— Жень, я хочу развестись, — голос мужа недавно такой родной, нежный, становится вдруг резким и острым, как ледяные осколки, — Ты только не волнуйся, но мое решение уже продуманное и взвешенное. Я давно так решил, просто не мог тебе сказать, но дальше тянуть уже некуда.
— Что? — растерянно спрашиваю я, чувствуя, как в душе поднимается буря. Хочется закричать, забить руками по рулю вместо того, чтобы вглядываться в ночную дорогу, которую почти не видно из-за разыгравшейся метели, — Ты, о чем, Игорь?
— Понимаю, тебе сложно это принять, но у меня есть другая женщина, мы давно уже вместе, — отвечает мне муж, с которым я прожила три года.
— Это какая-то новогодняя шутка, да? — все еще пытаюсь улыбаться в ответ.
Да я просто не верю в это! Чтобы Игорь — вот так, взял и ушел к другой? Да никогда! Сегодня тридцатое декабря, завтра Новый год, он что, издевается что ли?
— Игорь, я оценила твою дурацкую шутку, скоро приеду домой и мы поговорим, — отвечаю ему, пытаясь разглядеть в снежной стене поворот, кажется вот он. Поворачиваю свою маленькую машинку и осторожно еду дальше. Снег сыпет так, что я почти не вижу края дороги, еду на ощупь.
— Это не шутка, Жень, — устало отвечает Игорь, — Я люблю другую женщину и ухожу к ней, прости.
— Я тебе не верю, — мотаю головой, — Пожалуйста, дождись меня, я скоро приеду, и мы поговорим, — практически умоляю его.
— Не могу, Женя, она меня ждет и еще она ждет нашего ребенка, поверь, так будет лучше для всех нас, — сухо отвечает мой муж.
— Игорь, но я ничего не понимаю, у нас все было хорошо, ты сейчас серьезно? Ты правда уходишь? — я все еще не верю его словам, сомневаюсь, ищу иронию в его голосе, которой нет, — Мы должны завтра уехать на турбазу, все куплено, мы готовились встретить Новый год вместе. Если бы ты решил уйти, то не покупал нам эту путевку, не заказывал ничего, зачем ты меня обманываешь?
— Я ничего не покупал, Женя, — устало произносит Игорь и я замираю, машинально держу в руках руль, — Я не собирался с тобой отмечать праздник. Чтобы не портить завтрашний вечер, решил сказать тебе заранее.
— Как никуда не едем? Все, что я выбирала, планировала, коттедж, камин, елка — это все неправда? — почему-то именно это заставляет меня поверить во все, что происходит.
— Да, ничего нет, Жень и нас больше нет. Хорошего Нового года, ключи оставлю в почтовом ящике, пока, — слушаю короткие гудки, пока телефон сам не замолкает.
Еду по инерции, совсем не соображая куда. Мысли просто кипят в голове, но прежде всего удивление, отрицание, возмущение в конце концов. Как так ушел, почему, что ему не хватало? И извечный вопрос «Что я сделала не так?». Не родила ребенка? Так Игорь сам говорил, подожди, сначала карьера и его, и моя. Да и не получалось у нас, хотя оба проверились, все нормально, никаких проблем не нашли. Теперь что? Нашлась та, которой плевать на эту самую карьеру? Да не может быть, да нет, бред какой-то.
Снова хватаю трубку, набирая телефон мужа, слушаю длинные гудки. Затем мой телефон издает противный писк и отключается. Зарядки ноль.
— Да чтоб тебя, — ударяю по рулю, чуть не свернув с дороги.
На дворники налип снег и надо бы их очистить, но пытаюсь еще какое-то время ехать, чтобы только не выходить из теплого салона. Глотаю горячие слезы, что текут по щекам, горло сжимает до боли. Хочется только одного заорать на всю округу, надрывая горло и губы. Больно, как же это больно! Самое обидное, что я ничего не замечала, ни одной мысли не было. Игорь вел себя как прежде, заботился обо мне, уделял внимания. Ну да, уставал, секс был не такой яркий и очень редкий, но мы оба работали, оба приползали домой, чтобы по возможности упасть перед телевизором или завалиться на кровать с книгой.
Казалось нормальным, что люди приходят домой, чтобы отдыхать. Разговоров и вечерних посиделок с бокалом вина, хорошим фильмом стало меньше, поцелуи по утрам и торопливый секс приказали долго жить, практически исчезнув. Это и были первые звоночки или уже последние? Так вот, я не заметила этого. Ничего этого не заметила тогда, но вспомнила сейчас. Сколько уже длится, год или пару месяцев? Не знаю.
Может, просто временно, погуляет и вернется, так тоже бывает. Но смогу ли я принять мужа обратно? Я его люблю, конечно смогу, бывает человек ошибся, заблудился. Так, стоп! Ребенок. У них будет ребенок, как я могла забыть.
Тихо завываю, вытирая слезы рукавом демисезонного пальто. Тоже, вырядилась на встречу с заказчицей. Поехала к черту на кулички, погналась за крупным заказом.
— Мне вас порекомендовала Катя, Маша, Светлана Юрьевна... — сколько их таких.
Меня, конечно, радует, что, как дизайнера интерьера ценят и передают из рук в руки. Но я не ожидала, что сегодня придется ехать в какую-то Тмутаракань за 120 км от Москвы. Погода с утра была солнечная, пока я шустро долетела туда. Но провозились мы долго. Клиентка решила переделать весь первый этаж большого особняка под стиль Лофт, и я больше половины дня выясняла, обсуждала, что она хочет, делала замеры, зарисовывала расположение стен, окон, лестниц.
Выехала, когда начало темнеть, и погода менялась прямо на глазах. Превращаясь из тихого безветренного дня в снежный ледяной ад. Телефон приказал долго жить и сдох сам, зарядка, конечно, осталась у меня в офисе, а я еду неизвестно где и непонятно куда. А еще меня только что бросил муж, ушел к другой, беременной женщине. Ну и как вишенка на торте, завтра Новый год. Я просто в охренительном счастье, просто рада.
Дорогие мои, встречаем новинку! Буду признательна за вашу поддержку и комментарии! Будет остро! Благодарю! Приятного чтения.
Все, на стекле осталась одна круглая полоса, придется останавливаться, чистить дворники. Назло себе или погоде, проезжаю еще пару десятков метров и встаю. Смотрю на стремительно падающий снег, который застилает белым покрывалом лобовое стекло и ничего не делаю. Машинка тихо урчит, в салоне тепло, печка работает вовсю. Но мне холодно, пробивает на дрожь. Зябко ежусь, передергивая плечами. Не хочу выходить из теплого плена машины, но придется.
Включаю аварийку, хотя вряд ли она мне поможет в такой буран и достаю с заднего сидения широкий красивый палантин. Он шерстяной, но тонкий, если обмотать голову, возможно, успею быстро все сделать. Накидываю палантин, завязывая концы под подбородком, на руки кожаные тонкие перчатки. Их мне подарил Игорь на восьмое марта, итальянские, ручной работы, ярко-синие из мягкой кожи. Перчатки мне так понравились тогда, а сейчас хочется их сдернуть с рук, словно ядовитых змей. Его подарок, последний, почти прощальный.
Горько усмехаюсь своим мыслям, и открываю дверь машины, ступая на дорогу. На ногах тоже красивые сапожки на высоком тонком каблуке. О чем я думала, когда наряжалась на встречу с клиенткой? Где, была моя голова вообще. Как Игорь говорил, «Ты Женька думаешь, но не соображаешь». Все правильно говорил, поэтому и ушел, к другой, которая думает как нужно, как правильно.
Вылезаю из машины и задыхаюсь от порыва ветра, что швыряет в мое лицо мокрый и ледяной снег. Почти радуюсь этому, потому что охлаждает разгоряченное от слез глаза. Теперь слезы высыхают моментально, но накатывают другие, уже от ветра. Практически ничего не вижу, сразу получая мокрыми осколками снега по лицу, пытаюсь очистить дворники. На них налипла толстая ледяная корка и я дергаю их, не жалея перчаток, обрываю.
— Да твою мать, — жалобно взвываю и бросаю все, забираясь в машину.
Захлопываю дверь, пытаясь согреться. Поеду так, пока не увижу какую-нибудь заправку или магазин. Оглядываюсь вокруг, но в свете фар лишь один снег, больше ничего.
— Ничего, прорвемся, — пытаюсь убедить сама себя, осторожно трогая машинку с места.
Шипованные колеса скользят на тонкой корке льда, и все же цепляют, заставляя машину как-то двигаться в этом снежном плену. Сколько успеваю еще проехать, не знаю, пока внезапно машину не ведет в сторону и ухаюсь в сугроб, нырнув туда носом. Передо мной сплошная стена из снега, позади и сбоку темнота, ни одной машины.
— Господи, да за что? — всхлипываю, роняя голову на руль, — Почему все именно так, сейчас, сегодня, почему?
Рыдаю, сорвавшись на крик, падаю за предел, который еще заставлял меня держаться из последних сил. Но оказалось, что все только начинается.
Пока я глотаю горячие слезы, размазывая их по лицу, моя красавица захлебывается и глохнет. В страхе протираю глаза, чувствуя, как холод ползет по спине. Я одна, неизвестно где, в сугробе и у меня заглохла машина. Судорожно дергаю ключом, пытаясь завести машину, но слышу лишь холостые обороты.
— Ну давай, родная, только не сейчас, — молюсь, — Я же тут насмерть замерзну, ты что?
Через десять минут безуспешных попыток откидываюсь на спинку сидения, прикрыв глаза. Все, это конец. Думаю, о том, что где-то там недалеко большой шумный город, куча людей, машин. Где-то там мой муж, теперь уже бывший, а я здесь одна, замерзаю в холодной машине. Тепло уходит практически моментально, словно и не было его в салоне автомобиля. Свет фар горит, но мне от этого не легче.
За все это время не проехало ни одной машины, ничего, только хлесткий снег и ветер.
Сижу, уставившись в одну точку, наблюдая, как запечатывает окно снегом. Холод проникает под пальто, кусая ноги в тонких сапогах и чулках. На мне тонкое шерстяное платье до колен, и я вытягиваю рукава, как можно длиннее, чтобы согреть руки в ободранных перчатках. Нужно что-то делать, куда-то идти, иначе, я здесь точно замерзну.
Хватаю с заднего сидения плед, который зачем-то вожу с собой, сумочку с ненужным телефоном и документами. Выключаю фары и открываю дверь, перебарывая в себе желание снова ее закрыть.
— С богом, — выдавливаю из себя и выхожу из машины, тут же проваливаясь по колено в сугроб.
Колени моментально замерзают, ветер почти сдергивает с моей головы палантин, но я пытаюсь сделать первый шаг. Снова проваливаюсь, чувствуя, как закипают от злости слезы в глазах. Может, нужно было остаться в машине, пересидеть бурю? Но кто знает, когда она закончится.
Ноги, наконец, ступают на что-то твердое, и я иду, скользя по льду. Дорога, уже хорошо. Или это не дорога?
Ногой немного раздвигаю снег и чуть не падаю от удивления, подо мной лед, замерзшая река.
— Мамочки, — скулю, обхватывая себя руками и скольжу ногами, пытаясь не упасть.
Оглядываюсь назад, думая, что еще могу вернуться в машину, но не вижу ее из-за бурана. Пути назад нет, только куда-то вперед.
Очень холодно, просто невыносимо. Чувствую, как обжигает морозом колени, ломит пальцы, а лицо уже заледенело настолько, что я его почти не ощущаю. Падаю, больно ударившись коленом, встаю на разъезжающихся ногах. Здесь каблуки чуть помогают, царапая лед, но все же удерживают на нем каким-то чудом. Пальто покрылось коркой льда, и я начинаю молиться, хотя не знаю ни слова. Мама не научила, а сама этим не интересовалась. Как говорится, пока петух не клюнул... О чем я думаю, совсем с ума сошла. Я же сейчас замерзну тут!
Делаю еще несколько шагов и снова проваливаюсь в сугроб, практически ползу, разгребая руками. Сквозь снежную стену вижу огонек и радостно взвизгиваю, начиная двигаться энергичнее. Смотрю до точек в глазах, только бы не потерять этот спасительный ориентир. Иду практически на ощупь, пока не упираюсь в высокий темный забор из железного профиля. Что есть силы ударяю по нему замершими руками, слышу собачий лай, он мне сейчас дороже любой музыки.
— Помогите, — разлепляю замерзшие губы, чувствую, что падаю в спасительную темноту, — Помогите, пожалуйста, — шепчу и проваливаюсь, теряя сознание, падаю в снег.
Почему так больно? Просто невыносимо. Чувствую, как горит вся кожа и руки с ногами выкручивает от боли. Вместе с сознанием возвращаются и запахи, тепло. Чьи-то руки исследуют мое тело, трут, натирают вонючей смесью. Что-то со спиртом, отдает хвоей и дымом костра. Когда сильные пальцы начинают разминать мои замерзшие ноги, болью снова простреливает все тело и невольно стону, прикусив зубами губу.
— Тихо, — слышу грубый мужской голос и в страхе распахиваю глаза, — Идиотка, — возмущается мужчина.
Впиваюсь в него взглядом, пока он делает что... Гладит меня, практически голую?! Точнее не гладит, а яростно натирает, выливая на широкие крепкие ладони янтарную жидкость из бутылки. Мужчина сидит рядом с диваном на деревянной табуретке, ко мне вполоборота. Вижу отросшую щетину, волосы чистые, но не причесанные, будто мужчина давно не стригся. Серый джемпер крупной вязки с высоким горлом, серые брюки.
— Идиотка, — снова ворчит он, хватая своей лапищей мою ногу и начиная растирать замерзшие пальцы.
Невольный стон вырывается от боли, что пронзает все тело.
— Сапоги из куриной кожи, нарядилась, как на вечеринку, — продолжает он, зыркнув на меня острым ожогом синих глаз.
— Да что вы себе позволяете? — хриплю, пытаясь выдернуть ногу из его цепких пальцев, — Кто вы такой и почему раздели меня?!
— Молчи лучше, — огрызается мужчина и я на время забываю про свою боль.
От негодования просто теряю дар речи. В принципе, мне нравится, то, как он массирует мои конечности, больно, да, но я понимаю, что так нужно. Пытаюсь внимательнее рассмотреть мужчину и комнату в которой я оказалась.
Мужчине на вид лет 35, а то и больше. Мешает определить возраст его щетина и лохматая прическа. В ухе замечаю маленькую серьгу, а на шее кончик татуировки. На правой руке нет кольца, а сами руки молодые, не морщинистые. Не могу поймать его взгляд, он не смотрит на меня, занимаясь своим делом. Руки растирают вонючий спирт уже выше колен, и я дергаюсь, когда рука ведет по внутренней стороне бедра.
— Пусти! — хриплю на него, — Я согрелась, спасибо.
Мужчина натягивает на мои ноги огромные шерстяные носки грубой вязки, кладет их на диван и встает с табуретки. Только сейчас замечаю, какой он высокий, широкоплечий. Джемпер мешает рассмотреть его фигуру, но я вижу, как спортивные серые брюки натягиваются на мощных ногах. Он слишком большой, высокий, мощный. Это здорово пугает и в то же время в нем есть что-то, что не дает отвести от него взгляд. Мужчина похож на боксера что ли, сильные ноги, руки.
С трудом отрываюсь от разглядывания незнакомца и перевожу взгляд на бревенчатые стены, огромное окно, закрытое плотными шторами. На дощатом полу шкура какого-то зверя и камин, от которого сейчас идет не то, что тепло, а просто жар. Сама комната объединяет в себе гостиную с кухней. Здесь кожаный угловой диван цвета кофе с молоком, на котором я лежу. Пара таких же кресел, низкий плетеный стол. Мой взгляд дизайнера сразу видит, что тут работал профессионал, сделано все так, что не придраться. Ничего лишнего, все на своем месте, ни убавить, ни прибавить.
Далее большая кухня с широким столом и деревянными стульями. Замечаю хорошую технику и даже кофеварку. Дом явно не дешевый, не какая-то там халупа.
— Где я? — пытаюсь спросить мужчину, который возится на кухне, включил чайник и что-то ищет в огромном двухдверном холодильнике.
В ответ мне молчание, и я сердито складываю руки на груди, что за одичавший такой, даже сказать слово не может. И тут меня пронзает волной страха, а вдруг это маньяк или псих какой? Я же здесь совсем одна, даже не знаю и где, и никто не знает, где нахожусь. Смотрю по-новому на мужчину и пугаюсь еще больше, уж больно он похож на одичавшего и ненормального.
— Мужчина, вы меня не слышите? — пытаюсь встать с дивана, но ойкаю и залезаю обратно под толстое пуховое одеяло. На мне только хлопчатобумажные розовые трусики и белый кружевной лифчик. Хорошо, что не совсем голая и на том спасибо.
— Лежать, — не оглядываясь приказывает он и я возмущенно хмыкаю, как собаке приказал, ей Богу.
Но тут чуть не визжу, потому что деревянная дверь из коридора открывается и в гостиную входит собака. Огромная, темно-серая, какая-то непонятная, вся морда в складках. Внушительного объема пасть с клыками.
— Уберите это от меня! — все-таки взвизгиваю, поджимая под себя ноги. Собака направляется ко мне и кладет свою морду, размером с две моих головы, на подлокотник дивана. Ее черный нос вздувается, глаза с красноватыми белками внимательно рассматривают новую жертву, — Пожалуйста, я очень боюсь собак, — готова умолять и чуть ли не рыдаю.
Видимо, что-то в моем голосе заставляет мужчину заметить мои страдания, и он отзывает пса:
— Джо! — властный голос, одно слово, точнее кличка и пес, стуча своими когтями по полу отходит от меня, растягивается на шкуре.
Со страхом разглядываю это животное, в длину метра полтора точно, если еще лапы вытянуть и того больше. Даже забыла про самого хозяина, который еле слышно подходит ко мне и с грохотом ставит на столик у дивана большую кружку с каким-то напитком, отчего я снова подпрыгиваю:
— Пей и спи, если что, я дальше по коридору, — разворачивается и уходит куда-то вглубь дома.
— Эй! — кричу ему вслед, но тот словно не слышит.
Я же не могу тут лежать почти голая, где моя одежда, где сумочка, телефон? Да что за человек такой!
Смотрю на кружку с каким-то смешным розовым зайчиком и хмыкаю, не ожидала увидеть здесь такую. Но размер впечатляет, половина литра не меньше. Тянусь к ней и беру в руки, чуть держу, такая тяжелая. От нее идет пар, что-то с травами и явно алкоголь. Делаю маленький глоток и тут же горло обжигает жаром. Коньяк или что-то еще? Добавили очень щедро. Грею руки о горячую поверхность и тут приходит мысль, а что-то за смесь, уж не собрался меня чем-то одурманить этот дикарь?
Ставлю кружку на столик и пытаюсь встать, вынимаю ногу из-под одеяла. Тут же слышу, словно рядом со мной завелся огромный внедорожник. Рычит тихо, но грозно. Кидаю взгляд на монстра, который спокойно лежит на полу. Так и есть, это от него исходит такой звук.
— Джо! — слышу откуда-то из глубины дома и собака срывается, цокая когтями уносится, сотрясая пол.
— Господи, да это слон, а не псина, — ворчу, получая небольшую передышку.
Снова делаю попытку встать, затягивая вокруг себя одеяло.
Голова немного кружится и меня ведет в сторону, но хватаюсь за подлокотник дивана. Мне нужно найти свою одежду и выбираться отсюда. Не собираюсь оставаться в этом доме ни минуты лишней.
Медленно иду по коридору, разглядывая наглухо закрытые двери, лишь одна чуть приоткрыта. Слышно гудение какой-то техники, и с любопытством сую свой нос, приоткрывая дверь еще больше. Замечаю светящиеся мониторы компьютеров, пять или шесть — точно не успела сосчитать. Меня выдает эта псина, которая поднимает лай, от чего я временно столбенею. Сам хозяин кабинета заслоняет своей широкой грудью весь обзор и выталкивает меня обратно в коридор, захлопнув перед моим носом дверь.
— Эй, — возмущенно кричу, пиная дверь ногой в шерстяном носке и морщусь от боли, — Мне одежда нужна, я уйти хочу.
Прислушиваюсь к тишине за дверью, никакой реакции. Вообще ничего не понимаю, как-то не по-людски что ли. Поднимаю руку, чтобы постучать, как дверь открывается и меня сносит волной на пару метров. Крепкие руки подхватывают под ноги, сжимают плечи и несут, пока я отхожу от шока. Собираюсь заорать, уже открыв рот, как тут же захлебываюсь от ледяного ветра, что колючими осколками ранит лицо. Этот, даже не знаю, как его назвать, вынес меня на крыльцо в одеяле и поставил прямо в снег.
— Иди, — сердито говорит мужчина и скрывается в доме, оставляя меня снаружи.
— Как это иди?! — мои глаза ползут на лоб, а руки в панике дергают ручку тяжелой деревянной двери, и я вваливаюсь внутрь, выдыхая от облегчения.
— Ты сумасшедший что ли? — кричу возмущенно на мужчину, который невозмутимо наливает в чайник воду и включает его, — Одежду мою отдай.
— В ванной сохнет, — не оборачиваясь, отмахивается мужчина, — Когда буря закончится, иди куда хочешь, а сейчас просто мне не мешай, поняла?
Теперь я могу рассмотреть его лицо, суровое, заросшее черной щетиной с проседью. Глаза почти черные от гнева, брови нахмурены, губы сердито поджаты. Красивый, дикий и опасный, вот что проносится у меня внутри, обдавая внутренности холодом. Над правой бровью замечаю шрам, который чуть спускается к глазу. Что за человек такой?
— Кто ты? — спрашиваю его, но мужчина пожимает плечами, собираясь уходить. В его руках большая кружка, от которой идет аромат кофе, — Мне нужна просто информация, — собираю всю свою силу в кулачки, впиваясь в ткань одеяла.
— Говори, — сухо произносит он, приваливаясь к кухонной столешнице.
— Где я, как далеко отсюда до Москвы и можно ли достать мою машину. Я заплачу, — оглядываюсь вокруг в поисках моей сумочки, но не вижу ее. Черт, там и деньги, карты, телефон, — У меня сумочка была, я помню, до ворот.
— Твоя сумка у меня в комнате, — делает большой глоток кофе мужчина, — Я проверил, чисто.
— Что значит чисто и почему ты роешься в моей сумке? — завожусь с пол оборота, — А на другие вопросы ответ?
— У меня в доме, недалеко, нельзя, — усмехается он, — Одежда твоя в ванной, наверное, уже высохла. Как вариант, я сейчас принесу теплую пижаму, отведу в другую комнату или можешь оставаться здесь, — указал он на кожаный диван, — Только это место Джо, и он будет не рад, если ты его надолго займешь. А если хочешь идти, уходи.
Мужчина ставит чашку на столешницу и направляется к камину, чтобы подбросить дрова.
— Меня Женя зовут, — к чему-то выдавливаю из себя. С чего я решила, что ему нужно знать мое имя, непонятно.
— Пусть будет Макс, — щурится от жара камина мужчина, — А Джо — это Джустилиан, но на это имя он не отзывается.
— Джусти... — ошеломленно смотрю на собаку, которая лениво растянулась на полу, — Что за порода такая?
— Мастиф, — встает с корточек Макс и делает шаг в сторону коридора, — Вторая дверь по коридору налево, второй этаж, — указывает на лестницу в темном углу, которую я даже не заметила. Уходит снова в свой кабинет, оставляя мне Джо.
— Ты такой же разговорчивый, как твой хозяин, — ворчу, пробираясь мимо псины в ванную.
Рассматриваю идеально белые плиточные стены, пол в черно-белую плитку, высокий стеллаж, где стоят сушильная и стиральная машина. Нда, люди здесь явно любят удобства. На стене шкаф с зеркалом, внутри которого полочки. Оглядываюсь воровато по сторонам и вытаскиваю коробку, на которой наклеен пластиковый красный крест. Интересно, что тут у нас.
Содержание коробки ставит в тупик, будто я смотрю на мини набор хирурга. Стерильные нити и специально изогнутые иглы, чтобы зашивать рану. Обезболивающее в ампулах, шприцы, система. Складывается такое ощущение, что тут часто оказывают помощь раненым. Интересная аптечка.
Кладу коробку на место, открываю сушильную машину. Вижу свои вещи, еще теплые, но сухие. Пальто висит на вешалке, которая цепляется за электрический полотенцесушитель. Сапоги стоят на теплом полу и с них уже натекла лужица растаявшего снега.
Вынимаю свои вещи из сушилки и зажав в руке, выхожу из ванной. Мне вроде обещали пижаму? Но самого хозяина и его псины нигде не видно, а снова соваться в кабинет я уже не хочу. Поднимаюсь на второй этаж по скрипучей лестнице и дергаю деревянную дверь предложенной мне комнаты. Здесь, только большая кровать под лоскутным покрывалом, узкое окно закрыто жалюзи, небольшая тумбочка, больше ничего.
— Нда, условия, мягко скажем, так себе, — сажусь на кровать, отмечая, какой мягкий матрас. Приподнимаю покрывало, рассматривая белоснежное белье, — Ладно, главное чисто, тепло, а остальное позже, — соглашаюсь сама с собой, поджимая под себя ноги в носках.
В открытую дверь просовывается огромная голова мастифа, и я замираю, как всегда, когда вижу этого монстра. В его клыках небольшая плетеная корзинка. Псина ставит корзинку на пол у моих ног, издает громогласный рык и уходит. Осторожно тянусь к тому, что лежит в корзине и достаю мужскую трикотажную пижаму, темно-синего цвета, с гульфиком впереди. Рассматриваю это чудо, пижама не новая, но чистая и отглаженная.
Думала, что не засну. Все-таки новое место, незнакомый дом, да чужой человек где-то бродит внизу. Немного поплакала, вспоминая наши счастливые моменты с мужем. Я знаю, что ему не хватало, настоящей семьи, детей. Мы два года пытались зачать ребенка, но все было бесполезно. Обследовались оба, все в порядке. Врач сказал, что наше время еще не пришло, а мы не хотели ждать. Игорь расстраивался сильно, а я чувствовала себя виноватой. Как женщина, которая неполноценная, не может дать своему любимому самое элементарное, семью.
Вначале, мы успокаивали друг друга, потом перестали говорить на тему детей, просто избегали любого напоминания об этом. Секс стал похож на ненужную обязанность, которая словно стала пустой, неполноценной. Последние полгода это больше походило на механику, легли, обнялись, поцеловались, быстренько сбросили напряжение и все. Никакого послевкусия, как раньше, никакого сбившегося дыхания, блаженного отупения в голове.
Лежала, горько всхлипывая, больше переживая за предательство Игоря. Мне всегда казалось, что он не изменит мне, не предаст. Он говорил, что дети ему не важны, что пусть будет, как будет, а оказалось его новая женщина уже беременна. И он бросает меня, они ждут ребенка. Вот и верь после этого словам мужчины.
Вдоволь наплакалась и забралась под одеяло, заснула, стоило лишь коснуться головой подушки. Вырубило, да так, что проснулась, от боли в руке. Так крепко спала, что даже не ворочалась, рука затекла и теперь ее кололо мелкими иголочками.
Кровать очень удобная, одеяло теплое, подушки мягкие, короче, вставать не хотелось совсем. Лишь сознание того, что я все же в чужом доме и мне нужно убираться отсюда, заставило сесть на кровати, а аппетитный запах жареного бекона и выпечки совсем положил конец сну. Если этот дикий и неразговорчивый мужчина или Макс вкусно готовит, я готова простить ему вчерашнюю грубость. Желудок засосало так, что больше не было сил терпеть. Ела я последний раз почти сутки назад, не считая кофе, купленного по дороге в кафе на заправке.
Выглянула за дверь, слушая тишину в доме и пошла по коридору в поисках ванны. Мне кажется она должна быть и на этом этаже. Всего три двери, одна закрыта на замок, одна моя, а вот третья и правда оказалась большой ванной с джакузи и всеми удобствами. Радостно улыбаясь, с удовольствием приняла душ, попутно проинспектировав полочки. На них был странный набор одноразовых шампуней и гелей. Словно в пятизвездочном отеле. Вообще, этот дом больше напоминал именно отель. Чисто, красиво, но все какое-то не домашнее, даже стопка белых пушистых полотенец, не начатая туалетная бумага и одноразовые зубные щетки в упаковке. Создавалось впечатление, что этот дом гостевой, будто его снимают для определенных целей, провести одну ночь и уехать.
Высушила волосы феном, снова натянула на себя мужскую пижаму и шерстяные носки. Кстати, очень удобно, а главное тепло. В горле немного першило после вчерашней прогулки, и я боялась, что простудилась. Очень хотелось горячего кофе с молоком, большую такую чашку. А еще бы омлет с зеленью или яичницу с беконом. Сглотнула голодную слюну, пока спускалась по лестнице и шла, как зомби на запах вкусностей.
Приветственный лай тормознул меня уже у входа в гостиную, про Джо я совсем забыла.
— Он не тронет, — раздался голос вчерашнего незнакомца, и я вошла, разглядывая его.
Он был в спортивных брюках и белой майке, которая открывала внушительные узлы мышц. Широкие крепкие плечи и странную татуировку, от которой была видна лишь часть. Что это изображено, я не могла понять. Волосы Макса были влажные и слегка вились коечками у шеи. «Как эротично» — хмыкнула я.
— Доброе утро, — улыбнулась, с опаской поглядывая на псину, — И тебе, доброе, Джо.
Собака гавкнула в ответ, отчего я вздрогнула, что же ты громкий какой.
— Завтрак, — Макс снял с плиты сковороду и вывалил на тарелку горку бекона и жареных яиц. У мужчины явно плохо с воспитанием.
— Спасибо, — обиженно произнесла, обходя растянувшуюся на полу собаку и усаживаясь на деревянный стул с высокой резной спинкой.
Макс пододвинул мне тарелку, снял с плетеной корзинки белую салфетку, предлагая нарезанный хлеб. Все это делалось молча, как бы неохотно. Мне даже стало неуютно, он всячески давал понять, что я здесь очень нежеланная гостья.
— Вы извините меня, что я вчера свалилась к вашим воротам, но моя машина заглохла там, — неопределенно провела в воздухе рукой, так как сейчас даже не могла вспомнить, откуда я вообще пришла, — А помощи ждать было неоткуда. Телефон сел, а тут такая буря.
— Я знаю, — произнес Макс, разворачиваясь ко мне всем корпусом. Привалился к столешнице и сложил руки на могучей груди, — А теперь, я хочу услышать правду, кто ты такая?
— В смысле? — удивленно открыла глаза, вглядываясь в суровый взгляд. Его синие глаза сейчас были похожи на шторм, смерч, темные, сердитые, — Что вы хотите обо мне знать?
— Кто тебя ко мне послал и с какой целью? — Макс сверлил меня злым взглядом, заставляя поежиться от неприятного предчувствия, — Дом стоит у самой реки, дорога сюда не идет. Просто так попасть не получится, если не знаешь куда идти.
— У вас слишком высокое самомнение, Максим, — фыркнула я и тут же взвизгнула, когда мужчина метнулся ко мне, сжал горло крепкими пальцами. Я задыхалась от его железной хватки, испуганно хватаясь своими руками за его лапищу.
Джо вскочил с пола и начал лаять, оглушая меня.
— Последний раз спрашиваю: «Кто ты такая и зачем проникла в мой дом. Кто тебя послал?!» — прорычал Макс, впиваясь в нежную кожу руками.
Приглашаю в не менее захватывающую книгу с острым сюжетом "Я тебя выиграл. Покерфейс" книга здесь https://litnet.com/ru/reader/ya-tebya-vyigral-pokerfeis-b469049?c=5476911
Большой тонированный внедорожник остановился у наглухо закрытых ворот, коротко моргнув фарами. Несколько секунд ничего не происходило, но я знал, что красный моргающий огонек на камере считывает и пробивает номера моей машины. Деревянное полотно, обитое железом по углам, дернулось и поехало в сторону, пропуская мою машину.
Тронул внедорожник с места, въезжая в закрытый от всех пансионат. Это для других здесь располагалась грязелечебница, по всем документам так и значилась. На самом деле, здесь располагался совсем другой объект и у меня было всего полчаса, чтобы сделать то, зачем я сюда приехал. Через полчаса меня вычислят и ... Короче, у меня есть только полчаса.
Остановил машину у высокого крыльца и вышел, ступая на асфальт, еще усыпанный осенними листьями. Зима здесь была совсем другой. На юге у моря, где казалось, еще длится осень, властвуя и не уступая зиме ни на шаг. Пахло морем, прелой листвой и хвоей. Запахи словно старались переплюнуть друг друга в насыщенности, создавая неповторимый аромат, который бывает в конце осени у моря.
Двухэтажное здание неприметного серого цвета с пластиковыми окнами и крыльцом из серого мрамора. Крыша цоколя выпирала вперед и лежала на белых колоннах.
Чуть прикрыл глаза, чтобы не выдавать свой взгляд, профессионально отмечая еле видимые красные огоньки камер. Это с виду казалось, что здание никак не охраняется. На самом деле здесь все просматривалось досконально, до миллиметра моего лица, до сетчатки глаза.
Тронул рукой в черной перчатке волосы, приглаживая рыжие кудри. Сам усмехнулся в душе, представляя свою прическу. Таких кудрей у меня давно не было, как и пышных рыжик усов, полгода точно. С тех пор как я был здесь последний раз. Черное пальто, серые брюки со стрелками об которые можно было порезаться, начищенные до блеска коричневые ботинки. Так, полчаса. Вскинул руку, бросая взгляд на золотую стрелку часов и открыл тяжелую деревянную дверь внутрь здания.
Меня пустили к ней почти сразу, предупредив, что женщина на прогулке. Медсестра провела по длинному коридору, в котором гулко отдавались мои шаги и указала в сторону большого сада, где еще цвели пестрым ковром осенние розы.
Она сидела на лавке, которая была обращена в сторону моря, что плескалось где-то внизу, у самого подножья скал. Темно-русые волосы заплетены в толстую косу, серый плащ, черные туфли на низком каблуке. Осторожно, чтобы не напугать, хотя это было невозможно, обошел лавку и сел почти рядом, примерно в метре от женщины.
Ее профиль по-прежнему был красив. Высокие скулы, маленькие носик, длинные черные ресницы и пухлые бледные губы. Когда-то они сводили меня с ума, заставляя просто задыхаться от страсти к ней, сейчас все прошло. То, что с нами случилось не оставило нам ни шанса. Перечеркнуло все, что было до, и развеяло в прах все после.
— Лара, — хрипло зову ее, касаясь бледной руки, которая спокойно лежит на лавке.
Ногти короткие, неровные, словно их постоянно грызли. Пальцы тонкие и чуть скрюченные, застывшие в этой форме.
— Лара, — опять зову ее, но женщина никак не реагирует. Смотрит серыми пустыми глазами на горизонт и ничего, наверное, не видит.
Ее взгляд неподвижен, в нем нет никакого смысла, ничего. Встаю и опускаюсь перед ней на корточки, беру ее руки в свои ладони, прижимаясь к ним лбом. Они холодные, будто мертвые.
— Прости, — как всегда, выдыхаю, пытаясь согреть бледную кожу своим дыханием.
Женщина по-прежнему неподвижна, смотрит в одну точку. Ни одной эмоции на лице, ничего. Лара может так сидеть часами, даже не двигаясь. В этом ее состоянии виноват только я. Это мой грех, что она стала такой. И я не могу никак искупить свою вину, прежде всего перед собой.
Оставшиеся двадцать минут пролетают словно одна секунда. Мне срочно нужно уходить отсюда. Встаю с корточек, целую Лару в лоб.
— Пока, родная, — шепчу ей, краем глаза замечая движение у себя с боку.
Группируюсь, концентрируясь на этой тени и чуть слышно выдыхаю. Сиделка Лары, останавливается в пяти метрах от нас, чтобы не мешать. Выпрямляюсь, отодвигаясь от Лары и делаю шаг в сторону тропинки.
— Никита Владимирович, вас давно не было, — слегка укоризненно окликает меня сиделка, — Вот, все время с собой ношу, — подходит ко мне, протягивает клочок бумаги.
— Что это? — смотрю на название, что написано четким подчерком.
— Я слышала про это лекарство, — начинает Марина Юрьевна. Она была сиделкой у Лары уже почти два года, — Сильное, но у нас пока не продают, еще мало исследовали. Попробуйте достать, говорят творит чудеса.
— Спасибо, Марина, — убираю бумагу в карман пальто, — Только сами понимаете...
— Понимаю, — печально кивает сиделка, — Мозг, его не восстановить, да. Но это поддержит организм какое-то время, — тихо отвечает сиделка.
— Понял, вам помочь? — киваю в сторону Лары.
— Да я сама, Лариса Константиновна очень легкая, — противится женщина, но я уже подхватываю Лару на руки, снова удивляясь ее хрупкости и маленькому весу. Словно ребенка беру.
Пересаживаю Лару в инвалидное кресло, невольно чуть сильнее сжимая в руках. Сиделка накрывает ноги Лары клетчатым пледом и кивнув мне на прощание, увозит свою подопечную.
Выезжаю за ворота с точностью до секунды и нажимаю на педаль газа, упирая почти в пол. По серпантинам так себе езда, но мне необходимо отъехать от больницы, как можно дальше. Звонок по громкой связи застает меня на особо крутом повороте, куда я вхожу с визжащими на асфальте шинами.
— Ник, твою мать! Что творишь? — кричит мой друг, Олег, — Тебя вычислили, зачем нужно было светиться именно сейчас?!
— Успокойся, я успею, — говорю, разглядывая в зеркало настигающий меня внедорожник без номеров.
— Да они уже на хвосте у тебя, — взвывает Олег.
— Знаю, вижу.
— Что делать будешь? Дотянешь до Лермонтово? — уже спокойнее спрашивает Олег.
— Нет.
— Тогда что?
— Оторвусь.
— Где? В горах, на серпантине? Ты вообще соображаешь, что делаешь? — снова заводится Олег.
— Последний раз спрашиваю: «Кто ты такая и зачем проникла в мой дом. Кто тебя послал?!» — прорычал Макс, впиваясь в нежную кожу руками.
— Пусти! — хриплю, пытаясь отодрать от своего горла цепкие руки.
Меня спасает громкий стук в дверь, на что хозяин дома как-то странно реагирует. Отпускает мое горло и делает шаг к окну, едва приоткрывая штору. У меня складывается такое ощущение, что он опасается того, кто пришел. Закашливаюсь, трогая горящую кожу на шее и уже собираюсь с силами, чтобы закричать, как Макс подскакивает к входной двери. Оборачивается ко мне:
— Пикнешь, Джо перегрызет тебе горло, — взглядом указывает на собаку, — Джо, охранять.
Я смотрю в глаза псине, которая незамедлительно садится напротив меня и следит за каждым моим движением. Я вижу там беспрекословное подчинение и правда кинется, стоит мне только открыть рот.
Макс накидывает на себя короткую зимнюю куртку и выходит за дверь, впустив в дом ледяной воздух со снегом.
— Хорошая собачка, — стою не шелохнувшись, пытаюсь придумать что-нибудь.
Окно немного открыто и мне достаточно только закричать, меня услышат, но вот успеют ли. Собака явно будет быстрее.
— Ты же меня не укусишь, нет? — умоляюще смотрю на неподвижного Джо и делаю маленький шаг в сторону окна.
Серая тень молниеносно срывается с места и пригвождает меня своими передними лапами к стене. Я ошиблась, Джо в полный рост выше меня. Дышит мне в лицо, пуская слюни на пижаму.
— Сволочь, — говорю собаке, чувствуя мощные лапы на плечах, — Переросток, — злобно рычу, глядя Джо в глаза.
Так и стоим, я прижатая лапами к стене и Джо, который почти не мигая смотрит мне в глаза. Слышу голоса на улице и стараюсь прислушаться, чтобы понять, кто пришел.
— Да не расчистят сегодня, ты что, канун Нового года, — голос говорившего мужчины хриплый, мне даже кажется, что он в возрасте.
— А когда? У меня там у жены машина застряла, нужно вытащить, — это уже Макс и я невольно напрягаюсь. Значит он не скрывает моего присутствия здесь и то хорошо.
— Числа третьего, не раньше. До этого ни одна техника выезжать не будет. Центральную улицу до магазина расчистили и все, праздник уже отмечают.
— Даже заработать никто не хочет? — не теряет последнюю надежду Макс, — Я хорошо заплачу.
— Нет, даже не ищи, я же говорю, бухают уже. Я что пришел к тебе, Михалыч, — тут я заинтересованно приподнимаю бровь «Михалыч?», — Елку вон притащил, одна осталась. Никто не взял. Кривоватая немного, но игрушками завесишь и к празднику самый раз.
— Зачем мне елка? — слышу удивление в голосе Макса и невольно улыбаюсь, не обращая внимания на то, что меня лижет Джо своим слюнявым языком.
— Да уйди ты, — шиплю на собаку, но оттолкнуть не решаюсь, мало ли.
— Как зачем? — продолжает мужик, — Нарядите с женой, праздник же.
— А, праздник, — тянет Макс, и я слышу, как кто-то скребет лопатой, кидая снег. Видимо Макс под разговор решил расчистить тропинку к дому.
— Так ты это, елку то забери. Я скажу нашим дорожникам, чтобы машину нашли, как чистить начнут и притащили сюда.
— Договорились, — отвечает Макс, — Давай, Петрович.
— С наступающим, Михалыч.
Какое-то время слышу только звуки лопаты и мягкие шлепки снега. Затем все стихает и меня начинает трясти. Сейчас вернется хозяин этого дома и что будет дальше? Придушит меня или запрет где-нибудь?
Слышу тяжелые шаги, топот на крыльце. Видимо, Макс пытается стряхнуть с обуви снег. Затем, дверь в дом открывается, выпуская тепло наружу и снова закрывается. Джо опускается на пол, садится, а я вытираю рукавом пижамы лицо. И так вся в слюнях этого монстра. Откуда только столько берется.
— Так, — Макс подходит ко мне и упирается руками в стену, прямо рядом с моей головой. От него пахнет морозной свежестью и еще мягким приятным ароматом с примесью цитруса, в волосах тают снежинки. Он забирает в плен, подавляет, угрожающе нависая надо мной. Его глаза сейчас такие синие, что невольно задерживаю взгляд. Смотрю почти не мигая, — Продолжим или сама все расскажешь?
— Мне нечего рассказывать, — ворчу, ощупывая горло, — Отпусти и я уйду.
— Нет, — коротко бросает он, убирая руки и я облегченно вздыхаю, но тут же напрягаюсь снова, — Отпущу тебя через пару дней, когда пройдет проверка, а пока... — Макс обводит взглядом гостиную, — Елку наряди.
— Ты издеваешься?! — возмущаюсь, даже забывая об угрозе, — Держишь меня тут насильно, я не знаю кто ты. Может ты убийца какой?!
— Почти угадала, — ухмыляется Макс, — Но теперь я тебя не отпущу, пока точно не узнаю, кто ТЫ такая. И если откроется, что ты не та, кем кажешься...
Угроза в его голосе заставляет меня вздрогнуть, но я упрямо смотрю в эти глаза, удерживая его взгляд:
— Мне нечего скрывать, а вот тебе есть, — выдаю не подумав.
— Точно и как мне это сразу в голову не пришло, — ухмыляется Макс, — Значит, встретим Новый год, а потом я воспользуюсь своей властью и избавлюсь от свидетеля.
— Что значит, избавишься? — начинаю заикаться, вжимаясь от страха в стену.
— Ну ты же считаешь, что я маньяк — убийца? Значит, не буду портить себе репутацию, — сухо смеется Макс и отходит к холодильнику, — Новый год говоришь, — задумчиво смотрит, оглядывая набитые продуктами полки, — Оливье делать умеешь? А еще холодец, да, с горчицей. Будь другом, сделай. Сто лет Новый год не отмечал.
Мужчина отзывает свою псину и направляется в свой кабинет:
— Если нужно помочь чем, зови. А да, елку сейчас поставлю, — и он уходит, оставляя меня с удивленно открытым ртом. Да он издевается надо мной!
Любопытство побеждает и первое, что я делаю — это открываю холодильник. Оливье захотел значит, ну что же, холодильник забит под завязку. Чего тут только нет, но я не собираюсь готовить. Все, что хочу — это убраться отсюда. С грохотом закрываю продуктовое хранилище и иду по коридору, чтобы снова встретиться с двумя монстрами этого дома.
— Эй, ты, — стучу в дверь кабинета, — Я не собираюсь готовить, поэтому ухожу.
Выкрикиваю все это в деревянную дверь и разворачиваюсь, поднимаюсь в свою комнату. Быстро переодеваюсь, умывшись от любвеобильного и слюнявого Джо. Натягиваю платье, чулки, подхватываю пальто из ванной и сапоги. Стою посреди гостиной, вспоминая про сумочку с документами. Черт бы с ней, но там ключи от машины, квартиры, документы, а главное, телефон.
Снова стучусь в закрытую дверь, слышу лай Джо. Наконец, хозяин проявляет милость и выходит, выпуская собаку.
— Чего тебе? — спрашивает грубо, направляясь к входной двери.
— Сумочку мою отдай, — говорю в широкую спину, пока Джо выставляют на улицу.
— Я уже все сказал, — поворачивается ко мне Макс, рассматривая сердитым взглядом, — Пару дней придется подождать.
— Да ты вообще, ненормальный? Я не собираюсь здесь сидеть и ждать, пока ты там что-то ищешь. Отдай мне ключи и телефон.
— Нет, — спокойно отвечает Макс.
— Да и хрен с тобой, — ворчу, натягивая на себя сапоги, пальто, — Дойду до первого полицейского и заявлю на тебя, зато что отобрал документы.
— Ты этого не сделаешь, — слышу в ответ и фыркаю, вылетаю на заснеженное крыльцо.
Вдыхаю ледяной воздух и тут же задыхаюсь от мороза. На улице все еще метель, которая и не собиралась сдаваться, даже в честь новогоднего праздника. Повсюду высокие сугробы, лишь узкая тропинка, что ведет к воротам и калитке. Направляюсь туда, проваливаясь каблуками в хрустящий снег. Очень холодно, щеки колет от мороза, а руки засовываю в карманы пальто, зябко передергивая плечами.
Калитка заперта на замок, и я злобно пинаю обледеневший металл.
— Вот, скотина какая, — выкрикиваю в сторону дома, из трубы которого идет белый дым.
Рядом со мной садится белоснежный и довольный Джо, который словно нырял в снег.
— И ты здесь, — обреченно смотрю на собаку, — Тебе то я, что сделала?
Горячие слезы бегут по щекам, и я вытираю их рукавом пальто. Остается только кричать, что делаю добрых пять минут, пока не начинаю хрипеть. Мое «помогите» никому тут не слышно. Мало того, что метель, так еще и дом стоит, скорее всего, вдали от других. Из-за высокого забора ничего не видно, я как в ловушке и выбраться не могу.
Окончательно продрогнув, принимаю решение вернуться. Что мне еще остается? Хозяин дома спокойно чем-то занимается на кухне. Ставит на огонь кастрюлю с картошкой, режет на доске колбасу.
— Нагулялась? — спрашивает меня, даже не обернувшись, — Помогай.
Снимаю с себя пальто и сапоги, вешаю на вешалку. Джо остался на улице и мне как-то спокойнее без этой псины. Нет, я люблю собак, но намного меньше. Маленьких и пушистых, но не такую лошадь.
— Сам готовь свои салаты, — отвечаю хозяину дома, присаживаюсь за деревянный стол и передо мной ставят миску с вареными яйцами.
— Чисть, — отданный приказ заставляет меня внутренне возмутиться, а руки уже тянуться, начиная чистку яиц от скорлупы.
— Ты понимаешь, что удерживаешь меня незаконно? — пытаюсь начать разговор с этим одичавшим, — Это вообще-то уголовная ответственность.
Мужчину нисколько не волнуют мои слова. Макс молча достает из холодильника банку с солеными огурцами и зеленым горошком. Затем лезет в морозилку, вынимает оттуда кусок замороженного мяса. Сует его в микроволновую печь на разморозку. А он оказывается, умеет готовить. Слежу за его быстрыми движениями, то, как нарезает заготовки для салата.
— Ты так и будешь молчать? Реально веришь в то, что я тут останусь, чтобы встретить с тобой Новый год? — замечаю, что яйца кончились, очистила все, пока следила за Максом.
— Что еще нужно в салат? — синие глаза впиваются в меня, обдав жаром. Передергиваю плечами под этим взглядом, словно мне стало холодно.
— Не знаю, — ворчу в ответ. Раз Макс не хочет со мной говорить, отвечать на вопросы, то и я не буду.
Мужчина снова поворачивается к столу и начинает чистить лук. Какое-то время наблюдаю за ним, подперев рукой щеку. Макс все делает четко, движения спокойные, без лишней суетливости. Руки крепко держат нож, кроша лук на ровные кусочки.
— Давай, ты просто отпустишь меня. Я никому и ничего не скажу, обещаю, — чувствую в моем голосе умоляющие нотки, но я действительно готова Макса умолять, — От меня муж вчера к другой ушел, — признаюсь мужчине, — Мне очень нужно домой, я должна с ним поговорить!
— Не удивлен, — бросает Макс, чем вызывает во мне просто бурю негодования.
— Что ушел?! Да я хорошая жена, не надо думать, что из-за этого. У тебя скорее всего и жены нет, с таким-то характером и с ... Джо! — вываливаю все это на Макса, поджимая от страха губы. Только сейчас понимаю, что не стоило его провоцировать.
Нож медленно опускается на разделочную доску, а Макс поворачивается ко мне. В его лице такая ярость, что я пугаюсь до чертиков. Прижимаю дрожащую руку ко рту, выдавливая испуганное «Ой».
— Ты ничего обо мне не знаешь, — шипит Макс, делая шаг к столу, — Доделай салат. Хоть это ты можешь сделать или только мужика своего бесить, что к другой сбежал?
— Один плюс один, — шепчу, встречая гневный взгляд, — Прости, если невольно задела твои чувства.
— Не задела, — отвечает Макс и идет к выходу из дома.
Исчезает за дверью, впустив ледяной воздух. Ну вот и поговорили.
Макс возвращается через пять минут вместе с собакой. Оба в снегу, тащат за собой довольно большую елку. Я, чувствуя свою вину, видимо у мужчины пунктик насчет жены, уже свалила нарезанные продукты в миску. Теперь стояла и смотрела, как Макс вытирает тряпкой шкуру собаки. Они удивительно гармонично смотрятся вместе. Мне кажется, что у хозяина и собаки даже характер одинаковый. Оба посматривают на меня, кидая короткие недовольные взгляды.
Затем Макс занимается елкой, а я сижу, наблюдая, как Джо грызет большую специальную кость для собак. Надо сказать, что мужчина внешне довольно приятный, красивый, если бы не его сварливый характер и непонятная профессия. Кем бы Макс не был, это что-то серьезное или бандит, иначе чего ему бояться? Может он вообще, скрывается от кого-то? Тогда меня точно не выпустят отсюда.
— Если проверка подтвердит твою личность, через два дня я тебя отпущу, — словно читая мои мысли, говорит Макс.
— Ой, спасибо, — тяну издевательски, — Только меня забыли спросить, хочу ли я встретить с тобой Новый год.
— Хочешь или нет, но это первый мой праздник с кем-то за последние пять лет, — выдает Макс, хмуро рассматривая меня.
— Сейчас расплачусь, — кривлюсь в ответ.
Макс пожимает плечами и отходит от елки. Надо сказать, что дерево красивое, пушистое, только верх изогнут в сторону.
— Игрушки есть? — вдруг спрашиваю Макса. Почему-то захотелось нарядить настоящую ель.
У нас с Игорем была искусственная, высокая, красивая, но эта даже пахнет по-настоящему, по-новогоднему. Становится обидно, что Игорь так со мной поступил. Сейчас, наверное, у него настоящий праздник, с любимой женщиной, а я сижу здесь, с незнакомым мужиком, которому только мешаю. Захотелось, чтобы и у меня был праздник, почему бы и нет.
— Были где-то, — кивает Макс и уходит вглубь дома. Минут через пять возвращается, несет в руках большую картонную коробку, — Пойдем, — предлагает мне, и я встаю с дивана, иду за ним.
Мы проходим длинный коридор и Макс начинает спускаться по уходящей вниз деревянной лестнице.
— Я не пойду, — отступаю на шаг. Он что, решил меня запереть в подполе?
— Спускайся, — кричит снизу Макс, а я стою не шелохнувшись, — Ты идешь или нет? — наконец, появляется его голова.
— Обещаешь, что не запрешь меня там? — спрашиваю испугано, на что тот хмыкает:
— Хотел бы, но нет, — отвечает Макс, — Давай, трусиха. Хочу, чтобы ты вино на стол выбрала.
Вот как, медленно начинаю спускаться, называя себя доверчивой дурой. Хотя, если бы Макс захотел, давно бы меня сюда уволок, а Джо бы ему помог в этом, нисколько не сомневаюсь.
Внизу прохладно и я с удивлением рассматриваю небольшое помещение, примерно два на два. Снизу до верха вдоль стен сделаны стеллажи под вино. И я теряюсь в этом обилии, да тут целый магазин спиртного.
— Что ты пьешь? — спрашивает меня Макс.
— Белое, сухое, — отвечаю, рассматривая пыльные бутылки, — А ты?
— Я не пью, но сегодня можно, — Макс тянется к одной полке и достает пузатую бутылку. Стирает с нее пыль. Коньяк, явно импортный и старый, — А вино здесь, — показывает на противоположный стеллаж.
Рассматриваю бутылки, проникаясь каким-то благоговением.
— Советую это, любимое вино моей... — Макс вдруг замолкает и молча достает бутылку, — Это французское вино, 1980 года.
Смотрю в его глаза, у Макса невероятно красивый завораживающий голос. Низкий, глубокий, чуть хриплый. Мне всегда нравился такой, у меня даже мурашки по рукам. Он так близко, почти вплотную ко мне и я чувствую это притяжение, горячее, волнующее. Буквально минуту смотрим друг на друга, Макс с бутылками в руках и я, стою, практически не дышу.
— Еще шампанское нужно, — говорю почему-то хрипло, почти шепотом.
— Да, шампанское, — Макс все еще смотрит, притягивает меня к себе взглядом, гипнотизирует, — Вот это, — говорит вдруг громко и отступает, достает бутылку.
— Хороший запас, — выдавливаю из себя, стряхиваю наваждение.
Дурочка, что это было? Меня муж дома... Не ждет. Привычка, что была со мной годами, заставляя все время помнить о том, что у меня есть муж стала ненужной. Нет, конечно, я не изменяла Игорю, даже мысли такой не было, а сейчас все изменилось. Меня никто больше не ждет. У меня нет мужчины, к которому я должна вернуться и сохранять верность. Я теперь одинокая женщина, которая без пяти минут разведена.
А Макс? Свободен? Но спрашивать об этом почему-то не хочется, ну вот никак. Не хочу знать о нем ничего. Пусть все остается, как сейчас.
Поднимаемся наверх и Макс кладет бутылки в холодильник.
— Я займусь мясом, нарядишь елку? Не люблю это дело, — предлагает он и я киваю, наблюдая, как он ловко режет мясо.
Поднимаю с пола коробку и ставлю на диван. В ней новогодние игрушки и гирлянда, а еще мишура. Джо стоит рядом со мной, сует свой любопытный нос, нюхая. Тихо посмеиваясь, вешаю на шею собаки разноцветную мишуру, завязав бантом под морщинистой мордой. В таком виде Джо мне больше нравится, нарядная собака получилась. Макс подходит и берет гирлянду, распределяя ее вверху елки и спуская на мохнатые ветви.
— Даже забыл, когда наряжал елку, — произносит он, задумчиво глядя на моргающие огоньки.
Эта игра цвета и лампочек создает определенную ауру в доме, кажется, что мы пара, которая занимается обычными делами. Просто готовимся к празднику, ничего более. Со стороны это так и выглядит, и я ненадолго забываю обо всем, с удовольствием развешиваю игрушки. Здесь много старых, совсем не похожих на современные. Из настоящего стекла, с чуть поржавевшим креплением. И от этого становится тепло на душе. Невольно вспоминаю новогодние игрушки из своего детства, тут даже есть несколько похожих. Например, вот эта золотая рыбка с хвостом или серебристый домик с седой крышей из снега.
Макс гремит на кухне, маринует мясо, распространяя по дому вкусные запахи. Я иногда посматриваю на него, думая о том, кто этот мужчина, который первый раз за пять лет отмечает Новый год не один. Почему он один и что из всего этого правда?
За окном стремительно темнеет, до Нового года остается пять часов. Макс закрылся в своем кабинете, Джо дрыхнет у камина, а я поднимаюсь в свою комнату, чтобы привести себя в порядок. Почти час просидела у елки, рассматривая огоньки и игрушки. Очень хотелось позвонить Игорю, узнать, как он там. Как встречает Новый год, счастлив или нет. Вспоминает обо мне или полностью поглощен новыми отношениями.
Зачем я себя насилую этими мыслями, для чего. Может мне, нравится жалеть себя, но мысли упрямо возвращаются к моему браку. Опять думаю о том, что было бы, если у нас с Игорем был ребенок. Ушел он к другой женщине или нет? Сейчас, чувствую себя какой-то неполноценной, будто меня обделили как женщину.
Подхожу к зеркалу, разглядывая себя в полный рост. Я невысокая, худенькая. Грудь небольшая, но Игорю нравилось. Тонкая талия, округлые бедра и стройные ноги. Я красивая женщина, мне всегда это говорили, но сейчас моя самооценка просто рухнула к ногам. Одежда хорошая, это платье мое любимое, чуть выше колен, хорошо выделяет талию и грудь. Волосы закручены в узел на затылке, и я распускаю их, позволяя спокойно упасть на спину. В сумочке у меня была косметичка и сейчас я бы воспользовалась тушью, духами. Не то, чтобы я хочу понравиться Максиму, мне просто нужно добавить несколько штрихов, чтобы почувствовать себя прежде всего женщиной.
Снова спускаюсь, барабаню в кабинет Макса. Дверь открывают почти сразу, снова заслоняя от меня обстановку в комнате.
— В моей сумочке косметичка, можешь отдать? — Макс кивает и скрывается за дверью.
Скоро я получаю свою сумку и бегом поднимаюсь в комнату. Вываливаю содержимое на кровать, в ней все, кроме телефона и паспорта, ну и на том спасибо. Быстро наношу минимум макияжа и наконец, расчесываю спутанные волосы. Ну вот, я готова встретить Новый год в незнакомом доме и с чужим мужчиной. Как это неправдоподобно звучит, но в нынешней ситуации лучше так, чем я бы сейчас сидела одна дома и лила слезы жалея себя.
Макс уже внизу, накрывает на стол. Немного зависаю на входе, рассматривая мужчину. На нем голубая рубашка с закатанными рукавами, серые джинсы, явно фирменные. Волосы слегка влажные, причесанные. Макс красивый мужчина, думаю ему не больше сорока. Интересно, как он выглядит без щетины, что уже скоро превратится в полноценную бороду. Макс в хорошей форме ни грамма лишнего жира.
— Хорошо выглядишь, — бросает на меня короткий взгляд Макс, а Джо гавкает подтверждая.
Фыркаю в ответ, присаживаясь за стол. Я в том же платье, что и была, конечно, хорошо выгляжу, как и до этого. Оглядываю стол, отмечая красивые хрустальные салатники, высокие фужеры для вина. Макс достает из духовки мясо, ловко нарезая на куски.
— Порежешь? — кивает на красные томаты, огурцы и желтый перец.
Снова киваю, нарезая и раскладывая овощи на тарелке. На столе кроме салата еще закуски, тарталетки с икрой черной и красной, нарезка рыбы, фрукты. А он неплохо тут питается, с такими запасами в холодильнике. Джо хрустит своим кормом, Макс ставит блюдо на стол и достает из холодильника напитки. Наливает мне вино, себе виски, поднимаем бокалы. Я даже не знаю, что сказать. Ни один тост не идет в голову, да и что я могу сказать в данном случае.
Макс задумчиво смотрит на свой бокал, словно тоже ушел в неспокойные мысли. Затем, поднимает на меня взгляд, салютует бокалом:
— За здоровье, — говорит коротко, делая глоток.
Я киваю, пробуя вино. Оно великолепное, приятное на вкус. Макс галантно ухаживает, кладет мне истекающее соком ароматное мясо, салат. Пробую, хвалю его кулинарные способности, но разговор не идет. Мы больше молчим, сталкиваясь настороженными взглядами. Но вино делает свое дело, я расслабляюсь, отпускаю свое волнение.
— Кем ты работаешь? Я видел твою папку с набросками, — спрашивает Макс и я неожиданно для себя отвечаю. Разговор сам по себе становится оживленным. Мы обсуждаем дизайн, новые модные тенденции. Максу нравится стиль лофт и хай-тек, что неудивительно. Я больше люблю Прованс. Немного спорим на тему совместимости этих стилей.
Мне нравится слушать его, он открывается с неожиданной стороны. Его речь выдает образованного и умного человека, мне интересно. Переходим на обсуждение стран и городов, где были. Оказывается, Макс много путешествует, нам есть о чем поговорить. Незаметно перебираемся на диван, устраивая закуски на низком столике, а бокалы в руках. Любуемся елкой, смотрим на огонь в камине, смеемся над Джо, который спит на спине. Мне легко и уютно с Максом, все как-то по-домашнему, даже романтично, я бы сказала. Любуюсь его руками, когда он жестикулирует рассказывая. Смотрю на губы, заглядываю в глаза. Макс великолепный собеседник и моя неловкость постепенно сменяется спокойствием.
Вино мягко ударяет в голову, я просто наслаждаюсь вечером, отбрасываю все мысли об Игоре.
— Какую музыку любишь? — спрашивает Макс, вставая с дивана, — Пойду, принесу еще вино, — указывает глазами на мой полупустой бокал.
Я и сама не заметила, сколько уже выпила, но мне становится так легко и хорошо, что только смеюсь, отмахиваясь рукой. Вскоре, Макс возвращается с бутылкой в одной руке и умной колонкой в другой.
— Музыка, — ставит колонку на стол, — Алиса, включи нам блюз, — улыбается он, а я тихо смеюсь, вечер превращается в полный романтик, — Шахматы? — играет бровями мужчина.
— Ты серьезно? — продолжаю смеяться, пока Макс достает с полки столика шахматы.
— Конечно, сто лет не играл, — признается он и следующий час мы увлеченно играем.
Первую партию я позорно и быстро продула, а вот вторая явно затянулась. Никто из нас не хочет уступать другому, но Макс сильный игрок и наконец, делает мне шах и мат.
— Так нечестно, — дую губы, на что мужчина смеется. Мне нравится его смех, нравится его взгляд, который словно обволакивает меня теплом, подчиняет.
— Потанцуем? — встает Макс, протягивая мне руку.
Мы медленно двигаемся, слишком тесно прижимаясь друг к другу. Я кладу голову на его плечо, чуть прикрыв глаза. От Макса приятно пахнет, его руки прожигают мою кожу сквозь ткань платья.
Макс бережно опускает меня на кровать и осторожно ложится рядом. Становится неловко, но лишь до той секунды, пока он не касается моей щеки костяшками. Нежно ведет по скуле, опускаясь на шею.
— Ничего не обещаю, одна ночь, — хрипло произносит он, наклоняясь к моим губам.
— Взаимно, — шепотом отвечаю ему и словно даю отмашку.
Нас срывает, падаем в какое-то сумасшествие, словно никогда не было секса. Мое платье слетает с меня в секунду, я дергаю, вырывая с мясом пуговицы на рубашке Макса. Касаюсь его обнаженной груди, чувствую его руки на своем теле. Меня обжигают эти прикосновения, умелые, сильные и в то же время нежные.
Грудь становится слишком чувствительной и когда губы Макса накрывают твердые острые вершинки, не могу сдержать громкий стон. Выгибаюсь, впечатываюсь в его бедра своими, теряя голову от каменной эрекции, которую уже обхватила руками. Веду по бархатной коже пальцами, стирая с головки смазку. Меня затопило неожиданно сильным желанием. Ерзаю под ним, сама раскрываясь, содрогаясь от его поцелуев. Макс спускается на низ живота и скользит языком по уже влажным губкам.
Я хочу больше, цепляюсь пальцами в его волосы и недовольно рычу, когда он дразнит, кружит вокруг главного. Мое желание пульсирует внутри, заставляя закусить губу, извиваясь под губами Макса. Нет никакой стеснительности, все-таки это чужой мужчина, вообще мыслей нет, только одна жадная, голодная. Хочу, до безумия хочу.
Макс наконец, впивается ртом в сосредоточие моей женственности, облизывает, посасывает как леденец. Игорь не любил такие ласки, делал неохотно и не часто. Сейчас, я готова взорваться от языка Макса, который и не думает прерываться ни на секунду. Еще чуть-чуть и меня накроет так, что перестану вообще понимать, что происходит.
От сознания этого чуть не взвизгиваю огорченно, когда Макс прерывается, чтобы раскатать презерватив по каменному стволу.
— Иди сюда, — выдыхает он, раздвигая мои ноги шире и приподнимая за попку.
Он входит медленно, дает мне почувствовать всю его толщину. Растягивает, заставляя захлебнуться своим стоном. А затем резко подается вперед, входит на полную глубину. От одного этого я кончаю, стискивая его мышцами, сжимая до боли. Макс начинает двигаться, не обращая внимания на мои крики, а затем кладет палец на клитор, начиная выписывать на нем восьмерки.
Мои ноги подрагивают в такт его яростным толчкам, зубы впиваются в подушку. Я уже не кричу, просто задыхаюсь под его толчками, выдавая невнятные звуки. Новая жажда стягивает низ живота, отзываясь сладкими спазмами. Мышцы сжимаются, принимая движения Макса. Его губы находят мои и пьют, жалят, ласкают. И я снова взрываюсь, уже вместе с ним. Кричу в его губы, получая ответный стон. Это нереально, словно летишь, паришь над землей, ничего не видя вокруг. Только чувства, запах разгоряченных тел и разливающаяся сладость по телу.
Прихожу в себя медленно, неохотно. Мне нравится там, где я сейчас нахожусь. Это словно другой мир, который состоит из блаженства во всем моем теле. Руки Макса обводят мою грудь, намеренно задевая, заставляя вздрагивать. Я не хочу открывать глаза, хочу чувствовать, отдаваться этим острым ласкам снова и снова.
— Почему вы расстались? — тихо произносит Макс, возвращая меня на землю одним мощным ударом прямо в сердце.
Закрываюсь, скрючиваюсь, прикрывая грудь, которая, как мне кажется должна кровоточить.
— Неуместный вопрос, тебе не кажется? — недовольно ворчу куда-то в его плечо.
Руки Макса тянут меня за волосы не больно, но требовательно.
— Не закрывайся, — рычит он, заставляя посмотреть ему в глаза.
— Какая бы не была причина, не думай об этом, — произносит он, чем ставит меня в тупик, — Ты великолепная женщина, а он — дурак.
Тихо смеюсь, подставляя лицо его поцелуям, которые становятся все жарче, требовательнее. И мы снова соединяемся, слегка покусывая, царапая ногтями, оставляя отметки по всему телу. Метим свое, завоевываем друг друга, чтобы помнить, так как оба уверены, что скоро расстанемся. Мы как попутчики в поезде, открываемся, сочувствуем, понимаем, но потом забудем обо всем. Наша ночь еще только началась, а я уже полностью утонула в этом мужчине. Сомневаюсь, что забуду.
Затем мы делаем набег на кухню, захватывая в спальню Макса бутылку шампанского с фужерами, закуски. Снова любим друг друга медленно, чувственно, а затем требовательно, на грани сумасшествия. Отказываемся от презервативов, так как я предохраняюсь, а Максу мне хочется доверять. От этого проникновения без защиты чувства острее, полные, сладкие до обморока. Макс неутомим, я каждый раз взлетаю к небесам, чтобы потом медленно падать, содрогаясь от оргазма.
Мы много говорим, обо всем, что не касается самого Макса. Эта тема остается закрытой и опасной. Каждый мой вопрос прерывается горячим поцелуем, и я оставляю попытки что-либо узнать. Пусть все останется просто новогодним волшебством, сном, который закончится утром и больше не повторится.
— Мы больше не увидимся, — шепчет Макс, целуя мою спину, ведет горячими губами по позвоночнику, опускаясь к ямочкам на пояснице.
— Я знаю, — хрипло отвечаю ему, выгибаясь от очередной ласки.
Кажется больше нет сил отвечать ему, но тело отзывается, руки обнимают, губы ищут его губы. Кожу на подбородке чуть покалывает от его щетины, но мне все равно, когда эта щетина оказывается между моих ног. Там я не замечаю ничего, отбрасываю всякий стыд и просто отдаюсь его крепким рукам. Снова раскрываюсь, снова закусываю губы, хрипло всхлипываю.
— Люби меня, — выдыхаю ему в губы, — Сегодня, люби.
— Люблю, — отвечает со стоном Макс, насаживая мою влажную плоть на себя, отдавая мне всю свою страсть.
«Твоя работа убивает меня, Ник. Убивает, убивает...» — просыпаюсь в холодном поту, вглядываясь в деревянный потолок.
Опять этот сон, снова укоризненный крик Лары.
Это не самый страшный сон. Страшный тот, что мне сниться каждый раз, когда собираюсь на задание. В этом сне я встречаю своих друзей, которых больше никогда не увижу. Они молча смотрят на меня, словно ожидая, зная, что я еще живой. От этого сна я кричу имена, каждый раз разные: Юра, Иван, Ринат... И просыпаюсь. Одеяло хоть выжимай от холодного пота, руки трясутся, как у запойного алкоголика. И всегда последняя фраза, которую я слышу от погибших друзей «Вернуться домой». Домой... Домой... Где мой дом и кто я? Все смешалось в этой жизни.
Я уже не знаю, где я настоящий. У меня нет дома, нет семьи, нет имени, которое должен помнить или то, что в моих документах. Каждый раз разное, новая придуманная жизнь, легенда. Человек, которого никогда не было. У меня нет старых фотографий, нет ничего, что указывало на меня, как на личность. Нет даже отпечатков пальцев, чтобы не смогли вычислить. На моих пальцах нет отпечатков и уже не будет. Кожа не восстановится. Я забыл свой настоящий облик, но каким-то образом еще жив.
Она уехала, а я отпустил. Вот такой мудак, который сам ломает свою жизнь, лишая себя всего, что могло бы стать главным. Мне не нужна семья, дети, любимая женщина, дом. У меня никогда этого не будет, да и не нужно. Было, все могло бы быть. Не стало ничего. Я сам отказался от такой жизни и не жалею. Теперь не жалею. Это лучше, чем видеть Лару такой, какой она стала по моей вине. Это лучше, чем выть после потери ребенка, стекая по стене на пол, оставляя за собой кровавый след от ран. Это лучше, да.
Встаю с кровати, что еще хранит запах Жени и бреду в душ, чтобы смыть с себя остатки кошмарного сна. Долго стою под горячими струями, подставляя лицо. Теперь не усну, буду слоняться по дому как призрак. Джо уже привык к моим ночным мотаниям. Лежит у двери в ванную, положив морду на передние лапы. Мне кажется или он скучает по Жене? Не могла собака так быстро к ней привыкнуть или могла? Я сам привык за три дня, но знаю, что выкину мысли о ней, иначе не смогу по-другому жить.
Свет не включаю, просто сижу и смотрю на моргающую огоньками елку. Странная у нас вышла встреча. Я совсем забыл про праздник, да и зачем о нем помнить. Если бы не появление Жени, так и провел вечер сидя у своих компьютеров. Несколько мониторов, подключенных к системе слежения. Сейчас, когда задания еще нет, я сижу целыми днями и ночами, вычисляя лишь одного. Того, кто практически уничтожил мою семью. Я знаю где он, но тот часто меняет места. Было время, я мчался туда, бросая все, любая страна, город, но каждый раз опаздывал. Тот человек не задерживался долго на одном месте, постоянно скрывался, исчезал. Его звериное чутье заставляло срываться с места за долю секунды до моего появления. Причем, мы охотимся друг за другом уже семь лет. Семь лет гонки, параллельных непересекающихся прямых. Проходим в километре друг от друга, но мимо.
Измененная внешность, несколько пластических операций, но я всегда узнаю этого человека. Стоит понаблюдать за ним несколько дней, как жесты, мимика, привычки выдают его. Бывает я и ошибаюсь. Слежу и понимаю нет, не тот.
На столе вибрирует телефон, Олегу тоже не спится:
— Ник, с Новым годом, — начинает он, — Отправил тебе файл, прими.
— Где объект? — смотрю, как камеры показывают моего врага. Тот выходит из кафе в пригороде Испании. Оглядывается по сторонам, ныряет в синюю дверь какого-то дома.
— Рим. Ник, там все серьезно, будь осторожен, — предупреждает Олег.
— Как всегда, — отмахиваюсь я, открываю файл, сбрасывая звонок.
С экрана монитора на меня смотрит лицо седовласого мужчины с крупным носом и толстыми губами. Глаза злые, опасные. Открываю информацию, читаю все про этого политика. Через десять минут система находит его в клубе. Что же, вот и закончился праздник, пора работать.
Выхожу из кабинета, предварительно удалив с компьютеров всю информацию. Запираю дверь и собираюсь. Достаю дорожную сумку, пару вещей, документы с итальянской визой. Завтра придут, все здесь приберут. Главное не привязываться к этому дому, чтобы не жалеть о невозможности вернуться сюда.
На улице метель сменилась жгучим морозом, что так нравится Джо. Собака зарывается носом в сугробы, выдувая из пасти пар.
— Поехали, — подхожу к гаражу, нажимаю кнопку, открывающую ворота, — Твоя Нина ждет тебя, — говорю Джо, а собака замирает, смотрит на меня, я бы сказал печально, внимательно.
Иногда, мне кажется, что Джо все понимает. Когда я отвожу собаку знакомой женщине, которая ухаживает за ней в мое отсутствие, Джо, наверное, знает, что меня не будет несколько месяцев, каким-то своим собачьим чутьем. Его я не могу взять с собой, слишком приметный. Стоит появиться хоть раз со мной рядом, потом вычислят именно по собаке и уже неважно, как я изменю свою внешность.
— Надеюсь, в это раз ненадолго, — зачем-то оправдываюсь перед Джо, когда запускаю его в уже прогретую машину.
Сажусь за руль черного внедорожника и выезжаю из гаража, закрывая за собой автоматические ворота. Никогда не оглядываюсь, хотя по приметам нужно. Чтобы вернуться домой, но не хочу надеяться на глупые суеверия. Я сам решаю, возвращаться или нет, да и мой ли это дом. Настоящий дом.
— А что, неплохо провести зиму в Италии, как ты думаешь? — посматриваю на Джо в зеркало заднего вида.
Собака грустит, смотрит в окно, пока мы едем в Москву.
— Да ладно тебе, у Нины хорошо, веселее. Там у тебя подруга, прогулки. Сделаешь себе еще пару детей, — пытаюсь успокоить скорее себя, чем собаку.
Через два часа еду в аэропорт Внуково, билет мне уже прислали. Вылет на ближайший рейс. Джо благополучно оставлен у знакомой, которая всегда с радостью принимает моего пса, располагая в своем питомнике. Тем более у нее самой собака такой же породы. Джо уже сделал себе детей на пару поколений вперед.
Квартира встречает меня затхлым воздухом и развороченным шкафом, комодом. Игорь, торопясь, собирал свои вещи, даже не потрудился убрать за собой. Опускаюсь, не раздеваясь на диван в гостиной. Оглядываю этот бардак и закрываю ладонями лицо.
Вся эйфория от Новогодних приключений испаряется в один миг. Действительность накрывает, заставляя упасть в нее и снова удариться, снова больно. Три года испорченной жизни, никому теперь не нужной. Встреча с Максом, какое-то безумие, полное соединение с чужим человеком, на которое меня толкнуло предательство мужа. Теперь я понимаю, что это было, как ухватиться за спасательный круг. Выбить боль из сердца, отдаваясь первому встречному. Почувствовать, что еще жива. Только для чего?
В то первое новогоднее утро меня разбудил Джо. Снова его шершавый и слюнявый язык прохаживался по моему лицу. Отмахиваюсь от собаки, что стоит передними лапами на кровати и нагло облизывает, будит меня.
— Уйди, слюнявое чудовище, — толкаю его, слышу в ответ недовольный рык.
Ну что за псина такая, своего хозяина, наверное, так не будит, а меня избрал своим объектом внимания. Потягиваюсь, чувствуя приятную истому во всем теле. Некоторый дискомфорт между ног напоминает о том, что было ночью. Несколько раз, да, я сбилась со счета. Макс словно изголодался по женщине, возможно, так и есть на самом деле.
Макс появляется в спальне, когда я выхожу из душа, вытирая полотенцем волосы. В руках у мужчины поднос с фужером шампанского, чашка с кофе и омлет.
— С Новым годом, — улыбается мне, ставит поднос на тумбочку у кровати.
— С Новым годом, — отвечаю, посмеиваясь, — Хороший набор напитков с утра, — указываю на шампанское.
— Так праздник, — объясняется Макс и тянется ко мне, — Иди сюда, ну его к черту, это полотенце.
Смеюсь, пока Макс сдергивает с меня полотенце и усаживает к себе на колени. Его губы находят грудь, собирают капельки воды. Выдыхаю, сажусь на него, оседлав ногами. Выгибаюсь, подставляя грудь и шею, чувствуя его руки между ног. Это не то что приятно, это чертовски возбуждает. Даже когда Макс резко входит в меня, приподнимая за попку руками и насаживает, вбивается, заставляя стонать в его плечо. Мне с ним хорошо, сладко, сумасшедше. Во мне все плавиться под яростными толчками, сжимается, пульсирует. Это лучший секс в моей жизни, который я не хотела бы потерять.
Но на следующий день у ворот появляется моя машина. Мы завтракаем молча, бросая друг на друга короткие, мнимо равнодушные взгляды. Я получаю свой телефон, документы и так же молча иду к машине, забираясь за руль. Макс стоит рядом, как и Джо. Оба смотрят на меня. Если один с каким-то нечитаемым выражением лица, то второй грустными глазами. И мне кажется, что собака больше печалится моему отъезду, чем хозяин.
— А может? — наконец, вырывается из меня, смотрю на Макса умоляюще, — Я могла бы остаться еще на пару дней или... Давай встретимся в городе на днях?
— Не может, — коротко бросает Макс, закрывая мою дверь.
— Ну и черт с тобой! — выкрикиваю, сглатывая подступающие слезы.
Всю дорогу размышляю о встрече с Максом, как бы его там ни звали. Думаю, может нам стоило поговорить, обсудить дальнейшие отношения, их возможность. Понимаю, что это ничего бы не изменило. Мы расстались в любом случае. Никто никому ничего не должен, без обязательств, все верно, все правильно, но обидно. Как же обидно!
Дома первым делом принимаю душ и завариваю себе кофе, звоню родителям. Слава Богу я думала, что мы уедем на турбазу и предупредила маму, что не будет связи, иначе они бы с ума сошли за эти три дня.
— Мам, пап, с Новым годом, — стараюсь придать своему голосу легкость и беззаботность.
— Ну, наконец-то, — выдыхает мама, — А я уже думала звонить вам. Как отметили?
— Нормально, мам, я приеду сегодня часа через два? — мне нужно сказать родителям про развод, про то, что Игорь ушел.
Нужно отметить, что моя мама никогда Игоря особо не любила, словно чувствовала. Нет, открытой войны между ними не было, но и особой симпатии не возникло. Они относились друг к другу нейтрально.
— Он не тот человек, что тебе нужен, — всегда говорила мама.
— А какой мне нужен? Это только твое мнение, — вставала я на защиту мужа.
Интересно, чтобы она сказала про Макса? То, что я переспала с первым встречным, провела с ним всего три дня, практически не вылезая из его постели, было бы шоком для мамы. Тем более, я сомневаюсь, что это имя настоящее.
Макс, тоска снова стянула грудь с новой силой. Пока ехала домой несколько раз хотела повернуть обратно, но не смогла. Все-таки какая-то гордость у меня еще осталась, пусть и вдребезги разбитая на осколки после предательства мужа. Секс с Максом помог немного почувствовать себя женщиной, а сейчас опять накатило. Снова думаю о том, что во мне не так, что я могла изменить. Только мне даже не дали время, просто поставили перед фактом. Один, что уходит, второй, что не нужна. Самооценка ни к черту, от слова совсем.
Пока сушу волосы, собираюсь к родителям, натянув джинсы и теплый бежевый джемпер. На улице ужасный мороз и я достаю из шкафа длинный пуховичок. Никогда больше не надену демисезонное пальто в дорогу, Макс прав, идиотка, причем во всем. Подхватываю подарки, которые купила еще до новогодних праздников. Маме, теплый кардиган приятного мятного цвета, папе, его любимый парфюм, который, как мама сообщила, уже заканчивается. Отдельно в пакете коробка конфет и заеду за тортом. Знаю, мама накроет стол, обязательно испечет пирожки, но сладкое они у меня любят оба.
Выезжаю со двора и неожиданно подвисаю на идущей по тротуару девочке с собакой, очень похожей на Джо. На глазах вскипают слезы, но я сердито смахиваю их с ресниц. Хватит, что было, то прошло. Никому я там не нужна, ни Джо, ни его хозяину. Забыли!
Весна постепенно вступает в свои права, отвоевывает у зимы и протяженность дня, и метели, и серый снег. В большом городе чувствуется особо остро, когда пригревают солнечные лучи, делая сухим асфальт, когда вечер гоняет пыль, что остается от растаявшего снега. Весна, все оживает, поют птички, пробивается первая травка.
Снова еду по той же дороге, чтобы встретиться с заказчицей и уточнить дальнейший план работ. Одну комнату уже сделали, и я моталась туда каждую неделю, следила за работой мастеров. Все понравилось. Теперь нужно обсудить новый заказ. Все как тогда, перед Новым годом, только снег на полях растаял и солнце светило так, что глазам было больно.
Сколько раз я проезжала тот поворот, который запомнила, когда ехала обратно. Я каждый раз притормаживала, вглядывалась в пустынную дорогу, уходящую вдоль озера. И проезжала мимо.
Сегодня, обсудив с клиенткой все и заключив новый договор, не проехала. Повернула. Чертыхнулась, но развернуться не смогла. Долго ищу нужный дом, так как дорогу помню смутно, но наконец, нахожу. Останавливаю машину около высоких железных ворот и рассматриваю дом, который кажется необитаемым.
Мне ничего не видно за глухим высоким забором, но я все равно жду, сама не понимаю чего. Может быть, я хочу, чтобы вышел Макс или хоть кто-то, хочу узнать здесь ли они, хозяева этого дома. А может это вообще не их дом, а так, снятый на время.
Сама не замечаю, как рядом останавливается мужчина на велосипеде и вздрагиваю от стука в окно. Опускаю стекло, рассматривая крепкого мужичка с бородой, явно местный.
— Кого ищем или ждем? — улыбается он, внимательно разглядывая меня прищуренным взглядом.
Выхожу из машины, улыбаюсь незнакомцу:
— Здесь жили зимой мужчина и собака, не знаете дома они или нет?
— Какой мужчина? — делает удивленное лицо незнакомец, — Тут давно никого нет. Дом на отшибе стоит, хоть и хороший, добротный, но не живет никто.
— Но как же... Я была здесь на Новый год, — удивленно оглядываюсь на красную черепичную крышу, которую видно из-за забора.
— Ты что-то путаешь, девонька, — улыбается мужик, собираясь ехать.
— А вы случайно не Петрович? — почти теряю последнюю надежду.
— Петрович, но тут никто не живет, — кивает он и скрывается, шустро вертя педалями.
— Вот же, секретность какая, — возмущаюсь, решительно направляясь к воротам. И нажимаю на звонок.
Наивная, понимаю через пять минут безуспешных попыток. Никто не вышел из дома, даже лая Джо не слышно. Разворачиваюсь и медленно бреду к машине. Не могла я ошибаться, тот это дом, только нет никого или открывать не хотят.
Бросаю последний взгляд на дом и уезжаю, обещая себе забыть все, что здесь было. Как забыл обо мне таинственный хозяин и его верная псина.
Дома открываю окна, впуская вечерний, неожиданно теплый для марта воздух. Тот раздувает белый тюль, играет им, словно парусами. Долго сижу над рисунками и чертежами, пока за окном совсем не темнеет. Встаю, потягиваясь, бреду на кухню. В холодильнике не хватает только повесившейся мыши. Когда со мной жил Игорь, я хотя бы готовила, теперь это отошло на второй план. Понимаю, что не с чем даже сделать бутерброд, ни хлеба, ни масла. Как-то я упустила этот момент. Смотрю на часы, время всего шесть вечера, придется сходить за продуктами. Знаю, что просижу до поздней ночи, а в желудке тоскливо ноет.
Натягиваю кроссовки, короткую теплую куртку, наматываю шарф. На улице хорошо, ветра нет и даже приятно прогуляться. Магазин недалеко, и я тихо бреду, думая о своем, когда рядом со мной раздается громкий рык, отчего я подпрыгиваю на месте.
— Тихо, Джо, — этот голос я не спутаю ни с чем. От него у меня мурашки по телу, а ноги становятся словно кисель.
Замираю, поднимая взгляд и недоуменно смотрю на незнакомого мне мужчину. Перевожу взгляд на собаку, которая рычит, виляя хвостом, изображая радость. Снова вглядываюсь в лицо незнакомца, падая в темные глаза. Их я знаю, точно знаю! Но вот все остальное...
Мужчина высокий, широкоплечий, нереально загорелый и рыжий, да. Мягкие кудри лежат на воротнике кожаной куртки. Твердый подбородок, чисто выбритый, красивые, четко очерченные губы. Задерживаю взгляд на этих губах, выдыхая теплое облачко изо рта:
— Ты...
Мужчина стоит, держит руки в карманах куртки, смотрит молча, разглядывает.
— Вы не знаете, где тут зоомагазин? Я здесь недавно, еще не освоился, а вот моей собаке срочно нужен поводок, — усмехается одними губами незнакомец. Джо, если это он, гавкает, подтверждая слова своего хозяина.
— Аа... — неопределенно веду рукой в сторону большого Торгового центра. Сама не понимаю, точнее не могу вспомнить, есть ли там то, что нужно.
— Не покажете дорогу, я на машине, — кивком указывает на длинную серебристую Ауди, припаркованную в двух шагах.
— Да тут недалеко, — недоуменно произношу я, но меня уже подхватывают под локоть сильной рукой и почти тащат в сторону автомобиля. В полном шоке забираюсь в салон, где пахнет знакомым парфюмом. Неужели я не ошиблась? Да быть такого не может! Лишь только когда автомобиль срывается с места и летит в сторону МКАДа, меня начинает пробирать страх. Вдруг это не тот человек, просто глаза похожи и голос, и Джо..., да я сейчас с ума сойду!
— Куда мы едем? — начинаю оглядываться по сторонам, чувствуя, как нарастает паника, — Отпустите меня, — дергаю дверь машины.
— Нет, — голос незнакомца твердый, спокойный, — Мы скоро приедем.
— Я не хочу с вами ехать! — меня и правда накрывает страхом так, что срывается голос.
— Мое имя Ник, если тебе интересно, и я хочу знать, что ты забыла у ворот моего дома, — произносит незнакомец, даже не поворачиваясь ко мне, а у меня от удивления перехватывает дыхание. Да быть такого не может!
Джо тянется ко мне своей мордой, облизывает, слюнявит, а я даже оттолкнуть его не могу, рассматривая спокойный мужской профиль и руки на руле. Макс?!
— Кто ты? — Женя смотрит на меня с каким-то страхом и удивлением.
С одной стороны, я ее могу понять. Сейчас я мало похож на себя того, зимнего. Из нас двоих узнать можно, пожалуй, только Джо. Тот не меняется, перекрасить его в болонку не получится и кудри завить, как у пуделя.
— Сейчас приедем и все узнаешь, — не отрываясь от дороги, говорю ей.
Женя откидывается на спинку сидения, сцепив руки перед собой. Поза защиты, значит, не доверяет. Узнала, но сомневается. Какое-то время молчим, но я вижу, что надолго ее не хватит.
— Нет, так не пойдет, — взрывается Женя, — Ты меня везешь неизвестно куда, кто ты такой не говоришь. Из вас двоих я точно знаю, что это, — тычет пальцем в морду собаки, — Джо!
— И как ты это узнала? Похож? — обескураживаю ее этим вопросом.
Женя недоуменно снова вглядывается в собаку, а тот лижет ее лицо своим огромным языком.
— Это точно Джо, — вытирается рукавом куртки, — Только он меня уже облизал столько, сколько ни одна собака в моей жизни.
Это звучит как-то так волнующе, что она испуганно смотрит на меня. Перед глазами невольно возникают сцены нашей близости, и я ругаюсь про себя, чувствуя возбуждение. Сколько месяцев не было женщины? Три или меньше? После той Новогодней ночи я как-то не думал об этом. Да и некогда было, все мысли заняты работой.
Задание в этот раз выдалось трудное, слишком много информации нужно было собрать и слишком мало было исходных. Пришлось днями и ночами следить за довольно прытким для своего возраста итальянцем, пока не собрал все доказательства. Только тогда, передал все в главный центр и получил отмашку. Да, это тот человек, что был нужен. Действия итальянца подтвердили, что он один из тех, кто замешан в поставках оружия и наркотиков в нашу страну. Был замешан. Еще пару дней назад. Сейчас этот человек уже ничего не сделает, да и в будущем тоже. Жаль, что не удалось распутать сразу всю цепочку, но я уже вышел практически на самое ядро, когда меня отозвали. Дали приказ устранить одного из цепи и возвращаться.
Правда, отпускать меня, друзья итальянца, явно не хотели. Пришлось уходить окольными путями через другие страны. Но главное задание выполнено, а остальное все потом. Знаю, что у меня есть максимум неделя, чтобы подлатать продырявленный бок и побыть в относительной безопасности. Побыть с кем-то близким и я выбрал Женю. Хотя, делать этого нельзя было ни в коем случае, но так хотелось.
Я не имею права идти на поводу своих желаний. Даже Джо не имел права заводить, но иногда накатывала такая тоска, что я совсем один, что хоть волком вой. Так хотелось несколько дней провести как обычный человек. Создать видимость семьи, поверить в то, что тебя кто-то ждал. Иногда, долго ждал, переживал за тебя. Что-то я стал сентиментальным, это плохо. Очень плохо.
— Жень, давай все вопросы потом, — устало отвечаю ей, сворачивая на дорогу к своему дому. Тому самому, около которого она сегодня что-то вынюхивала. Хорошо, что Петрович мне сообщил об этом.
Этот мужичок не простой, когда-то тоже отдавал свой дол в спецназе. Он, конечно, догадывался кто я, но прямо не говорил. Только смотрел при встрече хитро прищурившись, да глазами внимательно подмечал изменения в моей внешности. Всего один раз спросил:
— Скрываешься?
— Нет, работа такая, — улыбаясь одними глазами, предупредил я.
— Понял, — кивнул Петрович и больше мы к этому разговору не возвращались, но с тех пор я знаю, он приглядывал за домом. Подмечал, когда в поселке появлялись чужие и отирались рядом с моим участком. Докладывал мне, даже если я его об этом не просил. Не бывает бывших спецов, есть только в запасе. Если доживают до этого.
Подъехал к дому и заглушил машину, выключая фары. Какое-то время, сидим в темноте, пока я вглядываюсь в окружающую нас тишину. Затем оборачиваюсь, открывая дверь Джо, который проворно выскакивает из машины, несмотря на свой вес. Собака бегает вокруг принюхиваясь. Ведет себя спокойно, значит рядом никого.
— Выходи, — тянусь к ремню Жени, чтобы помочь ей отстегнуться.
— Нет, — накрывает она ладошкой мою руку, — Скажи, кто ты, иначе, я никуда не пойду, — почему-то шепчет, испуганно вглядываясь в меня.
— Я, Макс, — веду по ее губам большим пальцем, сминая, трогая эту нежную мягкость, — Помнишь меня? — наклоняюсь и встречаюсь с ее губами, врываясь языком внутрь.
Целую так, что искрит внутри. Торкает сразу, опаляя огнем и болью низ живота, завязывая узлом. Возбуждение возникает моментально, да такое, что темнеет в глазах.
— Макс, я его знаю, а Ника — нет, — наконец, отрывается от моих губ Женя, — Теперь помню, — несмело улыбается, все еще разглядывая меня. Проводит пальчиками по моим щекам, касаясь бритого подбородка, — Без бороды.
— Да, — соглашаюсь с ней, снова целую, но уже легко, едва касаясь губ, — Пойдем? Нам нужно поговорить.
— Хорошо, — соглашается Женя и первой выходит из машины.
Вдыхает ночной прохладный воздух полной грудью, будто до этого ей не хватало дыхания.
Я быстро открываю ворота и въезжаю в гараж, заглушив машину и выключив свет.
— Женя, — снова зову ее, и она торопливо идет ко мне, — Пойдем в дом, вот ключи, открывай. Я кое-что возьму из машины.
Женя уходит, Джо бежит за ней, а я достаю из багажника пакеты с продуктами, иду в дом. У порога опускаю сумки на пол и подхватываю за талию Женю, разворачивая к себе. Она еще не успела включить верхний свет, нас освещает только лампочка на крыльце.
Прижимаю девушку к себе, ныряя в ее волосы. Впитываю до боли знакомый запах, едва сдерживая стон. Вот он, запах моего дома. Я готов его вдыхать снова и снова, как обдолбанный наркоман, который загибается от ломки. Этот запах одновременно сладкий и такой свежий, что я могу дышать им целую вечность. И я снова как тогда, веду губами по ее щеке, опускаясь на шею:
— Ничего не обещаю, одна ночь, — произношу хрипло, покрывая поцелуями бархатную кожу.
— Взаимно, — обхватывает Женя своими руками за шею, прижимаясь ко мне всем телом, — Одна ночь, — выдыхает она с легким стоном.
Макс, Ник, все это становится таким ненужным, когда я просто ныряю в его объятия, как в омут. Я узнаю эти глаза, эти губы, пусть даже без бороды. Макс, буду называть его так, выглядит моложе, интереснее. Мне нравится пробовать его гладковыбритый подбородок на вкус. Нравится вести губами по щекам и нравится, когда он нетерпеливо отыскивает мои губы. Его поцелуй, я не спутаю ни с кем. Будь хоть в полной темноте, где все тело живет только ощущениями, желанием.
Сейчас я его вижу. Тону в глазах, когда его пальцы нетерпеливо сдергивают с меня джемпер и касаются груди под тонким кружевом. Каждое движение отдается сладкой болью, стягивая низ живота, заставляя желать, хотеть, мучиться от того, что все это, так долго. Мне не нужна прелюдия, я готова впустить его в себя уже сейчас. Я изнываю, ерзая бедрами и прижимаясь к такому желанному телу. Почти три месяца заставляла себя не думать о сексе, тем более отбрасывала все мысли о Максе. Но сейчас, все вернулось. Да так, что ноги не держат, а тело предает.
Мне голодно, жарко, сумасшедше. Я хочу почувствовать его тело, руки, губы. Сама впиваюсь в его плечи руками, заставляя, почти вдавливая себя в Макса. Я свихнулась на этой близости, которая снова как в первый раз. Так же остро, жадно, до безумия.
— Я скучала, — вырывается из меня, когда его губы втягивают твердую вершинку груди. Посасывают через кружево, а руки играют огненную симфонию по низу моего живота. Не дают мне разобраться в себе, почувствовать там, где уже все пульсирует и сжимается от ожидания. Дразнят, скользят вокруг, возбуждая еще больше.
— Я тоже, скучал, — хрипло произносит Макс, на секунду отрываясь от груди и сдергивая с меня лифчик. Освобождает, выпускает на волю и тут же берет в плен, терзая языком, зажимая губами.
— О, Господи, — шепчу, подчиняюсь своему безумию. Забываю кто я, кто он.
Сама не помню, как мы уже падаем на кровать в его спальне, практически обнаженные, спаянные в одном движении бедрами. Мы танцуем этот танец, сталкиваясь кожей, сдерживая стон, который проходит свистом сквозь зубы. Макс, наконец, накрывает рукой местечко между ног, пробуя на влажность и погружается пальцами в горячую глубину. Втягивает воздух, сжимая зубы, когда чувствует, как там уже влажно.
— Это невыносимо, ты знаешь? — сообщает мне, снова впиваясь в губы.
— Невыносимо, — соглашаюсь с ним и Макс резким движением переворачивает меня на спину, приподнимая за бедра.
— Тогда терпи, — вырывается из него, и он входит, резко, влажно, мощно.
Кусаю губы, чтобы сдержаться, но не могу. Кричу, зажимая зубами подушку. Зашиваясь на этих эмоциях. Это потом, недели спустя, я буду анализировать каждый жест, слово, взгляд, а сейчас просто не могу. Я подчиняюсь этим движениям, которые сносят напрочь из моей головы все мысли. Не задумываюсь о том, кто этот человек, который ничего не обещает мне в этой жизни, но так много значит. Мое тело выбрало его, заставляет подчиняться снова и снова. Я падаю в ловушку, которую мне расставил Макс, чтобы задрожать от удовольствия, чтобы войти в его жизнь. Хотя бы на пару процентов.
Когда все заканчивается, прокрутившись по кругу несколько раз и мы лежим на влажных простынях, прихожу в себя. Лениво касаюсь твердого подбородка, погружаю тонкие пальцы в рыжие кудри:
— Это не ты, — решаюсь произнести скорее факт, чем вопрос, — Ты на самом деле такой? — продолжаю перебирать жесткие упругие пряди.
— Нет, — хрипло отвечает Макс, носом вдыхая воздух у моих волос. Его губы скользят по слегка влажной после секса шее, собирая запах и вкус.
— Какой ты, — спрашиваю, не надеясь на ответ, — Как выглядишь на самом деле?
Молчание не воздвигает между нами стену, но и не дает ответа на вопрос. Это просто плавный уход от правды. Вроде не сказал, а вроде и не опровергнул.
— Я другой, — шепчет Макс, целуя меня в губы, спускаясь по ложбинке между грудей и наконец, накрывая то самое место, от которого меня выгибает над кроватью. Теперь, уже я не могу спрашивать или отвечать. Теперь, я потерялась в пространстве, чувствуя его неумолимо танцующий язык у себя между ног, — И этого достаточно.
Макс выдыхает, но я уже не слышу, прогибаясь перед ним, широко раскрываясь и подчиняюсь полностью. Да и какая разница кто он, кто я, если двоим, невыносимо хорошо вместе. Если кожей срослись и губами слились так, что больно будет, когда порвется. Лопнет беззащитной прозрачной пленкой с тонкой нитью красных капилляров.
— Между нами нет ничего, только близость, — Макс вжимается своим телом в мое, двигая бедрами. Накатывая на меня волнами, заставляя раскрываться навстречу.
— Ничего, — соглашаюсь я, снова чувствуя, как он растет внутри, становится большим и твердым, как камень, — Только близость.
Мой голос срывается, пропадает. Обрывается на полуслове. Я чувствую этого мужчину каждой клеткой своего тела и принимаю его власть над собой. Не пойму, что происходит, когда из меня вырываются эти слова, за которые, я мысленно буду сжигать себя на костре, потом. Я бы тысячу раз вернула тот момент, отдавая годы жизни, если бы было возможно. Чтобы не было так больно, чтобы не шарахнуло оголенным проводом по всем нервам, чтобы не знать ничего:
— Возьми меня замуж, — вырывается из меня, а Макс замирает.
Доля секунды между пропастью и небом:
— Я женат, — выдыхает он, отстраняясь от меня.
Вот и вся любовь.
— Сволочь, сволочь... — тихий шепот срывается с губ, тает в тишине.
Шепчу, уткнувшись губами в свои колени, сцепив руки в замок, чтобы не дрожали. Я сижу на кровати, упираясь в спинку и не знаю, как взять себя в руки.
— Ты знал, что я не прощу измену, а сам... — я не хочу бросать в Макса эти обвинения, не имею права, но кидаю. Толкаю слова со своих губ, которые улетают, крошатся острыми осколками вокруг нас.
— Да, — соглашается Макс, водит пальцами по моему обнаженному плечу, нежно касаясь волос.
— Ты ей изменяешь, — срывается то, что я бы хотела не произносить, но вспоминаю свою боль после предательства мужа и ничего не могу с собой сделать.
— Там не кому изменять, — Макс отстраняется, растягивается на спине и рассматривает потолок, а я наблюдаю за ним, замечаю морщины вокруг глаз, понимаю, что он дико устал.
— Где ты был и почему такой? — неопределенно веду рукой, указывая на всего Макса.
Тот долго молчит, затем поворачивается, подпирая рукой голову. Его тело обнажено, как и мое. Я невольно окидываю взглядом смуглую кожу, сильные руки. На бедре свежий шрам, еще покрытый заживающей корочкой.
— Что это? — пальцами аккуратно веду по коже вокруг раны.
Макс мягко отводит мое запястье, целует, приближая к губам. Касается руки нежно, чувственно.
— Нам нужно поговорить, — хриплый голос заставляет меня напряженно посмотреть ему в глаза. Я не знаю, что он хочет сказать, после моей реакции на его слова, что женат. Возможно, поставит точку и встреч больше не будет. Сама виновата, слишком бурно среагировала. Он предупреждал меня, что, между нами, только секс, никаких обязательств, а значит, упреков тоже не должно быть. А я дура, да.
— Жень, ты прости меня, что так с тобой поступаю, — тихо говорит Макс, а я уже удивленно смотрю на него, — Я первосортный эгоист, раз хочу, чтобы ты принимала безмолвно все, что хочу. Но так не бывает, согласен.
— Мне не нужно знать все, я вижу, что ты что-то скрываешь, но и ты меня пойми. Приезжаешь внезапно, не предупредив. Узнать тебя можно только по Джо, ну и глазам, — соглашаюсь с Максом, — А еще эта рана.
— Моя работа... — начинает Макс, но тут же замолкает, правда ненадолго, — Я не могу и не буду рассказывать тебе кто я и чем занимаюсь, но поверь мне, так нужно. Это прежде всего безопасно для тебя. Чем меньше я похож на себя прежнего, тем лучше для твоего спокойствия.
— Ты серьезно? — тихо смеюсь, расслабляясь и укладываясь с ним рядом, вытягиваясь вдоль тела. Я хочу его касаться, провести рукой по груди, ощутить тепло, но понимаю, что не сейчас. Мне нужно, несколько минут его откровенности, — Я тебе ничего не скажу, прими меня, таким как есть, привыкни к новому образу, жене. Ты много хочешь, Макс, Ник или как тебя там зовут.
— Да, понимаю, что звучит не очень, — хмыкает Макс и обхватывает меня за талию, притягивает к себе, зарываясь лицом в волосы, — Ты так вкусно пахнешь, — шепчет на ухо.
— Ты бандит, что-то криминальное? — обнимаю его, веду коготками по спине, — Рана серьезная?
— Нет, на все твои вопросы, — Макс отвлекает меня своими поцелуями, но я еще не все выяснила, — Рана заживет.
— Это... Пулевое ранение? — сглатываю, невольно замирая в его руках.
— Да, — отвечает он, а я начинаю мелко дрожать. Мне невыносимо думать, что ему грозит опасность, — Моя работа связана с некоторым... Риском, — дополняет он.
— Все настолько серьезно?
— Не бери в голову, — качает он головой, — А по поводу моей жены... Мы не живем вместе уже пять лет. Такой ответ тебя устроит? — он смотрит, ожидая ответа, и я молчаливо киваю.
— Ты с ней видишься, у вас есть дети? — невольно вырывается из меня и прикусываю губу, ругая себя за любопытство.
— Нет, детей у нас нет и не будет, — Макс чуть отстраняется, а я тянусь за ним.
Он садится на кровати ко мне спиной, начинает одеваться. Обвиваю его руками, касаясь голой грудью спины. Макс замирает, затем выдыхает, словно расслабляясь.
— Я ее навещаю иногда, — неохотно произносит он, — Моя жена неизлечимо больна, и я просто не могу бросить ее на попечение сиделок, оставить насовсем.
— Ты ее любишь? — шепчу, касаясь его шеи губами. Вдыхаю запах, который для меня самый лучший афродизиак, запах любимого мужчины, — Знаешь, сколько мужчин рассказывают своим любовницам о смертельной болезни жены? Это, давно известные сказки о которых уже складывают анекдоты.
Ох, дура! Тут же ругаю себя. Мне становится стыдно за этот вопрос, в котором я обвинила Макса во лжи. Мне самой неприятно, и я это понимаю.
— Прости, — тут же снова касаюсь губами его щеки, — Мне нужно привыкнуть, прости.
— Ты вправе задать такой вопрос, но мне неприятно говорить на эту тему. Скажу только одно, в болезни моей жены виноват только я, поэтому она всегда будет под моей защитой. И, Женя, если тебе не нравятся такие отношения, ты скажи. Я пойму и больше в твоей жизни не появляюсь, — Макс поворачивается ко мне и берет лицо в свои горячие ладони. Смазывает по щеке слезу, которая неожиданно выкатилась из моих глаз, — Я могу тебе дать только то, что сейчас и ничего не обещаю. Могу исчезнуть на несколько месяцев, ни писать, ни звонить. Если ты готова меня ждать, я постараюсь вернуться.
Я молчу, сглатывая горький ком в горле, пока Макс целует мои глаза, собирая слезы.
— Согласна, — шепотом отвечаю ему, поднимая газа и встречаясь с непривычными глазами уже серого цвета, — Единственное, что прошу, скажи мне свое настоящее имя. Я не хочу лжи хотя бы в том, как называю тебя, как о тебе думаю.
Макс некоторое время молчит, вглядывается тревожно в мои глаза, что-то ищет там, затем выдыхает сквозь зубы воздух:
— Мое имя Никита, Ник и я тебе ни в чем не лгал. Не договаривал, да, но не лгал, никогда.
На ужин мы особо не напрягались, быстро поджарили стейки, выбрали бутылку вина и устроились в гостиной у камина. Я хотела немного поговорить с Никитой, теперь буду называть его так и после того, как был съеден последний кусочек, Ник снова наполнил бокалы. Джо спал на шкуре на полу, Ник выключил верхний свет, оставляя у дивана торшер. Обстановка очень уютная и мне казалось, что мы как обычная пара, просто наслаждаемся вечером, после рабочего дня. Никита обнял меня за плечи и лениво щурясь, как мартовский кот, наблюдал за огнем в камине.
— Расскажи мне о себе, — его вопрос застал меня врасплох, и я какое-то время размышляла с чего начать, — Ты ведь работаешь дома? Значит, я могу украсть тебя на пару недель?
— Можешь, — улыбнулась в ответ, втайне радуясь такому предложению. Мне нравился этот дом, нравился новый Ник и кажется, начинал вызывать симпатию Джо, — Ты долго здесь пробудешь, ну в смысле в этом доме?
— Я могу сорваться в любой момент, но неделя у меня точно есть. Если ты согласна, завтра привезу нужные тебе вещи или купим.
— Ты предлагаешь побыть с тобой это время?
— Да, мне бы хотелось. Ты против? — Никита повернулся ко мне, крепче сжимая за плечи.
— Да нет, мне нужно забрать свой ноутбук и несколько вещей. Ты украл меня практически из магазина, — провела рукой по его волосам, задержавшись на подбородке, — Сколько тебе лет? Без бороды ты выглядишь моложе.
— Сорок, — Никита взял мою руку и поцеловал в открытую ладонь. Провел пальцами вниз, ныряя в вырез на рубашке.
После нашего стремительного секса я, как любая женщина, потребовала одежду, на что мне предоставили эту милую голубую рубашку. Теперь красивые пальцы Никиты медленно расстегивали пуговки, чуть отодвигая и раскрывая вырез.
— Ты мне скажешь, чем занимаешься? — пытаюсь отвлечься, слежу за его пальцами. Это так возбуждает, оказывается, когда мужчина вот так раздевает тебя сантиметр за сантиметром. Ласкает взглядом кожу, проводит кончиками пальцев по груди, чуть задевая заострившиеся вершинки.
— Ты очень красивая, — шепчет Ник, а я тихо смеюсь. Опять он ушел от моего вопроса, — Нет, правда, мне очень нравится твоя грудь.
Никита ведет губами по ложбинке между грудей, спускаясь на живот, заставляя меня лечь на диван и раскрывая ноги.
— И очень нравится видеть тебя такой, — языком ласкает между ног, не касаясь главного. Просто дразнит, кружит вокруг, отчего мое дыхание сбивается с ритма и в какой-то момент я теряю себя. Уже не могу участвовать в разговоре, просто что-то мычу, вцепившись пальцами в кожу дивана.
— Сладкая, — Ник раскрывает пальцами губки и просто вылизывает меня, как мороженное, не отрываясь. Смакует, чуть посасывает и снова накрывает горячим языком.
Это так пошло, так развратно, но я не могу его остановить, просто не могу и все. И когда я уже на грани, заставляет перевернуться меня на живот и приподнимает за бедра. Его язык скользит между губок, задевая колечко ануса и снова вылизывает отчего я выгибаюсь, практически срастаюсь с кожей дивана. Соски скользят по прохладной поверхности, бедра крепко зажаты руками Ника, не дают мне ни шанса вырваться. Ник фиксирует меня на своем языке, насаживает на него, чуть посасывает клитор. Это невыносимо возбуждает, заставляя забыть о какой-либо стеснительности. Я извиваюсь в его руках, сама подаюсь навстречу этой пытке, закусив почти до крови губы и издавая гортанные звуки, больше похожие на болезненные стоны.
Оргазм накрывает внезапно, взрывается горячей волной по всему телу. Ноги подрагивают, а я замираю в немом крике, а затем кричу, когда Никита рывком входит в меня. Он почти рычит, вдалбливаясь и наполняя влажными хлопками комнату. Мы словно животные, что готовы кусать друг друга в сумасшедше яростной случке. И я снова разлетаюсь на мелкие атомы, почти теряя сознание. Едва слышу его стон, который доносится до меня словно сквозь туман.
Затем мы лежим, лениво потягивая вино и бездумно лаская друг друга. Просто трогаем, целуем, узнаем тактильно на ощупь, на вкус. За окном поздняя ночь, камин почти догорел, но нам лень вставать и перебираться в спальню. Лишь Джо, который просится на улицу, заставляет нас вынырнуть из приятной нирваны.
— Хочешь чай? — спрашивает Никита, когда возвращается в гостиную, выпроводив Джо.
— Давай, — соглашаюсь я, снова натягивая его рубашку. Оставляю ее не застегнутой, отчего взгляд Никиты задерживается на открытой части. Мне кажется, что, чая уже не будет, но мужчина отворачивается и идет на кухню.
Сажусь за стол, наблюдаю за его ловкими движениями, задерживая взгляд на возбуждающих ямочках на его спине. На Никите спортивные брюки низкой посадки, и я любуюсь крепкими ягодицами. Ловлю себя на мысли, что никогда столько не пялилась на мужской зад.
— А почему, ты ничего не спрашиваешь обо мне? — задаю этот вопрос, когда Никита ставит передо мной розетку с клубничным варением.
— Скажем так, я о тебе много знаю, — улыбается какой-то озорной улыбкой Никита, разливая чай в чашки с рисунком под гжель.
— Что например? — мне становится интересно, как далеко он зашел.
— Ну, например, я знаю, что три дня назад ты получила развод, — выдает Никита, а я замираю с чашкой в руке.
— Как ты узнал?
— Пойдем, — он берет меня за руку и тянет в комнату, свой кабинет, где я еще никогда не была.
С удивлением оглядываю довольно уютное помещение с диваном, большим рабочим столом и кучей мониторов, на которых узнаю свой дом, машину, что стоит на стоянке, вход в подъезд. На одном мониторе застыла картинка, где я за рулем, стою в пробке. На другом, в Торговом центре, рассматриваю вешалки с одеждой, выбирая платье.
— Ты что, следил за мной? — какой-то холод поднимается изнутри, заставляя обнять себя руками, словно защищаясь, — Кто ты, Никита? — голос дрожит, и я поворачиваюсь к нему, встречаясь с глазами, в которых плещется живая сталь.
— Кто?! — ноты истерики подступают, сжимая горло от страха и ... недоверия?
— Так, Жень, давай поговорим, — Никита берет меня за руки и тянет на диван, — Послушай, моя работа очень секретная. Я не могу пускать в свой круг человека, о котором ничего не знаю. Помнишь, я проверял тебя пару дней. Мои люди за это время узнали практически все о тебе. Кто ты, откуда, чем занимаешься, кто твои родители. Это было необходимо, поверь мне. Сейчас, когда я вернулся с задания, мне хотелось встретиться с тобой, но это не просто. Нужно было проверить твое окружение, чтобы не столкнуться с теми, кто может меня узнать.
— Чем ты занимаешься? Просто скажи мне, ты убийца? — вздрагиваю, когда произношу это слово. Мне невыносимо думать, что Никита убивает людей. Я даже не знаю, смогу ли тогда любить его, но то, что уже влюбилась, как быть с этим?
— Жень, да, убийца, — хрипло произносит Никита, а я и не знаю, что теперь с этим делать.
Медленно убираю от него свои руки, чуть отодвигаюсь. Он видит мой жест и понимает, почему я так поступаю.
— Можешь прекратить наши отношения, если тебе это...не нравится, — с секундной паузой произносит Никита.
Он не делает попытки дотронуться до меня или как-то приблизиться. Еще чуть-чуть и у меня начнется настоящая истерика. Я готова визжать, как сирена, так стало страшно. Нет, я, конечно, догадывалась, но одно дело предполагать и другое дело знать это точно.
— Мне тебя бояться? — наконец, выдавливаю из себя еле слышно.
— Нет, — неохотно отвечает Никита, — Я выполняю задания правительства, собираю сведения о людях, об их причастности к передвижению наркотиков в мире. Веду разведку и, если мне дают приказ, устраняю.
Некоторое время мы молчим, я думаю о его словах и о том, чем Никита занимается.
— Это опасно? Для тебя? — выдыхаю, принимая его объяснения.
— Бывает так, что я должен полностью поменять внешность, образ жизни. На какое-то время мне приходится влиться в круг этих людей, стать практически своим или я наблюдаю издалека. Долго отслеживаю человека, собираю нужные доказательства.
— А за тобой, тоже следят?
— Да и поэтому, тебе опасно находиться рядом со мной, — Никита смотрит в глаза, словно испытывает меня, ждет моей реакции.
— Твоя жена... — начинаю я и тут же прикусываю губу. Кто я такая, чтобы требовать от него объяснений, никто.
— Лара, она... — Никита встает с дивана и подходит к окну, смотрит задумчиво, словно подбирает слова, как мне все рассказать, — Мы были в Австрии на рождество, катались на лыжах. Я, только что закончил одно дело, очень трудное и опасное. Нас было пять человек в Испании. Был дан приказ устранить трех главарей, наркобаронов, как бы сказал обычный человек. Приказ мы выполнили, но лишились двоих. Я тоже был ранен, но легко. Поэтому меня отпустили домой на целых два месяца, подлечиться и побыть с семьей. Мы неосторожно оставили за собой след и не особо заморачивались по поводу внешности, в том числе, чтобы хорошо все зачистить. Меня и моего друга вычислили. Нужны были сведения, которые я и Стас могли дать, но те, кто за нами пришел, решили действовать через мою жену. Лару три дня держали высоко в горах, избивали и насиловали. Я опоздал, Стас тоже. Когда мы освободили мою жену, она получила психологическую и физические травмы, после которых уже не будет прежней, никогда. Почти три месяца комы и как результат, обширный инсульт с частичным поражением мозга. Плюс Лара была беременна и все это осложнилось на фоне эклампсии*. Сейчас, моя жена живет лишь наполовину, хотя нет, практически не живет. Она не говорит, не видит, не двигается. Ее возят в коляске, обслуживают, кормят. Она ни на что не реагирует, никого не узнает. И во всем этом виноват только я. Это была моя ошибка. Я подставил близкого, родного мне человека, практически лишил его жизни. Да и нашего ребенка получается, тоже убил.
— Это ужасно, — шепотом произношу я, пытаясь хоть как-то осознать все сказанное Никитой, — А твои родители?
— У меня никого нет, — Никита отводит взгляд от окна и возвращается ко мне, — Кроме Джо. Я несколько лет не позволял себе заводить хоть какие-то отношения, чтобы не подставлять другого человека. Я видел, как умирают мои друзья, во что превратилась моя женщина. У меня нет родителей, потому что таких, как я, набирали из детского дома. Спортсменов, самых сильных и выносливых, нас отбирали, учили в специальных школах, готовили к такой профессии.
— Ты... Жалеешь об этом? — задаю, пожалуй, главный вопрос и Никита какое-то время молчит, собирается с мыслями.
— Нет, — наконец, отвечает он, — Я жалею лишь о том, что случилось с моей женой и ребенком. Они не были виноваты в том, что я работаю в такой структуре. Мне просто, было нельзя заводить семью, а я решил, что все могу и ничего за это не будет. Я убиваю тех, кто несет гибель тысячам, распространяя по миру эту отраву. Жаль, что от этого не становится меньше дури у нас в стране, но хотя бы на время мы перекрываем один источник, чтобы вырос другой. Это замкнутый круг. Я могу убить человека многими способами, но не могу остановить все это. Так же я не могу ослушаться приказа и бросить свою работу, сказать, что все, больше не хочу или не буду. Мне не дадут это сделать.
— Ты больше никогда не захочешь иметь семью, детей? — встревоженно смотрю в глаза Никиты и через какое-то время он кивает.
— Нет, даже наша встреча с тобой была ошибкой. Я не могу так рисковать, ты не должна быть рядом со мной. Поэтому, я сделаю все, чтобы это была наша последняя встреча. Так будет лучше для тебя. Чем меньше я с тобой общаюсь, тем безопаснее. Так что у нас, есть неделя и желательно ее провести, не высовываясь на улицу, не встречаясь с людьми. Если ты примешь решение уехать сейчас же домой, я беспрекословно подчинюсь и больше мы не увидимся. Постарайся забыть все, что здесь я тебе рассказал, словно ничего не было. Ради твоей жизни.
* - Эклампсия — это судороги поперечных мышц, которые могут случиться во второй половине беременности, в родах и послеродовом периоде. Развитие этого состояния происходит на фоне патологических процессов, запущенных беременностью, которые приводят к поражению сосудов, почек и других жизненно важных органов.
Сижу на диване, поджав под себя ноги и обхватив руками. Рассматриваю застывшие кадры на мониторах. Этот человек следил за мной, но ради моей безопасности. Никита убийца, но это его работа или нельзя мерить любую человеческую жизнь в рамках обычных заданий. Он устранял людей, которые несут саму смерть и горе, сам многое потерял. Мне ли его судить?
— Отвези меня домой, — произношу еле слышно, и Никита со вздохом кивает.
Отходит от окна, протягивает руку, чтобы помочь встать с дивана. Его руки чуть сжимают мою талию, лаская кожу под тонкой рубашкой.
— Я заберу ноутбук, — выдыхаю ему в грудь, прижимаясь к коже щекой, — И больше никогда не смей решать за меня, что мне делать и с кем быть.
Грудь Никиты еле заметно вздрагивает от тихого смеха, а губы касаются моей макушки.
— Ошибаешься, в данном случае решаю я, — руками ведет по спине, чуть приподнимая короткую рубашку еще выше, — Но в данный момент, твое решение полностью совпадает с моим.
Подхватывает меня на руки и несет в свою комнату, где бережно кладет на кровать. Руки уже ласкают мой живот, а губы следуют по бедру, слегка раздвигая ноги. Я сама раскрываюсь на встречу его языку, закусив губу, чтобы попытаться сдержать стон. Никита намеренно целует ноги, опускаясь к самым пальчикам, которые берет в рот, слегка посасывая. Никогда не думала, что ласка пальцев на ногах, заставит меня почти приподняться с кровати. Его рот горячий, мне немного щекотно, но невыносимо приятно. Каждый пальчик с аккуратным розовым ноготком исчезает между его губ. Я чувствую движения его языка, теплую влагу.
— Господи, — вырывается из меня, когда откидываюсь на кровать, закрывая глаза, — Ты практически во всем первый, — это все, что успеваю сказать, когда Никита чуть покусывает мизинчик.
— Я так и думал, — самодовольно выдает он, снова набрасываясь на мои ноги.
Через какое-то время, когда я уже вся извиваюсь на кровати, губы снова ползут вверх, оставляя за собой чувственную влажную дорожку. Никита раскрывает меня аккуратно пальцами и впивается в уже пульсирующий выступающий бугорок, чем заставляет просто задохнуться от остроты ощущений. Я уже на грани, содрогаюсь от движений его языка и пальцев всем телом, когда он касается еще одной дырочки, медленно вставляя туда палец. Я дергаюсь, пытаюсь отодвинуться, мне это непривычно.
— Позволь мне, прошу, — шепчет он и я подчиняюсь, даю ему эту возможность.
Теперь его пальцы почти везде и эти новые ощущения вызывают во мне совсем другое. Это невыносимо приятно, и я уже сама насаживаюсь бедрами на его язык, заставляя тем самым пальцы проникать еще глубже. Мне не хватает доли секунды, чтобы упасть в омут удовольствия, когда Никита переворачивает меня на живот. Приподнимает за бедра и резко входит, продолжая свои движения пальцами.
Я кричу от этих новых ощущений, комкая руками простыни. Еще никогда никто не касался меня там, тем более вот так, с двойным проникновением. Это по-другому, острее, да так, что я получаю свой оргазм практически сразу, взорвав тишину дома громким криком. Но Никита не останавливается, продолжает, вбиваясь в меня своим членом и пальцами.
— Не могу, не могу, — шепчу куда-то, уткнувшись лицом в подушку, задыхаясь от накатывающего желания. Оргазм еще не стих, а меня уже накрывает другой, и я снова улетаю, сжимая внутри себя Никиту практически до боли. Сквозь туман слышу его рычание и чувствую горячие потоки, что выплескиваются внутри меня. Сама истекаю соками, всхлипывая от полноты чувств и балансируя на грани сознания.
Наверное, я все же отключилась и проспала пару часов. Просыпаюсь в комнате уже одна, накрытая легкой простыней. Улыбаюсь, рассматривая деревянный потолок, ощущая в теле приятную истому и небольшой дискомфорт между ног. Но меня это не пугает, мне было очень хорошо, так, что я никогда не думала, что такое может быть.
В комнату, цокая когтями по полу, заходит Джо и направляется ко мне, вывалив свой розовый язык.
— Даже не думай, — грожу ему пальцем, — Твои поцелуи мне не очень, если честно, в отличие от твоего хозяина.
Тихо смеюсь, поглаживая огромного пса, который положил голову на кровать, прикрыв от удовольствия глаза.
— Где твой засекреченный хозяин? Надеюсь, он не растворился, как призрак в ночи, — подтягиваю на груди простынь и встаю с кровати.
Джо, рыкнув срывается с места и убегает из комнаты, а я шлепаю босыми ногами в сторону ванны.
Принимаю душ, подставляя лицо под теплые струи воды и вспоминаю наш разговор с Никитой. Мысли о его жене и о том, что с ней случилось мне не приятны, и да, это пугает. Мне жаль эту женщину, которая пострадала, тем более будучи в положении. Представляю, что ей пришлось перенести и очень жаль, что жена Никиты не справилась с этим. Хотя, кто бы справился, если бы был на ее месте?
Настроение немного портится, и я уже встревоженно разглядываю свое лицо в зеркале, пока сушу волосы. Пытаюсь отбросить эти мысли, не хочу думать о том, что может случиться со мной если я продолжу встречаться с Никитой. Снова натягиваю его рубашку и иду в гостиную, пытаясь отыскать хозяина.
Джо стоит у входной двери и тихо рычит. И этот рык сам по себе пугает меня до мурашек по всему телу. Это не просто так, там чужой. Кто-то затаился за дверью. Собака не лает, не двигается, просто тихо стоит, вибрируя всем телом.
— Кто там? — шепотом спрашиваю Джо, почему-то опускаясь на пол и заползая за диван, — Джо, чужой?
Мне до дури страшно, я чувствую, как на голове шевелятся волосы, а к горлу подкатывает тошнота. Понимаю, что Никиты нет в доме, я тут одна с собакой, которая, конечно, выглядит, как убийца плохих людей, но что мы можем вдвоем против вооруженного бандита?
И будто в ответ на мой вопрос раздается автоматная очередь, что прошивает окна, разбивая стекла. Осколки брызгами падают на пол, разлетаясь острыми иглами. Щеку обжигает резкой болью, и я почти вжимаюсь в пол, скуля и повизгивая. Джо заливается лаем, бросаясь на дверь, когда внезапно словно захлебывается. Его лай обрывается тихим воем и затем наступает тишина. Лишь звук упавшего тела на пол, заставляет меня обхватить руками голову, забиться за угол дивана. Я смотрю в открытые глаза Джо, который не мигая смотрит на меня и даже не чувствую, как по моим щекам горячим потоком катятся слезы. Закусив до крови свою руку, тихо завываю, не сводя взгляда с глаз собаки.