Мой гадский сосед.

Пролог.

Через закрытый переезд медленно ползёт очередной товарняк.

Уже третий.

Меня предупреждали, что если я попаду на перегон поездов, то стоять мне придётся долго. Так, оно и вышло.

От нечего делать, решаюсь связаться со своими подругами, которые, второй день закидывают меня вопросами, изнывая от любопытства и желания узнать подробности о нашем разводе с Лёшиком.

Я организовала видеоконференцию, настраивая на телефоне нужные функции, и постепенно на экране появились обе мои неразлучные и закадычные.

В верхнем квадрате появилась Люда, как всегда, заваленная по голову в учебники и тетради своих учеников.

В нижнем, Алка, делающая очередную пробежку, не останавливающаяся даже ради разговора с подругой, только темп немного сбросила.

- Привет, девочки!

- Ближе к делу, Марусь, - Алка сразу поняла, чего звоню. Она вообще скорая и деловая.

- Привет! – устало тянет Люда, украдкой позёвывая, прикрываясь ладошкой.

- В общем, не теряйте, - начинаю я, - я на всё лето укатила в деревню…

- Что?

- Куда?

-Мы же договаривались!

- Что за новости?

- А работа?

- А учёба?

Понеслась.

Людка стала сразу бодрая.

Алка притормозила, выпучила глаза на весь свой квадратик.

И ведь тараторят, перекрывая стук колёс товарняка.

И, поди, скажи, что это взрослые женщины.

Одна, завуч в школе.

Другая, финдир в крупной компании.

Голосят, как две клушки.

Пережидаю поток вопросов.

- Всё? – спрашиваю, а то мало ли, может, не все вопросы высказаны.

- А что с Лёшиком? – находит всё же затерявшийся в своей памяти Алка.

- С Лёшиком всё, - отвечаю, тоскливо поглядывая на вагоны, которые еле плетутся мимо.

Трудно это признавать, но мой пятилетний брак приказал долго жить.

- Но ты же говорила, что вы решили попробовать ещё раз…

- По правде сказать, я в это не особо верила…- вздыхаю, отрывая взгляд от вагонов. – Короче, мы разводимся…

- Оу! – в один голос протягиваю девочки, как будто это такая новость.

Развод мой уже, как год тянется, мы с мужем то сходимся, то расходимся, поэтому, мои подружки явно преувеличивают своё сожаление.

- Мне тут, по наследству, ещё в прошлом году, бабушка оставила дом…Я решила пробыть всё лето в деревне. На работе взяла без содержания. В институте академ. Нам, заочникам, это проще, сами знаете.

- И что, будешь прозябать в глуши? – кривит губы Алка.

Ей, как самой модной из нас и продвинутой, одно слово «деревня» навивает тоску, не говоря уже о добровольном намерении поехать и жить там.

- Буду, - киваю. – Вот хочу отдохнуть от всего этого.

- А что, есть в этом что-то, - тянет Люда, поправляя тонкую оправу очков.

- Вот и я думаю…

- Да что там может быть, девочки, - фырчит Алка, - навоз, комары, туалет в поле… Ты свинтишь от туда, Марусь, и недели не пройдёт.

- Нет, я твёрдо решила переосмыслить свою жизнь, и глушь, как ты выразилась, мне вполне для этого подходит.

Алка поджимает губы, всем видом показывая, что остаётся при своём мнении.

Люда же смотрит одобрительно.

- Может, и вас позову в гос… - не договариваю, начиная отмахиваться от неизвестно как, залетевшего в салон машины, комара.

- Нет, спасибо, - тянут единодушно девчонки, глядя, как я сражаюсь с насекомым.

- Ладно, - сдуваю прядь волос со лба, умаявшись в борьбе с кровососущим извергом. – Как обоснуюсь, напишу.

Товарняк медленно, но неумолимо подходил к концу. Последний вагон его, покачиваясь, как раз проезжал мимо.

- Ладно, - снова синхронно ответили девочки.

- Как деревня-то называется? – вдруг спросила Алка, когда я уже занесла палец над иконкой сброса вызова.

- Гадюкино.

- Поэтично, - хихикает напоследок Алка.

- Очень, - отвечаю и сбрасываю.

Жму на газ, проезжая, наконец, злосчастный переезд.

Приветствую всех, кто заглянул в новую историю и предлагаю провести лето в деревне Гадюкино, с моими новыми героями — Язвой Марией и Евгением Медведьевичем, и всеми жителями этой прекрасной деревни.

Поехали…

ВСЕГДА РАДА ВАШЕМУ ВНИМАНИЮ И КОММЕНТАРИЯМ!

ДОБАВЛЯЙТЕ КНИГУ В БИБЛИОТЕКУ И ПОДДЕРЖИТЕ ЗВЕЗДОЧКОЙ "НРАВИТСЯ"!

1. Медведь.

Всё же я свернула не туда, хотя навигатор продолжал гнать меня прямо, а прямо был лес.

В салоне стремительно становилось жарко, температура за бортом перевалила за тридцать, в нагретой машине и того больше. Скрипя сердцем, отрубила не справляющийся кондиционер у своей старенькой мазды, и приспустила окошки. В салоне тут же зажужжало и запахло горячей землёй и травой.

- Где ты Гадюкино? – проговорила я, опуская козырёк и отмахиваясь от настырной мухи, которая так и норовила залезть мне в глаз.

Навигатор, точно услышав и поняв, что я сомневаюсь, механическим женским голосом успокоил: мол, едем правильно, так и двигайтесь.

Делать нечего, двигаюсь. Лес всё ближе, деревни нет.

Вообще, баба Нюра, чьим домом я теперь владею, жила очень обособленно от всей нашей семьи, и, честно, я её и знать-то не знала. И когда пришли документы на дом, и вскрылась это тайное родство, я помчалась к родителям, потрясая бумагами и претензиями: что это за такое, почему это я не знаю ничего о родственнице, которая мне целый дом отвалила.

Папа, услышав новость о кончине родственницы, странно улыбнулся и выдохнул, проговорив: «Слава богу, бабка померла!». Мама поджала губы, и я, клянусь, подумала так же. Меня чуть от любопытства не разорвало, пока они мне всё объяснили.

Бабка была дальней родственницей по маминой линии, то ли двоюродной, то ли троюродной тёткой. Очень уж она сварливая и скандальная была, так что все родственники отвернулись от неё, вот и жила одна.

Честно верилось мне в это с трудом, потому что дом-то она мне оставила, а судя по рассказам родителей, там и каплю воды в дождливый день не выпросишь. В общем, темнили что-то родственники и были очень сплочены в этом вопросе. Я попыталась выразить им вотум недоверия, приведя свои догадки, но наткнулась на стену. Бабка — зло, и всё тут.

Ну а тут с Лёшиком моим полный расход вышел, и я вдруг вспомнила про деревню и дом и решила, как говорится, сменить обстановку.

Нашла на карте. Построила маршрут. Разузнала у родителей, которые только у виска покрутили и посоветовали вернуться под бок к мужу. Папа, правда, потом отошёл, немного напутствий дал. Нет, к бабке он не ездил, а вот рыбачил в этих местах и поэтому знал про переезд этот заколдованный, и про дороги, понятное дело, убитые. Но меня тогда уже ничего не могло остановить: «Вижу цель, не вижу препятствий».

А препятствий-то до хрена...

Машину опять качнуло на разъезженной грунтовке, из окошка пахнуло особенно горячим воздухом, гадская муха всё же впилась мне в глаз. Я отвлеклась на мгновение, желая лично обматерить негоднику, и потереть прищуренный глаз, немного притормозила, и на кого-то наехала.

Тут же выжала тормоз и обмерла от страха, воспроизводя в памяти вой и удар о бампер. Судя по всему, это был медведь, потому что перед капотом так выло и стонало, что хотелось надавить на газ и избавить бедное животное от страданий.

- Дебилойд проклятый, я тебе сейчас твои руки в жопу затолкну, и туда же ноги и голову, - промычал медведь. – Шары разуй, куда едешь-то?

Перед капотом вырос мужик. Здоровый, косматый и злой. Его перекошенная морда не сулила мне ничего хорошего, а кулачищи, которые он сжимал, ввергли меня в панику. Я настолько испугалась, что резко сдала назад, и, объехав офигевшего мужика, по широкой дуге, прямо по траве, драпанула на всех парах к лесу. Уж лучше в лес к волкам, чем в лапы к этому медведю.

Надеюсь, я его не сильно помяла, и он не умрёт там.

- Куда, сука! – донеслось до меня.

Жив вроде.

2. Как тебе такое, Илон Маск?

Деревня оказалась за лесом. Аккуратненько так притаилась за ним, и мой навигатор мне не врал и не перегрелся, как я подозревала.

Дорога спускалась вниз, на добротный такой мост, перекинутый через узенькую речку, и по её песчаному берегу, то тут, то там начинали тянуться домишки. Такие милые, словно с картины художника, с резными ставнями, низкими заборчиками и яркими палисадниками. Живописность дополняло бескрайнее небо на горизонте, и совсем далёкий лес за деревней, который темнел полосой.

- Красиво-то как, - промурлыкала я, и тихим сапом по разбитой дороге начала красться к мосту.

Испуг от встречи с «медведем» потихоньку сходил на нет, а вот совесть становилась всё громче.

Мало ли что там с этим деревенщиной.

Он так орал, а я его бросила.

И откуда только взялся?

Там травы, конечно, по колено, если не выше, и спрятаться в ней может реальный медведь.

Поёжилась, вспомнив рык мужицкий и свой испуг, что задавила живое существо. Надо найти кого-нибудь, и позвать на помощь, или хотя бы попросить с собой скататься до места происшествия, самой мне, честно, страшно.

Метания совести прервал толстый овод, влетев в одно окошко и не торопясь прожужжал мимо, точно красуясь своим мохнатым тельцем, вылетев в другое.

Да с живностью тут полный порядок. И медведи, и оводы.

Пока проезжала мост, заметила стайку гусей, что плескались на мелководье, с ними пару детишек, по колено в воде, которые, то ли дразнили их прутками, то ли пасли.

А гусей вообще пасут?

Дети проводили меня любопытными взглядами, а гуси, воспользовавшись ротозейством людей, расплылись кто куда.

После моста опять в свои владения вступило бездорожье, и мою старушку зашатало.

Куда ехать, я особо и не знала, помнила лишь напутствия отца, ехать по главной, и найти магазин, или почту, там всё и разузнать. Вот и ехала по узкой улочке, самолично назначив её главной дорогой, и рассматривая разномастные домишки, с такими же заборами.

Судя по тому, что на улице народ не попадался, все пережидали жару в домах, ну опять же, это по моему разумению, может, здесь вообще народа не особо много, хотя окружающие меня дома не выглядели запущенными. Через заборы некоторых были видны вполне цветущие огороды, с деревьями и кустарниками, и даже пахло навозом. Так что, кого-нибудь да встречу.

Терпи, «медведь»!

Вскоре показались крыша и крыльцо магазина, довольно-таки узнаваемой сети. Надо же, супермаркет! Отлично!

Притормозила на пустой парковке и просто отлипла от сидения, а выйдя, еле устояла на ногах, так меня накрыло жарой и палящим солнцем.

Футболка прилипла к спине. Широкие льняные брюки все измялись и тоже липли к ногам. А в кедах вообще катастрофа. Я чувствовала себя измочаленной и больной, после такой поездочки.

На миг вся моя решимость поколебалась, как представила, что без кондиционера, без нормального душа… Пока есть бензин, прыгнуть обратно за руль и махнуть назад, — и тут же вспомнила ехидные слова Алки, что не протяну я здесь и недели. И, как всегда, в таких случаях, у меня срабатывает упрямство. И вот на этом упрямстве я доползаю до супермаркета, в котором, я знаю, будет прохладно.

Захожу.

Ох, не хрена себе!

Видимо, про прохладу, не только я одна знаю, но и большая часть деревни.

Вот где весь народ тусуется, и это в прямом смысле.

Возле просторной зоны тележек и камер хранения стоят пластиковые столики и стулья, за которых сидят люди. Тут же стоят лавочки, разномастные с дремлющими бабками.

Тихо играет фоновая музыка.

Народ чем только не занимается. Кто в карты играет, кто газету читает, под чаёк. Пара тёток, что сидят почти у входа, лузгают семечки в кульки.

За кассой сидит дородная женщина в корпоративной форме, которая громко ругает какого-то мужика, стоящего перед ней, причём никто особо на неё не обращает внимания. Даже сам мужик, на которого она орёт. Тут и там бегают дети. В торговом зале тоже есть люди, не факт, что что-то покупают, но ходят.

Короче, в очередной раз убеждаюсь, что наш народ, самый находчивый в мире.

Засесть в местном супермаркете, где безлимитно работает кондиционер.

Как тебе такое Илон Маск?

Вся эта колоритная компания, которая была занята своими делами, чётко реагируют на появление чужака, то есть меня. Даже бабки перестают дремать, а кассир ругаться.

В общем, все уставились на меня.

- Э-э-э! Здрасте! – криво улыбаюсь на неприятное внимание. – Я там, кажется, медведя сбила, - выдавливаю из себя признание.

3. Гадюка, в натуре.

Это чё такое сейчас было?

Это откуда, блядь, прилетело?

А, вернее, приехало?

И какова, мерзавка, йопа-мама! Видела, что наехала и смылась. Плошки вытаращила и по свалам.

Залётная какая-то тётка борзотная. Заблудилась, поди. Этой дорога уже год, как заброшена. Как новую, после переизбрания наш губер закатал, вместе с мостом, так никто тут тачки и не гробит. А эта, блядь, как из одного места на лыжах.

И ведь я даже и подумать не мог, пока ползал, эту ебучую траву, для бабы Капы выискивал, что может кто-то вот так вероломно, наехать. И даже на жужжание мотора не повёлся, думал, что показалось.

Ан, нет! Надо доверять чуйке-то своей.

Это я просто здесь размяк. Раньше-то только ей и жил…

Жара ещё стоит, уже третий день не продохнуть, все дела колом. Планировал крышу переложить, да пришлось перенести на более благоприятное время, не такое жаркое. А бабка тут как тут, мол: «Женечка, хлопец, помоги, как раз гадючья травка жару любит, насобирай. Просить больше некого». Пришлось тащиться к старой дороге, где этой травы немерено растёт. Деревню-то из-за неё и назвали «Гадюкино», и вроде трава эта лечебная, несмотря на название. Ни хера не верю в это, но бабке отказать не мог, тем более ничем особым и не занят, как и вся деревня, впрочем.

Затянувшаяся сиеста, блядь! Уже три дня, как под сорок зарядило, вся работа встала в деревне. Почти все в супермаркете местном тусуется, под кондёром. У некоторых и дома есть, но всем вместе веселей. После обеда на речку повысыпят.

Мне же не на речку, ни уж тем более в супермаркет неохота, у меня дома все удобства. Меня бесит, что работа стоит, и, с другой стороны, понимаю, что с такой жарой, много не наработаешь.

Шевелю ушибленной ногой. Еле успел увернуться в последний момент, но толкнуло меня нехило, и это ещё повезло, что ехала она медленно, очень медленно, видимо, развалюху свою берегла.

Наступил и почувствовал боль в колене. Как, сука, грамотно, на старую рану мне. Колено оперированное, а она точно туда, кукушка пестрожопая.

Неуклюже собираю траву, что успел нарвать в корзину, что выдала бабка, и, хромая, тащусь до деревни.

Если эта швабра, не проездом, то наверняка в деревне я её найду, и тогда хана тебе, дура.

Вот где гадюка, в натуре!

Наехать на человека и оставить того, пыхтеть от ярости и бешенства, даже не удостоверившись, что с ним всё в порядке, это вообще, по каким законам?

Скорость, понятно, как и нога моя, хромает. Печёт, как в пустыне, и я скидываю футболку, обтираясь ей лицо, всё больше преисполняясь злобы и мести.

Ползу мимо моста. Снизу Витька с Катькой, уже на мелководье водятся, гусей дразнят.

- Привет, дядь Жень, - верещит Катька, и пропускает момент, когда вредный гусак щиплет её за открытый бок.

- Витька, отгони его, - ору пацану, который тоже рот раззявил.

Катька хнычет, потирая раненый бок.

Отогнать гусака получается не с первого раза, но всё же он ретируется к остальным гусям, возмущённо гогоча.

- Что вы к ним лезете постоянно, - ворчу я, не понаслышке зная, как больно щиплются эти сволочи. Самого порой хватают.

- Вы залётную тачку тут видели? – ору вниз детям, потихоньку прихрамывая мимо.

- К магазину поехала, - отвечает Катька, всё ещё хныкая.

- Ладно, спасибо.

Ну, вот ты и попалась, гадюка, и мстя моя будет страшной.

Но мстя меня, опередила.

Пока я доковылял до супермаркета, эта борзота городская, видимо, взбесила всю деревню, иначе, зачем им так дружно и споро наваливаются на её развалюху, и поносить матами, когда сама баба свои зенки от ужаса изнутри таращила.

- Чё за чехарда у вас тут, Митрич? – подошёл я ближе, цепляя самого говорливого, но не сильно упражняющегося мужичка.

- Да эта швабра с бигудями, прикатила, говорит, медведя задавила. Мы порасспросили её подробно, по всем параметрам, она тебя задавила. А мы же тебя, Евгений, жутко уважаем, вот решили её, на хрен, за это в речку сбросить, - отрапортовал Митрич, не забывая плеваться ошмётками семечек, что лузгал параллельно.

Баба в салоне замерла. Видно, что уже ужас перешёл в стадию смирения, либо она там, в обмороке от жары валяется, потому что сидит чего-то, не дёргается, только башка блондинистая мотается.

- Она не потонет в нашей речке, - наблюдаю, как самые крепкие мужики и бабы раскачивают старую Мазду, а в ней по инерции и бабу эту.

Туда-сюда.

- Ну, зато урок будет, - не унывал Митрич, тоже подметив, что карательные меры перестали действовать ввиду того, что пациент скорее мёртв, чем жив.

- Ну, так-то я жив и относительно здоров, - хмыкаю и тащусь к тачке.

- Э, народ, - гаркаю, так, чтобы все услышали.

Получается.

Все замирают, оборачиваются.

- Вы, если реально её топить не собираетесь, то надо выковыривать оттуда, а то пойдём все по статье, - указываю, что баба не шевелится.

4. Соседи.

- Выходи, не бойся, - стучит мне в окошко тот самый медведь, на которого я наехала.

Да, я боюсь.

Он себя вообще со стороны видел?

Весь косматый, здоровый, зачем-то футболку ещё снял, и как раз на уровне глаз его торс, и ремень широкий, на брюках карго, и, надо сказать, торс этот, очень спортивный, прям вот не медведь, а богатырь. И чего все так расстроились, когда поняли, на кого я наехала? Его же ни танком, ни БТРом, ничем не задавишь, тем более моей машинкой.

Надо ещё проверить, может, он её помял своими-то габаритами. Вон, какая махина.

- Я не боюсь, - говорю тем не менее и убираю со лба налипшие волосы, - я сейчас полицию вызову.

- Нет, хороша, ёперный театр, - встревает вертлявый худой мужик, гнусавым голосочком, параллельно не переставая щёлкать семечки.

На нём какая-то заношенная футболка, с непонятным, вытертым логотипом, растянутые треники, сланцы, и кепка блином, обрамляет худое, небритое лицо.

Он же всех подначивал меня утопить в речке.

- Сама совершила ДТП, слиняла с места происшествия, а теперь ещё и полицию…

- Подожди, Митрич, - перебивает его медведь. – Выходи, задохнёшься же там, - заглядывает медведь в окошко, прищурив глаза, и травинку во рту туда-сюда мотает.

Я отпрянула и отвернулась, глаза хоть и прищуренные у него, а взгляд цепкий.

А в салоне и вправду уже не продохнуть. Окошки уже все в испарине. Одежда прилипла к телу, и, мне кажется, я теряла сознание. Точно сказать не могу, потому что всё происходящее последние полчаса напоминало какой-то кошмар или американский хоррор, про поворот не туда.

Милые с виду люди превратились в зверей, когда разобрались, что я сделала. Я еле успела спрятаться в машине, хотя это мне не особо и помогло. Чуть богу душу от страха не отдала.

- Митрич, сбегай за водичкой, - просит медведь вертлявого.

- Ага, щаз, - фыркает тот, но вразрез своим словам, прячет семечки в карман и берёт из рук медведя пустую бутылку и тащится в сторону колонки.

- Выходи, сильно ругать не буду, - снова перестукивает костяшками по стеклу, а я зачарованно на эту ладонь загорелую смотрю.

Вот это ручища, пальцы длинные, костяшки крупные, все в тёмных волосках, и венах перевиты. На запястье татуировка, браслет широкий, геометрия какая-то. Эстетично, и ему идёт.

Эх, была не была!

- Отойдите, - решаюсь я, потому что находиться в салоне уже действительно невыносимо, да и народа этого дикого нет, и медведь не рычит, пока.

Он отходит, немного прихрамывая, обтирает своё косматое лицо снятой футболкой и мрачно наблюдает, как я вываливаюсь из машины. И если до этого, я была пожёвана, то сейчас, я ещё и переварена. Насколько было душно в салоне, я понимаю по тому, что даже в такую жару ощущаю дуновение ветерка на влажной коже.

Мамочки, как же я хочу в душ! Всё бы отдала, чтобы помыться.

- Держи, криминальный элемент, - возвращается вертлявый и протягивает мне бутылку воды, правда делает это так внезапно, что я вздрагиваю, и, вместо того, чтобы взять как следует бутылку, взмахиваю руками, и половина из неё льётся прямо на меня.

Ну вот, я же просила о душе.

Говорил мне папа: «Дочь, будь скромнее в желаниях, они порой сбываются!»

С досадой смотрю сперва на вертлявого, потом на медведя, затем уже на свою белую футболку, чувствуя, как мокрое пятно расползается всё шире, и жажда нарастает прямо параллельно, а может, и стремительнее, чем это пятно.

Выхватываю бутылку из рук застывшего вертлявого и прикладываюсь к горлышку, пью большими глотками, чувствуя, как в голове проясняется.

- Ну, вообще, ни чё такая, - непонятно вставляет мужичок, – как думаешь, Жень?

- Нормальная, - опять рычит медведь.

О чём они говорят, до меня доходит лишь спустя пару мгновений, когда я утоляю жажду, и бросаю невзначай взгляд на свою футболку, а вернее, на мокрое пятно, благодаря которому просвечивает всё, и даже тонкий бюстик. И видно… да всё видно, блин! А вода так-то холодная, и мои соски ещё и рельефа добавляют.

- Да как вы смеете? – не нахожу ничего умнее, как скрестить руки на и возмущённо воззрится на мужчин, нагло пялящихся на мою грудь.

- Сперва под колёса кидаетесь… потом всей деревней… утопить пытаетесь…а теперь…теперь… - мой мозг не может никак идентифицировать сей проступок, и я просто выпаливаю, то что приходит первым, - обливаете.

Вертлявый усмехается, толкает локтем медведя, мол, смотри, какая дура.

Вот только медведь не спешит заражаться его настроением, и смотрит, как-то остро, и мне очень неприятно от его внимания, и зарождающаяся истерика исходит на нет, в самом её начале.

- Так, тихо! - командует он. - Давай по порядку, какого ляда тебя в нашу деревню занесло, ещё и по дороге заброшенной?

- Заброшенной? – эта информация настолько меня озадачивает, что я забываюсь и опускаю руки. – А мне только эту навигатор указал…

- Навигатор, - хмыкает вертлявый, закидывая очередную порцию семечек в рот.

5. Частное право.

- А где забор? – первым делом спрашивает новоиспечённая соседка.

Удальцова Мария Леонидовна.

Двадцать семь, барышне.

Постоянная прописка в городе у неё, а дом, что по соседству со мной стоит, действительно ей принадлежит. Мы с Митричем всё проверили. Все бумажки, которыми она гордо трясла перед нами, хвастая родством с покойной бабой Нюрой.

Вернётся участковый из соседней деревни, ему ещё скажу, чтобы проверил эту наследницу, но и так понятно, что не трындит, родство налицо, такая же язва, что и бабка была.

- А это что? – пучит плошки свои зелёные, увидев во дворе мою Тундру, занимающую почти половину её законного участка.

Вся, точно мышь пожёванная котом, мятая, мокрая, а всё туда же, снова в бой.

- Машина моя, - цежу сквозь зубы, раздражённый тем, что настали перемены, - что не видно?

- Видно, - в тон мне отвечает Мария, мать её, Леонидовна, снова начиная пыжиться, выставляя свои титьки напоказ. И футболка-то высохла, а вот воспоминания об очертаниях упругих полушарий с острыми сосками осталось.

И фиг бы с этим.

Что я, сисек не видел?

Но меня почему-то торкает от увиденного, как мальца какого. Торкает настолько, что хочется продолжения. Всё по-взрослому и очень по грязному.

Моя бывшая жена Сонечка, интеллигентка в третье поколении, когда я озвучивал ей всё, что хотел с ней сделать, на правах, между прочим, мужа, кроме, как «охальником» и не называла, краснея при этом как рак. Для меня до сих пор секрет, как мы с ней сошлись, но после пяти лет догонялок, и уговоров, я послал на хер такой брак, и Сонечку вместе с ним.

Её родители, по-моему, мне, до сих пор свечи за здравие в церкви ставят, за то, что я развёлся с ней. И это притом, что мать её, что отец, в бога не верят. С тех пор я зарёкся связываться с нежными фиалками.

Конечно, Мария, язва Леонидовна, на фиалку не тянет, максимум на ромашку пожёванную, но у неё штамп стоит в паспорте. Тоже приметил, когда изучал сей документ.

Замужем она. И видимо, скоро и муж прикатит.

И это опустить тот факт, что она выкашивает меня жутко. Про наезд я вообще молчу. Терпеть не могу, когда баба соревнуется со мной в зубоскальстве, а эта прямо на первое место претендует, да и не в моём вкусе…

Но, блядь, эти сиськи. Думаю, о них, и все доводы послать хочется. Надо сегодня до Нинки, что ли, прогуляться…

- Но что ваш танк делает на моём участке? – шипит гадюкой моя неожиданная секс-фантазия. Хотя, если с такого ракурса на неё посмотреть, сразу и желание всё пропадает. А ещё и голосок надменный послушать, так и вовсе, никакие сиськи…Нет, сиськи побеждают.

- Стоит мой танк, - угрюмо смотрю на неё, и она вдруг смущается, то ли от взгляда моего прямого, то ли от двусмысленности произнесённой фразы, скорее всего, от последнего, потому что мельком, и, стараясь не определяться, мечет взгляд на мой пах.

- Я про машину, - намеренно смущаю её ещё больше, спокойно наблюдая её метания, когда она понимает, что я всё заметил.

- Дурак, - отворачивается, совсем растерявшись, и теперь я пялюсь на её зад. Под тонкими брюками отчётливо обрисовывается рельеф кружева на ягодицах, особенно когда она удаляется, желая проверить свои новые владения.

Да что за хрень! Японский городовой!

Заурядная же блондинистая баба! Скандальная и надменная фифа.

С какого перепугу, весь мой организм на неё стойку делает. То сиськи мне её заходят, то жопа…

Я даже голову склонил, так залип на этих половинках круглых, ну и, само собой, всё самое пошленькое представил, что можно с такой жопой делать. Залип и пропустил момент, когда Язва Леонидовна обернулась.

- А вы не охренели, медведь Женя? – ехидно осведомилась она, возвращая моё внимание её лицу.

Интересно, а она в курсе, что на панду похожа, с этими потёками туши под глазами. И что её хвост уже давно мочалку напоминает.

- Забор убрали, - продолжает тем временем кривить свои губищи, - машину свою в моём дворе разместили. Про частное право не слышали, нет?

И демонстративно на мою территорию заглядывает, где вольготно расположилась и подъездная дорожка, и стоянка с тентом, и огородом, аккуратненько вокруг дома.

Просто в планах было крышу переложить, и чтобы тачка не мешалась, перегнал на соседский участок, а тут жара все планы посбивала. Вечером хотел обратно вернуть.

На кой мне это бурелом? Да и машина греется.

А забора у нас с тётей Нюрой давно уже не было, и хоть она не самый простой человек была, уживались как-то без него, а теперь, сдаётся мне, надо будет бетонный городить.

- А вы, я смотрю, только о нём и думаете, - спокойно отбиваю её атаку, вальяжно так облокотившись на бок своего «танка». – Чёт, сколько живу, ни разу не видел, чтобы вы к родственнице-то заглянули. Помогли бы чем. Ей так-то девяносто было.

Вспыхивает, видно, по неровному румянцу, что я в точку попал. Мучается совестью, курица ощипанная.

- Не ваше дело, - дрожит голосом.

6. Утро вечера мудренее.

Мне снится Лёшик.

Он строго выговаривает мне за то, что я не приезжала к тётке Нюре, и что теперь я должна и дом, и участок отдать соседу. И даже, где-то в неясном далеке, маячит силуэт какой-то бабки, притом, что тётку я видела только на фото.

Муж нескончаемо бубнит, поправляя тонкую оправу своих очков, и, как всегда, грустно и разочарованно смотрит на меня своими голубыми глазами.

- Мария, ты меня расстраиваешь, - подтверждает словами.

- Да, ладно, Лёш! Даже во сне? - фыркаю я и отворачиваюсь, соображая, как же мне проснуться, чтобы не слышать это брюзжание.

- Куда собралась-то? – окрикивают меня, и это уже не Лёшик.

Голос низкий и сильный, и я моментально реагирую, оборачиваюсь, встречаясь взглядом с другими глазами.

Они наглые. И принадлежат такому же наглому хаму. Моему новоявленному соседу-гаду.

- Ты-то чего в мой сон запёрся? – тихо ворчу, разглядывая исподтишка полураздетого медведя Женю.

- Так это тебя надо спросить, - усмехается в бороду нахалюга, прекрасно слыша мои слова. – Чего это ты обо мне думаешь, что я тебе снюсь.

- Много чести, товарищ гадский медведь, - фырчу в ответ. – Просто ты меня так достал в первый же день, что даже во сне от тебя нет покоя.

- Да что ты? – ухмыляется, а потом как-то враз приближается, и меня накрывает ароматом его жаркого тела.

Яркий запах мужчины, сбивающий практически с ног.

- Чего тогда трогаешь меня? – спрашивает и указывает на мои ладони, которые скользят по его волосатой груди.

- Я? – выпадаю в осадок от происходящего, но рук не отнимаю, чувствуя, какой он горячий, и твёрдый, и большой…

Признаться, где-то глубоко в сознании, в самых его тайных уголках, я, может, и думала об этом. Так, чисто ради интереса потрогать, понять, какой он на ощупь. Но признаваться в этом даже себе не хочется.

- Ты, - хрипит над ухом его голос, и он вдруг размашисто лижет меня в щёку. – Смелее, можешь спустить ладони ниже.

- А-а-а? Нет,– возмущённо толкаю его, но особо не преуспеваю.

- Да ладно, ты же хотела посмотреть на него. Давай, - снова прижимает меня и опять лижет, уже поперёк всего лица.

- Да что ты творишь? – верещу я, пытаясь оттолкнуть его лицо, и путаюсь в бороде.

Он предупреждающе рычит и снова лижет.

- Отстань, - толкаю, уворачиваясь от настырного соседа и его странных проявлений.

Но он только ворчит в ответ и продолжает приставать.

- Да не лезь ко мне, - ору из последних сил и пинаю туда, где он предлагал его потрогать.

Громкий скулёж будит меня окончательно. Я просыпаюсь и резко сажусь, разлепляю глаза, потому что картинка исчезает, а вот звук всё ещё со мной.

Возле кровати сидит пёс соседа, переминаясь с лапы на лапу, и поскуливает.

- Зашибись, - валюсь на влажную перину. – Теперь постоянно таскаться сюда будешь, да?

Пёс, радостный, что я его признала, ставит передние лапы на кровать, и снова норовит облизать мне лицо.

- Э-э, нет, - отворачиваюсь. – Как тебя? Туман?

Тихо рявкает и опять лезет со своей слюнявой романтикой.

- Вали к хозяину своему, - толкаю его, пока он на кровать не запрыгнул. – И его облизывай.

Надо же, какой ласковый, облизал всю с ног до головы. А вчера рычал весь в хозяина своего, грубияна неотёсанного.

Щекочущее волнение внизу живота напоминают про странный сон, и образ гадского медведя-соседа встаёт перед мысленным взором. Пальцы покалывает от ощущения, пусть и фантомного, его мощной груди и твёрдого живота, и того, что он предлагал сделать дальше…

Неудивительно, что после всех событий, что вчера произошли, мой мозг окончательно взбунтовался от перегрева и возбуждения и выдал во сне всю эту белиберду.

После того как этот хам, наконец, оставил меня в покое. Я загнала свою машинку на то место, где стоял его «танк», там уже как раз тень хорошая образовалась от парочки крепких дубков, что стояли как-то посередине, точно разграничивая наши участки.

Потом обошла заросший огород, особо не расстраиваясь его состоянию, потому что земледельничать я не собиралась, ни имея к этому, ни навыков, ни знаний. А вот нанять кого-нибудь, чтобы траву, высоченную выкосили, не помешало бы.

Нашла маленький сарайчик, аккуратно заставленный всякой различной утварью, покрытой паутиной, и надёжно охраняемую целым семейством пауков.

Рядом была пристройка, что-то вроде летнего душа, что меня порадовало неимоверно.

На крыше стояла бочка, рядом лестница, по которой, видимо, надо было взобраться и наполнить эту бочку водой, которая подавалась по трубе, оканчивающейся лейкой. В общем, не хитро, но действенно. У родителей моих, дача за городом, там что-то подобное сделал папа, поэтому конструкция знакомая. И, несмотря на усталость и стресс, возможность смыть с себя пыль и пот, придало мне сил найти в сарае флягу и тележку, окончательно разорвав все паучьи старания, и первым делом я сходила за водой на ближайшую колонку.

7. С добрым утром!

Я привык просыпаться рано. До петухов, которые неизменно начинали орать с конца деревни, часов так около шести утра, и по цепочке, передавая звонкую эстафету, доходили до соседнего двора, где у Митрича, в хозяйстве жило аж два крикуна. Один старый и дряхлый, весь выцветший, и с одного бока выклеванный до лысины, своим молодым собратом, живший по соседству.

Митрич жалел старичка, давая тому дожить свой петушиный век до конца. Но, скорее всего, молодой петух его, в конце концов, заклюёт или затопчет. Так вот, даже он хрипло и надрывно орал своё утреннее «Кукареку!», когда подходила его очередь.

Иногда у петушиной братии случались странные погрешности, и они сбивались и орали по ночам, будя всех в округе, а иногда могли молчать часов до семи. Но мне это не мешало вставать давно, в заведённое время. Полшестого, максимум в шесть. Дальше и не спалось, и не лежалось. Голова включалась, тело требовало действий. Возможно, сказывалась привычка ещё со спортивных будней, когда надо было закинуться протеином и спешить на пробежку, потом на силовые. Надо же, ведь прошла, хренова туча времени, а тело помнит.

Мышечная память, мать его!

Но сегодня меня будит странная песня.

Женский голос тонко выводит: «Your own personal Jesus» Депешей[1], и так это прикольно звучит. Не то чтобы я поклонник, но лет так в двадцать, как раз после армии слушал, вставляли меня электронщики, и, конечно, все их знаменитые хиты узнаваемы. Но вот то, что соседка моя, новоиспечённая в курсе, меня удивляет, молода для этого, на мой взгляд, хоть и не девочка уже. Потому что поёт как раз она. Тоже не спится ей, жаворонок ёптить, ещё один. Второй день ни свет ни заря уже на ногах.

Вчера от Нинки возвращался, стоит вся такая сонная, помятая…и сука, опять своими сиськами светит.

И дались же мне они.

Но это прям не сиськи, а наваждение. Все мои акробатические упражнения с Ниной — коту под хвост. Ещё и Туман к ней опять затащился, лишний повод пошипеть на меня.

Целый день вчера порядки наводила, гремела, пыхтела. Музыку врубила. И я понял, как мне не хватает забора, потому что против воли тянуло глядеть, чего там делает. А был бы забор, и пох, пускай возится. А тут, опять вырядилась в майку короткую, еле прикрывает то, о чём я забыть никак не могу, и шортами жопу обтянула, и я ходил и ловил себя на том что, стремлюсь то одно увидеть, то второе. И так меня собственная реакция на неё взбесила, что я плюнул и свалил на речку на целый день, лишь бы не видеть эту заразу, которая и бесит, и беспокоит.

Хрен знает, что такое?

Когда уже её мужик притащится, и забор этот проклятый поставит?

Выглядываю в окно спальни, которое чётко на соседский участок выходит. Ну не могу удержаться, интересно чего она там делает.

Из кустов, напротив, там, где у меня укроп сидит, торчит сочная жопа соседки, обтянутая какими-то трикотажными штанами, которые ничего особо и не скрывают, и я получаю привет снизу, в виде неожиданной эрекции.

Ну, пиздец! Это, с каких пор меня такие скандальные бабы стали возбуждать?

Ведь ей слова сказать нельзя, она тебе десять в ответ.

И пока я мучаюсь этими неразрешимыми вопросами, эта жопа нагло тырит мой укроп, а мой пёс сидит рядом, и даже не ворчит. Приручила за два дня.

Чем только взяла? Не жопой же с сиськами!

- « Some to hear your players, some whos the there»[2] - продолжает петь, ещё и танцует, так что укрепляет мой нежданный стояк.

И ведь стою, пялюсь, точно пёс мой, также зачарованно наблюдает за ней.

Она разгибается с пышным букетом укропа, в руках, потягивается, закинув голову назад, так что густой блондинистый хвост, достаёт до той самой, ниже поясницы, что так мне приглянулась, и за который так и хочется взять, намотать на кулак, и…

Так, я в душ, надеюсь, когда выйду, она слиняет, пусть хоть весь укроп обдерёт, только пусть свалит уже, или паранджу наденет, чтобы не цепляла больше.

Противное воображение подкидывает картинку, как бы чудесно эта язва смотрелась с кляпом во рту, и я от досады на предательство собственного тела, тащусь в душ, и минут двадцать стою под холодной водой.

Отпускает.

К моменту завтрака приходит предатель шерстяной.

- Явился? – ворчу на пса, который вяло помахивает своим хвостом и замирает у пустой миски.

- А что, новая хозяйка не накормила?

Облизывается.

- Накормила, но мало? – понимаю его, тянусь к полке, где хранится его корм, и хвост начинает мотаться активнее.

- Туман, Туман, - ругаю его. – Я же тебя ещё щенком отучил на помойках жрать, а ты.

Смотрит своими грустными глазищами, из-под тяжёлых век, высунув язык.

- Запрещённый приём, приятель, - вздыхаю я.

Туман облизывается, мол, на это и был расчёт.

- Ладно, но больше не таскайся к ней, - обхватываю пасть и мотаю, с намерением позлить немного.

Рычит.

- А что ты хотел? Таскаешься по сучкам всяким…

- Ну, знаете, это уже слишком! – верещит знакомый голос.

8. Один-один.

Нет, всё же я заблудилась в этих трёх соснах, хотя с пригорка, с которого всё отлично просматривалось, казалось, чего проще.

Позади осталась деревня, впереди текла речка, тонкой полоской заворачивая в негустой, так мне казалось, лесок. Под ногами лежал небольшой луг, весь усыпанный ромашками, на краю которого, паслись коровы. А за лесом я даже разглядела поле и пухлые тюки сена.

Небо высокое, бездонное, голубое, ни облачка, и ласточки носятся по лазури, точно рыбки в море, ныряют.

Живописно, и очень красиво, была бы художником, картины бы писала с таких просторов.

Настроение было так себе.

Второй день я здесь, и каждый из них, как на войне побывала.

Ничего из того, что мне представлялось, когда я рванула сюда, не было и близко.

Дом у тётки маленький, старый, того и гляди скоро завалится. Благо есть электричество, и на том спасибо.

Телефон ловит через раз. Про интернет вообще молчу.

Огород, весь заросший бурьяном. Укроп на салат, и тот приходится втихомолку у соседа рвать.

Но всё это фигня, и со всем этим я легко могу свыкнуться.

А вот принять наличие этого самого соседа, и отсутствие забора между нами очень тяжело.

У него-то и домина в два этажа. Перед домом площадка вся плиткой заложена, и тент для «танка» его стоит. Даже грядки аккуратные какие-то есть, и летняя веранда с мангалом, и что-то похожее на баню.

Живи да радуйся, особенно на контрасте с той разрухой, что мне досталась. Но нет.

Этот противный сосед, Евгений, гад Медведьевич, просто достал!

Такое хамло я впервые в своей жизни встречаю, притом что я работаю в мужском коллективе. Но никто, за пять лет, что я тружусь в компании, даже наш шеф, который на расправу скор, сперва наорёт, потом подумает, даже он никогда со мной так не разговаривал.

Про мужа вообще молчу.

Лёшик не позволяет себе повышать на меня голос, и грубить, чтобы между нами не произошло. Это я, бывало, в сердцах, могла наорать, наговорить всякого…

А этот…

С первого взгляда, кажется, ненавидит.

То одета я не так. То говорю, не то.

Я просто в ступоре от того, что я могу в человеке столько негатива вызывать, как у этого медведя неотёсанного. Из нормальных слов, за два дня, что он мне сказал, это предлоги.

Рычит постоянно. Вечно недоволен всем. Недаром живёт один. Кто такого вытерпеть сможет? Даже пёс сбегает.

Может, я ему помешала тёткин участок захапать? Он ведь на него покушался «танком» своим.

Может, не простит никак, что я наехала на него. И я честно бы извинилась, но он же мне и шанса не даёт, каждый раз, то зыркнет так, что язык к нёбу присыхает, то ещё хуже, сам говорить начнёт.

А может, достоинство мужское, не очень достойное, и он ненавидит и винит всех женщин в немощи своей?

Хотя вот нет, ненавидит он конкретно меня, остальные от него прям в восторге.

Пообщалась я сегодня с одной его поклонницей. Навряд ли она бы с таким щенячьим восторгом о нём отзывалась, если бы он с ней так, как со мной.

Благодаря тому, что мои запасы съел прожорливый Туман, у которого, между прочим, специализированный корм, а предпочитает он мою гречку с индейкой, пришлось тащиться в супермаркет.

Из еды остались сухари с изюмом и банка тушёнки.

Сосед даже и не подумал возместить мои затраты на своего пса, ещё и кривился, когда я остатки сегодня утром занесла.

Опять полураздетый. Здоровый как… Как медведь. И шерстяной тоже весь. Бр-р-р.

Глазищами сверкает из-под густых бровей, и просто режет своей грубостью.

Гад. Недаром живёт в Гадюкино.

И вот на свой страх и риск, выползла я за продуктами, честно говоря, опасаясь немного новых мер карательных от жителей деревни.

Но всё прошло гладко.

Первого, кого я встретила, это вертлявого дружка медведя, который живёт, оказывается, напротив.

Он выглянул из-за покосившейся калитки, когда я проходила мимо, неизменно треская семечки и придерживая ногой, норовившего выкосить плешивого петуха. Всё в тех же помятых штанах и кепке, только рубашку сменил. Приветливо поздоровался, провожая прищуренным взглядом, заставляя усомниться, что я опять, по мнению мужского населения деревни, непристойно одета.

Оглядела мельком себя, но не нашла ничего криминального в своём сарафане. Пристойно всё. Не короткий, не облегающий, не просвечивает.

Так что пусть идут лесом ценители моды и нравственности. На улице жара, какой день стоит. И на себя пусть посмотрят.

Дальше была стайка детишек, которые на меня и вовсе не обратили внимания.

Мальчишки постарше, промчались мимо на мопедах, оставляя на грунтовой дороге, усыпанной коровьими лепёхами, пыль.

Потом были бабульки, сидели рядком на скамейке, с которыми я поздоровалась сама.

9. Сдаюсь!

Нет, я всё, сдаюсь!

Не может быть это просто так!

Я же не железный, блядь!

Когда у меня перед носом постоянно, то жопа, то сиськи.

Даже в лесу от неё нет спасения.

Специально ушёл пораньше, пока было прохладно. Как раз пошли лисички и сыроежки.

Туман проводил меня скучающим взглядом, наверняка возблагодарив всех собачьих богов, что ему не надо тащиться вместе с хозяином.

Туман не любил лес.

Его максимум – это дойти до речки, где мы с ним любили купаться, а вот если за грибами или ягодами, я даже и не тянул этого лентяя за собой.

Пару раз брал, так он у каждого дерева норовил привал сделать, поэтому когда уходил на длительное время в лес, Туман оставался один дома.

Старая соседка не очень жаловала его.

Туман - парень молодой, любвеобильный, хоть и по-первости может рявкнуть так, что и заикаться начнёшь. А как принюхается, привыкнет, то тут-то, и начинается любовь, со всеми вытекающими прожорливыми и слюнявыми факторами.

Да и переехали мы, когда вечно ворчащая баба Нюра еле передвигалась, а забор между нашими участками уже лежал.

Помню, видела хреново, а всё равно кого-то ругала. А Туман с его энергией, ещё и на фоне бабки старой, огребал от неё одни проклятия, но всё равно лез к ней на участок.

У бабки весь огород кроты перерыли, так он, бывало, за ними, ещё больше накопает. Она выйдет, зенки свои слепые настроит и поносит его, шамкая беззубым ртом, и меня соответственно, что не слежу за псом своим.

Так, мы и жили.

Потом бабки не стало. Огород зарос травой, и даже кротам на хрен не сдался.

Я честно, уже думал скосить всё под ноль, протравить и плиткой закрыть, потому что лезет трава и ко мне, хоть с этой стороны у меня кусты да деревья, и так по мелочи, лук и укроп. И всё равно задолбался траву эту рвать бесконечно.

Честно ждал, когда какой наследник объявится, и юзал потихоньку под свои нужды бабкин участок.

Дождался.

Ну, кто ещё место старой язвы может занять? Естественно, молодая.

Один плюс в том, что Тумана теперь можно было надолго оставить.

Эта вуайеристка недоделанная хоть и ворчала, но её особо не смущала не шерсть моего пса, ни его постоянные слюни, и да, её гречку с индейкой он полюбил больше, чем тот корм, который ему подобрали специально, и за который я отвалил херову тучу денег.

Он неизменно пасся у неё, и я уже не ворчал, воспринимая сей факт как данность.

После того случая, взаимного подглядывания, между нами установился некий нейтралитет. Хотя мне ещё долго её сиськи являлись во всех моих грязных мыслях, и сказать, что я не думал о том, чтобы завалить её, уже, наплевав на всё, что меня стопорит, ни сказать ничего, но установившееся спокойствие было мне дороже.

Тем более к ней отец приехал, странно, что не муж, ну, у каждого свои заебоны и проблемы. Батя её, кстати, оказался нормальным мужиком, строителем, так что, вся ересь у них по женской линии передаётся.

Забор, кстати, не поставил, а вот с домом и огородом помог.

Мы всё меньше стали цепляться, и я потихоньку стал успокаиваться, а то уж думал, свихнусь, пока до этой заразы не доберусь. Нет, были дни, когда мелькнёт где-нибудь её жопа, тем более что лук и укроп она тырить у меня не перестала, но Туман съедал у неё в два раза больше, так что мы квиты.

Мужики в деревне по большей степени охотники, поэтому за грибами вытащить мне никого не удалось.

Особо не расстроился, в некоторые моменты жизни я предпочитаю одиночество.

Я сюда-то уехал, потому что задолбал город с его шумными улицами, где ночь от дня не отличается, и каждый встречный может узнать тебя.

Надоело.

Леса здесь были не густые, в основном намешанные из берёзняка и клёна, но чем выше поднимался лес, тем больше встречалось сосен и елей.

Зверья тоже водилось умеренно, особенно ближе к людским тропам, волков и медведей точно не встретишь, спокойно можно бродить, главное — не углубляться в лес. А так белки по соснам скачут, да в валежнике заяц прошмыгнёт или ёж деловито переползёт дорогу.

Грибов набрал быстро и много, но, глянув на часы, понял, что не заметил, как полдня прошло, пошёл на выход, уже предвкушая жарёху с лисичками.

Гроза опустилась резко, ещё на выходе я ловил лицом мелкие капли, а через мгновение налетел ветер, растрепав на поле стог.

Голубое небо стало ближе и темнее. Издали потянуло озоном. Всё затихло на мгновение, а потом сверкнуло, и шарахнул первый раскат грома, и тут же упала стена воды.

Гроза в поле, тот ещё аттракцион, не убьёт, так покалечит, поэтому я быстрыми перебежками дошёл до широкого навеса сеновала.

Открытый сарай, в два этажа, где хранили сено, продуваемый, но зато с покатой крышей, с которой ручьями стекала вода.

Вымок до нитки, хоть выжимай.

Скинул мокрую одежду, разложив её на ближайшем стогу, оставшись в одних карго и ботинках. Завалился на крайний к выходу стог сена, и, вставив ароматную соломинку в зубы, уставился на стену дождя.