Мой отчим хочет меня

Глава 1

ГЛАВА 1

Музыка оглушительно бьет по барабанным перепонкам, а мои однокурсники заказывают еще коктейлей.

—Юлька, ну возьми красного вина. Что тебе будет, в самом деле? — Аня протягивает мне бокал, хихикая.

—Спасибо, но мне хватит, — киваю на шампанское, которое я цежу уже с добрый час.

Первая сессия пройдена, а это практически головокружительный успех, который стоит отпраздновать на все сто.

—Будешь киснуть тут, я сделаю одну вещь, после который все мужчины слетятся к нашему столику.

Поворачиваюсь к подруге и морщусь словно от отвращения.

—Давай не надо, Нют, я все поняла, улыбаться, веселиться, и все дела! — хватаю фужер и поднимаю, чтобы цокнуться с ребятами. Поднимается шум, кто-то запускает конфетти.

Меня внезапно бросает сначала в холодный пот, затем в испепеляющий кожу жар. Втягиваю поглубже спертый воздух заведения и выдыхаю. В затылок точечно ударяет как будто бы лазер.

Он же стекает по коже лавой к груди и тормозит тут, оставляя глубокие борозды.

Касаюсь огненной кожи щек и понимаю, что вся покрываюсь румянцем.

Надеюсь, это не начало приступа. Рука синхронно тянется к сумочке, нащупывает нужный препарат и сжимает до боли в пальцах.

Дыхание не прерывается, значит, все хорошо же, да?

Да.

Поднимаю взгляд и напарываюсь на взбешенный взгляд таких знакомых голубых глаз. Острым пиком он пронзает меня до основания.

Его обладатель вальяжно сидит в полутени на кожаном диване и потягивает сигару, пока рядом с ним девица чуть ли не заглядывает ему в рот.

Легкая щетина придает образу брутальность, но вид все равно уставший. Я вижу, как напряжен он, как сурово бросает что-то девице.

Отворачиваюсь, как будто бы я ничего не видела. В конце концов, это все глупая случайность.
Если я взгляд отвела, то ко мне внимание так и приковано, я чувствую, как он не моргая всматривается в мое пылающее лицо.

Так всегда, когда он на меня смотрит. Вернее, когда смотрел, ведь по большей части я всегда была исключительно поводом для молчаливого недовольства, когда он находился рядом со мной.

Мой страх иррационален и больше похож на животный ужас перед лицом опасности.

Глотая вязкую слюну, ставшую в горле комом, пытаюсь переключиться, но не получается. Что он тут делает?

Хотя какое мне дело, верно? Меня и раньше это волновать не должно было бы. А сейчас и подавно.

—Юлька, ну все, идем танцевать, — Миша достаточно много выпил и слегка покачивается, но меня за руку перехватывает.

—Боже, Миша, ты не сможешь танцевать, — смеясь, отвечаю парню, который в принципе никогда так много не пил.

Мы знакомы с пятого класса, и таким я вижу его впервые. Он целует мою руку, а жар с лица сползает к лопаткам и дальше по телу.

Это внимание игнорировать невозможно.

—Юленька, я могу все, особенно, сейчас!

Начинает кружиться уже и без меня, а вот Анька, заприметив меня на танцполе, протягивает руку как истинный джентльмен, желающий пригласить даму сердца на танец.

—Изволите танго, мадемуазель Асаулова? — машет диджею, а затем кивает, подавая какой-то сигнал.

Смеюсь, но отвечаю согласием. Когда-то танцы были всей моей жизнью, тело и сейчас помнить те самые изящные па. А танго и подавно. Тот мир кажется каким-то запредельным, совершенно далеким, но самым счастливым.

По мановению палочки музыка с ритмичной переключается на классику. Анька подмигивает диджею, а свет переключают на меня.

Наверняка именно это она и планировала делать, сказав, что все мужчины будут у моего стола. Или у моих ног.

Аня улыбается широченно, считывая мое смущение.

—Давай, детка, включайся в веселье, — шепчет, имитируя некоторые движения в танго.

Музыка аргентинского танго будоражит тело, которое уже двигается само в такт мелодии. Меня подключает к бесперебойнику, и все проблемы остаются где-то далеко. Людей нет, никто не смотрит, а в душе я просто танцую.

Каждое движение словно раскрывало мои старые, забытые желания. Тело само вспоминало танец, а душа — страх. Будто я могла танцевать для кого угодно, но не для тех, кто видит меня насквозь.

Когда я впервые за танец открываю глаза, то снова смотрю в знакомый мне голубо-синий ад, только теперь в нем пылает огонь. И никаких больше реакций, лишь направленный на меня прямой взгляд, парализирующий своей силой.

Люди вокруг улюлюкают и хлопают, сейчас половина клуба смотрела на танец в моем исполнении. Причем соло.

Кланяюсь этой аудитории.

Кто-то хлопает, кто-то кричит, только один зритель молча всматривается в мою дрожащую фигуру.

—Я же говорила, что мужики к тебе слетятся. Вот, например, красавчик прямо по курсу, уже сожрал тебя глазами, и даже не подавился. Жди, сейчас подойдет. Прямо очень импозантный, но взрословат. Сначала надо проверить или не женат. Хотя даже если женат, то это даже лучше…

Лучше? внутренности скручиваются узлом на пылающем костре.

—Нет, — с явным шоком отрицательно машу головой. Как такое в голову прийти могло? Нет!

—Что нет? Ты даже не посмотрела.

—Посмотрела и нет, — отвечаю скомкано, подхватывая сумочку. Мне надо в уборную и срочно. Освежить тот пылающий костер на щеках.

—Почему? Вы знакомы?

Более чем. А лучше бы нет… но вместо этого отвечаю как есть, испытывая весь спектр смешанных чувств:

—Это мой отчим.

Все звучит в голове “я тебе не отец”, “ты мне никто”, “мы не родственники”.

Правильно, мы чужие люди, и он мне ничего не должен. Как и я ему.

—ЧТО? Твой отчим жгучий красавчик-брюнет, а ты молчала? Ты ему сказала, что сюда идешь? — шокированно вскрикивает Аня, а мне приходится шлепнуть ее по руке, ведь она начинает глазеть на него!

—Мы не живем вместе. Я съехала из этого дурдома, — бросаю напоследок и на дрожащих ногах иду в сторону уборных, где собралась толпа. Кто-то целуется, кто-то зажимается, а кто-то курит в проходе.

Глава 2

ЮЛЯ

Тучный мужик подпирает дверь шваброй и хватает меня за руку. Громкий крик раскатом грома проносится по уборной. Я впервые вижу незнакомца, но по внешнему виду понятно, что ждать беды. Ужас скатывается по телу ледяной струйкой.

Бандитская наружность и поплывший от алкоголя, а может и от запрещенных средств взгляд, заставляет тело дрожать и испытывать животный ужас

Адреналин ударяет в кровь, и первая попытка — бежать проваливается с треском, потому что он быстрее, чем я. Силы не равны.

—Что вы делаете? — громким регистром воплю, считывая ситуацию слишком хорошо, чтобы на самом деле ждать ответ на свой вопрос.

Пытаюсь закричать, но мужик в два шага оказывается передо мной, закрывает ладонью мне рот. В нос ударяют пары сигарет, и это мой катализатор. Обычный катализатор любого приступа.

Пытаюсь открыть рот, чтобы прикусить пальцы, что до боли сжимают рот, но он надавливает сильнее, и я замираю в позиции наполовину открытого рта, и теперь в зубы впивается сальная кожа. Комок в горле становится невыносимым, и накатывает приступ тошноты.

—Я видел, как ты танцуешь, малыш. И ты меня очень волнуешь, — скалится, пока я с ужасом пытаюсь справиться. Горло дерет, и воздуха не хватает. С трудом хватаю кислород через нос и понимаю, что мне мало. И уже не имеет смысла, потому перед глазами стелется черная пелена, а тело бросает в ледяной пот.

Я чувствую первые спазмы в легких, и они становятся предвестниками бури, бороться с которой я не смогу.

Мысленно проносится в голове, что в клубах в уборные надо ходить не самой, но это уже поздно обмусоливать даже в голове.

Деревянное тело слабо пытается сопротивляться. Не зря я не люблю такие места, ой не зря. И еще этот танец, кому он сдался? Ты кем себя возомнила, участницей танцевального конкурса? Это не бальный турнир!

Здесь твой танец только привлек ненормальных извращенцев.

—Малышка, ты такая классная, не сопротивляйся.

Темный взгляд, припорошенный чем-то пугающе одержимым ударяется о мой потрясенный, лишенный всякой надежды.

Дыхание перекрывает окончательно, когда ублюдок начинает скользить руками по моему телу. Платье поднимается выше, оголяя бедра.

Давление в голове усиливается, а мужик передо мной резко отлетает в сторону.

Охнув, падаю на пол, хватаясь за горло. Сумочка находится в другом конце уборной.

Я хриплю, стараясь справиться с приступом удушья. Из глаз брызгают слезы. Стекаю на пол вязкой жижей, подворачиваю в процессе ногу. Боковым зрением замечаю, как начинается потасовка.

Дыши, Юля. Ты должна дышать.

Судорожно хватаю ртом воздух, но не могу до конца протолкнуть в себя. Глаза широко распахиваются, пока я пытаюсь дотянуться до сумочки. Ползу к ней, когда зрение отключается.

В следующий момент перед глазами я вижу взбешенное лицо отчима, а губ касается холодный пластик.

—Твою мать, Юля, дыши, — сильные руки сжимают мое лицо, а перед собой я вижу голубой бушующий омут бешенства и злобы. Он наклоняется ко мне и трясет за плечи, удерживая за макушку.

Второй впрыск лекарства возвращает меня к жизни. А Сергей подхватывает меня, обессиленную, на руки и выносит из уборной, залитой кровью. Дрожу всем телом, пряча лицо у него на груди.

Кажется, я никогда не испытывала такой ужас как сейчас, и такое облегчение — тоже.

Боже мой. Какой кошмар и какой стыд. Рассматриваю свои руки с красными отметинами и сжимаю их в кулаки. Только что меня чуть не…? Если бы не …он?

А мой отчим тем временем продолжает идти размеренными шагами и только я замечаю, насколько он напряжен. и как сильно пульсируют мышцы у меня под рукой.

При этом с такой легкостью идет, словно я ничего не вешу.

Знакомый аромат одеколона впивается в нос, и обычно такие сильные духи провоцируют очередной приступ. Я задерживаю дыхание, отталкиваюсь, и чувствую, как руки сжимают меня сильнее. Но приступ не повторяется. Дура, он вкачал в тебя лошадиную дозу “Вентолина”.

—Юра, пиджак, —бросает кому-то, и меня тут же накрывают предметом мужского гардероба, и от этого я чувствую моментальное тепло.

Музыка снова окутывает меня, а затем мы оказываемся в комнате, где абсолютная тишина.

Отчим укладывает меня на диван, приподнимает лицо за подбородок и внимательно рассматривает меня, считывая реакции. Теплые пальцы греют ледяную кожу массажными движениями.

Мой пульс частит в висках уверенными толчками.

С трудом могу рассмотреть его, все также тяжело дышу, а зрение словно размывается.

Темные брови отчима сходятся на переносице, губы вытягиваются в прямую линию. Я слежу за тем, как кадык дергается вверх-вниз.

Широкая фигура отходит от меня. Он протирает руки, покрытые кровью, влажной салфеткой, комкает ее и бросает в мусорку. Затем идет мыть с явным отвращением.

В комнате свет приглушен, и обстановка не столько рабочая, сколько…для релакса. Музыку не слышно, тут как будто стопроцентная обесшумка

Где мы?

—Какого черта ты тут делала, Юля? Я думал, ты не посещаешь такие места, — ядовито заявляет, хватая со стола бокал и бутылку с янтарной жидкостью.

Я дрожу сильнее, потому что его гнев пугает не меньше, чем пьяный мудак в уборной. И правда, какого черта я тут делала?

Он подходит ко мне и вручает в дрожащие руки бокал.

—Пей.

—Мне нельзя, — выдавливаю из себя хриплым голосом, который и не узнаю вовсе

—А за столом ты хлестала дай боже, Юля. Так что давай не будем, — рычит басом.

—Я не хлестала, — воинственно вскидываю голову, чтобы напороться на бушующий океан. Вновь.

Мне хоть бы не захлебнуться в нем.

—А что ты делала тут, Юля, и для кого были эти показательные выступления? Для поиска приключений? Так вышла бы сразу на панель, а так только проблем огрести, да побольше. Такие места посещают вовсе не для профессиональных танцев, Юля, — рубит каждое слово, пронзая меня разъяренным взглядом, лишенным всякого понимания.
Я всегда была для него проблемой.
Раздражающей и мешающей жить свою лучшую жизнь.

ВИЗУАЛ

ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ, ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НОВИНКУ :)
Будет эмоционально, волнительно и очень горячо :)
Встречаем запретные отношения и огненные чувства !

Ваши звездочки (отметки "мне нравится") помогут книге продвинуться вперед.

Не забывайте добавлять книгу в библиотеку! :)

Глава 3

Глава 3
Юля

Зуб на зуб не попадает. Обхватываю сама себя руками, когда отчим поворачивается ко мне и сканирует острым взглядом, срезающим кожу ножом.

—Мы ведь чужие люди, так что л…логично, что я обращаюсь к вам по имени и отчеству.

—Да что ты? — хмыкает, а затем протирает лицо ладонями, вздыхая с явным напряжением.

Уставшее лицо сейчас по-особенному выглядит не на свои года.

А вообще-то он достаточно молод. И эти бессменные костюмы с белой рубашкой придают образу серьезности на пару лет выше.

Ни разу я не видела его в спортивках.

Хотя почему я вообще должна была бы его видеть в подобной одежде?

Мы прожили “семьей” пару месяцев, пока мне не стукнуло восемнадцать, и я со спокойной душой не ушла восвояси с большим скандалом.

Но даже тогда в этом огромном доме мы пересеклись исключительно тогда, когда он был в костюмах.

—Да, чужие люди, и ни вы, ни я ничего вам не должна, — произношу на пределах своих возможностей.

Только сейчас меня отпускает достаточно для того, чтобы надышаться вдоволь.

Астма — это мой рок. Это то, что перечеркнуло все хорошее в моей жизни: танцы, старых друзей в деревне, счастье, каким бы странным оно ни было.

—Повторяю вопрос. Для кого это шоу было? Ты понимаешь, что тебя чуть не трахнули в этой кабинке? И хер бы тому кому что доказала потом, если бы вообще выжила после приступа, — он оттягивает ворот рубашки и тяжело дышит, направляясь ко мне.

Я же скукоживаюсь под пристальным взглядом.

С чего вдруг он такой злой? Разве ему может быть дело до меня?

Каждый раз он показывал, насколько сильно я его раздражаю, и вот я ушла, никак о себе не напоминая ни ему, ни матери, которая и забрала-то меня исключительно ради имитации семьи.

—Я пришла сюда отпраздновать завершение сессии. И кажется, я не обязана отчитываться перед вами.

—Дома с мамой празднуй, девочка, а не ходи по злачным местам и жди, пока тебя спасут. А отчитываться ты будешь, пока ты ходишь по моим заведениям, и трясешь полуголым телом перед моими гостями, у которых может сорваться крышак, — он поднимает голос и тыкает мне в грудь, отчего я отшатываюсь назад.

Дикий напор впивается в кожу, а адреналин снова пускается по вене.

Это словно пощёчина.

Он меня спас, а я такая…вот такая, да? Обида жжет грудь.

—Я вас не просила меня спасать. А если уже так вышло, то не надо меня попрекать в этом, Сергей Викторович. Понятия не имела, что это ваше заведение. Но теперь буду иметь в виду и не зайду сюда больше, чтобы вас не бесить одним своим присутствием, — в подобном тоне отвечаю ему, на что отчим начинает смеяться. Просто смеяться мне в лицо.

И чудным образом лицо разглаживается вместе с теми немногочисленными заломами, что указывали на возраст.

—Любое заведение в этом городе мое. И попасть в любое их них невозможно, если я скажу не пускать конкретного человека.

Какая наглость. Какая мерзость.

—Вам бы заняться своей личной жизнью, а не лезть в мою.

Взгляд бросаю на руку, где отсутствие кольца не заметить трудно. Вероятно, слухи оказались правдой.

Интересно, как мама это переживет. Такая партия и ушла из-под носа.

—А ты хочешь помочь мне? С личной жизнью, малыш? — он подходит ближе, двигаясь как зверь. На лице блуждающая ленивая усмешка, от которой волосы на голове встают дыбом.

Сергей Викторович подходит ко мне впритык.

Только я все так же сижу на диванчике, а он стоит, протянув руку к моему лицу.

Все это время я не дышу, в ужасе всматриваясь в простые телодвижения, которые он совершает.

Пульс грохочет набатом в висках, когда горячие пальцы скользят по лицу, отводя волосы в сторону.

—Никогда не говори мне, что делать. Потому что последствия тебе не понравятся, — резко отводит руку в сторону и уходит, оставляя меня тяжело дышать вовсе не от приступа астмы.

Это что такое было? Укутываюсь в пиджак так, что и ноги закрываю, поджав их к груди.

В следующий раз в комнату входит личный водитель Багирова. И он же отвозит меня указанному мною адресу.

Пиджак все так же на мне, и его мне предстоит вернуть…

Отправить по почте?

Запоздало приходят мысли, что я ничерта не разумно поступила, даже не предупредив друзей, которые вполне могут волноваться.

Но вот только телефона у меня не оказывается, чтобы позвонить и предупредить.

—Черт!!!

Захожу в квартиру и чувствую полнейшее опустошение. Если сначала я вроде как держалась, то сейчас понимаю, что меня догоняет. Не просто догнало, а перегнало, ударив под дых.

Сажусь на пуф у двери и сдавленно дышу, выравнивая дыхание. Мне не понятно, что сделать, чтобы успокоиться.

Отдышавшись вдоволь, иду на кухню. Вероятно, проходит не больше десяти минут, как в мою дверь стучат. Настойчиво и громко. Замираю, как будто на меня сейчас нападут.

Протираю горло пятерней, что становится моим постоянным ритуалом после приступов. Иррациональное действие, которое совершенно не помогает, но я как будто бы растягиваю мышцы.

Иду обратно, чувствуя вялость во всем теле. Крупная дрожь сотрясает тело.

Смотрю в глазок и чувствую, как давление начинает пульсировать в висках.

—Юля, я слышу, что ты там. Открывай, или я войду сам.

Черт. и ведь он войдет. Он может все.

Проталкиваю вязкую слюну и поворачиваю ручку. Не могу отрицать тот факт, что колотит меня теперь сильнее и больше.

Дверь толкает отчим и рассматривает меня, прежде чем войти. В руках крутит телефон, который я благополучно забыла. У меня ноги к полу прирастают, когда он входит в квартиру, прикрывая за собой тут же дверь.
Я не понимаю, но почему-то в его присутствии мое волнение подскакивает по шкале от нуля до тысячи.

—Пропажа твоя, — протягивает смарт, и я мгновенно перехватываю, замечая разбитый экран. Это я исправлю позже, не самая главная проблема.

По коже плавно стекают мурашки, когда наши пальцы на мгновение соприкасаются. Одергиваю, как будто обожглась.

Глава 4

Глава 4

Стою так, что заслоняю проход, едва держась на ногах.

Он Снисходительно рассматривает меня, подолгу задерживаясь на лице. Я смотрю в ответ и чувствую напряжение в воздухе, что клубится скопом невысказанного. Первая отвожу взгляд, чувствую зябкость в теле. Пальцы на ногах сжимаются.

Запах одеколона снова щекочет ноздри, он у него сильный, и я задерживаю дыхание, роняя взгляд в пол.

Мои шерстяные носки были бы в тему.

А вот Сергею Викторовичу предоставить тапочки или раздобыть носки не выйдет, потому что у меня нет мужских размеров.

—Проходите.

—Проходи, — вновь исправляет меня, снимая обувь. Я не вижу его лица, но могу с предельно ясной детализацией воссоздать у себя в голове.

Возможно, его зацикленность на возрасте — это лично его кризис среднего возраста. Стоит однако признать, что он не смотрится на свой возраст, вернее, я не знаю, сколько ему конкретно лет, но явно хорошо за тридцать.

При этом он отличается ухоженностью. Поджар и крепок, максимально широк в плечах. Волосы едва тронула серость и то ее почти не видно в бурной растительности. А на лице ухоженная борода, без которой я отчима не видела никогда.

Так что вместо того, чтобы исправлять меня, может проще подстричь бороду, чтобы больше походить на тот возраст, который нужен ему?

—Сергей Викторович, я не буду вам тыкать, сколько бы раз вы меня ни исправляли.

Говорю воинственным тоном и ухожу на кухню. Отчим не сразу приходит следом, он там что…рассматривает мою квартиру? А когда появляется в проходе, я не могу прочитать ни единой мысли по его лицу. Непроницаемо.

—Почему ты живешь…здесь, а не у мамы? — спрашивает с явным намеком на то, что моя квартира очень уступает ее хоромам. Может и так, хотя почему может? Это, несомненно, так.

—Вам чай или кофе?

Хмурюсь от вопроса, прокашливаясь.

—Кофе.

Как и всегда.

—Потому что мы с мамой не очень близки, и вы наверняка это заметили.

Естественно, если я внезапно перестала появляться в его доме. Я открываю шкафчик и тянусь за чашками. Ну же! Достать не получается, вздыхаю. За спиной слышится шуршание, а затем я чувствую, как меня слегка прижимают со спины к разделочной поверхности.

Дыхание срывается. А отчим с легкостью забирает чашки, кофе и турку. Ставит передо мной все еще находясь за спиной.
Меня обдает кипятком.

—Я не живу больше с твоей мамой, а мы на стадии развода.

Я чувствую его размеренное дыхание, что путается в волосах и касается кожи, оставляя на ней невидимые глазу отметины.

На стадии развода. Все понятно теперь. И совместные выходы в свет прекратились, и спонсирование маминых врачей-косметологов, и покупки дорогих вещей, очевидно, тоже.

Но ничего, она быстро найдет замену. Это для нее не то чтобы очень большая проблема, скорее, вопрос удобства.

Запах мужчины обволакивает меня, и эта странная близость неожиданно пугает, рождая внутри меня эффект разорвавшейся бомбы.

—Мои соболезнования, — бурчу под нос, хоть на самом деле у меня нет никаких соболезнований ни к кому из них.

Мать выходила замуж за кошелек, а этот, да черт его знает, что он вообще искал в подобных отношениях. Ходили разные слухи, но я узнала о браке постфактум, то есть если бы это была любовь до гроба, то я бы точно узнала раньше, хоть бы и из новостей.

Он слишком известный не только в узких кругах.

Хотя, конечно, есть вопрос, узнала бы я, будь все по-настоящему.

Мы с матерью никогда не были близки, а с тех пор, как она сплавила меня к бабушке, то и вовсе почти не виделись. Конечно, я не могу сказать, что мне было дело до ее многочисленных ухажеров.

К тому же, они не влияли на мою жизнь.

Поворачиваюсь к нему. Мы стоим буквально в нескольких сантиметрах. Он возвышается надо мной скалой, всматривается темным взглядом и заставляет легкие скукоживаться. Руки упираются в разделочную поверхность, и я касаюсь бедром в одну из них.

Неправильное что-то. Подавляющее. В нем так много силы, что я подсознательно чувствую себя букашкой.

Сердце заходится как ненормальное.

—Врешь. Тебе все равно, — произносит с нечитаемой эмоцией в голосе. Губы растягиваются в ленивой ухмылке, а во взгляде мелькает что-то с намеком на юмор.

Резко отхожу в сторону, сталкиваясь со стальной силой в мужской руке, и он отводит ее в сторону. С силой нажимаю на кнопку электрического чайника, хоть и не понимаю, какой смысл в том маразматическом чае-кофепитии.

Ну отдал телефон, да и все. Вряд ли ему нужно попить кофе в знак признательности? Или мне действительно нужно лишний раз видеть его тут, чтобы быть еще в большей неловкости, чем я есть.

—Когда ты врешь, у тебя много резких и спонтанных движений. А еще ты забавно морщишь нос, — произносит ледяным тоном, но теперь лед скатывается и по моему телу.

Поразительная наблюдательность как для человека, которому я никто. Беру турку и механическими движениями выполняю простые действия по приготовлению кофе, ставлю на огонь и отхожу к шкафчику, где у меня из того, что можно подать к столу, есть только сухари с изюмом.

—Вам показалось.

—Мне никогда не кажется, и я всегда оказываюсь прав всем врагам назло, — он садится за стол и переводит взгляд на обшарпанную стену.

По лицу не скажешь, что он думает на самом деле. Но мне вдруг хочется прикрыть ее.

И вроде как бедность не порок, но мне вдруг стыдно. И за отсутствие ремонта, и за отсутствие вменяемого угощения для человека, который сделал для меня больше, чем собственная мать.

Себе делаю чай без сахара, раскладываю нехитрые яства на стол, и встаю у плиты.

—Приятного аппетита.

Но мне на мое пожелание никто не отвечает, он молча встает из-за стола, подходит к холодильнику, который временами и не работает нормально, открывает дверцу и тут же закрывает с превышением допустимой силый, если я хочу, чтобы он вообще работал.

—А можно по-аккуратнее? Мне не хочется покупать новый!

Глава 5

Глава 5

ЮЛЯ

Он всматривается в меня одержимым взглядом, от которого внутренности холодеют. Это классический взгляд, которым можно убить без дополнительных средств. Кадык резко летит вверх и также резко опускается.

Почему он злится? Я вроде как не его зона ответственности, чтобы он злился на меня хоть за что-то.

—Нормально — это не то, что я только что увидел. И к чаю у тебя только сухари, что ли?

Я тяжело вздыхаю и отворачиваюсь.ю Не говорить же ему, что все деньги были потрачены на необходимые материалы для обучения, а дополнительных средств к существованию у меня и нет вовсе.

Моя работа репетитором пока что не приносит столько денег, как мне бы хотелось, да и не сможет еще некоторое время. Все хотят видеть в репетиторе дипломированного специалиста с подтвержденными сертификатами знания языка. Я же могу предложить лишь только свои знания, которыми горжусь, естественно.

—Знаете, Сергей Викторович, бедность не порок, а вот то, что вы так настойчиво тыкаете меня этим в лицо — вполне, — осажаю его и гордо вскидываю голову.
Моя бабушка сделала бы это еще грубее, и тогда он ощутил бы разницу.

Пока что я отстаиваю свое, и, кажется, вполне удачно, если он ухмыляется в ответ и одобрительно кивает.

—Молодец, метко меня огрела битой справедливости. А теперь по поводу еды. Почему ее нет?

—Я готовлю из-под ножа. Остальное не ваше дело, уж извините.
—Из-под ножа и из воздуха, очевидно. Так, понятно, собирайся, — бросает мне дерзкое, поправляя лацканы пиджака, прежде чем сесть за стол. От такой наглости я даже опешить не успеваю, как он продолжает.

—Поедем в ресторан нормально поедим. В любой, на самом деле. Только оденься…— он поворачивает голову и не моргая смотрит на мои ноги.

Я же под точечным взглядом ежусь только сильнее. Меня пугает подобное внимание.

Уже молчу о том, что не испытываю особой радости находится с ним наедине. Потому что в глубине души я словно…не доверяю ему, что ли.

—Теплее, — продолжает он хриплым голосом, и поднимает взгляд мне на пунцовое лицо.

Хотя бы не произносит “приличное”, и это уже большущий такой плюс. Но дерзкий указ я пропускаю мимо ушей, потому что точно не собираюсь с ним никуда ехать.

—Я с вами никуда не поеду.

Произношу четко и понимаю, что звучу может и грубовато, но меня это не волнует.

—Тебе лишь бы спорить со мной, девочка?

Ненавижу, когда он так говорит. Набираю побольше воздуха в легкие и произношу четче некуда.

—Меня устраивает мой рацион, а с вами я никуда не поеду.

Он переводит на меня прямой взгляд, а затем берет чашку с кофе и отпивает пару глотков. Крепкий черный. На ночь глядя. Самоубийство для сосудов.

—Есть одна вещь, которую тебе бы стоило знать: со мной никогда нельзя спорить. Потому что все равно все в конечном итогу будект так, как я сказал, — кладет чашку на стол, и этот стук звучит отрезвляюще в тишине переполненной эмоциями комнате.

В дверь снова стучат. И я дергаюсь, отвлекаясь от этого тянущего на дно взгляда.

Быстрым шагом иду в коридор и открываю дверь. Чуть ли не с ног меня сбивает Миша.

—Какого черта ты исчезла, Юль? Я испугался. Ты в порядке? Там говорили, что напали на кого-то в туалете. Ты вот-вот была на глазах, а потом пропала, — он резко обхватывает меня и прижимает к груди, когда за спиной слышится покашливание. Недовольное и очень намекающее на нечто непредсказуемое.

—Я в порядке, Миш. Там…да неважно в самом деле, все хорошо, — натянуто улыбаюсь и отстраняюсь от парня.

Он переводит странный взгляд на Сергея Викторовича, на меня, а затем снова на него.

—Ты точно в порядке? — оглядывает меня, как будто в поиске чего-то, что намекнет на ложь с моей стороны.

—Да, все хорошо, знакомся. Это Сергей Викторович, мой отчим…бывший, вот, — сама не понимаю, как можно было так глупо представить человека, учитывая, что по факту он мне никто, потому что никто меня не удочерял. Это лишь формальное обращение, чтобы хоть как-то обозначить наши отношения.

—Она мне не дочь.

Эта фраза прозвучала слишком резко. Оскорбиться я не успеваю, потому что как-то странно выходит. С чего бы мне оскорбляться, верно?

Мы всего-то три года вместе прожили под одной крышей, я никак иначе, кроме как Сергей Викторович не называла.

Мы особенно не общались даже, потому что все время вызывала в нем странное отвращение, встречалась с грубыми словами в ответ на любое мое действие.

Я все делала не так.

И не то чтобы я была бы счастлива вынужденно находиться в одном доме с ним и собственной матерью. Моя ситуация была безвыходная, и была убита горем.

—Да, приятно познакомиться с вами, — Миша пытается отвечать вежливо, но я знаю его как облупленного, чтобы прочитать недовольство в голосе. Он еще и выпивший, что тоже не добавляет плюсов к выдержке.

Отчим коротко кивает и проходит вперед.

—Что ж, Юля устала, не будем мешать, — задевает Мишу плечом, проходя к двери. Изящными движениями хватает пальто и накидывает на плечи.

—Да, я буду спать ложиться, — дергаюсь, не то чтобы в повиновении, но в явном желании остаться наедине с самой собой. И главное, подальше от отчима, который все больше меня пугает.

—Да, отдыхай, малыш, —Миша хмурится, кивает и наклоняется ко мне, смазано целуя в щеку. Задерживаю дыхание и чувствую, как ее жжет с противоположной стороны.

Миша никогда не позволял себе подобного. Да, мы дружим с раннего возраста, но мы всегда только дружим, и подобные поцелуи это скорее что-то вроде “на праздники”, или когда поздравляем друг друга с днем Рождения.

Потому сейчас я скорее ошарашена. Всем вокруг. Включая своей собственной реакцией на все происходящее.

Сергей Викторович с явным пренебрежением наблюдал за сценой, раз сейчас смеривает нас тем самым взглядом, который кричит об отвращении. Хмурится, отчего широкие брови почти что сходятся на переносице.

—Да, отдыхай, детка, — пьяненькой улыбается, на что я только киваю, смущенно отводя в сторону взгляд.

Глава 6

Глава 6

ЮЛЯ

В универе меня первым делом перехватывает Аня, смерив меня недовольным взглядом.

—Какого черта, Юля? Ты с ума сошла? Просто исчезнуть в ночном клубе, и чего нам надо было думать? ЭТо хорошо, что ко мне подошел твой отчим и сказал, что ты дома и все хорошо. Мы пришли вместе, и уйти должны вместе. Это базовые принципы безопасности! — чуть ли не верещит мне в ухо подруга.

Да, она такая. Максимально кипишная, но за это я ее люблю. С другой стороны, уж лучше так, чем как-то иначе.

—Да-да, так получилось.

—Как так? Ты видела, что в женском туалете драка была? Мужику череп размозжили, вроде скорая приехала. Кто напал не знаю, но ты ведь тогда ходила в уборную, да?

—Да, но я никого не встретила.

Чувствую, как в голове усиливается пульсация. И сразу как-то страшно становится. Размозжили череп? Он вроде ударил его по лицу…или? Вернулся, чтобы закончить начатое?

Рассказывать подруге о случившемся не хочу, вернее, опасаюсь. Она такая горячая голова, что начнет выяснять, чтобы покарать обидчика, а я просто даже как-то считаю это глупым занятием. И собственно, во всем виновата сама.

—И слава богу! Там такое было. Слушай, твой отчим, по ходу, владелец заведения. Я вчера столько всего узнала. Ты в курсе вообще была? Он не только этим владеет, а еще и “Министериумом”. Или совладелец, я там точно не скажу. НО учитывая, что говорили, будто бы сам владелец дал в рожу этому чуваку, который девчонку в туалете зажал, охотно верю. Он всегда такой боевой? Мне прямо нравится. И мужик достойный, сразу видно…Твоей маме повезло.

Слова набатом стучат в голове, и я чувствую легкую дрожь в теле от таких вроде бы ничего значащих слов. Мне по большей части должно быть плевать, кому там повезет, но почему-то внутри все скукоживается.

—Вообще они разводятся.

Анька потрясенно вскидывает брови. Мол, да как такое возможно?

—Жесть, я бы с таким не развелась.

—Чужая душа — потемки, — неоднозначно улыбаюсь и иду на пары.

А после у меня состоятся дополнительные занятия с тремя учениками, к которым надо будет еще успеть доехать. Свободной минутки нет.

И потому, когда у меня звонит телефон, я не сразу замечаю. Даже не так…не сразу могу ответить, стоя в переполненной маршрутке на пути к очередному ученику. Может идея репетиторствовать и не самая лучшая, но хотя бы приносит какие-никакие деньги.

А звонит мне мама. Настойчиво звонит, судя по пропущенным.

Внутренности опускаются, а в голове всплывает последний разговор, который достаточно четко дал понять ее ко мне отношение.

Брать трубку не хочется.

Но она снова звонит, и мой палец замирает над кнопкой…”принять вызов”.

“Какая же ты бесполезная, блять” выгравировано в мозге.

—Слушаю, — отвечаю сломанным голосом.

—Доченька, ну наконец-то ты взяла трубку! Ты мне срочно нужна.

—Привет, и что у тебя случилось?

—Почему так холодно? — нервный смешок слышится в трубке. Я бы могла сказать, что обманываюсь, но это будет слишком жестоко даже для самой себя.

Верить кому-то, кто предал тебя не один раз? Зачем? даже если принять во внимание, что это твоя собственная мать.

—Я не очень могу говорить, так что давай сразу к делу, — с трудом выбираюсь из автобуса, прижимая телефон к уху.

—Детка, а ты могла бы прийти сегодня ко мне?

—Зачем? — вопрос слетает губ до того, как я успеваю его осмыслить в полной мере.

—Тебе для того, чтобы прийти к маме, нужен повод? — хихикает в трубку, но тон какой-то странный. Он подозрительно мягкий, каким она не обращалась ко мне очень давно. Возможно, с тех самых пор как мы жили почти семьей вместе с ней и отчимом.

Отчимом условно, ведь официально он меня не удочерял, да и в воспитании взрослой меня никак не участвовал, а всегда общался на равных. Когда общался. А не смотрел темным взглядом, отчего внутренности сворачивались узлом.

Только намного позднее я поняла, что это все было для имитации счастливой семьи. И скорее всего, подобная имитация нужна была только Сергею Викторовичу. Может, конечно, и ей, чтобы отомстить своему очередному ухажеру, которому по факту на нее очень давно также плавать, как и ей.

—Помнится, ты была очень рада, когда я съехала, — получается даже съязвить.

Иду по извилистой дорожке, что ведет к старой пятиэтажке. На город плавно опускаются сумерки.

—Юленька. А ты все-таки характером в меня, — произносит как-то без всякий эмоий, скорее как факт.

Слава богу, нет. Ни в чем я не похожа на нее, а если бы и была похожа, то давно бы уже потеряла человечность.

—Я сегодня поздно заканчиваю.

—Я приеду за тобой, Юленька. Ты не переживай. Только назови адрес, и поедем домой. Нам много чего есть обсудить. И я бы хотела наладить с тобой отношения. Я была не права, и мне очень жаль, доченька…

Я стою как вкопанная. Прирастаю к земле, не до конца осознавая сказанное.

Та, которая бросила меня в трехлетнем возрасте, привезла к бабушке и приезжала сначала раз в год, затем раз в два, а потом и вовсе перестала, сейчас говорит о налаживании отношений?

Та, которая и меня родила, лишь бы наладить отношения с мужем, но по итогу оказалась не нужна ему.

Ни я.

Ни она.

Что ж, она, конечно, может попытаться, вот только я точно не смогу забыть все то, что пережила я с самого маленького возраста.

Дело не столько в обиде, сколько в полном отсутствии каких-либо чувств к ней. Чтобы налаживать отношения, нужно изначально иметь хоть какие-то, а у меня в том месте, где должна быть любовь к матери, полнейшая дыра.

—Продублируй мне адрес смской, детка. Ну все чмоки! — бросает трубку первая, а я иду заниматься с маленьким Сашкой, испытывая смешанные чувства. Семья у него не богатая, но мальчик такой талантливый, что я занимаюсь с ним не то что по низу рынка, а почти бесплатно.
Мальчик рано потерял мать, а воспитывает его отец.

Странное предчувствие теребит душу, и отделаться от него не получается.

Глава 7

Глава 7

ЮЛЯ

Я непонимающе всматриваюсь в мужика с бородой, который сидит за рулем и точно меня знает. С виду моложавый, но эта борода его старит на пару нет. Хмурюсь, но делаю шаг назад. Наверное, он точно перепутал что-то, или перепутала я.

В конце концов, тут должна была быть мама.

Определенно, я вижу его впервые в жизни.

—Дочь, садись, — радостный голос доносится с задних сидений. Опускается стекло, и вот я вижу маму, очевидно подготовившуюся к какому-то мероприятию. Макияж, прическа и шуба.

Вот как на контрастах выгляжу я? Как нищенка? А может и того хуже. Хотя куда уж хуже, если честно,

учитывая, что моя куртка видавшая виды, конечно.

—Привет, — произношу еле слышно, когда пассажирская дверь открывается. Этот незнакомец потянулся и открыл ее для меня.

А мне все еще не понятно, какого черта я тут делать буду, еще и в компании матери с этим непонятным для меня мужиком.

—Садись, дочь! Не мерзнуть же на улице, — нервно хихикает, натянув на лицо странную гримасу. Я не могу прочитать истинное положение вещей и врастаю в землю, подозрительно косясь на мужика.

Не нравится его взгляд. Вообще не нравится, и даже пугает, если быть до конца честной.

—Это мой хороший друг, он отвезет нас в одно классное место, — снова пытается успокоить, а я почему-то оглядываюсь опасливо, прежде чем перевести прямой взгляд на маму.

Что-то происходит, и я не могу понять что именно, но меня это что-то пугает от этого не меньше.

—Знаешь, мам, у меня работы много, так что извини, не получится. Я не рассчитала силы, бегу дальше по делам.

—Мы подвезем тебя, а по дороге обсудим пару вопросов, — не унимается она, протягивая руку в окно.

—Да, на какой адрес тебе нужно? — прищуривается, прежде чем странным образом улыбнуться. Улыбка пугает меня еще больше, чем изначальная морда кирпичом.

—На Пастера семь, — называю на самом деле не тот адрес, который мне нужен. Вообще от балды, но мужик за рулем сразу же кивает, а мама и вовсе выходит из машины, являя шикарный образ с иголочки.

Норковая шуба, платье в мелкую пайетку до колена, ботфорты, сумочка в тон обуви. Словом, она сейчас выглядит как звезда, а я как замарашка.

—Дочь, ну ты чего? Садись. Мы с Мишей тебя подвезем. Чего ты на холоде тут торчишь? — нетерпеливо размахивает руками и сама открывает мне дверь, а я вдруг понимаю, что точно не сяду в эту машину ни под каким предлогом.

Интуиция упрямо шепчет не делать этого, и я, кажется, собираюсь ее слушать очень внимательно.

—Извини, я бы встретилась с тобой лично, а быть третьей не хочу. Если тебе есть что сказать, ты могла бы сказать это здесь, и я пойду по своим делам, так будет правильнее и комфортнее для меня, — отточенным голосом произношу свои условия. С некоторых пор я диктую их ей, потому что давно переросла ту маленькую девочку, которая упорно ищет одобрения у матери.

Ей всегда было плевать на меня, а теперь мне плевать на нее. Все честно, как мне кажется в особенности, когда она не помогла нам с бабушкой в тот единственный раз. Тот самый, когда я впервые в жизни попросила у нее помощи.

По ее холодному лицу читается неудовольствие от ситуации. Что ж, все мы не получаем того, чего хотим в разные промежутки своей жизни.

Она сжимает губы в прямую линию и холодно рассматривает меня сверху вниз. На таких каблуках немудрено.

—У меня с Мишей к тебе был серьезный разговор, относительно работы. А ты проявила вопиющее неуважение. И мне за тебя даже немного стыдно, — нервно ухмыляется, оглядываясь. Надо отметить, что говорит она так тихо, чтобы слышно было исключительно мне.

Оставляет лазейку, чтобы план не провалился?

—Мне не нужна работа, а когда мне очень нужна была она, ты отказалась помогать, Так что не вижу смысла продолжать этот ненужный никому разговор.

—Давай вспоминать, что было за царя гороха. Я была в депрессии, у меня не было сил даже встать с кровати, если ты не в курсе. К тому же, меня предал близкий человек. Ты пока не знаешь, как то тяжело, но так вот, я тебе скажу. И да, я же исправилась, забрала тебя к себе. Зачем потакать эти в данный момент?

Как шлепок по лицу звучит тирадой она.

—Когда бабушка умерла, а я не достигла возраста восемнадцати лет. Но да, ты забрала меня, но не потому что вдруг воспылала материнскими чувствами, а потому что тебе это было выгодно и нужно в тот момент. Давай смотреть правде в глаза, — яд льется из меня как из рога изобилия. Конечно, я имею право злиться. Даже больше, имею права ненавидеть, потому что мы с бабушкой столько лет справлялись сами!

И в единственный раз, когда нам нужна была помощь мамы, она отказала.

— Что ты такое говоришь? Это неправда. Юленька, давай сядем и поговорим нормально. Все совсем не так, как ты думаешь.Я хочу для тебя только самого лучшего. Иначе никак, я же твоя мама, — елейным голосом произносит она, пытаясь меня обнять.

Обниматься Не хочется.
Наверное, она забыла слова, что бросила мне в наш последний разговор. Тогда еще и свидетели были…те самые, о которых думать не хочется.

—Извини, но я говорить не хочу, — разворачиваюсь на пятках и ухожу быстрым шагом в противоположную сторону. Не станут же они меня принуждать, в самом деле?

Сердце заходится в бешеном ритме, когда до меня долетают слова матери:

—Дурочка, я же хочу тебе как лучше сделать, жизнь тебе устроить.

И почему от этого меня покрывает ледяной коркой?

Глава 8

Глава 8

Юля

От ужаса конечности немеют. Я вдруг перехожу на галоп, буквально унося ноги от собственной матери. Если ее в принципе можно так назвать, конечно.

Пытаюсь гнать мысль о том, что она могла сейчас намекнуть на то, о чем даже думать страшно.

Нет, мне точно показалось. Да? Ведь Показалось? Сердце заходится в адском ритме, пока я бегу, сломя голову. Оглядываюсь ещё, как будто за мной могут гнаться.

И только когда уставшая торможу в слабоосвещенном квартале, меня вдруг приводит в чувства мысль, что я себя накрутила.

Горло дерет от проникающего в легкие таким безумным ледяным потоком воздуха.

Стекловатой проходится по дыхательным путям.

Быстрым шагом дохожу до остановки и сажусь в автобус, все еще оглядываясь. Но повода для паники совершенно точно нет.

Никаких…

За мной никто не шел, не ехал.

А почему тогда вдруг так страшно стало?

Не могу пояснить звериный ужас, но оставаться в определенный момент казалось подобно смерти.

Сказывается, естественно, и общая усталость. Да и в целом эмоциональный фон штормит. Когда я в последний раз отдыхала? После похорон бабушки ни дня.

Вечная гонка и скачки, я все время спешу куда-то, стараясь заработать денег на еду, на жилье.

Рано или поздно организм даст слабину только для того, чтобы дать возможность набраться физических сил любым способом.

После второго урока с близнецами я решаю шикануть и поехать домой на такси. Дело вовсе не в усталости, а во все том же зверином ужасе, когда проскакивает мысль о словах матери.

Иррациональные подозрения.

Если она имела в виду то, о чем я подумала изначально, то…

Говорить с ней нам больше не о чем.

—Юля, может вас подвести? — отец Гриши и Володи учтиво предлагает свою помощь, но я уже только что нажала кнопку заказа такси в приложении.

К тому же, не хочется быть должной.

—Да нет, спасибо большое. Я на такси.

— Погода не очень, поздно уже, вы бы поосторожнее были, ладно?

И правда. Моросит мелкий дождь, но по стучащим звукам словно и вовсе град.

— Да, конечно, такси проверенное, проблем не возникнет, — быстро собираюсь, прощаюсь с учениками и выхожу на этаж.

— До пятницы!

— Да- да, до пятницы, до свидания, — бросаю растерянное, и массивная дверь квартиры Ефимовых закрывается.

Телефон ещё как назло садится. Не вовремя.

Охнув, подхожу к окну, когда замечаю подъехавшую к подъезду машину.

В приложении маячит сигнал о том что машина подана.

И я спускаюсь вниз, не подозревая совершенно ни о чем, что могло бы причинить мне вред.

Но поздно.

Потому что это вовсе не такси. Понимаю ровно в тот момент, когда меня со спины перехватывают и заталкивают в машину как куклу, с которой будут играть в недетские игры.

Ледяной страх локализуется в области сердца, что перестает стучать.

Горло стягивает спазмом, а затем я отключаюсь, потому что меня как будто бы…вырубают из сети.

Здесь больше нет страха, только дышать по-прежнему тяжело.

Щелчок. Хлопок, и я открываю глаза, с трудом поднимая веки.

—Пиздец, она проблемная! Нах ты вписался? Тебе трахать некого? — сквозь ватную пелену слышу слова, от которых сжимаюсь вся. Руки плотно прижаты к чему-то твердому.

Рвано втягиваю воздух, но его мало…

Чувствую, как во рту разливается привкус препаратов для астматиков. Значит, у меня снова был приступ.

Глаза словно сдались и отказываются открываться.

—Нравится она мне. Да и ебать дочь Алексеева в разы приятнее, — слышится хриплый голос...

Меня начинает бить крупная дрожь, и я снова пытаюсь открыть глаза. Зрение мутится.

—Просыпайся, крошка. Хочу видеть твои невозможные глаза. И будем знакомиться. Теперь я тебе и папа, и мама, и бог, — мою голову приподнимают за подбородок, и сквозь вязкую пелену я смутно вижу перед собой того самого маминого знакомого.

Только на этот раз с наглой ухмылкой, от которого волосы встают дыбом…

***

Когда горло перестает стягивать узлом, я открываю глаза и смотрю на мир полноценно, вот только лучше бы я его не видела. Лучше бы не видела и все закончилось быстро и безболезненно.

Во рту разливается привкус лекарств, но рядом со мной нет моей сумки, как нет и куртки, шарфа…ничего.

Страх плотным кольцом стягивает меня целиком, и не остается ни одной здравой мысли. Только пронизывающий холод.

Пугающий и заставляющий дрожать. Руками обхватываю себя и пытаюсь осмотреться. Я в машине, и я одета, наверное, это главное, что нужно было осознать в моменте, когда кажется, что самое плохое уже случилось.

Нет, не случилось.

На размышления, почему это случилось, времени нет, а вот на попытку выбраться — с лихвой. Но…в машине я не одна, и первая же попытка выбраться проваливается с довольно едким замечанием в мой адрес.

—Попытаешься снова, и я тебя вырублю, — летит комментарий с водительского сидения, а затем исполинская фигура приподнимается в удачной для видимости позиции.

Голос пропадает, и вдруг становится еще страшнее. Мужчина впереди не смотрит на меня, только видно огромную бритую голову и широченный лоб в отражении зеркала заднего вида.

Молчу и рассматриваю собственные руки, пока в голове происходит ядерный взрыв. Мне надо понять, что от меня хотят.

Хотя чего тут думать, в самом деле?

Все понятно и без слов. Успокойся! Если ты сейчас впадешь в панику, легче от этого никому не станет. Вообще никому…

А что я могу сделать?

Дождаться того, кто со мной говорил. Михаил, кажется, да?

Та, которая виновна в этой ситуации, очевидно, где-то далеко. И спрашивать с нее хоть что-то — тупость.

Как и тупостью было встречаться с ней в ночи.

Слезы подступают, но я упрямо сопротивляюсь, ненавидя в первую очередь не себя, а ту, которую можно назвать биологической матерью.

Неужели она могла? Как получается, аж бегом.

Бритоголовый мужик просто охранник, и даже если я спрошу у него хоть что-то, вряд ли мне ответят.

Глава 9

Юля

Если до этого момента у меня была просто паника, то сейчас в теле рождается неконтролируемый шок. Что он тут делает вообще?

И как относится к той вакханалии, что происходит сейчас? Он может быть одним из активным участников подобных мероприятий?

Какой ужас.

Когда я встречаюсь с ним взглядом, меня словно ударяет током. А вот по Багирову не скажешь, что его хоть что-то удивляет или приводит в недовольство.

Если даже это и есть, то он мастерски скрывает свои чувства и эмоции, в отличие от меня, у которой все отображается на лице мгновенно.

И только его темные глаза заставляют испытывать ни с чем несравнимый страх. Трепетать перед неизведанным.

Властной походкой он идёт к свободному дивану и садится ровно напротив меня, пронзая внимательным взглядом с ног до головы.

Я же только сильнее дрожу под таким пристальным вниманием от человека, способного запустить в теле дикий ужас одним своим присутствием.

—А ты, я смотрю, сегодня в ударе. Так много красоты в одном месте, — скулы отчима начинают играть, когда он переводит взгляд на чудовище, укравшее меня буквально посреди улицы.

—Ты не стесняйся, выбирай любую, друг. Но из всех, я думаю, Марианна в твоём вкусе, — посмеиваясь, он встаёт и идёт ко мне, присаживаясь предательски близко. Отчего у меня внутри все переворачивается от отвращения.

Рука падает мне на плечи неподъемным грузом, а затем он притягивает меня к себе, от чего позвонки хрустят от давления.

Я так всматриваюсь в отчима, что невербальной передаю весь свой ужас. Но судя по всему, он ничего не сделает, как бы мне этого ни хотелось.

—Я уже выбрал.

— Да, и кого же? — прижимается лицом к волосам, а я редко зажмуриваюсь, стараясь не думать, что он запланировал на мой счёт.

— Ее, — кивком головы указывает на меня.

Воцаряется молчание, а затем виновник торжества начинает смеяться, сильно, дико и противно, будоража тело от ужаса.

— Так дело не пойдет, это моя вишенка на торте, я ее, можно сказать, купил, друг.

— Да что ты? Ну а я могу перекупить, в самом деле. Мы из-за бабы будем ругаться? — поджимает губы и сдавленно улыбается, как умеет только он.

Это не улыбка, а скорее звериный оскал превосходства над врагом.

Оппонент ощутимо сильно сжимает руку на моем плече, отчего я скукоживаюсь, и отпускает.

—Багира, ругаться не будем. Уступаю пальму первенства, но будь здравомыслящим, ладно? Мне она нужна ещё и для другой цели, — цокает языком, поднимаясь.

А Багиров, вместо того, чтобы пересесть ко мне, указательным пальцем подзывает к себе.

И мое сдавленное мышцами тело подчиняется. А когда я на дрожащих ногах подхожу к нему, то он хватает меня за руку и под хриплый писк толкает на себя. Я падаю ему на колени, а он раздвигает ноги так, что я теперь касаюсь коленками его бедер, плотно прижаты и смотрю ровно в глаза.

Он наклоняется и шепотом, который не расслышать толком произносит у самых губ:

—Подыграй мне, — а затем касается губами уголка моего рта, заставляя дрожать сильнее.

Зажмуриваюсь и сжимаю руки в кулаки, которые он перекидывает к себе на плечи, отчего я тянусь вперёд, кусая губы.

И вот теперь я обхватываю отчима за шею, плотно упираясь в него всем телом. Мне противно и мерзко осознавать, что в такой позиции я буквально распластана по нему.

А он тем временем водит руками по моей спине в утешительных поглаживающих движениях, отчего во рту комкуется отвращение к самой себе острым приступом тошноты.

Он водит губами по щеке, и тормозит у уха, отводя губами мочку.

—Не сопротивляйся, — шепчет он, облизывая мочку.

И я деревенею в его руках, испытывая странное томление от подобных ласк. Стараюсь думать о чем угодно, но только не о том, что сижу верхом на отчиме, который ласкает и целует меня так, как это совершенно не позволено в отношении, хоть и бывшей, но падчерицы.

Дыхание срывается в бездну, а тело бьёт крупная дрожь. Я понятия не имею, что он собирается сделать, но зато в отражении зеркал вижу, как все присутствующие начинают заниматься вещами, от которых тянет закрыть глаза.

Девушки спускаются на колени перед мужчинами, а те призывно улыбаются и откидываются на спинках кресел.

Из нас всех только я практически лежу на Багирове, обхватив его шею так плотно, что руки сводит судорогой. Выравниваю дыхание и всматриваюсь в пульсирующую жилку у него на шее, впитываю аромат терпких духов, которые сейчас только добавляют волнения.

Он не меняет парфюм.

И вот Багиров просовывает руки под кофту и добирается до замочка лифчика, с лёгкостью расстегивая его, отчего мой полная грудь начинает испытывать долгожданное облегчение.

Дергаюсь, а он не даёт мне сдвинуться, накрывая спину пятерней и ныряя лицом в мне в шею. Водит губами вдоль и оставляет смазанные поцелуи на коже.

Я сильнее сжимаюсь, пока Багров продолжает измываться надо мной.

Вслед за этим встаёт со мной на руках и подхватывает под ягодицы.

— Ты куда?—летит вопрос от ублюдка.

— Я не трахаюсь при свидетелях.

Грудная клетка вибрирует, а вместе с ней и я от того, с какой интонацией он произносит это.

Он же не станет? Правда?

Багиров уносит меня, дрожащую от ужаса, из комнаты, в которой я мысленно распрощалась со своей прошлой жизнью.

***

Он выносит меня из комнаты чистой похоти и несет куда-то в сторону, удерживая мое дрожащее тело до боли крепко. Так плотно, что я даже не решаюсь дышать, чтобы не прикасаться к нему больше положенного. Ужас происходящего растворяет мои нервные клетки в кислоте.
Ничего не соображаю, чувствуя только стук собственного сердца.

Прижимаюсь лицом к шее мужчины, всматриваясь в ворот рубашки. В ушах набатом стучит фраза, брошенная им так дерзко:
— Я не трахаюсь при свидетелях.

Это, конечно же, шутка. Просто шутка. Сейчас он отпустит меня, и все закончится.

Ладони впиваются в плечи мужчины мертвой хваткой, когда мы входим в другое слабо освещенное помещение. Запах мужского одеколона открывается для меня ярче и четче из-за замкнутого пространства и нехватки освещения.

Глава 10

ЮЛЯ

Я никогда не была в этом доме. Когда он женился на моей матери, мы жили в совершенно другом месте, намного более современном. Этот же… скорее как дача, что ли. Едва ли я могла бы подумать, что такой человек, как Багиров, может жить в уютном деревянном домике-срубе.

Это поистине удивительно. Охранник не сказал мне ни слова по дороге сюда, и даже когда впустил меня в дом, тоже промолчал. Только спустя минут пятнадцать он так же молча принес еду в пакете и ушел, как будто я была предметом мебели.

Еда явно из ресторана Багирова, потому что в идентичных пакетах обычно привозили доставку и к нам домой. Мама никогда ничего не готовила, и их отношения в целом можно было назвать странными. Из нас троих только я изредка появлялась на кухне, чтобы приготовить что-то более адекватное, чем жирное запеченное мясо на завтрак.

Нет, у меня было подозрение, что этот брак — скорее показуха, но я не хотела влезать туда, куда меня никогда не приглашали. Я жила в отдельном крыле и зачастую могла не видеть ни отчима, ни маму по несколько дней. К тому же я была убита горем и пыталась учиться, чтобы не сломаться перед сессией.

Бегло осмотрев гостиную, я понимаю, почему это место называется "Берлогой", как сказал Багров.

Очень аутентичное место. Здесь уютно и тепло, есть камин-печка, как у бабушки в деревне, огромный стол-сруб на человек десять, не меньше. Такие же добротные стулья в тон ему. А на полу — шкура убитого медведя, что пугает меня ничуть не меньше, чем оленьи рога, прикрепленные на стене.

Пахнет деревом и немного Новым годом.

Я сажусь в кресло-качалку у огромного окна с льняными шторами, идеально подходящими к интерьеру этой самой "Берлоги", и жду. Правда, непонятно чего.

Пытаюсь не нервничать, но выходит ровно наоборот. Аппетита нет, хоть взгляд пару раз и косит на бумажный пакет, откуда исходят божественные ароматы пищи.

В ожидании моя кожа горит в тех местах, где меня касался Багиров. Я не могу осознать собственные чувства на этот счет, но они пугающе волнительны.

Проходит час, второй, третий. На четвертый, когда стрелки часов давно перевалили за час ночи, я начинаю нетерпеливо елозить на месте, разглядывая ветви деревьев за окном, которые колышутся от сильного ветра.

Моросит дождь, и теперь в моей голове атмосфера максимально драматичная. Увидев проблеск фар, я чувствую, как душа тяжело падает вниз. Я вскакиваю и направляюсь к двери. Мне не сидится на месте, кажется, что я быстрее узнаю новости, если встречу их у порога. Смешно? Да.

Я прислушиваюсь к звукам за дверью, и вот слышу тяжелые шаги.

Когда Багиров появляется в проходе, я заламываю руки и кусаю губы, сталкиваясь с его ледяным взглядом, от которого внутренности скручиваются узлом.

От него пахнет дождем, терпким одеколоном и сигаретным дымом. Помимо прочего, от него несет алкоголем. Это неожиданность, потому что за все время, что мы жили под одной крышей, я никогда не видела его пьяным.

Я не могу сказать, что он пьян, но точно расслаблен. Расстегнув пиджак, он снимает оксфорды, бросает телефон на тумбочку у двери. Туда же летят ключи от машины, бумажник и что-то вроде записной книжки.

Его движения резкие, почти рваные. Я хмурюсь.

— Приятно видеть, что ты меня ждала. Вообще, это чувство — когда тебя ждут, — довольно круто подсаживает, как наркотик. Так можно и втянуться, — он упирается кулаками в тумбочку, отчего рубашка на его спине натягивается, делая ее еще шире.

Как будто бы есть куда.

— Я не понимаю, — говорю, нахмурившись сильнее, стараясь игнорировать странный пьяный бред. Завтра он все забудет.

— А что ты не понимаешь? Я бы очень хотел, чтобы меня так ждали всегда, — резюмирует он, оставляя меня в полном замешательстве.

Он медленно поворачивается и осматривает меня с ног до головы.

— Твоя мать продала тебя Мише Зарицкому, чтобы он избавил ее от некоторых финансовых трудностей. Он давно тебя заприметил, но брать бесплатно не собирался. Сделка состоялась официально сегодня.

Его слова как будто заполняют мои уши бетоном.

— Этого не может быть, — шепчу пересохшими губами.

— Да? Значит, мне привиделось все то, что я увидел сегодня.

Он отталкивается от тумбочки и подходит ко мне.

— Я начал переговоры и готов вернуть ему потраченные средства. Ты будешь в безопасности.

***

—Что значит переговоры? Вы…

—Ты, — грубо рубит, погружая меня в ледяной пот.

—Да какая разница сейчас “ты” или “вы”?! Что за бред вообще?! На улице 21 век! Что значит меня продали, что значит за решение финансовых трудностей?! Я что, вещь какая-то? Я что…предмет гардероба или мебели? Вы себя слышите вообще? Что за средневековье?! Да кто он такой вообще?! Я пойду в полицию.

—Иди, даже дверь тебе открою. Тебя из участка сразу к нему отвезут. Быстрая доставка на дом случится. Ты вроде не дура же, да и истеричкой никогда не была. Наверное, тебе хотя бы в теории понятно, что это не просто человек. Собственно, как и я. Тоже не простой человек, если ты до сих пор не заметила, — он поправляет часы на запястье и поднимает на меня полный нечитаемой эмоции взгляд.

Дышу через раз, чувствуя странное напряжение в воздухе.

—Я не дура, я человек.

—Похвально, но этого окажется мало для обычного главаря ОПГ, и если такой человек что-то решил, очень маловероятно, что твой аргумент сразу заставит его передумать. Будь уверена, что при первом же твоем появлении вне стен этого дома ты будешь сразу же схвачена. И вопрос совершенно в другом, не в тебе как таковой. Просто когда ты очень долго живешь на этом свете в полнейшей вседозволенности, вот такие маленькие прихоти становятся искрами блеклой жизни. Скажем так ты стала искрой. А еще поводом отомстить твоему отцу.

Я замираю изваянием, заставляя себя дышать. Нет, я знала, что у меня был отец, и что он был влиятельным бизнесменом, собственно, именно поэтому мать и спуталась с ним, родив ему меня. Ту, которая стала камнем преткновения.

Глава 11

Юля
— Ты же меня всегда недолюбливал, как ты можешь? — задыхаясь от агонии, шепчу сорванным голосом. Его лицо буквально перед моим. Остаются миллиметры боли — выжженной, разорванной, превращённой в пепел.
Лицо — сплошная маска, за которую не пробраться, не выудить оттуда ничего. Он поднимает руку и касается моего лица подушечками пальцев, отчего меня начинает трясти, как в припадке.
— С чего ты решила, что я тебя недолюбливал? — пронзает внимательным взглядом, а затем опускается ещё ниже, чтобы теперь мы смотрели ровно друг другу в глаза.

Невидимой нитью паника затягивает петлю на шее, отчего я начинаю чаще дышать, а вот он… он продолжает на меня смотреть, как на восьмое чудо света. Зажмуриваюсь до боли и отрицательно машу головой.
— С ума сошёл! Ты сошёл с ума! Ты же женился на моей матери! Какого чёрта ты от меня хочешь? У тебя может быть любая, просто любая девица с радостью упадёт тебе на колени. Да хоть бы какая-то из той красной комнаты, чёрт тебя дери. А я не хочу! Я не хочу тебя! Я не буду твоей! Не смогу, потому что я не продаюсь, — с силой упираясь ему в грудь кулаками, пытаюсь сделать больно, но встречаю сопротивление. Отчего тут же пищу, когда он вжимает меня в себя — до боли, до невозможности сделать даже рваный вдох.
— Я не хочу любую. Я хочу тебя. Мне не нужен только секс. Мне нужна ты целиком, вся. И чтобы ты так же сильно хотела меня, как я хочу тебя. В этом ключевая разница, Юля. Я не принуждаю тебя ни к чему. У тебя есть выход. Он прямо тут, — Багиров хватает мой кулак и протягивает его в сторону, выпуская указательный палец и держа его в своей руке так крепко, что мне не пошевельнуться.

Мои губы пересохли и дрожат.
— Ты можешь прямо сейчас выйти из этого дома, и мои люди отвезут тебя домой. Но только суть в том, что тогда ты останешься одна, а это прямой призыв к действию для Зарицкого. В этом мире не так много вещей по-настоящему имеют ценность, а мои слова имеют. И только прямое нахождение рядом со мной — твой билет в эту жизнь. Ты можешь ненавидеть меня, можешь желать смерти, а можешь принять тот факт, что ты всё равно будешь моей. Сейчас ли, потом ли, через месяц, год, два. Мне не важны сроки. Я просто говорю тебе, что даже если ты сейчас уйдёшь, рано или поздно ты придёшь обратно, когда поймёшь, что справиться сама не сможешь. Не делай из меня чудовище. По-настоящему дикие звери находятся не здесь. Я не буду насиловать тебя, унижать и причинять физическую или моральную боль. Кажется, очень многие на твоём месте прямо сейчас сняли бы трусики сами, — хмыкает он, завершая свою пламенную речь вязким взглядом, который скользит по моей, покрытой бисеринками пота, коже.
— Зачем… я тебе тогда?
— Потому что я тебя хочу. А всё, что я хочу, рано или поздно становится моим, — пригвождает меня к месту.

Меня трясёт. И чем больше я думаю о том, что он сказал, тем сильнее трясёт.
Это какой-то сюр. Это кошмар.
Невозможно.
— Я самая обычная. И я намного младше тебя. Я не смогу дать тебе… всего того, что ты хочешь.
— А чего я хочу?
— Я не знаю, понял? Не знаю и знать не хочу! — срываюсь на крик, остервенело стуча кулаками ему по груди, пока боль в руках не становится невыносимой, а он не перехватывает мои ладони и не поднимает их над головой, заставляя обнять себя.

Господи.
Он резко придвигается ко мне, и только быстрый поворот головы помогает нам не столкнуться губами.
— У нас будет секс, будут дети. Ты просто запомни эти слова, когда в попытках меня ненавидеть почувствуешь влечение. Оно уже есть. Где-то очень глубоко. В том, как ты смотришь на меня, как дышишь, когда я рядом, как реагируешь на мои прикосновения. Нормально бояться. Ненормально себе врать, Юля.
Багиров проводит губами по моей щеке, превращая меня в оголённый нерв.

***
В ту ночь он уходит из дома.
А я остаюсь тут, обливаясь слезами ужаса.
Меня сначала трясёт, а потом я вспоминаю все самые жуткие истории о рабстве, в котором оказываются девушки моего возраста. Они не могут выбраться живыми оттуда. Их насилуют, над ними измываются, а затем убивают, удовлетворяя все самые тёмные потребности.
Это давно поставлено на поток. Никто просто так с улицы не пропадает, а если подобное случается, то причина тому — торговля людьми. Либо на органы, либо в сексуальное рабство, либо… на убой таким больным ублюдкам, которые получают удовлетворение, забирая жизни.

А я отделалась только чем?
Тем, что мой отчим вдруг решил, что он хочет меня? Это даже звучит дико, это максимально ненормальная ситуация, в которой я чувствую себя грязной, использованной куклой.

Не сейчас, так потом.
Перед глазами так и стоит его лишённое красок лицо и те губы, что шепчут приговор.
Секс, дети, отношения. С кем? С человеком, который был с моей матерью? Он что, думает, что я совсем с ума сошла, соглашаться на подобное?

В носу обосновался запах одеколона, что теперь запускает неконтролируемые процессы в теле. Я обхожу весь дом и нахожу идеально чистую ванную комнату с новым комплектом полотенец и запакованным халатом… моего размера.

Большего шока испытать просто невозможно.
Что самое страшное, здесь собрано всё то, чем пользуюсь я. В ужасе веду пальцами по знакомым баночкам и понимаю, что ими никто не пользовался. Они невскрыты.
Он что, скупил это всё для меня? Отчётливо понимая, что рано или поздно я здесь окажусь? Или как?
Или что?
Чей это дом?

Ужас стекает по телу крупной дрожью и капельками пота. Испарину на лбу стираю тыльной стороной ладони и выравниваю дыхание.
Больной ублюдок.
Халат моего размера, тапочки двух видов моего размера, здесь и вещи новые. Боже, здесь есть и нижнее бельё моего размера, и даже то, что могло бы понравиться мне. Цвет, фасон, фактура, ткань.
Он что? Следил за мной? Изучал с целью сбора данных? Что… что за чертовщина, мать твою! Отшвыриваю от себя все вещи и забиваюсь в угол, закрыв заплаканное лицо руками.

Глава 12

Юля

Не вижу смысла дальше пытаться уснуть, если внутри теперь сплошная агония, а сна нет ни в одном глазу.
Становится ощутимо холодно, и даже закутанной лежать некомфортно.
Плотно завязываю халат и выбираюсь из-под шерстяного одеяла. Грустно признавать тот факт, что здесь кровать удобнее, чем у меня дома, в раз сто.
Да и вообще, хоть где-нибудь, где я хоть когда-то жила.

В коридоре работает пара светильников, а так — почти полумрак.
Взгляд скользит по картинкам, развешанным на стенах. Они все какие-то очень простые. Сто лет не видела обычной природы на полотнах. Сейчас везде и всюду — либо импрессионизм, либо постмодернизм.
А обычных картин с изображением опушки леса и морды лисицы на первом плане… не найдешь.

Вот почему меня цепляют природные мотивы, когда я спускаюсь вниз по деревянной лестнице. Прохладный воздух заставляет дрожать ещё сильнее. Оказывается, в комнате было относительно тепло.
Растираю пальцы, но ноги, даже в носках и тапочках, начинают покалывать.

Погода свирепствует вовсю, не оставляя надежды на тишину. Бегло смотрю за окно и понимаю, что там начинается буря.
Выходит, отопление отключилось. Что странно, потому что свет есть.
Обычно всё работает от двухконтурного котла, а он явно на электричестве. Спускаюсь ниже и протираю глаза.

Продрогнув окончательно, обнимаю себя и медленно двигаюсь к работающему камину.
Подхожу так близко, чтобы тепло обволакивающими волнами укрыло меня одеялом.
Внизу, как и ожидалось, никого, но потрескивание камина создаёт иллюзию присутствия. Хмурюсь и думаю о том, что до утра я вполне могу заболеть, если отопление не включится.
Мой иммунитет работает отвратительно.

Какова вероятность, что здесь есть обслуживающий персонал?
Охрана — точно.
Но буду ли я обращаться к ним? Едва ли.

С другой стороны, можно остаться у камина, чьё мирное потрескивание создаёт несомненный уют, а до утра я уж как-нибудь дотяну.
Выходить в ночь — идиотская затея.
С моим здоровьем переохлаждение чревато.

Беру плед с подголовника, укутываюсь в него, после чего сажусь на диван и бездумно смотрю на огонь.
Это успокаивает настолько, что все проблемы вдруг отходят на второй план. Остаются лишь оранжевые завитки пламени, согревающие своим теплом.

Сейчас бы горячий чай, а может, какао с маршмеллоу. А ещё ёлку бы поставить, чтобы было всё по фен-шую, так сказать.
Мы с бабушкой ставили ёлку начиная с десятого декабря, и она оставалась с нами аж до конца января.
Искусственная и старенькая, но самая любимая. Я не забрала её. Некуда, если честно.

— Замёрзла? — внезапно раздаётся бархатный голос за спиной.
Я вздрагиваю, резко оборачиваясь. Перед глазами стелется паника. Он же ушёл?!
А кто ему запретит вернуться, дура?

— Котёл отключился, сейчас перезапустил. Должно работать. А пока камин будет обогревать эту комнату и немного ту, что параллельно на втором этаже, — высокая и массивная фигура двигается удивительно легко, в каждом движении чувствуется сила и уверенность.

Если откинуть страхи и прочее, то Багиров, конечно, не выглядит на свой возраст. Он занимается спортом и явно следит за собой. Быть может, только тонкая сеточка у глаз намекает на истинный возраст.
Или продолговатая морщина на лбу, которая появляется в моменты злости.

Багиров проходит мимо меня в брюках и вязаном свитере. Руки в мазуте, а может, в саже. Он берёт тряпку со стола и поочерёдно протирает каждый палец, а затем поворачивается и своим тёмным взглядом проходит по моей дрожащей фигуре.

Стоя спиной к камину, он выглядит чудаковато. Тени падают так, что в иллюзорности происходящего не остаётся сомнений.
Дыхание перекрывается.

Я не была готова встретить его снова.
Я не хотела видеться с ним раньше, чем утром.
Мне нужно время, чтобы обдумать всё, что происходит, а без качественного сна это невозможно.

Молчу. И он молчит, вздыхает и уходит куда-то в сторону.

Кухня здесь примыкает к гостиной, но за счёт правильной планировки остаётся незамеченной, когда заходишь в дом.
Меня начинает потряхивать, хотя дело вовсе не в температуре воздуха. Я согреваюсь.
Опускаю голову и больше не смотрю на него. Не могу.
Что мне ответить? И надо ли?

— Ты предпочитаешь молчать? В твоём обществе я могу и помолчать, — резюмирует он, включая воду.

Судя по звукам, он моет руки. Ты просто Шерлок Холмс, Юля.

Спустя пару минут Багиров возвращается с двумя квадратными стаканами и бутылкой с янтарной жидкостью.
Ставит всё на стол, поворачивается ко мне и снова обжигает взглядом, от которого внутренности начинают плавиться.
Он садится и разливает пойло по стаканам, после чего протягивает один мне. Я отрицательно качаю головой.

— Повторяю: насиловать не буду. Тебе надо расслабиться. Алкоголь — не лучшее решение, но других ты не готова принять.

***

Он так часто повторяет слово “изнасиловать”, что, кажется, это все, о чем он в конце концов думает! У меня тело заливает бетоном, отчего я как парализованная даже двинуться не могу.

—Я не пью, — отрицательно машу головой, вжимаясь руками в коленки.

Они скоро начнут хрустеть от того, какое давление я на них оказываю. Но даже перевести взгляд на отчима сейчас кажется непосильной задачей.

—А я и не говорю тебе напиваться, лишь сделать пару глотков, они помогут расслабиться, — он берет стакан и протягивает его мне, в то время как я всем телом напрягаюсь лишь сильнее от вторжения в мое личное пространство. Нет, он не касается меня…

Не касается меня так, как касался в клубе.

Не целует.

Он просто протягивает стакан, останавливаясь в сантиметрах от моей руки, но мою руку погружает в печку. Это ненормальная реакция,в которой я теряюсь, стараясь изо всех сил успокоиться. Он не должен понимать, что действует на меня таким образом.

Я как добыча перед удавом.

—Зачем мне расслабляться, если ситуация, мягко скажем, не способствует этому?

Глава 13

Глава 13
ЮЛЯ
Он совершенно спокоен, я в полнейшей ярости. А затем приходит смирение, от которого вдруг становится как-то индифферентно.
Ему не может быть необходимо иметь меня. Не может. Это дикость!
— То есть одна ночь не для тебя?
— Что из моих слов тебе было непонятно, Юля? Кажется, я говорил как есть с самого начала. Если бы всё строилось только на том, что я хочу тебя трахнуть, я бы уже это сделал всеми возможными и невозможными способами. Но я нарочно этого не делаю. Называй как хочешь, но я не хочу, чтобы моя будущая жена смотрела на меня как на насильника и считала ублюдком, воспользовавшимся положением.

Жена…
Жена…
Набатом стучит в голове. Зажмуриваюсь, облизывая пересохшие губы.
— Ты ведь и так пользуешься моим положением, не так ли? Разве всё это не насилие? — надсадно шепчу, почти задыхаясь.
Он резко вскидывает голову, прищуриваясь.
— Что плохого в том, что я хочу тебя добиваться теми способами, какими умею? Или ты всерьёз думаешь, что я бы не испробовал единственный вариант оставить тебя рядом с собой? Я законченный эгоист, и в моём возрасте это абсолютно нормально, ещё и с учётом пережитого. Не так много в этой жизни, — он делает шаг ко мне и практически прижимается всем телом, поднимает руку и упирает её в мою талию, — имеет надо мной власть. А если быть точнее, совсем ничего, никто, кроме тебя.

Он сжимает меня, пока я дрожу только сильнее.
— Ты меня принуждаешь, и это ничуть… не лучше того, что творит тот ублюдок матери, — выплёвываю рвано, в какой-то момент только и дыша, что запахом Багирова.

Бывший отчим хмыкает злобно, а затем подхватывает меня на руки и в два шага оказывается у стенки, в которую упирает меня. Перехватывает за подбородок и цедит. Мои глаза широко распахнуты и смотрят в бездну, которая призывно принимает меня в свои объятия.
Адреналин ударяет в уши бешеными разрядами тока.
— Не искушай меня воспользоваться твоими словами и доказать, что они верны, Юля. Не искушай, потому что я п*здец как хочу тебя во всех смыслах этого слова и держусь только из соображений совести, которая много лет мирно сопела диким зверем в клетке, а сейчас разрывается лаем. Если ты будешь меньше отрицать, а больше наблюдать, то заметишь, что я не самый плохой вариант. Потому что повернутый на тебе, как малолетка. Ты думаешь, я этого хотел? Хотел в один момент свихнуться, увидев тебя в грёбанных домашних шортах у себя дома, которые и не были короткими, но заводили меня так, что я ни о чём другом думать не мог? Думаешь, я сильно желал врезаться лбом в малолетку? В дочку моей якобы жены, с которой и брак-то был нужен лишь с целью штампа в паспорте и достижения своих целей? Или ты думаешь, что когда я трахал отдалённо напоминающую тебя любовницу, я сильно рад был? Приходить домой, — он упирается в мою щеку своей и резко втягивает воздух, рука соскальзывает с бедра и обхватывает ягодицу, — и видеть ту, которую возжелал как никого и никогда в своей жизни. А затем сходить с ума.

Он рвано дышит возле шеи, а меня вдруг подрывает изнутри, затапливая лавой.
Температура шибает, холодный пот выступает на висках. Багиров лицом зарывается в мою шею и сильнее сжимает в болезненных объятиях, одержимых, грубых и как будто бы… отчаянных.
Меня переполняют шок и паника, руки деревенеют, а Багиров резко поднимает голову и упирается теперь лбом в мой, впиваясь в меня острым взглядом, пронзающим насквозь.
Что?
Я думала, он меня ненавидит.

А он гладит мою спину, соскальзывая подушечками пальцев чуть ниже, ещё ниже. Я так глубоко дышу, что касаюсь грудью его. Всем телом. Слегка опускаюсь и вот уже чувствую выступающий бугор, отчего моментально пытаюсь приподняться, но он не позволяет, посильнее насаживая меня ниже.
— Нет, ты будешь знать, что ты вызываешь во мне, и будешь видеть, как сильно я хочу тебя себе до конца и без всяких «но» и «если». Даже если мне придётся пойти на сделку с дьяволом, я это сделаю. Всё что угодно, любые методы будут идеальны для достижения цели. Запомни: очень мало в этой жизни способно меня остановить. Возможно, ты первая заставляешь меня остановиться. И что самое ужасное, ты первая, которая заставляет нестись на скорости двести без работающих тормозов.

Он резко опускает меня, тяжело дыша, а затем проводит пальцами по лицу до подбородка, скользит по шее пятернёй, кладёт руку к тому месту, где так сильно стучит сердце, и отходит, также стремительно освобождая меня от своих касаний, что кипятят внутренности.

Он подходит к столу, хватает бутылку, приставляет к губам и делает пару глотков прямо с горла. Затем разворачивается и разбивает бутылку о стену, стоя ко мне вполоборота.
Ужас стекает по телу крупными каплями пота. Я задыхаюсь от происходящего, но даже не смею шелохнуться. Меня осыпает теми самыми осколками, что разлетелись по полу и поблёскивают в свете горящего камина.
— Поднимись в комнату. И босиком тут не ходи, — рычит, не повернувшись больше ко мне. Голова низко опущена, а вся фигура представляет собой пульсирующие налитые мышцы.
— Бегом! — раскатом грома звучит приказ, от которого я подскакиваю на месте и несусь к лестнице как ошпаренная, будто бы за мной гонится дикий зверь.

Я залетаю в комнату и падаю на пол возле двери, дрожа всем телом. Горло сжимается, но это не приступ астмы. Это…
Это спазм ужаса.

Глава 14

Глава 14
Юля

Утро наступает болезненно, потому что я отлежала себе руку и ногу в неудобной позе.

Как будто это могло бы меня спасти от... него.

Произносить “отчим” страшно, даже внутри все переворачивается.

И что мне дальше делать?

Я не хочу его. В каких бы то ни было смыслах не хочу. И не буду хотеть, хоть сколько он не будет говорить мне о том, что я все равно буду его, и что все у нас будет.

Все…

"Все" будет только у меня и моей нервной системы, потому что я не выдерживаю больше таких эмоциональных качелей.

Не выдерживаю и все.

Переворачиваюсь на другой бок и протягиваю руки, разрабатывая от жуткого онемения.

За окном крупными хлопьями валит снег, ветер срывается, шатая деревья в разные стороны.

Погодка, одним словом, шепчет.

А я с внимательностью зверька, вслушиваюсь в посторонние звуки в доме.

Есть ли эти посторонние звуки, в самом деле.

Но нет. Тишина бьёт по барабанным перепонкам, отчего меня потряхивает только сильнее.

Вообще мне надо собраться и прекратить думать в негативном ключе. Попытаться не свихнуться в такой ситуации, как по мне, больше плюс ,чем минус.

И вот, уверенная в том, что я делаю, встаю с кровати и топаю в ванную комнату. Горло дерет, и слабость какая-то берет, но я упорно отгоняю от себя мысли про болезнь.

Умываюсь и приводу себя за марафонское время. Теперь будет проще.

Я выпью горячего чаю, и все пройдет как страшный сон. Вот да.

Есть во мне это ужасное свойство — болеть в минуты острого стресса. Но в данный момент это уже невозможно. Непозволительная роскошь.

Спускаюсь вниз, чувствуя дрожь в теле. Мне бы хотелось остаться в кровати, но нужно понимать, с чем придется иметь дело сегодня. С каким новым потрясением столкнуться.

Но на этот раз меня не встречает пустота. На кухне девушка в белом переднике с силой намыливает рабочие поверхности, которые, как мне кажется, в этом вовсе не нуждаются. Но она продолжает это делать, да с таким эмоциональным порывом…что мне как-то даже неловко.

Прядь волос выбилась из высокой гульки, но она вес трет и трет. Очень странная ситуация.

И пока я переминаясь с ноги на ногу, рассматривая титанический труд, она даже не делает передышку. Что ж, человек явно отрабатывает свою зарплату. Мимо воли цепляюсь за ее внешность, молоденькая совсем, и что она вообще тут забыла, в логове чудовища?

—Здравствуйте,— здороваюсь первая. Девушка резко вскидывает голову и направляет на меня недовольный взгляд, лишенный всякого радушия. С чего бы ей радоваться мне, конечно?

Молча оглядывает с ног до головы и не произносит ни слова, только в глазах читается какая-то ненависть, что ли. От такого откровенного отвращения у меня даже волосы на голове шевелятся. Надо признаться, я не думала, что вот так “с порога” кто-то мог бы проявлять такие эмоции, но да. Кажется, я ей точно встала поперек горла.

—Завтрак еще не готов, Сережа дал распоряжение приготовить все на девять утра. Так что…рано пришла, — бросает мне и отворачивается, продолжая натирать и без того чистую плиту.

Сережа.

Ясно…ещё и на “ты”.

И тут же у меня закрадывается мысль, что причина этой ненависти довольно очевидна. Не уверена, что есть смысл завтракать, если я не хочу провести остаток дня в уборной с признаками отравления.

—Ясно, но я не голодна. Сделаю чай и уйду.

—Я сама сделаю, какой надо! — она окончательно взрывается, а я застреваю посреди кухни. Мои подозрения с каждой секундой только подтверждаются и подтверждаются.

Вот только давать полноценную ответку нет ни сил, ни желания.

—Давайте решим на берегу. Я не собираюсь создавать проблемы — это раз, а два, я не прошу прислуживать и сама способна приготовить себе поесть, мне не нужна помощь в простых вещах. Наверное, теперь ваше отношение ко мне станет хотя бы равнодушным, — цежу спокойным голосом, понимая, что напрягать больное горло криками нет никакого смысла.

Девица опускает голову, все также стоя ко мне вполоборота. Упирается двумя руками в кухонную поверхность, но ни слова не произносит, только бормочет что-то слишком тихо, чтобы это стало различимо.

Ясно, это не поможет. Ну что ж, я не долларовая купюра, чтобы всем нравиться, так что да.

Подхожу к стойке, на которой установлен электрический чайник, включаю его и терпеливо жду, рассматривая ящики.

Просить помощи не буду, и все найду сама. В конце концов, я должна чем-то питаться, так что кто мне скажет хоть одно кривое слово? На завтрак я выходить не буду, пусть остается со своей…кто бы там она ни была. По взгляду читается ревность, так что она, очевидно, имеет виды на Багирова.

Естественно, это наверняка та самая любовница, отдаленно напоминающая меня разве что возрастом да цветом волос! Фу, мерзость!

И этот человек мне о высоким говорил, да?

А сам притащил в дом— куда привел якобы любовь всей своей жизни, то бишь меня — ту, с которой спал или даже спит. Не знаю, что хуже.

И пока я не буду удовлетворять его потребности, их будет удовлетворять эта.

От отвращения в горле образуется противный кол. Фу, какая же гадость! Мерзость.

В поисках чашек открываю все ящики подряд, что получается очень громко. Сама закладываю силу в простые движения…

—Ломает она все подряд, — доносится до меня, прежде чем я вообще осознаю происходящее.

ТО есть, эта мадам теперь мне замечания делать будет?

С КАКОГО ПЕРЕПУГА?

Отворачиваюсь, закипая одновременно с чайником, и беру первую попавшуюся кружку. По лицу девицы в фартуке понятно, что она недовольна любым моим действием!

Аж типает!

Черт возьми, а чашку эту тоже нельзя брать?

Беру самую нейтральную из всех, понятия не имея, есть тут на самом деле именно ее чашка, или нет!

Наверное, есть.

Если он с ней спал или спит, она тут все считает своим.

Этот факт меня несказанно бесит вкупе со всем, что случилось за последние дни, но остаётся только принять это как данность.

Глава 15

Глава 15

ЮЛЯ

—Ты думаешь, что у тебя есть какие-то права на меня? — скидываю с себя его руки и резко поворачиваюсь, теперь его ладонями от себя отталкиваю.

Внутри все переворачивается от жгучей злости. Он что думал, что я его игрушка? Буду послушно выполнять приказы, пока он будет вливать мне в уши сироп о том, что он от меня без ума?

Это пусть оставит для своей Даши!

Она как раз будет очень рада происходящим событиям, а у меня внутри только компот ненависти варится.

Всматриваюсь в его темные глазищи и понимаю, что он сам в шаге от чего-то очень нехорошего. Если я могу разве что ударить по холеной морде, то он закинуть на плечо и унести куда-то…

Холодок плавно скользит по спине.

—Да, есть права, все, малыш, — ухмыляется и опускает голову ниже, почти касаясь губами моего носа. Резко отворачиваюсь, и эти губы проезжаются по коже щеки. Меня обдает кипятком, а следом опускает в ледяную прорубь.

—Черта с два! Даше своей будешь говорить, как высоко прыгать, и как широко при этом улыбаться, а не мне, понял? — рычу злобно, превращаясь в один сплошной оголенный нерв.

Но Багиров в ответ только раскатисто смеется, перехватив меня двумя руками так крепко, что я теперь полностью в его власти. Стальной и ненавистной мне!

На лице рисуется самодовольное выражение, полное тщеславия, нестираемого восторга.

Он прищуривается и низко-низко наклоняется к моим губам:

—Ты ревнуешь меня? — взгляд будто прорывает траншею во мне.

ЧТО? Я? Да что бы я тебя ревновала? Держи карман шире! Ни за что в жизни, да и с какой стати? Опешив, ударяю ладошкой мускулистую махину по груди. Почему он вечно в этих рубашках? Он не может одеваться как нормальный человек, или ему чужда нормальная не вычурная одежда?!

—Ты упал с дуба, что ли? Просто…твои слова ничего не значат, если ты свою любовницу притащил в дом, куда собрался притащить когда-то и меня, да и все подготовил с мелодичностью маньяка, ты просто…просто ужасный человек, меня от тебя тошнит, и я ничего общего с тобой иметь не хочу, и никуда я с тобой не пойду, понял? Бери Дашу, Глашу и Наташу, — выкрикиваю ему в лицо, снова упираясь кулаками в грудь, могла бы…да вообще выбила бы его к чертовой матери!

Пусть сам идет куда ему надо…в чем хочет! Может и платья надеть, и стилиста подождать, и вообще идти к черту на кулички!

Багиров играет мышцами лица, но меня не выпускает, только сильнее прижимает к себе и поднимает на руки, пятерней сгребая посуду в сторону, после чего сажает меня на освободившееся место и раздвигает мои ноги. От шока не успеваю среагировать, только руками цепляюсь в его руки, как если бы это смогло бы мне помочь!

А затем прижимает руку к затылку и с силой толкает на себя, плотно упираясь в мой лоб своим. Встает ровно между моих ног и тяжело дышит.

Мир останавливается. Время застревает в одной точке, я чувствую бешеный стук сердца и отрывистое дыхание, что скользит стекловатой по дыхательным путям.

—А теперь, когда ты дала первую реакцию, поговорим в деталях. Первое, я не сплю с обслуживающим персоналом, а справляю нужду вне дома со специальным человеком. И я бы никогда в жизни не привел свою любовницу сюда, даже для того, чтобы увидеть в твоих глазах праведный гнев. Но, признаюсь честно, мне понравилось, и это опять очень сильно искушает, малыш, так сильно, что мне отчаянно хочется сказать “да”, лишь бы увидеть этот гнев еще раз, прочитать жгучую ревность, от которой меня вставляет похлеще всякого наркотика…Ты мой наркотик, и чем дальше, тем страшнее. Второе. Если тебя в чем-то не устраивает любой работник здесь, ты можешь уволить и нанять нового на свое усмотрение. В этом доме все решаешь ты. А потом уже я, но, будь уверена, в домашних аспектах я буду полным подкаблучником, потому что меня от этого ведет, как наркомана. И еще. Если тебя что-то обижает, ты должна говорить об этом сразу. Мне. И тогда это перестает быть проблемой.

—Мне плевать, с кем ты спишь.

—Да-да, я понял, уже прочитал по твоей реакции, и потому как сразу лицо переполнилось облегчением, стоило мне только сказать об этом. Я ни с кем теперь не сплю, потому что я хочу тебя. Тебя это должно успокоить, а мне принести новые страдания, все честно, — он снова улыбается, и все также держит мой взгляд своим.

А мне плевать! Плевать и плевать! Я не хочу ничего!

—Пойти на мероприятие надо, — он перехватывает двумя пальцами прядь моих волос и закручивает ее. —Там соберутся люди, которые должны поверить, что у нас все было давно, еще до того, как договор купли-продажи с легкой руки твоей матери случился. Вариант не пойти не предусмотрен. Плюс, это рабочая встреча, куда все придут со своими спутницами. Ты моя, так что логично, что твой приход важен и с этой точки зрения, и с точки зрения узнаваемости для других. Чтобы не повадно было нарушать установленные рамки.

Его губы предательски близко к моим губам. А взгляд выжигает кожу словно лазером. мне есть что сказать в ответ, но я онемела и замерла в одной позе, не решаясь и лишний раз вдохнуть.

—Соберись, пожалуйста, и окажи мне честь на сегодняшнем мероприятии. Ты со мной в полной безопасности, не важно, куда и зачем мы отправляемся, и кто будет вокруг. Просто находись рядом или в поле моего зрения, тогда все будет хорошо.

Он резко отклоняется от меня в сторону и упирается руками в столешницу. Что-то как будто бы приносит ему равносильную с моей боль.

Я же, недолго думая, спрыгиваю со столешницы, и ухожу прочь, забывая о таком желаемом чае. Вот только ситуация с горлом не улучшается, а только усугубляется, что сказывается буквально на всем.

И на желании выносить все это.

Стилист приходит в установленный срок. Это миловидная девушка, которая по большей части молчит и никак меня не напрягает. Задав пару вопросов, приступает к работе, создавая из моих волос нечто невообразимое.

Объем плюс волна — и ты смотришься как модель.

С лицом все проще, потому что я отказываюсь от броского вечернего макияжа. Мне ничего не надо, достаточно и того, что я вынуждена идти на эту ярмарку тщеславия с Багировым. Чтобы показать, что он первый, кто застолбил за собой место.