Добро пожаловать в новый темный роман "Мой личный Демон"!
История расскажет о двух совершенно разных людях, из разных миров, из разных социальных слоёв. Но отчаянно ищущих одно и тоже.
Добавляйте её в библиотеку, ставьте звездочки, оставляйте комментарии — для меня это лучший мотиватор писать для вас.

Она — обычная девушка, сирота, чья жизнь лишена ярких событий и смысла. За душой только кот, который встречает её в скромной арендованной квартире. Не добившись ничего к своим 25 годам, продолжает разливать кофе случайным посетителям, где работает в старенькой забегаловке. На личном фронте — череда разочарований, неуверенность в себе, одиночество и желание одного — почувствовать настоящую близость, любовь, страсть, которая оживит её мир.
Он — рок-звезда, красавец, бог на сцене, магнетическая фигура, чей голос способен сжечь душу, а каждая новая песня мгновенно взлетает в чартах. Миллионы поклонниц мечтают о нём, готовы отдаться его страстям. Но под сиянием славы скрывается тьма, тайна, опасность… и кто знает, какую цену он готов платить за свои желания.
Демон — фигура загадочная и пугающая. Ведомый лишь адским голодом, он по чистой случайности спасает Элайру, которая слепо верит, что он её ангел-хранитель, едва пережив ночь после нападения демона в облике человека. Вместо того чтобы бежать в ужасе, девушка проявляет интерес к своему таинственному защитнику и даже благодарит его. Заинтригованный её поведением, демон решает не убивать её.
Судьба бросает Элайре шанс, который может перевернуть всё: она заменяет одну из бэк-вокалисток в группе Кейна Нокса — Fallen Demons. Казалось бы, вот оно — её звёздный час, билет в мир успеха и признания. Но стоит занавесу опуститься и свету погаснуть, как она снова уходит с толстым конвертом в кармане — и возвращается в свою серую, никому не нужную жизнь.
Сумеют ли эти три мира — обычная жизнь, мир глазами демона и рок-гламур, страх и страсть, свет и тьма — встретиться? Сумеют ли герои найти то, чего отчаянно ищут, и выдержат ли они цену, которую придётся за это заплатить?
В книге (исключительно для 18+):
Мат
Эротические и откровенные сцены
Алкоголь, сигареты, возможное упоминание наркотических веществ
От ненависти до любви
Смертельные схватки
Депрессия
Два абсолютно разных социальных мира
Обложка любезно предоставлена автором и сгенерирована с помощью ИИ.
Посмотреть другие работы автора Nyxeeei можно на Pinterest.
Элайра
— Закроешь, ок? — бросила через плечо коллега, Виолетта, уже одной ногой на выходе, но задержалась из чувства такта.
Я кивнула, махнув ей рукой: «Не задерживайся!»
Клиенты покидают нашу забегаловку «60 секунд» лениво. Название когда-то имело смысл — ровно за минуту мы успевали приготовить кофе, но вывеска давно поблекла, некогда ярко-желтые буквы превратились в грязно-желтую полоску света, мерцающую в такт немой музыки улицы.
— Извините, мы уже закрываемся! — из последних сил натянула улыбку, бодрым голосом обратилась к мужчине, сидевшему в углу за столиком, который так и не успел допить кофе.
И кто вообще пьет кофе в такое время?
Он молчаливо кивает, благодарит и неспешно покидает кафе.
На часах было 23:15, я должна была закрыться ещё 15 минут назад. Последний автобус уходит в 23:30.
Закончила ритуал уборки: расставила чашки и приборы для следующей смены, выключила свет в помещении и медленно вышла на улицу.
Неоновая вывеска дрожала за моей спиной, как будто сама старалась удержать остатки света. В этот момент дождь хлынул внезапно — будто само небо кто-то разорвал на части.
— Только этого не хватало… — выдохнула я, раскрывая зонт.
Шагнула на мокрый асфальт, и тут каблук надломился на кривой плитке. Хруст — короткий, предательский, словно треснула не обувь, а что-то внутри меня. Мгновение — и глаза невольно провожают уходящий последний автобус, растворяясь в ночи. Я отбросила зонт на бок, в нелепых попытках догнать его скача на одной ноге, но дождь схватил меня своими холодными пальцами замедляя мой шаг. Безжалостно хлестал по волосам и щеке, заливал глаза, прилипал к коже, превращая ночь в густое, осязаемое покрывало, которое тянуло вниз.
— Черт возьми! — ругнулась я, но звук потерялся в ревущей стихии.
Капли били по телу с жестокостью выдавливая меня из мира живых. Дышать становилось всё труднее — горло сжималось, лёгкие жгли, холодный воздух резал кожу. Сжимая зонт обеими руками, ощутила на сколько слабая защита против безжалостного ветра. Он вырвался из моих пальцев, и с глухим шлепком рухнул в лужу — мокро, обидно, с театральной обречённостью.
Кое как удерживаясь на ногах, балансирую на скользкой плитке. В груди сжалось, подступила паника — тихая, но настоящая, она разливалась по телу ледяной дрожью. Шепотом, почти сама себе в лицо, я выругалась, выдавив из себя все матерные слова, которые когда-либо знала.
Вокруг меня ночь казалась живой. Она дышала через дождь, шептала в свете мерцающих фонарей, скрывала тени, которые двигались за пределами моего взгляда.
От отчаяния я решила срезать через старый жилой квартал. Денег на такси не было, а завтра — платить за аренду. Локвелл ночью превращался в совсем другой город. Сбрасывая свою дневную маску, становился скрипучим, пахнущим сыростью зверем, у которого в животе булькала канализация. Те, кто не должен был выходить, всё равно выползали в эту ночь.
Мимо остановки обратила внимание на силуэт, укрытый мусорным пакетом. Незнакомец спящий под дождём абсолютно ни о чём не тревожился. Мне бы так — хотя бы ненадолго перестать чувствовать.
Фонари мерцали, словно моргали сонными глазами. Один — мой любимый, у аптеки — погас, и тьма проглотила весь угол улицы. Свернув в узкий переулок, где не было ни витрин, ни неона. Только тишина, в которой слышно, как отзывается мокрый асфальт под каблуками.
В окнах кое-где теплились огоньки — там люди сидели в тепле, спорили, пили чай. А я была снаружи. А какой то степени начала им завидовать. Находясь здесь снаружи, в водовороте стихии, как из другого измерения.
И вдруг — то мерзкое ощущение, будто ледяной палец провёл по затылку. Я не услышала его — я почувствовала. Вздрогнула.
Тяжёлые шаги позади. Чёткие, уверенные. Каждый — в такт моему.
Шёл ровно за мной, не сворачивая.
Не ускоряясь. Не отставая.
Паника распахнулась внутри, как дверь в комнату, где кричит ветер. Воздух стал липким, дышать было тяжело, будто лёгкие свело судорогой. Я прибавила шаг. Потом ещё. Сердце врезалось в рёбра.
Показалось? Пожалуйста, пусть показалось…
Но шаги преследовавшие были настойчивее любого дотошного комара по ночам.
И внезапно — резкая, грубая хватка. Он выдернул меня из движения, впечатал в холодную стену так сильно, что камень пробил одежду и кожу. Плечи обожгло острой болью. Воздух вышибло из легких. Зонт вырвался из пальцев и плюхнулся в лужу.
Лицо мужчины оказалось совсем близко. Слишком близко.
В тусклом свете его глаза блеснули — хищным, пустым голодом. Такими смотрят не на человека. Такими смотрят на добычу.
От него пахло табаком и алкоголем, железом и чем‑то сладковатым, гнилым, словно этот запах родился в темноте и никогда не видел света.
— Ну что, красавица… — голос густой, обволакивающий, будто он говорил прямо у самого уха. — Развлечемся?
Он достал что‑то блестящее — лезвие. Нож. Холод металла коснулся кожи у ключицы, и вся реальность будто сузилась до одной ослепительной точки — холод, страх, стук крови в висках.
Медленно водил лезвием ножа по коже, но не резал, пока я стояла неподвижно, все как он хотел, все как было в его планах. Проверял, как реагирую. Как трепещу. И ему это нравилось, глаза улыбались, злобно, и это было очень жестоко, невероятно страшно. Коленки подгибались, казалось, что вот-вот и я просто рухну в обморок.
Улыбка на его лице была неправильной. Злобной. Насмехающейся. В ней не было эмоций — только наслаждение процессом.
Он наклонился ближе, словно смакуя каждую секунду, питаясь моим страхом. О, а он был больше, чем хотелось. Ужас застывший на моем лицо легко читался в отражении его глаз.
Страх стал физическим — вязким, плотным, как если бы чьи‑то ледяные руки взялись за мои рёбра изнутри. Ноги подкосились, дыхание сорвалось. В голове всё захлестнуло.
"Это не со мной. Это сон. Это нелепость. Я не могу закончить жизнь в 25 вот так. Какая же я…"
Голос внутри сорвался на крик:
"Дура! ДУРА! Почему ты сюда пошла?!"
Дорогие читатели, вашему вниманию Элайра

Внутренний демон.
Только не сейчас…
Собственный голос в голове — тихий, измученный, надломленный — едва успевает родиться, как его разрывает резкий писк. Ввинчивается в виски, будто кто-то загоняет туда раскалённые иглы. Боль обрушивается волной, сбивает дыхание.
Я выгибаюсь, пальцы царапают кожу на голове, будто пытаются вытащить эту дрожащую нить безумия. Стиснутые зубы ноют, под ними проступает металлический привкус — это проступает кровь, моя ли, не имеет значения.
Голод.
Тёмный, живой, будто второе сердце, бьющееся у меня под рёбрами. Он царапает изнутри, рвёт, точит, пока всё моё существо не становится тонкой плёнкой, которую хочется содрать.
Из груди вырывается глухое рычание. Нечеловеческое.
Я медленно провожу языком по зубам — привычный, тупой ряд… и два клыка. Острые, длинные, наполненные нетерпением. Они уже режут язык, словно напоминая, зачем я существую.
Опираясь на стены, взбираюсь на самую высокую башню, туда, где ветер хлещет лицо ледяными лезвиями. Стою на балконе, выгнувшись вперёд, как натянутая струна, готовая оборваться. Моё тело балансирует на грани падения, но страх отсутствует. Он давно изгнан.
Передо мной раскинулся ночной город.
Он мерцает огнями, словно огромный зверь, у которого вены — дороги, кровь — машины, а лёгкие — клубы пара, поднимающиеся от люков. Город живёт. Шумит. Дышит. И каждое его дыхание пахнет жизнью, тёплой, бьющейся, голодной для меня добычей.
Я прислушиваюсь.
Замедляю всё внутри до тонкой нити внимания.
Звуки накатывают слоями: далёкий смех, скрип трамвайных рельс, хлопок дверцы машины, треск электричества. Но нужного — нет. Ни одного дрожащего голоса, ни единого бьющего сердца, ни шага, ни сбившегося дыхания.
Пока — ничего.
Город ниже расплывается в узор света. Моё зрение скользит по нему, будто я читаю карту, созданную специально для меня. Я знаю, где есть люди. Где пусто. Где можно получить то, что мне нужно.
Я срываюсь вниз — не прыжок, а падение, свободное и безумное. Тело само знает путь: пальцы цепляются за стену, ноги отталкиваются, и я скольжу вертикально, невесомый, словно гравитация забыла обо мне. Воздух трепет одежду, волосы, кожу. Каждый шаг — удар, который не чувствуется. Чувствует — только голод. Безумие, которое сводит меня с ума, напоминая о себе чаще, чем хотелось бы...
Приземляюсь в тёмном переулке. Осматриваюсь.
Тишина встречает меня, плотная, вязкая как туман.
Я втягиваю воздух, медленно, словно предвкушаю, наслаждаюсь как озабоченный... медленно выдыхаю.
Ничего.
Рычу; звук глухой, раздражённый, как у зверя, лишённого следа.
С каждым днём добычи становится меньше.
Будь проклят этот город — слишком чистый, слишком светлый, слишком не подходящий. Голод застал меня не вовремя. Он сжирает меня изнутри, обнажая кости, мысли, сущность.
Я снова взмываю вверх по стене.
Тело дрожит, мышцы сводит.
Где-то на середине пути пальцы срываются — и я падаю.
Ударяюсь о землю, но не чувствую боли. Боль — это роскошь человеческих нервов. У меня осталась только пустота. И голод наедине с моими мыслями.
Свист в ушах разрастается, превращается в вой, вибрирующий внутри черепа. Я зажмуриваюсь, срываюсь на крик, ударяю кулаком в асфальт.
Город вздрагивает вместе со мной — асфальт трескается, разъезжается в стороны, словно тонкая скорлупа. Под моей кожей — ни царапины, ни единой ссадины. Только длинные когти, отливающие тёмным блеском, словно из тени.
И тут — звук. Женский крик. Резкий. Быстрый. Пронзительный. Мир замирает на долю секунды. А потом я срываюсь.
Ливень обрушился внезапно — тяжёлый, яростный, будто сами небеса взорвались от гнева. Вода хлещет по крышам, по стеклу, по моему лицу, превращая город в расплывающийся водяной лабиринт. Шум дождя сбивает звуки, заглушает запахи, делает мир вязким и спутанным.
Но мне — всё равно. Ведомый инстинктом, как хищник который учуял свою добычу. Он манит меня как самый сладкий запах...
Дождь лишь охлаждает кожу, не проникая глубже.
Крик снова прорезает ночь — слабый, тонущий в ревущем водопаде, и я мгновенно срываюсь вперёд. Движения становятся размытыми, тело — лёгким, как будто я не бегу, а скольжу по воздуху.
Расстояние — около двух тысяч метров.
Ничего.
Несколько прыжков — и я вновь на крыше.
Сквозь пелену дождя зрение обостряется, сужается в узкий луч. Всё лишнее исчезает. Остаётся только цель.
Сердцебиение где-то впереди — резкое, слишком сильное для человека.
Демон.
Хищник — но не мой уровень.
Я мчусь дальше, почти не касаясь поверхности.
Тихо спускаюсь на козырёк.
Звуки дождя приглушают моё появление, а внутренний слух цепляет нужное — хрип, рваное дыхание, движение.
Из груди вырывается низкий рык — глухой, вибрирующий, как предупреждение, которое воздух сам пропускает сквозь себя.
Я врываюсь в атаку. Ладонь смыкается на его горле раньше, чем он успевает повернуться — когти впиваются в плоть, тело прижимается к земле с глухим ударом. Его руки взлетают, цепляясь за воздух, он пытается упереться, вывернуться — поздно. Глаза вспыхивают янтарным светом, выдавая истинную сущность.
Мой удар — быстрый, точный, почти бесшумный. Сердце огромное все еще бьется в моих лапах.
Но его жизнь обрывается в ту же секунду так же легко, как ветер рвёт сухие ветви.
Отбрасываю в сторону демоническое сердце, втягиваю всю сущность — голод благодарно отступает в эту ночь…
Сытость ударяет в грудь, как волна — тёплая, тяжёлая, почти оглушающая.
Ноги становятся ватными, дыхание — слишком живым.
На секунду я позволяю себе стоять неподвижно, чувствуя, как напряжение уходит из мышц вместе с силой зверя.
И в эту секунду я снова почти человек.
Почти.
Я разжимаю пальцы — тело обмякает и рушится в лужу, дождь мгновенно смывает кровь. Я замираю на мгновение, дыхание замедляется, слух цепляется за каждый звук.
Элайра
Я не помню, как дошла домой.
Словно шла не я, а какая-то пустая оболочка, которую дождь швырял по улицам, пока ветер дёргал за локти, подталкивая вперёд.
Мокрая ткань платья липла к коже, словно вторая холодная, тяжёлая шкура. Волосы тянули голову вниз — будто сами устали держаться и хотели упасть на плечо, свернуться, спрятаться. Каждое движение отзывалось дрожью под рёбрами.
Дверь в подъезд, как назло, заело. Конечно. Почему бы и нет.
Я толкнула её плечом — тупой, болезненный удар отдался в кости. Щёлкнул замок, дверь поддалась с обиженным скрипом.
На лестничной клетке сидел сосед. Тот самый, что живёт этажом выше. Сигарета лениво тлела в его пальцах, оставляя в воздухе густой, терпкий шлейф табака. Он даже не поднял головы, продолжая листать ленту в телефоне.
Его большой палец водил по экрану, как по чужой судьбе. И почему-то именно это мелькание пальца — спокойное, ритмичное — вдруг показалось невыносимым.
Хотелось сказать что-то. “Добрый вечер”. “Привет”. “Я едва не…”
Нет. Я прошла мимо. Молча.
Слова застряли в горле, смешавшись с теми, которые я так и не успела прокричать под дождём.
У двери квартиры ключ дрожал в моей руке. Ни как не могла унять дрожь в пальцах, будто у меня руки во все не мои или у меня последняя стадия тремора. Бессильные, деревянные.
Со звоном об пол роняю связку ключей. И на кой мне столько их, хотя тут же припоминаю, находя в стопке ключи от бабушкиной квартиры, следом от кафе, и от моего личного жилища.
Звук — звонкий, слишком громкий для пустого коридора.
— Да чтоб тебя… — выдохнула я сквозь зубы, выругавшись так, как никогда бы не позволила себе вслух при нормальных обстоятельствах.
Согнулась, подняла. На секунду захотелось остаться так — скрючившись, спрятавшись в собственных коленях. Плевать, что пол холодный. Плевать на мокрое платье. Плевать на всё.
Но я всё-таки встала. Вставила ключ. Повернула.
Дверь открылась, словно вздохнула — тихо, медленно, поглощая меня в новое пространство.
Захлопнув дверь щелкаю замком, примыкаю спиной к железной двери. Словно если не запереть сейчас — то за мной войдёт оно. Или тот. Или… кто бы это ни был.
Арендованная маленькая, скромная квартирка встретила меня, как всегда, тишиной.
Той особой тишиной, что бывает только в старых домах — с запахом выцветших обоев, затхлого дерева и всего того, что пережило слишком много людей.
Кот где-то в глубине квартиры тихо мяукнул, лениво, недовольно — будто спрашивал: «Ну и где ты шлялась?» Выскочил ко мне, хотел потереться, но воду он не любил еще больше, просто постоял передо мной помявшись с лапки на лапку, заглядывая в мои голубые глаза.
"Жрать давай!" - Слышится снова тихое жалобное мяу.
— Прости, малыш… Ты, наверное, голодный?
Он подтверждает коротким мяу, и мурчит. Крутится в томлении, но не отступает. Он потерся об мою ногу и недовольно встряхнулся — как будто говорил: “Мокрая? Фу, не люблю дождь.”
Медленно поднявшись, скинула с себя противное ледяное платье в стиралку. Схватив банное полотенце сразу начала обтираться, следом волосы, темно-русые, почти шоколадные с медным отливом.
— Итак, сэр Клюкстон, давайте спасём вашу жизнь, — устало пробормотала я, доставая корм из верхнего шкафа.
Да, Клюкстон. Пушистый террорист с британским характером. Он ворвался в мою жизнь два года назад — случайно, почти как знак. Я нашла его на остановке под ливнем: маленький серо-дымчатый комок, дрожащий, но упрямо подающий голос. Это тонкое "мяу" будто проткнуло мне грудь — пройти мимо было невозможно. Я подхватила его и спрятала под кофту, одарив мягким мурчанием и легкой вибрацией, словно мы знали друг друга всю жизнь. Мой маленький важный господин с круглой мордочкой и походкой владельца мира.
Довольное мурчание переплеталось с чавканьем его вкуснях — на фоне тишины квартиры этот звук казался почти домашним гимном, маленьким напоминанием, что хоть кому-то я сейчас нужна. Ладонью провела по его пушистой спинке, чувствуя, как тепло и мягкость под пальцами чуть-чуть ослабляют стянутую внутри пружину.
Оглядываюсь на свои "владения" — если это слово вообще подходило этим скромным метрам.
Однушка. Кухонная барная стойка — единственное, что отчерчивало границу между «кухней» и «залом». Серая столешница, сожжённая кружками от чайника, который я так и не научилась ставить на подставку. Кровать, что одновременно служила ещё и диваном — её пружины уже давно пели свои собственные песни боли, но я к ним привыкла. Напротив, у стены, как старый друг, стоял телевизор — «старенький», в прямом смысле. Даже пульт был от другого комплекта, но одинаково плохо работал.
Сушилка с незаслуженно обиженной одеждой: рубашки, носки, свитер, который я всё собиралась выбросить, но жалела. Даже лифчик свисал уныло, как флаг поражения, напоминая о том, что я должна была постирать ещё неделю назад.
Коридор — просто слово. По сути его не существовало, лишь коврик у двери притворялся входной зоной. Душевая с туалетом — 2×2 метра, тесная, как коробка от обуви, в которой слишком много воспоминаний. Но мне этого было достаточно.
Маленькое, кривое, простое пространство — единственное место, где меня никто не трогал.
Третий год живу здесь. Без особых надежд, без планов, будто время остановилось на какой-то точке, из которой я не могла сдвинуться.
Не жили богато — не стоит и начинать.
Но вечерами эти стены становились роднее любых других. Здесь я могла быть собой, без чужих взглядов и чужих ожиданий.
Включив воду в душевой, скинула промокшее нижнее бельё — оно прилипло к коже, словно напоминание о пережитом. Ступила под горячие струи.
Вода обжигала кожу — почти до боли. Но именно это тепло проникало внутрь, согревало каждую косточку, как будто собирало меня обратно из хаоса.
И в этой обжигающей петле был мой спасительный остров.
Боль — единственное, что сейчас твёрдо говорило: «Ты жива».
Пахло корицей, свежеиспечёнными круассанами и чьим‑то слишком терпким парфюмом — таким, что забивает нос даже через кофейный аромат.
Моя смена началась, как всегда: слишком рано, слишком шумно и слишком людно для моего уставшего мозга.
Кофейня «60 секунд» — маленький улей, который никогда не спит.
По будням здесь обитают айтишники с глазами, красными от вечного кодинга, мамы «модниц», которые обсуждают своих детей громче, чем надо, и студенты, готовые продать душу за скидку на капучино.
По выходным… приходят мамы айтишников, обсуждать своих взрослых детей ещё громче.
Моя должность. Хм… как бы сказать мягко?
Я работаю кем придётся. И бариста, и официантка, и уборщица — набор «3 в 1».
Недавно пытались повесить на меня кухню и мойку посуды, но тут даже моя мягкость сказала им «идите лесом».
Да, я не умею говорить людям «нет».
Да, у меня мягкий характер.
Но, чёрт побери, это не значит, что мной нужно пользоваться, как удобной губкой.
Своего рода — «универсальный солдат»:
кофе, касса, уборка зала, разруливание конфликтов, и по совместительству — психолог старшему администратору, у которой очередная драма с женихом… третья за неделю.
— Элайра, сахарозаменитель в латте без пенки, да побыстрее! — крикнула Кира, промчав мимо словно ведьма в пике, только без метлы.
Хотя метла ей бы пошла.
В руках у неё лишь телефон и собственный рот, который не закрывается никогда: то говорит с подружкой, то со второй, то снова первая…
Как её шеф до сих пор не уволил?
Оглядываюсь — и замечаю её идеально округлую попку в слишком обтягивающем платье.
Хм. Не удивлюсь, если они с шефом… ну…
Я вздыхаю. Отлично, Элайра, бьёшь по больному самому себе.
В отражении чашки вижу своё лицо. Мешки под глазами. Волосы, которые уже давно просили пощады.
Может, и мне в фитнес?
Грудь накачать?
А там глядишь — и мужчина найдётся, а не сбежит в неизвестность через две недели знакомства.
Пятый заказ за двадцать минут.
Пятый.
И каждый приходит с таким видом, будто я обязана приготовить ему кофе быстрее, чем он моргнёт.
Плюс обязательно жаловаться на жизнь:
— «Шеф меня бесит!»
— «Подружка не даёт!»
Вот они, проблемы простых людей…
А у меня даже парня нет, чтобы и эти проблемы иметь.
Очередь передо мной — бесконечная змейка лиц. Один заходит — другой выходит. Снова заходит.
Плечи опускаются, сумки бьют по дверям, пальцы стучат по телефонах. Каждый уверен, что он самый важный в этой кофейне. Я улыбаюсь. Криво, машинально — но улыбаюсь. Потому что надо.
Потому что иначе эти люди сожрут меня живьём.
А я бы сейчас многое отдала, чтобы сидеть дома с Клюкстоном в обнимку и слушать только его мурчание.
Кот в сто раз милосерднее людей.
— Один латте с сахарозаменителем, без пенки. Готовится! — выкрикиваю официанту.
Аппарат загудел. Аромат свежего кофе взлетел в воздух и хлестнул по мозгам так резко, что я едва не застонала. В другой день я бы улыбнулась этому запаху. Сегодня — нет.
Сегодня я снова не выспалась. Снова снился он. Или оно. Красные глаза… вспышка… силуэт в дождевой дымке. Я резко мотнула головой, отгоняя этот сон, будто мух.
Работа есть работа, Элайра. Возьми себя, чёрт возьми, в руки.
Клиентка — женщина лет пятидесяти, строгий костюм, очки на цепочке — уставилась на меня так, будто от моего латте зависит её день, международная сделка и спасение мира одновременно.
А я… я просто готовлю кофе каждое утро, девчонка мечтающая о простой любви, настоящей, искренней, жаркой до потери пульса...
В час дня мне всё-таки удалось отпроситься с работы по раньше.
— Да без проблем, я тебя прикрою. Будешь должна! — Виолетта подмигнула, одарив доброжелательной улыбкой.
— Спасибо, Виола, ты моя спасительница., — и на этой ноте я приуныла куда больше чем за последние пол года.
Моя бабушка единственный родной человек живущий на этом свете, моя опора и моя помощь. С ней у меня связаны лишь самые светлые воспоминания, и возможно вы спросите почему я не живу с ней? Ну куда там, у нее тоже комнатушка размером с мою кухню, а вдвоем мы не развернемся. Она всегда предлагает взять денег, но откровенно говоря мне очень стыдно, у нее очень маленькая пенсия, и брать последнее равносильно что обрекать ее на голод. А с нашими ценами разумеется шиковать не приходиться, да и зарплата у меня не высокая. Но стараюсь помочь чем смогу. И к слову сегодня последний день резервации лекарства для нее, да еще и со скидкой. Если не заберу, не известно где смогу купить, разве что в интернете, но ценник меня явно не порадует. Так что Виола, считай жизнь мне спасла. Не кривя душой.
— Ой, да ладно, как-нибудь и ты меня подменишь, — фыркнула она, но всё же кивнула. — Ладно, иди.
На улице пахло летом и раскалённым асфальтом. Люди спешили кто куда: кто в метро, кто в магазин, кто домой. Шум. Клаксон. Голоса. Обычная городская суета. А я будто стояла внутри серой воронки медленно затягивающая меня в пучину бытия.
Иногда мне казалось, что я смотрю на людей через стекло. Я вроде бы здесь, но ни с кем по-настоящему не связана. Не влюблена. Не увлечена. Никто не ждет меня.
Просто еще одна тень, с одинаковым маршрутом ежедневно. Работа - дом, дом - работа. А так хочется перемен. Крепких и здоровых отношений, ну и как бы стыдно не было, секса хочу! Просто с ума схожу каждый раз, когда думаю о сильных и мускулистых парнях...
Отбрасываю горячие мысли, стою на перекрёстке — тот самый поворот. Замечаю тот переулок.
Память мгновенно выстрелила: хватка, нож, стена, вспышка, красный взгляд.
Я вздрогнула. И отвернулась. Автобус подъехал вовремя.
Слава расписанию, которое нарушается всегда — кроме тех случаев, когда ты почти опоздала.
В аптеке было душно. Очередь из пожилых бабулечек, парочка детей с легким кашлем, мужчина в костюме, листающий ленту новостей на телефоне.
Бабушка проживала своей уютной однушке в другом конце города от меня, в часе езды на автобусе от меня. Но я любила эти поездки, они были единственные для меня словно путешествие в другой город.
В этом было что-то медитативное: автобус раскачивался на ухабах, за окном — всё тот же Локвелл, только другой, провинциальный, старенький и родной.
Магазинчики «всё по сто», булочные с запахом дрожжей и корицей, фигуры без спешки.
Бабушка встретила меня в махровом халате облепленного разноцветными цветами всех размеров, как всегда — с тёплыми руками и заботливым взглядом.
— Ты бледная, Элайра. Ты хорошо питаешься?, — с легкой тревогой в голосе интересуется бабушка.
— Все в порядке, ба. Просто не выспалась, и работа с самого утра...
— А я говорила тебе - бросай ты эту работу. У тебя талант пропадает, а ты людям кофе подаешь, да столы за ними протираешь! Тебе на сцену нужно!, — ее теплые ладошки обнимают мое лицо, дразнящим покачиванием.
— Ну баааа, — протягиваю я, — Мы ведь это уже обсуждали…
Конечно я ходила на пробы, но что мне тот пузатый охламон с табличкой на столе продюсер сказал? Верно. "Голос у тебя есть, но ты же понимаешь, мне еще нужен стимул другого рода". И эта гадкая ухмылка, липкие пальцы на моей ноге. Как вспоминаю, аж в дрожь кидает. Для бабушки все кажется простым, пришел, завоевал, свободен.
Но я улыбалась ее умению ворчать — самое ласковое, что есть в этом мире.
Мы пили чай с её вареньем, говорили о погоде, о соседке с верхнего этажа, о кошке, которая «точно ведьма, потому что уставилась на стену и мурлыкала».
Бабушка так заболтала меня новыми сплетнями, что я чуть не забыла по какому случаю я к ней приехала. Достав пакет с лекарствами передала ей молча, боясь спугнуть музу которая ее вдохновила. А она все рассказывает и рассказывает, жестикулируя руками.
С ней мне всегда было хорошо, спокойно, как в детстве.
Домой я вернулась с наступлением сумерек. Как обычно, меня встречает мой единственный мужчина в моей жизни - Клюкстон, мой пушистый комок счастья.
— Клюкстон, я дома.
Мяукнул. Потом ткнулся носом в ладонь. Я села на диван и он, не церемонясь, запрыгнул мне на колени.
— Скучал, да? Хозяюшка у тебя та ещё забывашка.
Я уткнулась лицом в его тело — он пах чем-то не понятным, естественным почти еле ощутимым кошачьим и сухим кормом.
Удивительно, как одно пушистое существо может удерживать человека от срыва.
Телевизор был включён «для фона». С умеренной громкостью листала каналы словно книжку, пока не появился он. Есть в нем что-то такое магнетическое. Умеет человек притягивать к себе взгляды, и деньги.
На экране — сцена, студия, свет. Заставка: «Лицом к звезде».
Ведущая — блондинка с белоснежной улыбкой и блестящими как золото волосами — вела себя, как будто сидит напротив божества. Ее восторг было сложно скрыть, она явно была под впечатлениями от артиста, и буквально выпрыгивала из своего платья мини. Длинные ноги, стильные туфли на высоких каблуках.
— Кейн, ну Кейн! Вас обожают миллионы! Девушки по всему миру сходят с ума. У вас невероятная внешность, бешеная энергетика. Скажите у вас есть девушка? Вы встречаетесь с кем-то? Или предпочитаете не афишировать?
Камера медленно приблизилась к лицу рок музыканта.
Кейн смотрел в сторону, потом перевёл взгляд в объектив.
Спокойно. Почти холодно.
— Единственная моя муза — это музыка.
В зале кто-то захлопал. Ведущая кокетливо начала стрелять ему глазками, растянувшись в лучезарной улыбке. Ответ ее явно порадовал, и похоже, всех поклонниц по всему миру.
— Не верю, что у такого талантливого артиста никого нет, — она фальшиво хихикает.
Он явно задумался, но мгновенного ответа не последовало.
Клацнув на кнопку "Без звука", я погрузилась в свои мысли вновь. По какой-то причине я не могу забыть все происходившее со мной той самой ночью. Эти глаза - красные, жгучие, загадочные.
И не было уверенности в том: случайность ли это все, спас ли он меня, увидимся ли мы вновь?
Телефон завибрировал.
— Оливия 💅🏻
Принимаю вызов.
— Привет!, — отвечаю на радостных нотах своей подруге.
— Мейв, у тебя есть планы на субботу?
— А что? Вроде бы нет.., - чешу козырек своего носа, а потом внимательно изучаю свои пальцы.
— Угадай, кто достал билеты на концерт самого Кейна Нокса?, — оглушительный писк настигает меня быстрее, чем я успеваю переварить информацию. Инстинктивно отодвигаю телефон от уха.
— Оли... я... ну, у меня сейчас не очень по деньгам. Не уверена, что смогу рассчитаться с тобой..., - голос звучал максимально неуверенным и расстроенным. И эта была полная правда. С деньгами был полнейший напряг. А тут еще билет на концерт "Fallen Demons", который стоит как почка. Во век не рассчитаюсь.
— Расслабься. Мой новый красавчик работает охранником в зале. Пришлось упрашивать, но мои губки умеют уговаривать. — И звучало это как-то двояко, но я уловила ее посыл.
— Два билета у меня. Это бесплатно. Один — тебе., — радостно прожужжала Оливия, за ее спины раздался шум, тишина, — Так что? Ну пожалуйста! Мэйв! Не заставляй стоять перед тобой на коленях!
— Слушай, спасибо конечно, ну не удобно как-то, — боюсь услышать обратный ответ или что буду должна всю свою зарплату, а то сразу две.
— Уже становлюсь на колени, готова унижаться перед тобой. Ну пожалуйста-а-а-а!, — в трубке слышны протяжные стоны.
— Ладно. Ты и мертвого уболтаешь!, — тут же сдаюсь под напором подруги.
Я усмехнулась.
— Отлично, тогда до субботы, в восемь заберу тебя! И оденься по приличнее, а не как бабка из 50х!, — тут же отчитывает меня. Вот умеет она прыгать из крайности в крайность.
— Я постараюсь одеться чуть по приличнее, что бы не позорить тебя!. — отшучиваюсь в трубку телефона, падаю спиной на диван, в предвкушении.
Настроение мигом поднялось, словно в этой разрядке я нуждалась последнюю неделю. По крайней мере не буду загибаться всю неделю в своем одиночестве. Оливия мой лучик света, ее главное супер способность вычислять самые черные дни моего календаря и развеивать скуку, возвращая обратно к жизни.
Уважаемые читатели! А теперь, вашему вниманию, Кейн Нокс! ❤️
Солист группы "Fallen Demons" (Падшие Демоны)

Кейн
— Дамы и господа, в нашей студии был солист группы "Fallen Demons" — Кейн Нокс. Спасибо, что заглянули к нам, — улыбается блондинка в обтягивающем платье, с многообещающим взглядом.
Пиздец… Платье ели удерживает вес ее сисек, которые вот-вот вываляться наружу. Cлишком короткое для такой передачи — для кого ты так стараешься, кого ты соблазняешь?
Интересно на ней есть нижнее белье?
— Спасибо, что пригласили, Мила, — произношу вежливо, всё тем же идеальным, слегка усталым голосом.
Камеры щёлкают, гаснут, кто-то выкрикивает из-за софитов:
— Отлично! На сегодня всё!
Зал оживает, стихает техника, сметают кабеля, выключают освящение. Все деловито суетятся, не обращая на меня внимания. И только один взгляд держится на мне, липнет, словно тёплый воск.
Поднимаясь с дивана, ловлю её зелёные глаза. Изумруды — такие яркие, что кажется, если поднести их к свету, они вспыхнут. Губы — красная помада, такие пухлые, сладкие, сочные. Так и хочется укусить. Для меня старалась, не так ли? Она сглатывает, будто хочет что-то сказать, но гордость удерживает.
Ну что, детка? Хочешь меня? Cледуй за мной, если осмелишься...
Безразличным шагом покидаю студию, направляюсь в свою гримерку. Закрываю за собой дверь, прохожу к зеркалу и упираюсь ладонями в холодную столешницу. Наклоняюсь чуть ближе, внимательно всматриваясь в отражение — своё лицо, свои ровные, спокойные, серые глаза. Ни малейшего напряжения в мышцах, ни дрожи, ни всплеска эмоций.
Идеально пусто. Как и должно быть.
В голове спокойно отсчитываю:
Три… два… один…
Ровно на счёте «один» за спиной мягко закрывается дверь.
Щелчок замка звучит почти как ответ вселенной.
Бинго.
Медленно, будто действительно ожидал этого момента, оборачиваюсь. Ни капли удивления в моем взгляде.
В дверях стоит она — та самая блондинка. Стройная, выгнутая как хищная кошка, прислонившаяся спиной к двери так, словно сама превратила её в продолжение собственного тела. Она смотрит на меня не моргая, жадно, с явственным возбуждением, и, не отводя взгляда, защёлкивает замок.
На её лице уверенность. Даже слишком яркая, слишком смелая, почти наглая.
О милая… ты действительно думаешь, что это я попал в твои сети?
Наивная, сладкая дурочка.
Мои глаза медленно скользят по её фигуре — по длинным ногам, по линии бёдер, по груди, которая едва удерживается в этом вызывающе коротком платье. Она вся — словно намёк на то, чего хочет, словно приглашение, обёрнутое в красную ленту.
Какая сочная.
Какая уверенная в своей "победе".
Её взгляд острее лезвия, колючий, дерзкий, полный вызова. Она прикусывает нижнюю губу, когда я начинаю медленно расстёгивать рубашку. Не тороплюсь — каждый жест рассчитан, выверен, как у человека, который знает цену себе.
Ткань плавно соскальзывает с моих плеч, обнажая бицепсы, играющие под кожей при каждом движении. На запястье только дорогие часы — тонкая металлическая линия, будто подчёркивающая всю остальную наготу.
Её глаза внимательно, почти трепетно, изучают татуировки на моей коже. Взгляд скользит от шеи вниз — по груди, по руке, задерживается там, где линия под сердцем пересекается с рельефом мышц, а затем медленно опускается ниже.
Она прикусывает губу ещё сильнее, будто от самой мысли о том, что может быть дальше, её тело становится горячее.
Уверенным, полу ленивым движением подхожу к ней, большой палец касается ее пухлых губ, медленным ласкающим движением провожу по ним, размазывая помаду по щеке. Мой взгляд опускается на ее декольте. Вздохи блондинки становятся более глубокими. Хватаю ее за талию и резким движением поворачиваю к себе спиной, ее попка такая упругая, сладкая упирается в мой пах.
О, да детка, потрись еще.
Нахожу молнию на её платье и медленно веду вниз. Ткань скользит по её телу, легко спадая с бёдер. Мой взгляд цепляется за красное кружево, и невольно вырывается тихая улыбка — она явно знала, что делает.
Провоцируешь?
Оно сдается быстрее чем я ожидал. Резким движением поворачиваю ее к себе, глаза на ее больших сиськах, которые уже трепещут в моих руках. Пальцами касаюсь мягких сосков, но тут же твердеют от возбуждения. Она пытается поцеловать меня, но я отстраняюсь, позволяя игре начаться. Она тянется снова и снова, но рост не ее преимущество — ей никак не дотянуться. И её упрямство только сильнее меня веселит. Не добившись успеха ее рука тут же опускается к моей ширинке, властно поглаживая, ощущаю как плоть упирается в ткань брюк, желая выйти наружу.
Да, поласкай его, красавица! - голос непрерывно приказывает ей в моей голове.
Бляшка на штанах поддается быстро под ее напором, рука ныряет внутрь, мимо боксерок касаясь с горячим пульсирующим членом. Довольная улыбка мелькает на ее красивом личике. Хватаю ее резко за бедра, она обхватывает ногами мою талию. Руки переплетаются на моей шеи, а губы ловят мои. Подношу ее к столику, сбрасываю всю косметику одним взмахом руки. Пальцы скользят к ней между ног, медленно прикасаюсь, она начинает стонать, пальцы легко входят во влажное пространство - мне тут явно рады. Ухмылка тут же скользит по моей физиономии.
От нее пахнет спелой вишней такой сладкой, соблазнительной.
— Погоди, — прерывает она меня, сползает на пол, на своих высоких шпильках, — я всегда мечтала об этом.
Я немного отстраняюсь и мы меняемся местами, теперь я упираюсь в стол, в ожиданиях. Ее руки плавно скользят по бедрам и медленно, игриво снимают трусики. Показательно она пинает их туфлями в сторону, словно назад пути больше нет.
Покачивающейся словно пьяной походкой идет ко мне, в глазах огонь, а на губах - грех. Ее руки вцепляются в мои брюки уверенно стаскивает их.
Ну, давай, удиви, меня!, — летит мысль в моей голове.
Нагибается и обхватывает член своими пухлыми губами, начинает двигать головой вверх-вниз, сначала медленно.
Элайра
Листая анкеты в приложении для знакомств, оцениваю каждого мужчину, как будто это тест. Подбираю, подходит ли он мне.
"Артан. 33 лет. Инженер. Люблю книги, кофе, женщин, от которых пахнет страстью."
Фото — улыбающийся, не красавец, но обаятельный. Тот самый типаж «взрослый и стабильный». Я не искала идеала. Я просто искала… кого-то, кто будет любить меня, обнимая одинокими вечерами, как живое напоминание, что я не одинока.
Жму лайк. Писать первой не решаюсь — будто боюсь разрушить иллюзию.
О, новое сообщение. От него. Без фраз вроде «Привет, киска» или «Готова к приключениям?».
Обычное человеческое общение — редкость, почти как подарок.
Через пару дней переписки он предлагает встретиться. Я соглашаюсь.
И вот я сижу внутри кафе с тортами в маленькой кофейне, в ожиданиях Артана.
Внутри пахнет миндалём и сладкой выпечкой. Через стекло отражается город — влажный, осенний, с легкой пылью дождя. Я прижимаю сумку к себе крепче, нервно прикусываю губу.
Всегда так перед встречами: даже если ничего не ждёшь, всё равно внутри вспыхивает эта глупая искра надежды.
В кафе заходит мужчина. Он? Нет. Не он. Но он подходит ко мне.
— Элайра? — спрашивает с натянутой улыбкой.
— Да? — удивляюсь.
Он садится, заказывает латте. Спрашивает, как прошёл мой день. Всё вежливо, аккуратно, но… его взгляд скользит по мне, ищет подтверждение, что я не убежу.
На десять лет старше, чем указано в анкете. Отлично, начинаем общение со лжи? Почему фото было не его? Лицо уставшее, движения немного нервные.
Через десять минут он начинает не просто рассказывать о себе, он исповедуется в прямом смысле этого слова, вот только я не священник. Книги читает, а в голове ветер, потому как он несет всякую чушь, абсолютно не задумываясь о последствиях.
— У меня есть семья.
— Жена, двое детей.
— Но мы давно чужие. Я больше не люблю её. Мы живём как соседи.
— Просто хочется чего-то настоящего… знаешь? Эмоции. Привязанность. Чтобы кто-то смотрел на меня по-другому.
Он оживлённо жестикулирует, словно мне это действительно интересно. Лучше бы не говорил об этом, хотя нет — как хорошо, что он на столько глуп.
Лучше узнать сразу о всех недостатках и поставить жирный крест на общении, чем слепо доверять кому-то.
Я смотрю на него — и в груди медленно закипает горечь. Не злость, нет. Опустошение. Разочарование.
Не имею ни малейшего желания подписываться на отношения с запахом сомнений. Просто молча киваю, делаю вид, что слушаю внимательно, играю роль наивной дурочкой. Но внутри — гнетущее чувство, что очередная надежда обернулась пустотой. Сердце сжимается, а в голове повторяется один и тот же вопрос: почему люди всегда ищут что-то настоящего, не замечая, что уже обманывают сами себя?
Мы прощаемся у метро. Он берёт меня за руку. Слишком уверенно, как будто заочно получил мое одобрение.
— Было здорово. Может, повторим?
Я улыбаюсь.
— Конечно.
— Я позвоню!, — радуется мужчина, и тут же исчезает вниз по лестнице.
И нет, мне не жаль, что я солгала. Он начал первый. Через час я напишу в чате:
«Спасибо, но мне такое не подходит. Удачи».
Войдя в квартиру, сумрак встречает меня. И лишь тихое пошаркивание когтей о ковер слышны.
Как всегда — Клюкстон первым выходит встречать. Он оборачивается вокруг ног, прижимается к щиколотке.
— Эй, малыш. Ну как ты тут? Я скучала.
— Мяу?
Оставляю сумку у двери, не раздеваясь, падаю на диван. Кот устраивается рядом. Мурлычет. Трется. Единственный мой мужчина который никогда не лжет, предан лишь мне. Как жаль, что ты не человек. Тереблю его милую мордашку.
На экране телевизора — ток-шоу. Я не сразу понимаю, о чём говорят.
Фоном слышу знакомое имя.
— «Кейн Нокс уже в эти выходные в Локвелле! Билеты раскуплены в первые часы, фанаты со всей страны съезжаются в столицу на шоу года!»
Репортаж. Камера у концертного зала. Люди в очередях. Девушки с плакатами. Ажиотаж еще тот.
— Я не успела купить, — говорит одна. — Готова заплатить в десять раз дороже! Продайте свой билет!, — лицо молящего и просящего.
— Ну что, у кого есть билет? Я куплю, честно. За любые деньги., — комментирует другая.
Как с ума посходили из-за Кейна Нокса. Неужели он на столько хорош? Безумие сплошь и рядом. Вспоминаю что Оливия заполучила 2 билета для нас вне очереди. А она хороша, моя девочка.
Странные мысли приходят в голову.
А что, если продать?
Но билет у Оливии. Его бы как-то выудить за ранее, правда она возненавидит меня за это, но...
Лекарства для бабушки стоят всё дороже. Кошелек смотрит на меня с грустным выражением своего кармашка как голодный. Покормлю тебя через несколько недель, нужно всего-то дожить до зарплаты.
Продать было бы здорово, концерт не сильно мне и интересен. А билет стоить целую почку. Можно продать кому-то в 10 раз дороже.
Да и что я забыла там? Рок не моя стихия. Оливия любит всякое такое. Пафосных, ярких, красивых, и голосистых мужчин. Она может сходить и без меня. Объясню свою ситуацию, может сжалиться моя вредина?
Я все равно буду только мешаться под ногами. Испорчу весь кайф. Вот только есть одна проблемка - не умею говорить "нет".
На экране берут интервью у Кейна.
— Кейн, вы — молод, успешен, безумно харизматичны. Но никто не знает о вашей личной жизни. Что вы скрываете?
Кейн улыбается. Слегка. Сдержанно.
— Я полностью свободен. На данный момент моя единственная муза это моя музыка.
Опять эта фраза, словно фальшивая заготовка на все неудобные вопросы. Умно.
Хватаю пульт с горьким желанием выключить этот бесполезный ящик, но по не понятной мне причине просто замираю. Всматриваюсь, вслушиваюсь. Впервые я смотрю его выступление с каким-то интересом.
Возможно, стоит сходить с Оливией?
Да и билета у меня нет на руках, кому я продам? А она если узнает - начнется истерика. 100%. Жаль, как жаль. А ведь эти деньги могли спасти мою жизнь, хотя бы на еще один месяц.
Кейн
Сигарета тлеет в пальцах, красная точка пульсирует в темноте. Дым поднимается ленивой, почти сонной струйкой. Делаю затяжку, опираясь руками о холодный перила балкона. Шикарный вид из пентхауса — весь город раскрыт передо мной, как ладонь, будто достаточно просто потянуться, чтобы коснуться улиц. Огромная луна висит над облаками — немая союзница в этот поздний час.
Снизу доносятся полицейские сирены, рваный шум машин, непрерывное движение города — живого, беспокойного. За спиной ещё гремит музыка вечеринки, но здесь она приглушена, словно от меня отделена стеклом. Я покачиваюсь с ноги на ногу, стоя на полу расслабленной, полу настороженной позе. Делаю затяжку, выпрямляюсь, запрокидываю голову назад и выдыхаю дым в небо.
Горячая ладонь касается моей спины. Медленные, почти ласковые движения скользят снизу вверх, прорисовывая через футболку рельеф мышц. Бэкка. Наша новенькая бэк-вокалистка. Симпатичная мордашка, фигура, что надо, рост под метр семьдесят пять. Голос сладкий как мёд. И эти её каблуки — шаг, который я не перепутаю ни с чьим.
Я не оборачиваюсь. Делаю ещё одну затяжку.
— Составлю компанию? — мягко, по-кошачьи поёт она.
— Валяй, — отзываюсь коротко, даже не взглянув в её сторону.
Пару секунд — тишина.
— Угостишь? — слышу её неловкую улыбку.
Поворачиваюсь к ней. Лицо ровное, как у строгого учителя. А её глаза — тёмные, блестят в ночи. На губах тёмная помада. Мне такое не нравится… но ей идёт. Протягиваю открытую пачку. Она кокетливо выбирает одну сигарету, зажимает между пальцами — демонстративно, будто заигрывает. Смотрит на меня многообещающе. Ждёт.
Я подношу зажигалку — короткая вспышка, огонь касается кончика сигареты. И тут же отворачиваюсь, снова упираясь взглядом на луну. Сейчас меня мало что волнует.
Бэкка делает свою первую затяжку. Между нами натягивается тишина — тонкая как струна. Говорить не хочется.
Я докуриваю и щёлкаю окурком вниз, отправляя его в свободное падение. Разворачиваюсь и ухожу с балкона, замечая краем глаза расстерянное выражение Бэкки.
В зале нахожу Вэйлза — со стаканом виски в одной руке и сигаретой в другой. Он что-то живо рассказывает девчонкам, которых где-то подцепил. Даже не хочу знать. Размахивает руками, как всегда, чуть больше, чем надо. Лёд мечется на дне его стакана, будто танцует без ритма. Я опускаюсь в свободное кресло рядом, закидываю ногу, принимаю ленивую, свободную позу, откидываясь на спинку.
— Кейн, братишка! — Вэйлз тут же протягивает мне второй стакан с виски. — Ну что, готов к выступлению?
— А то, — подхватываю. Делаю глоток — горло обжигает, на миг кривлюсь, но быстро возвращаю привычную, холодную маску.
— Малышки, знакомьтесь! Это Кейн — бог сцены, мечта всех девственниц! — несёт он свою фирменную хуйню, преувеличивая мои заслуги так, что уши дымят. Но я не перебиваю — просто отпиваю маленькими глотками.
Восторженные взгляды переключаются на меня. Слишком много внимания. Польщён — но сегодня мой член не в настроении. Девчонки стреляют глазками, крутят бёдрами, вздыхают напоказ.
Самая дерзкая — брюнета — без стеснения устраивается ко мне на колени, упираясь ладонью мне в грудь и обвивает шею. Пальцем касается моих губ, а я лишь смотрю в её глаза — спокойно, изучающе, без намёка на ответную игру.
— Ке-еейн… может покажешь свой номер? — тянет она, чуть пьяная, лет двадцати. Напрашивается на неприятности. Какая шаловливая девочка.
— Хочешь посмотреть? — холодно уточняю, делаю ещё глоток.
— Аха… — почти постанывает, подаваясь ближе, Так что наши дыхания ощутимы на уровне губ.
Бросаю взгляд на Вэйлза. Братан вот-вот обслюнявит всех рядом стоящих — так он заглядывается на её извивающееся тело, сидящее на мне, эта малышка явно пришлась ему по вкусу.
— Есть идея получше, — бросаю ей прямо в глаза. Это слово идея вспыхивает в ней искрой — ещё больше интереса.
Я поднимаюсь, придерживая её за талию, не отводя взгляда. Она гладит меня, цепляется, пытается удержать момент. Я подвожу её ближе к Вэйлзу, наклоняюсь к её уху и низким голосом шепчу:
— Говорят, у Вэйлза большой.
Слышу, как она сглатывает. Затем легко, почти небрежно, передаю её в руки нашему гитаристу. Он ловко подхватывает её, обнимая под грудью.
Она на секунду теряется — но в объятиях этого дьявола мечтала оказаться каждая. Мне ли не знать.
Молча покидаю зал и поднимаюсь в свой номер. Закрываю дверь плечом, нажимаю на выключатель — свет вспыхивает резким, холодным пятном.
Это точно не моё, — мелькает мысль, когда я нагибаюсь и поднимаю с пола женскую юбку. Двигаюсь медленно, лениво, будто расчищаю поле боя после вечеринки. По пути подбираю топ. Преподношу к носу, вдыхаю. Узнаю запах сразу. Мягкие нотки цитруса, корицы и ещё чего-то сладкого. Даже не нужно гадать, кому принадлежат эти шмотки.
След тянется дальше — на полу лежит чёрный кружевной бюстгальтер, дальше — такие же трусики. Одежда будто отмечает путь, по которому она проходила, разбрасывая себя как подсказки.
Глаза поднимаются к кровати.
В мягком полумраке двигается женский силуэт — медленно, будто в нетерпеливом ожидании, прячась от яркого света лампы. Контуры плавные, тёмные, нервно-томные.
Не подходя, включаю ближайший ночник на высокой ножке. Тёплый свет ложится на пространство, вырывая фигуру из тени.
Я оборачиваюсь.
Бэкка.
Бэкка сидит на краю кровати — обнаженная будто на троне, уверенная, что её появление здесь закономерно. В движениях — ожидание, нетерпение, желание на губах. Томление читается в том, как она дышит, как смотрит на меня — будто заранее знает, чего хочет.
— Что ты тут делаешь? — холодно спрашиваю, не опуская взгляд ниже её лица.
Я смотрю только в её глаза. В них — вызов.
— Ждала тебя… — её голос мягкий, тянущийся, будто сорвавшийся с края дыхания.
— Бэкка, — произношу ровно, как выстрел, — я не трахаююсь с членами группы.
Уважаемые читатели! А теперь, вашему вниманию, Вэйлз! ❤️
Гитарист группы "Fallen Demons" (Падшие Демоны)

Элайра
— Ну и видок у тебя, — косо поглядывает Оливия, ловко выкручивая руль. — Как на работу...
— А что не так? — я опускаю взгляд на себя. Джинсы, чистая блузка, кеды, волосы аккуратно в косу. Душ приняла, лёгкий макияж… вроде всё прилично.
Но в отражённом блике окна эта одежда вдруг кажется слишком приземлённой, будто еду не на праздник, вечеринку, где воздух сам искрит от музыки, а на скучную лекцию.
— Понаряднее никак? — она закатывает глаза, слегка недовольно буркнув себе под нос, будто всё вокруг не соответствует её внутреннему ритму.
— У меня только такая одежда, — парирую, внимательно изучаю её: короткие шорты, топ, открытый живот, яркий маникюр, серьги-висюльки, туфли на каблуках цвета лимона. Макияж кричит: «Этой ночью я королева!»
И правда — рядом с ней я блекну, как фотография, случайно напечатанная в чёрно-белом.
— Прости, что не одета секси, как ты, — передразниваю её, слегка кривлю лицом, хотя внутри уже теплеет от смеха, который вот-вот прорвётся.
— Нечего, прорвёмся, — отмахивается Оливия, и следом — её самодовольная улыбка. Глаза сияют так, будто впереди не фестиваль, а самое настоящее волшебство. Они блестят в свете автомобильных фар встречных машин, как два прозрачных кусочка янтаря, в которых уже зажглось предвкушение.
Дорога до фестиваля занимает меньше получаса. Чем ближе — тем гуще поток людей. Трафик забит, будто кровь перестала течь по сосудам дороги. Толпа прет, как бесконечный поток воды, разноцветный, живой, переливающийся. Все — яркие, весёлые, красивые и шумные. Каждый запах духов и одеколона — как отдельная история; я будто тону в этих ароматах, чувствуя, как от них кружится голова.
Где-то продают сладкую вату — розовые облачка, совсем неуместные на рок-концерте, но удивительно гармоничные среди этого хаоса. Народ — разношерстный: от девочек в розовых мини-юбках до брутальных байкеров, шумно смеющихся с пластиковыми стаканами пива.
Воздух дрожит от предвкушения, как поверхность воды перед тем, как в неё упадёт камень. Моё сердце трепещет — лёгкое, беспокойное, как мотылёк, которого кто-то выпустил в тёмный зал. Первые звуки разогревающей группы долетают до нас, и внутри меня что-то подрагивает в такт.
— С ума сойти, сколько народа... — выдыхаю я, когда мы останавливаемся у входа. Голос мой звучит тише обычного, будто боится нарушить эту огромную пульсацию света и звука.
— Это ещё не всё. Подожди, когда Кейн выйдет — начнётся ад, — ухмыляется Оливия, уже протискиваясь сквозь очередь. В её голосе — восторг, возбуждение, какое-то почти мистическое обещание.
Она сохнет по этому Кейну так, что кажется — если бы могла, растворилась бы в собственном фанатском пламени. Вроде взрослая девушка, а над кроватью висит его постер. Ужас.
И… немного зависть. Не к Кейну — к тому, что можно настолько страстно любить что-то.
Я сжимаю в руке билет. Позади кто-то пытается выкупить чужой, предлагает приличную сумму. Голос звучит так, будто он выкупает не проход, а шанс на чудо.
Может, продать? — мелькает мысль. Всё это — не мой формат: крики, давка, музыка, свет… Мир, который живёт на слишком высокой громкости.
Но прежде чем внутри меня успевает созреть план побега, Оливия резко хватает меня за руку — тёплой, яркой, уверенной ладонью.
— Не спи, давай! — и тащит, как бульдозер, вперёд.
Через минуту мы внутри. Мир взрывается светом и звуком — как будто кто-то распахнул дверь в другое измерение. Музыка бьёт в грудь, будто пытается разбудить что-то глубоко во мне, дым стелется по полу мягкими белыми волнами, а прожекторы вспарывают темноту тонкими лезвиями света. Люди танцуют, смеются, поют в унисон с разогревающей группой — сотни лиц, сотни огней, и каждый словно мигающая точка на живой карте этого бешеного мира.
Я будто переступила через границу реальности — сюда, где никто не думает о завтрешнем дне, где все дышат одним ритмом.
Сердце начинает биться быстрее. Каждый удар — в ритм барабанов.
И я вдруг понимаю, что улыбаюсь. По настоящему, широко, без попытки это скрыть.
— Ну вот, наконец-то ожила! — кричит Оливия, перекрывая гул. В её руке два пластиковых стакана. — За жизнь!
Мы чокаемся, и сладковатый привкус алкоголя смешивается в моём горле с вибрацией басов, будто напиток тоже дрожит от музыки. Мир начинает кружиться — лёгкий, как сон, яркий, как вспышка фотоаппарата.
Каждый световой луч кажется чем-то живым, будто скользит по коже, увлекая за собой.
И вдруг — тишина. На сцене гаснет свет. Толпа замирает, как единый организм, задержавший дыхание.
Одно короткое мгновение — плотное, натянутое, как струна на гитаре — и прожекторы выхватывают его.
Кейн.
Настоящий. Живой.
Высокий, в чёрной рубашке, с микрофоном в руке — будто тень, которой дали голос.
Толпа взрывается криками. Женские голоса сливаются в один ослепительный звук, похожий на всплеск света. Кто-то рядом начинает плакать от восторга, кто-то поднимает руки к сцене, будто пытаясь дотронуться до Бога.
А я — я невольно подаюсь вперёд, как будто не я управляю своим телом, а сама музыка тянет меня ближе.
Он не говорит ни слова. Просто стоит — и смотрит на толпу. Молча.
И в эту секунду мир будто втягивает воздух. Внутри у меня всё сжимается — не от страха, а от какой-то острой, незнакомой ясности, как будто я стою на пороге чего-то, что меня точно изменит.
А потом — первый аккорд.
И его голос.
Глубокий, будто вибрация самой земли, будто под нашими ногами просыпается древний раскатный гул, который способен разбудить даже камни.
Музыка обрушивается, как шторм.
Не агрессивный — а тот, что приносит очищающий дождь и свежий ветер.
Я чувствую, как дрожит воздух между нами, как по коже пробегают мурашки — лёгкие, быстрые, будто сотни невидимых искр. С каждой нотой меня накрывает волной — не сбивая дыхание, а наполняя им. Я больше не думаю, что чувствую — всё просто происходит со мной, растворяется во мне, переплетается.
Элайра
Четыре часа концерта пролетели, как одна минута. Каждая нота, каждый аккорд, каждый взрыв света — всё врезалось в грудь и дрожало там, оставляя след, который ещё долго не уйдёт. Финальная песня отозвалась где-то глубоко, лёгкой сладкой тоской, словно праздник уже кончился, а я не успела полностью раствориться в нём. Толпа ревела, хлопала, свистела; браслеты кружились в воздухе. Музыка вибрировала во всём теле, смешиваясь с чужой радостью и восторгом, делая сердце слишком громким, слишком быстрым.
И вдруг — рядом раздаётся визг, такой, что пробивает прямо сквозь шум:
— Ты не поверишь! — Оливия трясёт меня за плечи, глаза горят, почти вылезая из орбит. — Мой договорился! Нас проведут к Кейну за кулисы! Мы увидим группу вживую!
Я замерла. Сердце подпрыгнуло в горле, дыхание будто прилипло к лёгким. Не от восторга — от ужаса и трепета одновременно.
— Что?.. — неуверенно выдыхаю я, пытаясь собраться. — Оливия, я не могу… уже поздно… Завтра рано на смену, - жалобно тяну я, вдруг пощадит.
Но она словно не слышит, её энергия переливается через край:
— Я не уеду, пока не увижу Кейна вживую! — глаза сияют, губы искрятся от счастья. — Он же… он настоящий секс! Шанс один на миллион!
Я вздыхаю и понимаю: спорить бесполезно. И не хочется портить праздник подруге, ведь эта радость — настоящая магия. Шанс один на миллион… - мой голос в голове кривляется на слова подруги.
Вдруг в сердце просыпается лёгкая дрожь — предвкушение, трепет, лёгкий страх и счастье смешались в одну яркую, пульсирующую волну.
— Ладно, — сдаюсь, улыбаясь.
— Аааа! — визжит Оливия, радость так и прорывается наружу, не смиряясь даже с ревом толпы. — Ты не пожалеешь!
Через десять минут мы уже за сценой. Здесь совсем другой мир: густой воздух пропитан дымом, электричеством, потом, ароматами гитарных струн и пива. Люди снуют туда-сюда, кто-то тащит кабели, кто-то смеётся, грохочет железо — мир кипит, живёт.
Я чувствую себя как в другой вселенной: руки некуда деть, ноги подрагивают, сердце бьётся в бешеном ритме, голова кружится от шумов и запахов. А Оливия — напротив. Она сияет, светится, глаза блестят, как у охотницы. Каждое движение, каждый взгляд Кейна она ловит мгновенно, будто это вопрос жизни и смерти.
И вот он… почти рядом. Я чувствую, как дыхание замирает. Весь этот мир — яркий, громкий, взрывной — сужается до этого момента. Сердце прыгает, а в груди — трепет, восторг, восторг, который невозможно описать словами. Шанс один на миллион, и он сейчас перед нами.
Кейн.
Настоящий.
Свет бьёт сзади, очерчивая его силуэт. Высокий, уверенный, гитара в руке. Волосы — тёмные с синим отливом, слегка растрёпанные. Татуировки на шее, как ветви дыма, сползают под рубашку. И я безумно хочу узнать, что за ней, за тканью. Металлические кулоны блестят на груди, отражая свет. На запястие кожаные украшения, цепочки из серебра, на каждом пальце кольца. Невероятно сексуально. Притягательный. Прямо сейчас хочу броситься на него.
Вблизи он почти нереальный. Глаза — цвета ореха, янтарные в хищном прищуре. В левом ухе — серебряная серьга, взгляд прожигает прямо сквозь меня. Всё тело непроизвольно напрягается. Замираю, теряя возможность двигаться.
Оливия бросается к нему, лепечет что-то восторженное. Я не слышу. Всё вокруг растворяется — сцена, шум, люди. Есть только он.
Кейн цепляется взглядом на секунду на Оливии, потом медленно переводит его ко мне с широко распахнутым ртом как марсианская впадина. Но сейчас меня не волнует мой внешний вид. Наши глаза встречаются.
Секунда.
Другая.
Внутри словно что-то щёлкнуло, как сломанный механизм. И вдруг он проходит мимо, словно я прозрачная. Взгляд высокомерный, холодный, безразличный, уставший. Сердце сжимается, дрожь пробегает по спине. И кажется, я уже ничего не замечаю кроме его удаляющейся фигуры, дальше по коридору.
— Пошли! — подруга тянет меня за руку. Я следую, почти не осознавая, где нахожусь и зачем пришла. Мы следуем за группой, а я словно приведение, и ног своих уже не ощущаю. Кто-то выбил всю землю из под них. Я просто следую за подругой.
Комната отдыха за кулисами тесная, но уютная. Расположившись, ребята тут же начали что-то играть на своих инструментах в соло, а легкий смех придавал неформальную обстановку. В воздухе — смесь сигаретного дыма, пота, возбуждения и пива. Люди снуют туда-сюда, кто-то поднимает инструменты, кто-то смеётся. Кейн аккуратно убирает гитару в футляр, бросает короткое «завтра вылетаем в…», и я теряюсь в гуле голосов. Стою завороженная.
Оливия вовсю болтает с кем-то из группы, смеётся, флиртует. Кажется, про Кейна она уже забыла. А я вот напротив - не могу оторвать от него взгляда. Одно дело видеть его по телику, а другое, когда он на столько близок, что я ощущаю запах его одеколона, его кожи...
Я стою в стороне, и вдруг он поворачивается ко мне. Сделав пару шагов, его взгляд ловит меня:
— Эй… — тихо, низко, стоит вплотную со мной. Я даже не заметила как он успел подойти так близко.
Я не слышу. Просто смотрю. Он щёлкает пальцами у моего уха.
— Глухая, что ли?
— А? Простите… — краснею, моргаю, ощущаю, как всё лицо пылает.
Элайра возьми себя в руки. Течешь как малолетка по нему, слюни подбери, господи.
— Пить будешь? — голос низкий, как натянутая струна.
— Нет… да… то есть… — слова путаются, хочется провалиться сквозь пол.
От чего-то нервы шалят еще больше. Я буквально ощущаю его тепло возле себя. Кажется щеки вспыхнули жаром.
Он прищуривается:
— Так да или нет?
Я судорожно киваю. Он молча отворачивается, через минуту возвращается с бутылкой, разливает всем и ставит передо мной стакан. Я беру его как священный трофей. Опускаю взгляд словно мне только что дали "манны небесной", затем смотрю на него.
Кейн присаживается в кресло, он отпивает из своего стакана и смотрит куда-то в сторону. Остальные кричат тосты, смеются, выпивают. Повторяю за всеми и надпиваю. Алкоголь быстро бьёт в голову, музыка всё ещё звенит внутри, и мир начинает плыть, словно мягкий сон.
Кейн
— Кейн, можно тебя? — раздаётся голос Джэка, как только я спускаюсь со сцены.
Его рука тянется в мою сторону, словно подтягивает, касается плеча. Бросаю на него короткий серьёзный взгляд.
Руки, блять…
Он тут же убирает, вспоминая, как я не люблю, когда меня трогают.
— Тут фифа одна хочет с тобой познакомиться, сделать сэлфи, 2 минуты ок?
— Джэк, я заебался. 4 часа без остановки прыгал по сцене.
— Знаю, знаю. 2 минуты и сливайся! — кидает он спокойно.
Ведёт меня к какой-то женщине, лет 30. Яркая красная помада, обтягивающее платье. Уже пожирает меня глазами.
Не, милашка, сегодня у меня другие планы: виски и сон.
Делаем быстро сэлфи, что-то жужжит на ухо. Вежливо благодарю. Чья-то там дочка из верхов. Вообще насрать на это. Пихает мне визитку в карман. Коротко улыбается, но ждёт продолжения.
Сваливаю под левым аргументом, всё вежливо, кратко. Она кивает.
Спускаюсь по лестнице, встречаюсь взглядами со своей группой. Выжаты как лимоны. Сейчас бы бухнуть и по кроватям.
Блондиночка на ярко-жёлтых шпильках привлекает своим высоким голосом, что-то спрашивает, киваю машинально. Не особо ее слушаю. Просто скроюсь за ближайшей дверью.
— Я ваша фанатка, мистер Кейн… — идёт рядом, не отстаёт, как назойливая муха.
Да как-то поебать…
Тут мои глаза встречаются с голубоглазой жгучей шатенкой: коса, минимум косметики на лице, ротик приоткрыт, белая рубашка, джинсы, кеды.
— Ты откуда, малая? Сбежала из библиотеки? Хм… симпотная.
И тут же теряю интерес, крепко удерживаю гитару в руках.
Через несколько минут мы уже в комнате отдыха. Поглядываю на эту темную с косой — стоит, как отрешённая.
Я её трахал?
Лицо кажется знакомым. Подхожу, задаю вопросы. Стоит, втыкает, молчит. Хлопает ресницами.
Не-а, точно не трахал, слишком долго думает.
Щёлкаю пальцами у самого уха.
— Глухая, что ли?
— А? Простите…
Не глухая, просто тупая.
— Пить будешь? — повторяю свой вопрос.
— Нет… да… то есть…
— Так да или нет?
Получаю молчаливый кивок хорошенькой головкой. Отхожу за бутылкой виски. Дорогого, но сегодня выдался тяжёлый, пиздец, день. Разливаю всем, и этой с хвостиком. Ставлю показательно стакан рядом с ней. Разворачиваюсь и падаю в кресло. Делаю глоток, наконец-то могу расслабиться. Как же всё заебало… а ещё завтра лететь с концертом в другой город.
— Минутку внимания! — Джэк влетает в комнату. — Через час выезжаем на частную вечеринку, нужно отыграть 1 час для дочери одного миллиардера.
Ох, ебать круто ты придумал, мужик!
Все протестуют, и я полностью солидарен. Мечтаю уже уткнуться рожей в подушку и забыться до утра.
— Нам не хватает бэк-вокалистки, — прокричал Вэйлз. — Бэкка голос сорвала.
— Нужна замена. И мы в деле, — кидаю самоуверенно. Всё равно ночью никого не найдёт.
Спустя время Джэк нервно ходит туда-сюда, бесит, раздражает своим видом.
Ребята из группы сидят кто где: кто с бутылкой, кто с телефоном, кто просто молчит, глядя в стену. Усталость после концерта видна по каждому движению.
Я уже говорил, как заебался? А то.
— Всё, отмена, — наконец рожает Джэк.
— Да и хрен с ним, всё и так выжаты.
Гул одобрения прокатывается по комнате, кто-то хлопает, кто-то тянется за новой порцией алкоголя.
Блондиночка смеётся, подпевая Вэйлзу, на коленях которого сидит та с темной косой. Надо хотя бы имя спросить, а то по кличке как-то неудобно.
Улыбка милая, покраснело, мило… Беги от него, он разобьёт твоё сердце, — мелькает в мыслях.
Тут она оборачивается и ловит мой взгляд.
А я растопчу… не смотри даже в мою сторону.
И тут кто-то начинает петь. Просто так, без причины — тихо, вполголоса. Подхватывает второй, третий… и вот уже вся компания напевает старую мелодию, знакомую каждому с детства.
Замечаю, как блондиночка пытается брать высокие ноты, но от этого только слух режет. А вот эта с косой — вроде бы неплохо.
Смех, аплодисменты. Кто-то хлопает в ладоши.
И вдруг Джэк резко оборачивается, будто его током ударило. Подходит почти бегом, взгляд горит. Узнаю этот азарт.
— Кто пел?
— Она, — смеётся Вэйлз, обнимая девчонку за талию, гордо скалится своей белоснежной улыбкой. — Наша новенькая.
— Ты? — продюсер хватает её за руку. — Спой ещё раз. Соло.
Знакомое выражение лица. Зависла. Забавная.
— Что?.. Я? Да вы шутите… — голос оторопелый.
— Давай, душенька, — говорит он мягче, почти ласково. — Только пару строчек.
— Джэк, не трать время впустую, — вырывается у меня.
Нахуй я вообще рот открыл?
Джэк не реагирует, держит её за руку.
— Душенька, спой, — повторяет продюсер, чуть сжимая запястье. — Пожалуйста.
Хуюшенька, блять, не называй так девчонок.
Что-то внутри вскипело. Напряжение пробежалось по всему телу.
— Простите, я не пою.
— Попробуй, — усмехается Вэйлз, руки на её бёдрах становятся чуть увереннее. — Голосок у тебя что надо, я слышал.
Вот черт небритый!
Деваха вздыхает, замирает. Ручки трясутся, маленькая такая.
— Что спеть? — голос неуверенный, но внимательный.
— Что знаешь, то и пой, — Джэк нервничает, цепляется за последнюю надежду. — Любое. Только погромче.
В комнате воцаряется тишина. Вэйлз не спускает с косички взгляд, любуется, словно она его сокровище. Он сейчас выиграет двадцатку на спор.
Девчонка приподнимается, что-то шепчет Вэйлзу, от этого сжимается мой кулак. Не знаю, почему меня это бесит. Он кивает ей радостно.
— Готова? — спрашивает подмигивая.
— Нет.
Музыка начинает играть. Пытается петь, фальшивит, сбивается, голос дрожит.
— Можно с начала? — косичка начинает заново.
В этот раз поёт увереннее, лучше. Блондиночка замирает, глаза блестят.
Элайра
Джэк вручил мне планшет, на экране — тексты песен.
— Это то, что ты должна выучить до приезда, — сказал он с видом приговорённого. — Меньше чем через час мы прибудем.
— Что?! — я чуть не выронила планшет. — Но я не знакома с творчеством группы! Я даже не знаю ни одной строчки!
— Душенька, судьба всей группы сейчас в твоих руках, — умоляюще сложил ладони Джэк. — Постарайся.
Я уставилась в экран, где светились названия десяти песен.
Десять!
Да как я успею выучить их за один час?!
Бьюсь головой о спинку сиденья, ощущаю, как холодок паники скользит по спине. Оборачиваюсь: Вэйлз уснул — завидую ему. Рядом сидит Кейн: глаза прикрыты, но он явно не спит, указательный палец отбивает ритм по руке.
Оливия, сидящая рядом, сочувственно косится на меня, пытаясь приободрить:
— Ну, может, просто рот открывай, когда они поют. Никто и не заметит.
— Очень смешно, — вздыхаю. — У меня кот, наверное, уже умер с голоду, а я еду чёрт знает куда…
— Ничего с ним не случится. Посмотри на ситуацию с другой стороны: мы сейчас в мини-турне с самой популярной группой. Будет что внукам рассказать!
— Ха-ха, — выдыхаю я с сарказмом, уставляясь в первую песню. К счастью, в партиях бэк-вокала не так уж много слов — главное, не перепутать куплет с припевом.
Мотор автобуса гудит, время летит быстрее, чем я успеваю моргать.
— Пятнадцать минут, — сообщает водитель.
Пятнадцать минут — и я выйду на сцену вместе с группой. Абсурд. Всё это похоже на сон, где я — и мировые артисты? Бабушка всегда верила в меня, но вот сама я в себя — не очень. Даже Оливия верит больше в меня.
Когда мы выходим из автобуса, меня обдаёт прохладный летний воздух. Перед нами раскинулась усадьба невероятных масштабов.
— Тут что, король с королевой живут? — ловлю в себе искреннее восхищение.
Перед нами — огромная загородная усадьба, вся в огнях. Белые колонны, стеклянные двери, по дорожке — фонари и роскошные машины. Аккуратно выстриженные кусты, фонтан, мерцание воды, клумбы с роскошными цветами. Огромные лужайки с коротко подстриженной травой. Из дома доносится лёгкая музыка.
Воздух пропитан запахом дорогого алкоголя, парфюма и свежескошенной травы.
— Ого… — только и выдыхаю.
— Добро пожаловать в высшее общество, — усмехается Вэйлз, перекидывая гитару через плечо. — Эти люди заплатят нам за одно выступление больше, чем правительство своим министрам за месяц. — Он подмигивает мне и идёт вперёд.
Мы с Оливией следуем за ними.
Гости распивают напитки, праздник в разгаре. Большинство — в костюмах, вечерних платьях, сверкающих украшениях. Всё утончённо, даже скованно: играет классическая музыка, улыбки холодные, аплодисменты — будто кончиками пальцев.
Я чувствую себя неуместно — в джинсах, рубашке и со своей косой.
Нас проводят в отдельную комнату.
Джэк осматривает меня с ног до головы, прикусывает губу и подзывает Оливию:
— Помоги ей, нужно привести её внешний вид в порядок.
— С радостью, — хищно улыбается подруга. — Так… где тут твоя новая жизнь, рок-звезда?
Она находит чёрную футболку с принтом — язык облизывает ярко-красные губы — и бросает мне.
— Надевай. Джинсы оставь, хотя бы они приличные.
Я переодеваюсь. Но едва натягиваю футболку, как Оливия усаживает меня в кресло перед зеркалом.
— Волосы — кошмар, — заявляет она, начиная расплетать мою косу.
— Не трогай…
— Молчи, — строго отвечает она. — Выглядишь как школьница на экскурсии.
Плойка щёлкает, завивается первый локон.
Запах нагретых волос, блеск, шум за дверью — всё перемешивается в странный вихрь.
Я пытаюсь протестовать — бесполезно.
Через несколько минут она уже рисует стрелки, наносит румяна, яркую помаду и золотистые блёстки на скулы.
— Вау, да ты красотка, — довольно произносит она.
Я смотрю в зеркало — и не узнаю себя.
В отражении сидит девушка с мягкими локонами, яркими глазами и вызывающей помадой.
Мне не по себе.
— Ты уверена, что это не слишком?
— Это — идеально. Поверь, такие вещи мужчины запоминают, — подмигивает она.
Дверь распахивается.
— Душенька, десять минут! — кричит Джэк.
Мы выходим. Он окидывает меня взглядом и одобрительно кивает.
Да уж… образ «серой мыши» официально в отставке.
На террасе уже всё готово: аппаратура, микрофоны, свет. Техники снуют туда-сюда.
Снизу, под нами, — зелёный газон и десятки гостей. На фоне белых огоньков и бокалов шампанского их лица кажутся фарфоровыми.
— Вечеринка ко дню рождения, — шепчет Оливия. — Девчонка — фанатка Кейна. Папаша нефтяной магнат. Решил сделать подарок.
— И когда ты успела все разведать?, — оглядываюсь на подругу, но она лишь хищно улыбается.
И правда — в первом ряду блондинка в золотом платье дрожит от восторга, визжит, чуть подпрыгивает от радости и нетерпения, снимает всё на телефон.
Я улыбаюсь сдержанно, перевожу взгляд на Кейна, проходящего мимо. Он проверяет микрофон, осматривает группу, молча кивает.
Ни эмоции. Ни жеста. Только гитара и стальной взгляд, направленный поверх толпы.
Он идеален — и недосягаем. Притягателен. Прикусываю губу и задумываюсь о том как страстно он целуется... Щеки тут же окатывают огнем.
Первый аккорд. Сердце бьётся где-то в горле. Тело дрожит — не от страха, от напряжения, как перед прыжком без парашюта. Я помню, где должна вступить. Главное — не забыть слова.
Бас вибрирует, будто земля под ногами дрожит. Кейн начинает петь, его голос — горячий металл.
Я невольно залипаю на нём. Элайра, очнись. Он не для тебя. Он никогда не посмотрит в твою сторону.
Толпа оживает, глаза гостей блестят — точно так же, как на фестивале.
Я стою у микрофона — и в какой-то момент забываю обо всём. Музыка подхватывает, уносит, смывает страх. Я вдыхаю — и пою. Негромко, но чисто. Слова сами выходят, будто жили во мне.
Концерт отгремел под овации, огни на импровизированной сцене погасли, и гости начали расходиться по дорожкам идеальной усадьбы. Воздух всё ещё дрожал от басов, но уже тише. Только шорох гравия под каблуками да далёкие смешки из открытых окон дома.
Я еле держалась на ногах: ступни горели, мышцы ныли, внутри — одна мысль: «Хочу тишину и кровать».
Джэк бросил коротко: у группы два часа на отдых, потом самолёт. Нас с Оливией подбросят до центра, дальше сами. Машину Оливия заберёт завтра. Меня это устраивало на все сто.
Подруга ещё крутилась рядом с басистом, хохотала, будто батарейки у неё бесконечные. Позабыв обо всех манерах приличия и о своем мужчине, веселилась на полную катушку, да и кто я такая, чтобы осуждать? А я уже мечтала просто исчезнуть
Когда все разбежались — кто за алкоголем, кто за селфи, — я тихонько выскользнула наружу. Покинула этот шумный мир, чтобы надышаться воздухом в одиночестве.
Ночь встретила прохладой и запахом роз, таким сладким, что аж в горле першило. Я вдохнула полной грудью, и впервые за весь вечер лёгкие не сжались, а раскрылись. Где-то вдалеке всё ещё гремела музыка, доносились пустые разговоры и чужой радостный смех, но здесь, в саду за сценой напротив небольшого озера, было тихо. Так тихо, что я услышала собственное сердце: оно стучало медленно, будто наконец-то отпустило.
Прохлада скользнула по голым плечам, по шее, по рукам, и я почувствовала, как кожа покрывается мурашками, приятными, живыми. Подошвы ног всё ещё горели от безумного вечера, но теперь эта боль была сладкой, как доказательство, что я жива. Я опустилась на лавку, и холодное дерево приятно обожгло бёдра сквозь тонкую ткань джинсов. Откинула голову назад, закрыла глаза. Прядь упала на шею, задела ключицу, и мурашки побежали по груди. Я улыбнулась — даже волосы сейчас были на моей стороне.
Внутри всё начало отпускать. Плечи сами собой опустились, грудь расправилась, а напряжение, которое я таскала весь вечер, будто стекало вниз по позвоночнику и уходило в землю. Я выдохнула, долго, до самого дна, и впервые за долгое время вдохнула не воздух, а свободу. Лёгкая тупая боль в ногах пульсировала в такт сердцу и напоминала: я давно так не вырывалась. По-настоящему. Не жила для себя. С блаженной улыбкой стянула кеды, чтобы ступни наконец-то почувствовали прохладную землю.
Вот это да.
Только потом заметила: в двух шагах, на другом конце лавки, кто-то есть. Знакомый запах табака ударил в нос раньше, чем глаза привыкли к темноте. Высокая фигура, вырезанная из мрака, лениво потягивала сигарету. Длинный медленный вдох, ещё длиннее выдох, будто он смакует не никотин, а саму ночь. Глаза подняты к звёздам — равнодушно, устало, красиво до дрожи.
Кейн.
Он не шевелился. Просто курил, медленно выдыхая дым в темноту.
— Ты меня напугал, — вырвалось у меня тише, чем хотелось.
Он чуть повернул голову, глянул мельком — холодно, равнодушно — и отвернулся обратно. Словно я была пустым местом.
Мы молчали. Дым висел между нами тяжёлой завесой, смешиваясь с запахом ночных цветов. Молчание было не неловким. Оно было наэлектризованным. Как перед первым поцелуем, которого не должно быть. Как будто ещё секунда — и я не выдержу, подвинусь ближе… или просто сгорю от того, что сижу рядом с ним.
На сцене он — недосягаемый бог. Здесь — обычный смертный, сгорбленный, с дрожащей сигаретой в руке.
— Это правда… — начала я и тут же прикусила язык.
— Что именно? — голос низкий, спокойный, без малейшего раздражения.
— Неважно.
Я покрутила подол футболки. Хотела спросить про девчонку из таблоидов, про слухи, про то, кто он без софитов… но вовремя заткнулась. Не моё дело.
Он затушил окурок о край лавки, откинулся назад, закинул голову и закрыл глаза. Дышал ровно, глубоко.
— Почему не с остальными? — спросил спустя минуту.
— Шумно. Хотела побыть одна.
Он открыл глаза. Наши взгляды встретились — и впервые в них не было ни насмешки, ни стены. Только усталость и что-то живое, настоящее.
— А ты? — выдохнула я. — Почему здесь?
Он усмехнулся уголком рта. Едва заметно.
— Устал от шума...
Голос был хриплый, но такой сексуальный. Но в нём не было жалости к себе — только правда.
Я поджала босые ноги под себя.
— Иногда кажется, что ты вообще не человек, — сказала я, не подумав.
Он тихо рассмеялся. Первый раз за вечер.
— Иногда и сам так думаю.
Пауза. Тёплая. Как будто мы сидели не на холодной лавке, а у костра.
— А ты… не боишься? — вдруг спросил он, не глядя на меня.
— Чего?
— Меня.
Я моргнула.
— С чего бы?
Он не ответил, просто медленно повернул голову. В темноте его глаза казались почти чёрными.
— Устал, — наконец выдохнул он так тихо, будто говорил сам себе. — Второй концерт за день… я думал, не вытяну.
Я удивлённо моргнула. Он — Кейн Нокс, тот самый, у которого билеты раскупают за минуту, — говорит, что не вытянул? В жизни не поверю.
— Ты же… всегда такой… сильный и уверенный на сцене, — прошептала я и тут же пожалела, что ляпнула.
Он слабо усмехнулся, не поворачивая головы.
— На сцене — да. Там легко. Там я знаю, кто я. А когда гаснут огни… остаётся просто парень, который хочет спать и не может вспомнить, когда в последний раз спал больше четырёх часов подряд.
Я закусила губу. Мне хотелось исчезнуть — сижу рядом с ним, растрёпанная, в старых кедах, несу всякую чушь, а он… он даже сейчас выглядит нереально красивым. Просто уставшим, но всё равно нереальным.
— А ты чего здесь прячешься? — спросил он, наконец посмотрев на меня. Голос мягкий, без привычного холода.
— Тоже устала, — честно призналась я. — И… не люблю, когда много людей. Чувствую себя лишней.
Он кивнул, будто понял всё без слов.
— Знакомо.
Пауза. Тихая, но уже не такая тяжёлая.
— Иногда думаю, — сказала я еле слышно, — что если бы я выглядела… ну… как те девчонки у сцены, может, мне было бы проще. А так… я просто приношу кофе и ухожу и изчезаю.
Элайра
Я проснулась ближе к обеду. Голова гудела, будто внутри всю ночь кто-то отрывался на барабанах, но тело наконец-то выдохнуло и теперь блаженно расслаблялось в тёплой постели.
Диван мягко пружинил под спиной, одеяло сползло к ногам. Рядом, свернувшись уютным клубочком, дремал Клюкстон — мой единственный мужчина, пушистый, вредный и с огромными янтарными глазами. Я едва шевельнулась, как он выдал протяжное «мрр-мяу», перевернулся на спину и вытянул все четыре лапы к потолку, словно сдаётся в плен.
— Привет, морда, — улыбнулась я и потрепала его за ухом.
В ответ — громкое, довольное урчание. Лучшее утреннее приветствие на свете.
Солнце лениво просачивалось сквозь полупрозрачные занавески, заливало комнату мягким золотом. День явно не собирался торопиться.
На столике лежал белый конверт, толстый, пузатый, по швам уже рвался. Купюры выглядывали из-под клапана, будто подмигивали: всё было не зря.
Я до сих пор помнила, как Джэк сунул его мне в руки у выхода.
— Это твоя доля, — сказал он твёрдо. — Заслужила.
Я пыталась отдать обратно, но он только отмахнулся. Тогда казалось — слишком много. Сейчас я понимала: в самый раз.
Осторожно подцепила край ногтем. Замерла.
Денег было действительно много. Больше, чем я видела за последние месяцы. Хватит на аренду, на лекарства бабушке, на еду премиум класса для Клюкстона — и ещё останется. Приятная волна пробежала по телу, в голове уже крутились планы. Впервые за долгое время я почувствовала себя не на дне.
Где-то внутри всё-таки шевельнулась тень вины — будто я украла. Но голос Джэка в памяти усмехнулся: «Ты заслужила». И я почти поверила.
Такие люди, как он, не бросаются словами.
Внезапно всплыло лицо Кейна. Не тот, что на сцене, а тот, который сидел со мной в саду: спокойный, неожиданно человечный, с усталыми глазами и хриплым голосом. Красивый — до дрожи. Пальцы сами потянулись к губам, будто я всё ещё ощущала вкус его сигарет: горький, прокуренный, притягательный. Внизу живота приятно защекотало.
Успокойся, Элайра.
Такие, как он, не смотрят на девчонок вроде меня. У них красотки, модели, уверенные в себе. А я — официантка с котом и больной бабушкой на руках. Ни одного пункта из их списка.
Кейна той ночью я больше не видела. Джэк сказал: улетел первым рейсом, будет ждать группу в частном самолёте. Растворился. Будто его и не было. В следующий раз увижу только по телику — и он никогда не увидит меня.
Зато Вэйлз прощался последним. Высокий, светлые кудри до плеч, улыбка — чистый грех, глаза цвета ночного неба.
— Ох, малышка, ты разбиваешь мне сердце, — рассмеялся он, обнимая так, что воздуха не осталось. — Точно не поедешь?
— У меня кот, бабушка и работа, — напомнила я, — Так что ни как!
— Жаль. Очень жаль. Оставишь номерок?, — и эта его улыбка, которой отказывать не правильно было бы.
Я оставила. Сама не знаю зачем. Он классный, но явно легкомысленный. У них таких номеров — тысячи. Зачем ему мой? Позвонит? Смешно. Скорее просто ляпнул по пьяни или был не в себе. Или чтобы позабавить своё эго. Хотя, уверена, завтра он меня точно не вспомнит. Таких, как я, у них миллионы. Меняют, как перчатки. Или трусы. Без скромности.
Лёгкая ироничная улыбка коснулась моих губ.
«А мне это вообще зачем?» — шепнула я в пустоту.
Наверное, просто не умею отказывать. Слабак по жизни.
Посмотрела на телефон. Экран пустой. Никаких пропущенных.
Я и не ждала. Честно. Кому я вообще вру? Себе? Бесполезно. От себя не уйти.
Клюкстон поднял голову, зевнул и уставился на меня с укором.
— Мяу?
— Да-да, мой принц, сейчас будем завтракать, — рассмеялась я. — Куплю тебе самый дорогой корм, обещаю.
Он гордо задрал хвост и начал тереться о мои ноги.
— Ты мой самый любимый мужчина, — прошептала я.
Он тут же перевернулся на спину, подставляя пузо и глядя на меня янтарными глазами с видом «а теперь целуй сюда, быстро».
Подхватывая его на руки радостно сюсюкаюсь — Самый любимый.
Он уткнулся носом мне в шею, прогнулся и замурлыкал так громко, что вибрация прошла по всему телу. Я поцеловала его в тёплую макушку, вдохнула знакомый запах — смесь пыли, корма и чего-то родного. Просто пахнет котом! Моим котом!
***
Кофе уже булькал на плите. Комната наполнилась тёплым, горьковатым ароматом — тем самым, который всегда означает «дом». Наполнив огромную кружку, устроилась на подоконнике, поджала под себя ноги и уставилась на город. Солнце жарило немилосердно, асфальт дрожал в мареве, но мне было хорошо. Спокойно. Почти.
Жизнь вроде бы вернулась в привычную колею.
Только под рёбрами всё ещё дрожал невидимый аккорд — будто кто-то оставил внутри гитару на лёгком дисторшне и забыл выключить.
Иногда самые невероятные вещи случаются один раз, чтобы потом всю жизнь напоминать: ты жила по настоящему. И я, кажется, всё-таки успела ухватить кусочек этой жизни.
Вечер пришёл тихо, почти лениво.
Спагетти активно томились в томатном соусе на плите, преправленные свежим базиликом и горкй тёртого пармезана. На столе — мохито без капли алкоголя, с кубиками льда и тонким кружком лайма. Клюкстон, как всегда, путался под ногами.
— Мяу?
— Нет, кот, томаты — не твоя тема, — буркнула я.
Он сел прямо передо мной, поднял морду и посмотрел так, будто я лично обидела всё кошачье племя. Потом демонстративно вздохнул (да, кошки это умеют) и гордо ушёл к холодильнику. Мы это уже проходили.
Телевизор бормотал фоном — просто чтобы не было совсем одиноко, создавая свою домашнюю атмосферу. Звук был громковат, но не до скандала с соседями. Иначе без угрызения совести тарабанили метлами, швабрами в свой потолок.
«…прямая трансляция с концерта легендарного Кейна Нокса и The Fallen Demons!» — вдруг вырвалось из телевизора, голос ведущего был взволнован.
Я замерла с ложкой в руке, рука буквально повисла в воздухе.
Камера поймала его первым — тот же шаг, та же угрюмая осанка. Толпа ревела. Журналистка сунула микрофон:
Элайра
— Красавчик… — шепчу себе, перелистывая анкеты в приложении знакомств. — Лайк. Однозначно.
По губам скользит лёгкая улыбка, внутри поднимается знакомое тёплое волнение. Глупо, конечно. Вряд ли ответит… но всё равно надежда умирает последней.
— О! Лайкнул?!
Щёки тут же вспыхивают жаром. Пальцы сами набирают: «Приветик!»
«Прочитано».
И тишина.
Сердце делает неловкий, пустой удар. Закусываю губу.
— Элайра! — вырывает меня из мира грёз Кира. Уже почти у двери, пальто висит на руке. — Я пошла. Закроешь, хорошо?
Я быстро отрываюсь от экрана, киваю. Мы прощаемся, и её силуэт растворяется в темноте за стеклянной дверью. В зале остаются всего двое посетителей, и рука, кажется, приросла к тряпке на столешнице.
Сообщение всё так и висит без ответа. Я прячу телефон в задний карман джинсов, будто пытаюсь спрятать вместе с ним и собственное разочарование.
Посетители выходят один за другим, коротко благодарят, желают хорошего вечера. Я улыбаюсь каждой паре глаз, провожая взглядом до двери.
Зеваю, прикрывая рот рукой. Усталость накрывает, как одеяло — плотное, мягкое и непреодолимое. Ещё немного — и домой. Мысли бродят сами по себе, окрашивая ночь чем-то тихим, почти уютным.
— Элайра?
Голос из коридора низкий, спокойный.
— Зайди ко мне.
Я вздрагиваю. Босс? Он ещё здесь?
Мужчина лет тридцати шести, крепкий, уверенный в себе. Не красавец, но держится ровно, будто знает цену каждому своему шагу. Клетчатая рубашка, аккуратные джинсы, чёрные ботинки. Пара верхних пуговиц расстёгнуты, и тёмные кудри на груди показываются наружу — скорее как небрежная привычка, чем попытка произвести впечатление.
Сбрасываю фартук и аккуратно кладу его на стол — так, будто тяну время. Майкл не отводит взгляда, словно опасается, что я могу исчезнуть в дверях, как пар без крышки.
Мы заходим в его маленький кабинет. Он садится первый, жестом указывает на стул перед собой:
— Присаживайся.
Я опускаюсь на стул, стараясь держаться прямо, но тело само вжимается в спинку. Носки чуть касаются пола, будто я готова сорваться и убежать. Пальцы сцеплены крепче, чем хочется.
Майкл перебирает какие-то бумаги, но я чувствую — это просто ширма.
— Слушай… — начинает он, не поднимая глаз. — Я хотел поговорить с тобой серьёзно.
Я молчу. Жду. Дышу поверхностно.
Он наконец смотрит на меня:
— Я собираюсь кое-кого уволить. Но мне нужно время, чтобы найти замену.
Пауза.
— Нужно будет выйти на дополнительные смены.
— Уволить?.. — вырывается тихо, печально. В голове сразу возникают лица коллег, кто мог так накосячить?
— К сожалению, да, — выдыхает он. И, кажется, тоже не слишком рад этой теме.
— Ясно. Только давайте график утвердим. Мне скоро на автобус.
На лице у него будто сталкиваются два чувства — досада от решения и облегчение от того, что я не возражаю. Мы обсуждаем график; он — деловито, я — настороженно. Его взгляд иногда задерживается на моём лице чуть дольше, чем обычно, но я списываю это на усталость. На его или мою — уже неважно.
Собираясь уйти, я уже держусь за дверную ручку.
— Элайра? — снова зовёт он.
Я замираю спиной, поворачивая лишь голову — жест спокойный, но внутри что-то сжимается.
— Да?
Его взгляд скользит по мне — не так, как по сотруднице, но и не так, как по человеку, с которым говорят откровенно. Скорее… оценивающе. Слишком внимательно.
— Что ты делаешь сегодня вечером?
Я опускаю глаза на часы: 22:19.
Поздно. Очень поздно.
— Планировала домой. Завалиться спать, — говорю нейтрально.
— Можно тебя провести? — произносит он мягко, но в голосе есть странная уверенность.
Я растеряна. Внутри поднимается неприятный ком, как будто что-то невидимо смещается.
— Майкл… я не думаю, что это уместно. И Кира… — хватаюсь за первое, что приходит в голову.
— Мы с Кирой уже не встречаемся, — сухо перебивает он.
Я замолкаю.
Не знала.
Кира никогда не трепалась, да и я не лезла в чужие отношения.
Но сейчас эта новость звучит не как информация.
Скорее как предупреждение. Или пояснение.
Смысл которого я не уверена, что хочу понимать.
— Майкл, я… — выдыхаю, чувствуя, как комок неудобства застревает в горле.
Мне неловко. Слишком. И всё же где-то внутри шевелится слабая, но решительная ниточка — научиться говорить “нет”.
— Лучше не стоит. Я доберусь на автобусе, правда. Всё хорошо.
Я выскальзываю из кабинета быстрее, чем он успевает открыть рот.
Через какое-то время, собрав вещи, закрываю кафе. Ключи глухо звенят, когда падают в сумку. Ночь встречает прохладой, почти неожиданной. Я тру ладонями руки, поднимаю взгляд к небу. Одинокий фонарь на углу дрожит, мигая нерешительно, будто задаётся вопросами вместе со мной.
— Что-то задерживается?..
Смотрю на часы: 22:45.
Странно. Автобус уже должен был быть.
Поднимаюсь со скамейки, вглядываюсь в пустую дорогу. Темнота — вязкая, устойчивая, как будто специально никого не пропускает.
— Элайра, автобус не приехал?
От резкого голоса вздрагиваю, но быстро узнаю — Майкл. Его шаги приглушены, будто он появился совсем незаметно.
Я пожимаю плечами, не зная, что сказать.
Он достаёт из кармана ключи и слегка встряхивает — слишком демонстративно.
— Подкинуть?
Я снова оглядываюсь. Пусто. Слишком пусто.
— Ладно, — тихо соглашаюсь.
На лице Майкла возникает едва заметная, довольная улыбка. Его рука слегка касается моей спины, направляя к машине. Не грубо, но слишком уверенно, словно это его право.
Он открывает передо мной дверцу — подчеркнуто вежливо. Я отмахиваюсь от мысли, что это должно что-то значить.
Сажусь. Дверца стукает так резко, что звук отдаётся в груди. Сиденье поскрипывает под весом, воздух в салоне тяжёлый, пахнет чем-то мужским, несвежим, но не противным — просто густым.