Мой Питер, или Дотянуться до любви

Пролог

Середина позапрошлого века

Купец первой гильдии Прохор Пафнутич Крестовинов стоял над гробом юной супруги в центре кафедрального собора, не веря ещё до конца, что происходящее не дурной сон, не пьяный бред, а самая настоящая реальность. Хор старательно выводил песнопения, отрабатывая пожертвование благодетеля, старенький священник со слезами сокрушался о покинувшей бренное тело прихожанке.

Молитвы о месте светлом, месте покойном, где теперь будет обитать его Алевтина не доходили до сердца горбившегося Прохора. Он рвался помешать тем, кто закрывал гроб, пытался остановить мужчин, взявших его на плечи, едва сдерживал желание закричать: «Аля, душа моя, вернись! Не оставляй сиротой!»

— Батюшка, идём! — нежный голосок семилетней дочери заставил вдовца очнуться, хотя и не совсем.

Похороны и поминки прошли как в тумане, сочувствующие горю Крестовинова люди казались ему явившимися из преисподней призраками. Скорее бы всё кончилось! Остаться одному, дать наконец волю рыданиям, которые душат и не позволяют ни говорить, ни молиться.

Большая столовая купеческого дома начала пустеть. Нанятые в помощь своей Маланье кухарки освобождали от грязной посуды составленные в линию столы. Прохор опрокинул очередную рюмку, не чувствуя ни вкуса, ни запаха напитка, и поднял взгляд на подошедшего прощаться старшего сына. Встал, повернулся.

— Крепись, батя, — пробасил Лаврентий, обнимая нетвёрдо качнувшегося родителя, — все под Богом ходим. Хоть и не дружили мы с мачехой, а всё ж знаю, хорошей она тебе женой была. Жаль, что так...

— Не уберёг, — покаянно опустил голову вдовец.

— Крепись, — повторил сын. — О лавках не думай. Присмотрю.

— Знаю, — кивнул Прохор. — Спасибо, сын.

О чём-то кроме непоправимой потери Крестовинов думать не мог. Какая торговля! Привычная суета казалась сейчас кощунством. И пусть где-то в глубине он признавал слова участников поминальной трапезы справедливыми, не мог принять их сердцем. Да, ему должно заботиться о дочке, растить, учить, обеспечить приданым, выдать замуж… Но разве этого достаточно? Мать — такую нежную и заботливую как Алевтина — никто девочке не заменит. Ни он сам, ни новая супруга.

В прошлый раз овдовев, Прохор Пафнутьевич сразу стал присматриваться к молодкам. Серафима долго болела, угасала почти восемь месяцев. Сама же и намекнула, что благословляет супруга на новый брак. Лаврентию аккурат шестнадцать годков стукнуло, ему няньки не требовались, сам вскоре женился. У него сыновья-близнецы чуть младше Лизоньки, не за тётку, а скорее за старшую сестрицу её признают.

— Папенька! — чистый голосок, так похожий на материнский, заставил Крестовинова вздрогнуть и слишком резко обернуться.

— Аля! — он покачнулся и положил крупную ладонь на детскую головку. — А, это ты… Лизок. Чего спать не легла? Я велел.

— Папенька, пойдёмте в комнату. Я вас провожу.

— Пойдём, милая. Ты не думай, хмель меня не взял. Просто худо… Худо мне без Алевтины.

Глупец! Нашёл кому жаловаться — семилетней сиротке.

Они поднялись по крепкой лестнице с широкими дубовыми ступеньками на второй этаж. Всё! Больше не вспорхнёт Алечка по ним, словно ветерок весенний, не позовёт певуче и ласково: «Прохор! Муж мой любезный! Ужин простынет, а ты всё в трудах, всё в заботах!»

Остановился, тяжело опёршись на перила. Повесил голову, застонал протяжно и безысходно.

— Батюшка, — дочь тянула его за безвольно повисшую руку, — Маланья говорит: нельзя плакать, а то маменьке худо на том свете будет. Тоска её заест.

— Да-да… идём, Лизонька. Я больше не буду плакать. И ты, цветочек мой лазоревый, не плачь. Маланью слушай, она знает.

Переступив порог супружеской спальни, снова почувствовал дрожь в коленях. Нет! Не в силах он сейчас ложиться здесь.

— Что вы, папенька? — печально вздохнула Лиза. — Нечто помочь вам? Давайте, сюртук…

— Нет! — Прохор схватился за борта и затряс головой. Сказал строго: — Отправляйся спать! Мне поработать надо. В кабинет пойду.

Там и кожаный диван имелся, где порой приходилось дремать на вышитой Алевтиной подушке-думке.

— Провожу! — твёрдо сказал ребёнок, обнимая купца за талию тонкой ручкой. — И не противьтесь, батюшка! Я вас не оставлю.

Так в обнимку и поплелись в дальний конец коридора, где окна кабинета выходили на проезжую улицу, и можно было следить за ближайшей лавкой.

Вдохнув привычный аромат книжной пыли, чернил и сургуча, Прохор Пафнутич почувствовал себя бодрее. Тяжело опустился в кресло, навалился грудью на столешницу и замотал головой:

— Работать надо! Иди, Лизок! Ложись. Не мешай мне.

Не то чтобы ему одному хотелось остаться, неловко было перед маленькой дочерью, которая держалась не в пример лучше здорового взрослого мужика. Она медлила, переминалась, не решаясь просить. Потом набрала воздуха и выпалила:

— Батюшка! Не прогневайтесь!

— Чего ещё?

— Умоляю, дайте мне картинку из журнала! Там, где матушку пропечатали. Другого-то изображения у нас нет. Я рамочку сделаю и поставлю у себя.

Прохор качнул головой:

— Хорошо, дочка. Дам. Не сейчас. Потом обязательно. А сейчас иди-ка спать, дружочек. А то глазки слипаются совсем.

— Благодарствуйте, папенька! — Лиза порывисто обняла отцовскую шею и выпорхнула из кабинета.

Он же раскрыл журнал и бережно разгладил страницу с портретом. Новомодное увлечение позволяло зафиксировать изображение человека за несколько минут. Достаточно посидеть неподвижно перед странным ящиком на ножках. Это не то что часами позировать художнику. Прохор огорчённо покачал головой: сколько бы он сейчас дал за портрет жены — настоящий, в богатой раме, который можно повесить в гостиной и любоваться. А вот осталась только блёклая картинка в статье о Костромских благотворителях.

Знать бы раньше! Тогда бы уговорил Алевтину позировать, а ей — скромнице — не хотелось лишнего внимания.

Да что там! Если б знал, что так рано потеряет любимую супругу, разве повёз бы её в столицу хвастать новым домом! Там, в Санкт-Петербурге, заразилась Аля, посещая больницу. По этой причине и сгорела.

Притягательный город

Наше время

Зоя Зайцева

Надо ж было такому случиться! Каких-то пятисот метров на дотянула! Вообще-то у меня привычка ходить пешком по Питеру. А уж путь от Московского вокзала до дяди Миши, у которого я привыкла останавливаться — вообще изучен до каждой щербинки на поребрике! И вот тебе сюрприз! Мой приятель, можно сказать, друг и вечный спутник, миниатюрный, но на удивление вместительный чемодан выкинул неприятную штуку. А именно сломался, да мало того, что колёсико заклинило, так ещё и молния разошлась!

— Вот засада! — невольно прокомментировала случившееся, начав лихорадочно собирать выпавшие на тротуар вещи.

Ну, да! Моё экономное приобретение имело свойство кувыркаться, я к этому приспособилась, умудрялась контролировать траекторию и пресекать кульбиты. Однако застрявший в колесе камушек испортил всё дело. Чемодан лихо перевернулся, раскрылся и выплюнул почти всё содержимое.

Тут уж не до аккуратности, я лихорадочно засовывала в пасть полиэтиленовый пакет с бельишком, упаковку прокладок, несессер, пижаму, колготы и гольфы, кофты, блузки, жилетки… Эта свалка оказалась гораздо объёмнее той, что была изначально, когда я всё разглаживала и скручивала в плотные валики.

Боковым зрением заметила присевшего рядом человека. Боялась поднять взгляд. Заметила только светлые джинсы, белые кроссовки с разноцветными шнурками, руки. Очень красивые мужские руки с длинными пальцами, гладкими широкими ногтями, с плетёной мулечкой на запястье. Руки эти довольно шустро помогали мне собирать барахлишко и замерли, схватив одну из книг, привезённых тёте Юле в подарок.

— О! Вижу, вы интересуетесь историей искусства? — довольно приятный, мягкий баритон.

— Дайте! Спасибо! — Я сунула последнюю книгу в чемодан и попыталась закрыть его, соединяя несоединяемое.

Молнию застёгивали в четыре руки и еле-еле справились.

— Послушайте! Она не выдержит, — авторитетно заявил незнакомец.

— Ничего. Как-нибудь доеду. — Я встала, взглянув, наконец, на молодого человека с вдохновенным узким лицом, внимательными глазами под светлыми бровями, высоким лбом и красиво уложенными русыми волосами. Добавила, поясняя: — на улицу Маяковского. Совсем чуть-чуть осталось. Благодарю за помощь.

Я рыпнулась уходить, но парень придержал меня, схватившись за телескопическую ручку чемодана:

— Предлагаю стянуть ремнём.

— У меня нет… — я задумчиво посмотрела на чемодан, прикидывая, можно ли связать его пояском от халата.

Рыться в вещах заново совершенно не хотелось.

Незнакомец, не дожидаясь моего решения, отстегнул от джинсов широкие дизайнерские подтяжки и снова присел.

— Сейчас. Подождите минутку, — упредил он мою попытку сбежать.

— Как же? Как же вы… — растерянно бормотала я.

— Не волнуйтесь, штаны не потеряю.

— Хм…

— А как мне вернуть?

— Разберёмся! — молодой человек встал, задвинул телеги, схватился за обычную ручку и поднял чемодан.

— Маяковского, говорите? А дом какой?

— Не надо! Что вы! — окончательно смутилась я. — Сама донесу.

— Идём. — Парень довольно быстро зашагал по улице, мне пришлось чуть не бежать за ним. Минуты две шли молча, потом он спросил: — В хостеле решили остановиться?

— Нет. У меня тут дядя живёт. Я к нему приезжаю. Вон туда! В арку. Вы подождёте? Я сейчас вынесу подтяжки.

— Подожду.

На моё счастье в парадную он заходить не стал. Я заволокла чемодан на третий этаж, напугав дядю своим ошарашенным видом, быстро расцепила подтяжки, после чего молния, как и предполагалось, предательски разъехалась. Оставив багаж на дядю Мишу, я выскочила из квартиры и попрыгала через ступеньку, торопясь вниз.

Незнакомец спокойно ждал, засунув руки в карманы и разглядывая окна.

— Вот! Спасибо! — выпалила я, выскочив на крылечко.

Он хотел что-то ответить, но я не дождалась, сразу же, пока доводчик не закрыл дверь, скользнула обратно.

Сердце колотилось как бешенное. Я немного постояла, восстанавливая дыхание, потом стала медленно подниматься. Жутко хотелось выйти на улицу и посмотреть: ушёл или не ушёл парень.

Глупость какая! Конечно, ушёл. Итак я его задержала. Наверняка дела у человека и вообще…

Пётр Званцев

Девушка была ничего так, вполне привлекательная. Удивляла разве что её пугливость. Видно, что не школьница, лет двадцать пять навскидку, а выглядит как тургеневская барышня, обряженная в современные шмотки.

Пит любил рассматривать людей в толпе. Такая уж привычка выработалась, ему вечно требовались типажи для иллюстраций, ведь чтобы нарисовать придуманного персонажа, нужно представить реального человека. Званцев успешно сотрудничал с крупным издательством, а вдохновение для своих картинок черпал на Питерских улицах. Вот и теперь брёл в сторону площади Восстания и рассматривал людей.

Упс! Крошечное колёсико заскрежетало, чемодан дёрнулся в руке девушки, кувыркнулся и развалился на две части. Пит часто замечал за собой такое свойство: стоит пристально посмотреть на прохожего, так тот либо споткнётся, либо поскользнётся, либо врежется на полном ходу в кого-то встречного. Вот и сейчас Званцев испытал неловкость, будто это из-за него незнакомка попала в глупую ситуацию.

Помог. А почему бы не помочь? Времени у него навалом, погода располагает к прогулкам: сухо, безветренно, почти тепло. Проводил девушку до дома её дядюшки, дождался, когда она вынесет подтяжки, которые пришлось пожертвовать в качестве верёвки, и отправился бродить дальше. Правда, на сей раз его променаду помешал звонок Жорика.

— Ты мне нужен! — начал приятель без приветствий.

Он всегда говорил так, будто они расстались минуту назад.

— Да неужели? — скривился Пит.

— Вопрос на миллион баксов!

— Ну, это как обычно.

— Кроме смеха, бро! Крутой заказ добыл. Только ты можешь справиться.

— Я занят. Дедлайн и всё такое. Не могу короче. Обратись к Лео.