Мой жестокий любимый

Глава 1.1

Саша

— Он всегда был таким? Точнее… почему он такой?

— Мне сложно объяснить.

Кэсси улыбнулась едва заметно.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать. Я знаю, какой он.

Ее голос звучал без злобы. Без осуждения.

Я ожидала, что она не станет отвечать, ведь о семье так просто не рассказывают. Особенно незнакомкам.

Но Кэсси посмотрела на меня мельком, а затем снова сосредоточилась на крылышках.

— Понимаешь… у Макса было непростое детство. Как и у меня, впрочем, но с него всегда был больший спрос.

Я моргнула, замерев на мгновение с ножом в руке.

— Ты говоришь про родителей?

Кэсси вздохнула.

— Да. Родители.

Тон ее голоса стал чуть тише, но не жалобным — скорее усталым. Как будто это та часть жизни, о которой она давно научилась не кричать, но которая осталась в ней навсегда.

Я никогда не любила. Я знала, что когда-нибудь встречу того, с кем смогу построить семью, и мечтала, что всё будет как у всех – букетный период, слова о любви, пылкая страсть, а дальше – жизнь, наполненная взаимопониманием и нежностью. Никогда не думала, что один человек сможет изменить все мои представления о любви и о том, на что способен ради меня. Пока не встретила его. Макса. Первая мысль, которая мелькнула в моей голове, была ужасной и холодной – этот ублюдок купил меня и считает своей собственностью. Я оказалась в ловушке, и мои мысли крутились вокруг того, что меня могли продать на органы, отправить в рабство или даже к шейхам, где меня будут насиловать каждый день. Это было неправильно, ужасно, и я знала, что это правда, то, что могло со мной произойти. Но Макс… Он не сделал этого. Единственный раз, когда наши тела слились в секс, я почувствовала, что я его тоже хотела, так же, как и он. Он не принуждал меня, и в этом была своя извращенная нежность, странное сочетание боли и желания.

Но всё изменилось, когда он убил того мужчину. Да, я понимаю – это полностью вина Макса, мы могли бы избежать этой трагедии, если бы он не отправил меня с ним в ту проклятую комнату. И все же, несмотря на всю жестокость и безумие случившегося, он спас меня. Он не действовал из расчета, как будто я была просто вещью, которую можно выбросить, он не забыл про меня, когда у меня началась паническая атака. Когда страх парализовал меня, а мир сужался до миниатюрного, темного пятна, Макс не забил на это, не оставил меня одну с моими кошмарами. Он вывел меня из того состояния, когда я казалась лишь обломком на дороге, беззащитной и покинутой. А момент в бассейне… Я помню, как я почти утонула, хотя, казалось бы, я не тонула, а вода лишь охватила меня, сковывая каждую мысль. И тут, не задумываясь, он прыгнул в воду и вытащил меня, будто спасая не просто тело, а саму душу, которой я так боялась потерять.

Все эти воспоминания и чувства перемешивались во мне, как яд и лекарство. Я пыталась понять, как он мог так поступать, как мог кидать в мою сторону ужасные слова, слова, которые, казалось, рвались из глубины его самой раненой души. Он говорил так, словно хотел меня раздавить, словно страх потери вызывал в нем не только любовь, но и злость, и боль, которую он не мог сдержать. И вот, несмотря на все его резкие высказывания и нападки, я чувствовала, что он дорожит мной, не как безликой шлюхой или очередной временной забавой, а как чем-то настоящим, чем-то, что нельзя потерять. Он боялся потерять меня, а это, в свою очередь, заставляло его кричать, бранить, разрушать каждое мгновение, чтобы сохранить хоть какую-то часть того, что между нами было.

Я смотрела в себя в темном зеркале своего сознания, пытаясь понять, как могла допустить такое. Как могла оказаться в ловушке, где каждая минута сопровождалась болезненными воспоминаниями и нестерпимым чувством потери. И вот, несмотря на все страхи и ужасы, я знала одно – я принадлежала ему, и он, каким бы жестоким ни казался, хотел сохранить меня любой ценой. Это было странное чувство, полное отчаяния и парадокса, где любовь и ненависть сливались в одно целое, оставляя лишь невыразимое желание вернуть хоть частичку утраченного мира, где, может быть, когда-то можно было любить и быть любимой.

Я долго наблюдала за ним. За тем, как он общается с людьми, как смотрит на них. В его глазах было что-то холодное, отстраненное, расчетливое. Он не проявлял лишних эмоций, не позволял им выходить наружу, будто все его реакции заранее отфильтрованы, продуманы, поставлены на автомат. В нем не было мягкости, не было дружелюбия, он держал дистанцию, оставляя вокруг себя невидимую стену. Я замечала, как люди иногда смущенно отводят взгляд, как нервно смеются, когда он слишком долго молчит, как напрягаются под его тяжелым, изучающим взглядом. Они не могли понять, о чем он думает, и это их пугало. Но я видела разницу.

Когда он смотрел на меня — все было иначе. Этот взгляд отличался от того, каким он смотрел на всех остальных. Он тоже был тяжелым, тоже заставлял меня замирать, но не от страха. В нем было что-то еще, что-то более глубокое, более сложное, что-то, с чем он сам, возможно, не хотел сталкиваться. Я не сразу это поняла. Сначала мне казалось, что он просто следит за своей «собственностью», оценивает меня так же, как оценивает любую вещь, что принадлежит ему. Но чем дольше я ловила его взгляд, тем отчетливее понимала: за этой броней, за этой грубостью, за всем этим льдом скрывалось нечто живое. В нем оставалась человечность. Какая-то часть его, может, самая маленькая, может, самая спрятанная, но она была. Он пытался ее убить, закопать глубже, сделать вид, что ее нет, но я успела ее увидеть.

Только теперь это уже не имело значения.

Я не хотела верить в то, что он умер на той заправке. Это казалось невозможным, нелепым, неправильным. Он не мог просто исчезнуть, просто испариться, просто перестать существовать. Это же Макс. Но мне показали еще одно видео. Я видела, как он выходит из машины, нервный, злой, напряженный. Как что-то кричит Марио, размахивая руками. Как потом садится обратно в машину, хлопает дверью, заводит двигатель… И потом бах.

Глава 1.2

Не успел обрести нормальную семью, не успел как следует отметить Новый год с родными, не успел почувствовать, каково это — когда тебя любят без условий.

Черт, это до безумия больно.

Он искал меня. Я знала, что он искал. Он был с Марио, был весь на нервах, метался по городу, сходил с ума, разрывал все вокруг, лишь бы найти хоть одну зацепку.

А теперь… он мертв.

И эта мысль ломала меня изнутри.

Разрывала.

Оставляла одну в мире, где его больше нет.

От ненависти до любви один шаг? Нет. Это ложь. Это не один шаг. Это долгий, мучительный, рвущий изнутри путь, полный злости, страха, отрицания. И боли. Больше всего – боли. Потому что если бы это был всего лишь шаг, я бы заметила, когда его сделала. Но я не заметила. И только теперь, когда он исчез, когда его больше нет, когда от него осталось только пустое место и пожар внутри меня, я понимаю.

Черт, как же больно.

Это давит на грудь, как если бы на меня рухнула бетонная плита, не давая вдохнуть. Как будто что-то невидимое, жестокое, ледяное сжало мои легкие и не собирается отпускать. Мне хочется разорвать эту боль, вцепиться в нее ногтями, выцарапать из себя, но она сидит глубоко, намертво, отравляя кровь, превращая дыхание в хриплый сдавленный выдох.

Я даже не думала, что это чувства к нему. Они были, но я не знала их, не хотела признавать, не могла принять, прятала их в самый дальний угол сознания, убеждая себя, что это просто адреналин, просто игра, просто привычка. Или, может, мне было стыдно перед самой собой признаться.

Но говорят, что мы ценим только тогда, когда теряем.

Вот только это не ценность. Это потеря. Это осознание, что я больше не услышу его голос. Что никогда не увижу его взгляд. Что никогда не почувствую его руки на своем теле.

А ведь я ценила его.

Я ценила его, когда молчала перед его сестрой. Я ценила его, когда он спасал меня, когда бросался в воду, когда вытаскивал из бездны, когда хватал за запястье и не давал упасть. Я ценила его, когда готовила ему ужин на день рождения, думая, что я просто сошла с ума, что это глупый жест, что мне просто не плевать, но на самом деле я просто любила.

Черт, сердце сжимается так больно, что кажется, оно сейчас остановится.

Думая, что я дура обезумевшая, а я всего лишь…

Дура, влюбленная.

Но была еще одна причина, по которой боль разрывала меня изнутри.

Две недели я находилась в этом сыром, темном подвале, не зная, что будет дальше и сколько еще мне предстоит ждать. Ждать чего? Спасения? Смерти? Мне уже было все равно. Я не знала, зачем эти люди держат меня здесь, какая у них цель, но пока что я оставалась их пленницей, запертой в этом промозглом, воняющем плесенью пространстве, где даже время казалось чужим.

Мне было страшно. Иногда казалось, что смерть наступает мне на пятки, что она буквально чувствует мое дыхание. Я теряла силы. Меня тошнило от любой еды, какой бы пресной и безвкусной она ни была, меня рвало, бросало в жар, и я больше не понимала, от чего хуже — от страха или от того, что со мной происходило.

Дверь подвала с лязгом распахнулась, и я напряглась, вжалась в холодную стену, инстинктивно ожидая удара, толчка, чего угодно. Вошли двое мужчин. Один из них был тот самый, что похитил меня, а второго я видела впервые. Оба говорили между собой на испанском, и хотя их слова были резкими, я не сразу разобрала смысл.

Но я уже многое понимала.

Я часто слушала, как говорил Марио. Сама учила язык в комнате, чтобы знать, о чем разговаривает Макс, чтобы хоть немного разбираться в чужих словах. И сейчас, едва сосредоточившись, я поняла.

Два дня.

Я была в отключке два дня.

Я не помнила этого.

Дыхание сбилось, пальцы судорожно вцепились в тонкую ткань одежды, желудок сжался от осознания того, что я просто выпала из времени, что мой разум не зафиксировал два дня моей собственной жизни.

— Мы провели полное обследование. — Голос второго мужчины был ровным, даже немного равнодушным. Он стоял, сложив руки на груди, будто это был обычный разговор, не имеющий никакого значения.

— И что с ней? Какого черта она такая слабая? Ее кормят! — раздраженно рявкнул мой похититель.

— Шесть недель.

— Что шесть недель? — первый мужчина нахмурился. — Перестань действовать мне на нервы!

Второй вздохнул, как будто вся ситуация его только утомляла, и произнес спокойно, как выстрел в затылок:

— Я думал, вы в курсе. Девушка беременна. Она на шестой неделе.

Мир остановился.

Голоса стали далеким эхом, сознание выбило из тела, сердце болезненно сжалось, а внутри разверзлась пустота, в которой больше не было ни страха, ни злости, ни паники.

Только тишина.

Глава 2

Саша

Рука сама по себе легла на живот, как будто я могла так защитить того, кто находился внутри. Как будто могла укрыть его от всего ужаса, который происходил вокруг. По щекам текли слезы, горячие, обжигающие, но я даже не пыталась их сдержать. Разговор между мужчинами стал неразличимым фоном, голосов почти не было слышно – только собственное сердце, которое билось слишком громко, слишком быстро, как будто пыталось вырваться наружу.

Ребенок…

Шесть недель…

Это не могло быть правдой. Мы предохранялись с Максом. Нет, я… Я слышала, что такое возможно, но никогда не думала, что это случится со мной. Горло перехватило, я судорожно сглотнула, пытаясь проглотить ком, который мешал дышать. Частичка его сейчас со мной. О, Боже… Это не укладывалось в голове. Это было слишком много.

— Значит, на аборт ее.

Голос прозвучал четко, резко.

Сердце упало в пятки.

Я резко подняла взгляд на того, кто похитил меня, и вдруг все звуки вокруг исчезли. Остались только его слова, жестокие, безразличные, убивающие.

— Нет… — это вырвалось само, слабым, сломленным шепотом.

Два раздраженных взгляда тут же устремились на меня, будто я вообще не имела права голоса.

— Если мы сделаем ей аборт, вероятнее всего, что она больше не сможет забеременеть.

Мои пальцы сжались на животе.

Не могу дышать.

Не могу думать.

— Плевать, она и не должна. Ее скоро отправят в Сирию. По частям.

Страх разорвал меня изнутри.

Грудь стянуло так, будто кто-то вдавил колено мне в ребра. Боль прошлась по телу ударной волной, в ушах зазвенело.

Я не могла поверить в то, что только что услышала.

Не могла понять, что мне угрожает не просто смерть, а что-то худшее.

Я не хотела умирать.

Я не позволю им забрать моего ребенка.

— Мы с тобой так не договаривались.

Второй заговорил уже иначе. Грозно, жестко, будто теперь сомневался.

— Артур, послушай меня, — первый раздраженно шагнул ближе, сжимая кулаки. — Договаривались или нет, мне похрен. Делай, как я говорю.

— Я не сделаю ей аборт без ее согласия. — Голос второго был ледяным. — Моя работа грязная, но не настолько. Всего хорошего.

— Артур!

Он развернулся и ушел, а за ним, быстрым шагом, вышел и второй.

Я осталась одна.

Воздух в подвале стал тяжелым, будто пропитанным чем-то гнилым, давящим, мертвым.

Тело ослабло, ноги дрожали, пальцы вцепились в ткань грязной одежды, но я не могла пошевелиться.

И только когда двери закрылись, я резко втянула воздух, судорожно, рвано, будто вынырнула из воды.

Меня бросило в истерику.

Я заползла в угол, прижав колени к груди, всхлипывая так тяжело, что в глазах потемнело.

Я не позволю им сделать аборт.

Это наш ребенок.

Это моя частичка Макса.

Нет. Нет. Нет!

— Я спасу нас… Мы выберемся… — шептала я, голос дрожал, едва слышный, но я продолжала повторять это снова и снова, как мантру, как отчаянную попытку удержаться за что-то живое.

Я сдалась.

Думала, что больше не могу бороться, что силы закончились, что этот подвал стал моим концом. Я чувствовала себя сломанной, пустой, разбитой на куски.

Но сейчас…

У меня есть причина бороться.

Ради нас.

Ради него.

Или нее.

Я всхлипнула, губы дрогнули в какой-то кривой, болезненной ухмылке, но слезы продолжали катиться по щекам, горячие, обжигающие, бесконечные.

Грудь сжалась, дыхание сорвалось, и я вдруг разрыдалась, не сдерживаясь, громко, болезненно, горько, до удушья.

Меня трясло, слезы хлынули с новой силой, вцепившись в ткань на груди, я сжала ее в кулаки, пытаясь удержать себя в реальности.

Я не имею права сдаваться.

Полтора дня.

Полтора дня никто не заходил, и мне никто не принес еды. Ни крошки, ни капли воды. Сначала я думала, что они хотят сломить меня, проверить, как долго я протяну без сил, насколько быстро стану бесполезной, беспомощной. Но теперь я начинаю думать, что они просто забыли обо мне.

Я не знаю, сколько точно времени прошло. В подвале не было окон, только тусклая лампа, которая иногда моргала, создавая ощущение, будто я нахожусь не в реальности, а в затяжном кошмаре. Тело ломило, губы пересохли, в горле стоял сухой ком, но настоящая боль была не от голода или жажды. Она была в мыслях.

Сирия.

Я вспоминаю его слова и вздрагиваю.

"Отправят по частям."

Я зажмуриваюсь, сдерживая рвущийся наружу крик. Боль скручивает меня изнутри, страх врезается в кости. Я не хочу умереть. Не так. Не разорванной на куски, не превращенной в товар, в ничто.

Это мой шанс.

Шанс сбежать.

Шанс спастись.

Я не знаю как, не знаю, хватит ли у меня сил, но это не важно.

Я должна.

Когда дверь подвала распахнулась, и в помещение вошли трое мужчин, меня охватил парализующий страх. Я знала, что ничего хорошего это не предвещает. Видела их лица, их холодные, пустые взгляды, сжатые кулаки. Это было не предупреждение, не запугивание. Это было приговором.

Я не дышала, не двигалась, не моргала. В висках стучала только одна мысль — что они собираются делать?

— Только в живот. И так, чтобы органы остались в целости и сохранности.

Голос моего похитителя прозвучал ровно, безразлично, как будто он обсуждал товар, а не живого человека.

Все внутри меня оборвалось.

НЕТ.

Они хотят убить ребенка.

МОЕГО ребенка.

Меня скрутило от боли, от осознания, от чистого, дикого ужаса. Воздуха не хватало, будто вокруг меня внезапно стало слишком мало кислорода. В голове звенела паника, глаза пошли пятнами, но я смогла сделать единственное, что могла — согнуться, сжаться, прикрыть живот руками.

Я слышала, как он вышел, а двое мужчин двинулись ко мне. Громкие шаги. Тяжелые. Безжалостные.

Я задрожала, слезы хлынули по щекам, но я даже не заметила.

Глава 3

Саша

Кажется, я уснула. Или провалилась в какое-то странное забытье, где реальность и сон сливаются воедино, и ты не можешь точно сказать, прошло пять минут или несколько часов. В этом месте не было времени. Свет вокруг меня оставался всегда одинаковым — мрачным, тусклым, безжизненным. Я не знала, ночь сейчас или день, и уже даже не была уверена, имеет ли это значение.

Я медленно поднялась на ноги. Дьявол... Тело тут же пронзило болью, словно тысячи раскаленных игл вонзились в кожу. Каждое движение отзывалось пульсирующими ударами в ребрах, в ногах, в плечах. На руках и бедрах расцвели багровые синяки, кожа казалась чужой, натянутой, покрытой следами чужой жестокости.

Трясущимися пальцами я осторожно провела по животу, боясь того, что увижу. Если там есть синяки, если есть следы от их ударов... Это значит, что я не смогла защитить его.

Но их не было.

Я судорожно вздохнула, ощущая, как легкие впервые за долгое время наполняются воздухом. Не знаю, должны ли они вообще быть. Не знаю, что это значит. Не знаю, жив ли он.

Даже не хотела думать об этом.

Я хочу в больницу. Хочу узнать, что с ним.

Должна знать, что происходит с маленьким чудом, что внутри меня.

В голове я раз тридцать прокрутила план. Все должно быть идеально. Одна ошибка — и меня расстреляют на месте. Один неверный шаг — и я никогда не выйду отсюда живой.

Я слышу звук шагов за дверью.

Дыхание замирает в груди.

Дверь открывается.

Я застываю, чувствуя, как кровь леденеет в жилах.

— Ты посмотри… — Он ухмыльнулся, заходя в помещение, его шаги были ленивыми, расслабленными, словно он просто решил проверить, жива ли я еще.

Я сделала шаг назад, ощущая, как по телу пробежал ледяной страх, но взгляд оставался холодным, даже когда сердце сбивалось с ритма.

— Стоишь на ногах? — Его голос был насмешливым, довольным, но в нем звучало и раздражение. — Плохо справились, значит.

Я молчала, просто смотрела на него, не давая ни единой эмоции, хотя внутри меня все трясло от ненависти.

Он склонил голову, разглядывая меня, и на его лице появилось отвращение.

— Тебе же лучше будет, если эта тварь мертва. — Его взгляд опустился на мой живот.

Сердце болезненно сжалось.

Но я быстро собралась.

— Мне лучше? Или ты хотел сказать частям моего тела? — Я сказала это ровно, без дрожи в голосе, но в глазах его вспыхнула злость.

Он резко преодолел расстояние между нами, прежде чем я успела отступить, схватил меня за волосы, его пальцы намотали мои пряди на кулак.

— Думаешь, я шучу? — Его дыхание обжигало мое ухо, голос стал низким, опасным, наполненным ядом.

Я сжала зубы, но не издала ни звука, даже когда он дернул волосы сильнее, заставляя меня вздрогнуть от боли.

— Я могу прямо сейчас вспороть твой живот, вместе с твоим детенышем, — прошипел он, еще ближе наклоняясь ко мне, его губы почти касались моего виска. — Извинюсь, скажу, что некоторые органы повреждены, но лишь некоторые.

Его пальцы впились в кожу до боли, он наслаждался каждым словом, каждым моментом, каждым проявлением своей власти.

Но я держалась.

Должна была.

Как бы больно ни было.

— Зачем тебе это? — голос мой был глухим, но в нем не было ни страха, ни слезливой мольбы. — Я не убивала твоего отца.

Я знала, что это не остановит его.

Но все равно сказала.

Он злобно усмехнулся, глаза вспыхнули ненавистью, на секунду мне показалось, что он сейчас разорвет меня на месте.

— Ты шлюха того, кто это сделал. — Его голос был низким, пропитанным злобой, с каждым словом дыхание становилось все тяжелее, ярость захлестывала его. — И я с радостью похороню вас троих вместе.

— Могу позволить тебе последнее желание. Где хочешь быть похороненной? Может, развеять прах над испанским морем?

Я сжала зубы, молчала.

— Или, может, просто сделать из ваших органов красивую цепочку на память? — Его голос наполнился ядовитым смехом, и мне пришлось сдерживать рвотные позывы, чтобы не выдать свой страх.

— Ухо матери, отца и ребенка, — злобно засмеялся он.

Меня передернуло от омерзения.

Сукин сын.

— Тебе нравятся такие цепочки? — его взгляд был испытующим, он ждал реакции.

— Нет, — резко ответила я.

Он ехидно ухмыльнулся, как будто был доволен, что меня это зацепило.

Я выдержала паузу, медленно вдохнула, собираясь с силами, перед тем как добавить:

— Знаешь, почему?

Он прищурился, ухмылка на его лице стала еще шире.

Мгновение.

Я достаю вилку, пока он даже не успевает сообразить.

Секунда.

Вилка вонзается в его глаз.

Он вскрикивает, дико, по-звериному, а я снова бью, вкручиваю вилку глубже, сжимая пальцы на ручке до белых костяшек.

— Потому что я хочу цепочку с твоим глазом, урод! — закричала я, снова вонзая вилку, чувствуя, как что-то хрустнуло под металлом.

Он взревел от боли, схватился за лицо, завалился назад, судорожно корчась на полу, его тело сотрясалось от диких криков.

Кровь залила его лицо, густая, темная, скапливаясь на полу багровой лужей.

Я отшатнулась.

Грудь резко вздымалась, сердце колотилось в бешеном ритме, и я впервые испугалась самой себя.

Посмотрела на свои руки — кровь. Капли стекали по пальцам, оставляя темные, липкие следы. Одежда тоже была в крови, в чужой, теплой, только что пролитой. В голове звенели его крики, дикие, полные боли и ужаса. Уши заложило, дыхание сбилось, мысли разлетелись в хаосе паники.

Я резко обернулась.

Дверь открыта.

Бежать. Надо бежать, дура, двигайся!

Я сорвалась с места.

Не знала, куда бегу, не понимала, куда ведут эти лестницы, просто поднималась выше и выше, цепляясь за поручни, толкаясь руками о стены, забивая на темные пятна перед глазами, на то, что каждое движение отдавалось болью.

Долго.

Слишком долго.

Казалось, что я поднимаюсь в каком-то жутком, бесконечном сне, где лестница никогда не кончается, где шаги не приближают к выходу, а только затягивают глубже в этот кошмар.

Глава 4

Саша

Мозг отключился, паника полностью захватила меня, и я двигалась на одних инстинктах. Не думать, не останавливаться, просто спускаться как можно быстрее, как можно дальше, пока не стало слишком поздно. Руки дрожали, пальцы стискивали ржавые перекладины, ладони саднило от боли, но я продолжала ползти вниз, пропитываясь липким страхом. Дверь наверху резко распахнулась, и ледяной ужас пронзил меня насквозь, как нож. Я слышала шум, слышала, как он выскочил на крышу, как судорожно пытался сориентироваться. Он меня увидит. Еще секунда — и он меня увидит.

Я резко глянула вниз. Последняя ступенька. Земля. Прыгать. Я отпустила лестницу и, не думая, рванулась вниз, чувствуя, как ветер хлестнул в лицо, а гравий под ногами больно врезался в кожу. Колени подогнулись, ноги дрожали от напряжения, но я не упала. Я сразу побежала, даже не взглянув назад.

Воздух разрывался.

Выстрелы.

Громкие, резкие, они ударили по ушам, и сердце сорвалось в бешеный ритм. Черт! Пули проносились так близко, что мне казалось, будто я чувствую их движение, слышу, как они разрывают воздух, как впиваются в землю рядом. Тело бросило в сторону, но я продолжала нестись вперед, стиснув зубы.

Он не попал.

Одноглазый ублюдок не попал.

Я выбежала на дорогу. Адреналин гнал меня вперед, легкие горели, я задыхалась, но внутри все равно появилось крошечное облегчение. Я отдалялась от этого места. Это главное. Я не знала, куда ведет дорога, но, черт возьми, она куда-то вела! И если я не найду помощи, если в ближайшее время мне никто не попадется, он догонит меня.

Голова закружилась. Перед глазами поплыло, и мир внезапно стал слишком нечетким, словно проваливался в туман. Ноги ослабли, я споткнулась, чувствовала, как земля становится ближе, но не смогла ничего сделать. Просто упала на колени.

Нет.

Нет, нет, нет…

Слезы навернулись на глаза, а грудь сдавило от ярости и отчаяния. Я уперлась руками в дорогу, судорожно хватая воздух, пытаясь заставить себя подняться.

Вставай.

ВСТАВАЙ.

Звук тормозов пронзил пространство, как гром среди ясного неба. Я подняла голову. Черная машина. Она остановилась рядом. Мое тело замерло, страх холодным комом скрутил желудок, и я попятилась назад, откидываясь на ослабших руках. Дверца открылась, медленно, слишком медленно. Ужас сдавил меня, сердце сжалось в крошечный комок, и я уже успела похоронить себя заживо, когда из машины вышла девушка.

— Вам нужна помощь?! — Ее голос звучал напряженно, но я слышала в нем тревогу, настоящую, искреннюю.

Я всхлипнула, мои глаза метались, руки дрожали, но я все равно резко закивала, едва понимая, что делаю. Перед глазами начало темнеть, тело слабело, и прежде чем я смогла сказать еще хоть слово, сознание начало угасать.

***

Я открыла глаза, и первым делом увидела потолок — белый, стерильный, непривычно яркий. Свет казался слишком жестким, болезненно резал глаза, заставляя зажмуриться. Тело было тяжелым и непривычно слабым, а каждая попытка пошевелиться отзывалась глухой болью, будто я только что проснулась после страшного падения. Я растерянно огляделась, пытаясь хоть как-то сообразить, где нахожусь. Запах лекарств и антисептика, тихое попискивание медицинских приборов, капельница в вене на руке. Больница. Я в больнице. Сердце тревожно застучало, и я попыталась подняться, но тут же слабо откинулась обратно на подушку.

Рядом стоял врач — мужчина средних лет, с усталыми, серьезными глазами, пристально наблюдавший за мной. Он явно заметил мое движение и сразу же подошел ближе, внимательно изучая меня.

— Добрый день, Александра, — его голос прозвучал профессионально ровно, но в глазах мелькнуло что-то вроде облегчения, когда он увидел, что я наконец пришла в себя. — Меня зовут доктор Моралес. Вы в больнице в Севилье. Вам сейчас нельзя вставать, лежите спокойно, пожалуйста.

Я смотрела на него в смятении, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. В Севилье? Как я здесь оказалась? Воспоминания путались, сбивались в голове, но самое главное вдруг резко ударило в сознание — мой ребенок. Малыш…

— Что… что со мной? — прохрипела я, голос звучал чужим и слабым. Рука сама собой легла на живот, и я почувствовала, как в груди зарождается паника. — С моим ребенком… с ним все хорошо? Он…

Врач едва заметно помрачнел, в его взгляде мелькнула явная напряженность. Он чуть нахмурился, и от этого по моей спине пробежал неприятный холодок.

— Александра, постарайтесь меня внимательно выслушать, — сказал он, тщательно подбирая каждое слово. — Вы поступили к нам в критическом состоянии. У вас было серьезное обезвоживание, многочисленные повреждения мягких тканей, травмы различной степени тяжести и сильнейший стресс. К сожалению, учитывая ваше состояние и срок беременности, сейчас у вас диагностирована угроза выкидыша. Очень серьезная.

Я замерла, не в силах даже дышать. Его слова прозвучали в голове страшным эхом, сердце сорвалось в бешеный ритм, в груди все сжалось от страха, руки и ноги стали ледяными.

— Угроза…? Но… он жив? Пожалуйста, скажите, что он жив… — я с трудом подавила слезы. Руки задрожали, но я упрямо продолжала смотреть врачу в глаза, словно от его слов зависело все, абсолютно все в моей жизни.

— Сейчас — да, — осторожно сказал он после недолгой паузы. Его глаза стали чуть теплее, но в них осталась та же серьезность и сдержанность, от которой меня снова бросило в дрожь. — Но мы пока не можем гарантировать ничего. Понимаете, ситуация крайне нестабильна. Мы уже приняли меры для сохранения беременности, провели экстренную терапию, ввели препараты, чтобы остановить отторжение плода, но риск по-прежнему остается очень высоким.

Он сделал глубокий вдох, глядя на меня с явной жалостью, и продолжил еще мягче:

— Я обязан предупредить вас максимально честно: в таких ситуациях шансы сохранить ребенка составляют менее пятидесяти процентов. Ваш организм перенес слишком большую нагрузку, и сейчас вся надежда только на вас, на ваше тело, на то, как оно отреагирует на лечение.

Глава 5

Макс

В клубе было полно людей. Громкая музыка, смех, звон бокалов, чей-то дикий визг вдалеке – все смешивалось в одно пьянящее безумие. Я сидел на диванчике, расслабленно откинувшись назад, покручивая в пальцах стакан виски и лениво наблюдая, как янтарная жидкость накатывает волнами на стекло.

Рядом сидел Стив, развалившись так, будто был у себя дома, одной рукой небрежно держа сигарету, другой – барабаня пальцами по подлокотнику.

— Каждый месяц будешь менять интерьер в клубе? — лениво протянул он, скользнув взглядом по залу.

Я сделал медленный глоток виски, ощущая, как алкоголь прокатывается по горлу, обжигая изнутри, и только после этого ответил, небрежно:

— Если захочу, каждый день буду менять.

Стив ухмыльнулся, коротко, но в глазах его не было настоящего веселья. Он потушил сигарету в ближайшей пепельнице и снова повернулся ко мне, пристально изучая мое лицо.

— Я бы на твоем месте не разгуливал пока Наэль жив.

Я медленно повернул голову, взглянув на него, и усмехнулся.

— А ты не на моем месте.

— Я серьезно, Макс. — Он нахмурился, подался вперед, опираясь локтями на колени. — Этот ублюдок считает, что ты мертв.

Я склонил голову набок, провел языком по зубам, сделав еще один медленный глоток.

— Ублюдок в Севилье устраивает похороны папочке.

Пальцы крепче сжали стакан, суставы побелели.

Сукин сын.

Хороший план придумал.

Хосе тогда написал, что Саша была на заправке. Ни секунды не теряя, мы с Марио сорвались с места, гнали так, будто от этого зависела вся гребаная вселенная. На тот момент так и было. Газ в пол, скорость, от которой машина вибрировала на поворотах, все мысли только об одном — она здесь. Саша. Если она была на заправке, значит, возможно, я еще успею.

Но когда мы приехали, стало ясно, что нас ждали.

Ловушка.

Заблаговременно подготовленная, продуманная до мелочей, рассчитанная на то, что я не успею сообразить, прежде чем окажусь в эпицентре взрыва. Бомба была спрятана у топливных колонок, рядом с припаркованными машинами. Нам повезло, что один из наших парней сразу проверил территорию и заметил что-то не так. Времени оставалось мало.

Мы эвакуировали всех. Неважно, кто они, водители, случайные прохожие, сотрудники заправки. Но машины оставили. Пусть горят, к черту, если это поможет мне переиграть Наэля в его же грязной игре.

Запись с камер видеонаблюдения была у нас почти сразу. Мы знали, что они будут изучать кадры, пытаться убедиться, что меня больше нет. И мне нужно было подтвердить это.

Оригинальная запись показывала, как я с Марио подъехал, как мы вышли из машины, оглядываясь в поисках Саши. Дальше — суматоха, экстренная эвакуация. А потом… Взрыв. Огонь, хаос, искореженный металл.

Но этого было недостаточно.

Мы нашли похожего по комплекции человека, который попал в объектив камеры в нужный момент. Затем специалисты склеили кадры так, чтобы получилось, будто я захожу в машину буквально за секунду до взрыва. И после — лишь обломки, руины, огонь, взметнувшийся к черному небу.

Наэль должен был поверить.

Он должен был быть уверен, что я сгорел заживо в этой ловушке, что его план удался, что он победил.

Пусть празднует.

Пусть думает, что раз и навсегда избавился от меня.

Тем легче будет его раздавить.

А все это было ради нее.

Каждое гребаное решение, каждая ошибка, каждая секунда без сна, каждый раз, когда я шел по краю, — все ради нее. Я был готов отдать себя без остатка, был готов пожертвовать всем, если это значило, что найду ее, что вытащу из дерьма, что спасу.

Идиот.

Я впервые отключил мозг. Впервые позволил эмоциям взять верх. И это была ошибка.

Гребаная ошибка, которая могла унести жизни. Могла поставить точку не только на мне, но и на тех, кто доверился мне, кто пошел за мной. Все ради женщины, которая, как оказалось, не стоила ни одной из этих жертв.

Саша.

Где она была? Какого черта она делала?

Через несколько часов после побега эта сука уже лежала в постели какого-то богатого испанца. Все оказалось так просто — не было страха, не было боли, не было даже следа сожаления. Только она, раскинувшая ноги под очередным ублюдком.

И мне должно быть плевать.

Я хотел найти ее.

Я хотел выбить из нее всю дурь. Добиться ответов.

Хотел услышать из ее уст, что все это было ради денег, ради выгоды, что я — просто ошибка, которую она теперь исправила.

Но потом я понял, что схожу с ума.

Нет. Не потом.

Я сошел с ума в тот самый день, когда впервые ее увидел.

Она сделала со мной что-то неправильное, опасное, грязное, и я позволил этому случиться. Я становился другим человеком, а я, мать его, не другой.

Я всегда был тем, кто я есть.

И всегда им буду.

Поэтому мне плевать.

Пусть продается испанцам. Пусть торгует своим телом, как последняя шлюха. Пусть делает, что хочет.

Мне только тошно.

Тошно от самой мысли о ней.

— Как ты вообще? Мы давно с тобой не общались о чем-то за пределами работы.

Голос Стива вернул меня в реальность. Разорвал тишину внутри, вытянул из вязкого, давящего оцепенения, в котором я пребывал последние дни. Я медленно поднял взгляд на него, прищурился, лениво облокотившись на спинку дивана.

— Почему спрашиваешь? — Я ухмыльнулся, покрутив стакан в руке, наблюдая, как виски мягко перекатывается по стеклу. — Выгляжу дерьмово?

Стив окинул меня внимательным взглядом, чуть склонил голову набок и хмыкнул.

— Выглядишь так, будто твой клуб снова сожгли и ничего больше не имеет значения.

Я улыбнулся уголком губ и кивнул.

— Да… что-то в этом есть, если честно.

Еще один глоток, виски обжег горло, но на этом все. Не расслабил. Не ударил в голову. Не забрал эту гребаную пустоту, что сидела внутри.

— Но все отлично. — Я небрежно пожал плечами, сделав вид, что мне действительно плевать. — Просто устал от всяких заноз по типу Наэля.