Мой Сексуальный Кошмар

Глава 1

Глава 1

Половина одиннадцатого. Тишина в квартире такая, что слышно, как капает кран на кухне. Максим и Богдан наконец уснули, а я сижу за шатким столом, сжимаю в руках пустой кошелёк и смотрю на осколки чашки — последней целой в этом доме. Руки дрожат, не от холода, а оттого, что внутри всё кричит: "За что мне это?" В голове опять тот же вопрос, что в детстве: почему у всех был папа, а у меня — нет? Я ведь не хуже других, правда?

Слёзы жгут глаза, но я моргаю их прочь. Нельзя плакать. Надо работать. Завтра ещё трое учеников — репетиторство, начальные классы, дроби и буквы. Детишек я люблю, а вот свою жизнь… Смотрю на себя в тёмное окно — отражение расплывчатое, но видно лишние килограммы, усталые глаза. Мне 28, а выгляжу на 35. Спасибо, стресс. Спасибо, долги. Спасибо, муж, который опять спит на диване, пока я считаю копейки на хлеб.

Я закрываю глаза и проваливаюсь в прошлое. Восьмилетняя я сижу на подоконнике, прижимаю колени к груди и смотрю во двор. Соседские дети играют с отцами — кто-то кидает мяч, кто-то несёт дочку на плечах. А я кусаю губы до крови, чтобы не зареветь. "Почему у меня нет папы? Я что, не заслужила?" — спрашиваю себя и бегу к Сашке, младшему братишке. Он сопит во сне, а я глажу его мягкие волосы и шепчу: "Ты у меня есть, и этого хватит."

Сашка был моим светом. Я читала ему сказки под одеялом с фонариком, пока мама не видела. А потом его не стало. Болезнь забрала его быстро, как ветер уносит листья. Я осталась одна. Мама любила меня по-своему — кормила, одевала, но обнять, прижать к себе? Нет, этого не было. Зато бабушка… Она была моим ангелом. С ней я могла плакать, смеяться, быть собой. Но рак — чёртова четвёртая стадия — забрал и её. Через месяц после диагноза я стояла у её могилы, а в глазах — пустота.

Пятнадцать. Первая любовь. Его звали Дима — высокий, с насмешливыми глазами. Я краснела, когда он смотрел на меня через весь класс, и мечтала, как он коснётся моей руки. Сердце билось так, что я боялась — услышит. Два месяца я жила этими взглядами, пока не поняла: я для него — игрушка. Он бросил меня, а я гордо выпрямила спину и сказала: "Да мне плевать." Ложь. Ночью я лежала в темноте, чувствуя, как жар в груди сменяется холодом стыда.

Мама тогда взялась за меня всерьёз. "Учись, Алиса, не смей с мальчишками шляться!" — кричала она, стуча кулаком по столу. А я только сильнее хотела свободы. Свободы от её голоса, от её правил. И пошла наперекор — влюбилась снова. Тот парень разбил мне сердце так, что я до сих пор помню вкус слёз. А потом был ещё один — красиво говорил, а потом хвастался друзьям, что я "запасной вариант". Больно? Да. Но я стиснула зубы и пошла дальше. Я же сильная.

А потом появился он — тот, за кого я вышла замуж. Мама твердила: "Он тебе не пара, Алиса, брось его!" А я, упрямая, сделала наоборот. Забеременела. Свадьба была тихой, почти стыдной. Мама отвернулась от меня совсем, хотя её и раньше в моей жизни толком не было. Я думала, что люблю его. Думала, что он изменится. Но он оказался лентяем — сидит дома, листает телефон, пока я работаю за двоих. "Принеси пива," — бросает он с дивана, а я стою у раковины, сжимаю губку до боли в пальцах.

Родился Максим. Потом Богдан. С Богданом всё было случайно — врачи напутали с анализами, и я узнала о беременности, когда уже хотела развестись. Сначала думала об аборте. Сидела в ванной, смотрела на кафель и шептала: "Не могу." Решила оставить. Богдан родился бойким, с характером деда, в честь которого его и назвали. Сначала я его не любила — он был как напоминание о моей слабости. Но время шло, и я приняла его. Теперь он — часть меня.

Сейчас мне 28. Двое детей, муж-бездельник, долги, съёмные квартиры. Свёкры смотрят на меня сверху вниз, будто я мусор под ногами. А я? Я гордая. Докажу, что справлюсь. Работаю репетитором, подтягиваю детей к школе. Мечтаю о своём доме, о дорогой сумке, о том, чтобы не считать каждую копейку. Иногда думаю: если бы отец был рядом, он бы не дал мне так жить. Заступился бы. Поддержал. Но его нет, и я до сих пор не знаю, почему.

Люблю ли я мужа? Нет. Привычка. Отец моих детей. Иногда я мечтаю отмотать время назад, бросить всё и уехать в Америку. С детства внушали: "Без денег никуда." А потом я поняла — всё проще. Но поздно. Пока поздно.

— Алиса, ты спать идёшь? — голос мужа с дивана вырывает меня из мыслей.

— Иду, — отвечаю, хотя хочется крикнуть: "Да пошёл ты!"

Встаю, убираю осколки чашки. Завтра новый день. Надо работать. Детям нужен хлеб, а мне — силы. Иногда я думаю, что устала жить. Но потом смотрю на Максима и Богдана, и понимаю: ради них я дойду до конца. И, может, однажды возьму свою жизнь в свои руки. Может, уеду. А пока… Пока просто иду дальше.

Глава 2

Глава 2

День тянется как резина, липкая и серая. Я сижу на кухне нашей съёмной квартиры в Питере, передо мной гора грязных тарелок с засохшими остатками овсянки, в углу — переполненное мусорное ведро, от которого тянет кислятиной и чем-то тухлым. Максим и Богдан уснули в своей комнате, их игрушки — разноцветные машинки и плюшевый заяц с оторванным ухом — разбросаны по полу. Игорь храпит на диване в гостиной, уткнувшись лицом в подушку, его ноги в дырявых носках свисают с края. Телевизор бормочет что-то невнятное — очередной сериал про ментов, который он смотрит, чтобы "отдохнуть после тяжёлого дня". А я? Я смотрю на свои руки — сухие, с потрескавшейся кожей от бесконечной стирки и мытья посуды, ногти обломаны, лак давно облупился. Мне 28, а я будто старая развалина, которую никто не заметит, даже если она свалится замертво. Ни стакана воды не подадут, ни слова доброго не скажут. Просто выжмут до конца и выбросят, как старую тряпку.

Телефон на столе вдруг оживает, вибрируя так, что чуть не соскальзывает на пол, задевая липкое пятно от вчерашнего чая. Звонит Катя. Я хватаю трубку, пока Игорь не проснулся от шума и не начал ворчать. Сердце колотится — не от страха, а от предвкушения.

— Алис, привет! — её голос звенит, как колокольчик, полный жизни, будто она только что вернулась с вечеринки. — Приезжай ко мне в Москву на день рождения! Хватит киснуть в своём Питере, ты же скоро в пятидесятилетнюю старушку превратишься, сгорбишься и будешь шаркать тапками по квартире!

Я открываю рот, чтобы возразить, придумать отговорку — дети, муж, работа, денег нет, — но в голове вспыхивает: "Да пошло оно всё к чертям!" Москва — другой город, почти пять часов пути, билет стоит половины моей зарплаты за уроки. У меня ни сил, ни времени толком, но Катина энергия заразительна, она как луч света в моей серой дыре. Я представляю её квартиру с видом на крыши, её звонкий смех, её свободу — и понимаю: мне это нужно. Хоть на неделю вырваться из этого болота, вдохнуть полной грудью, иначе я просто перестану дышать, растворюсь в этой рутине, как сахар в остывшем чае.

— Буду, — выдавливаю я, и голос дрожит от смеси страха, облегчения и какого-то дикого азарта.

— Вот это мой Алиска! — кричит она так, что я отодвигаю телефон от уха. — Жду, не подведи! Бери билет на ближайший автобус, я всё организую!

Я кладу трубку и смотрю на кухню — на облупившуюся краску на стенах, на старый чайник с треснувшей ручкой, на пятно от пролитого супа, которое я так и не оттёрла. Решение принято. Плюнула на всё — мысленно, конечно, но с таким удовольствием, будто плюнула в лицо всем своим проблемам. Встаю, стул скрипит подо мной, и иду собирать сумку, пока решимость не испарилась.

Дома начинается буря, как только Игорь замечает рюкзак в моих руках. Я стою в коридоре, закидываю в него серый свитер, потёртые джинсы, косметичку с потёртым замком, а он маячит в дверях, скрестив руки на груди. Его лицо красное, глаза злые, как у быка перед боем, вены на шее пульсируют. От него пахнет пивом и потом — вчера опять "отдыхал" с банкой перед телевизором.

— Ты куда это собралась? — голос низкий, с угрозой, как рычание собаки, которой наступили на лапу. — От чего тебе отдыхать вообще? Ты и так на дому работаешь, уроки ведёшь, сидишь в четырёх стенах. От нас, что ли, отдыхать решила? Тебе не кажется, что твоё место тут, с детьми и мужем?

Его слова — как иголки под кожу, колючие и ядовитые. Он всегда так: любое моё желание — это предательство, измена, плевок в его гордость. Ревнивый до одури, хотя посмотришь на меня — сальцо на боках, круги под глазами цвета старого асфальта, волосы вечно в хвосте, потому что нет времени на укладку. Кому я такая нужна, чтобы ревновать? Но ему плевать, он видит во мне угрозу, даже если я просто хочу вдохнуть воздуха, а не задыхаться в этом доме, где каждый угол пропах его ленью и моим отчаянием.

— Игорь, послушай, — я выпрямляюсь, сжимаю кулаки, чтобы не дрожали руки, и смотрю ему в глаза. — Мне 28, а я себя старухой чувствую. Еду к подруге на день рождения, и вернусь через неделю. В чём проблема? Мне нельзя один раз за пять лет встретиться с человеком?

Он открывает рот, чтобы перебить, но я уже не могу остановиться. Голос срывается на крик, внутри всё кипит, как чайник на плите:

— Я устала! От твоего нытья, от этого дома, от твоих вечных "нет"! Мне нужна передышка. Без детей, без тебя, в тишине. Хоть раз в жизни пожить для себя, а не для всех вокруг! Я задыхаюсь тут, понимаешь?

— Да ты… — он шагает ко мне, сжимает кулаки, но я отмахиваюсь, как от назойливой мухи:

— Еду. И всё. Заслужила за пять лет. Я никуда не хожу, себя запустила, превратилась в загнанную клячу, которой только ложись да помирай. А я хочу дышать! Хочу, чтобы ты перестал устраивать истерики каждый раз, когда мне что-то нужно! Я не твоя собственность, Игорь!

Он смотрит на меня секунду, его щёки дрожат от злости, потом фыркает, как кот, которому наступили на хвост, и разворачивается. Уходит в гостиную, хлопнув дверью так, что стёкла в серванте звенят, а с полки падает старая кружка — та, с надписью "Лучшему папе", которую Максим подарил ему на Новый год. Она разбивается вдребезги, и я думаю: "Вот и всё, что от нас осталось." Ну и ладно. Меньше мозги будет капать.

Дети — другое дело. Я захожу в их комнату, свет от ночника льётся мягким жёлтым пятном на стены, расписанные фломастерами — их "шедевры". Максим просыпается, трёт глаза кулачками, смотрит на меня сонно:

— Мам, ты куда?

— К тёте Кате, зайчик, — я сажусь на край его кровати, глажу мягкие волосы, пахнущие яблочным шампунем. — На недельку. Папа с вами побудет, а я скоро вернусь.

Он кивает, обнимает меня за шею, его маленькие ручки тёплые, и я чувствую, как сердце сжимается, как будто кто-то сдавил его в кулаке. Богдан тоже просыпается, тянется ко мне, тыкается носом в колено, бормочет что-то невнятное. Я целую его в макушку, вдыхаю этот детский запах — молоко, печенье, чистота. Буду скучать по моим улыбчивым зайчикам до боли в груди, но маме нужен отдых. Они переживут недельку с Игорем, а если он не справится, бабушка заглянет или заберёт их к себе — она давно просила внуков в гости. Я шепчу, пряча слёзы: