В глаза бил слепящий свет, едва позволяя их приоткрыть, и болело везде. В прямом смысле. Что, черт возьми, со мной случилось? Я в больнице? Почему? Неужели Лерке таки удалось втянуть нас в эпичные неприятности? И насколько они тогда эпичны? Точнее, каковы последствия. Жить хоть будем? Напрягшись до рези в глазных мышцах, я смогла уловить сквозь опущенные ресницы движение каких-то смутных фигур и почему-то жутко испугалась. Сердце сначала обмерло, а потом дико замолотило, залетев из положенного места за ребрами куда-то к горлу.
– Кто… – В горле запершило, будто оно было забито песком или его кто нещадно тер там железным таким ершиком. Я закашлялась, рванулась сесть, но обнаружила, что привязана. Руки скованы над головой, ноги тоже не двигаются, широкие удерживающие полосы на лбу, груди, бедрах. И страх стал уже почти черной паникой. Забилась в оковах, пытаясь кричать, но по-прежнему выходило только карканье.
– Бу-бу-мр-гр… пока. – Я снова передернулась от ужаса, когда неразборчивое бормотание рядом стало понятной речью. – Горло так до конца и не срослось. Нужно потерпеть еще несколько минут.
Голос был каким-то бесполым и безразличным. Но более странным было то, как я воспринимала сказанное. Как если бы в первый момент слух ловил некую тарабарщину, и только с крошечным опозданием в мозгу звуки приобретали смысл. Типа иностранного языка, который ты не пойми по какой причине вдруг знаешь. Или не ты, а что-то в тебе. Бывали у меня в жизни подобные вещи. Часто. До меня и не сразу дошло-то. Горло не до конца срослось? Что?
Забилась в оковах снова, и в этот раз уже вместо хрипа и карканья вышел-таки крик. И даже не один. И вполне членораздельный.
– Кто вы?! Где я?! Почему связана?!
Голос не мой. Вообще не похож.
– Очень хорошая скорость восстановления, – второй невидимый бормотун. Такой же бесполый, как и первый, но отчего-то мне понятно, что он принадлежит новому персонажу кошмара. – Удачное пополнение.
– Да что происходит?! Вы кто?! Что сделали со мной? Похитили? Зачем?
Я мало осознавала, что сыплю вопросами без остановки, просто не могла замолчать.
– Не похитили, дитя. Призвали. Настало твое время жить и служить.
– Какого?!.
– Лерка, ну что за дурь, а? Переться в такую даль, чтобы шастать по лесу в компании всяких неадекватов, – пробурчала я, осмотревшись на перроне. Просто платформа из бетонных плит в чистом поле, даже без перил из облезлых столетней давности труб, как бывало обычно. Ни здания вокзала, ни хоть каких-то еще строений. И кроме нас еще десятка два разномастных дебилов, что, видно, тоже прутся на этот фестиваль шумоголовых. Господи, сколько же вокруг народу с тараканами в башке!
– Хэй, всем привет, братья и сестры! – закричала подруга, игнорируя мое нытье. Она подняла руки и запрыгала на месте. При этом бесчисленные браслеты на ее руках и лодыжках, ожерелья и огромные серьги с массой висюлек зазвенели. Божечка, помоги, ходячая лавка бижутерии в стиле бохо тут у нас. Лишь бы все местные сороки от радости не спятили, а то нас точно зоозащитники засудят за нанесение невосполнимого вреда психике представителям пернатой фауны. Они сейчас вообще отбитоголовые беспредельщики похлеще бандюков в девяностые стали. – Повеселимся?
Ей ответили не менее бурно, сопровождая вопли так же звоном, бряцанием, и даже какой-то парень постучал по барабану (или как там бишь эту потрохню зовут), что болтался у его бедра, и еще кто-то поднял над головой бубен. Да, уж, мы тут не самые красочные персонажи. Я так вообще порчу весь пестрый пейзаж. Одета в удобные застиранные и проверенные годами джинсы и серую толстовку. Ни косичек, ни бусин, ни амулетов. И все, главное, улыбаются так имбецильно-просветленно, одна я тут мрачная и ничуть не счастливая от перспективы ночи в сыром лесу в этой компании.
– Повеселимся, само собой, потом, когда воспаление легких и циститы лечить будем. На земле в начале мая спать – оно же самое то для подобного веселья, – пробухтела я, нацепляя увесистый рюкзак, и ткнула в такой же Лерке. – Давай, я сама все тащить не собираюсь.
– Эх, Сонька, нет в тебе легкости бытия! – махнула на меня рукой подруга, но рюкзак напялила. – Приземленная ты, и меня к земле тянешь.
– Тащишь меня всегда куда-то ты. – Ага, вечно чудес ей в жизни не хватает. – И конкретно здесь и сейчас мы потому, что…
– Я же говорила, Сонька! Здесь будет сеанс бесплатного приема самой ведьмы Арнеллы. И я собираюсь спросить ее, почему Димка ушел, и попросить вернуть. Я ж его люблю.
Я бы ей без всяких мошенниц ряженых Арнелл могла рассказать, почему Димка ушел. Задолбала она мужика своими закидонами. Он пашет целый день как папа Карло и дома хочет вкусно и сытно пожрать, потупить перед телеком в обнимку со своей бабой, давая отдых и телу, и мозгу, и, чего уж там, сексом заняться конкретно, основательно и без выкрутасов. В выходные на рыбалку или на шашлыки смотаться. И так далее. А она ему что? То у нее веганство жесточайшее случается, то вообще праноедение, а в перерывах извращаться принимается в изготовлении каких-нибудь безумно заковыристых блюд с неимоверным количеством редких и дорогущих и хрен съедобных ингредиентов типа крайней плоти единорога, цветков папоротника или акульих языков, в итоге выходит нечто непригодное в пищу, если только нет желания чуть отдохнуть от жизни такой в реанимации, ибо ну нет в числе Леркиных талантов даже слабенького кулинарного. То она сутками квартиру прованивает, ой, пардон, окуривает для изгнания духов и сущностей, то врубает музон со всякими мантрами и прочей ерундой и подвывает им. Толку-то от этого ноль, если за стеной у соседей этих сущностей, похоже, прорва целая, замаялась я их гонять, как к ней приходила. То всякие заумные техники секса на нем пробует ночами напролет, и пофиг, что ему утром на работу, то объявляет периоды воздержания с хождением при этом голыми по квартире. А он потом или голодный, как собака, или животом мается, да каждый день, считай, на войне живет и домой возвращается с ужасом, не представляя, какой финт ушами его там сегодня ждет и чем запасаться: противогазом, таблетками от несварения, дополнительной партией презиков или вообще распятием и святой водицей. И так терпел бедолага, сколько мог. Да этому Димке памятник в полный рост из золота при жизни ей ставить впору. Большинство-то мужиков сейчас и одним процентом его терпения не обладали.
И говорить я с подругой пыталась, но было мне указано, что ни черта я не понимаю в отношениях, так как у самой их нет, и уж она-то лучше знает. И вообще, это я тут та подруга, чьи странности она терпит, а не наоборот. И это я еще ей с третьего класса перестала рассказывать о том, что вижу в окружающем мире на самом деле. Вот как это мохнатое, круглоглазое нечто, что притаилось за крайним деревом в лесу, куда мы как раз входили. На вид вроде не агрессивное, скорее уж зашуганное. И еще бы не испугаться, учитывая музыку, слышную и отсюда, и противные запахи жженых трав. Надеюсь, хоть без наркоты в этот раз обойдется. Перспектива носиться в темноте по незнакомой пересеченной местности, тормозя ловящую собственные глюки подругу, меня абсолютно не прельщает. Вот взять бы и отказаться от этой авантюры, но кто же тогда за этой шумоголовой присмотрит? Она же, при всей дурости, мне, считай, родня, учитывая, что мои кровные родственники давно предпочли свести общение со мной к минимуму. Как раз после того, как я с потолка над супружеской постелью сестры и ее благоверного лярву прямо в разгар семейного застолья стаскивала. Вышло, конечно, шумно и ни черта не понятно для всех окружающих, что в упор эту разожравшуюся мерзость не видели. Но и тянуть нельзя было. Надька своей ревностью ее и так раскормила до таких размеров, что я чудом справилась, и, судя по состоянию сестры и тому, как лоснилась лярва, времени на реверансы у меня не осталось совершенно. Короче, в квартире бардак, вся родня и гости в диком шоке, а меня вежливо попросили больше не приходить без крайней надобности. Что поделать, я и так для своих близких была девочкой с придурью. Сильной такой. Вот их терпение и лопнуло.
– Потерпи, чувак, скоро все закончится, – прошептала так, чтобы никто не засек, не видимому больше никому созданию, похожему на здоровенную голенастую лягуху в черной мохнатой шубе, и оно уставилось изумленно и что-то залопотало. Мотнула головой отрицательно. Прости, чудик, видеть-то я вас вижу, но по большей части не понимаю. Да и не хочу. Чур меня. И так у меня с этим виденьем не жизнь, а мука.
– Отвяжите меня! – задергалась я еще сильнее по мере того, как тело начинало слушаться все лучше. И тут же взвизгнула, ощутив болезненный укол в большой палец правой ноги. – Ой! Да какого черта вы это делаете?!
– Уже чувствуешь? – спросил бесполый голос номер один.
– А вы бы не почувствовали такое? Чем вы в меня ткнули? Оно хоть стерильное? Я не хочу умереть от сепсиса!
– Прекрасная, прекрасная скорость, даже поразительная! – бормотал носитель балахона и, при более внимательном рассмотрении, еще и маски, игнорируя мои вопросы и требования. – Просто находка. Удача, каких не было давно.
– Эй, я с вами говорю! – снова взбрыкнула я, вдруг ощутив, что подо мной что-то ужасно твердое, неудобное и совсем не теплое. Еще и мокрое. – Это что тут? Камень? Вы соображаете, что я себе все к чертовой матери застужу? Отвяжите немедленно! Еще и липнет все, мокрое. Это же не шутки, в конце концов, здоровье угробить ничего не стоит.
– Ваша оценка, киор Вайс? – спросил первый забивающий на меня засранец у второго, что мельтешил у огня, который я тоже уже видела примерно метрах в десяти от места, где вынуждена была лежать.
– Минимум пурпур, киор Крас, минимум! – прошелестело в ответ.
– Эй, да что же такое! Вы не можете обсудить ваши цветовые пристрастия после того, как отвяжите меня?
– Еще совсем немного терпения, кио. Процесс еще не полностью завершен.
– Да пока ваш процесс завершится, я точно или цистит, или воспаление в почках подхвачу! – Я действительно начала замерзать, да так быстро, что зубы залязгали. – Кто вы такие вообще? Какой еще процесс?
Ряженые же снова устроили мне полный игнор, переместившись теперь к костру и что-то лопоча между собой. То есть я лежу, замерзаю на холодном мокром булыжнике, а они у огонька греются и ждут спокойно завершения не пойми какого процесса, который имеет своей целью ,видимо, мое угробление в этом рассаднике сырости и наверняка антисанитарии. Вот тут уж я разозлилась. Ни черта не понимаю, что происходит и где я, но оставаться тут точно не хочу.
Засопев от напряжения, я принялась вырываться уже всерьез. Заизвивалась, закрутила руками в удерживающих путах, задергала ногами. Ничего не выходило поначалу, и я стала, не стесняясь, материться себе под нос на чем свет стоит, приказывая этим отчего-то липким заразам отпустить меня. И неожиданно на левой руке захват ослаб, будто крепкая веревка, или что там было, превратилась в податливую резину. Вот и не верь после этого в волшебную силу мата!
Воодушевившись своим успехом, я вывернула руку из пут и, больше не растрачивая силы на вопли, принялась высвобождать и вторую. Носители балахонов так и переговаривались не пойми о чем, стоя у огня ко мне спиной, и я, не мешкая, спихнула удерживающую ленту со лба. Нашарила крепления на груди, сломала пару ногтей, освобождаясь. Села. В голову будто мощный удар прилетел, и все поплыло, завертелось перед глазами, желудок сжался, точно как после крепкого такого возлияния. Я переждала самый пик и взялась за освобождение бедер, а следом и лодыжек. Вот тут мои действия, наконец, засекли.
– Что же вы делаете, кио! – зашипел один из психов. – Остановитесь немедленно! Это опасно, вы навредите себе!
Не размениваясь на болтовню, я перевалилась на бок и шлепнулась с камня, на котором столько возлежала в ожидании прихода пиелонефрита. Больно же как! Но не повод останавливаться. Скуля и подтягивая ушибленную правую ногу, я ринулась вперед в темноту сначала на четвереньках, но быстро мобилизовалась и вернула себе подаренную эволюцией способность к прямохождению. Хотя скорее уж к прямоковылянию.
– Нет, кио, нет, остановитесь! – перешли сзади с шипения на противный визг, а я, сделав очередной шаг, будто впечаталась в невидимый барьер.
– Да мать же вашу так! – захрипела в ярости и отчаянии, уперевшись в преграду лбом и ладонями. И вдруг поняла, что она какая-то странная. Проминается, словно затягивая меня в себя. У меня мелькнула дурацкая ассоциация с ньютоновской жидкостью, потом мгновение паники, и в следующее – процесс проваливания в это нечто стал стремительным и явно необратимым.
– Кио!.. – каркнули где-то над самым ухом, и я булькнула окончательно, лишившись возможности вдохнуть. Сбежала. Да. Уж.
***
Пришла в себя от неяркого света, просачивающегося сквозь веки, и быстренько промониторила свое состояние и положение в пространстве. Сухо, мягко, тепло, лежу. Пахнет приятно, не дымом и сыростью, нигде навскидку не болит. Глянула между ресницами, одновременно напряженно прислушиваясь. Больше всего было похоже, что я лежу на широкой кровати, окруженной со всех сторон плотным пологом темно-красного цвета. Звуки какие-то доносились, но смутно, как из-за толстых стен – ничего не разобрать. Открыла глаза и опасливо покосилась. Так и есть: широченное лежбище с пологом и десятками подушек. Посетила дебильная мысль о похищении в гарем. Или типа того. Ага, эдакая классическая завязка для дамских фэнтезийных романчиков, почитывать которые мне случалось. Осталось поискать затерявшегося среди этого текстиля и подушек самого похитителя. Само собой, красавчика ослепительного (страшилищам и даже ни то ни се середнячкам в романах с похищениями делать нечего, кто ж такого с лету возжелает и все ему простит?) и обязательно сразу голого (нечего тратить воображение и время занятых современных женщин на представление себе их шмотья, когда главное-то под ним; в смысле, сердце золотое и щедрая душа). Похищенная в рамках жанра мигом прониклась бы масштабом постигшей ее в его лице и всенепременно других частях тела удачи и как давай падать в пучину страсти. Чего мешкать-то? Я вот лично всегда была из числа тех самых читателей, нетерпеливых циников, что за быстрый переход героев к собственно разврату во всех его приятных проявлениях. Нет, ну понятно же, к чему все идет, так вперед. К множественным и одновременным оргазмам. С подробным описанием их достижения. Я девушка одинокая в силу независящих от меня обстоятельств, но не без потребностей же. Не удовлетворить, так хоть почитать и помечтать.
Я еще занималась изучением собственного отражения, обнаружив помимо красоты неземной и несколько подозрительных, как будто недосмытых, бурых мазков на коже то тут, то там, но вдруг послышались уже вполне отчетливые голоса. Кто-то вошел, судя по всему, в мой типа бордельный будуар. И был этот кто-то не один, потому как я успела расслышать спор как минимум двух голосов. Немного шепелявый, как из того кошмара на камне у огня, и второй, однозначно мужской. Ага, именно так. Глубокий, из тех, что принято называть хорошо поставленными, с легко уловимыми властными нотками.
– Светила наши, еще слишком рано! – это частил шепелявый. – Кио Хитоми еще не восстановилась полностью и не способна приветствовать вас как положено!
В его голосе мне отчетливо послышался испуг.
– Ее нет в постели, – возразил ему второй, – то есть силы встать у нее нашлись. Значит, и встретить нас их достаточно.
А вот тут от голоса прямо-таки разит запредельной заносчивостью. В постели нет меня, то бишь и речь обо мне. Ну и как это «как положено», и кого я должна мочь приветствовать по восстановлении, и что за персона там охреневшая, которая требовать этого готова от едва стоящего на ногах человека. Ладно, я стояла на них вполне уверенно, и взгляд на отражение в зеркале прозрачно намекал, что на человека прежнего в полном смысле слова я не тяну. Ой. А хвоста хоть нет?
Выяснить это я не успела. Дверь распахнулась. Показалась согбенная подобострастно спина носителя балахона, темно-фиолетового, кстати. Он пятился, а теснили его двое… хм… Светил. В принципе, очень точное определение. Двое высоких, худощавых мужчин, похожих, как клоны. И слепящих глаза равномерной позолотой повсюду. В смысле у них были богатые шевелюры именно золотого, а не какого-нибудь соломенно-желтого, медового или просто блондинистого цвета. Кожа тоже излучала мягкое свечение более светлого, но опять же именно золотистого цвета. Не загар, приближенный к такому оттенку. Нет. Будто напыление на коже, и даже присущий драгоценному металлу блеск присутствовал. Опять же одежда не выбивалась из общей гаммы. Сверкающее сплошное золотое шитье с множественными вкраплениями таких же золотистых камней. И глаза, что уставились на меня, – две пары с золотистой радужкой. Я замерла, не зная, как реагировать, а в голове снова закрутилась какая-то чушь. Вроде того, что золотые брови и ресницы – так себе зрелище, к такому привыкнуть надо, чтобы не пялиться. Краска, интересно, для кожи не слишком вредная? Дерматит потом не задолбаются лечить? Да и костюмчики эти, сплошь расшитые, у них весят немало небось, охота бы была на себе такое таскать.
– Кио Хитоми! – произнес золотой мужик слева таким тоном, будто чего-то ожидал.
Чего? Судя по тону – как минимум падения к его стопам, коленопреклоненного лобызания рук или типа того.
– Кто? – автоматически спросила я.
Балахононосец развернулся на месте с ловкостью фокусника, не разгибая спины, и больно вцепился в запястье, дергая меня вниз, и зашипел едва слышно:
– Преклони колени перед Светилами! – Ага, то есть мне не показалось, и с ожиданиями на мой счет визитеров я не ошиблась. И вот теперь я увидела его лицо и чуть не шарахнулась. Землисто-серая морщинистая кожа и крошечные черные, напоминающие птичьи глазки. Сходство усиливал крючковатый нос и седые лохмы над острыми ушами. Страсть господня!
– Я же говорил, что она еще не восстановилась, Светилы! Не понимает, где и перед кем, – шепелявил он уже золотым, дергая меня вниз, чуть не выдирая руку из сустава.
Я только открыла рот возмутиться, как поводов для возмущения прибавилось.
– Оставь ее, Вайс! – велел правый золотой, и они стремительно подошли, по сути, налетели на меня, оттеснив противного псевдоптица в балахоне.
Не успела и ойкнуть, как один из Светил, я и не уловила кто, сдернул с меня покрывало, отбросив в сторону тяжелую ткань, как тончайший носовой платок.
– Да что вы…
Золотые цапнули меня каждый за запястье со своей стороны, не заметив моего сопротивления, подняли мне руки, вцепившись и ощупав сверху вниз и обратно изучающими беспардонными взглядами. Как вещь или животное на рынке. Отпустив, закружили вокруг, что две акулы, примеривающиеся, какой кусок отхватить.
– Как вы смее…
– Ну хоть в этот раз вы, похоже, ничего не испортили.
Опять будто и не заметив моей попытки возмутиться, один из них обхватил мой подбородок, властно поднимая лицо, и всмотрелся. Жутко так. Вроде на меня, в глаза, но словно и сквозь, не меня видя. Но по-настоящему меня другое шокировало. Возбуждение. Оно обрушилось, как окатив меня с макушки до пят, ударив и в низ живота и под дых. Сроду ничего такого я не испытывала. Особенно потому, что ощущалось оно мощнее некуда, но не моим! Чуждым. Инородным. Не тем самым «ее тело предало», как в книгах. Меня не предавало ни разу, не то чтобы я эксперт в вопросах внезапного и неуправляемого утекания мозгов между ног. Возможно, с мужчинами я такими, провоцирующими этим предательства и утекания, не пересекалась, но не суть. Главное было то, что меня как мороком похотливым одурманило и обездвижило, отняв и способность говорить заодно. Язык будто мощнейшей анестезией сковало. И вот тут-то стало страшно наконец. Прямо-таки жутко, но на общее состояние, оно же дикий приступ вожделения, это никак не повлияло. Золотой, не отпуская моего подбородка, ласкающе провел большим пальцем удерживающей руки по моей щеке, и у меня задрожало мелко-гадко-необоримо внутри, те самые пресловутые мышцы лона или еще чего, и, к своему отвращению, я почувствовала, что по внутренней стороне правого бедра тягуче потекло, а спину неумолимо прогнуло. Из груди полился протяжный пошлый стон, палец золотого скользнул по губам, и я (или не я, черт его разберет, и провалиться бы ему) обхватила его губами и обласкала подушечку языком с готовностью хорошо вышколенной хозяином собаки, мыча при этом, как маловменяемая. И это уже до такой степени возмутило меня, что ярко вспыхнувшее на подобное дикое состояние бешенство мгновенно выжгло гадкий морок, как свет рассвета нечисть. Я отшатнулась, потеряла вдруг равновесие, колени подогнулись, и рухнула под ноги золотым.
Осмотр большой комнаты помог быстро обнаружить платяной шкаф. Настроение при виде его содержимого опустилось еще ниже. Будто бы есть еще куда. Вся одежда была поделена на две части. Относительно приличные наряды, роскошные струящиеся платья ярких цветов с богатым шитьем длинным рядом в полстены справа и такое же количество абсолютно порнушных тряпочек, ленточек, корсетов и прочего понятно и наивному для каких целей барахла. Сука!
Выбрав желтое приличное платье без обилия вышивки и камней, я облачилась в него. Сунула ноги в вычурные туфли с на редкость неустойчивыми изогнутыми каблуками и закрученными лихо носками. На втором же шаге чуть не рухнула, потому как выяснилось, что подол безбожно цепляется за эти дико закрученные носки. А неустойчивость все еще и усугубляла. Обуви другого фасона в шкафу не было. Девиз «красота требует жертв» тут явно в ходу. Вот уж никогда это не было моим жизненным принципом.
– Черт с вами, – пропыхтела себе под нос.
Идти получалось только крошечными семенящими шажками. Мне подумалось, что от такого у меня должны адски разболеться икры уже минут через пять. Но нет. Очевидно, это тело к такому передвижению было привычным. Вышла из будуара.
Небольшой коридор с дверями в обоих концах. Пошла в одну сторону. Дверь открылась в тот самый сад, что был виден из окна. Ясно, выпрыгивать необходимость отпадает. Другая же вела в еще один коридор, шире, длиннее, с нишами, занавешенными тканью, и тумбами со всякими предметами искусства. При ближайшем рассмотрении предметы эти оказались статуями, бюстами, просто отдельно головами все тех же Светил. Культ двух личностей. Ну, ожидаемо, чего уж.
Впереди были слышны голоса и смех, и я пошла на них. Коридор, свернув за угол, закончился распахнутыми настежь двустворчатыми дверями, ведущими в огромный зал. И он не пустовал. Я притаилась в ближайшей к нему нише, обнаружив там небольшой диванчик. И весьма символичную удлиненную подушечку на полу. Угу, этому больше не удивляемся.
– Кио Инсара, прекратите вы метаться, словно рхина в клетке, – произнес один женский голос, в котором звучала изрядная доля насмешки.
– Да, действительно, вы этими хождениями разрушаете мое душевное равновесие, – поддакнула ей еще одна женщина. И там захихикали.
– Они ушли! – с трагическим придыханием ответили им. – Просто навестили эту… Хитоми и ушли! На меня едва взглянули, хотя я пригласила их в свой будуар и буквально истекала для них.
Истекала? М-да. И, по ходу, говорят обо мне. В смысле о той Хитоми, в которой я сижу.
– Что с того? – фыркнула собеседница королевы драмы с протекшим днищем. – Наши Светила вольны посещать любую из нас или отказываться от этого. Не сегодня, так завтра. Значит, они не нуждались ни в ком из нас.
Кто-то пошушукался, и раздался взрыв смеха. Очень, похоже, нетрезвого.
– О, вы бы так не смеялись, кио Ясира, если бы перестали заливать глаза флопсом и потрудились посчитать, сколько раз наши Светила посетили нас с момента появления этой Хитоми! И что только они нашли в этой безродной?!
– Очевидно, молодость, красоту и новизну. Это проходяще, кио Инсара. И скоро их внимание вернется к нам, – безразлично ответили ей.
– Вы так говорите, потому что никогда и не испытывали истинной страстной любви к нашим Светилам и не стремились угождать им, отдавая себя целиком, как я! – продолжала истерить первая.
– Честь вам и хвала, что вы стараетесь за всех нас, беспутных, – снова одарили ее невозмутимой саркастичностью.
– Мое сердце рвется на части! – навзрыд выдохнула Инсара.
– Да тебя ломает, наркоманье конченное, – раздался тишайший шепот где-то совсем рядом с моим убежищем, и я от неожиданности подвернула ногу на гадских каблуках и охнула. Негромко, но тот, кто был за занавесью, наверняка слышал, и скрываться дальше смысла не было.
Я отодвинула ткань и уставилась на женщину, сидящую в кресле на больших колесах, больше всего напоминающее инвалидное. Молодая, сногшибательно красивая, с просто роскошной копной огненно-рыжих волос, потрясающей кожей и абсолютно пустым взглядом ярко-зеленых глаз. И это при том, что мне голос показался мужским. Я на всякий случай зыркнула в обе стороны коридора, но никого больше не было. Хотя, учитывая наличие тут этих ниш, не факт, что обладатель голоса не прятался в одной из них. Однако устраивать поиски я точно не собиралась. Кресло с рыжей красавицей медленно катилось в сторону зала как бы само собой, и я пристроилась сзади.
– Вы не испытываете яростного стремления отдавать всех себя нашим Светилам! – продолжила чокнутая баба с посылом «стыд и позор вам».
– Зато вы его испытываете за всех нас, – насмешливо ответили паникерше.
– Испытываю! И напоминаю вам, что Хитоми пережила обряд подселения, а значит, теперь имеет все шансы заполучить еще больше внимания Светил.
– Больше внимания – короче жизнь, – тихо-тихо ответил кто-то и фыркнул насмешливо, и тут я уже вошла в зал.
Чего?
– О, кио Хитоми вы уже на ногах! Мы так рады за вас! – послышалось со всех сторон дружно, громко и в высшей степени лживо.
Женщины, всего пять штук, разодетые в яркие разноцветные платья вроде моего, сидели в креслах, возлежали на кушетках. В зале – просто море цветов в вазах, за распахнутыми окнами тоже буйство цветущей флоры, столики с какими-то угощениями около каждой. И ожидаемо – они все красивы. Каждая по-своему, но однозначно великолепны.
– Шрам еще не сошел? Выглядит ужасно, – сообщила возлежащая с бокалом дама в лавандовом, яркая шатенка со смугловатой кожей и интенсивно-голубыми глазами. И вот ее голос прозвучал искренне и чуток нетрезво. Она отсалютовала мне и отхлебнула.
– Вам наверняка еще не стоило вставать, кио Хитоми! – кинулась ко мне навстречу темнокожая красавица, напоминающая те самые экзотические африканские статуэтки, на которые я загляделась как-то, зайдя в антикварную лавку.
Ага, вот и истеричка опознана. И взгляд шокирующе прозрачно-желтых на фоне шоколадной кожи глаз полон сдерживаемой, но однозначно лютой ненависти. Красивая. Ну чисто змея. Ведь, как ни крути, и в них есть красота, пластичность, совершенство формы и смертоносность при этом.
– Итак, теперь, когда вам уже лучше, кио Хитоми, я хотел бы услышать от вас, что вы помните о себе, – закружил, как примеряющийся тяпнуть хитрый хорек, около меня, сидящей в кресле, Вайс.
Донести до санузла в своем будуаре коварно подсунутую лохушке мне подлыми ушастыми бабами еду я успела. Бежала как никогда в жизни, опережая бурный привет от организма. После псевдоптиц напоил меня чем-то, что напоминало безвкусный густой овсяной кисель, и мне полегчало. Голод не вернулся, и тошнота тоже. И поспешил приступить к допросу. Вот только что отвечать ему – я понятия не имела. Рыжая притворщица от чего-то предостерегала меня. От чего – я не имела ни малейшего представления. Но после этого «заботливого» кормления стервами хорошего не ожидала. Впрочем, я его уже после секс-приспособ в ванной перестала ожидать.
– Простите, но я не помню вообще ничего, – выбрала я самое безопасное. – Не понимаю, где я, кто и зачем.
Логично же, что он должен меня начать просвещать на сей счет? Вроде да. Не факт, что правду скажет, но хоть в общих чертах понятно станет.
– Совсем ничего? – прищурил подозрительно круглые глаза балахононосец. – Ни единого обстоятельства вашей жизни? Ни здесь, ни… где-то еще?
Про где-то еще я помнила, и прекрасно, но свербеж в пятой точке настойчиво намекал, что про это говорить не следует. Или же это произрастало из оброненного блондинкой о рассеивании человеческой личности. И это, насколько мне хватало мозгов понять, было правильным ходом событий для местных. Моя же личность пока признаков рассеивания не проявляла, вся при мне, но вряд ли это стоит афишировать.
– Нет, – взмахнула я ресницами, глядя честнее некуда. Ну, я надеюсь. Не факт, что уже удается совладать с мимикой на новом лице. Или гримасы в стиле кота из Шрэка здесь считают умильными. – Кто те, – заносчивые золотые засранцы, – мужчины, что приходили ко мне?
– Неужели вы и наших Светил не припоминаете? – продолжил подозрительно пыриться на меня киор, будто я чуть ли не преступница. – Мужчин, в чьей постели вы проводили почти каждую ночь последние два месяца?
О-о-о… то есть… ни хрена себе! Да как это… вообще! Я не такая! С двумя? Серьезно? По очереди или… не-е-е-ет! Да мои сексуальные приключения до сих пор до минета-то всего раз доходили, никакого, блин, экстрима, жесткача или даже фантазий о групповушке. Два месяца? Каждую ночь? Ну и шалава ты, прости господи, кио Хитоми! То есть… нет, я не ханжа, каждый делает что хочет и с кем, но блин! Теперь, по всему выходит, в этом теле живу я и ни хрена не готова расхлебывать последствия чьей-то похотливости!
И погодите… Это, получается, и остальных, включая эту истеричку Инсару, Светила тоже вдвоем… хм-м-м… В смысле... это в порядке вещей? В этом мире или конкретно здесь? Почему? У этих Светил по одиночке проблемы? Да плевать мне на это, не о том думать надо, Соня!
Мое зависание не ускользнуло от киора Вайса. Но он счел это признаком пробуждения моей памяти.
– Ну же, теперь припоминаете, кио Хитоми? – Да боже меня упаси от таких воспоминаний! – Вы являетесь их любимицей, и внимание Светил приковано к вам с того момента, как они купили вас у вашей семьи. – Купили? Как козу на базаре? – Два месяца назад они посетили вашу родную провинцию Лашкод, страдающую от жесточайшей засухи, и вернули своей благословенной силой воду в колодцы, горные ключи и родники, уничтожив злонамеренное заклятье подземных Нечистых. Все чествовали и прославляли их. В том числе и ваши близкие вместе с вами. И к вашему счастью, взоры Светил выделили вас в тысячной толпе, и возраст вашего позволения наступил ровно за сутки до этого счастливого события. Ваша семья была готова принести вашу невинность Светилам и просто так, в благодарственный дар за чудо. Но наши Светила всегда славились необычайной щедростью и благородством, так что ваша семья теперь богатейшая в вашей провинции и может гордо заявлять всем, что вы проживаете в дворцовых чертогах на правах избранной, – вещал Вайс, так и расхаживая вокруг меня и цепко вглядываясь в лицо, на коем я очень старалась изобразить озарение вместо отвращения. – Вашему везению люто завидуют все женщины империи, а после удачного прохождения обряда подселения и даже все Проводницы.
Да уж, есть чему позавидовать, ничего не скажешь. Родная семья продала невинную девчонку двум правителям-извращугам в безраздельное пользование. Те ее, я так понимаю, мигом развратили, превратив в нимфоманку, у которой по ногам течет, только они до нее дотронутся. И так они ее «любят», что заставили пройти какой-то чертов обряд, под который, я так понимаю, отбирают обычно каких-то специально заточенных теток. И еще толком не оклемалась, как они уже примчались с намерением ее поиметь на радостях, что кони не двинула, видно. Да еще и эти самые тетки ее, судя по всему, ненавидят люто за все про все. Да ошизительное везение. И у самой Хитоми, и у меня теперь. Мне мигом прямо жалко так стало нас обеих. Но себя жальче. Потому что если моей человеческой сущности суждено развеяться в ближайшее время, то я исчезну, и все. Кончилась Соня Самойлова. Еще в жизни ничего толком не повидавшая, кроме разве всякой чертовщины, что другие видеть не в состоянии. Ни любви безумной, ни замужества, ни детей не случилось. Как тут не пожалеть. Но и если каким-то макаром вышло, что, наоборот, сущность Хитоми развеялась, а я остаюсь, то все равно жалко себя. Мне же теперь во всем этом дерьме барахтаться.
– Ну что, теперь-то вы все вспомнили, кио Хитоми? – напомнил мне о своем навязчивом присутствии киор Вайс. – Или же я могу помочь вашей памяти с помощью замечательного зелья.
– Замечательного? – насторожилась я.
– Безусловно, за исключением небольшого побочного эффекта в виде головной боли. Довольно… продолжительной. Что, как вы понимаете, не придаст хорошего расположения духа нашим Светилам.
Ссышь, птиц лупатый? Ага, так и есть. Потому и кружишь тут и тревожно в лицо мне зыркаешь. Задница-то в огне, походу.
– Ты кто такая? – потребовала я, все еще продолжая шарить по шее и волосам в поисках щекотавшей меня живой гнуси одной рукой, воинственно потряхивая туфлей в другой.
– Зависит от того, кто ты, – ответила рыжая, ухмыльнувшись.
– Это что еще значит?
– То и значит. Ты все еще Хитоми или уже нечто большее? – презрительно блеснув в полумраке на мое средство самообороны наглыми огромными зенками, она стала обходить меня, не приближаясь, пока не добралась до светильника на тумбе в углу и цокнула по нему ногтями. Вспыхнул свет, не яркий, но достаточный, чтобы ее получше рассмотреть.
Красивая, если даже не сказать сногсшибательная, особенно теперь, когда больше не изображает бесчувственное, условно живое полено. И чует мое седалище, опасная.
– С чего бы мне тебе отвечать? – прищурилась я подозрительно.
– А разве между возлюбленными должны быть секреты? – Это ее «возлюбленные» прозвучало с таким нескрываемым цинизмом, что я тут же поняла – брешет, как дышит.
– Черта два вы с ней были любовницами, – ткнула я в незваную гостью туфлей.
– Мы с ней, да? Были? – ухмыльнулась рыжая нахалка довольно.
Поймала! Вот блин!
– Говори, чего надо, или проваливай! – решила сделать морду кирпичом. Откуда мне знать, что она не провоцирует меня проболтаться еще больше, чтобы сдать потом этим золотомордым или псевдоптицам.
– Я свалю, а ты останешься дожидаться, когда Светила явятся сюда и нашпигуют тебя своими х… детородными органами везде, куда войдет?
– Тебе завидно? Может, я дождаться не могу этого никак, – огрызнулась я, но щека невольно дернулась.
– Серьезно? Ну ладно, тогда мне остается тебя только придушить. – Она мягко ступила по ковру в мою сторону.
– Чего? – сдала я назад.
– Не «чего», а «почему». Чтобы меня на сдала, во-первых, и из милосердия – во-вторых. Потому как все равно тебе туда дорога и очень скоро, – пояснила рыжая бестия невозмутимо и снова сделала шаг.
– Это еще почему? – я попятилась.
– Скинешь платьишко – расскажу, – шагнула она еще ближе.
– Что, блин?! – обалдела я так, что и отступить забыла. – Ты рехнулась?
– О, да ладно, тебе жалко, что ли? Ты мне покажешь, что я хочу, я тебе расскажу все, что знаю. – Она издевается? Или всерьез?
– Ты что, из этих? По девочкам?
– Само собой, куколка, – охотно закивала поклонница нетрадиционной любви. – Как и полагается настоящему натуралу. Стопроцентному, что тот хлопок. Так что, дашь на дашь? Давно хотел на сиськи этой куклы посмотреть.
– А… – Я открыла рот. Закрыла. Моргнула пару раз и выпалила: – Докажи!
– Что доказать? – Рыжие брови взлетели почти до корней волос. – Что я натурал? Или что обожаю пялиться на сиськи?
– Что ты парень! – не позволила смутить себя я. – Скидывай свое платье первым!
– Хм-м-м… Знаешь, в других обстоятельствах я бы на ура воспринял твое предложение раздеться друг для друга и уже ослепил и поразил тебя в самое сердце видом своего великолепного стояка, но сейчас… с этим некоторые затруднения.
Что-то наглости поубавилось, как я погляжу.
– Ничего, я и без демонстрации полной боеготовности обойдусь. Хватит и простого предъявления наличия э-э-э… оборудования. Мимолетного причем.
– Мое, как ты изволила выразиться, оборудование мимолетным взглядом не охватить, куколка. В обычное время.
– О, да хорош! Я же вижу, что ты просто ищешь отговорки.
– Ничего подобного. Не отговорки, а пытаюсь подготовить тебя к шоку.
– Поверь, я одинокая девушка, но не наивная и не монашка. И я смотрела порно. Тебе не удивить меня.
– Поспорил бы, да это будет нечестно. Дело в том, безымянная нахалка, что вотпрямсчаз мне тебе нечего предъявить.
– Так и знала, что ты врешь! – торжествующе ткнула в его… ее сторону каблуком туфли.
– Я не вру. В доказательство могу обеспечить тебя качественным оргазмом в кратчайшие сроки и без участия члена.
– Тоже мне доказательство! Этим без участия члена и я себя могу обеспечить, – отмахнулась я, прежде чем прикусила язык.
– Да-а-а? Покажешь?
– Ты вот это вот зачем все делаешь? Это какой-то фокус, чтобы мне подставу устроить, да? Креативненько, хвалю. Не то что тупость с подсовыванием жратвы, которую мне еще нельзя после обряда. Но если ты закончилО, то топай восвояси.
– Эй, я не какое не оно, – насупился… посетитель неопознанного пола. – Меня зовут Мартин. И гнать меня не в твоих интересах, ведь ты ни черта не Хитоми, которой тут жизнь была в кайф и пределом всех мечтаний.
– С чего взял?
– Все тебе расскажи, – ухмыльнулся… Мартин, а я подняла бровь, давая понять, что придется уж. – Эй, ну у меня на эту телку… в смысле... нравилась она мне. Тут все ничо такие, трахабельные, Светилам же самый смак подбирают, но она самая тут свеженькая была и не такая ссученная или на золотые члены намертво подсаженная, как та же Инсара. Короче, я как только тебя в коридоре увидел, то просек, что не так что-то. Понаблюдал и понял, что ты не она. И что с тобой эти киоры накосячили, как и со мной.
– А они с тобой накосячили?
– Алло! Я нормальный половозрелый и сексуально активный парень девятнадцати лет от роду, который передергивал по пять раз на дню, запихнут в тело рыжей девки! Это ли не косяк, по-твоему? Это еще и при том, что от рыжих меня не вставляет. Не говоря уже о том, что не догадайся я сразу корчить из себя хреново дерево, мне уже самому бы вставить попытались. Учитывая, что я лучше сдохну, чем подставлюсь под член, закончиться это для меня должно в лучшем случае смертью на месте. Так что кончай тут стоять и пялиться на меня подозрительно, выдумывая попытку подставить. Это я сейчас рискую куда как больше тебя. Так что вознагради меня и покажи сиськи.
– Отвали, полудурок!
– Не ломайся! Блин, они даже не твои на самом деле!
– Ты рискнул своей конспирацией и явился ко мне исключительно за этим? Нужны сиськи – вали в ванную и разденься перед зеркалом.
– Март! – шепотом позвала я, тихонько ткнув своего спутника локтем в бок, заслышав приближающееся бряцанье металла о металл и весьма характерное утробное подвывание, которым приветствовали друг друга забози – местные некрупные ездовые животные. Их использовали для верховой езды и в упряжках небольших повозок. – Март, проснись! Сюда кто-то подъезжает, и их, похоже, много.
Мой подельник резко сел, распахивая глаза и тоже прислушиваясь.
– Валим! – скомандовал он, задирая заднюю часть полога в фургоне Адира – мелкого торговца-пьянчужки, к которому мы прибились пару дней назад. Он ехал туда же, куда стремились и мы, – в Навиж, самый южный город империи Светил Талетос.
Сразу за Навижем начиналась огромная Беглова пустошь, и о ней мы уже успели каких только страшилок не наслушаться. Но другого пути к побережью, а значит, и к островному вольному государству Радвелат не существовало. А нам туда и надо. По обрывочным упоминаниям в некоторых свитках библиотеки Светил, которые сумел раскопать Мартин за тот срок, что успешно изображал из себя бесцельно катающееся по дворцу полурастение, в «полном мерзких преступников и преданных подземной погани» Радвелате была разрешена свободная магия. Каждому, кто сможет и рискнет ею владеть, а не исключительно «великим, мудрым, милосердным и прочее и прочее» чудотворцам Светилам. И те самые сплетни, что мы старательно собирали по дороге, это полностью подтверждали. Маги вольного государства могли практически все, и Мартин очень надеялся, что в это «все» входит и способность вернуть нас в наш мир, причем живыми и невредимыми. Мне в это верилось с трудом, но, однако же, и оставаться в Талетосе, где нас, двух пропавших из дворца Проводниц, искали чуть ли не под каждым камнем, смысла не было. Ведь вряд ли когда перестанут искать, и еще черт знает, что сделают, если найдут. Я так поняла, что никто и никогда за триста лет правления золотомордых не сбегал от них. Большинство местных, с кем мы говорили об этом под видом праздной болтовни, искренне недоумевали, зачем бы кому-то сбегать от всей той роскоши и сладкой, по их мнению, жизы, что была у Проводниц. И многие были уверены, что нас похитили на самом деле.
Многие, но сто процентов не сами Светила. Не после той акции отвлечения с ограблением, что мы провернули с Мартином. Я так боялась и помирала от смущения тогда, что истерика у меня вышла совершенно натуральной, и вздрюченные моими воплями бедолаги стражники всей толпой обшаривали мой будуар, ванную и коридор, заглядывая в каждую щель и уголок в поисках многоногого, мохнатого и дико страшного ползучего гада.
Какими словами они меня крыли за это веселье среди ночи, я услышала, когда мы с Мартом пробирались мимо их комнат, чтобы свалить уже из этого поганого дворца. Вообще хочу сказать, что охрана тут была поставлена из рук вон плохо. Судя по всему, все настолько уверовали в неуязвимость Светил и в то, что никто в своем уме из этого типа райского сада не побежит, что просочились мы как нефиг делать. Пристроились рядом с выезжавшей из ворот повозкой, что доставляла какие-то продукты в резиденцию Светил, и сонная стража и не подумала поинтересоваться, кто мы и куда идем. В полумраке, в мешковатой одежде, которую мы хорошенько апгрейдили пылью с земли в саду под окнами, и с замотанными тряпьем на манер местных головами мы, видно, не заслуживали внимания.
– Давай, Сонь, – прошептал мне Март, уже выскользнувший наружу из фургона Адира, и схватил за руку, страхуя, чтобы не упала.
Мы подцепили свои котомки и шнырнули за ближайшие деревья, где и залегли рассмотреть, кто же это пожаловал на нашу ночную придорожную стоянку.
Адир, как всегда, задрых у костра, налакавшись своего противного пойла. Мы не поскупились оплатить его запас в последней харчевне, которую проезжали, и за это он нас прямо-таки возлюбил, хотя и до этого утверждал, что мы «славные парнишки» и нравимся ему. Но лукавого блеска в глазах утаить не мог, так что особой веры, что он не сдаст при случае, у нас не было.
Отводить и прятать забози было без толку и просто опасно. Этим зверюшкам плевать на конспирацию, и они очень уж общительны с себе подобными, чуя их издали. Поэтому выдали бы нас запросто, перекликаясь с собратьями пришельцев.
– Эй, ты! – раздался явно натренированный на приказной тон мужской голос, и в трепещущем круге света от костра появился одетый в форму, очень напоминающую форму дворцовой стражи, незнакомец. Только золотого шитья у этого почти не было, зато всякого оружия понавешано на нем в достатке. А у нас с Мартом по всего одному стыренному кинжалу, да и теми ни фига нет навыка пользоваться. Скорее себя зарежешь. Я уж точно, а у как-бы-рыжего бес разберет, какие навыки в загашнике. – Кто такой, отвечай!
Адир всхрапнул, дернулся и завалился с перепугу на спину, а в пределах видимости появилось еще три стражника. Двое стремительно двинулись осматривать выбранную нами для ночевки полянку, а последний вытащил из кармана нечто продолговатое, что оказалось зажегшимся от щелчка ногтями фонарем, и без церемоний полез проверять внутренности фургона, вороша там все.
– Ты язык проглотил, пьянь? Кто такой? Куда едешь? Кто еще с тобой? – продолжил стрелять вопросами в медленно приходящего в ум торговца, очевидно, главный стражник.
– Так, Адиром меня звать, уважаемый канияр, – наконец залопотал допрашиваемый. – Торговец я. Занчус, корень лута, семена каги, лучшие, между прочим, везу.
Март потянул меня за пояс, намекая, что нужно отползать дальше, чтобы уже дунуть что есть сил. Нашего четвероногого транспорта было жаль, но к чему-то такому мы и были готовы, еще когда покупали забози на городской окраине. Да и не складывалось у меня что-то с верховой ездой, одно мучение. Не то, что у Марта. Этот гаденыш как в седле родился и в принципе, походу, под все сразу заточен или же подстроиться способен. Аж завидки берут. Потому-то я и была так рада прибиться к Адиру. Это нас замедлило, к неудовольствию моего спутника, но больше трех часов верхом без долгой остановки я не тянула. Да и Март нехотя согласился с доводами, что ищут двух ряженых девчонок, а не алкаша, странствующего торговца с парой помощников.
Рунтарехт
Эммирэй молча, по своему обыкновению, швырнул в подставленную лопатой ладонь стражника при въезде в Навиж четыре медных монеты и поехал дальше.
– Приветствую, Рунт! – улыбнулся щербато и желтозубо Анике, сегодняшний старшой городской охраны. Местные уже давно привыкли к тому, что с Рэем пытаться заводить беседы без толку. Мой нелюдимый побратим разговаривал нормально исключительно со мной и то, не сказать чтобы много, а с окружающими общался сухо, только при крайней необходимости. – Как там дела в Пустоши? Монстров меньше не стало?
И зыркнул на связку отрубленных лап лайби, притороченных к моему седлу. С них еще капала зеленая склизкая кровь. Мы нарвались на их стаю в полтора десятка голов, с аппетитом чавкающую и жадно порыкивающую над телом какого-то бестолкового или же отчаянного бедолаги, буквально на подъезде к городу. Выехал ли он столь неосторожно и самонадеянно, или же был застигнут в самом конце пути, разницы не было. Итог один. Беглова пустошь получила еще одну жертву. Хотя не одну. Почти всех лайби мы с побратимом перебили. Ибо нечего жрать безнаказанно человекообразных и вообще-то лапы и клыки с ядовитой железой этих тварей пользовались хорошим спросом на рынке Навижа.
– А ты с какой целью интересуешься? – ухмыльнулся я, чуток натягивая поводья и притормаживая забози около него. – Решил на старости лет в проводники или истребители податься?
– Вот еще! – фыркнул Анике. – Таких деньжищ, как вы, не рублю, но мне и тут сытно, тепло, и девки всегда под рукой. Охота была бы, как вы, задницами к седлу прирастать неделями, спать в полглаза, каждую минуту бояться быть сожранным, да баб не видеть по сколько дней подряд.
Ну, допустим, бояться смысла я давно не видел. Положено тебе на роду – сожрут все равно. А обзаведясь за изрядное количество монет пологом невидимости, спать мы могли преспокойно даже прямо перед логовом матерого оглоха. А бабы и должны быть пореже, а то имеют свойство надоедать и раздражать. Рэю вон и вовсе на них плевать. У него за морем невеста растет и хорошеет, вот он себя и блюдет. Ну это я так предполагаю, потому как на такие темы мы не говорили, так, пару фраз вскользь, а ни разу его уходящим с местными девками или уединяющимся с женщинами хуторов в Пустоши тоже не видел. Но его синие колокола не моя боль.
– И то правда, твою-то задницу уже и не всякий забози вывезет, пополам переломится, – ответил я стражнику. – Как еще девки у Жирного Дишки под тобой не задыхаются. Я бы на их месте с тебя двойную цену брал.
– Вот когда будешь на месте девок, тогда и будешь цены назначать, – огрызнулся старшой, не обидевшись. – У него там, кстати, новенькая появилась.
– Они у него всегда появляются, – усмехнулся я.
У Дишки место проходное, народу много всякого бывает, и девушки и правда подолгу не задерживались. Он их никому не позволял деньгами обижать, работой непосильной не загружал. Сам платил немного, но крышу над головой и еду давал и с их заработков от кувырканий с посетителями, насколько известно, ничего не брал. Его вполне устраивало то, что за его заведением закрепилась слава, что девчонки там что надо, даже если и не потрогать, так хоть глазами пошарить есть по чему, похлебку черпая ложкой, коли на большее монет не водилось. Так что всегда народу валом. И девушки быстро зарабатывали себе кому на что надо да и уезжали, кроме разве что тех, кто оставался там годами из любви к самому процессу, а не ради заработка.
– Эта не такая. Дишка говорит, из жалости взял, Адир его просил. Какая-то дальняя родня его.
– Из жалости? Что совсем страшная?
– Да толком не разберешь. На рожу вроде нет, только вечно ходит сгорбленная какая-то, платье мешком, на голове платок до самых глаз, смотрит в пол, не говорит, шарахается от всех.
– И что? Без платья и платка, что ли, никто не видал?
– Не-а. Ни с кем она... не того. Так не хочет и денег ни от кого не берет.
– Да вы тут просто жадные все и за лишнюю монету удавитесь. Дал бы кто ей побольше – и давно бы согласилась. Нет таких, что не соглашаются.
Женщины – существа от природы алчные, уяснил давно. Не важно, до денег, до удовольствий или до власти. Или до всего сразу.
– Так уж и нет!
– Так и есть. Вот я отсыплю щедро сегодня вашей загадочной девке да поваляю ее ночку напролет. А как буду ехать обратно – тебе и расскажу, чего там у нее под тряпками, – пообещал я.
– Ставлю пять монет золотом, что не выйдет у тебя ничего, Рунт! Ей на той неделе Ямирон пьяный десятку серебром на стол бахнул, а она мимо прошла и не глянула даже!
– Да с его рожей и трех десяток золотом маловато будет. – Вот люблю я спорить. А все почему? Потому что проигрывать не случалось, ведь не спорю, если не уверен. А тут делов-то – девку раскрутить. Плевать на пять монет, конечно, но уже интересно. Все не моя вечная скука.
– Ну да, ты ж у нас красавчик, – язвительно скривился стражник, – тебе девки и задаром дают.
– Дают, но я предпочитаю не брать, чтобы ничего себе не придумывали и делали все по-моему. Но недовольных не бывает. И отказывающих. Ладно, готовь свои пять монет на завтра, Анике. – Я толкнул пятками забози под бока, собираясь догнать побратима.
Мы только подъехали к воротам рынка, а мальчишки, которые прислуживают торгашам, уже устроили вокруг нас суету, зазывая каждый к своему хозяину. Всем известно, что среди наших трофеев барахла всякого не бывает. Но отмахнувшись от прилипал, мы первым делом отправились в лавку ювелира Игрита, по чьему заказу привезли с побережья увесистый мешочек с еиронским золотистым жемчугом. Дорогущим и красоты такой, что глаз не отвести. Когда-то, еще подростком, я мечтал подарить серьги и ожерелье из него своей паре, как подрастет она. Но не подарил. Жемчуг этот был очень дорог, но я на него заработал. Сам. Да вот дарить было некому уже. Теперь и валяется где-то он на пепелище, коли не подобрал его какой прохожий или глазастые кайки по гнездам не растащили.
Долбаных наемников-проводников, порекомендованных Адиром, мне пришлось дожидаться пятнадцать дней. Я уже начала думать, что он ошибся или же обманул. Все же вот так с ходу довериться словам едва знакомого человека из абсолютно чужого мира было довольно опрометчиво с нашей стороны. Понятное дело, он нас вроде на деле убедил, что предавать не намерен. Ничего же не мешало сдать нас тем стражникам. Но… вот с чего бы? Хлипенькое такое объяснение, что он контрабандист, анархист и вечный бунтарь очень глубоко в душе… ну, оно хлипенькое и есть. По факту-то и на объективный взгляд – всего лишь жуликоватый бродяга-алкаш, балующийся коммерцией. Но, однако же, денег он с нас не взял ни монетки, и в чем была бы его выгода – непонятно. В любом случае мы таки приняли его совет разделиться. Скажем так: мы с Мартом были попутчиками, совершившими удачный побег, но не друзьями же и единомышленниками. Мне все еще ни черта не верилось, что наше возвращение в родной мир реально. Куда возвращаться, если ты умер там? Перспектива стать привидением или типа того меня не привлекала. Я их достаточно навидалась. И поверьте, что я ни разу не встречала среди них довольных новой формой существования, кроме разве что всяких злобнючих тварей типа духов маньяков или просто мерзавцев, мучивших окружающих и при жизни. Вот уж кому посмертная неупокоенность была в кайф.
Но как бы мы ни расходились в видении перспектив с Мартом, снижать его шансы на удачную попытку, просто цепляясь из боязни остаться одной, прав у меня не было. Дальше каждый сам за себя, и все решит твое везение. Хотя прощаться с ним в одном суточном переходе до Навижа мне было дико страшно. Как ни крути, он единственное существо, связывающее меня с прежней жизнью. Но нужно быть честной, Адир был прав. За дни пути те гендерные различия между мной и Мартином, которые засек торговец, только усугубились. Рыжий, на первом же привале обкарнавший ножом себе волосы чуть не под ноль, чем дальше, тем меньше напоминал девчонку каждым движением, голосом, интуитивными реакциями. Из него лезло мужское начало, и никаких усилий прикладывать для этого не нужно было. Со мной же все как раз наоборот. Сука, у меня росла грудь! Очень, блин, кстати и уместно! Но я это конкретно ощущала, когда ежеутренне приходилось перебинтовывать внезапно слишком давящую повязку. Проклятые медицинские прыщики Хитоми медленно, но неумолимо норовили стать привычного мне размера. А нефиг было жаловаться сразу, что обвесили, дура Соня! Никакое обрезание волос мне не помогло. Тем более так круто обойтись с ними, как Мартин, у меня рука не поднялась. Так, укоротила, чтобы удобно было под платком прятать, ведь у местных мужчин сплошь и рядом были длинные волосы. Это вам не палево, что не скажешь об упорно прущих в объеме сиськах. Да и без них хватало. На эту Хитоми… ну, то бишь на меня теперь, только ж глянь – и сразу видать, что девка. Никто этого пока не срисовал лишь потому, что по пути я большую часть светлого времени суток сидела под пологом тарантаса Адира и помалкивала.
– Эй, Адир, а где нам с Сон пересечься-то на побережье? – спросил Март, привязывая второго забози к седлу своего верхового. Торговец сказал, что наличие еще одной пригодной для навьючивания головы повысит и так немалые шансы парня наняться в ватагу проводников. А еще он посоветовал, у кого в Навиже стоит купить оружие и всякое барахло для дороги через Пустошь.
– Тут я плохой советчик, пацан. Я-то через Пустошь никогда и не ходил и тамошних мест не знаю. Но наемники частенько упоминают постоялый двор «Уи Нян». Вроде как место там приличное, не беззаконное. Уговоритесь там и дожидаться друг друга. Других ориентиров у меня вам и нет.
– Ну хрен с ним. Пусть так. – Я стояла, стараясь хранить невозмутимость, но внутри тянуло, и глаза противно щипало. Приходилось напоминать себе раз за разом, что Март так-то не нанимался спасать и меня. Спасибо хоть вообще заморочился взять из этого гадского гарема вампиров-светил. Ничто, учитывая обнаруженный нами там уровень охраны, не помешало бы ему свалить и без меня. Подумаешь, пару дней подготовки больше. Спереть деньги и шмотки у охраны чуть позже. До сих пор офигеваю, как мы так запросто вышли. Хотя, по словам Марта, ничего странного. Вся магия и охрана дворца Светил была нацелена на то, чтобы охранять и не пущать туда. И ничто и никто – оттуда. Ибо что за псих побежит. Да уж.
– Сонь… – Он совершенно неожиданно, ломая всю мою линию обороны перед страхом очутиться один на один с чужим миром, вдруг обнял меня и уткнулся лицом в макушку. Вот, кстати, мне изначально казалось, что роста мы одного. А уже спустя несколько дней внезапно я ниже. – Ты это… Береги себя. И… ну, короче... не забывай, если чё, что это тело как бы не твое. В смысле… чего бы там ни было… мало ли... это вроде как не с тобой, ага. Перетерпеть все можно, главное – выжить и добраться.
– Думаешь, это работает?
– Хрен знает. Надеюсь, да. Короче, я буду ждать тебя в этом «Уи Нян» сколько смогу. Но вдруг чего… запомни, я из Воронежа. Красных партизан, дом пятнадцать, квартира семь. Если ты вернешься… заедь к моим, ок? Расскажи, чё и как. – Его голос тоже ломался, и он упорно прятал от меня лицо.
– Ты думаешь, они поверят чокнутой девке, что явится травить им душу своим бредом про другой мир?
– Ну… нет. Паханы, скорее всего, нет. Но Анька… если выжила, поверит.
– Очень сомневаюсь, что это вообще возможно, но ладно, сделаю.
– А ты откуда? К кому мне…
– Не парься. Мне, собственно, некому посылать весточку с того света.
Ага, родня не поверит, и им пофиг, а Лерку не хрен поощрять в ее и так нездоровых фантазиях. Ей и так по жизни шумоголовой еще не хватало точных знаний о существовании других миров. С нее станется начать мотаться по всяким магам, ведьмам и колдуньям в попытке меня вытащить или ко мне добраться. Так еще и до шизофрении добегается.
– Все хорош! Расходимся! – Март стремительно отстранился, и я даже ощутила легкий толчок в грудь от его силы. Рыжий сказал мне, что его способности к типа телекинезу, или как еще назвать это, начали возвращаться дней десять назад. Хотя пока еще и без прежнего над ними контроля. Глядишь, и мои скоро подъедут. Вот уж не слишком радует. Начать и тут видеть по углам и под каждым кустом всяких жутких и не очень тварей не горю желанием.
Эммирэй
Я прошел мимо мелкой, раздражающе пропахшей своей и чужой похотью человечки, которая прилипла тут же к Рунту, как ойранская зацепень-трава. Он как раз тот, кто благосклонно относился к ужимкам этих потасканных десятками самцов баб, что были нацелены на выуживание из его карманов монет вкупе с удовольствием. По мнению Рунта, это и есть отдых – закрыться в комнате с одной из них да укатывать ее до середины ночи, мешая окружающим грохотом кроватного изголовья об стену и вышибаемыми визгами ошалевшей под ним девки. Не осуждаю. Когда-то я и сам проводил примерно так ночь за ночью. Только был куда как сволочнее Рунта, ибо женщин предпочитал не покупать, а соблазнять, соревнуясь в этом с единокровными братьями, чаще всего обставляя их в стремлении доказать, что полукровка и бастард ничем не хуже них. Использовал бедняжек исключительно для своего удовольствия, поддержания гордыни, без сожалений их оставляя. Десятки и десятки безликих и не имеющих никакого значения. Пока не нарвался на ту, которая терпеть от меня такого не захотела. А что еще мог изобрести разум обиженной, весьма влиятельной и одаренной магией женщины, как не лишить меня возможности впредь познавать наслаждение от новых бесстыжих завоеваний и желанного будущего?
И вот он я шесть лет спустя. Изгнанник, бродяга, не испытывающий ни малейшей тяги к плотским удовольствиям. Ведь проклят, и так мне и надо. Поделом. Ибо верхом юношеской тупости было полукровке затащить в постель принцессу-наследницу сопредельного государства, а потом еще и нанести оскорбление, бросив ее, как рядовую девицу. Не то чтобы мне светил бы союз с такой особой, даже пожелай я этого. Просто стоило бы знать: таких женщин не позволено бросать мужчинам, что им не ровня. Хотя вообще никаким. Лишь смиренно дожидаться, когда их собственный интерес к тебе, как к постельной игрушке, угаснет. А я был заносчивым и ослепленным долгой чередой легких побед и приближением момента обретения крыльев похотливым придурком. Крыльев, которых мне теперь ждать годы и, может, не дождаться. Вот поэтому мы с побратимом сейчас поедим вполне пристойных по вкусу кушаний от Жирного Дишки и разойдемся. Рунт подхватит и утащит в комнату очередную приглянувшуюся подавальщицу, а я тоже хорошо отдохну. С наслаждением вымоюсь, переоденусь в чистое, тоже с наслаждением. Вычищу и собственноручно приведу в порядок наше оружие и дорожный доспех. Опять же не без удовольствия, риш его побери. И сладко усну под музыкальное сопровождение сексуальных утех за стенкой. И получу еще немало удовольствия, ухмыляясь при виде помятой и заспанной рожи побратима и слушая его ухание, когда ему придется мыться второпях и ледяной водой. Каждому свое, каждому сво…
Аромат маны буквально стегнул по моему сознанию, как огненная орочья плеть по обнаженной коже. Он нахлынул на меня внезапно и резко, будто я шагнул в густое его облако, как входят в плотный пар пещер с горячими источниками с мороза снаружи. В голове даже поплыло, меня качнуло, на миг лишая всех остальных чувств, кроме обоняния. Звуки затихли, все окружающее отодвинулось, растворилось, остались лишь проникающие в меня потрясающие эманации, от которых моя кровь тут же превратилось в драконье пламя. Это было так шокирующе интенсивно, что на долю мгновения почудилось, как мой все эти годы скованный дремой проклятья зверь шевельнулся, царапая изнутри всю кожу встопорщившейся чешуей, почти прорезая ее. То самое, забытое практически, болезненно-сладостное чувство, когда ты на грани.
Но кто здесь, в этой дыре, мог источать флюиды маны? Именно женской, той самой, от которой я был отлучен проклятием Лалинон все время в наказание за высокомерие и глупость.
Я пошарил взглядом по залу грязной таверны, выискивая то, чего здесь в принципе не могло быть – невесть каким ветром залетевшую Высокородную или же женщину моего племени. Только они могли источать ауру волшебства, коим обладали. Ту самую, что моментально пробудила мой плотский голод, впившийся в меня со всей силой, что он накопил за эти шесть без малого лет. Да, я ведь поначалу пытался бороться. Проклятье отвратило от меня всех Высокородных и дракониц. Любая при виде меня, прежде с легкостью обольщавшего едва ли не походя, испытывала только омерзение и даже страх. Каждая, кто не была моей истинной парой. Той самой парой, которую можно прождать всю жизнь и не дождаться. И да, я не был лишен мужской силы тем проклятьем. Лишь способности наслаждаться сексом с не носительницами маны. С людьми я спал, отчаянно борясь с обреченностью первые месяцы. Но это было… как умирать от голода, мечтая хоть о крохе настоящей пищи, но ощущать во рту лишь только пепел. Ни вкуса, ни насыщения – ничего. Да уж, женщины умеют наказывать за обиды.
Само собой, никого хоть отдаленно похожего на осененную благодатью источать волшебство вокруг не обнаружилось. Я еще раз напрягся, стремясь уловить следы маны, но они рассеялись окончательно. А может, их и не было вовсе? Откуда бы? Просто я так тосковал по всем прежним ощущениям, что, позволив себе лишь самую малость позавидовать веселью, какое ждет ночью Рунта, сам себя и наказал, вообразив и вспомнив.
Побратим что-то сказал или спросил, и я буркнул в ответ не думая. К Рунту прилипла очередная провонявшая похотью подавальщица, разогнав своим вторжением и приторным голосом и отзвуки посетившего меня морока. Мое раздражение было таким внезапным и острым, что я прогнал ее, чего не позволял себе никогда, как бы они ни досаждали своей прилипчивостью. Последнее дело – злиться на женщину. Жизнь меня научила. Просто, при всей болезненности от разочарования и невозможности, то секундное очарование и пробуждение, пусть и призрачное, на краткий миг дракона были настолько сладостными, что отпускать это состояние было бесконечно жаль. Ведь повторения подобного мне ждать возможно годы и годы.
– Добрый вечер, уважаемые крашеры, – раздался у нашего стола тихий хрипловатый голос нашей подавальщицы, и на этот раз меня накрыло с такой интенсивностью, что на мгновение почудилось – я взорвался изнутри.
– Мы беремся! – грохнул блондин-гигант прямо над моей головой, чуть не заставив уже с визгом шарахнуться.
Господи, я шла, точнее, бежала сюда, прихватив из комнаты давно уже собранную котомку со своими немногочисленными пожитками и тряслась от страха. Что, если киор Вайс с ходу начнет допрашивать Дишку, и тот укажет на меня? И не только он. Каждая из его девочек. Все знали обстоятельства моего появления. Учитывая, что балахононосец появился в обществе тех самых стражников, что чуть не поймали нас по дороге и которых задурил Адир, есть вероятность, весьма большая причем, что они съездили, куда торговец обманом заслал, и поняли, что их провели. И сюда они явились, имея четкие сведения, что мы с Мартом в Навиже. Вариант, что они решили остановиться в «Сытом тарухсу», потому что здесь еда получше, чем везде, чище и девочки хороши, как говорили кругом, а сами проездом… ну, с моим везением это никакой не вариант. И значит, надо немедленно рвать когти. Совершенно не представляла, как я буду уговаривать усталых, голодных во всех смыслах, здоровенных мужиков сняться с места сию же минуту. Очень может быть, что меня или поимеют, забив на разговоры, потому как деньги-то я взяла, а тут с таким строго. У Дишки подавальщица могла свободно отказаться от любой предложенной суммы, никто и не вздумал бы принуждать. Но как только взяла деньги – все. Сделка состоялась. Делаешь все, о чем уговорено. И договариваться о всех интимных подробностях так же не стеснялись в открытую, с места не сходя, и до того, как хоть пальцем денег касались. Но это был уж точно не мой случай. Мне изначально нужна была приватность, потому как то, что собираюсь через Пустошь, никому, само собой, не болтала. Сразу бы начались вопросы и подозрения. А следом и огласка. Но начать такой разговор у стола, когда со всех сторон девицы пялятся и уши развесили, – это подставиться. А с появлением киора и стражников – вообще самоубийство. Короче, я знать не знала, как бы убедить проводников. И что стану делать, если они наотрез откажут. Возьму котомку и пойду в Пустошь сама? И сколько проживу? Час или меньше?
Рунт явно мигом разозлился, только сказала, что спать с ними не планировала. Настолько, что было видно – слушать он меня не собирается, и я сейчас точно вылечу из комнаты с позором и скандалом, прямо в лапы Вайса и остальных. Так что от резкого «мы беремся!» я ощутила и облегчение, и одновременно страх. Обреченность даже. Рэй смотрел как-то… жутко. Вот только обдумывать почему, времени-то у меня и не было. Авось чудится и пронесет. Им же нужны деньги, так? И они не какие-то грабители, Адир клялся. А с остальным… как-нибудь разберусь.
– Какого риша, Рэй?! – возмутился Рунт, уставившись озадаченно на блондина, но тот оторвал наконец от меня свой тяжелый, жрущий заживо взгляд и посмотрел на своего товарища. И тот нахмурился, но спустя полминуты кивнул. – Ладно.
– Спасибо-спасибо! – Я от дурной радости чуть обниматься к ним не кинулась, благо опомнилась. – Только я вас прошу-умоляю, давайте выезжать уже прям сейчас и желательно тихонько.
– Нет, ты рехнулась, женщина? – заворчал Рунт. – Какой ненормальный выезжает в Пустошь ночью?
– Пожалуйста, мне надо! – заканючила я. – Очень-очень. Утром может стать поздно.
Божечки, да, может, уже поздно. Может, за мной уже идут.
– Рэй? – вопросительно глянул брюнет на своего друга-гору.
– Тебе еще что-то нужно забрать отсюда? – спросил тот у меня, и я замотала головой. – Тогда выходим.
Он подхватил кучу какого-то барахла с лавки в углу и крепко взял меня за локоть, разворачивая на выход. Так крепко, что его пальцы мне представились железными оковами, из которых еще попробуй вырвись. Сонька, походу, ты влипаешь еще круче прежнего. Да и бог с ним. Сию минуту бы вырваться, а там где наша не пропадала!
– Это тебе будет ой как дорого стоить, милая, – пробурчал тихо скользнувший бесшумно вперед нас Рунт. – И от расчета тебе никак не отвертеться.
Страшно-то как, мамочки. Но все одно не дороже потери себя от секс-наркомании и смерти.
Со второго этажа с комнатами для постояльцев вели две лестницы. Одна выходила прямо в середину обеденного зала, а вторая заканчивалась в дальнем его углу у задних дверей, откуда прямой ход к стойлам с забози. Рунт спускался впереди, и за шумом, издаваемым посетителями, нас никто не слышал, но видеть-то могли, и я вся напряглась, так и ожидая, что киор Вайс сейчас как завопит: «Это она! Ловите!»
Естественно, проводники за меня вступаться не станут. Из подслушанных нами с Мартом о нас же сплетен узнали уже, что любому, кто «посягнет на принадлежащее Светилам», приговор – смерть. Причем совсем не легкая. Они же не психи встревать в такое добровольно. Так что я их сейчас, по сути, подставляю. Простите меня за это заранее, но каждый сам за себя. И сами же расспрашивать не стали. Так что я чуть-чуть не полностью вроде виновата.
– Иди спокойно! – прошептал Рэй у моего уха, заставив вздрогнуть от его нового шумного вдоха у моего виска.
Он неожиданно плотно прижал меня к своему боку и так и повел по лестнице. Без всякой спешки. И до меня вдруг дошло, что из зала меня в таком положении, скорее всего, совершенно не видно за его монументальной фигурой в этом его дорожном облачении. Так что проскользнули мы бы совсем незамеченными, если бы не дикая популярность Рунта у местных девиц.
– Рунт! Куда ты? – ломанулась к нему из прохода между столами Рентэ. – Разве ты не заночуешь?
Реакция мужчин была молниеносной и потрясающе слаженной. Брюнет развернулся моментально и широко шагнул навстречу палившей нас заразе. А Рэй, прижав меня к себе еще крепче, буквально перетек ему за спину, все так же скрывая от чужих глаз, и, не останавливаясь, потянул к стойлам.
Парнишка, приставленный к ездовым животным, вскочил с сена в углу, сонно хлопая глазами.
– Седлай, – велел ему кратко блондин. – Быстро. – И уже мне: – У тебя нет забози?
– Ну и долго ты сидеть собираешься так? – раздраженно спросил Рунт, подходя ко мне и безмолвно стоящему рядом Рэю. – Иди мойся и стирайся. Кровь-то у Удильщиков едкая. Еще помедлишь – и волдыри на коже заработаешь, а тряпки тлеть начнут.
– Все кончилось, – поддержал его блондин.
– На-ка хлебни, трусиха! – протянул мне брюнет крошечную фляжку. – Попустит.
– Спа...сибо, – клацнув зубами, поблагодарила я и приняла предложенное. Сделала глоток того, что, похоже, было жидким пламенем, и зашлась в кашле, вскакивая на ноги.
– Во, ожила, – хохотнул Рунт, подмигнул мне, вытаращившейся на него, и принялся раздеваться. – Сейчас пойдет веселье, да, побратим?
Я заморгала, стараясь прогнать слезы из глаз, а из головы – пережитый страх, но картина того, как Рунт вскидывает вверх руку с чем-то ослепительно вспыхнувшим и влетает так в средоточие ужаса… Именно так, потому что за секунду до этого я увидела, куда мы несемся очертя голову. По обеим сторонам дороги стояли… ну, можно было принять это на первый взгляд за деревья метров по шесть в высоту. Черные гладкие и достаточно толстые стволы и куцеватые многочисленные ветки на них. Вот только заканчивалась каждая ветка несколькими тонкими длиннющими извивающимися щупальцами. Ритмично пульсирующими, свинцово-серого цвета и с аурой дикого голода. И было их столько, что они заполняли собой все. Дорогу сплошной отвратно извивающейся паутиной и воздух на десятки метров вверх над этими деревьями – коралловыми полипами. Никакого просвета, только отвратительно хищно шевелящееся нечто, готовое хватать и наверняка жрать. И вот в это мы и скакали за чокнутым Рунтом. Я с воплем натянула поводья, впрочем, совершенно бесполезно, но Рэй, несшийся рядом так близко, что его колено едва не касалось моего, сразу понял, что творю. Гаркнув что-то своему забози-гиганту, на чьей спине я сидела, он просто протянул длинную здоровенную ручищу и схватил меня за шиворот, будто глупого котенка. Рывок, мгновенное удушье и резь на шее от ворота одежды, и вот я уже сижу боком перед ним на его скотинке. И захожусь тут же в новом вопле ужаса, увидев, как Рунт врубается со своей светилкой на полном ходу в гущу кошмарных щупалец. Впрочем, сразу и затыкаюсь, как только замечаю, что они все судорожным общим движением отринули в стороны от него, как если бы тот ослепительный свет обжигал их. И он пролетел в образовавшийся разрыв, а вслед за ним и мы. Но перестать умирать от страха я не могу, потому как жуть шевелится, рвано извивается сверху и по сторонам, дергается вдогонку, и в какой-то момент несколько гадких отростков выстреливает прямо перед нами, пытаясь схватить. А Рэй, продолжая надежно удерживать меня одной ручищей, выхватил второй длиннющий тонкий меч и невозмутимо стал отмахиваться. Причем махнул он, походу, наобум.
– Правее! – взвизгнула я, видя, что нас почти достали.
И он славатехосподи послушался и рубанул по мерзости. Щупальца задергались, и нас щедро окатило чем-то отвратительно склизким и вонючим. И так еще раз десять, при этом доставался этот говнодуш не только от покромсанных Рэем отростков, но и от тех, что крошил в капусту так же одной рукой стоящий в стременах на полном скаку Рунт.
Мы вылетели наконец из этих адовых зарослей, а вот наши преследователи в них как раз и влетели в этот момент. И, судя по всему, у них способов справиться с этим не было. Сзади раздавались какое-то время вопли, лязганье, потом уже визги и предсмертные хрипы.
– Забози жаль, – только и произнес Рунт, останавливая своего зверя на берегу реки минут через пять скачки. – Все, слазьте.
Рэй меня ссадил, и я рухнула безвольным кулем на землю. Ноги не держали, тело раскалывалось от боли, руки сводило судорогой, на коже засыхала слизь, в разуме все еще было затоплено пережитым ужасом.
Но вот после всего одного глотка из мини-фляжки я действительно ожила. И способность ходить мигом обрела, и шевелить руками, как только отдышалась. И по венам будто кто ток вперемешку с шампанским пустил.
– Что это за хрень?! – прохрипела откашлявшись.
– Хрень? – удивился Рунт и ухмыльнулся как-то по-особенному. Да чего там особенного. Откровенно похабно, вот как. – Да так, одно волшебное средство для очень пугливых баб.
– Пугливых баб? – возмутилась я. – Да оно… Они там… Шевелилось все… И сожрали бы нас… Предупредить же хоть как-то можно было?!
– Шевелилось? – брюнет даже притормозил со своим раздеванием, воззрившись на меня изумленно, да и Рэй за моей спиной перестал снимать одежду. – Что?
Ладно, похоже, я сама себя сдала с потрохами.
– Все, – буркнула я и рывком сняла платье. Как там Март говорил? Сиськи – самое безотказное отвлекающее средство?
Оставшись в мужской рубашке и штанах, я выдохнула и хапнула из фляжки еще разок.
– Эй, прекрати! – выхватил у меня ее Рунт. – А то и не помоешься сама.
– Что, совсем с копыт сшибает? – поинтересовалась я, чувствуя, как новая волна жидкого пламени хлынула вниз, в желудок. Вот только в этот раз она там не задержалась. Будто пропалив сквозную дыру, пламя стекло в низ живота да там и припарковалось, одновременно и разлившись повсюду. Щеки запылали, грудь заныла, бедра напряглись, так остро захотелось их сжать. Вот это средство – мама не горюй! Случалось мне возбуждаться, тяпнув для храбрости, но чтобы вот так…
– Ух! – выдохнула судорожно и, сдернув еще и рубашку, схватила уделанное платье и рванула к реке.
– Куда?! – рявкнул Рунт, а Рэй настиг одним прыжком и остановил, обхватывая за талию. Мигом стало жарче и стыднее раз в сто. Потому что на мне сверху осталась только повязка на груди, а на здоровяке не было ничего. И чтобы понять это, мне и оборачиваться не нужно было. – Вот же дурная баба! Куда к воде без хаводов?
Без чего?
Он порылся в сумке и вытащил небольшой мешочек, руку в него сунул и сыпанул нечто мелкое, вроде зерна, в воду. Вот только в полете я успела уловить, что каждое зернышко излучало. Магию, очевидно, о чем сочла за благо промолчать. Только сыпучая субстанция упала в воду, и та будто вскипела. Над поверхностью показывались гребни, плавники и фрагменты толстых змееподобных тел. Но спустя полминуты все стихло.