Мой плохой мальчишка

Глава 1

Захар

Слышу, как за стеной переговариваются мать и отчим. О чём-то интересном, судя по их взбудораженным голосам. Ага, интересном… Ловлю своё имя и замираю, навострив уши.

Чего ждать? Новой взбучки? Ну как бы, да. Есть за что.

Голоса стихают, хлопает дверь, раздаются шаги в сторону моей комнаты. Напрягаюсь, но привычно скрываю внешние проявления. Хватаю телефон, делаю вид, что с увлечением скроллю ленту.

Дверь распахивается, и в комнату входит мама.

Фух… Не Платоша, живём.

– Завтра утром за тобой приедет отец.

– Прямо с утра? Нельзя к обеду, чтобы выспаться успел? – привычно ёрничаю.

Разваливаюсь на кресле, закинув одну ногу на подлокотник, и демонстративно не отрываю взгляд от телефона, типа мне по фигу.

Мать пугает тем, что отправит жить в село на перевоспитание к блудному папаше уже несколько лет. Но до сих пор так и не отправила.

– Это не шутка, Захар... – начинает, и голос срывается, а через секунду переходит в крик. – Сядь нормально! Сколько можно уже надо мной издеваться? Зачем подрался с сыном директора? Они написали заявление в полицию, а ты и так на учёте!

Закатываю глаза и корчу презрительную гримасу. Не собираюсь я объяснять, что лицемерный ушлёпок, сыночек нашей школьной директрисы, намеренно выводил меня на эмоции, чтобы добавить проблем. Даже не сомневаюсь – по заказу своей мамашки!

Да и зачем говорить? Можно подумать, и так не понятно! Знает ведь не хуже меня. Вот это больше всего бесит!

– А заброшки? Объясни мне, зачем ты лезешь в разрушенные здания? Тот мальчик из вашей школы, на которого обрушилась часть стены, навсегда остался инвалидом! Тебе мало его примера? Хочешь повторить? Или чтобы вообще прибило? – голос матери набирает обороты, лицо покрывается красными пятнами.

– Да лучше бы прибило, наконец! Отмучаюсь! Все только вздохнут с облегчением! – не выдерживаю и с психом швыряю телефон на кровать.

– Покричи мне ещё! Совсем распоясался! Я с тобой не справляюсь! Мне надоело позориться! Сил моих больше нет! Сколько можно выслушивать от директора, классного руководителя, от инспектора детской комнаты полиции? Пусть отец тобой занимается! – орёт, отчаянно жестикулируя.

Сжимаю зубы так, что челюсть немеет. Сердце бомбит на пределе возможностей, походу, решив протаранить грудину и выпрыгнуть. Дыхалка сбоит, в лёгких избыток углекислоты, потому что от злости не получается ни вдохнуть, ни выдохнуть.

Как достали! Школа, мать! И особенно сноб отчим, презрительно воротящий нос, когда вхожу в комнату, ежедневно с видом аристократа читающий мне нравоучения.

Задолбали претензии, которым нет конца! Что бы я ни сделал – не так, нехорошо, мог бы и лучше! Каждое действие – косяк, каждое движение – не в ту сторону! И главное, во всём только я один виноват! За собой, блин, никто не смотрит!

Мать закашливается и замолкает. Но я-то знаю, это не конец, сейчас продолжится.

Вскакиваю с кресла, отворачиваюсь, скрещиваю руки на груди, дышу через силу, медленно и отрывисто. Затыкаюсь, потому что пока могу смолчать. Пока — ключевое слово.

– Короче, сегодня я созванивалась с директором терновской школы, они возьмут тебя, потому что есть места. Да, остался месяц до каникул, но ты в десятом, поэтому никаких проблем не возникнет. Повезло, что не в одиннадцатом, иначе вообще не представляю, как бы выкручивались за несколько недель до ЕГЭ. Ритка, сволочь, согласилась забрать заявление, только если тебя не будет в школе, – продолжает мать.

Бесит. Типа я виноват, а она страдалица невинная! Защищает неуравновешенного сына от справедливого возмездия! Благодетельница, блин!

– Ага. Есть мнение, что связываться с чужими мужьями – не лучшая идея. Но не все об этом знают, походу. Да, мам? Вдруг сумей ты соблюсти это нехитрое правило, мне бы удалось спокойно окончить школу?

Да, в курсе, что не стоит давить на больное. Но блин, не могу, привычно пру до конца, чтобы наверняка до скандала, на разрыв.

– Ах ты, хамло малолетнее, неблагодарная скотина! Да как ты смеешь? – голос матери переходит в ультразвук.

Задыхается, хватается за сердце и начинает всхлипывать.

При виде её расстроенного лица щемит в грудине, а горло царапает паучьими лапками, но упрямо вздёргиваю подбородок. Подхожу к кровати, хватаю телефон и заваливаюсь на покрывало, бездумно глядя на погасший экран.

Почему во всём винят меня? Ведь проблемы начались три года назад, когда мать увела из семьи мужа директрисы. Не знаю, каким образом они схлестнулись, но мерзкий Платон Анатольевич, переехал жить к нам и развёлся с женой. С тех пор для меня начался ад: как дома, так и в школе.

Из хорошиста и приличного мальчика живо скатился в двойки и попал на учёт из-за продуманных подстав и провокаций. Но всем, блин, плевать! По хрену! Они о себе пекутся. Так, ещё пытаются убедить – типа я плохой, и сам устраиваю эти проблемы!

Мать разворачивается и уходит, хлопнув дверью. Слышу в коридоре её всхлипывания, бубнёж мерзкого Платоши. Сейчас явится, выедать маленькой ложечкой мой мозг.

Вылезти через балкон? Хорошая идея, не раз уже так делал, чтобы избежать неприятного общения. Второй этаж вообще не проблема. Но стоит мне подорваться с кровати, как дверь распахивается.

На пороге оба. Ехидно лыбящийся отчим и недовольно поджимающая губы мать.

– Твои документы я забрала. Илье позвонила, он обещал приехать завтра утром. Так что собирай вещи. В этом доме ты не останешься. Пусть отец воспитывает, столько лет отлынивал от своих обязанностей! Хватит. Платона слушать не желаешь, он, видите ли, не родной! Ну вот пусть родной и вставит мозги на место, а у меня уже нет сил!

Понимаю, что не шутит. Но никакого сожаления по этому поводу не испытываю. По фигу. Да, отца я тоже не особо жалую. Бросил нас и смылся в село, на свежий воздух, блин! Устал бедолага от всего. Но всё же ненавижу меньше, чем урода Платошу. Да и школа вымотала, капец как! Хожу туда, как на каторгу, тупо отбываю наказание. Нескончаемые проблемы достали. Может, просто смыться из города, действительно, лучший выход?

Захар

Глава 2

Надя

– У нас новый ученик, прикиньте! – радостно объявляет на весь класс Карина.

– Да, ты чё? Ни чёсе! Кто такой? – несётся со всех сторон.

Ну да, интересно, кого перевели к нам почти в самом конце учебного года, перед майскими праздниками.

В том, что это правда, никто не сомневается, ведь Карина — дочка завуча и всегда первая узнаёт подобную информацию, причём тут же разбалтывает. Уж точно не в её правилах держать язык за зубами.

– Из города переехал! Проблемный вроде. Его из прошлой школы исключили за драки! Да! И вообще, такой наглый, смотрит свысока, лицо воротит, – продолжает оживлённо болтать. – Думает, наверное, что пуп земли! Я его видела, когда он документы принёс. Избил сына директора в старой школе, за это его и попёрли! Капец просто! Так что держитесь лучше подальше от него, не связывайтесь.

– В ссылку к нам отправили, на исправление? Ну и на хрена он сдался в нашем классе? В «б» нельзя было его определить? – влезает Рогов, скрещивая руки на груди.

– В «б» на три ученика больше, чем у нас. Ещё и Егорова ведь туда из нашего перевелась, за своим Корольковым. Ну, вы поняли. Короче, с нами будет учиться. Я вас предупредила. У него очень плохая репутация! – тарахтит Каринка, радуясь возможности завладеть вниманием всего класса.

– Пф-ф... – Игнатов фыркает и закатывает глаза. – Пусть он помалкивает и не лезет на рожон. Это наша территория. И наглым чужакам здесь не особо рады. Лично мне по барабану, что у него там за репутация.

Некоторые парни одобрительно гудят в ответ, девчонки начинают шушукаться, обсуждая новости.

Ну а мне по большому счёту всё равно. Потому что связываться с загадочным городским парнем уж я точно не планирую. Перестаю прислушаться к разговору, а вместо этого открываю учебник географии, чтобы повторить параграф.

– Интересно, как он выглядит? Наверное, урод какой-нибудь, вот и бесится, – на соседний стул плюхается Аля – моя лучшая подруга.

– Не знаю. Скоро увидим, – отвечаю без особого энтузиазма.

Ну новенький, ну из города. Что такого? Подготовка к уроку волнует гораздо больше. Чтобы без запинки ответить домашнее задание. Это важнее.

Аля знает, поэтому не мешает, достаёт телефон и скроллит ленту. География соседку по парте не особо интересует.

Успеваю прочитать параграф, когда, наконец, в классе появляется учительница. И не одна: следом на ней уверенной, неспешной походкой вваливается высокий, темноволосый парень.

На первый взгляд – обычный старшеклассник. Белая рубашка, чёрные джинсы. Так ходят в школу большинство парней. Белый верх, чёрный низ, в крайнем случае, тёмно-синий, иначе отправят переодеваться. У нас с этим строго.

Обычный? Ага, но это если бегло посмотреть, если не приглядываться. Но стоит задержаться взглядом немного дольше и понимаешь – нет, не обычный. Чуть-чуть, но не такой. Даже волосы отличаются, ведь у большинства одноклассников они разных оттенков русого, а у него необычные – тёмно-каштановые, с красноватым отливом.

Чуть более тёмные брови вразлёт, чуть более длинная чёлка, чуть более решительный взгляд, чуть более пухлые губы, чуть более резко очерченный подбородок. Все эти многочисленные «чуть» в целом создают завораживающую в своей привлекательности внешность.

Хотя... Может, мне только кажется?

Замираю на своём месте, разглядывая чёрные ресницы, надменно прищуренные глаза, подбородок с ямочкой посередине, чёткую линию губ. Задерживаюсь на них взглядом, дольше, чем надо, прямо-таки до неприличия дольше. Жарко делается. Почему? Странно... Минуту назад было вполне комфортно...

Вновь скольжу взглядом вверх, к тёмно-карим, практически чёрным глазам и тону в их бархатистой глубине. Не сразу соображаю, что новенький тоже смотрит. Именно так, прямо на меня, глаза в глаза...

Резко втягиваю ртом воздух, сглатываю, краснею, опускаю лицо, утыкаюсь в учебник. Ужас! Я беззастенчиво пялилась на парня, и он это увидел!

Как сквозь вату доносится голос учительницы:

– Захар Епифанов... Он приехал...

Не могу сосредоточиться, выхватываю отдельные куски. Захар... Обалдеть, что он обо мне подумает?

Наконец, географичка и по совместительству наша классная руководительница, разрешает новенькому сесть на свободное место. Он уверенно шагает на мой ряд и усаживается сзади. За какую именно парту, не слежу. Просто слушаю шорох шагов, стук отодвигаемого стула, хлопок от слишком резкого соприкосновения рюкзака со столешницей.

– Он на тебя смотрел, – шепчет на ухо Алька.

– Почему на меня? На всех, наверное, смотрел. Не только на меня, – краснею ещё сильнее.

– Ага, щас! Вовсе нет! Он вошёл, окинул весь класс своими наглючими глазищами и на тебя в упор уставился. Так и стоял, и пялился, пока сесть не разрешили! – тараторит мне на ухо.

Закатываю глаза, но ничего не отвечаю. В груди что-то непонятное творится, такое чувство, что воздух прямо в лёгких загорелся, а теперь полыхает там, охватив всё тело. От этого жарко, болезненно-сладко и трудно дышать.

Весь первый урок сижу как на иголках. Остро чувствую спиной чужой взгляд. Внимательный, горячий, будоражащий. От непривычного ощущения тучи мурашек бегают по коже, вызывая дрожь, поднимая все волоски дыбом.

Звенит звонок, но это не приносит облегчения. Взгляд с задней парты никуда не исчезает. Или я просто всё придумала? Накрутила, нафантазировала?

Начинается перемена, и большинство ребят вскакивают с мест, уносясь из класса вслед за географичкой, но я остаюсь. Второй урок в этом же кабинете, поэтому не вижу смысла выходить из-за стола. Лучше немного почитаю. Вот только моим планам не суждено сбыться. Стоит мне открыть книгу, как возле нашей парты возникает высокая фигура.

Поднимаю глаза, сталкиваюсь взглядом с Захаром и в тот же миг вспыхиваю с новой силой. Реально как спичка, даже уши гореть начинают.

Он смотрит в упор всего пару секунд, а затем оборачивается к моей соседке по парте.

– С этого дня здесь сижу я, – новенький агрессивно кривит губы, прищуривает глаза и выпячивает подбородок.

Надя

Глава 3

Захар

Как только вхожу в класс, сразу вижу её. Кукла. Реальная фарфоровая куколка с нежным личиком и пшеничного цвета волосами. Розовые губки бантиком, синие глаза из-под светлой чёлки. Хрупкая, тоненькая, как винтажная игрушка на полке чокнутого коллекционера.

Или это я чокнутый? Плевать!

Училка бубнит что-то, представляет меня классу, а я не слышу, выпал из реальности, заворожённо разглядываю блондинку за второй партой.

Класс не особо большой, три ряда по четыре стола, но занят чуть больше, чем наполовину. Негусто. Хотя проходят мимо крыла средней школы, заметил, что там кабинеты основательно заполнены. Походу, в десятый тут мало кто стремится, все спешат умотать в город, пусть даже для учёбы в колледже.

Норм, так даже лучше. Меньше народу, как говорится...

Размышляя, продолжаю разглядывать девушку. На ней школьная форма, как, впрочем, и на каждой из её одноклассниц, но более строгая, выглаженная, аккуратная. Вновь скольжу взглядом вверх, любуюсь. Блин, реально любуюсь! Не думал, что ко мне можно применить это слово.

– Присаживайся, Захар.

Учительнице приходится дважды повторить, прежде чем у меня получается услышать, вынырнуть из сладостного созерцания покрасневшего кукольного личика.

Моргаю, желая стряхнуть минутное помутнение рассудка, но блин, безуспешно. Шагаю вперёд, а сам в супермощный локатор перевоплощаюсь, пытаясь поймать её взгляд, уловить звук голоса. Вот только бесполезно. Не ведётся, опускает голову.

Кукла смутилась, столкнувшись со мной взглядами, и теперь делает вид, будто увлечена параграфом учебника. Ага, хрена с два! Не смотрит, но всё ещё в контакте со мной. Чувствую. Знаю.

Фарфоровое личико горит, краска расползается по шее и ниже, в вырез белоснежной блузки, розовые губы слегка дрожат. Наблюдаю за этим, и кипятком обдаёт, с головы до пят, одновременно фигача током по спинному мозгу.

Понимаю вдруг, что хочу себе такую нежную, розовую, с чёлкой, с длинными пшеничными волосами! Чтобы только моя была, ни на кого больше не смотрела. Я ведь, таких как она, не видел, не пробовал. Откуда здесь взялась, в этой школе, в этом селе? Офигеть...

Весь урок беззастенчиво пялюсь на заинтересовавшую меня блондинку. Скольжу взглядом по тонкой спине, представляя, как веду пальцами по каждому позвонку, обвожу лопатки, касаюсь поясницы, глажу ладонями. Блин, от этих безумных фантазий самого в жар бросает. Надо прекратить, пока не поздно. Отворачиваюсь, но взгляд, как намагниченный вновь скользит к ней. К хорошенькой куколке.

Что это со мной? Растёкся, как придурок малолетний! Девчонок никогда не видел? Видел, и не только, пробовал по-разному. Но не таких...

Звонок врезается в мозг оглушительным дребезжанием, выдёргивая из мечтаний.

Что делать? Как себя с ней вести? Подойти, познакомиться... Представиться как полагается.

Даже встаю из-за парты, но неожиданно тушуюсь. Кукла оборачивается к своей подружке, улыбается, что-то говорит. Зависаю, глядя на маленькую родинку на гладкой щеке, полностью теряюсь, забываю, что собирался делать.

От волнения кроет нехило, и все мои благие намерения идут по одному месту.

За последние годы привык защищаться, агрессивно отстаивать свои интересы. Так втянулся, что по инерции лечу дальше, забыв элементарные нормы вежливости. Это для меня в последнее время равносильно слабости. В старой школе, после объявления сыном директрисы награды за мою голову, выживал только фигача напролом. Лучшей моей защитой стало нападение.

Видимо, поэтому веду себя как конченый придурок и вместо того, чтобы нормально познакомиться с блондинкой, грубо выгоняю её соседку по парте и занимаю освободившееся место.

Девочка с пшеничными волосами тоже хочет пересесть, но я не даю.

– А ты, кукла, останешься, – хриплю севшим голосом.

Синие глазищи расширяются, розовые губы возмущённо приоткрываются, заставляя жаркую волну прокатиться по моему позвоночнику.

Обхватываю тонкую руку ладонью, чувствуя, как самого начинает потряхивать, заставляю девчонку сесть на место и жадно впиваюсь взглядом, желая рассмотреть лучше.

– Капец, ты красивая... – выдаю дебильное, склоняюсь ближе, втягиваю запах сладковатых духов, и от нахлынувших эмоций дыхалка отказывает.

Кукла хлопает глазюками, не понимает, походу, что за идиот подвалил. Да я и сам с трудом перевариваю своё поведение. Крыша уехала со свистом.

– Послушай, За... Захар, – решается, наконец, блондинка. – Со мной нельзя так обращаться. Это грубо! Разве можно так с девушками?

Сам понимаю, не дурак. Мозги постепенно включаются.

– Извини, – хоть на это ума хватает.

– Хорошо. А теперь позволь мне выйти и пересесть за другую парту, – говорит медленно, с расстановкой, но длинные ресницы дрожат, фарфоровые щёки горят огнём.

Понимаю, что силой не удержу. Тупейшая идея была, по-любому.

– Погоди... – лихорадочно пытаюсь сообразить, как уговорить её остаться.

Кукла замирает, смотрит в упор, ждёт, что скажу.

– Я, это... Новенький здесь, короче. Мне помощь нужна. Ну, показать всё, рассказать.

Хлопает ресницами, приоткрывает розовые губы. Влажные, офигительно мягкие на вид. Зависаю на них, чувствуя горячие волны, прокатывающиеся по телу. Сглатываю, потому что слюна выделяться начинает, непроизвольно, как у пса, увидевшего любимое лакомство. Офигеть!

– Но почему я? Тебе, наверное, нужно подружиться с нашими парнями. Или старосту попросить.

Слышу, но не улавливаю суть. Подвис конкретно.

– Что? – выдыхаю, с трудом отрываясь от созерцания пухлых губ.

– Показать школу.

– А... Нет, я хочу, чтобы ты.

Девчонка прикрывает глаза, опускает голову, хмурится. Ей явно не по душе моя навязчивость.

– Показать школу, это одно. Зачем ты выгнал Алю? – стреляет глазищами.

– Хочу сидеть с тобой. Мне нужна поддержка на новом месте. А ты выглядишь самой доброй в этом классе.

Глава 4

Надя

Карина не врала! Этот новенький и, правда, оказался агрессивным, наглым, ненормальным! Выгнал Альку, вышвырнул почти из-за парты, а теперь на Колю Игнатова готов наброситься.

Оба парня выглядят так, будто растерзать друг друга хотят. И всё это прямо рядом со мной, даже, можно сказать, из-за меня, ну и Али. Это ведь она нажаловалась Игнатову.

– Отвали от наших девчонок!

– Да пошёл ты! – шипят рассерженно.

У меня внутри всё холодеет, а лицо на контрасте ещё больше пылать начинает. Сердце вскачь пускается, интенсивно пересчитывая рёбра, то и дело подскакивает к горлу.

Нормальных слов у парней, похоже, не хватает, продолжая препираться, они переходят на ругательства, раззадориваются сильнее и хватают друг друга за грудки.

Вскрикиваю, на секунду зажмуриваюсь и, не успев обдумать как следует, бросаюсь к ним. Дотрагиваться всё же не решаюсь. Боюсь, да и внутренние барьеры... Поэтому принимаюсь убеждать.

– Мальчики, не надо! Захар, пожалуйста! Коля, отпусти его!

Епифанов бросает в мою сторону быстрый взгляд.

– Отойди, придурок! Не видишь, ты её пугаешь! – орёт новичок, с силой отпихивая Игнатова от моей парты.

Но я упорно тащусь за ними. Нервная дрожь пришибает тело электрическими разрядами. От охватившего страха, едва могу сделать вдох. Не переношу драк, ненавижу насилие, остро реагирую на чужую боль. Просто задохнусь от ужаса, если они начнут наносить удары, избивать друг друга.

– Пожалуйста, я не хочу, чтобы вы дрались! Отойди, Захар, отпусти Колю! Я сяду с тобой на английском! – кричу и всё-таки хватаю его за плечо.

Чувствую под тонкой тканью рубашки напружиненные мышцы, тепло упругой кожи, и живо отдёргиваю руку. Но, даже убрав её за спину, продолжаю чувствовать покалывание и жар.

Новенький моментально оборачивается, обжигает взглядом и вновь устремляет его на противника. Как будто нехотя отпускает Игнатова, выставляет руки перед собой, вперёд раскрытыми ладонями. Но вот только его соперник не хочет уступать, продолжая тянуть Захара за воротник рубашки.

– Коля, оставь его! – умоляюще смотрю на остальных одноклассников, которые столпились вокруг и никак не реагирует. – Мальчики, ну помогите, что вы смотрите!

– Ладно, Игнат, остынь, не в классе же, – отмирает Рогов, а следом за ним и другие.

Парни подходят к Коле, оттесняют от Епифанова и уводят в другой конец кабинета.

– Ещё поговорим, – бросает Игнатов, сверля новичка злым взглядом.

– Жду не дождусь, – фыркает тот, поправляя рубашку и приглаживая растрёпанные волосы.

Но через секунду уже вновь смотрит на меня.

– На английском? – улыбается пухлыми губами.

– Да. Мы с Алей в разных группах, поэтому она не обидится. Согласен? – говорю, а сама силюсь восстановить сбившееся дыхание.

– Ну ок. Он ведь после этого урока? Тогда покажешь, где кабинет.

Киваю и не говорю ни слова, почти бегом покидаю класс. Возле входа сталкиваюсь с учительницей, бормочу что-то, прося разрешения задержаться после начала урока, так как неважно себя чувствую. Разумеется, она разрешает, требует обязательно сходить к школьной медсестре. Киваю и несусь прочь.

Звонок заставляет подпрыгнуть и припустить ещё быстрее. Руки дрожат, поэтому стискиваю трясущиеся пальцы в кулаки, быстро и судорожно делаю вдох за вдохом, как будто задыхаюсь.

И только ворвавшись в женский туалет, останавливаюсь. Закрываю дверь и приваливаюсь к ней спиной.

Боже, что это со мной? Чего я так разволновалась? Почему ношусь как сумасшедшая? Видела бы меня мама! А уж бабушку от такого зрелища торкнуло бы неслабо! То есть нет, разумеется, не так. Я же приличная девочка. Бабушка пришла бы в высшую степень возмущения. Невольно хихикаю, хотя, скорее всего, это нервное.

Сердце колотится, выбивая воздух из лёгких, по позвоночнику катится холодок.

Да, я очень боюсь драк. Однажды, ещё учась во втором классе, видела, как двое мальчишек подрались. Один разбил второму нос, брызнула кровь. Они были все красные, потные, злые, рычали, как дикие звери. До сих пор вспоминаю об этом с содроганием. А тут из-за меня... Ну почти.

Я знаю, что некоторые из наших парней в девятом конфликтовали с ребятами из «б» класса, и даже дрались несколько раз. Они иногда рассказывают об этом. Но, главное, что я не видела. И на тот момент, когда мальчишки со смехом обсуждали свои похождения, с ними уже всё было в порядке. Но если бы они сейчас ударили друг друга? До крови...

Передёргиваюсь, часто-часто дыша.

Алька говорит, что я слишком чувствительная. Типа, в наше время нужно отпрашиваться толстую кожу. Да я бы рада. Но не знаю как.

В кармане пищит телефон. Достаю, бросаю взгляд на экран. От Али.

«Надюш, ты где?»

«В туалете сейчас приду»

«Ты из-за этого придурочного новичка? Блин, я забыла, что ты у нас чересчур близко к сердцу всё принимаешь! Вот привалило счастье! Офигеть!»

«Всё хорошо, Аль, я сейчас приду. У меня давление опять упало просто».

Кладу телефон в карман, подхожу к зеркалу. Видок у меня не очень. Бабушка не одобрит, если увидит. Лицо горит, волосы растрёпаны, тушь размазалась, и блузка выбилась из юбки, видимо, от резких движений.

Открываю воду и осторожно вытираю уголок глаза, убирая тёмное пятнышко туши. Идеальная внешность – самое главное. По мнению моей бабушки. Она категорически не приемлет небрежность и неопрятность.

Приглаживаю волосы, поправляю одежду. Щёки всё ещё горят, но с этим я ничего поделать не могу. Надеюсь, к концу занятий пройдёт.

Нужно возвращаться, но внутри всё сопротивляется. И дело даже не в драке, которая не состоялась, кстати. Нет... Дело в нём...

Захар. Почему он подошёл ко мне? Так непривычно. Вообще, парни меня не трогают. Нормально относятся, вежливо разговаривают, но давно уже никуда не приглашают и не пытаются начать отношения или что-то в этом роде.

Глава 5

Захар

Возвращаюсь на последнюю парту, кивком показывая наблюдавшей за мной подруге куклы, что может сесть на своё место. Она поджимает губы и, демонстративно задрав голову, топает обратно.

Блондинка умчалась из кабинета и долго не возвращается. Почему-то пока её нет, сердце не на месте. Она испугалась. Реально до дрожи. Я чувствовал, как тряслись её тонкие пальцы, когда девчонка тронула моё плечо.

От этого лёгкого касания, будто током шибануло с оттяжкой, но блин, в то же время кайф словил, хотя и был на адреналине.

А вот девочка — нет. Интересно, чего она так распереживалась? Может, за этого Игната? Ну не за меня же волновалась, с чего вдруг, мы впервые увиделись меньше часа назад.

Мерзкое чувство моментально просыпается в груди, скребётся с отвратительным скрежетом, будто тупыми когтями по пенопласту. Капец... А вообще, по фигу. Плевать мне, о ком она печётся на данный момент, всё равно будет только моей. Без вариантов.

Этот долговязый кричал: «отойди от Нади». Значит, её так зовут. Надо же, редкое имя... Красиво и подходит ей, нежная такая, Надя...

Когда кукла возвращается в класс, опять подвисаю, весь оставшийся урок пялюсь только на неё. Она же упорно отворачивается, делает вид, что меня не существует.

Ну ничего, следующие сорок пять минут проведём за одной партой. Не отвертится теперь! Буду смотреть весь урок, а ещё касаться её пальцев своими. Едва дожидаюсь звонка, с трудом сдерживая расползающуюся на лице улыбку. Предвкушаю.

Не помню, чтобы раньше такое было. Мне нравились некоторые девчонки, но ощущения в корне отличались от тех, что сейчас распирают грудину. Вот только в чём эта разница, сложно разобраться с непривычки. В интенсивности, уж точно, но это не всё, далеко не всё.

Но после звонка, которого жду как чуда, все мои надежды катятся к чертям! Выясняется, что мы с Надей в разных группах по английскому языку, следовательно, и урок у нас проходит в разных кабинетах. Офигеть, а я уже раскатал губу! Повёлся, блин!

А блондинка лишь пожала своими хрупкими плечиками, пробормотав что-то вроде: «я же не знала».

Хорошее настроение моментально улетучивается. Привычная тяжесть в груди прибивает к земле. Дурацкая привычка мыслить чёрно-белыми категориями! Или всё сразу, или ничего. Размечтался, придурок! Буду смотреть, буду трогать. Ага! Будешь, блин!

До конца занятий помалкиваю и не высовываюсь, погруженный в свои мысли. Чувствую себя обманутым, но отступать не собираюсь.

На переменах вижу, что Игнат бросает в мою сторону злобные взгляды. Судя по всему, полноценного махача с ним не избежать. Во всяком случае, разборок точно.

Что же, нормально. Втащу пару раз, ну пусть получу в ответ, от меня не будет, даже если он не один явится, а с друзьями. По фигу. Зато отстанут. По опыту знаю, что нужно всего лишь не зассать в самый первый раз, показать, что не боишься. А дашь слабину, сгноят, без вариантов.

После уроков перехватываю Надю на выходе из класса. Оттесняю в сторону, не позволяю покинуть кабинет.

– Ты мне должна, – ляпаю первое, что приходит в голову.

Да блин! Ну чё за придурок? Не, ну нельзя разве наговорить комплиментов, позвать в кафе какое-то местное? На фига нести бред? Ладно, сейчас попробую исправить.

– Что? – выдыхает возмущённо.

– Не смогла выполнить обещание, значит, расплатись по-другому.

– Расплатиться? Совсем уже? – краснеет, нервно стискивает свои длинные пальцы.

– Я уступил, когда тот тип набросился. Хотя кулаки чесались. Тебя послушал. Так что давай, расплачивайся, – продолжаю давить, не могу остановиться, несёт, короче.

Хотя логика в моих действиях всё же есть. С помощью нахрапа не раз удавалось заполучить понравившуюся девчонку, они часто ведутся на тех, кто требует и берёт своё. Но походу, кукла не из таких.

Надя делает глубокий вдох, смотрит, не мигая, а потом поправляет волосы и медленно, с расстановкой чеканит:

– Захар, я не привыкла к подобному обращению. Со мной никто так не разговаривает. И уж тем более не пытается манипулировать. Во всяком случае, в школе. Тебе тоже никто не давал это право. Пожалуйста, не говори со мной приказным тоном. Во-первых, это ты нагло выставил Алю, вот Коля и вступился. Во-вторых, я с удовольствием помогаю тем, кто нормально просит, а не заставляет.

Выдав эту тираду, расправляет плечи, обходит меня и уплывает прочь из класса.

– Надь, подожди! Можно, хоть провожу тебя? – тащусь за ней, как пёс на поводке.

Девчонка мигом тушуется.

– Не надо, не хочу, чтобы бабушка увидела, – бормочет, живо растеряв свою браваду.

Ускоряет шаг, отбивая дробь каблуками по плитке пола. Чешу на ней. Сам с себя офигевая. В старой школе не бегал ни за кем. Хотя девушки там тоже встречались очень даже ничего. Но всё равно не такие. Вот блин, не такие, и всё!

Надя подлетает к входу, резко останавливается, откидывает свою одежду быстрым взглядом, приглаживает волосы.

– Пожалуйста, не ходи за мной. У меня будут проблемы, – бросает в мою сторону остро блеснувший синий взгляд.

Торможу. Почему-то сразу верю. Останавливаюсь.

А девчонка быстрым шагом покидает школу.

– Не, тут без вариантов, – слышу чей-то голос за спиной.

Оборачиваюсь и вижу невысокого, коренастого пацана в очках. Он из моего нового класса, во всяком случае, лицо смутно знакомое.

– Андрей, – протягивает мне крепкую ладонь.

Называю своё имя, пожимаю руку.

– Почему без вариантов? – задаю волнующий вопрос. – У неё кто-то есть?

– Нет, и вряд ли в ближайшее время появится. Мать у неё с прибабахом. Ну, мягко говоря. Пасёт всё время, из дома не выпускают почти. За Надей бабка приезжает в школу, и сюда тоже привозят почти каждый день, за редким исключением.

Не особо обнадёживающая информация, конечно, но не расстраиваюсь. Всё решаемо. Главное, чтобы сама кукла больше от меня не бегала. Но для этого придётся, видимо, поменять тактику.

Глава 6

Надя

Бабушка уже на своём посту. Ждёт за школой, сидя за рулём новенького автомобиля, что купила ей мама пару месяцев назад.

Натягиваю на лицо привычную маску милой девушки, с улыбкой усаживаюсь на переднее сиденье, пристёгиваю ремень безопасности.

– Как дела? Что нового в школе? – привычный вопрос.

– Всё хорошо. Как обычно, ничего интересного.

Осторожно поглядываю из-под опущенных ресниц. Кивает, поворачивает ключ в замке зажигания, осторожно сдаёт задом, выезжая на дорогу.

Моя бабушка ещё не старая женщина, да и выглядит значительно моложе своих лет. Их с мамой часто принимают за сестёр.

Она тщательно следит за собой, пользуется различными кремами, а раз в месяц на весь день отправляется в город в салон красоты, где делает какие-то омолаживающие процедуры.

Стиль одежды предпочитает сдержанный, но элегантный, никаких вычурных фасонов или кричащих цветов, боже упаси! Сейчас её подтянутую фигуру подчёркивают зауженные бежевые брюки и кремовая блузка. Лёгкий макияж и безупречный маникюр, дополняют образ.

А вот мама не такая. Она не может себе позволить нарядиться в кремовый цвет. Носит только джинсы, свободные футболки или же просторные свитера, в зависимости от сезона. Оно и понятно, деньги в нашей семье зарабатывает именно мать.

У неё собственный продуктовый магазин. Хотя там работают нанятые продавцы, она всё держит под контролем. Постоянно в заботах, ищет, где купить товар дешевле, чем у конкурентов, бесконечно мотается в город, то и дело проводит ревизии, каждый вечер собственноручно сверяет кассу и закрывает магазин.

Железная леди. Строгая и требовательная сверх меры, но и платит хорошо, чтобы избежать текучки кадров.

С детства мной занималась бабушка, а у неё свои представления о том, как должна выглядеть и вести себя девочка. Даже в песочнице я играла в пышном платьице, с огромными бантами и в белых гольфиках.

Причём пачкаться нельзя было ни в коем случае. Да песок, ну и что? Я же девочка, он не должен ко мне приставать, походу. Играть в мяч с другими детьми на площадке? Пожалуйста, но не вздумай растрепаться или, о ужас, оставить грязные пятна на платье!

Всё моё детство состояло из многочисленных нельзя. Нельзя лезть на дерево, бегать, прыгать, слишком сильно качаться на качелях, отходить хоть на шаг от дома, играть с большинством детей, живущих на нашей улице. По мнению родных, это грубые, грязные голодранцы, которые научат исключительно плохому.

Меня не просто ругали, если я вдруг нарушала какое-то из этих правил, а наказывали физически. Били, попросту говоря. Командовала бабушка, читала мне нравоучения тоже она, а мама выступала в роли карающей руки. То есть лупила за проступки, о которых ей ежедневно докладывалось.

Такое воспитание сделало меня послушной. Ну как… Я слушаюсь, да, но только из страха перед наказанием. На самом деле, душа моя отчаянно противится установленным правилам. Внутреннее напряжение растёт с каждый годом, и кто знает, когда рванёт. Страшно… Неизвестно, уцелею ли я, если это всё-таки произойдёт.

– Тебе сегодня в художественную школу? Как обычно, в пятнадцать часов? – спрашивает бабушка, выезжая на дорогу, ведущую к нашему дому.

– Да, – складываю руки на коленях, как благовоспитанная особа, которой меня хотят видеть.

– Придётся самой идти. У меня маникюр и коррекция бровей. Это часа на три-четыре, не меньше. Плюс дорога. Сама знаешь, до города больше часа пути в одну сторону. Даже забрать тебя не успею. Мать тоже уехала за товаром, будет ближе к ночи.

– Ничего, не беспокойся. Я прогуляюсь. Погода отличная, – с трудом сдерживаю улыбку.

О, эти новости мне очень даже нравятся! Редко выпадает такая удача! Даже знаю, как потрачу час, что останется до начала занятий в художке.

Мои подруги не понимают, почему я так радуюсь возможности сходить куда-то пешком. Они, наоборот, просят родителей подбросить до школы.

Но это приятно, только когда ты имеешь возможность выйти из дома в любое время. Меня же держат под замком. Выходить со двора без особого повода строго воспрещается.

В детстве я верила, что без присмотра взрослых могут подстерегать опасности. Но не теперь. Кто меня может обидеть? В нашем тихом, сонном селе, даже под машину угодить проблематично.

Во-первых – автомобили не так часто проезжают по улицам, а во-вторых, водители здесь не нарушают скоростной режим, они ездят даже медленнее, чем предписывают правила дорожного движения. Во всяком случае, увидеть несущуюся на полной скорости машину, можно не так уж часто, и это будет из ряда вон выходящее событие, которое будут обсуждать ещё целый месяц.

У меня есть предложение, почему мать и бабка держат меня взаперти, и оно никак не связано с безопасностью и чем-то подобным. Из-за отца.

Папа ушёл из семьи, когда мне было пять лет. Точнее, его выжили две скандальные, авторитарные особы. И все эти годы они отчаянно мстят ему, запрещая видеться со мной. Постоянно говорят про него гадости и ругают за спиной, да и при встрече, если она вдруг случается.

У мамы осталась безумная обида, особенно после того, как отец второй раз женился.

И ей плевать, что я его люблю, а папа любит меня. Наоборот, зная о том, что он скучает, мать и бабка специально не дают ему проводить время с единственной дочерью. От денег, правда, никогда не отказываются, хотя у мамы неплохой доход.

Чтобы доехать до нашего дома по спокойным, пустынным улочкам уходит не больше пяти минут. Мне и пешком до школы идти недолго, и я с удовольствием бы это делала. Если бы позволили.

Художка тоже недалеко, даже ещё ближе школы, если пройти через переулок. Но по пути я кое-куда забегу, сразу же отправлюсь, как только бабушка уедет.

– Так, идём. Вместе пообедаем, и я буду выдвигаться. Поужинаешь сама. Не забудь убрать на кухне, перед тем, как выйдешь из дома.

– Хорошо, – бормочу, хотя злюсь на это напоминание.

Я никогда не забуду убрать на кухне или в своей комнате. Никогда не забуду постирать и отутюжить свою блузку. А ещё оттереть руками с хозяйственным мылом все свои белоснежные гольфы и носки, которые бесконечно пачкаются.

Глава 7

Захар

Найти Игнатова не составляет труда. За школой, действительно, обнаруживаю стадион, баскетбольную площадку, а под навесом – уличные тренажёры. На одном из них и восседает Колян, сосредоточенно выполняя силовые упражнения. Его рюкзак и белая школьная рубашка валяются рядом на скамье для пресса.

Позже я узнал, что у долговязого худого Игнатова есть определённая цель – накачать объёмные мышцы, и он упорно к ней двигается, проводя кучу времени на тренажёрах.

Завидев меня, одноклассник останавливается, встаёт и вытирает со лба выступивший пот.

Судя по его лицу, он не особо рад меня видеть, но в глазах явно не страх, наоборот, – угроза.

Ну а я... Я по привычке начинаю нарываться, провоцирую драку, которая, в конце концов, и случается. Вообще, знаю, конечно, что можно по-другому.

Когда-то мог вести себя нормально, не связывался с агрессивно настроенными типами, да и в целом вёл себя дружелюбно. Но не сейчас. Хрен его знает, что на меня действует, может, гормоны, а может, предыдущий опыт в старой школе, когда по-хорошему договориться стало невозможно.

Чуть подпортив друг другу фейсы, решаем поговорить нормально. В итоге приходим к мировому соглашению и обмениваемся рукопожатиями. Кстати, многие мои разборки в итоге так и заканчиваются. Особенно с теми, кто личных претензий не имеет.

В отличие от сыночка директрисы, ведь мой отчим – его сбежавший из семьи папаша. Хрен его знает почему, но вся их чокнутая семейка считала именно меня виновником своих несчастий.

– Ладно, ты больше девчонок наших не обижай. Тогда всё нормально будет, – напутствует Игнат напоследок.

– А у тебя есть что-то, ну с кем-то из них? – спрашиваю на всякий случай.

– Нет, – пожимает плечами. – Но они же наши, разве не ясно?

Наши! Надо же, заступник какой! Не припомню, чтобы в городской школе, кто-то так пёкся о благополучии своих одноклассниц. Да и мне обычно было по фигу на них. А этот Игнат не такой. Благородный. В груди невольно растекается чувство уважения и не отпускает ещё некоторое время. Непривычно.

В моём мире царят равнодушие, отчуждение и холодность. Никто не вступается за другого просто так, потому что может, потому что так будет правильно.

Свою девочку я в обиду не дам. За друзей морду бил, было дело. А вот когда задевают просто знакомого... Здесь всегда держал дистанцию. Хотя за меня ведь тоже никто ни разу не вступился. И ряды друзей значительно поредели, как только начались проблемы. Каждый сам за себя. Почему же тут, в этой школе всё по-другому? Или это Колян такой особенный?

Размышляю, возвращаясь к школьным воротам. Ладно, неважно. Теперь бы дорогу домой отыскать было бы неплохо.

В селе я второй день. Вчера за мной приехал отец и перевёз в свою холостяцкую берлогу. Он показал мне, как добраться до школы, и утром подкинул на своей тачке. А вот обратно нужно добираться самостоятельно, потому что отец уехал на работу.

Он бывший военный. Крепкий мужик, несмотря на то что больше чем на десять лет старше моей матери. Давно, ещё до моего рождения, бывал в горячих точках, с его слов повидал всякого и теперь хочет только одного – спокойствия.

Сейчас работает тренером в спортивной школе. По настольному теннису. Хотя я знаю, что ему предлагали возглавить секцию рукопашного боя. Отказался.

Когда они развелись с матерью? Да уж лет семь-восемь назад... Точно, я учился тогда в начальной школе. И главное, что причина была, ну, на мой взгляд, несущественная! Никаких измен или чего-то подобного. Отец втемяшил себе в голову, что не может жить в городе. Всё рвался в сельскую местность. А мать терпеть не может деревенскую жизнь, и категорически не желала переезжать. В итоге после длительного периода ссор и пререканий они разошлись.

Не, я тоже не горел желанием переезжать из города, но если бы на тот момент кто-то поинтересоваться моим мнением, то без колебаний сменил место жительства, лишь бы они не разводились.

Но, как это часто бывает, взрослые погружены в свои эмоции, искренне и бесповоротно убеждены в собственной правоте. Им плевать, что ребёнок думает по этому поводу.

Выхожу на асфальтовую дорожку и зависаю на пару секунд. Куда дальше? Отец довёз меня до парковки, что виднеется в нескольких метрах от ворот. Но идти туда нет смысла. Не по обочине же мне добираться в сторону дома.

Напрягаю мозги, вспоминаю объяснения отца. Он ведь рассказывал, как быстрее добраться до его дома. Вот только я всё пропустил мимо ушей. Говоря откровенно, был расстроен переездом, ссорой с матерью, да и переживал из-за новой школы, не без этого. Поэтому ни фига не запомнил. Но в любом случае проблем не вижу.

Достаю телефон и открываю приложение с картами. Вбиваю новый адрес и готово – маршрут построен.

Следуя указаниям, перехожу через дорогу и попадаю в парк. Здесь как везде, ничего необычного: деревья, дорожки, скамейки, в центре неизменный памятник. Дальше детская площадка с замысловатыми горками и качелями. Какие-то здания и монументы с одной стороны, белоснежный храм с синими куполами – с другой. Вязы, каштаны, ели, всё, как полагается. Народа почти нет, даже качели пустуют. Тишина и покой.

Шагаю напрямик по брусчатке, прохожу парк насквозь, выныриваю на солнечную площадку возле какой-то улицы и начинаю смутно припоминать, что здесь я проезжал с отцом на машине. Ну да! Сейчас сойду на тротуар и дальше напрямик, мимо одноэтажных домиков за разноцветными заборами.

Иду, иногда морщась от боли в разбитой губе. Точнее, я специально её сжимаю, чтобы чувствовать. Не знаю зачем. Просто делаю. Во рту до сих пор металлический привкус и запах меди. Красные пятна на белом рукаве рубашки. Знаю, что самому придётся её застирать, а уж после этого бросить рубашку в стиральную машину, иначе впечатаются намертво.

Солнце припекает, со всех сторон оглушительно поют птицы, стрекочут какие-то насекомые, когда только успели проснуться? Весна ведь, не лето. На этом всё, больше никаких звуков. Лишь изредка по дороге проедет автомобиль, да из-за забора пару раз гавкнет какая-нибудь ленивая псина.

Глава 8

Надя

Как только выскакиваю из дома, набираю номер папы. Всегда делаю это по памяти, потому что он не записан в телефонную книгу, а после разговора сразу удаляю.

– Да, дочь?

– Привет! Я в художку иду одна. Бабушка и мама в городе. Забегу к тебе? Или ты на работе?

– Я недалеко от села, в гаражах. Технику проверяем после сева. Минут через десять подъеду. Успеешь дойти, или по дороге подобрать?

– Я раньше добегу, – улыбаюсь.

– Добро. Приходи, маленькая.

– Ну пап, опять ты за своё! Мне шестнадцать!

Смеётся в трубку, хрипло так, немного грустно, но по-доброму. Обещает скоро подъехать и отключается.

Вздыхаю и сую телефон в карман.

С папой я вижусь редко, украдкой. Лет с десяти так осмелела, что даже начала иногда заглядывать к нему домой. А до этого он приезжал ко мне в школу. Втайне от мамы. По вечерам я ему звоню, убежав в дальний угол сада, а потом тщательно чищу журнал звонков, чтобы никто не догадался.

Я скучаю по папе. Он не похож ни на строгую, холодную бабушку, с её заморочками, ни на вспыльчивую, часто срывающуюся по любому пустяку мать.

Папа простой, большой, сильный и добрый. С широким лицом, полными губами, светлыми, выгоревшими на солнце волосами, с конопушками на мощных натруженных руках. Говорит низким, размеренным голосом, часто смеётся, а иногда украдкой смахивает влагу с ресниц. Жалеет меня.

У отца новая жена – тётя Люда. Она старше папы почти на десять лет, полная, рыжеволосая. У неё есть взрослая дочь, которая уже замужем и живёт в соседнем селе.

А совместных детей у отца и его новой супруги нет. Папа говорит, уже не тот возраст, да и тётя Люда не хочет, ведь у неё уже двое внуков.

Людмила совсем не похожа на мою мать. В отличие от неё она всегда дома, ведёт хозяйство, ухаживает за огородом, за коровой и домашней птицей. Разговаривает громко, много и всегда весело. Ни разу не видела, чтобы злилась или грустила. С ней легко.

И домик у них не такой, как у нас. Застеклённая веранда, три комнатки, летняя кухонька, шторки на окнах, виноград над крыльцом. За домом: сараи, курятник, сенник. В саду большой малинник, грядки с клубникой, вдоль забора – разросшиеся кусты красной смородины и крыжовника.

Просто и без изысков. Ни беседок, ни брусчатки. Но, говоря откровенно, в этом доме мне нравится гораздо больше. Здесь свободно. Именно так. Свободно. Что бы это ни значило.

Тороплюсь поскорее добежать до знакомой улицы. Предвкушаю встречу с папой, а ещё чай с шоколадными конфетами или печеньем. Обожаю сладкое! Но дома мне его нельзя. Оно вредное, от него толстеют и портятся зубы, по словам заботливой бабушки. Но что это за жизнь без единой конфетки? Эх... Тоска, а не жизнь.

Выворачиваю из переулка, с разгона влетаю на тротуар, и чуть было не врезаюсь в высокого парня в белой рубашке. Мне нужно всего пару секунд, чтобы определить – это тот самый наглый новичок, что сегодня впервые появился в нашем классе.

– Ой! – вскрикиваю и торможу.

Захар тоже меня узнаёт. Ухмыляется, внезапно подскакивает прямо ко мне и останавливается близко-близко, так что наша одежда соприкасается.

– Привет, – шепчет, склоняясь к уху.

Втягиваю носом воздух и забываю выдохнуть. Тёплое дыхание Епифанова щекочет кожу, в ноздри бьёт непривычный, терпкий запах: взрослый мужской парфюм, пот, а ещё кровь. В школе от него так не пахло. Не было пота и крови. Всё-таки подрались с Игнатовым!

Вскидываю голову, заглядываю в лицо. Губа разбита. Распухла, в уголке запеклась коричневая корка, и блестящая алая капля блестит на том месте, где лопнула пухлая нижняя губа.

Озноб моментально проносится по внутренностям, ладони потеют, а к горлу подкатывает дурнота. Я боюсь крови, а ещё больше – чужих страданий. Просто не могу на них спокойно смотреть.

– Что случилось, Захар? Больно? – выдыхаю, лихорадочно начиная соображать, как ему помочь.

– Не-а... – тянет и улыбается.

От движения губ ранка раскрывается, и алая капелька бежит по твёрдому подбородку.

– Не ври! Идём скорее, тётя Люда должна знать, что делать! Она обработает, – шагаю в сторону папиного дома, жестом предлагая Епифанову сделать то же самое.

Он выпрямляется, распахивает глаза, и некоторое время топчется на месте в нерешительности.

– Ну идём, чего ты ждёшь? У меня мало времени.

Пожимает плечами и вальяжно, вразвалку топает за мной. На первый взгляд само равнодушие и невозмутимость, но в глазах неуверенность и удивление. Вот реально! Не ожидал, похоже.

– А ты что здесь делаешь? – спрашиваю, шагая по тротуару к знакомой калитке.

– Живу. С отцом, – кривится, указывая на дом наших соседей.

– Понятно. Проходи, – толкаю скрипучую металлическую створку.

– А ты?

– Я к папе в гости заскочила. Только ты, это... Захар, не говори, пожалуйста, никому, что видел меня здесь. Хорошо?

– А чего так?

– Ну, просто не говори, и всё.

Вновь пожимает плечами.

– Ок. Как скажешь.

– Спасибо, – пропускаю его вперёд, а сама закрываю калитку и кричу вглубь двора. – Тётя Люда! Вы дома?

– Я здесь, Надюша, папа звонил, сказал, что забежишь. На стол накрываю. Как раз пирог с вареньем испекла! – откликается она из окна.

– Я не одна. Тут мальчик со мной, его ударили, кровь идёт, можете посмотреть?

Женщина показывается на крыльце, к которому подходим и мы с Захаром.

– Мальчик? – тянет с сомнением, снизу вверх глядя на рослого Епифанова.

– Это мой одноклассник. Новый. Он в соседнем доме живёт.

– А-а-а... Сын Ильи? Ну заходите, сейчас что-то придумаем.

В это время в калитку входит папа.

– Донечка! – зовёт, расставляя в стороны сильные руки.

Сразу забываю обо всём, с визгом несусь к нему и тону в мощных объятиях.

Начинаю тарахтеть, вываливаю все свои новости, расспрашиваю, как дела у него. С ним можно так: он не требует быть сдержанной или вести себя прилично. Мой папа.

Глава 9

Захар

– Твои родители в разводе? – спрашиваю у куклы, когда мы вместе выходим за калитку и топаем рядом в сторону переулка.

Свой школьный рюкзак я закинул через забор отцовского участка. В дом заходить не стал, боясь, что Надя сбежит без меня. Ведь я даже догнать не сумею в случае чего, понятия не имею, в какой стороне её художка.

– Да, – отвечает и опускает голову.

– Мои тоже.

Сверкает синими глазищами и вновь опускает их к земле. Наедине со мной притихла, фарфоровое личико горит от смущения.

А меня от этого офигеть, как прёт! Вот реально! Не думал, что тихони в моём вкусе, но наблюдая за Надей, просто дурею от её нежности, от природной застенчивости. Да от одного только осознания, что она ни с кем никогда не встречалась, в груди фейерверки взрываются.

Хочу, чтобы моя только была. Никому и никогда не досталась. Только моя.

– Мне жаль... – подумав, выдаёт.

– Да мне-то по фигу уже. Они давно расстались. А твои?

– Мои тоже. Но я по папе очень скучаю.

– А я вот не скучал. Меня к нему на перевоспитание выслали из дома. Мать и отчим. Я их достал.

Вскидывает свои синие озёра, смотрит внимательно, будто пытается в душу залезть, отследить истинные чувства. Но тут без вариантов. Нет у меня никаких чувств. Нет, и не было. Во всяком случае, я упорно стараюсь убедить в этом себя и окружающих.

– А твой папа... Он... хорошо к тебе относится? И вообще... Что ты подразумеваешь под перевоспитанием? – сглатывает, прикусывает полную, розовую губу.

Пожимаю плечами.

– Понятия не имею. Только вчера приехал. Батя, к моему воспитанию ещё не приступал, если что. Ну, в доме у него как в казарме. Чистота и порядок. А так... Хрен его знает. Он закрытый, молчаливый. Но не помню, чтобы когда-то меня обижал. Как в этот раз пойдёт… Посмотрим, короче.

– Главное, чтобы не бил.

– Тебя это беспокоит? – задаю напрямую.

За те несколько часов, что я знаю Надю, успел заметить её отчаянное неприятие драк и боли. В спокойном состоянии она застенчивая тихоня, но когда мы сцепились с Игнатом, вела себя достаточно бойко, так же как и увидев мою разбитую губу.

– Просто я всё слишком близко принимаю к сердцу.

Хлопает накрашенными ресницами, осторожно поправляет сползшую с одного плеча просторную кофту, возвращая её на место.

Какая же милая, няшная! Офигеть просто! Это розовое платьице на тонкой фигурке, блондинистые волосы по плечам, чёлка над огромными кукольными глазюками.

Останавливаюсь и осторожно беру Надю за руку. Не могу удержаться. Но теперь боюсь действовать нахрапом. Теперь кукла кажется мне хрупкой и уязвимой. С ней нельзя, как с другими. С ней нужно по-другому. Не знаю как, но по-другому, тут без вариантов.

Девчонка вздрагивает, распахивает глаза, цепенеет, но руку не убирает. Просто стоит и смотрит.

– Офигеть ты красивая... – не могу придумать ничего лучше.

В животе вулкан взорвался походу, извергаясь расплавленной лавой, заливая внутренности кипятком. По позвоночнику шаровые молнии катятся, шараша с оттяжкой в центры нервных окончаний, напрочь выбивая разумные мысли из головы.

Бессознательно подаюсь вперёд, напрочь забыв о последствиях, сжимаю её ладошку сильнее, подвигаюсь ближе, жмусь охреневшим от этой близости телом.

Щёки девчонки из красных делаются пунцовыми. Хочет уйти, но я не даю. Её тонкая фигура, сладкий запах шампуня и духов, горящее лицо, нежная кожа запястья под моими пальцами, всё это сводит с ума, будя чёртовы гормоны. А уж они добавляют не слабо, просто поджигают кровь.

– У меня губа болит, – ляпаю, подсознательно пытаясь давить на её слабость.

Вздрагивает, устремляет взгляд на мой рот, бесстыдно выдающий брехню. Нет, ранка и правда побаливает, но мне на это плевать. Говорю не ради жалости, а с определённой целью.

– Сильно? – на красивом личике мелькает обеспокоенное выражение.

– Да. Помоги, пожалуйста... – шепчу, придвигаясь ближе и нависая над ней.

– Как? Надо было попросить обезболивающее! Давай вернёмся! – волнение Нади становится явным.

Она реально принимает мою боль близко к сердцу. Не притворяться, на самом деле переживает!

– Нет, я знаю способ лучше.

– Какой?

Замирает, глядя мне в лицо. Краска заливает всё лицо, и даже тонкую, нежную шею. Походу, не совсем наивная, подозревать начинает, чего мне надобно.

– Поцелуй, и всё пройдёт, – шепчу, склоняясь ниже, близко-близко, с жадностью втягиваю её запах, задыхаюсь от острых ощущений, волнами фигачащих по всему телу.

Вздрагивает, пару секунд, растерянно хлопает ресницами, будто не может поверить, что говорю серьёзно. А я пользуюсь этой заминкой, чтобы притянуть за руку ближе и коснуться губами тонкой кожи горящей щеки.

– С ума сошёл? Отпусти! – выдыхает, испуганно отшатываясь.

Отпускаю. Не держу насильно, хотя блин, до трясучки хочется. Борюсь. С ней так нельзя.

Надя же отворачивается и быстрым шагом, почти бегом, устремляется дальше по дорожке.

Чешу за ней.

– Погоди! Извините, Надь, пожалуйста!

Зыркает в мою сторону рассерженно и ускоряет шаг. Молчит.

– Ты обиделась? – не отстаю.

– Нет.

– Тогда встретимся вечером? – вновь несусь в атаку, не дав ей опомниться.

Надя тормозит, заставляя меня сделать то же самое.

– Нет, Захар. Между нами ничего не может быть. Это я так, на всякий случай предупреждаю, чтобы знал.

– Не нравлюсь? – кривлю рот.

Делаю вид, будто по хрен, на самом деле чувствуя, как по нутру с усилием тянется колючая проволока, раздирая плоть. И грёбаное сердце скорость набирает, частит, как безумное, мешая нормально дышать.

– Да причём здесь это! Просто нельзя. Мне ни за что не разрешат. И ещё накажут, – тяжело вздыхает и шагает дальше.

– В смысле, накажут? Дома запрут?

– И запрут тоже. Неважно. Мне не разрешают общаться с парнями. Пожалуйста, не подставляй меня. Хорошо? – оборачивается и смотрит жалобно своими огромными синими глазюками.

Глава 10

Захар

Приехав домой, отец сразу замечает мою покоцанную физиономию. Откидывает мрачным взглядом и проходит мимо, не говоря ни слова.

Ну а я остаюсь сидеть в плетёном кресле на веранде, бездумно листая соцсети.

Непривычно и одиноко. Чувствую себя чужаком, втиснутым в какую-то постороннюю реальность, ко мне не имеющую никакого отношения.

Этот дом, с его полупустыми комнатами, жёсткая кровать, на которой вчера ночью едва удалось уснуть. Напрягающая тишина за окном, разрезаемая лишь птичьими голосами. Избыток воздуха и цветочных запахов, от которых кружится голова.

Что я здесь делаю? Как вообще угодил сюда? И смогу ли когда-нибудь выбраться?

Проводив Надю до художественной школы, я вернулся к дому отца.

Отстирал от крови рубашку. Перекусил варёной курицей и самостоятельно наструганными бутербродами с сыром. Сделал уроки. Побродил по двору. Сунулся в огород, офигел от участка, засаженного картошкой, и вернулся в дом.

Пробовал позвонить бывшим приятелям. Но вдруг выяснилось, что разговаривать нам особо не о чем.

Что мы делали раньше, собираясь на пустыре? Перетирали какую-то хрень, пялились каждый в свой телефон, лазили по заброшкам. И пацаны, оставшиеся в городе, продолжают этим всем заниматься, но уже без меня. И походу, моего отсутствия никто и не заметил. Всем по фигу.

А меня накрывает отчаянием. Наверное, каждому знакомо это чувство. Оно возникает, когда выдёргивают из привычной среды и помещают в новую, чужую, пусть даже и не враждебную.

Помню, когда ездил в летний лагерь, первые несколько дней испытывал то же самое. Очень хотелось домой, в свою привычную комнату, к устоявшимся ритуалам, к любимым вещам, будь то щербатая кружка со знаком зодиака, или старый турник, ещё в незапамятные времена прикрученный в проходе между прихожей и коридором.

Побродив по дому и в итоге устав от безделья и тоски по прошлой жизни, устраиваюсь на веранде с телефоном в руках. Здесь меня застаёт отец. Окидывает равнодушным взглядом и исчезает в своей комнате.

Проходит около десяти минут, когда он вновь появляется на веранде. Успел переодеться в чёрные спортивные штаны и серую, основательно выгоревшую на солнце футболку. Подходит и опускается в соседнее кресло. Некоторое время молчит.

Тоже помалкиваю. В детстве я называл его — батя. Он был родной, большой, рассудительный и спокойный как удав.

А сейчас уже не такой уж и большой. Скоро я обгоню его в росте, если уже не обогнал. И не родной, это точно. Просто человек, который бросил нас с матерью восемь лет назад.

– Я думал, как нам с тобой дальше быть, – начинает он, не глядя в мою сторону.

Не отвечаю, но телефон откладываю в сторону, на стол. Послушаю, что он скажет. Может, домой отправит? Мало ли? Вдруг я нарушаю его уединение, мешаю соблюдать аскезы, или чем он тут ещё занимается.

– Воспитатель из меня, сам знаешь, никакой. Да и нужно ли тебя воспитывать? – бросает взгляд на мою распухшую губу.

Молчу. Что в покое оставит? Даже без нравоучений? Хех, было бы неплохо.

– Но кое-что, всё-таки могу для тебя сделать. Потренирую, чтобы стал малость сильнее.

Непроизвольно хмыкаю. Походу, глядя на мою побитую рожу, он подумал, что меня отфигачили сельские жители. Решил, что не могу защититься? Хрена с два! Могу, ещё как!

– Не утруждайся, я и так сильный. Тот пацан получил не меньше, – кривлю рот в ухмылке.

Отец разворачивается в мою сторону.

– Нет, Захар. Ты не сильный, а просто борзый. Махать кулаками много ума не надо, тем более на адреналине, как ты привык. Сила, совсем не в этом.

Едва сдерживаюсь, чтобы не фыркнуть. Бред. Он что, какую-то философскую галиматью решил мне задвинуть? Реально свихнулся тут в своей глухомани!

– В общем, сын, живём по моим правилам. Предупреждаю сразу, чтобы не было проблем. Во всяком случае, до тех пор, пока не окончишь школу. А там поглядим. Ты ведь учиться будешь в городе, как я понимаю.

– Надо же какую-нибудь профессию получить, – не спорю, но и не соглашаюсь, на всякий случай, мало ли что там у него за правила.

– А куда поступать планируешь?

– Не знаю.

Ведь реально не знаю. Даже в какую сторону грести без понятия. Нет у меня никаких способностей или предпочтений. И подсказать некому. Родаки как-то самоустранились, предоставив самому решать.

А я не представляю, чем хочу заниматься. Но отлично понимаю, чем не хочу. Не желаю сидеть днями в офисе, даже модное сейчас программирование тоже не прельщает. Протирать штаны за компом, самое последнее, чем бы я хотел заниматься в жизни. Но и быть военным, как отец, тоже не горю желанием. Короче, ступор у меня на этой теме. А ведь остался всего год.

– Ладно, время есть. У меня такое к тебе предложение. В городе осталась квартира моей матери, твоей бабушки. Там сейчас квартиранты живут. Как окончишь школу, переедешь туда на время учёбы. Так вот, если мы находим с тобой общий язык, и я вижу, что мозгов прибавилось, оформляю дарственную к твоему совершеннолетию. Согласен?

Офигеть, спрашивает ещё! Конечно, я буду просто счастлив, жить в отдельной квартире, а не с матерью и мерзким Платошей! Вот только, что отец подразумевает под общим языком? Муштровать меня будет? Хотя... Ради собственной хаты можно годик потерпеть.

– Согласен.

– Отлично! Только сразу говорю, в моём доме болтаться без дела некогда. Это не городская квартира. И тренировки само собой. Утром подъём в шесть, пробежка, душ и завтрак. В любой день недели. В любую погоду. Ясно?

– Ясно, – выдаю недовольным тоном.

Если бы не перспектива получить в собственность хату, ни за что бы не подписался на подобное. Но отступать некуда.

– А теперь покажи, сколько можешь сделать отжиманий.

О блин, ну началось! Армейские замашки. Он и в детстве любил меня гонять. Отжимания, подтягивания, брусья. Ну ок. Для меня это ни разу не проблема, сам собирался больше времени уделять тренировкам.

Глава 11

Надя

– Девочки, это он идёт, смотрите! – Карина выглядывает из двери женской раздевалки в спортивный зал.

– Куда идёт? Сюда, что ли? – с тревогой выпаливает Алька, хватая свою футболку.

О ком речь, мы уже давно поняли. Всю последнюю неделю дочка завуча говорит только об одном человеке – о Захаре Епифанове.

И болтает без умолку о новичке она вовсе не в том ключе, в котором обсуждала его в первый день. Вовсе нет. Теперь в её голосе – неприкрытое восхищение.

На одном из прошлых уроков физры мы бегали кросс на стадионе. Было жарко, и после забега некоторые мальчишки стащили с себя футболки. Новичок в том числе. Причём в полуголом виде он полез на турник и начал выделывать так какие-то замысловатые перевороты, чем живо привлёк к себе внимание физрука и одноклассников.

Ну а наши девчонки сразу же отметили кубики пресса, да и остальные подкаченные мышцы. Хотя невооружённым взглядом было заметно, что Захар рисуется и намеренно напрягает тело, это никого не смутило, наоборот, вызвало заинтересованное перешёптывание у женской половины класса.

Как по мне, так обычный показушник. Да, природа не обделила его внешностью, но что же, теперь надо выставляться? Не знаю почему, но меня это безумно злит. И если уж быть до конца откровенной, не хочу, чтобы другие девчонки глазели.

И сама не хочу тоже. Этот Захар зазнавшийся любитель повыпендриваться, вот и всё!

Но Каринка так не считает. Теперь на каждом уроке физкультуры крутится рядом с ним, пожирает глазами, чуть ли не аплодирует каждому его движению. А он рад стараться! Позирует, расплываясь в довольной улыбке. Бесит!

– Нет, конечно! Не сюда идёт, а к турнику! – выдыхает Каринка, высунув голову из раздевалки.

– Не слишком прилично так откровенно разглядывать парня, – всё-таки не выдерживаю.

– А мне по фигу! Хочу и буду разглядывать! И ему это тоже нравится. Может, он именно для меня это всё делает, – фыркает в ответ.

Открываю рот, чтобы ответить, но захлопываю, так и не подобрав нужные слова. Хочется припечатать ядовито, поддеть, вот только язвить я не умею. К тому же заранее знаю, что буду не права. Разве Карина виновата, что Захар такой привлекательный? И его можно понять, парни хотят нравиться девчонкам.

Ну вот, вроде по полочкам всё разложила, а на душе легче не стало. Ни капельки.

Выхожу из раздевалки, ощущая, как внутри всё стянуло от болезненных спазмов. В горло будто подушечку для булавок затолкали, такое чувство, что она застряла там, растопырив иголки, мешая нормально дышать.

Ещё и эмоции, распирающие грудь изнутри, добавляют. То в жар, то в холод бросает, при мысли об этой парочке: Захаре с Кариной.

В спортзале уже собрали почти все мальчишки. Они шумят, смеются, кто-то ухватил из корзины, стоящей в углу, баскетбольный мяч, и парни начинают им перебрасываться, то и дело со звонким шлепком, ударяя об пол.

Захар, сделав несколько подтягиваний, спрыгивает с турника и присоединяется к остальным.

Не подхожу близко. Наоборот, тихонько топаю в противоположный угол зала, чтобы не видеть его. Тем более что Карина оставила свой наблюдательный пост и поспешила к ребятам.

Ну да, она такая, своего не упустит. Не удивлюсь, если через несколько дней она объявит, что встречается с Захаром.

От этой мысли тяжесть в груди становится всё ощутимее. Давит и жжёт невыносимо.

«Поцелуй, и всё пройдёт».

Вновь и вновь вспоминаю его слова в первый день нашего знакомства.

Пройдёт боль в его разбитой губе.

И от этих мыслей жаром обдаёт, даже в сотый раз, даже в тысячный. Похоже, накал не ослабнет и через месяц, а может, и через год. Наоборот, кажется, через время накручу себя ещё больше, или вообще сгорю.

Хорошо, что я этого не сделала, не поцеловала. Потому что сейчас было бы разбито нечто другое – моё глупое сердце, вот что.

Отойдя подальше от мальчишек, усаживаюсь на скамейку у стены. Подруги почему-то не спешат покидать раздевалку, поэтому приходится торчать здесь в полном одиночестве без возможности отвлечься. На Захара упорно не смотрю. Боюсь увидеть что-то неприятное. Точнее, его интерес к другой девушке.

Эх... Но я же сама ему сказала, что между нами ничего не может быть! Ну да, а что оставалось делать? Встречаться нам не дадут всё равно...

А может, он и не хочет вовсе? Может, ему нравится Каринка?

Слышу её визгливый смех и голос Епифанова. Сердце моментально прокалывается острой спицей, насаживается на неё, как жук на булавку, продолжая трепыхаться в предсмертной агонии. Больно. Неожиданно, обескураживающе и абсолютно нелогично, но по-настоящему, физически, больно.

Почему меня это так задевает?

Делаю глубокий вдох, наклоняю голову, позволяя длинным волосам опуститься вдоль щёк и закрыть мне боковой обзор. Не хочу их видеть! Скорее бы пришёл физрук, заставил всех замолчать и выстроил в шеренгу.

На шаги в мою сторону не обращаю внимания. Наверное, это Алька или кто-то из девчонок.

– Привет... – низкий голос в опасной близости заставляет вскинуть голову и замереть.

Епифанов с грацией хищника опускается на скамейку рядом со мной и ни секунды не раздумывая, обхватывает поледеневшую ладонь длинными, горячими пальцами.

От неожиданности дёргаюсь и вжимаюсь спиной в стену. Открываю рот, чтобы сделать вдох, потому что резко забываю, как дышать носом, но так и цепенею, одновременно широко распахнув глаза.

Он рядом, он трогает... Все мыслимые и немыслимые нервные окончания вдруг приходят в боевую готовность, звенят как струны, заставляя напряжённое тело гудеть. Ощущения на пределе, сердце сбоит и замирает, воздух вокруг густеет и нагревается, обволакивает нас подобно кипящему сиропу.

– Привет, фарфоровая куколка, – шепчет, убирая второй ладонью волосы с моего лица.

Прикосновение как ожог, как удар тока, вот только несёт в себе не боль, а наслаждение. Тону в нём и, забыв обо всём на свете, прикрываю глаза, хапая губами раскалённый воздух.

Глава 12

Захар

Эта прилипала Карина уже основательно так подбешивает! Сначала я не придал значения её болтовне и улыбкам, нормально общался, просто как с одноклассницей. Но блин, походу она восприняла это как призыв к действию! И теперь таскается за мной везде, лезет, липнет, как жвачка к подошве.

Как не дойдёт, что мне по фигу на неё? Ну не люблю я таких, что на шею вешаются. Стойкое ощущение не покидает, будто настойчиво желают впарить какую-то ненужную хрень. И зачем мне это? Я хочу сам делать выбор, а не хавать безропотно, что дают. Как и любой нормальный парень.

Да и свой выбор я уже сделал. Ещё в первый день.

Когда баскетбольный мяч ударяет в стену прямо возле головы Нади, меня будто кипятком обдаёт. Кто блин, посмел?

На инстинктах вскакиваю, закрываю её своим телом. И тут же натыкаюсь на насмешливый взгляд Карины.

Вот овца! По-другому не скажешь, блин! Надо будет поговорить с ней, объяснить так, чтобы поняла: тронет Надю, пожалеет.

Вот только сделать ничего не успеваю. Приходит физрук и командует строиться в шеренгу. Ладно, по фигу. Потом поговорю. У меня башка ещё другим занята – обдумываю, как встретиться с куклой после уроков. Она на контакт не идёт, предлагать какие-то варианты отказывается. Придётся думать самому.

Ну, на первое время решаю по возможности поухаживать. В школьный буфет затащу сегодня по-любому. Но это ведь фигня совсем – купить сок и булочку. Надо что-то посолиднее придумать. Вот только что?

Я хотел бы делать Наде подарки, но блин, денег нет.

Ну как, небольшую сумму батя мне выдаёт на расходы. Да только что можно купить на эти деньги? Шоколадку? Ясно ведь, что у отца самого бабок не так много. Я не знаю, какой размер его пенсии и зарплаты в спортивной школе. Но понимаю – там явно не миллионы. Поэтому не прошу.

Если в городе я знал места, где можно было подработать, то тут вообще без вариантов. Даже не представляю, куда сунуться. Надо поговорить по этому поводу с отцом. Может, чего подскажет.

Решаю так и сделать, но не уверен, что он захочет помогать. У нас с ним пока отношения не особо ладятся. Ну как... С одной стороны он не читает мне нотации, не пытается учить жизни, как было дома.

К примеру, отчима бесило, если я не ложусь рано спать. Сто раз зайдёт, потребует выключить телефон или комп.

А батя - ноль эмоций по этому поводу. Смотришь видосы полночи? Ну ок. Молча укладывается спать. Да только потом выдёргивает в шесть утра из кровати и гонит на выгон, совершать пробежку по основательно пересечённой, блин, местности!

После того как пару дней походил как варёный, засыпая на ходу, желание придерживаться подобного графика резко пропало. А через неделю я сам начал отрубаться, лишь только касаясь головой подушки.

Но меня основательно подбешивает педантичность и даже занудство отца в некоторых вопросах. Он любит, чтобы в доме все предметы стояли на своих местах, а повсюду царил строгий армейский порядок.

Я так не привык. Бросить на стул или кресло школьную одежду, переодевшись в домашнее, раньше было для меня обычным делом. А теперь оказалось, что надо всё вешать в шкаф, ещё и выравнивать чуть ли не по линейке!

Да и огород добивает! Плантация картошки, размером с футбольное поле, особенно. Каждый вечер я тасуюсь там с тяпкой, а это, блин, нудно до безумия!

А в целом жизнь в селе оказалась не такой уж скучной, как я думал раньше. Я начал общаться с парнями из класса, и в свободное от картошки время хожу вместе с ними поиграть в баскетбол или позависать на спортивной площадке.

Придя в первый раз, словил дежавю. Такие же разговоры, одинаковые проблемы и увлечения. Эти ребята играют в те же игры, смотрят тех же блогеров, перебрасываются теми же мемами, что и мои городские приятели. Поэтому вписаться в их компанию оказалось несложно.

Да, в этом селе некуда пойти, кроме парка и спортивной площадки. Но, говоря откровенно, в городе я тоже не особо, куда наведывался, по причине отсутствия денег, разумеется. Отчим с матерью меня ведь не баловали.

Основным моим развлечением весь прошлый год было исследование заброшек на краю города. Тупое, да не спорю. Но среди моих друзей почему-то достаточно популярное. Мы ещё и снимать пытались, искали что-то паранормальное.

Но фигня в итоге вышла, никаких призраков или чего-то подобного так и не нашли. Зато на одного из моих знакомых рухнула часть стены, основательно переломав кости. Но на нас, придурков, это не особо повлияло. Продолжали лазить несмотря на запреты родаков.

Но теперь это в прошлом. Хотя здесь заброшенные дома тоже встречаются. Причём прямо на улицах. Идёшь вот так мимо ухоженных участков с клумбами вдоль заборов, и вдруг прямо за ними брошенный дом, смотрит щербатыми окнами без стёкол. Облупившиеся стены, провалившаяся крыша, а вокруг заросли сирени, акации и вязов.

Правда, исследовать такие здания неинтересно. Чаще всего там одна-две комнатушки, и максимум, что можно в них отыскать – это старый диван или кастрюлю. Фигня, короче.

Да и меня сейчас влечёт совсем другое.

От новых друзей я узнал, где живёт Надя, и начал совершать целенаправленные прогулки по той самой улице.

Участок у её матери приличный, видно, что они не бедствуют. Большой дом за высоким забором, причём по всему периметру. Камера у входа, автоматические ворота. Здесь, в селе такое увидишь нечасто.

Даже резанула невольная мысль, что я кукле не пара. Но живо я запихнул её обратно в дальний угол сознания. Как это не пара? Если не я, то кто? Тут уж без вариантов. Будет моя, куколка фарфоровая. Да, бабок у меня кот наплакал, и что? Я пока школьник, а дальше видно будет. Для нежной моей, тоненькой, няшной, я всё сделаю, заработаю сколько надо. Даже не сомневаюсь.

На большой перемене чуть ли не силком тащу Надю в столовую. Когда усаживаемся за свободный столик, она краснеет, но вижу, что прячет улыбку.

– Мы теперь с тобой каждый день будем ходить сюда. Понятно? Хочу смотреть, как ты ешь, – выдаю без раздумий всё, что в голове.

Глава 13

Надя

После занятий, как обычно, от школы забирает бабушка. А мне больше всего на свете хочется, чтобы Захар проводил. Мечтаю об этом всю дорогу, представляю, как мы идём, взявшись за руки по залитому солнцем тротуару, и всё тело прошибает непривычной, мучительно-сладкой дрожью.

Как же я устала от постоянного контроля! Почему мне нельзя жить жизнью обычного подростка? С каждым днём я всё отчётливее ощущаю себя девочкой для битья, на которой мать и бабка просто срывают свою агрессию, накопившуюся внутри. И это знание погружает в пучину отчаяния, из которой не выбраться.

Дома занимаюсь привычными делами: уроки, уборка, помощь бабушке на кухне. Как всегда, молчу, потому что боюсь сболтнуть лишнего и нарваться на недовольство. Но покорное поведение спасает не всегда.

Вот и сейчас нашлась причина для криков и нравоучений – я разбила тарелку. Не удержала в руке, пока загружала посудомойку и уронила на кафельную плитку.

Глядя на белоснежные осколки, разлетевшиеся по полу, прихожу в неописуемый ужас. Застываю на месте, задыхаюсь от острого приступа паники.

Разбить тарелку, это ведь не конец света? Логически понимаю, что нет. Но моя бабушка думает иначе. Орёт так, будто ничего дороже в её жизни не существовало. Хватает кухонное полотенце и принимается хлестать по спине, а ещё с особой яростью, по лицу, пока я не закрываюсь руками.

Неуклюжая, бестолковая, тупая, неблагодарная, ни на что не способная! Эти и многие другие злые слова в свой адрес выслушиваю, привычно заливаясь слезами.

– Убирай, что застыла? – визжит бабка, а я не могу сдвинуться с места.

Чтобы преодолеть паническую атаку, накрывающую всякий раз от малейшего проступка, приходится приложить массу усилий.

Мне на самом деле трудно дышать, а сердце заходится в такой бешеной скачке, что в глазах темнеет. Если бы бабушка ушла из кухни, просто замолчала и ушла, я смогла бы собраться. Но она, как назло, продолжает кричать и лупить меня полотенцем, намеренно не давая успокоиться.

Кое-как ценой неимоверных усилий заставляю себя подобрать осколки. Всхлипываю, давлюсь слезами, чувствуя, как грудь распирает от жалости к себе и бешеной обиды.

Разве разбитая тарелка – конец света? Разве она была единственной в нашем доме? Или у нас нет средств купить новую? Неужели простая вещь дороже меня? Чем я заслужила такое обращение?

Наведя порядок на кухне, ухожу в свою комнату. Там немного отвлекаюсь, начав читать книжку. Но прийти в себя полностью не удаётся, потому что возвращается мать.

Услышав стук входной двери, вздрагиваю и сжимаюсь в комочек. Сейчас узнает про чёртову разбитую тарелку.

Мать о чём-то разговаривает с бабушкой, но из своей комнаты я не могу разобрать слов. Лишь чувствую по интонации, что они обе недовольны.

Не менее получаса пребываю в напряжённом ожидании. Ко мне в комнату никто не заходит, но это ненадолго.

Время тянется невыносимо медленно. Знаю, что наказания не избежать. Да, бабка отхлестала полотенцем. Но она вылила на меня только свою злость. А мать тоже постоянно нервничает из-за стрессов на работе и неустроенной личной жизни. И нашла чудесный способ успокоиться. Ведь так просто избавиться от напряжения, вывалив злость на безропотное существо, которое не может ответить.

– Надя, иди сюда. Мама хочет с тобой поговорить, – в комнату заглядывает бабушка.

Ужас простреливает тело, разливаясь отравой по каждой клеточке. Ладони потеют, ледяные мурашки с садистской неспешностью ползут по спине.

Не хочу! Боже, я не хочу! Не хочу! Не хочу!

– Быстро! – взвизгивает, и ухоженное лицо перекашивается от злости, делаясь уродливым.

Поднимаюсь, на негнущихся ногах топаю из комнаты.

Привычно чувствую, что скакнуло давление. Чёрные точки перед глазами, вата в ушах, знакомые симптомы. Это от страха. Сейчас полегчает.

Мать ждёт в своей комнате, стоя у окна.

Она успела принять душ и переодеться, а осветлённые волосы завязала на затылке в небрежный пучок. Лицо невозмутимо. Но я знаю, что это маска. Хотя... Может быть, и нет. Мать и бабушка наказывают меня по-разному. Бабка просто срывается по любому поводу, орёт, а потом, успокоившись, читает нравоучения.

А вот мать... Она наказывает с невозмутимостью заправского палача.

– Проходи, садись, – указывает на стул.

Мотаю головой, замирая от страха. Знаю, что будет дальше.

– Не задерживай меня. Я устала после работы.

– Мамочка, прости меня за разбитую тарелку! Я не знаю, как так получилось, что она выскользнула из рук! – бормочу, хотя знаю, мольбы на неё не действуют.

– Тарелка? Это ерунда. Забудь о ней.

– Правда? – вскидываю глаза, ища подвох.

Не может быть! Мне ещё ни разу в жизни не удалось избежать наказания! Ни разу!

– Правда. Тарелка меня не интересует. Есть вещи посерьёзнее. Сядь за стол!

Вздрагиваю, вжимаю голову в плечи, но подчиняюсь. Пусть это быстрее закончится!

– Я узнала, что у тебя отношения с новым одноклассником.

– Что? – выдыхаю изумлённо.

– Не притворяйся! Ты ходишь с ним в столовую, целуешься, обжимаешься по углам.

Что за бред? Я ведь ничего такого не делала! С чего она это взяла? Откуда вообще узнала про Захара?

– Нет... – начинаю, но мать не даёт мне закончить.

– Руки на стол!

Задыхаюсь от ужаса и тошнотворного предвкушения боли.

– Мама, не надо, пожалуйста, я ничего не делала! – начинаю умолять, чувствуя, как на ресницах собираются слёзы.

– Это для твоей же пользы, Надя. Мы давно тебя не наказывали, но подобное поведение шокирует! – выдаёт любимую фразу бабушка, явившаяся посмотреть на мою экзекуцию.

– Я ничего не сделала... – твержу, глотая слёзы.

– Ты слишком много времени проводишь с тем новым парнем. А у него отвратительная репутация! Хочешь опозорить нас? Превратиться в одну из тех гулящих девок, которых полно в вашей школе?

Пластиковая линейка опускается на руку, оставляя алый след на коже.

Глава 14

Надя

На следующий день в школе стараюсь держаться подальше от Захара. Да и вообще от всех. Помалкиваю, уткнувшись носом в учебник, повторяю и без того заученные наизусть параграфы. Нет желания общаться с одноклассниками, потому что не знаю, кому из них не могу больше доверять.

А может, кто-то из преподавателей сдал матери? Ну, нет... Зачем учителям врать про меня? Я ведь ни разу не целовалась с Захаром и не зажималась по углам. В столовую сходила один раз. Но мы вели себя вполне прилично, не прикасались друг к другу и уж точно не обнимались.

Первая на кого я подумала – Карина. Она одна из наших девчонок показывает явный интерес к Епифанову. Но вдруг я ошибаюсь? Мы учимся вместе с первого класса и никогда не конфликтовали.

Впрочем, с остальными ребятами тоже. Но кто-то всё-таки наврал про меня матери. Не сама же она это всё придумала. К тому же откуда она могла узнать про новичка и тем более про его репутацию?

Но в любом случае у меня нет доказательств, что это сделала Карина. Да и другим девчонкам Захар понравился...

А может, это вообще была не девчонка, а парень? Максимов, например? Его моя мама жестоко отчитала в прошлом году, когда он вздумал проявлять интерес, ещё и родителям позвонила. Может, злость взяла? И Епифанова также решил подставить? Но зачем? Ох, ну почему всё так сложно!

Вчера ночью я почти не сомкнула глаз. Всё думала, думала... Сначала плакала, потом пыталась вычислить недоброжелателя, затем найти выход...

Но ничего путного в голову так и не пришло. За исключением мысли, держаться от всех подальше и присмотреться получше к двоим подозреваемым – Карине и Максимову.

Красные отпечатки от линейки почти сошли, но на одной руке остался продолговатый синяк, видимо, мать ударила сильнее, чем обычно. Пришлось надеть блузку с длинными рукавами, хотя на улице уже жарко. Конец мая как-никак, ещё и погода вот уже несколько дней стоит исключительно солнечная.

При мысли о синяке на коже вновь накатывает обида. За что она со мной так? Ведь я же ничего плохого не сделала! Слёзы подступают к горлу и щиплют глаза.

Некоторые девчонки из класса говорят, что мне повезло. Типа, классно жить в таком же доме, ездить в школу и обратно на автомобиле, носить дорогую одежду из хороших магазинов, что привозят мне из города.

Но я бы с радостью поменялась с ними местами. С любой из них, даже с Ангелиной, девчонкой из самой малообеспеченной семьи в нашем классе, у которой к тому же три старшие сестры, и поэтому ей приходится донашивать за ними всю одежду.

Да, поменялась бы! Только бы иметь хоть немного свободы и не бояться, что накажут за малейший промах.

На большой перемене Захар вновь зовёт меня в столовую. Но я говорю, что плохо себя чувствую и вру, что иду к медсестре. Вот только он не отстаёт. Настаивает на том, чтобы проводить до медпункта.

Не соглашусь, но Епифанову по фиг, он всё равно уверенно шагает рядом.

– Не нужно, Захар, я сама. Иди в столовую, а то перемена закончится, – вяло отбиваюсь.

– Не выдумывай. Тебе плохо, а я пойду пирожки хавать? Бред. А если упадёшь в обморок по дороге? Кто тебя на руках донесёт? Если что я готов, – улыбается, играя бровями.

– Не упаду. Не переживай, я ещё ни разу не падала, – хмурюсь в ответ, ведь мне не до шуток.

Беспокойство сжимает грудь. Взволнованно оглядываюсь по сторонам, больше всего на свете боюсь, что нас опять увидят вместе и доложат матери. Она строго-настрого запретила даже приближаться к Захару. И если я нарушу этот запрет, наказание будет похуже, чем несколько ударов линейкой.

С другой стороны, душу переполняет злость и желание делать ей наперекор. Взбунтоваться, высказать всё, что накипело, и даже... сбежать из дома. Но я боюсь. Куда мне бежать? К папе? Но у него мать меня живо отыщет. И боюсь представить, что они могут устроить вместе с бабкой.

Не хочу подставлять папу, боюсь, что навлеку на него неприятности.

Епифанов не отстаёт, поэтому приходится действительно топать в медпункт. Медсестра меня знает, ведь в её кабинете я бывала не один раз. С приходом подросткового возраста периодически падает давление, из-за чего бывает плохое самочувствие. Поэтому женщина сразу же усаживает меня на кушетку и достаёт тонометр.

– Да низковато, но не критично, – выносит вердикт медсестра. – Выпей сладкого чая.

Я и сама это знаю. Сегодня чувствую себя не выспавшейся, не более того. Но не говорить же, что просто как последняя трусиха, прячусь в медпункте от Епифанова?

– Можно я полежу на кушетке до звонка? – приходит в голову новая идея.

– Конечно, Надя. Я тебе сама чаю заварю.

– Спасибо, – бормочу.

Чувствуя невольный стыд, оттого что обманываю медсестру и пользуюсь её добротой. Но идти в столовую с Захаром просто боюсь.

Остальные уроки проходят спокойно. На переменах не высовываюсь из-за своей парты, уткнувшись в учебник. Хотя с каждым часом чувствую всё больше раздражение и жжение в груди. Это ведь несправедливо! Почему я должна прятаться? Почему не могу просто поболтать с симпатичным парнем? Кто так решил? Чем я это заслужила, вообще?

Но выразить возмущение могу только мысленно, самой себе. Я ни разу не жаловалась на мать, даже подругам или папе. Но всё равно одноклассники знают, что меня бьют. Не раз слышала, как это обсуждали. Особенно когда мы учились в младших классах. Наверное, потому что тогда меня наказывали особенно часто.

В то время я приходила в истерику, если получала любую оценку кроме пятёрки. Рыдала, представляя, что мне за это будет.

Помню, даже учительница маму вызвала, и директор беседовал с ней. Но наказывать меня не перестали. Просто начали меньше бить, но чаще манипулировать другими способами: лишать ужина, отбирать телефон, запирать в комнате, заставлять переписывать целые тетради.

Это для моей же пользы! Ага... Можно подумать. Для того чтобы сломать и превратить в послушное, безропотное существо, вот для чего.