Мой прекрасный монстр

Глава 1

Солнечные лучи танцевали на страницах моего блокнота, пока я, сидя на широком подоконнике, в сотый раз перепроверяла список подготовки к церемонии. Воздух вокруг меня словно звенел от напряжения и предвкушения. Каждая клеточка моего тела ощущала, что сегодня — тот самый день, о котором я мечтала с тех пор, как впервые осознала, что значит любить.

— Лира, ты меня слышишь?

Мамин голос выдернул меня из глубин собственных мыслей. Я повернула голову и увидела её — стоящую рядом, с тревожной нежностью во взгляде. В её глазах отражалось то же волнение, что разливалось по моим венам последние дни. Она выглядела такой красивой — в светло-голубом платье, которое делало её глаза почти прозрачными, с аккуратно уложенными волосами и этой особенной, материнской улыбкой.

— Я спрашиваю, во сколько придёт Ванда? — мама бережно заправила выбившуюся прядь моих волос за ухо, всматриваясь в моё лицо с такой пронзительной любовью, что к горлу подкатил комок.

Её пальцы были тёплыми, и этот простой жест вдруг напомнил мне тысячи моментов из детства, когда она точно так же поправляла мои волосы. Сейчас, в день моего двадцатилетия, в день, когда я должна была стать женой, эта привычная ласка казалась особенно значимой — мостиком между прошлым и будущим.

— Прости, мам, я задумалась, — мой голос прозвучал тише, чем обычно. — Ванда обещала быть к десяти вечера. Она привезёт свои волшебные кисточки и поможет мне не выглядеть так, будто я не спала всю ночь.

А я действительно почти не сомкнула глаз. Как можно спать, когда каждая минута приближает тебя к самому счастливому дню твоей жизни? Когда все мечты, все надежды, все тайные желания вот-вот должны воплотиться?

Мама присела рядом со мной на подоконник, и деревянная рама тихонько скрипнула под нашим весом.

— Знаешь, — начала она, взяв мои руки в свои. — Когда я выходила замуж за твоего отца, я так сильно нервничала, что уронила обручальное кольцо прямо во время церемонии.

Её глаза засветились от воспоминаний, а губы изогнулись в улыбке.

— Все гости ахнули, а я была готова провалиться сквозь землю. Но твой отец… — она на мгновение прикрыла глаза. — Он рассмеялся, опустился на колени и нашёл кольцо. А потом посмотрел на меня так, что все мои страхи просто растаяли.

Я почувствовала, как напряжение, сковывавшее мои плечи, немного ослабло. Мама всегда знала, что сказать и когда.

— Вы с Ноланом — потрясающая пара, милая, — продолжила она, и её голос стал глубже, насыщеннее эмоциями. — Я вижу, как вы смотрите друг на друга. Как будто весь мир исчезает, когда вы вместе. Знаешь, не все находят такую любовь.

По моей щеке скатилась одинокая слеза, но это была слеза радости, переполняющей меня до краёв.

— Я так горжусь тобой, моя девочка, — мамины глаза тоже заблестели. — И люблю тебя бесконечно. Всё будет хорошо, даже лучше, чем хорошо. Это будет идеальный день, потому что вы созданы друг для друга.

Я обняла её, вдыхая родной запах, запоминая этот момент — последнее утро, когда я просыпаюсь как дочь в родительском доме, прежде чем стать женой.

— Спасибо, мам, — прошептала я, чувствуя, как благодарность наполняет моё сердце. — За всё.

Она мягко отстранилась, провела ладонью по моей щеке и улыбнулась.

— Пойду проверю пирог. А ты не забудь позавтракать, день предстоит долгий.

Когда за мамой закрылась дверь, я спрыгнула с подоконника, ощущая под босыми ногами прохладу деревянного пола. Мой блокнот с тщательно выписанными пунктами подготовки лёг на прикроватную тумбочку.

Я подошла к большому овальному зеркалу в резной раме. Отражение показало девушку, в глазах которой читалось целое созвездие эмоций: волнение, предвкушение, нетерпение, счастье. Моя светлая кожа приобрела персиковый оттенок от летнего солнца, большие карие глаза, обрамлённые густыми ресницами, блестели, как будто в них отражались все звёзды вселенной. Длинные каштановые волосы волнами спускались ниже лопаток.

Я поправила длинный сарафан в мелкий цветочек. Ещё несколько часов, и я сменю его на свадебное платье, над которым мы с мамой и портнихой колдовали несколько месяцев. Но сейчас мне хотелось увидеть Нолана — не как будущего мужа, а как любимого, с которым мы прошли такой долгий путь к сегодняшнему дню.

Сердце забилось чаще от одной мысли о нём. Ноги сами понесли меня к задней двери через кухню, где никто не заметил бы моего ухода. Я знала, что мама будет волноваться, если узнает о моей спонтанной вылазке, но не могла противиться зову сердца. Нам с Ноланом нужно было это — последний момент наедине до того, как мы станем мужем и женой.

Утренний воздух обнял меня прохладой, когда я выскользнула из дома. Роса на траве оставляла серебристые следы на моих сандалиях, пока я быстро шла, а затем и бежала к нашему тайному месту. Лёгкие наполнялись ароматом полевых цветов и предстоящего счастья.

Наше место — так мы его называли — находилось недалеко от моего дома, у небольшой реки, чьё журчание всегда казалось мне самой прекрасной музыкой. Там, на поляне, окружённой дикими яблонями, росла огромная ива, похожая на хранительницу тайн из старых сказок. Я не знала, сколько лет этому дереву, но его раскидистые ветви, ниспадавшие до самой земли, создавали укромный шатёр, в котором мир казался волшебным и безопасным.

Именно под этой ивой Нолан впервые поцеловал меня, когда летний дождь застал нас врасплох во время прогулки. Мы прятались от ливня, смеялись, отряхивая капли с волос, а потом вдруг замолчали, глядя друг другу в глаза. Тот поцелуй изменил всё. С того дня эта ива стала свидетельницей наших встреч, разговоров, признаний и обещаний.

Замедлив шаг у подножия холма, я увидела его силуэт, и моё сердце пропустило удар. Нолан стоял, прислонившись к стволу нашего дерева, его фигура чётко вырисовывалась на фоне утреннего неба. Белая рубашка с закатанными рукавами, коричневые брюки, руки небрежно засунуты в карманы — он выглядел как ожившая мечта.

Глава 2

— Знаешь, — его голос звучал мягко, как бархат. — Завтра не только наш первый день в статусе мужа и жены.

Я непонимающе приподняла брови, и он тихо рассмеялся, касаясь кончиками пальцев моей щеки.

— Завтра моя невеста отмечает свое двадцатилетие, — прошептал он, наклоняясь ближе. — Или ты думала, что я забыл?

Краска стыда и смущения залила мои щеки. Я действительно забыла о собственном дне рождения, настолько поглощенная подготовкой к свадьбе и мыслями о нашей будущей жизни.

— Я… я даже не думала об этом, — призналась я, опуская взгляд на наши переплетенные пальцы. — Этот день кажется таким незначительным по сравнению с…

— По сравнению с днем, когда ты станешь моей женой? — закончил он за меня, и в его глазах плясали искорки солнечного света. — Ничто не может быть незначительным, если это касается тебя.

Нолан отпустил мои руки, и я почувствовала мгновенную пустоту от потери контакта. Но затем он потянулся к заднему карману своих джинсов, и на его лице появилось выражение, которое я знала слишком хорошо — смесь волнения и гордости, когда он готовился преподнести сюрприз.

— У меня кое-что есть для тебя, — произнес он, и его голос дрогнул от едва сдерживаемого волнения. — Я хотел дождаться завтрашнего дня, но, может быть, это будет первым подарком в нашей совместной жизни.

В его руке появилась маленькая бархатная коробочка цвета полуночного неба. Мое сердце забилось так сильно, что, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Нолан протянул мне коробочку, и я взяла ее дрожащими пальцами.

— Нолан, ты меня смущаешь, — прошептала я, чувствуя, как жар приливает к щекам.

— Открой ее, — мягко попросил он, и его взгляд не отрывался от моего лица, словно желая запечатлеть каждую эмоцию, каждое мимолетное выражение.

Я медленно подняла крышку. Время, казалось, замедлилось, когда я увидела содержимое. На темно-синем бархате лежала тонкая золотая цепочка с кулоном. Но не обычным, стилизованным сердечком, каких много в ювелирных витринах. Это было анатомически точное сердце, выполненное с такой тщательностью и изяществом, что оно казалось произведением искусства.

— Это… потрясающе, — выдохнула я, не в силах оторвать взгляд от кулона.

Нолан осторожно взял украшение из коробочки, и золото заиграло в лучах закатного солнца.

— Это моё сердце, — сказал он с такой уверенностью, что у меня перехватило дыхание. — В каждом его ударе — твоё имя, в каждом шепоте — моя любовь к тебе. Теперь оно там, где должно быть — с тобой.

Слезы, которые я так старательно сдерживала, готовы были пролиться. Но Нолан не дал им шанса. Он наклонился и поцеловал меня. Этот поцелуй был не похож на другие — он был обещанием, клятвой, которая не нуждалась в словах. Я чувствовала, как растворяюсь в нем, как наши сердца бьются в унисон, создавая собственную мелодию любви.

Когда наши губы разъединились, он тихо сказал:

— Повернись.

Я подчинилась, ощущая, как его пальцы отодвигают мои волосы, обнажая шею. Прикосновение холодного металла к коже заставило меня вздрогнуть, но это ощущение быстро сменилось теплом, когда кулон опустился на грудь. Нолан застегнул замочек, и его губы нежно коснулись моей шеи в месте, где встречаются плечо и ключица.

∙

Время летело незаметно, и вот уже стрелки часов приближались к полуночи. Я стояла перед зеркалом в своей комнате, и отражение казалось мне незнакомым, словно я смотрела на другую девушку — сказочную принцессу, случайно оказавшуюся в моей спальне. Платье из струящегося белого атласа обнимало мою фигуру, словно было создано специально для меня водами самого океана. Прямой лиф поддерживался тонкими бретелями, подчеркивая изящество плеч. От них спадали широкие рукава-крылья из полупрозрачной ткани. Юбка свободно обтекала бедра, расширяясь книзу, придавая силуэту грациозность. В этом платье я чувствовала себя одновременно сильной и хрупкой, земной и неземной.

Моя прическа была произведением искусства. Ванда, два часа колдовала над моими волосами, создавая волнистые локоны, частично уложенные наверх и зафиксированные на затылке. Легкий макияж подчеркивал естественную красоту, делая глаза более выразительными, а губы — более пухлыми.

В руках я держала букет, составленный из белоснежных тюльпанов и нежных ландышей, источающих тонкий, едва уловимый аромат. Их стебли были перевязаны шелковой лентой того же оттенка, что и мое платье. Я поднесла букет к лицу, вдыхая сладковатый запах, успокаивая нервы.

Я заметила, что правая рука немного чешется. Предплечье покалывало, словно по нему бегали крошечные электрические разряды. Это ощущение преследовало меня с самого утра, но я решила не придавать ему значения. Сегодня ничто не могло омрачить мой день, даже такая мелочь.

Дверь в комнату тихо скрипнула, и я увидела в зеркале отражение мамы. Она замерла на пороге, прижав руку к груди, и в ее глазах читалось такое изумление, такая материнская гордость, что у меня защемило сердце.

— О, милая, — прошептала она, и ее голос дрогнул. — Ты выглядишь как настоящая принцесса. Нет, даже лучше.

Я повернулась к ней, чувствуя, как внутри растекается тепло от ее слов.

— Спасибо, мама, — сказала я, и голос предательски дрогнул. — За всё.

В этих двух словах была целая вселенная благодарности — за жизнь, за любовь, за каждый момент поддержки и понимания.

Она подошла ко мне и обняла, осторожно, боясь смять платье или испортить прическу.

— Я так счастлива за тебя, доченька, — прошептала она мне на ухо. — Ты заслуживаешь всего этого и даже больше.

Ее слова проникали прямо в сердце, и я почувствовала, как собственные глаза наполняются слезами. В этот момент дверь снова открылась, и на пороге появилась Ванда, сияющая, как маленькое солнце, в своем золотистом платье подружки невесты.

— Так, никаких слез, пожалуйста! — шутливо-строго сказала она, входя в комнату с видом полководца, осматривающего поле битвы. — Я два часа работала над этим макияжем, и я не позволю вам его испортить!

Глава 3

С волнением, расцветающим в груди, я ступала по белой дорожке, усыпанной лепестками роз. Отцовская рука, теплая и надежная, поддерживала меня, но я едва ощущала его присутствие. Весь мой мир сузился до единственной точки впереди – Нолана, ожидающего меня под аркой.

Когда отец передал мою руку Нолану, между нашими пальцами словно пробежала электрическая искра. Он принял меня с такой бережностью, будто я была сделана из тончайшего фарфора. Старейшина, стоявший под аркой, начал свою речь, но его слова превращались в отдаленное эхо. Реальным было только лицо Нолана передо мной – каждая черточка, каждая тень, каждое микровыражение, читаемое только мной.

— Мы собрались сегодня здесь, чтобы соединить судьбы двух любящих сердец, — голос старейшины звучал глубоко и торжественно, но я едва слышала его.

Весь мир за пределами наших соединенных рук перестал существовать. Больше не было гостей, сидящих рядами на белых стульях, не было шелеста листвы, не было даже птичьего пения. Только Нолан и я, застывшие в хрупком мгновении предвкушения нашего общего будущего.

И тогда я почувствовала это. Легкое покалывание в правой руке, словно кто-то водил по коже кончиком иглы. Сначала едва заметное, оно постепенно усиливалось, становясь все более настойчивым. Я попыталась игнорировать это ощущение, сосредоточившись на словах старейшины, на лице Нолана, но покалывание превращалось в жжение, расползаясь от запястья вверх по руке.

Я заметила, как взгляд Нолана изменился — между бровями появилась тревожная складка. Он чувствовал мое напряжение, видел, как я пытаюсь скрыть внезапный дискомфорт.

— Нолан Эйкер, — торжественно произнес старейшина. — Берете ли вы в жены Лиру Харви, клянетесь ли любить и оберегать ее в богатстве и бедности, в здравии и болезни, пока смерть не разлучит вас?

— Да, — ответил Нолан.

В тот же момент боль в руке стала невыносимой. Она пульсировала, словно раскаленное железо прижигало кожу. Я почувствовала, как начинаю дрожать, как краска отливает от моего лица. Губы Нолана беззвучно произнесли мое имя, глаза наполнились тревогой.

— Лира Харви, — продолжал старейшина, не замечая моего состояния. — готовы ли вы взять в мужья Нолана Эйкера, клянетесь ли любить и оберегать его в богатстве и бедности, в здравии и болезни, пока смерть не разлучит вас?

Я хотела сказать “да”. Это слово жило на кончике моего языка, готовое сорваться. Но боль взорвалась с новой силой, словно невидимый художник вырезал на моей коже узор раскаленным лезвием. Крик вырвался из моего горла прежде, чем я смогла его сдержать.

Колени подогнулись, и я начала падать. Последнее, что я почувствовала перед тем, как мир покачнулся, — это сильные руки Нолана, подхватившие меня. Он опустился вместе со мной на колени, прижимая к себе, его лицо исказилось от страха и непонимания.

— Лира! — его голос звучал откуда-то издалека, сквозь пелену боли.

Я опустила взгляд на свою руку и увидела, как по коже разливается золотистое сияние, складываясь в сложный узор, подобный древним рунам. Линии проступали одна за другой, переплетаясь в замысловатый символ, пульсирующий внутренним светом.

— Господи Лира! — воскликнула моя мать, подбегая к нам. Ее лицо побледнело до такой степени, что казалось прозрачным.

Отец встал рядом с ней, его глаза расширились от шока. Вокруг нас образовался круг из гостей, перешептывающихся с нарастающим волнением. Я скорчилась от боли, которая, казалось, проникала до самых костей.

Нолан держал меня в своих объятиях, но я видела, как менялось его лицо — от страха к непониманию, затем к чему-то, что заставило мое сердце сжаться. Его челюсти напряглись, желваки заходили под кожей, а в глазах вспыхнул яростный огонь.

— Мама, — прошептала я сквозь боль, — что происходит?

Старейшина опустился рядом с нами на колени, его лицо было серьезным и торжественным, как будто он стал свидетелем чуда и кошмара одновременно.

— Метка истинности, — произнес он таким голосом, словно объявлял о конце света.

— Что это? — спросила я, чувствуя, как боль начинает постепенно отступать, оставляя после себя странное тепло и покалывание. — Что такое метка истинности?

Старейшина поднял взгляд, обводя им всех собравшихся, и заговорил голосом, который, казалось, доносился из глубины веков:

— Метка истинности — это священный знак, дарованный судьбой. Она появляется раз в столетие у тех, кому предназначено изменить ход истории. Метка указывает на то, что носителю предназначен истинный партнер, единственный во всем мире, с кем возможен настоящий союз душ.

Слова старейшины звучали как бред, как старая сказка, которой пугают непослушных детей. Я перевела взгляд на Нолана, ища в его глазах поддержку, уверенность, что все это — просто недоразумение, которое скоро разрешится.

Но старейшина безжалостно продолжал:

— Свадьба невозможна. Судьба уже сделала свой выбор.

— Нет! — выкрикнула я, пытаясь подняться на ноги. Боль почти исчезла, оставив после себя странное ощущение завершенности. — Это какая-то ошибка! Мы любим друг друга!

Нолан помог мне встать, но его движения были механическими, словно он действовал на автопилоте. В его глазах я увидела пустоту, которая испугала меня больше, чем вся предыдущая боль.

Старейшина закрыл свою книгу с тихим, но окончательным стуком.

— Это невозможно, — повторил он с сочувствием в голосе. — Нолан не твой истинный. Если бы это было так, такая же метка появилась бы и у него.

Отчаяние охватило меня, как волна ледяной воды. Я схватила руку Нолана, дрожащими пальцами задирая рукав его безупречного костюма. Кожа была чистой — ни намека на золотистые линии, ни малейшего признака метки.

— Она появится позже, — настаивала я, слыша истерические нотки в собственном голосе. — Должна появиться!

Старейшина покачал головой, его глаза были полны древней мудрости и сострадания.

— Метки истинности проявляются одновременно, Лира. Такова их природа, таков закон, установленный задолго до нас.

Глава 4

Я лежала потерянная на своей смятой постели, рука безвольно свисала с края кровати, а взгляд мой, пустой и отчаянный, был прикован к ненавистной метке на коже. Казалось, что часами я пыталась выжечь ее взглядом — настолько чужеродной она была для меня, настолько противоречила всему, во что я верила. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь неплотно задернутые шторы, падали на мою руку, подсвечивая символ, делая его еще более заметным, еще более невыносимым для моего измученного сознания.

Верхняя часть метки представляла собой изящный круг, над которым возвышался крест с короткими горизонтальными перекладинами на концах — древний символ святости и вечности, непрерывности бытия. Этот величественный элемент покоился на стилизованном сердце, выполненном с такой тонкостью, будто настоящий художник выводил его кистью на моей коже. Внутри этого сердца, словно хранимое им, располагался маленький крест с двумя горизонтальными перекладинами — символ любви и веры, сплетенных воедино. Под сердцем, словно поддерживая его, две зеркально отраженные буквы “Э” смотрели в разные стороны, как два стража, охраняющих сокровище. Завершала эту мучительно прекрасную картину нижняя часть: перевернутый крест, увенчанный кругом, как и в верхней части, создавая ощущение гармонии и завершенности.

Всё в этой метке говорило о святости, о возвышенной любви, о верности до последнего вздоха… Всё, чего я теперь была безжалостно лишена с Ноланом. Каждый изгиб, каждая линия этого символа будто насмехались надо мной, над моими чувствами, над моими разбитыми мечтами.

Моя рука была вся красная, опухшая, с кровоподтеками разных оттенков — от багрово-синих до желтоватых по краям. Я исцарапала её до крови, впиваясь ногтями в кожу снова и снова, пытаясь содрать метку, словно это был просто временный рисунок, который можно стереть усилием воли. Два бесконечных дня непрерывных попыток избавиться от неё превратились в настоящий персональный ад.

В какой-то момент отчаяние захлестнуло меня с головой, как приливная волна, сметающая все на своем пути. Рассудок помутился, и я, словно во сне, спустилась на кухню. Дрожащими пальцами я выдвинула ящик и взяла кухонный нож. Свет от люстры отразился в лезвии, ослепив меня на секунду. Я вернулась в свою комнату, закрыла дверь и села на край кровати. Медленно, с каким-то отстраненным любопытством, я прижала холодное лезвие к коже, готовая вырезать ненавистный символ вместе с плотью, готовая освободиться от этого проклятия любой ценой.

Я чувствовала, как сердце колотится о ребра, словно пытаясь вырваться из груди. Воздух застрял в легких, а по спине пробежала холодная дрожь предвкушения освобождения. Еще немного давления, еще чуть-чуть, и острие войдет в кожу, разрезая ткани, освобождая меня от оков судьбы…

Мама ворвалась в комнату с криком, который, казалось, разорвал пространство между нами. Дверь ударилась о стену с оглушительным треском, заставив меня вздрогнуть. Её лицо исказилось от ужаса — глаза широко распахнуты, губы дрожат, а морщинки вокруг рта стали глубже от напряжения. В её карих глазах застыли слезы. Я увидела в них такой первобытный страх, такое беспокойство, какое может испытывать только мать, теряющая ребенка, что на мгновение пришла в себя, и мне стало невыносимо стыдно.

Но ярость внутри меня, это всепоглощающее отрицание судьбы, которую мне навязывали какие-то высшие силы, затуманивали рассудок, доводя до грани безумия. Я закричала, отбрасывая нож, который с металлическим звоном упал на деревянный пол.

— Оставь меня! Просто оставь меня в покое! Я не могу так жить! Не могу!

Мама не отступила. Она подошла ко мне, осторожно, как к раненому животному, и обняла меня. Я пыталась вырваться, но силы покинули меня, и я безвольно обмякла в её объятиях, рыдая так, как не рыдала с детства.

Я никак не могла принять эту метку, свою судьбу, навязанную мне жестокой вселенной. Каждой клеточкой тела я отрицала то, что произошло. В груди пульсировало острое чувство, что я предала Нолана — единственного человека, которого любила всем сердцем, всей душой, каждым своим вздохом. Ненависть к себе разъедала душу, словно кислота, оставляя выжженные пустоты там, где раньше были надежды и мечты.

Перед глазами постоянно стоял образ Нолана в тот роковой момент — его потерянное лицо, когда он увидел метку на моей руке. В его глазах отразилась такая неподдельная боль, такое глубокое непонимание, что мое сердце, казалось, разорвалось на тысячи осколков, каждый из которых впивался в мою душу, не давая мне забыться даже на минуту.

День за днем я оплакивала наши отношения, нашу судьбу, нашу любовь. Всё, к чему мы так долго шли, о чем мечтали вместе долгими вечерами, держась за руки и глядя на звезды, испарилось за один безжалостный миг.

Боль была настолько всепоглощающей, что я просто перестала существовать как личность. Исчезло желание жить, дышать, двигаться. Я не ела, не пила, не выходила из комнаты. Тело отказывалось принимать пищу, которую мама с тревогой оставляла на тумбочке, а разум — смириться с реальностью, которая была слишком жестока, чтобы ее принять.

Услышав тихий скрип двери, я даже не повернула головы. Знала, что это мама — она заходила каждый час, проверяя, не наделала ли я глупостей. Она убрала из моей комнаты все острые предметы, убрала ремни, шарфы. Вероятно, опустошила кухню от всего, чем я могла бы причинить себе вред. Её забота трогала какие-то струны в моей душе, но даже она не могла вернуть меня к жизни.

Матрас прогнулся под её весом, когда она села рядом. От неё пахло свежезаваренным чаем и домашней выпечкой — запахи детства, запахи безопасности. Её теплая рука коснулась моих спутанных волос, нежно гладя, словно я была маленькой девочкой, испугавшейся грозы. Я продолжала смотреть на метку, не отводя взгляда, боясь, что если отвернусь хоть на секунду, то потеряю последнюю связь с реальностью.

— Милая, — её голос был тихим и успокаивающим, как колыбельная. — Ты не можешь так дальше продолжать. Даже если ты встретила своего истинного, это не значит, что ты должна забыть Нолана. Любовь — это не только метка на коже, это то, что ты чувствуешь здесь. — она положила руку мне на сердце, и я почувствовала его слабое биение.

Глава 5

Я волнительно и с трепетом надежды собиралась на встречу с Ноланом. Каждое движение моих дрожащих рук, каждый вздох, наполненный тревогой и отчаянной верой, казались настолько значимыми, словно от них зависела вся моя жизнь. И, возможно, так оно и было. Ванда отправила ему сообщение, и назначила встречу, но мы обе знали страшную, сладкую правду — там буду я, с сердцем нараспашку, готовая умолять о второй возможности, о шансе вернуть то, что казалось потерянным навсегда.

— Перестань дрожать, иначе я размажу тени, — с нежной строгостью проговорила Ванда, аккуратно касаясь кисточкой моего века.

Ванда с мастерством опытного художника скрыла мои круги под глазами. Её пальцы танцевали по моей коже, нанося слой за слоем тональный крем, румяна, помаду… Она превращала мою боль в красоту, мою слабость — в силу.

— Он не сможет устоять, — прошептала она, закручивая последний локон в моих волосах, создавая романтическую каскадную волну, обрамляющую лицо.

Я смотрела на своё отражение и не узнавала себя. Девушка в зеркале выглядела уверенной, прекрасной, достойной любви. Если бы только я могла почувствовать то же самое внутри…

Мы тщательно выбрали место для встречи — уединенный уголок в общественном кафе на набережной. Достаточно людное, чтобы Нолан не мог устроить сцену, но при этом достаточно интимное, чтобы мы могли говорить откровенно.

— Ты готова? — спросила Ванда, протягивая мне мою сумочку.

Я кивнула, хотя внутри меня всё сжималось от страха и надежды. Готова ли я? Готова ли я увидеть в его глазах отвращение? Готова ли я услышать окончательный приговор нашей любви? Но выбора не было. Я должна была попытаться, должна была бороться за нас, даже если бой уже проигран.

Дорога до набережной показалась одновременно бесконечной и мгновенной. Мои мысли метались как безумные, репетируя каждое слово, которое я скажу Нолану.

Когда до места встречи оставались считанные шаги, я почувствовала, как мои ноги наливаются свинцом. Каждый шаг по направлению к террасе был подобен шагу на эшафот. Но я продолжала идти, ведомая отчаянной надеждой и тоской по человеку, которого считала своей судьбой.

И вот я увидела Нолана. Он сидел спиной ко мне, его широкие плечи под тонкой тканью рубашки казались такими знакомыми, такими родными. Солнечные блики играли в его светлых волосах, и на мгновение время словно остановилось. Я могла просто стоять и смотреть на него вечно, храня этот момент, когда он еще не знал о моем присутствии, когда между нами еще не прозвучали слова, которые невозможно будет забрать назад.

Собрав всю свою храбрость, я сделала последние шаги.

— Нолан, — мой голос прозвучал тише, чем я ожидала, но он услышал.

Он резко обернулся, вскакивая со стула. Его глаза расширились от удивления, и я увидела в них целую бурю эмоций — шок, замешательство, гнев… и что-то еще, что-то, что я не могла или боялась расшифровать.

— Ванда, — процедил он сквозь зубы, и это имя прозвучало как обвинение. — Конечно. Я должен был догадаться.

— Пожалуйста, — я протянула руку в умоляющем жесте. — Просто выслушай меня. Всего несколько минут. После стольких лет вместе… разве я не заслуживаю хотя бы этого?

Его лицо исказилось, словно от физической боли. Он отвернулся, смотря на воду, и я почувствовала, как моё сердце разрывается от этого простого жеста отторжения.

— Нам не о чем говорить, — его голос был холоден как лёд. — Всё уже сказано.

— Нет, не всё, — я сделала шаг ближе, всё еще не решаясь коснуться его. — Ты не говорил мне, почему. Почему ты не дашь нам шанс? Почему после всего, что было между нами, ты просто… отказываешься от нас?

Он повернулся, и я увидела в его глазах что-то ужасающее — пустоту, где раньше была любовь.

— Хорошо, — наконец произнёс он, тяжело опускаясь обратно в кресло. — Говори. У тебя пять минут.

Я осторожно присела напротив, чувствуя, как колени подгибаются от облегчения и страха. Он дал мне шанс говорить, но его поза, его взгляд говорили о том, что он уже всё решил.

— Я понимаю, как всё сложилось, — начала я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно и разумно. — Я понимаю, что это было унизительно для тебя, что ты чувствуешь себя преданным. Но я никогда не хотела причинить тебе боль. Это случилось против моей воли…

— Нет, — резко прервал он меня, его глаза вспыхнули. — Ты не понимаешь. Ты не можешь понять.

— Так объясни мне! — взмолилась я, чувствуя, как слёзы подступают к глазам, несмотря на все мои попытки сохранить достоинство. — Почему? Почему ты так думаешь?

— Потому что я чувствую себя преданным, — выдавил он наконец. — Я знаю, что ты не сделала это специально. Понимаю, что это… эта метка… появилась не по твоей воле. Но я ничего не могу поделать со своими чувствами. Мне тяжело.

Я ждала, чувствуя, что он не закончил, что есть что-то еще.

— И родители… — продолжил он тише. — Они настаивают на том, чтобы я больше не виделся с тобой.

Я почувствовала, как кровь отливает от моего лица. Его родители? Те самые люди, которые когда-то принимали меня как дочь, которые говорили, что я идеальная пара для их сына?

— Твои родители? — изумленно переспросила я. — Но они всегда любили меня. Твоя мама даже помогала выбирать свадебное платье…

Горькая улыбка исказила его красивое лицо.

— Это было до того, как моя невеста стала истинной парой другого мужчины прямо у алтаря, — его голос сочился ядом. — Свадьба была огромным позором для меня, для всей моей семьи. Ты — истинная, а я — нет. И ты принадлежишь теперь другому. Моя репутация разрушена, мои чувства растоптаны, мои родители унижены.

Каждое его слово было как удар ножа. Я понимала его боль, но не могла принять, что после всех лет любви, планов и мечтаний, он просто отворачивается от меня из-за чего-то, что я не могла контролировать.

— Но разве наша любовь ничего не значит? — прошептала я, чувствуя, как слеза предательски скатывается по щеке. — Разве все эти годы… все наши обещания… всё было напрасно?

Глава 6

Я чувствовала прикосновения — ласковые, желанные. Его губы, такие знакомые, касались меня, даря сладкие поцелуи. Его руки обнимали крепко, защищая от всего мира. В первые мгновения это был абсолютный восторг. Я отвечала на его ласки, погружаясь в водоворот чувств. Мне казалось, что это он, любимый, Нолан, вернулся ко мне, развеяв все печали и обиды.

Но постепенно, сквозь пелену блаженства, начали пробиваться нотки диссонанса. Что-то было не так. Его запах — вроде бы знакомый, но с едва уловимой примесью чего-то чужого, терпкого, незнакомого. Его прикосновения — не такие нежные, как я помнила, а более настойчивые, требовательные.

Мысль пронзила сознание, как ледяной осколок — это не Нолан. Это не он обнимает меня, не он целует. Страх начал прокрадываться под кожу, леденя кровь. Я попыталась открыть глаза, но веки казались неподъемными, будто склеенные невидимой силой. Я увидела его — расплывчатый силуэт мужчины, не Нолана. Увидела нечетко, но этого хватило, чтобы понять — это чужой.

Он надвигался, заслоняя собой свет. Я запаниковала, пытаясь оттолкнуть его, вырваться из его объятий. Но его руки, словно железные тиски, сжались на моей шее. Я задохнулась от ужаса, пытаясь вдохнуть воздух, но в легких не осталось места. Пальцы сжимались все сильнее, лишая последней надежды. Я отчаянно боролась, царапала воздух, но он не отпускал.

И внезапно — темнота. Холодная, бездонная, пугающая.

Я проснулась, резко вскочив в кровати, обливаясь холодным потом. Сердце бешено колотилось, дыхание сбилось, в горле пересохло. Я не могла вспомнить лица мужчины из сна, но живо помнила ужас и безысходность.

В этот момент я почувствовала, как метка просто горит пламенем, огнем. Дрожащими пальцами я коснулась своей руки, где светился древний символ. Почему она так болит? Почему она пульсирует багровым светом, словно пытаясь мне что-то сказать?

Боль не утихала всю ночь. Я металась по постели, прикладывала холодные компрессы, шептала древние заговоры, которым научила меня бабушка, но ничего не помогало. Метка пылала, как раскаленное клеймо, не давая забыться даже на минуту. Только под утро, обессиленная, я провалилась в тревожный сон без сновидений.

Солнце уже перевалило за полдень, когда я открыла глаза. Боль в метке утихла, оставив после себя лишь тупое ноющее ощущение. Я села на кровати, отбросив спутанные пряди волос с лица, и вдруг почувствовала что-то новое — решимость.

Хватит! Хватит жалеть себя, хватит оплакивать потерянную любовь. Если Нолан сдался, отступил, позволил древним законам разлучить нас — это его выбор. Но я не сдамся. Я найду способ освободиться от этой метки, от предначертанной судьбы. Должен быть выход, и я его найду.

Я поднялась с постели, чувствуя, как новая энергия наполняет мое тело. Нужно разобраться с этой меткой, понять, что она значит на самом деле. Что такое истинность? Как она работает? И самое главное — можно ли ее разорвать? Ведь не может быть, чтобы не существовало исключений, особенно если одна из пары любит другого.

Я быстро умылась холодной водой, стараясь смыть следы бессонной ночи, и надела простое синее платье. Расчесав волосы, я заплела их в тугую косу и направилась к двери. В голове уже сложился план — я пойду к старейшине, который вел нашу с Ноланом церемонию, который был свидетелем того, как рухнул мой мир. Он должен знать больше, чем говорит.

Но стоило мне взяться за дверную ручку, как дверь распахнулась, и на пороге возникла мама. Ее обеспокоенное лицо тут же просветлело, когда она увидела меня одетой и готовой выйти из комнаты.

— Дорогая! — воскликнула она, и в ее голосе звучало облегчение. — Ты наконец-то поднялась. Я так рада видеть тебя… такой.

— Какой? — спросила я, пытаясь улыбнуться.

— Живой, — просто ответила она, обнимая меня. — Я принесла тебе завтрак, хотя теперь это, скорее, обед.

Она поставила на столик поднос с чашкой горячего чая, свежими булочками и медом. Я почувствовала, как в животе заурчало — последние дни я почти не ела.

— Спасибо, мам, — я присела на край кровати и взяла чашку с чаем.

Мама села рядом, осторожно положив руку мне на колено.

— Я понимаю, как тебе тяжело, милая, — начала она тем особенным тоном, который всегда использовала для серьезных разговоров. — Но иногда нам нужно просто принять то, что предначертано судьбой. Быть сильной — это не всегда значит бороться. Иногда это значит принять все, как есть.

Я молча кивала, отпивая чай маленькими глотками. Спорить не хотелось — мама никогда не поймет. Она встретила моего папу в восемнадцать лет, и для нее это было счастьем, благословением. Она не знала, каково это —– любить кого-то всем сердцем, а потом узнать, что тебе предначертан другой.

— Ты знаешь, — продолжала мама, воодушевленная моим молчаливым согласием. — Весь город только и говорит о том, что у нас появилась пара, которая изменит мир. Твоего истинного уже ищут повсюду. Представляешь? Может быть, он уже на пути сюда. Может быть, он чувствует тебя так же, как ты его.

— Да, мам, может быть, — я улыбнулась, надеясь, что улыбка не выглядит слишком фальшивой.

— Вот увидишь, — мама поднялась, поправляя складки на своем переднике. — Скоро все наладится. Ты встретишь его, и все встанет на свои места.

Она поцеловала меня в лоб и направилась к двери.

— Я рада, что ты выходишь из комнаты. Может быть, прогуляешься немного? Свежий воздух творит чудеса.

— Обязательно, мам, — я кивнула. — Спасибо за завтрак.

Когда дверь за ней закрылась, я выдохнула и прошептала:

— Нет, мамочка, все будет совсем по-другому. Я не собираюсь ждать, пока судьба решит за меня.

Я доела булочку, наскоро допила чай и вышла из дома.

Я шла по знакомому с детства маршруту, но сегодня все казалось другим. Может быть, потому что неделю я видела лишь стены своей комнаты, а может, потому что теперь смотрела на мир глазами человека, решившего бросить вызов судьбе.

По пути я ощутила легкое головокружение. Метка на руке снова начала пульсировать, но уже не так сильно, как ночью. Я сделала глубокий вдох и продолжила путь. Слабость и утомленность я решила списать на последствия бессонной ночи и недостаток свежего воздуха.

Глава 7

Глаза разлепились с трудом, будто веки склеили. Где я? Почему так холодно? Почему так темно? Почему мне больно лежать? Мысли путались, сознание отказывалось воспринимать реальность, словно защищая меня от чего-то ужасного. Холодные капли росы обжигали кожу, а влажная земля под моим телом пропитывала тонкую ночную сорочку, заставляя дрожать от пронизывающего холода.

Я помнила, как я… Я помню, как я засыпала на своей кровати, укутавшись в теплое одеяло, слушая, как ветер шелестит занавесками. А сейчас… Где я? Страх, словно ледяная змея, медленно полз по моему позвоночнику.

Вокруг было темно. Мне было холодно, и я поняла, что я на улице. Звезды, холодные и равнодушные, мерцали в темном небе, освещая мир тусклым серебристым светом. Ночной воздух был наполнен странными звуками: шорох листвы, треск веток, далекий вой, от которого кровь стыла в жилах.

Попытавшись приподняться, я начала осматриваться. Каждое движение отдавалось болью в замерзших мышцах. Мои пальцы утопали во влажной траве, колючие стебли царапали ладони. Это место было мне незнакомым — маленькая поляна, окруженная зловещим темным лесом, чьи деревья, казалось, наклонялись ко мне, наблюдая за каждым моим движением своими темными силуэтами.

Обернувшись, я увидела лес и… Сердце пропустило удар, а затем заколотилось с бешеной скоростью. Там, на краю поляны, стояла Она — Статуя, застывшая в безмолвном горе, словно сама скорбь обрела каменную форму. Белый мрамор потемнел от времени, покрылся трещинами и мхом, словно слезами вечности. Фигура женщины была окутана вуалью, скрывающей лицо.

Ужас парализовал меня. Я узнала бы этот памятник отовсюду. Нас всегда предостерегали: “Если увидите памятник скорбящей женщины — бегите обратно”. В деревне шептались, что эта статуя — граница между мирами, между безопасностью и тьмой. Я поняла, что нахожусь у самой границы.

Как же я сюда попала? Почему я ничего не помню? Мысли, как тараканы, начали виться в моей голове, каждая пугающе нелепая, но все они сходились к одному — я в опасности. Меня захлестнула волна страха, такого всепоглощающего, что стало трудно дышать. Сердце колотилось, словно желая выпрыгнуть из груди, а в ушах шумела кровь.

Я понимала, что мне нужно идти назад, назад. Но куда “назад”? Вокруг был только лес. Маленькая полянка и лес, темный, густой, непроницаемый. Я просто попыталась бежать на ощупь, инстинктивно удаляясь от статуи.

Ветки безжалостно били мое лицо, цеплялись за волосы, рвали тонкую ткань сорочки. Острые камни и сучья под ногами впивались в мои босые ступни, но я не останавливалась. Я спотыкалась, падала, поднималась, снова бежала. Каждый вдох обжигал легкие холодным воздухом, но страх гнал меня вперед, не давая передышки.

И вдруг лес расступился, и я увидела перед собой заброшенную церковь. Среди мрачного леса, словно окаменевший кошмар, возвышалось старинное здание. Его острые шпили и стрельчатые окна, казалось, вонзались в серые предрассветные небеса, словно пытаясь разорвать саму ткань реальности. Вход зиял черной пустотой, приглашая в объятия тьмы.

В тусклом свете ночи церковь казалась живым существом, затаившимся в ожидании жертвы. Но даже это зловещее строение выглядело безопаснее, чем открытая местность у границы.

Я понимала, что у меня нет особого выбора. Мне нужно где-то спрятаться до рассвета. Я боялась, что нахожусь недалеко от границы, и что если я здесь кого-то встречу… От одной этой мысли кровь стыла в жилах. Я знала истории о тех, кто пропадал у границы, о шепчущих тенях, которые являлись в темноте и забирали неосторожных путников. Мне стало страшно, и я понимала, что мне нужно спрятаться в этой церкви, какой бы жуткой она ни казалась.

Приблизившись к массивным дверям, я заметила, что одна из створок была приоткрыта, словно приглашая войти. Петли скрипнули, когда я потянула дверь, звук эхом разнесся по пустому помещению. Я сделала глубокий вдох и шагнула внутрь.

Внутри было еще хуже, чем снаружи. Лунный свет, проникая сквозь разбитые витражные окна, расписывал стены причудливыми тенями, превращая знакомые очертания в нечто зловещее. Своды казались бездонными, тонущими в непроглядной тьме, а в каждом углу таился мрак, полный неясных шорохов и движений, видимых лишь краем глаза. Пол был усыпан опавшими листьями, осколками стекла и обломками дерева. Каждый мой шаг сопровождался хрустом, нарушавшим мертвую тишину.

В ночном безмолвии даже потрескивание дерева казалось зловещим предзнаменованием. Каждый звук заставлял меня вздрагивать, оборачиваться, вглядываться в темноту. Мне было страшно, но я пыталась набраться храбрости, внушить себе, что всё будет хорошо, что я разберусь с этим, что мне просто нужно дожить до рассвета.

Я медленно шла вперед, обхватив себя руками в тщетной попытке согреться. Каждый шаг давался с трудом — ноги были исцарапаны, мышцы дрожали от холода и усталости. Мокрая от росы и пота сорочка прилипла к телу, не давая никакого тепла.

Дойдя до середины помещения, я застыла, услышав неожиданно:

— Пришла?

Мужской голос, глубокий и бархатистый, эхом раздался по стенам церкви. Я вскрикнула от страха, резко обернувшись. Моё сердце заколотилось как безумное, отдаваясь в висках оглушающим стуком. Дыхание перехватило, а по коже пробежали мурашки.

В первое мгновение я подумала, что мне показалось, что это галлюцинации от страха и усталости, что я здесь одна, и разум просто рисует то, чего нет. Я зажмурилась, глубоко вдохнула, пытаясь успокоиться.

— Это не реально, это не реально, — прошептала я сама себе, пытаясь унять дрожь.

Но тут я услышала шорох, как будто бы шаги, но странные — они словно доносились отовсюду сразу. Я поворачивалась то в одну сторону, то в другую, пытаясь уловить хоть что-то, хоть силуэт, хоть тень. Но тьма вокруг оставалась непроницаемой, храня свои тайны.

— Кто здесь? — мой голос предательски дрожал, выдавая страх, который я так отчаянно пыталась скрыть.

Ответом мне была тишина, нарушаемая лишь моим сбивчивым дыханием и стуком сердца. Я поняла, что мне нужна защита, что-то, что даст хоть иллюзию безопасности. Взгляд упал на пол, где среди обломков я увидела старый металлический подсвечник. Не раздумывая, я схватила его, сжимая до побеления костяшек пальцев, и направила перед собой, как оружие, против невидимой угрозы.

Глава 8

Громкие, медленные хлопки раздались эхом по пустой церкви, заставив меня вздрогнуть.

— Браво, дорогая. Твоя проницательность поразительна.

Мои мысли метались в панике. Нет, это невозможно. Это какая-то ошибка, жестокая шутка судьбы.

— Ты не можешь быть моим истинным, — прошептала я. — Не можешь.

— Поверь, я не более рад этому обстоятельству, чем ты, — его голос теперь звучал жестко, без прежней насмешки. — Но такова воля богов, которых ты так усердно почитаешь. Они решили, что чистая и искаженный должны быть парой. Какое божественное чувство юмора, не находишь?

— Нет, — я покачала головой, отступая назад. — Это ошибка, это противоречит всем законам природы!

— Законы природы, — он произнес эти слова с таким презрением, что я почувствовала, как холодок пробежал по моей коже. — Да, я искажённый. Но на твоем месте я бы проявил больше энтузиазма. Тебе в пару, хотя бы не достался бесполезный кусок мяса.

Его слова ударили меня, словно пощечина. Унижение и гнев вспыхнули во мне с такой силой, что я забыла о страхе.

«Это он обо мне? Считает меня бесполезной?» — пронеслось в моей голове.

— Это какая-то ужасная ошибка, — выпалила я, вкладывая всё презрение в свои слова. — Я не могу быть истинной искажённого. Я чистая. Моя кровь чиста!

— Знаешь, — его голос внезапно стал задумчивым, пугающе спокойным. — Почему бы мне просто не убить тебя? Решится столько проблем.

Ледяной ужас сковал меня, но я нашла в себе силы ответить:

— Ты не можешь меня убить. Я твоя истинная. Убийство истинной пары равносильно самоубийству. – я вспомнила слова старейшины.

— Да, вот в этом-то и проблема, — вздохнул он, словно обсуждал не мою жизнь, а какую-то досадную неприятность. — Если бы я мог избавиться от тебя, все мои проблемы решились бы. Но увы, природа не так милосердна.

— Ты не сможешь мне навредить, — сказала я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовала. — Связь не позволит.

— Давай проверим, — в его голосе звучал опасный вызов.

Мое сердце пропустило удар. Я сделала еще один шаг назад, спиной ощущая холодную каменную колонну.

— Мне не нужна истинная, — продолжил он невозмутимо. — У меня уже есть будущая жена. Всё решено.

Эти слова поразили меня сильнее, чем угроза смерти. Я не знала, почему это так задело меня, но слова вырвались сами:

— Ты не можешь на ней жениться! Если у тебя есть истинная…

— Мне плевать, — перебил он. — Абсолютно плевать на эти ваши священные правила. Всё уже решено.

— Существуют законы! — воскликнула я, чувствуя, как дрожит мой голос. — Из-за этой метки мне пришлось расторгнуть будущий брак! Ты должен пойти на такие же жертвы!

Его смех был подобен удару хлыста — резкий, болезненный.

— Мне плевать, что ты там сделала. Я не буду жертвовать своими интересами ради какой-то метки или законов, которые я не признаю. Мои интересы важнее всего этого вместе взятого.

Я все еще не видела его лица, он оставался скрытым в тенях, словно призрак, существующий на грани реальности.

— Ты знаешь, — его голос стал еще тише, интимнее, от чего по моей коже пробежали мурашки. — Я мог бы убить тебя, и никто бы не узнал. Обо мне, как о твоем истинном, никто не знает.

Он сделал паузу, и я почувствовала, как его взгляд изучает меня.

— А ты, конечно же, уже всем о метке растрепала, — это был не вопрос, а утверждение, полное презрения.

— Нет, — ответила я, сглатывая комок в горле. — Я никому не говорила. Моя метка… она появилась во время свадебной церемонии.

— Какая неудача, — в его голосе не было ни капли сочувствия, только холодное удовлетворение. — Должно быть, это было весьма драматичное зрелище.

Холодный ветер пронизывал до костей, но внутри меня пылал огонь ярости. Стоя перед этим самодовольным искаженным, я ощущала, как каждое его слово, полное презрения, словно острый нож вонзалось в мою гордость. Но разве не я должна смотреть на него свысока? Разве не он должен склонить голову передо мной?

С самого детства нас учили, что мир разделен на две половины — чистых и искаженных. Два народа, две силы, две противоположности, которым никогда не суждено сойтись вместе.

Мы, чистые, живем в гармонии с природой и всем живым. Наши города утопают в зелени и свете, построенные так, чтобы не нарушать естественный поток энергии земли. Целители, которые могут одним прикосновением унять боль, учителя, хранящие мудрость тысячелетий, провидцы, способные заглянуть за грань настоящего — вот кто такие чистые. Мы поклоняемся балансу и верим, что только поддерживая равновесие между всеми стихиями, можно достичь истинного счастья.

Магия чистых прозрачна как родниковая вода. Она течет из наших рук светящимися нитями, исцеляя раны, успокаивая разум, принося плодородие полям. Когда чистый использует свой дар, воздух вокруг наполняется ароматом свежести и легким сиянием.

Наши обряды и ритуалы передаются из поколения в поколение. Мы чтим предков и следуем проторенной ими дорогой, зная, что в традициях — наша сила и мудрость.

А искаженные… Они — наша полная противоположность, темная сторона луны. Их города скрыты в тени, построены из черного камня, который, как говорят, добывается в глубинах земли, где не ступала нога живого существа. Они поклоняются хаосу и переменам, считая, что только разрушив старое, можно создать новое.

С детства нас пугали рассказами о некромантах, поднимающих мертвых из могил, о колдунах, способных заставить человека совершить самые страшные поступки одним лишь взглядом, о ведьмах, которые крадут души и запирают их в хрустальных сосудах. Магия искаженных подобна ядовитому дыму — она искривляет реальность, затуманивает разум, манипулирует чувствами.

Они живут для себя, не заботясь о других. Интриги и сделки — вот чем наполнен их мир. Они не гнушаются заключать договоры с темными сущностями, отдавая части своей души в обмен на силу. Их не волнует баланс и гармония — только власть и удовольствие.

Глава 9

Солнце пробивалось в шторы, тени рисовали небольшой узор на моей ладони. Я лежала лицом в подушку, и мне так не хотелось вставать. Мысли роились, возвращаясь к ночным событиям, словно мотыльки к огню. Снова и снова я прокручивала в голове каждое слово, каждый момент прошедшей ночи. На запястье чувствовалось лёгкое покалывание метки, которое снова напоминало о себе — и о нём. О том, кого я никогда не хотела встретить.

Я вспомнила, как до рассвета просидела в этой заброшенной церкви с человеком, с которым мне не хотелось бы находиться, даже если мы останемся одни на земле. Какая ирония судьбы — мой истинный оказался тем, кого я должна ненавидеть. Искажённый. Враг всего, что для меня свято.

В ту ночь я вся продрогла, замёрзла до костей. Я была лишь в одной ночнушке, а лето в этом году не радовало теплотой, особенно ночи — они были пронизывающе холодными. Я помню, как обхватила себя руками, пытаясь сохранить хоть немного тепла. Каменные стены церкви, казалось, впитывали последние крупицы тепла из воздуха, превращая помещение в склеп.

Постепенно мои глаза, привыкшие к тьме, начали различать контуры окружающих предметов. Заметив, как помещение становится светлее, я поняла, что приближается рассвет. Облегчение смешалось с тревогой — ночь закончилась, но что дальше?

— Мне пора, — произнесла я, нарушив долгое молчание, между нами.

Я всё ещё не знала, находился ли он рядом со мной или уже ушёл. Мы не разговаривали, просто ждали рассвета. Точнее, я ждала — ему не обязательно было оставаться, и это сбивало меня с толку. Зачем он всё ещё здесь?

Когда я начала приподниматься с пыльной церковной лавки, раздался протяжный скрип. Дерево, потемневшее от времени, было изъедено жучками. Когда-то эти скамьи наверняка были местом для молитв и размышлений, а теперь служили приютом для нежеланной встречи двух людей.

— Ещё немного, — неожиданно произнёс он, когда я попыталась встать.

Его голос — низкий, с едва уловимой хрипотцой — заставил меня вздрогнуть. Я не совсем понимала, почему он хотел хоть ещё немного задержать меня, ведь ему должно было быть так же неприятно моё общество, как и мне — его. Впрочем, кто знает, что творится в голове у искажённого?

Но вместо ответа я услышала шорох, удаляющиеся шаги и потом — тишину. Он ушёл вот так, просто молча, не попрощавшись, не объяснившись. Часть меня испытала облегчение, а другая, к моему стыду, — лёгкое разочарование. Я ожидала… чего-то. Объяснений, может быть? Я покачала головой, отгоняя эти мысли.

Я не стала чего-то ждать и тоже поспешила на выход. При свете рассвета я старалась идти так, чтобы не попасться кому-то на глаза. Мне всё время казалось, что за мной кто-то следит. Паранойя окутывала сознание, шорох листьев и треск веток под ногами превращались в шаги преследователя. Глубоко вдохнув, я заставила себя успокоиться, понимая, что это просто страхи в моей голове. В это раннее утро все ещё должны были спать, улицы были пусты, а окна домов — темны.

Увидев свой дом, я со всех ног побежала туда, чувствуя облегчение. Надеялась, что ни мама, ни отец ещё не проснулись. Они бы не поняли, где я пропадала всю ночь, да и что я могла им сказать? “Извините, встречалась со своим истинным, который, кстати, искажённый”? От одной мысли об этом внутри всё холодело.

И вот сейчас, лежа в своей комнате, я крутила в голове кучу вопросов. Как он собирается разорвать истинность? Пострадаю ли я от этого? И что со мной вообще будет, если чистые узнают, что мой истинный — искажённый? Вряд ли они будут этому рады. “Возможно, они просто устроят мне персональный костёр — быстро и гуманно,” — с горьким сарказмом подумала я, сжимая кулаки.

Я не сомневалась, что они просто убьют нас обоих, узнав, что есть даже малейший шанс потревожить порядок и многолетние устои, нарушить их баланс.

Моя голова разрывалась от тревожных мыслей. Всё происходящее казалось дурным сном, из которого невозможно проснуться. Потом я вспомнила его слова о том, что чем дольше мы находимся вдали друг от друга, тем нам будет хуже. Я решила проверить это. Что будет, если сегодня ночью я не приду к нему навстречу? Может, он просто запугивал меня? У меня были большие сомнения в правдивости его слов.

Я не видела его лица в темноте, не знаю его имени, метку он мне тоже не показал. Что если это просто чья-то злая шутка? Но его призыв — это тёмная магия, а чистые таким не занимаются. Это противоречило всем законам, которым меня учили с детства. Но всё же я хотела рискнуть, проверить, так ли это на самом деле.

Пока что я чувствовала только лёгкое покалывание на метке, которое появилось после моего возвращения домой. Оно всё ещё присутствовало, но было терпимым. К этому даже можно привыкнуть, убеждала я себя, потирая запястье.

Я всё ещё находилась в шоке от того, как повернулась моя жизнь за буквально несколько дней. Если бы не эта проклятая метка, я бы сейчас была счастливой женой Нолана. Мы бы проводили свой медовый месяц где-нибудь в горах у озера. Я бы готовила ему завтраки, мы бы устраивали пикники, смеялись и мечтали о будущем. А вечерами проводили бы время за бокалом солнечного вина, укутавшись в плед, смотря на звездопад. Я почти могла почувствовать его тёплые объятия, услышать его смех… Но реальность оказалась жестокой.

Этот день я решила провести с пользой. Сначала подумала снова сходить к старейшине, но, вспоминая его подозрительное поведение, когда я приходила к нему вчера, поняла, что вряд ли дождусь от него каких-либо внятных ответов. Он явно что-то скрывал, и это беспокоило меня ещё больше.

Я решилась пойти в Зал Знаний, где хранился архив. Архив истории нашего мира, с рукописями и летописями предыдущих правителей. Может быть, там я смогу найти информацию об истинных парах. Может были какие-нибудь прецеденты? Что-то, что дало бы мне надежду или хотя бы понимание, что делать дальше.

Я встала с кровати, чувствуя, как покалывание в метке усилилось на мгновение, а потом снова стало едва заметным. Это напугало меня, но я решительно отогнала страх.

Глава 10

Сначала я словно поймала тень чьего-то дыхания — теплые, неровные волны воздуха, которые, казалось, играли с моей щекой. Кто-то будто стоял надо мной, и это чувство присутствия было настолько отчетливым, что по коже пробежали мурашки.

Когда я все же решилась открыть глаза, тьма никуда не исчезла. Несколько долгих секунд я часто моргала, стараясь прояснить зрение. Каждый вдох отдавался гулким эхом, а запах старого дерева, пыли и воска окутывал меня со всех сторон. Постепенно очертания предметов проступали из темноты.

Я медленно приподнялась, чувствуя, как затекшие мышцы протестуют против движения. Мои пальцы коснулись холодной деревянной поверхности — церковной скамьи. Сквозь узкие витражи пробивался тусклый лунный свет, рисуя причудливые узоры на каменном полу.

«Снова эта чертова церковь», — мысль пронеслась в голове с горечью узнавания.

Он снова призывал меня, используя свою мерзкую, темную магию. Никогда еще я не испытывала такой концентрированной ненависти — она буквально клокотала во мне.

В самом темном углу, там, где тени сгущались особенно плотно, я различила силуэт. Неподвижный. Выжидающий. Я медленно выпрямилась, ощущая, как сердце начинает биться быстрее.

Тишина натянулась между нами, как струна, готовая лопнуть в любой момент. Я не отводила взгляда от этой тени, хотя и не могла ничего разглядеть.

— Чего ты так уставилась на меня? — его голос, низкий и хриплый, разорвал тишину, отразившись от холодных стен. В тоне слышалось раздражение, но за ним скрывалось что-то еще. Беспокойство? Страх?

По тому, как он слегка сдвинулся в тени, я поняла, что он нервничает. Будто бы у него промелькнула мысль, что я смогла его разглядеть, рассмотреть то, что он так тщательно скрывал. Но на самом деле я видела лишь смутный контур фигуры, поглощенной тьмой. Тем не менее, я продолжала пронзать взглядом это место, словно мои глаза могли прожечь темноту насквозь.

— Не смей применять свои грязные заклинания ко мне! — процедила я сквозь зубы, сжимая кулаки так сильно, что ногти впились в ладони.

Воздух в церкви, казалось, сгустился. Холодная ярость поднималась во мне волной, заставляя дрожать.

— Я буду использовать любые заклинания, которые захочу, — отрезал он, и в его голосе прозвучала стальная нотка угрозы. — Если ты продолжишь нарушать наш уговор.

Он сделал паузу, словно давая мне возможность вспомнить условия договора, который я действительно помнила. Каждую ночь, в этом месте. Встречи, о которых никто не должен знать.

— Я ничем тебе не обязана! — мой голос сорвался на крик. Эхо подхватило последнее слово, многократно повторив его, прежде чем оно растворилось в тишине. — Такой, как ты, не имеет права указывать мне, что делать!

Я чувствовала, как напряжение в воздухе нарастало с каждой секундой. Темный силуэт в углу оставался неподвижным, но я физически ощущала его злость — она исходила от него почти осязаемыми волнами, заполняя пространство между нами.

— Я и так нахожусь здесь, нарушая все возможные законы! — продолжила я, уже не сдерживая эмоций. Моя грудь вздымалась от тяжелого дыхания, а голос дрожал от ярости и отчаяния.

— Мы с тобой в одной лодке, — в его голосе звучала такая непоколебимая уверенность, что на мгновение я почувствовала себя глупой истеричкой. — Так что заканчивай этот концерт страданий — твоё нытьё меня раздражает.

Его грубость и язвительный тон только подлили масла в огонь моего гнева. Такой самоуверенный, такой невыносимый!

Порыв ветра ворвался через разбитое окно где-то под потолком, и холодный воздух обжег кожу. Я невольно поежилась, обхватив себя руками. Хотя бы сегодня на мне была пижама, а не тонкая ночная сорочка, как прошлой ночью. Но я была босиком, и каждый шаг по каменному полу отзывался болью — мелкие камешки, пыль и щепки впивались в стопы.

Я медленно прошла к одной из церковных скамей и села, сложив руки на груди в защитном жесте. Тень в углу по-прежнему не двигалась.

— Ты что-нибудь узнал? — спросила я, пытаясь придать голосу деловой тон. — Смог найти что-то полезное?

Он помолчал несколько секунд, словно взвешивая, стоит ли мне отвечать.

— Ничего конкретного, — наконец произнес он с досадой.

Я выругалась, ударив кулаком по скамье.

— А ты? — выстрелил он в ответ.

— Пока нет, — ответила я, нервно постукивая ногой по полу. — Но я чувствую, что я очень близко. Но моего истинного, всё так же ищут среди чистых. Я боюсь, что скоро начну вызывать подозрения.

Он тяжело вздохнул, и этот звук отразился от стен церкви, вернувшись ко мне многократным эхом.

— Постарайся не умереть раньше срока, — сказал он тоном, которым говорят с непослушным ребенком.

Я выдавила из себя ядовитую улыбку.

— Знаешь, ты так и не предоставил мне никаких реальных доказательств своей подлинности.

— Какие еще тебе нужны доказательства? — в его голосе зазвучало настоящее раздражение.

— Покажись, — потребовала я, подавшись вперед. — Хочу видеть того, кто называет себя моим истинным.

Тишина, последовавшая за моими словами, была настолько плотной, что, казалось, ее можно было потрогать руками.

— Это не обязательно, — наконец ответил он, и в его голосе прозвучала неожиданная твердость.

Я вскочила на ноги, не в силах больше сдерживаться.

— Тогда скажи хотя бы, как тебя зовут.

Он снова отмахнулся, и я почувствовала, как внутри поднимается волна чистой ярости.

— Ты издеваешься? — взорвалась я. — Ты прячешься в тени как крыса, не показываешь своего лица, даже имени своего не называешь! Ты считаешь меня полной идиоткой? Может, ты вообще никакой не истинный, а просто какой-то извращенец, который развлекается, играя со мной?

В этот момент в моей голове родилась идея — безумная, опасная, возможно, самоубийственная. Но я была слишком зла, чтобы рассуждать здраво.

Я медленно вышла в центральный проход между рядами скамей и начала шаг за шагом приближаться к темному углу, где скрывался он. Каждый мой шаг гулко отдавался под сводами церкви, отсчитывая секунды до неизбежной конфронтации.