас Денис уже полчаса сообщал мне, как его травмировали звонки коллекторов по мою душу. Конечно, соседями не ограничились, позвонили и на работу. Это было неприятно нам обоим, и директор постарался максимально донести до меня свои ощущения, а также соображения. Делал он это в своем излюбленном стиле.

— …рекомендую тебе как можно скорее разобраться с этой неприятной ситуацией, чтобы привести в порядок свою голову. Твое настроение напрямую влияет на микроклимат нашего салона. Мы ведь с трудом создавали его. Наши гости чувствуют этот микроклимат, как только входят. И все это влияет на продажи, ты понимаешь?

Я понимала.

Денис говорил все правильно. Даже то, что говорить не требовалось, он проговаривал и это опять было правильно. И во всей этой «правильности» между строк фальшивым аккордом звучало нечто настолько чертовски неправильное, что мне хотелось оглохнуть только, чтобы перестать слышать его мерный, как постоянный гул кондиционера, дотошный голос.

К счастью, пришла покупательница и я сбежала, чтобы показать ей новую коллекцию простынь из египетского хлопка. Египет преследовал меня и здесь.

— Египетская разновидность хлопка немного дороже других видов, но это компенсируется его достоинствами, вот, потрогайте. — Я тронула ткань, предлагая пышной блондинке в модном пуховике-одеяле сделать то же самое. — Напоминает шелк, чувствуете? На ощупь простынь мягкая и приятная, при этом не скользкая. Почему? Ткань изготавливают из особого сорта хлопчатника, в волокнах которого находится минимальное количество хлопкового пуха. Поэтому нити в египетском хлопке очень гладкие, на них не образуются катышки. А сама ткань крайне прочная, стойкая к износу, мягкая и эстетичная внешне. В то же время — легкая, гладкая, тонкая, выгодно отличается от того же индийского хлопка. Ну и напоследок — такое белье гипоаллергенно, подходит людям даже с чувствительной кожей.

— Ну и ну! А вы сами пробовали? — впечатлившись, спросила блондинка, испытующе вонзившись в меня кукольно-пышными ресницами.

«Вы пробовали?» — мой нелюбимый вопрос. К сожалению, в нашем салоне цены задраны так, чтобы максимально окупить аренду. Даже с корпоративной скидкой такая простынь никак не соотносилась с доходом простого продавца. У меня была только наволочка с фабричным браком, которую мне щедро отдал Денис, осознав, что продать ее не удастся. Но и с браком наволочка стала моей любимой.

— Да. И я в восторге, — честно ответила я. — Это лучшее белье в мое жизни.

Под удовлетворенным директорским взглядом я заворачивала покупку в фирменный пакет и думала о том, как там мой пришелец? Где гуляет? Я показала ему наш салон, сказала искать меня тут, а он кивнул и даже гулять по торговому центру не пожелал, развернулся, да ушагал в неизвестном направлении. А если полиция спросит документы? Он же так экзотично выглядит…

Сердце было не на месте, и я то и дело поглядывала наружу, когда внезапно среди праздно шатающихся по галерее людей увидела его… Нет, не пришельца. Семена.

Точнее, очень знакомый стриженый затылок, который уже продефилировал вглубь ТЦ.

Здесь?! И со мной встречаться не собирается, значит?!

Пульс разбежался и ласточкой взлетел в доступное ему воздушное пространство.

Так-так.

Догнать, посмотреть в глаза, задать вопрос? А потом плюнуть в лицо?

…но я не умею так плеваться! Плюну же случайно сама на себя.

…надежнее ударить. Чем? Кулаком?

Куда? При людях?

Я начала быстро соображать. Открытый скандал на месте работы нежелателен, увидит директор, клиенты, сотрудники… Могут быть проблемы, а мне они не нужны. Тогда что?

Машина. Машина!

Руки задрожали от того, что я решила сделать.

— Я выйду, — быстро сказала я Денису, схватила куртку, ключ от служебного туалета и быстрым шагом пошла на улицу.

Подземная парковка у нас была, но в первой половине на ней мало кто парковался. Быстрым шагом я вышла из здания, огляделась, шаря взглядом по припаркованным вразнобой автомобилям и…

Глава 15. Штурм

Свейта скрылась за опасно-крутящейся дверью здания, унося с собой тонкий запах цветочного мыла и легкую тревогу, которую он уловил в ее последнем взгляде. Анубис остался один на заснеженной площади. Оглядевшись по сторонам, он засунул руки в карманы и пошагал в произвольном направлении.

Омск предстал перед египтянином серой мозаикой из панельных домов, засыпанных белым, и узких, пробитых в снегу тропинок. Люди спешили, кутаясь в темные одежды, их дыхание клубилось короткими облачками. Несколько детей с красными щеками катались с горки. Попросив у мальчишки кусок странной яркой доски, анубис тоже сам скатился пару раз — просто так, чтобы попробовать. Понравилось. Затем увидел огромное ледяное поле, на котором скользили под громкую музыку люди. Одни катались легко и грациозно, другие — неуклюже цепляясь за борта. Анубиса позабавили лезвия на обуви. Он спросил, где взять такие же, чтобы испытать себя, без утайки сказал, что денег у него нет, и забавная, закутанная в платок старая женщина, великодушно выдала бедному иностранцу пару ботинок бесплатно. На льду анубис оказался неловок, больно упал несколько раз, так что ботинки с лезвиями быстро вернул обратно. Замерзшая набережная реки удивила его белой безжизненной мощью. Бескрайняя белизна напоминала пустыню у Мемфиса в сезон хамсина, когда песчаные бури засыпали все. Под белыми деревьями очередная старая женщина кормила птиц. Он тоже попросил семян покормить, и ему опять не отказали. Женщина насыпала в ему ладонь мелкое сливочно-желтое пшено и рассказала, что кормит птиц каждый день. Женщины были добрыми. Птицы были жадными и голодными, как и везде.

Стряхнув остатки пшена с ладони, он неспешно двинулся дальше, вдоль замерзшей громады Иртыша. Только здесь тишина была иной — не знойной и звенящей, а морозной, давящей; будила тоску по воспоминаниям.

Почему он здесь? Какая сила забросила его в этот ледяной мир и это время? Обрывки воспоминаний были мутными и расплывчатыми, всплывая, как пузыри в Ниле. Ослепительная вспышка в гуще воды… Чувство падения в бездну… Леденящий холод, пронзивший кости… Искажение, раздирающее на молекулы… И затем — тепло рук Свейты. Все, что было до вспышки, оставалось скрыто плотным туманом. Он видел только верхнюю часть: себя — Анубиса, Судью, Владыку Запада. Помнил ритуалы, дворцы, лица фараонов, но не мог вспомнить большего. Был ли это ритуал? Погоня? Предательство? Дыра в памяти все еще зияла, и это бесило. Он сжал кулаки в карманах, ощущая знакомое раздражение. Без прошлого он чувствовал себя незавершенным. Статуей самого себя без головы.

Его размышления прервал тяжелый, оценивающий взгляд. На противоположной стороне улицы замер мужчина средних лет, с нахмуренным, обветренным лицом. На рукаве виднелась нашивка «Полиция». Почувствовав взгляд как физическое прикосновение, анубис замедлил шаг, повернул голову и встретился глазами со стражем порядка. Тот на мгновение замер, словно ошеломленный. Этого мига хватило: анубис уверенно шагнул к человеку.

— Хочу снять долг. Где банк «Светлый»? — спросил он.

Все еще под впечатлением странного взгляда, полицейский машинально показал направление, объяснив, как дойти. Анубис кивнул и, не дав полицейскому опомниться, без промедления зашагал прочь.

Нужное здание он нашел через час блужданий.

Банк встретил его неприятным стерильным светом, запахом пластика и тихим знакомым гулом. Так шумят крылья… Он не помнил, чьи.

Снова раздражаясь на собственную голову, огляделся. Люди сидели на стульях, уставившись в телефоны или табло электронной очереди. Анубис обвел зал внимательным взглядом, нашел табличку «Кредитный отдел» и решительно направился к нему. За серым столом сидела зрелая женщина в белой блузке, желтым платочком на шее и бейджем «Анна».

— Здравствуйте. Чем я могу помочь вам? — спросила она, сверкая натянутой профессиональной улыбкой.

— Гаврилова Светлана Евгеньевна. Я хочу снять ее долг, — спокойно произнес анубис. — Найдите ее.

Он кивнул на монитор, уже зная, как в этом мире все легко ищется. По его мнению, дело было крайне простым.

— Вы хотите погасить кредит другого человека? — уточнила женщина.

На самом деле анубис хотел отменить кредит, но все равно усмехнулся и кивнул.

— Кредит открыт в нашем банке?

— Да.

— Хорошо, пожалуйста, ваши документы.

— Их нет.

Женщина выжидающе посмотрела на анубиса, но реакции так и не дождалась.

— Чтобы выплатить кредит за другого человека, — дипломатично начала она, — одного имени не достаточно. Пожалуйста, предоставьте ваши документы, документы заемщика, полномочия от заемщика: необходимо официальное согласие владельца кредита, нотариально заверенную доверенность…

Слушая человеческий бред, анубис завел глаза к потолку.

— Документов нет, — строже повторил он непонятливой женщине и повелительно повел рукой. — Сделай без документов. Гаврилова Светлана Евгеньевна.

— В таком случае, я не смогу погасить кредит, — не прониклась женщина.

— Сможешь.

Глаза анубиса сверкнули оранжевыми искрами. Он посмотрел менеджеру в глаза не угрожающе, но с такой глубиной и нечеловеческой концентрацией, что ее улыбка замерла, а в глазах засветилась тревога. Аура страха и неоспоримой власти — та самая, что заставляла фараонов склоняться — обволакивала пространство вокруг них.

— Погаси кредит, — приказал анубис.

Женщина вздрогнула. Улыбка окончательно сползла с ее губ, а в глазах мелькнул животный страх. Из-за невысокой перегородки послышался недоуменный вопрос.

— Ань, все в порядке?

— Гаси, — нажал анубис, склоняясь ближе. — Или я прикажу псам растерзать твою душу!

Аура анубиса — густая, леденящая — разлилась вокруг, сконцентрировавшись на жертве. Женщина глубоко вдохнула и трясущейся рукой потянулась под стол.

— Отменяй долг Свейты или я прикажу псам растерзать твою душу в Чертоге Двух Истин! — в последний раз предупредил анубис. Едва кивнув, она с ужасом посмотрела ему за спину.

Глава 16. Мумия

Следующие пару часов мы провели между Никитой и Анной Готлибовной. Первый, хмыкая, растворял пену димексидом, попутно прижигая горелкой, а вторая усадила меня за круглый стол, покрытый кружевной скатертью, поила чаем и успокаивала.

— Ирод поганый, вот он кто, — экспрессивно разорялась она на Семена, пока я подавленно грела руки, уставившись в кружку. — Гад ползучий! Трутень несчастный! Светочка, съешь конфетку, совсем отощала.

Она придвинула ко мне хрустальную конфетницу, сквозь прозрачные бока которой просвечивали канонические зеленые «Ромашки» и синие «Ласточки».

Анна Готлибовна все знала. Знала про Семена, про меня, про кредит… Выпытала, когда я сорвалась на нее прямо на лестничной клетке несколько недель назад. С тех пор она взяла меня под патронаж и активно поддерживала, участвовала в отражении атак коллекторов, даже писала на Семена заявление. Но все шло к тому, что за приобретение бывшего придется отвечать мне. Вот уже и дверь начали пенить… Хотя, последнее скорее всего из-за дикарской выходки пришельца, но от этого не легче.

Я отхлебнула чай, не чувствуя вкуса.

— …лично разбила бы ему морду бесстыжую, да прячется. Коллекторы еще названивают, сучьи души. Как может нормальный человек на такую работу соглашаться?! На вид же приличные мальчишки. В прошлый раз всем соседям записки подложили. И телефоны обрывают, и в чужие двери стучат. Мне тоже стучали, так я их чайком горячим облила. В следующий раз кофе предложу. Грозились в суд подать. Чой-то нет повестки! — Анна Готлибовна довольно хохотнула, но тут же посерьезнела. — Не знал, Женечка, голубчик?

Капиталистический «Джонни» потихоньку переименовывался в местного «Женечку». Тяжело зыркнув на Готлибовну, пришелец, на глазах обретавший тысячу дополнительных имен, неопределенно покачал головой. Все это время он молчал, а мне было отчего-то даже стыдно поднимать глаза. На него. На всех.

— Готово, — показался деловитый Никита. Он уже обучил пришельца всем доступным способам вызволения двери. Сам Никита с коллекторами дело имел не раз, был привычен и к монтажной пене в замке, и к заваренному входу, так что коллекторов не любил. — Женек, а вообще, в сумку димексид и напильник кинь, пригодятся. А ты, Светуха, на банкротство подавай. Все спишут, будешь чистенькая как младенчик! Прям как я!

Быть как Никита мне не очень хотелось, но я послушно кивнула, чтобы не обижать.

Я поблагодарила своих странных, но отзывчивых соседей, и мы спустились в квартиру. Покахонтас хранил гнетущее молчание. Ругать его у меня не было сил, да и за что? За грабеж уже отругала, а он помогал, как умел, сама виновата, что позволила вмешаться.

Пройдя в комнату, я сразу позвонила Семену.

Абонент не отвечает или находится вне зоны действия сети.

Хотелось плюнуть ему в лицо, а еще больше — взять палку и разбить ему и лицо, и машину. Думаю, уж на это моих сил бы могло хватить. Уже посчитала: с учетом моей зарплаты, трат на квартиру и еду, на погашение потребуется несколько лет. А бывший будет жить и щеголять на модной тачке. Когда людей обманывают близкие, виноват обманщик или тот, кто оказался слишком доверчив? От несправедливости хотелось орать в небо.

Поели мы с пришельцем без разговоров, каждый думая о своем. Сейчас не до божественного. Земные, очень земные дела…

Тишина давила.

— Посмотрим фильм? — предложила я, чтобы отвлечься.

Мужчина без охоты кивнул. Специально для владыки священной земли, я включила на телевизоре «Мумию». Покахонтас устроился рядом со мной на кровати и выглядел мрачным как грозовая туча.

Телефон завибрировал.

Я вздрогнула, увидев звонок с типового номера, и тут же сбросила. Так звонили коллекторы. Поймав на себе тяжелый взгляд пришельца, быстро скинула телефон в режим полета.

За два месяца нервы ни к черту. Один намек и руки опять задрожали. Не героиня я, совсем не героиня… Мышь, как она есть.

Кровать скрипнула, матрас промялся под тяжестью тела: Покахонтас пододвинулся ко мне.

— Клянусь своим сердцем… — он положил руку на грудь. — Я не ступлю на пески Египта, пока не сокрушу твой долг, Свейта.

Я только вздохнула. Говорил он, вроде, серьезно, даже страшновато стало.

— Слушай… Не надо… Это не твоя проблема.

Он упрямо мотнул головой.

— Теперь моя. Не отвергай руку, которая хочет помочь. И не молчи. У тебя легкое сердце, Свейта, напрасно таишь печаль. Только мумии страдают молча, — негромко произнес Покахонтас. Протянув широкую ладонь, он обнял меня за плечи, привлекая к себе мягко, без намеков, совсем по-братски.

Не противясь, приняла поддержку.

Прижиматься к мужскому плечу утешало, внушало чувство, что есть защита, что я не одна. Да, я знала, что чувство только обман, просто призрак, что мужчина рядом лишь бездомный бедолага, но все же стало легче.

— У меня зарплата через несколько дней, — проговорила я в плечо, которое — смешно — но источало надежность так, что отрываться не хотелось. — Делать нечего, начну отдавать… Нет у меня сил от них бегать, так я в сумасшедший дом попаду… Буду работать, расплачусь потихоньку.

— Я помогу тебе, — твердо прозвучал мужской голос над головой.

Нисколько не веря его словам, я грустно улыбнулась. В такие чудеса я уже не верила, но за намерение была благодарна. Вопрос только в том, сколько баранов мне эта помощь будет стоить…

А на экране оживала мумия, и священные жуки-скарабеи проникали прямо под кожу незадачливых искателей сокровищ. На месте, когда жук полез под кожу на лицо, я отвела глаза, а сидящий рядом мужчина запрокинул голову и впервые раскатисто рассмеялся, увлеченно следя за кино.

— Свейта! Скарабеи любят навоз, а не есть людей. Новый вид?! И это! Невозможно сделать мумию из живого! Смешной фильм. Мне нравится, — произнес Покахонтас, продолжая ободряюще поглаживать мое плечо.

Я чувствовала, что он хочет меня утешить.

— Почему нельзя из живого? — вяло поинтересовалась я, приоткрыв глаз. Смех пришельца звучал искренне и открыто. Наверное, так и смеются смелые дикари, которые не знают ограничений и правил приличия.

Глава 17. Нечеловеческое

На следующий рабочий день я все-таки оставила пришельцу второй комплект ключей, и, как мама-коза козленку наказала никому не открывать и никуда не уходить, чтобы не попасть в неприятности. Выражение лица у мужчины при этом было сложным, но от комментариев он удержался.

Меня же ждал очередной одиннадцатичасовой рабочий день в царстве постельного белья. Знатоки белья наш салон посещали редко. Те самые ценители, готовые платить за качество сна баснословные суммы, чаще покупали не у нас, а в столице. Чаще приходили случайные люди, однажды решившие себя побаловать или купить подарок. Из постоянных клиентов встречались требовательные взрослые женщины, которые требовали безраздельного внимания, усталые, очень просто одетые люди — очень небедные, просто много работающие. Иногда по салону цокали каблучками гламурные красотки, в брендах и золоте. Вот у этих денег на салонное постельное белье у них обычно не было.

Женщину в черной норке, я сначала отнесла к категории «капризная взрослая». От нее издалека пахло деньгами и дорогим парфюмом. Не просто состоятельная — уверенная в своей власти до кончиков ярко-красных ногтей, настоящая хищница. Такие клиенты требуют особого подхода: уважения без заискивания, скорости без суеты, знания без навязчивости. Они привыкли к обслуживанию и не стесняются его. Я автоматически расправила плечи, включила профессиональную улыбку и приготовилась к запросу о сатине шестисотой плотности.

Но пантера не стала осматриваться. Она прошла прямо ко мне и решительно сунула в лицо слегка смятый лист, распечатанный на дешевом струйном принтере.

— Встречали эту женщину? Вчера? — Голос был резким, без паузы для приветствия или представления. Команда, а не вопрос. — Она поцарапала мою машину!

Фокусируясь на фото под алыми когтями, я осторожно отодвинулась. На снимке виднелась размытая фигура в голубой куртке у дорогой иномарки. Лица не разобрать. Но поза, силуэт, уголок капюшона…

Аж сердце прихватило.

На фото была я, Гаврилова Светлана Евгеньевна, которая вчера, в приступе слепой ярости, поцарапала ключом от служебного туалета блестящий бок машины, уверенная, что передо мной машина Семена. Какой же идиотизм! Как я могла ошибиться?!

Ужас, липкий и тошнотворный, накатил волной. Передо мной стояла не просто клиентка, а жертва моего вандализма. И это была не та женщина, которая поголосит и сдастся, это была черная пантера. Такой найди вредителя — дело принципа, чести, адреналина. Не для компенсации — для уничтожения. Порвет. Проглотит. И коллекторы после этого покажутся детским утренником.

Сказать «нет, не видела», сделать невинные глаза было бы легко, почти естественно. Не знаю, опознал бы меня кто… Качество фото плохое, лица не разобрать, видно только небольшую женщину в голубой куртке у дорогой машины. Но я, конечно, себя узнала. Глядя в черные, сверлящие глаза, полные гнева и решимости, я вдруг неожиданно для самой себя выдохнула правду.

— Да… Это я. Простите меня. Пожалуйста.

Брать и бегать я больше не в силах, правда. Будь, что будет.

Черные глаза женщина расширились от неожиданности, затем сузились до опасных щелочек. Губы сжались, готовые изрыгнуть гнев. Но я не дала ей начать говорить. Слова хлынули потоком, сбиваясь и перекрывая друг друга.

— Я… я не хотела вам зла! Я думала, что это машина моего бывшего!

Правда, вся грязь и боль, копившиеся месяцами, вырвалась наружу и выплеснулась сейчас. Семен, его подлый обман с кредитом и поручительством, коллекторы, их угрозы, звонки ночью, запененная дверь, страх выйти из дома, боязнь звонков, отчаяние, в котором я и совершила идиотский, жалкий акт.

— …и я просто… сломалась. — Я сглотнула ком в горле. — Возьмите мои данные. Скажите, сколько я вам должна. За ремонт, за перекраску, за что угодно. Если придется взять еще один кредит… я возьму. И выплачу. Я готова компенсировать все, убытки, моральные издержки. И… если вы решите завести дело, я понимаю. Врать я не буду и не хочу. — Продолжая говорить, я уже брала лист, готовая выписать паспортные данные и телефон.

Я ждала взрыва, оскорблений, угроз. Возможно, даже звонка в полицию тут же. Но женщина молчала. К концу моей речи ее ярко-алые губы, сначала сжатые в тонкую злую полоску, начали подрагивать от ярости.

— Вот же… МРАЗЬ! — слово вырвалось низким, хриплым рычанием, полным такой первобытной силы и презрения, что я инстинктивно сжалась, одновременно пытаясь выпрямить спину под этим взглядом. Гневное слово впечаталось в лоб, но я лишь покорно кивнула — она имела право на гнев.

Владельца машины сделала шаг ближе. Черные глаза сверкали, пристально изучая мое лицо.

— А знаешь, что самое поганое? — ее голос стал тише, но от этого лишь опаснее. — Этот подонок твой уже на продажу с новой куклой приперся! Сразу мне не понравился ни он, ни та девка. А машина… машина хорошая была. Как и цена. Вот и взяла. Ага, у него купила. — Ольга язвительно подчеркнула. — И знаешь? Ненавижу таких мужиков-змеенышей! Лично бы придушила обоих! Меня Ольгой зовут. — Она резко протянула руку.

— Света, — выдохнула я, с неловкой, но искренней улыбкой пожимая горячие пальцы.

Как выяснилось за следующие полчаса, у Ольги были свои, глубоко личные счеты с изменщиками и подлецами. Она использовала крепкие, очень живописные русские слова, точно характеризующие моральный облик Семена, а потом, неожиданно сменив гнев на деловитость, вдруг спросила:

— А сатин хороший есть? Плотный, не маркий? И чтоб не гладить.

Еще не до конца осознавая поворот события, я автоматически переключилась в профессиональный режим:

— Конечно! «Бархатное утро», итальянский, высокой плотности, стойкая окраска, на ощупь… — я подвела Ольгу к стеллажу.

— Вот этот? — Ольга провела рукой по ткани, оценивающе. — Да, ничего… А то на моем старом… — она вдруг скривилась.

Ой, что было на том белье! Об этом не говорят…

В общем, за полчаса мы не наговорились даже на один процент.

Глава 18. Арарат

— Прокатимся до ресторана, не против? — доброжелательно произнес в машине Вахо. Усевшись на переднее кресло, он обернулся. В скудном свете салона черная щетина на подбородке казалась сплошной.

— Вези в ресторан, — разрешил анубис. После бесполезного тягания гантелей он чувствовал голод.

Остальные трое продолжали молчать. Тот, кого он напугал во время поездки из приюта, предпочел пересесть в другую машину.

— Сам откуда будешь?

— Та-Мери, — отозвался анубис. — Сейчас вы называете это место Египет.

— О-о-о! — Собеседник похлопал по бедру и обернулся. — А в пирамидах был?

Анубис широко улыбнулся.

— Был.

— А мумию видел?

— Да.

— И как?

— Мертвая.

Все хохотнули. Обстановка в салоне слегка разрядилась.

Машина миновала ярко освещенные проспекты и свернула в тихий, престижный район. Вахо молчал, лишь изредка бросая короткие указания водителю. Анубис спокойно созерцал за тонированным стеклом городские огни. Угрозы он не ощущал.

Водитель остановился у неброского здания. Вывеска гласила: ресторан «Арарат». Вахо вышел первым, жестом приглашая анубиса следовать за собой. Морозный воздух ударил в лицо, контрастируя с теплом салона.

— Самвел Рубенович с тобой будет говорить, — бросил мужчина на ходу. — Знаешь такого?

— Нет, — анубис равнодушно пожал плечом, скользнув взглядом по неброскому фасаду. Камень темного оттенка, массивная дубовая дверь, приглушенный свет за высокими окнами. Вывеска «Арарат» была стилизована под старину.

— Хороший человек, — душевно сообщил мужчина, открывая дверь.

В лицо пахнуло тепло. В ресторане слышался приглушенный говор, тихий перезвон посуды, внутри царил мягкий янтарный свет, вокруг которого витали густые, насыщенные ароматы. Доминировал дымный, животный дух шашлыка из молодого барашка, смешанный с терпковатой ноткой дуба, гранатового сока и пряными травами. Запахи щекотали нос. Рот анубиса тут же наполнился слюной.

Вахо провел его в дальний угол зала. Там стоял небольшой настоящий очаг с тлеющими дровами, над которым висела большая картина с видом на гору. Около очага стоял заставленный едой стол, за которым одиноко восседал мужчина. Анубис понял, что это и есть «хороший человек», с которым предстоит разговор. Они смерили друг друга взглядами, и анубис без труда опознал человека при власти и силе.

— Да осветит вершину твоей горы, солнце, почтенный хозяин. Благополучен ли твой день? — Он поприветствовал его вежливо на том же языке, с которым говорил с Вахо.

В глазах Самвела Рубеновича мелькнул интерес. Ему было лет пятьдесят пять, грузный, но не рыхлый — в его осанке чувствовалась сила, осевшая в костях и взгляде. Лицо широкое, с крупными чертами и сединой в густых, аккуратно подстриженных волосах. Взгляд был тяжелым, оценивающим, но без немедленной враждебности. Он дожевал, не спеша, вытер губы белоснежной салфеткой.

— Садись, будь моим гостем, — просто сказал он. — Ешь, пей, угощайся. Вахо, садись.

Он повелительно махнув рукой. Тут же к столу поспешно подошел юноша в форме — анубис определил его как местного подавальщика — и поставил перед гостями свежие тарелки, разложил приборы.

Анубис кивнул с тем же достоинством, с каким вошел, и занял место напротив Самвела.

— Мясо из молодого барана, — повелел он подавальщику, показывая для примера на тарелку Самвела. — Овощи. Воду.

— Может что покрепче? — с усмешкой наблюдая за уверенным заказом, уточнил Вахо.

— Я не пью перебродивший сок, — отказал анубис. — Разум требует ясности. Затуманенный разум ясным быть не может.

Самвел, молча наблюдавший за сценой с кусочком лаваша в руке, медленно кивнул. В его глубоко посаженных глазах мелькнуло нечто вроде уважительного понимания.

Крупные, сочные куски мяса были поджарены снаружи, оставаясь нежно-розовыми внутри и источали дымный, пряный аромат с нотками зиры и барбариса. Анубис ел, не стесняясь. Он макал куски мяса в соленый рубиново-красный соус с зернышками граната, хрустел зелеными огурцами и жевал мясистые помидоры, закусывал подкопченным соленым сыром и тонкой теплой лепешкой. Самвел и Вано тоже ели, и пока не задавали вопросов.

Когда первый голод схлынул и анубис, наконец, замедлился, Самвел задал первый вопрос.

— Ответь мне, Джонни, — он назвал анубиса именем, которым его представила в приюте Света, — почему ты так неуважительно поступил с моими людьми? Ты кажешься мне разумным человеком. И я печалюсь, понимая, что ты выгнал моих людей из их же машины, когда они по доброте сердца решили тебя подвести. Почему ты так поступил?

Вот оно. Анубис поставил стакан на стол и прямо посмотрел в темные, глубоко посаженные глаза собеседника.

— Они говорили о нас, о женщине, которая была со мной. Они говорили грязно, думая, что я не понимаю, не слышу. Но я понимал и слышал. За грязные речи я мог бы вырвать их языки, но не стал так делать, чтобы не напугать женщину. И потому что я гость здесь. Поэтому я всего лишь выгнал их. Но не тронул.

Самвел молча смотрел на него несколько секунд, медленно двигая челюстями. Затем кивнул Вахо.

— Приведи Левана.

Через минуту Вахо привел к столу Левана. Ссутулившись и не поднимая глаз, парень выглядел еще более жалко при ярком свете и в присутствии хозяина.

— Леван, — голос Самвела стал тише, но от этого только весомее. — Ты говорил при госте и при его женщине что-то неподобающее? Грязное? Правду говори.

Переминаясь с ноги на ногу, парень покраснел до корней волос. Он бросил быстрый, полный ужаса взгляд на анубиса и тут же отвел глаза.

— Самвел Рубенович, да я ничего такого…

— Правду говори, — заметил хозяин ресторана. — Вызвать всех и опросить не проблема, Леван, ты же понимаешь?

Тот сник, низко наклонил голову.

— Было… Глупость. Сорвалось.

— Сорвалось, — повторил Самвел без эмоций. Помолчал. — Ладно. Иди. И запомни — язык держи за зубами. Особенно при чужих женщинах.

Глава 19. Я думала, ты умер

Как только он открыл дверь, Свейта выпрыгнула из комнаты. Руки уперты в бока, в позе — вызов, волосы были слегка растрепаны, глаза красные. Она явно не спала, прежде чем вскочить на звук ключа.

— Где ты был?! — женский голос звучал выше обычного. — Я чуть с ума не сошла!

Часы многозначительно тикали.

— Я думала, ты умер! Замерз! Потерялся! Уже хотела идти искать!

Анубис остановился, медленно обвел взглядом лицо Светы — от взъерошенных волос до плотно сжатых губ.

— Я гулял. Случайно задержался, — честно сказал он, снимая пальто. Запахи дыма, мяса и специй с ароматами парфюмов, глубоко въелись в ткань. Где именно он был и с кем, анубис говорить не планировал, собираясь сделать свое дело тайно. Спокойные ответы его жрицу не успокоили, а почему-то еще больше возмутили.

— Гулял?! Ты не знаешь, что надо предупреждать? Мог бы позвонить… — Свейта осеклась, явно вспомнив, что у него нет телефона, и поправилась. — Мог бы написать записку! Я уже думала в полицию идти, звонить по моргам!

— Не надо полицию, — поморщился он, проходя мимо нее на кухню. Предполагая, что его неудачное посещение банка не осталось незамеченным, анубис рисковать не хотел.

Настроение после успешного дня было отличным. Почему Свейта так возмущена?

— Чем от тебя пахнет? — женщина принюхалась с подозрением, особенно внимательно всматриваясь в его лицо. — От тебя пахнет шашлыком. Ты… Что делал?

— Ел шашлык, — невозмутимо признал он.

— У кого ты ел? С кем? Или ты… был с женщиной? — Она вдруг широко распахнула глаза. Голос поднялся еще выше, на белом лице проступили розовые пятна. — С женщиной, да? Познакомился?

Недоуменно обернувшись, анубис посмотрел на Свету внимательнее. Ее возмущенная фигура, упреки и дрожь тревоги, которую он уловил под слоем гнева — это… ревность?

Сердцу неожиданно стало приятно.

Анубис не смог сдержаться. Низкий, бархатный смех вырвался изо рта, заполнив тишину комнаты. Он откинул голову, и смех стал громче, искренним, почти раскатистым.

— Еще и смеешься?! — возмущение в женском голосе достигло пика. Слезы обиды заблестели на глазах. — Я тут места не нахожу, не знаю, жив ты или… А ты… А ты смеешься?

Ее ревность и беспокойство были так по-человечески смешны и лестны, как теплый свет после ледяной улицы. Его жрица ревнует, беспокоится, не спит. Стоит здесь, вся взъерошенная и хорошенькая в своем негодовании, потому что он задержался и сытно поужинал не у нее.

— Ты не хочешь, чтобы я ел у других женщин? — широко улыбаясь, уточнил анубис, плавно, как большой хищник, надвигаясь на Свейту.

Она фыркнула.

— Ешь, где хочешь, только предупреждай! Ты же… Что ты делаешь?

— Рассказываю, — анубис мягко наступал, — что меня накормил хороший человек. Он хотел говорить, и я говорил с ним. Это все. Женщин не было.

Метель рисовала белые кружева на черном стекле. Он подошел совсем близко.

— Я думала, ты потерялся!

Ее тревога, ее ревность понравились ему.

— Не знал, что ты будешь так волноваться, — он ласково тронул прядь ее волос.

— Конечно, я волнуюсь! Ты же мой владыка! — неожиданно выпалила Свейта и тут же покраснела.

Триумф побед кружил голову. Анубис рассмеялся снова, тихо. По-новому глянув на Свейту, он оценивающе окинул взглядом приятную округлость щек, стройные ноги, небольшие белые стопы, почувствовал тонкий аромат кожи и понял, что в достаточно приподнятом настроении. Пусть неопытная и своенравная, его жрица мила и достойна его ласк.

— Да.

Без сомнений анубис приблизился и мягко положил ладонь на место, где бьется женское сердце, желая дополнить вечер еще большим удовольствием, продемонстрировать Свейте свои умения, подарить наслаждение прикосновений, увидеть цвет ее объятий. И тут же отпрянул, получив вместо счастливой улыбки негодующий шлепок.

Не просто шлепок: звонкая пощечина остро обожгла кожу щеки.

— Руки убери! — с пылающими щеками Свейта отскочила.

Анубис ошалело уставился на человеческую женщину, которая посмела его ударить. Укус мухи сильнее, но… Он едва удержал себя от того, чтобы прихватить и встряхнуть ее как легкую куклу. Отказалась от великой чести, хлестнула по щеке ни за что… Он медленно отступил, ещё не решив, что именно делать и как реагировать.

А Свейта с реакцией не медлила.

— Так, дитя природы! — выпалила она, скрещивая руки на груди. — Не смей меня лапать! Не знаю, какие там у вас в Египтах правила поведения, но у нас так не принято! Это неприятно и грубо!

— Неприятно? Грубо? — анубис с сомнением посмотрел на собственную руку, решив, что случайно причинил боль. Светлана закатила глаза.

— Ты не понимаешь?! Ведёшь себя как дикарь! Ты меня обидел, понял?

— Обидел? Чем? Тем, что пожелал?! — он оторопел настолько, что даже злость перестала расти, споткнувшись о недоумение.

Внимание анубиса для собственных дочерей и фараоны выпрашивали, ползая на коленях, потирая лбом пол, а безродная спасительница заявляет об обиде?!

— Обидел тем, что… О боже, да как тебе объяснить?! Нельзя просто трогать женщин без согласия! Я тебе не… доступная! — выпалила спасительница. — Больше так не делай!

Анубис вскипел.

— Я твой владыка. Какое еще согласие я должен получить? Разве цветок даёт согласие солнцу, чтобы оно пригрело его? — медленно и угрожающе низко заговорил он, едва усмиряя бушующую внутри бурю. — Разве звёзды спрашивают у неба, согласно ли оно пропускать их свет? Разве ветер спрашивает у парусов…

Он мог бы привести много примеров, но женщина зажмурилась, сжала до смешного маленькие кулаки, схватила синий надувной матрас, стоящий у стены, и пихнула его им.

— Прекрати немедленно! Я не цветок, не небо и не парус! — На каждое слово Свейта толкала его матрасом, и анубис удивлённо отступал. — А ты не солнце! Не звезда! Не ветер! Веди себя по-человечески! Всё!

Выкинув следом постельное белье, женщина вытолкала его за дверь комнаты и с грохотом захлопнула дверь.