Мой зверь безжалостный и нежный

1

Часть 1

Марина

Июнь 2004 года

Бывают счастливые дни, когда с самого утра всё как по маслу. А бывает – наоборот. Ты хоть из кожи вон выпрыгивай – ничего не получается.

Этот же день начался как праздник. И я не ожидала, даже представить себе не могла, каким кошмаром он закончится…

Я ведь наивно верила, что всё плохое, что может случиться, уже со мной произошло два года назад.* Вроде как разом испила до дна всю боль и горесть, которые обычно отмерены человеку на целую жизнь. Думала, глупая, что после пережитого тогда ужаса мне теперь ничего не страшно. Как же я ошибалась…

***

Нам фантастически повезло. Роза Марковна была сегодня в чудесном расположении духа, а это случается так же часто, как парад планет или чётки Бейли. Нет, ещё реже.

Наверное, в каждом вузе есть свои преподы-монстры, так вот у нас это Роза Марковна, завкафедрой педагогики, в народе – Дикая Роза. Её боятся даже больше, чем Тихановича, нашего декана, а он – тот ещё любитель попить крови.

Все группы, которые до нас сдавали ей педагогику, были нещадно растерзаны и отправлены на пересдачу.

Мы, собственно, морально готовились к такому же исходу, но Роза Марковна ошарашила нас с порога.

– Доброе утро, девочки, – широко улыбнулась она, и мы все замерли как соляные столбы.

Роза Марковна улыбнулась! Проще представить себе улыбающуюся Медузу Караваджо.

Я аж сморгнула, испугавшись, что у меня от бессонных ночей начались галлюцинации. Но нет, она действительно улыбалась и нам, и портрету Сухомлинского на стене, и нежной зелени за окном, и самой себе.

– А у меня сегодня внучка родилась, – сообщила вдруг с гордостью. – Час назад. Три семьсот…

Мы, оправившись от шока, принялись наперебой её поздравлять. Боже, мы так радовались рождению её внучки, как сама Роза Марковна не радовалась.

Она, очевидно, торопилась в роддом к дочери, потому что запустила нас всех одновременно в аудиторию, хотя обычно принимала по четверо. При этом совершенно не следила, списывает кто или нет. И потом слушала вполуха, даже дополнительные вопросы не задавала.

Мы, все четырнадцать человек, отстрелялись за каких-то полтора часа и счастливые отправились толпой в «Наутилус» – студенческое кафе рядом с институтом.

Такое феноменальное везение грешно было не отметить. Даже Люба Тимофеева, наша строгая староста, зацикленная на учёбе, не стала в этот раз отбиваться от коллектива. Как и Стася Карпинская, которая за три года впервые изъявила желание пойти куда-то с группой. От студенческих кафешек она обычно нос воротила, а нас, своих одногруппниц, считала нищебродами.

Пошла и моя бывшая лучшая подруга Наташа Тарасова, которая два последних года сторонилась людей. И особенно – меня.

Мы с ней дружили чуть не с первого класса, жили по соседству и вместе уехали из нашего затрапезного городка сюда. Здесь поступили в пед на филфак и сняли на двоих комнату. Целый год жили душа в душу, сдали сессию, собирались на лето к родителям. Ну а потом я, непуганая идиотка, принесла то проклятое объявление. Наткнулась на него случайно и показала ей.

Если бы только знала, к каким чудовищным последствиям это приведет, я бы сожгла ту бумажонку как самую страшную заразу. Но в свои восемнадцать я была глупа, беспечна и неопытна… Однако самое плохое то, что я втянула в эту беду и её, Наташку.

Да, это с ней на пару мы тогда, два года назад, пережили кошмар, после которого я похандрила пару месяцев и… нет, не забыла – такое забыть никогда невозможно. Просто как-то собралась, перешагнула и теперь живу дальше, не оглядываясь. И уж точно не обзавелась лишними фобиями, ну, разве что страхом, что когда-нибудь то, что тогда случилось, всплывёт.

А вот Наташку произошедшее сломило. Мать её рассказывала, что она тем летом чуть руки на себя не наложила. Перепугала всех до ужаса, но не призналась, что с ней. Я тоже не призналась, хотя меня всем скопом допрашивали и Наташкины родители, и мои, и Ванька – её школьная любовь. Он её, бедную, и вытянул еле-еле из жесточайшей депрессии.

Мы с ней, не сговариваясь, решили, что ни одна живая душа не должна ничего узнать. Потому что тогда наша личная беда превратилась бы в катастрофу…

__________________________________________

* Трагичная история, случившаяся с Мариной и её подругой за два года до настоящих событий, рассказана в книге "Боль, с которой я живу"

2

Я думала, Наташка возьмёт на втором курсе академ, чтобы оправиться, в себя прийти. Но нет, она вернулась и за учёбу взялась с ещё большим рвением. Только вот со мной перестала общаться. Совсем.

Да и с остальными девчонками из группы Наташка едва здоровалась. Но меня… меня она с тех пор просто не замечала. Съехала молчком из нашей комнаты. В институте – отсела подальше. Когда же я к ней сама пыталась обратиться, то как будто меня не слышала и не видела. Ну а чтобы оказаться со мной в одной компании – да ни за что! Два года глухого непрошибаемого бойкота.

Однако внучка Розы Марковны сегодня нас всех сплотила. Нет, Наташка по-прежнему помалкивала, сидя с самого краю, но то, что она вообще выбралась сюда со всеми нашими и мною в том числе – это уже великий прогресс.

Мы, сдвинув столы, пили пиво с сухариками и звонко смеялись на весь зал.

На нас косились, особенно парни за соседним столом. Их было четверо. Скорее всего, тоже студенты и, скорее всего, с физмата. Просто в «Наутилусе» обычно собирались либо наши, педагоги-филологи, либо умники с физико-математического. Других учебных заведений поблизости не имелось.

После двух порций «Адмирала» девчонки тоже стали в ответ на них игриво поглядывать и смеяться ещё громче. Я почти совсем не пью, поэтому все эти метаморфозы отлично вижу.

– Вон тот блондинчик знаете кто? – наклонившись к центру стола, проговорила Стася Карпинская. – Это Тиханович. Игорь вроде. Сынок нашего декана.

Блондин сразу стал всем интересен. Кроме меня.

Я вообще теперь никем не интересуюсь. Ни блондинами, ни брюнетами, ни лысыми. У меня есть мой Ромка. Мы с ним встречаемся почти год, а недавно вот съехались. Сняли однушку, ну, притираемся пока.

Мои родители о наших серьёзных отношениях ещё не в курсе, они у меня старорежимные. Считают, что без штампа в паспорте жить с парнем – это смертный грех, разврат и ужас. И верят, что я такая же, как они, возвышенная и чистая. Мне от этого порой выть хочется. Знали бы они про меня правду…

Нет, не дай бог. Никогда они этого не узнают. Никто не узнает. Даже Ромка. Потому что иначе я, наверное, умру…

Я отогнала тяжёлые мысли, велев себе: не думать, ни о чём не думать!

Не прошло и часа, и парни осмелели. Сначала с места выкрикивали нам банальности:

– Девчонки, скучаете?

Ну да, так скучаем, что от хохота щёки уже болят.

Потом один разотважился, подошёл к нам со своим стулом, следом и второй подсел, третий… Тиханович не выкрикивал и не подходил, он чуть лениво и свысока наблюдал в гордом одиночестве за всеми.

Нет, чуть позже всё-таки подошёл и пристроился рядом со мной.

– У тебя профиль – мечта художника, – сообщил интимным шёпотом, наклонившись к самому уху.

– Да я вообще мечта, и не только художника, – не оценила я его комплимент.

Он усмехнулся.

– А почему не пьёшь? – заметил он моё нетронутое пиво.

– Здоровье берегу смолоду.

– Вместо чести? – приподнял он бровь.

– Вместе с честью, – отрезала я.

Потом посмотрела на огромные часы в виде штурвала, висевшие на стене рядом с барной стойкой. Время подползало к семи, значит, пора было мчаться домой.

Ромка у меня трудился с восьми и до восьми. С работы приходил уставший и зверски голодный. И как-то само собой разумелось, что дома его ждали я и ужин.

Никакой катастрофы, конечно, не произойдёт, если разок я нарушу наш модус вивенди. Но мне как-то совестно. Всё-таки Ромка один нас «тянет». Гнёт спину в этом своём автосервисе, снимает квартиру, кормит, содержит.

Родители мне не помогают, как у большинства других моих одногруппниц. Им самим бы кто помог, они там еле концы с концами сводят. Мама у меня – школьный библиотекарь. Её шикарной зарплаты хватает только на то, чтобы не протянуть ноги с голоду. Отец и вовсе получает три копейки по безработице, потому что в нашем Зареченске единственный завод, где он с юности вкалывал, заглох и развалился пять лет назад. Ну и всё, отец и ещё полторы сотни таких же трудяг остались не у дел.

Сама я честно пыталась подрабатывать, но совмещать с учёбой без вреда для учёбы у меня не получилось. А с нашим деканом Тихановичем, который чуть что не так – отчислит и оправдаться не даст, лучше не рисковать.

– А я Игорь, – сообщил мне сын декана.

– А я знаю, – и кивнув на Карпинскую, сдала её без зазрения совести. – Стася нам всё про тебя рассказала.

Тиханович заметно растерялся, аж рот открыл и сморгнул. Ну а Карпинская густо залилась краской, за пару секунд высверлив во мне злющим взглядом тысячу дыр.

И едва я, довольная произведённым эффектом, собралась объявить своим одногруппницам, что мне пора откланяться, как Наташка Тарасова, невнятно вскрикнув, резко подскочила и с грохотом опрокинула стул.

– Что? Что такое? – всполошились все, уставившись на неё.

Она, вся явно на нервах, схватила сумочку и стремглав выбежала из кафе. Мне хотелось пойти за ней, но от этого стало бы только хуже. Проверено…

– Что это было? Что случилось? – спрашивали все друг у друга и пожимали плечами.

– Ник, ты чего девчонку обидел? – Тиханович обратился к одному из парней, который сидел рядом с Тарасовой. – Ты ей там что-то на ухо втирал…

3

Приехала домой я около восьми. Автомастерская, где трудится мой благоверный, в десяти минутах от дома, так что времени оставалось в обрез. Поэтому я решила не мудрить с ужином и сделала макароны по-флотски. Дёшево и сердито. Это я в еде привередлива, а мой Ромка вообще неприхотлив и поглощает всё, что можно счесть съедобным.

В половине девятого всё уже было готово, но Ромка, видать, где-то застрял в пути – тут вся округа его «кореша», как он сам говорил. А мимо них просто так пройти ведь нельзя. Надо обязательно руки пожать, какую-нибудь важную тему обсудить. Хотя вполне могла возникнуть и срочная работа, которую нужно доделать.

И «кореша», и переработки у нас случались регулярно, поэтому сначала я не особо волновалась. Включила телевизор, наткнулась на какой-то фильмец. В рекламу поклевала остывшие макароны. Ну а в одиннадцать вечера уже встревожилась.

Где вот он? Я не паникёрша. Я просто из той породы людей, которые физически не способны сидеть на месте и покорно ждать вестей. Поэтому уже через пять минут я решительно шагала через двор в сторону автомастерской.

Ромку я застала, к счастью, живым и здоровым. Даже не просто живым, а крайне жизнерадостным. Он преспокойно болтал с двумя какими-то парнями.

О чём они говорили – я понять не успела. Слышала только раскатистый хохот, который, впрочем, тут же смолк, едва я переступила порог автосервиса.

Все трое увидели меня и сконфуженно смолкли.

– Ну ладно, Чича, бывай! До завтра! – торопливо распрощались эти двое и сгинули.

Ромку все называют Чичей. Все, кроме его мамы и меня. Фамилия у него Чичерин – вот его и обкорнали так. Меня прямо передёргивает от этой идиотской клички, но, когда мы вдвоём, со всех сторон только и слышу: здорово, Чича! Как сам, Чича? Посмотри стойки, Чича…

Брр…

Но контрольный в голову – это когда совсем недавно кто-то, показав на меня, крикнул: «Вон Чичина невеста».

Я тогда аж закашлялась в ужасе. Ну а Ромке нормально – отзывается, не морщась. И этим двум улыбнулся на прощание, как лучшим людям на земле. На меня же посмотрел без особой радости.

– Половина двенадцатого, – скрестив руки на груди, жёстко изрекла я.

– Мариш, ну не злись. Гляди, какого коня мне дали починить. Хозяин сказал, чтобы к утру всё было в ажуре. Ну что я должен был делать? Не отказываться же. Меня бы тогда сразу турнули отсюда.

Я уж не стала говорить, что не велика потеря. Была бы хоть нормальная автомастерская, а то обычный гараж.

– А нам же деньги нужны. На свадьбу копить надо, ну. Я вообще думал вначале, что всю ночь буду тут мудохаться. Но вон пацаны помогли. Мы вот только перед твоим приходом закончили. Ну, ты глянь, какая тачила, а?

Ромка с чувством, как оперный певец на длинной ноте, протянул руку к блестящему чёрному мерседесу. В автомобилях я смыслю ничтожно мало, но даже мне было видно, что это очень дорогая машина.

– Понятно. Ну ты закончил уже? Идём домой?

– Да, закончил, – отмахнулся Ромка от моего вопроса и продолжил вдохновенно: – S-класс, между прочим. Люкс. И практически нулёвый. А движок какой! А в салоне вообще красота. Шикарная тачка. Ну, погляди, Мариш…

– Да, просто бомба, – согласилась я. – Пошли домой?

– А какой у неё разгон! Зверь просто! И какой при этом плавный ход! Я бы жил в ней, чесслово.

– А я сегодня пять по педагогике получила. Последний экзамен. Закрыла сессию, между прочим, всю на отлично.

– Поздравляю, ты у меня вообще умница! Поехали прокатимся?

– Ты с ума сошёл?! – поперхнулась я.

– Почему? – не понял Ромка.

– Потому что это безумие – кататься на чужих машинах.

– Да нет же!

– Точно, нет, это не безумие. Это уголовное преступление. Называется – угон. Говорят, до пяти лет дают. Ром, ты нормальный? Мне не верится, что мы вообще это обсуждаем…

– Мариш, – хохотнул Ромка. – Ты что? Это же совсем другое! Михалыч сам сказал, мол, сделаешь всё – можешь обкатать, ну типа проверить, как да что…

– Разве так можно? – засомневалась я.

Я мало интересовалась Ромкиной работой, то есть вообще никак. И ровным счётом ничего в ней не понимала. По идее, он мог бы мне плести что угодно – откуда я знаю, так это или не так. Вот только его лихорадочно горящие глаза вызывали у меня смутные подозрения.

– Конечно! – уверенно воскликнул он. – А как иначе-то? Надо послушать, как движок на ходу работает. Надо подружить его с аппаратурой и коробкой. Другого-то способа нет.

Ромка был так возбужден, что чуть ли на месте не подпрыгивал.

– А что, просто так, без этого, не послушать? Не подружить?

– Это не то! Пойми ты, я дофига времени на эту тачку ухлопал… И там такие серьёзные люди… Если что не так будет, приедут разбираться – мало не покажется. Пойми же, мне надо… Надо мне!

– Хорошо, а до утра не подождёт? Ну очень поздно же.

– Да надо-то всего круг сделать по Юбилейному. Долго, что ли?

4

Домой мы с Ромкой вернулись под утро, уже светать начало. Притащились еле живые, грязные, расхристанные, исцарапанные в кровь. Ломило каждую косточку, каждый сустав. Мышцы горели от боли и усталости.

Содранная кожа на ладонях противно саднила – это мы с ним пытались спуститься в овраг, посмотреть, что стало с машиной, ну и, конечно, сорвались и кубарем скатились. Славу богу, только до следующего уступа, а не на самое дно этой пропасти. Но отшибли себе всё, что можно о камни, кочки и коряги. Как ещё живы остались, хотя Ромка заверил, что это ненадолго.

Это сейчас он просто сидел на кухне и тихо поскуливал – выдохся уже. А там, в овраге, я всерьёз испугалась, что он обезумел. Он бегал там кругами, выл дурным голосом, падал на колени, вскакивал, снова бегал, хватался то за голову, то за сердце. И так матерился, как никогда в жизни не матерился!

– Ром, помоги мне. Я встать не могу.

Я правда ногу подвернула и раз сто, наверное, его позвала, но он попросту не слышал. И явно ничего не соображал. Кое-как я сама поднялась на колени и уселась на какой-то валун. А Рома всё ещё выписывал хаотичные круги и дико голосил.

– Тут столько камней, – заметила я, оглядываясь вокруг, – мы могли бы себе шею свернуть запросто.

– Лучше бы свернули! – истерил Ромка. – Это было бы хоть быстро. А что они теперь со мной сделают… Меня же... А-а!

– Ром, ну, может, как-то можно договориться? Поднять её из оврага, ты её восстановишь постепенно…

– Ты с ума сошла?! – взвыл он. – Договориться?! Да они меня завтра в цемент закатают! Ты не знаешь, что это за люди! Это очень серьёзные люди! Они и не за такое… Ой, б...! Как так-то?

– На меня не ори! – цыкнула я. – Я тебя не просила сюда тащиться. Я же...

– Да знаю я, знаю, что это я во всём виноват! – воскликнул он надрывно. – Я тупой урод, безголовый идиот, кретин, да, Мариша? Какие ещё у тебя есть слова для меня? Это ты у нас умная, ты всегда права, а я – лох и придурок, так ты думаешь? Ну давай же обвиняй меня!

Он прав. Именно так и даже хуже я о нём сейчас думала. Но и не прав, потому что вслух я ему ничего такого не сказала. Сидела на холодном валуне, прикусив язык. Потому что никому никакого толку от таких обвинений не будет, только лишние вопли поднимутся.

А я уже и так устала от них зверски. И хотела только одного – выбраться отсюда поскорее.

– Пошли домой, – как можно спокойнее сказала я.

– Домой? – истерично хохотнул Ромка. – Ты шутишь? Какой теперь домой?!

Нет, он, оказывается, не хохотал, он судорожно всхлипывал. Почти рыдал.

– А ты хочешь сидеть в этом овраге, пока смерть не заберет нас? Ром, ну ты давай уже успокаивайся. Воплями делу не поможешь.

Ромка уселся на землю, ссутулился, подтянул колени к груди, спрятал в ладонях лицо. Он всё ещё плакал, но уже гораздо тише, скорее, подвывал. Но и я уже ждать измучилась. Да и продрогла до костей. Боль в ноге понемногу стихла, и я осторожно поднялась.

– Ром, ты идёшь? – окликнула его я. Он не отозвался. Продолжал сидеть, согнувшись, и поскуливать.

Вздохнув, я поковыляла одна. Несколько раз пыталась вскарабкаться на дорогу: хваталась за колкие ветки и подтягивалась, сдирая кожу. Цеплялась за камни, ломала ногти. Но вновь и вновь скатывалась обратно. Слишком отвесный был склон оврага.

Потом сзади услышала шорох. Оглянулась – за мной, пошатываясь из стороны в сторону, плёлся Ромка.

Кое-как мы всё же выползли наверх, помогая друг другу, и в полном молчании побрели домой.

***

Я буквально валилась с ног, хотелось просто рухнуть в чём есть на диван и забыться сном. Но я через не могу скинула грязную изодранную одежду, потом промыла и обработала раны себе и Ромке. Он сидел, сгорбленный, на кухонном табурете словно в прострации и ни на что не реагировал. Я его как тряпичную куклу переодела, умыла, помазала ему зеленкой все ссадины и царапины, вычистила из волос колючки, хвоинки и веточки. Он всё молчал, глядя перед собой потухшим взглядом. Один раз только произнёс шёпотом:

– Я труп...

Более-менее ожил он лишь часам к семи утра. Выпил чаю, даже немного поел. Потом переоделся.

– Ты куда? – спросила его я, заметив его сборы.

Он посмотрел на меня затравленно.

– Сдаваться, – глухо просипел Ромка.

– В автосервис пойдёшь?

Он кивнул.

– Расскажешь всё хозяину своему... в смысле, Иванычу?

Снова кивнул.

– А что потом?

Ромка пожал плечами. Порылся по карманам, взял какую-то мелочь, сигареты, ключи.

– Мариш, жди меня дома. Поговорю сейчас с Иванычем и вернусь…

– Может, я лучше с тобой пойду? Вдвоём как-то не так страшно, а? Ну и Иваныч твой тебя при свидетеле не убьёт.

Ромка сумел выдавить кислую улыбку, но покачал головой.

– Да не волнуйся. Иваныч-то что? Разорётся только. Я вот думаю, может, правда что-то можно сделать. Эвакуатор туда как-то пригнать. Ну и ремонт потом… короче, может, придумает что… А ты ложись спать, Мариш. Отдыхай. Если сразу не приду, то вечером буду…

Ромка клюнул меня шершавыми губами в щёку и, тяжело ступая, шагнул в подъезд. Я замкнула дверь, подошла к кухонному окну. Ромка вышел из подъезда и по привычке оглянулся, коротко махнул рукой. Вот только вместо его обычной глуповато-счастливой улыбки, которой он каждое утро одаривал меня на прощание, я увидела убегающий, напуганный взгляд.

5

А потом потянулись мучительные часы ожидания. Я ещё сумела заставить себя залезть под душ, но на этом всё. Несмотря на дикую усталость и боль в мышцах, уснуть никак не получилось. Не получилось даже расслабиться. Это при Ромке я как-то крепилась, чтобы не ныть на пару. А вот он ушёл и что с ним – неизвестно, и я сама начала потихоньку паниковать.

Сердце колотилось. Мысли в голову лезли самые поганые. Вдруг его избили? Вдруг покалечили? И что там за серьёзные люди?

Нет, я не верила, что они его «в цемент закатают», конечно. Всё-таки у нас уже не лихие девяностые. Но на душе было очень муторно и неспокойно. Я ничем не могла себя занять, не могла найти места. В нервном напряжении сновала из угла в угол и раз за разом подходила к окну. Но Ромка не возвращался.

К обеду я уже довела себя до ручки. В конце концов не усидела, отправилась в чёртов автосервис. Иначе, чувствовала, точно свихнулась бы.

За пять минут добежала до мастерской, ворота которой обычно широко распахнутые, сейчас были закрыты. Это меня встревожило ещё сильнее. Если тут никого не окажется – куда тогда бежать? Где искать Ромку?

Но нет, подойдя поближе, я услышала изнутри возбуждённые голоса. Входная дверь была прикрыта, но не плотно. В щель я расслышала даже отдельные ругательные слова. И того, кто ругался, признала – это и правда орал Иваныч, хозяин автосервиса.

Мне сделалось не по себе. Промелькнула даже малодушная мысль: может, уйти тихонько, зачем встревать в эту бучу, мужики сами разберутся.

Но тут вдруг раздал грохот и, похоже, удар. И короткий стон…

Ни секунды не колеблясь, я рванула на себя дверь за ржавую ручку. Туго, со скрипом она распахнулась, и все, кто находился внутри, разом замолкли и повернулись ко мне.

Их было пятеро: Иваныч, два Ромкиных сменщика и ещё двое парней. Тех самых, которых я застала тут вчера вечером. Один из них промакивал грязным платком разбитый нос, а Иваныч сердито тряс рукой, будто выбил костяшки.

Я быстро оглядела гараж, обшарила глазами каждый угол, даже к краю смотровой ямы подошла, но Ромку не увидела нигде.

Что они с ним сделали? А вдруг те серьёзные его уже увезли? А эти что? Оставили, получается, своего товарища в беде? Не помогли, не вступились?

– Что…? – начал Иваныч, но я его перебила.

– Где Ромка? – спросила жёстко, собираясь устроить и ему, и остальным выволочку, если окажется, что они и впрямь позволили забрать моего дурака и ничем не помогли.

Но Иваныч отреагировал неожиданно. Он развернулся ко мне всем своим массивным корпусом, скрестил на груди руки, шагнул ближе. И глядя на меня так, будто видит впервые, взметнул кустистые брови. Лоб его сморщился в гармошку.

– Ромка?! Это ты у нас спрашиваешь, где он? – заговорил он недобро. – А мы вот тут стоим и думаем как раз, где же Ромка. Куда ж он делся? А заодно и мерс, который он вчера чинил.

Он медленно приближался ко мне, таращась круглыми, слегка дикими глазами. Мне очень захотелось отступить – было в этом что-то неприятное и даже угрожающее, казалось, что старик сейчас и мне попытается нос разбить, но я и с места не сдвинулась. Ноги как будто к полу приросли. Потому что из его слов я поняла, что хозяин и сам не знает, где Ромка. А это значит, что его увезли до прихода Иваныча? И увезли неизвестно куда?

– Вон даже Санёк к нему бегал с утра… – продолжал хозяин сервиса.

Да, верно, когда я мылась в душе, кто-то звонил в дверь. Но я решила, что у Ромки есть ключи. Сам откроет, если это он. А больше я никого не хотела видеть настолько сильно, чтобы тут же выскакивать голой и мокрой.

– Так где Чичерин, а? Ты нам не скажешь?

– Я думала, он здесь.

– Но здесь его, как видишь, нет. Как нет и мерседеса. И я просто не знаю, что думать. Когда ты его видела в последний раз?

– Сегодня утром, около восьми, – холодея, пробормотала я. – Он собрался и пошёл сюда…

– Пошёл сюда? И не дошёл?

– Я не знаю.

Меня охватило дурное предчувствие, разлившееся слабостью в ногах. Где же ты Ромка? Куда ты пропал, дурачок? Я же хотела пойти с тобой! Почему не настояла?

– Иваныч, так, может, он и правда решил проехаться и скоро вернётся? – подал голос один из мужиков-сменщиков.

– Да ты что говоришь, Захар? – сразу взвился старик, ещё страшнее выпучив глаза. – Он просто взял мерин самого Яши Чёрного, который мне под страхом жизни доверили! А он вот так просто взял его покататься! Ты в своём уме, Захар?! Да Яша, если это узнает, то... И мне, и тебе, и всем нам – хана. Ты это понимаешь? Покататься он взял!

У меня всё упало внутри. Ноги налились свинцом. Перед глазами всё поплыло.

Я знать не знаю, кто такой Яша Чёрный, но имя его звучало как привет из девяностых. И лица вон у Ромкиных коллег такие, будто они стоят на пороге смерти, а ведь они даже не в курсе, что машины больше нет...

– Ну я просто предположил, чё? – забубнил Захар. – Куда-то же тачка делась. А может, Яша с утра пораньше уже за ней кого-то из своих прислал, пока нас не было? Забрали и уехали.

– И где ж тогда Чичу носит? Он бы тут торчал!

6

Ну вот и всё, подумала я обреченно, конец. Или как там сказал Иваныч? Хана. Про машину они узнали, с Ромкой разобрались, теперь вот за мной явились…

– Где он? – с явной угрозой спросил первый. – Этот… как там его?

– Чича, – подсказал второй.

– Ага, он самый. Где?

Их вопрос обескуражил меня настолько, что даже паника слегка утихла. Они не в курсе, где Ромка? Он разве не у них? И разве они пришли сюда не затем, чтобы и меня убить немедленно?

Мысли закружились вихрем: если Ромки у них нет, то про разбитую машину они, возможно, и не знают. И Ромка ещё цел. Только где он тогда? И что мне говорить? Как выкручиваться?

Я пожала плечами и как можно спокойнее ответила:

– Его нет. Ромка ушёл к восьми на работу и ещё не возвращался.

– Мы были в сервисе, – сообщил коренастый. Скрестив на могучей груди руки и широко расставив короткие ноги, он стоял, чуть покачиваясь взад-вперёд с носков на пятки. И при этом сверлил меня насквозь своими глазами-буравчиками. – Нет там его, и, главное, Яшиной тачилы тоже нет. И тебе лучше быстренько вспомнить, где он может быть.

– Я без понятия, – пролепетала я, холодея внутри.

Мысленно я снова приготовилась к худшему, но они, хоть и имели вид красноречиво-угрожающий, но говорили сейчас без особой агрессии. Скорее, озадаченно.

– Чё делать будем? – спросил один у другого.

Коренастый приподнял руку, взглянул на часы, нахмурился.

– Б…, уже два почти, надо сейчас срочником метнуться до Каси, у него там какие-то жёсткие непонятки с Гурамом, – с досадой ответил он. – Кася уже вон опять звонил. Надо ехать, а то, чую, фарш будет.

Я не поняла ни слова из его речи кроме того, что им куда-то срочно надо.

– А с ней чё? – высокий кивнул на меня.

Коренастый смерил меня долгим, прищуренным взглядом.

– Да чё с ней? Куда она от нас денется? – улыбнулся он криво, показав щербинку между передними зубами. Затем обратился ко мне: – Короче, тебе повезло, что Яши пока в городе нет, а у нас ещё срочные дела. Так что у тебя, подруга, есть целых два часа найти своего потеряшку. Так ему и передай. Вернёмся в четыре, и чтоб Яшина тачила стояла на месте в лучшем виде. Тогда сильно наказывать не будем. Поняла?

Заперев за ними дверь на замок, я тяжело выдохнула. Прошла, не разуваясь, на кухню и тяжело, будто вдруг на семьдесят лет состарилась, опустилась на стул.

Они вернутся в четыре. И тогда… я даже не представляю, что будет тогда. Воображение рисовало все ужасы, которые я когда-либо видела в кино про бандитские разборки. За пять минут так себя накрутила, что чуть не ударилась в панику.

Так, стоп, попыталась я взять себя в руки. Надо что-то придумать, причём срочно. Только вот что? Их машина покоится где-то на дне оврага. Ромка как сквозь землю сгинул. А у меня два часа до встречи с этими жуткими типами.

Во всём этом хаосе мыслей я почему-то неосознанно всё время отталкивала одну, самую неприятную: где Ромка? А теперь вот задумалась. Он не у них. И в автосервисе, как оказалось, тоже не появлялся. Он будто сгинул, исчез или спрятался…

Нет, нет, отказывалась я верить в то, что он мог вот так сбежать. Этому должно быть какое-то другое объяснение. Не мог он меня здесь оставить одну. К тому же не просто оставить, а буквально бросить на растерзание.

Только не он, не Ромка. Он же любит меня. Пылинки сдувает, руки целует. Жилы вон с этой работой ради меня тянет, а мог бы как остальные парни пить, гулять, по девкам бегать. А он всю эту развесёлую жизнь сразу же забыл, как только мы сошлись. А какими щенячьими глазами он на меня смотрит! Какой он заботливый и ласковый! Да мы даже толком не ссорились никогда. Единственный раз, когда он позволил себе прикрикнуть на меня, – это вот сегодня ночью, в овраге. Но там он сам не свой был от ужаса.

Нет, не мог он так со мной поступить…

Я стала перебирать в уме места, куда он мог податься. И в общем-то наскребла вариантов совсем не много. Да, по сути, всего лишь несколько дружков с окрестных дворов, которых он называл корешами. Ну и его родстенники в деревне. Всё.

Сорока минут мне хватило, чтобы обойти Ромкиных приятелей. Правда, половину из них дома не застала. Но те, с кем удалось поговорить, его не видели. Припомнила, что слышала как-то, что местная "молодёжь" ошивается где-то на задворках трамвайного депо.

На удачу помчалась туда: вдруг мой дурак там в дружеском кругу горе заливает – вот это на него больше похоже.

За депо, в кустах, на старых ящиках и правда тусовались какие-то три личности сомнительного вида, больше похожие на бомжей. Вообще, было их там пятеро, но двое уже сладко спали прямо в траве, а оставшаяся троица хлебала мутную жижу из бутылки, занюхивая черствым хлебом.

Господи, как меня сюда занесло? Какая-то клоака под открытым небом. Зря только время потеряла…

– О, у нас гости, – расщерил беззубый рот один из забулдыг.

Я попятилась назад.

– Уже уходишь? Куда? Посиди с нами. Душевно…

Он потянул ко мне скрюченную руку, я в ужасе отпрянула.

7

Я поехала на вокзал. В пригородной кассе купила билет на электричку до станции Горка – там жили Ромкины родители. Зачем? Сама не знаю. Вряд ли, конечно, он прятался у мамы с папой, но я просто не знала, куда ещё себя деть, куда податься…

Всю дорогу я находилась в каком-то странном оцепенении. Даже возникло ощущение, что всё происходит не со мной, что это всего лишь дурной сон, который скоро развеется.

Если бы…

Около шести вечера я вышла на станции и по тропинке, через луг, направилась к дому Ромкиных родителей. Такая тут стояла безмятежность – зелень кругом, запах травы, тишина. Ни шума, ни суеты, никого. Вдали на лугу паслись коровы, но и те как будто спали стоя. Однако на фоне этой пасторали ужас, терзавший меня внутри, казался ещё острее и зловещее.

Дом Ромкиных родителей находился в самом конце улицы. Высокие деревянные ворота надёжно прятали двор от чужих глаз. Там вполне можно было укрыться. Только что-то мне подсказывало, что Ромки там нет.

Я и постучать не успела, только подошла поближе, как их пёс залился лаем. И почти сразу из ограды показалась косматая голова младшего Ромкиного брата. А следом вышла и его мать.

Меня они встретили радушно, хоть и явно удивились моему появлению. Сразу завели в дом, хлопотать начали, даже в объятьях немного потискали. Ну да, невеста же…

А потом Ромкина мать меня окончательно убила новостью:

– Так Рома же уехал. Ну куда вы там решили…

– Мы решили? – не поняла я.

– Ну да.

– А что мы решили?

– Ну как? Что ему лучше поработать месяца два-три на вахте. Сразу получить хорошие деньги, чтобы вы поженились к осени. Так он сказал. Говорит, вы давно это обсуждали, а вот сейчас решили, что пора.

Я сидела в полной прострации, не понимая одного: как я могла настолько не знать человека, с которым прожила бок о бок почти год? Неужели я до такой степени ненаблюдательна и глупа? Ну невозможно же так долго притворяться хорошим любящим парнем…

– Ну вот, – продолжала его мать, накладывая мне в тарелку дымящуюся картошку, – он к нам сюда заезжал, где-то около полудня. Собрал свои какие-то вещи, взял у нас денег на первое время, ну чтоб доехать, обжиться. Сказал, что он за квартиру вчера заплатил у вас там наперёд за три месяца. Чтобы тебе было где жить. Хотя зачем вам та квартира? – вздохнула с лёгким укором Ромкина мать. – Такие деньжищи платите не понять за что. Жили бы в своём доме…

Дальше я её уже не слушала. Нет, я определённо идиотка. Я всегда считала Ромку простым, хорошим и бесхитростным, даже глуповатым парнем, которого любой нагреет. Этакое повзрослевшее дитя. А он вон каким продуманным, оказывается, может быть. Даже родителей надул – заплатил он наперёд, как же!

И с вахтой как ловко придумал. В другой раз я бы даже поаплодировала его находчивости. Только вот сейчас мне хотелось лечь, уснуть и больше никогда не просыпаться, чтобы только не знать, какими подлыми могут быть близкие люди…

8

Ночевать я осталась у Ромкиных родителей, но на другой день первой же электричкой вернулась в город. Даже думать не хотела о том, что меня там ждёт и как я буду из всего этого выкручиваться. Решила: явятся они, те двое, – скажу им всё как есть. Пусть сами его ищут. Выгораживать Ромку я уж точно не стану. Теперь – нет. Он меня предал. Причём самым низким, бездушным и подлым образом.

Жить дальше в нашей съемной квартире, разумеется, я тоже не собиралась. После всего мне оставалось только собрать свои вещи и уйти отсюда навсегда, начать новую жизнь и постараться всё забыть.

Всё своё нажитое я упаковала в две коробки и баул, Ромкины вещи – не тронула. Пока собиралась, нашла валентинку, плюшевого кролика и кружку с сердечком и надписью Марина – его подарки. Всплакнула, как сентиментальная дура. Но брать ничего не стала.

Осталось придумать, куда податься с этими коробками. Собственно, квартира у нас была оплачена до конца июня. Это я здесь находиться не могу, а вещам-то что? Поколебавшись, решила, пусть хранятся тут, пока не найду для них и для себя новое пристанище.

Можно было поискать комнату по объявлениям, это сейчас просто делается. У меня даже завалялся где-то недавний номер «Из рук в руки». Или вообще съездить в Зареченск. С мамой повидаться, раны зализать в родительском гнёздышке.

Эта мысль мне неожиданно понравилась, хотя родной городишко никогда меня не притягивал. Наоборот! После каждой сессии придумывала тысячу причин, только чтобы туда не ехать на каникулы. А тут вдруг я с пол-оборота загорелась.

Впрочем, понятно, не в Зареченске дело. Мне просто требовалось уехать куда угодно. Вырваться отсюда немедленно. Хотя бы на ближайшие два месяца. Потому что знакомые стены, двор, улица, соседи – всё это кололо глаза и не давало ни на секунду забыть, что Ромка меня жестоко предал…

Решено, поеду к родителям. Потом поднялась со стула, взяла рюкзак, огляделась. Господи, а ведь ещё недавно я здесь была вполне себе счастлива. Поверить невозможно…

Пока я возилась с ключами, на шум в подъезд выглянула Нина Тимофеевна, старушка из квартиры напротив.

– Мариночка, к вам вчера какие-то подозрительные люди стучались, – полушёпотом сообщила она. – Два раза приходили. Вечером и ночью. Думала, дверь вынесут, так долбились ночью. Я пригрозила, что вызову милицию… Они Рому спрашивали.

– Спасибо, – кивнув, пробормотала я. Ну, конечно, они приходили, как иначе… И наверняка снова скоро придут.

Я вышла на улицу, чувствуя, как внутри скачками растёт нервное напряжение. Быстро огляделась – никого подозрительного не заметила. Двор, залитый утренним солнцем, казался сонным и тихим. Это вечерами тут бурлит жизнь, а до обеда – мертвое время. Разве что кто-нибудь выведет собаку или с коляской пройдется.

Обычно на автомобили я не смотрю, но тут обратила внимание, что там-сям по всему двору стояло несколько машин. Одна притулилась возле третьего подъезда – раздолбанная грязно-красная Нива, но её можно скинуть со счетов. Там и внутри никого не было. И слишком уж убитая она на вид, серьёзные на таких не ездят.

Вторая – возле нашего подъезда – вообще ржавая и без колёс. С зимы тут её помню. Тоже мимо. Но чуть в стороне были ещё три иномарки. Вот они заставили меня насторожиться.

Я пересекла площадку, не сводя с них взгляда. Вроде там тоже никого не заметила, но стекла были тонированные, точно не скажешь. А главное, в душе так явственно скреблась тревога, что я даже сделала обманный маневр – зашла в продуктовый магазинчик на первом этаже соседнего дома и, прильнув к откосу окна, четверть часа тайком наблюдала за этими иномарками.

Продавщица сначала вязалась с дурацкими вопросами, нудила, мол, тут стоять нельзя, покупайте или уходите, но я, не отвлекаясь, соврала, что слежу за женихом-изменщиком. И она вдруг прониклась, посочувствовала, даже высказала в адрес жениха несколько крепких слов.

Впрочем, никакой активности рядом с иномарками я не увидела. Похоже, действительно со страха дула на воду. Тогда я вышла из магазина и, не мешкая, помчалась на вокзал. Там отстояла очередь в кассу и взяла билет до Зареченска на сегодняшний вечер.

Можно было выдохнуть. Правда, до поезда оставалось почти десять часов. Но я решила, что рисковать не буду. Лучше уж тут до вечера посижу, в зале ожидания. Тут и народу много, и милиция где-то ходит…

Но хватило меня только на три часа. Потом захотелось сразу всё: и пить, и есть, и в туалет.

Цепко вглядываясь в каждого встречного, я пробралась к выходу. Только что пришёл какой-то поезд, и толпа хлынула в подземный переход, снося меня с ног. Я еле выбралась из здания вокзала на оживлённую площадь. Рядом, вдоль дороги, длинной цепочкой стояли киоски с газетами, напитками, табаком, хот-догами. Я добежала до ближайшего ларька, наклонилась к крохотному окошку, протягивая деньги:

– Дайте, пожалуйста, бутылку минералки и сникерс.

Жутко нервничая, я взяла бутылку, шоколадный батончик и сдачу, повернула назад и… остолбенела. Буквально в десяти метрах стояла старая красная Нива, затесавшись среди таксистов. Номера я не видела, но откуда-то возникла уверенность, что это та самая машина, которая утром была возле дома. По спине пополз холодок.

Так, спокойно, сказала я себе. Совпадения бывают разные. Мало ли в городе красных Нив? Это я уже от страха себя накручиваю и всюду вижу опасность.

9

– Далеко собралась? – спросил уже знакомый коренастый парень.

И тут же из красной Нивы выполз на божий свет её водитель. Я его сразу узнала. Это был тот самый парень из автосервиса, который вчера вечером смеялся с Ромкой, а сегодня утром получил в нос от Иваныча.

Он следил за мной от самого дома? А потом позвонил им?

Неуклюже дёргаясь, парень подошёл ближе. Он отчаянно потел, и глаза у него бегали.

– Ну… я сделал, как вы сказали, да? Я свободен?

Коренастый посмотрел на него брезгливо и сквозь зубы цыкнул:

– Свободен ты будешь, чмо, когда я скажу, а пока брысь…

Второй – высокий, со шрамом – сделал резкий обманный выпад в сторону парня, как будто собрался его ударить и в последний миг передумал. Водитель Нивы испуганно вздрогнул, нелепо вскинув руки, чем рассмешил высокого.

– Скройся, – просмеявшись, плюнул он ему под ноги.

Парень подобострастно кивнул и, пятясь, вернулся в свою проклятую колымагу.

– Так что, подруга, куда намылилась? – прищурился коренастый.

Потом протянул ко мне руку и из кармана джинсовой куртки извлёк за торчащий краешек мой билет. Раскрыл, прочитал по слогам:

– Зареченск. Пятый вагон, двенадцатое место. А вот это мне уже совсем не нравится.

В груди нарастала паника. Что делать? Кричать во всё горло? Бежать? Отбиваться?

Наверное, я бы так и поступила, если бы они попытались меня схватить или стали бы тащить в свой джип. Но оба просто стояли напротив, в шаге от меня, руки держали в карманах и разглядывали как какую-то букашку.

– Нехорошо заставлять людей мотаться, время терять. Нам – ненужные хлопоты, тебе – проблемы. Большие проблемы. Мы тебе не мальчики гоняться по всему городу…

– Где Чича? – прервал высокого коренастый. Он явно был из них двоих главнее, ему я и ответила, глядя в глаза:

– Сбежал.

– В смысле? – удивились оба.

– Он разбил вашу машину, испугался и сбежал. Куда – я сама не знаю. Он мне ничего не сказал. – Всё это выпалила я на одном дыхании и замерла в ужасе: ну вот, теперь они знают всё.

Они тоже замерли в ужасе. Или в шоке.

– Ты дура? Ты охренела? Ты что несёшь? – выкатил глаза высокий. – Ты вообще хоть понимаешь своим куриным мозгом, что ты сейчас сказала? Да ты труп, и твой Чича труп, поняла? Если Яша об этом узнает, то ты молиться будешь, чтобы тебя просто прикопали в лесу! Потому что… потому что…

Он крутился на месте, хватался за лицо, охал, матерился. Вряд ли он так разволновался из-за того, что я – труп. Наверняка и этим двоим грозили неприятности за то, что не уберегли хозяйскую машину.

– Да перестань ты гоношиться! – прикрикнул на него коренастый, который тоже занервничал, но без истерик. – И так мозг набекрень, ещё ты орёшь, как баба.

– Ты тоже заорёшь, когда приедет Яша и узнает, что его мерин… А-а-а! Б…, поверить не могу! Куда, сука, вы его дели?! Какого хера вы его трогали? Дебилы! Эта тачка – единственная такая в городе была. Ему лично под заказ за большие бабки пригнали! Да он вас за это…

– Поехали, – мрачно велел мне коренастый, прервав его крики, – покажешь, где машина.

***

Ехать я с ними никуда не хотела, но меня никто не спрашивал. Коренастый молча распахнул дверь джипа, а высокий нетерпеливо подтолкнул меня в спину к машине.

Я не сдвинулась, а потом и вовсе рванула вбок, но он меня попросту схватил как кулёк и швырнул на заднее сиденье. Спасибо, хоть не в багажник посадили. Ну а мой отчаянный и короткий вопль потонул в речитативе диспетчера, объявившего о прибытии на седьмой путь пригородного поезда.

До Пика Любви мы домчали в считанные минуты, или мне так показалось от страха. Всю дорогу высокий расписывал изуверские пытки, которыми меня непременно подвергнет некий Яша, когда вернётся.

Но когда они обнаружили на дне оврага перевёрнутый Мерседес, высокий, взревев, загорелся исполнить все эти угрозы там же, на месте, собственноручно. И если бы не коренастый, который его удерживал, кто знает, чем бы закончилась для меня эта поездка. Боже, как я ненавижу Пик Любви…

– Так а чё ты предлагаешь? – орал высокий. – Пусть эта сука отрабатывает! Пусть почку продает! И этот козленыш её тоже! Где он, говори?!

– Да не ори ты. Почек у них не хватит. А она отработает, никуда теперь не денется. Будет пахать как ударница, – коренастый смерил меня липким взглядом и так паскудно ухмыльнулся, что меня затрясло.

Господи, только не это! Лучше уж тогда и правда с обрыва…

– Чё? Серьёзно? – переспросил высокий и тоже оглядел меня с ног до головы, но ему я, очевидно, не очень понравилась. На туповатом лице отразилось сомнение. – Какая-то она… не фонтан… щуплая какая-то… ни буферов, ни жопы… подержаться даже не за что.

– Щуплая, – передразнил коренастый. – Тебе щуплая, а Яше как раз такие девочки и нравятся, дебил.

Я уже мысленно приготовилась к последнему полёту, но коренастый обратился ко мне:

10

Не оглядываясь, я со всех ног понеслась вперёд. Выбежала на дорогу, движение которой было хоть и плотным, но затруднённым в преддверии часа пик. На скорости лавируя между машинами, пересекла проезжую часть и пулей помчалась к ближайшему зданию. Через длинную арку вбежала во двор, который какого-то чёрта оказался глухим!

Огляделась в панике – ни щели, ни прохода. Тупик!

– Нееет! – в отчаянии вслух выкрикнула я.

Однако и выбегать обратно на улицу я боялась. Наверняка высокий пустился следом за мной. И сейчас будет обшаривать каждый угол…

И точно – почти сразу я различила в гулкой тишине арки тяжёлые и торопливые шаги. Бездумно метнулась к ближайшей железной двери, даже не прочитав на табличке, что за контора там располагалась. Рванула на себя – дверь, к счастью, оказалась открытой.

Только вот дальше что?

В холле меня встретил охранник неожиданным вопросом:

– На собеседование?

– Да, – выпалила я.

– На второй этаж поднимайтесь. До конца по коридору и направо.

Я взлетела по ступеням. От возбуждения и страха меня аж потряхивало, а в голове творился полный хаос. Господи, что делать? Куда бежать?

А ещё интересно, куда я попала? Что за собеседование? Что за работа? Наверняка это какой-нибудь гербалайф. Ну, где ещё первого встречного с улицы затягивают на собеседование, не спросив даже, как зовут?

«Направо» оказалась обычная приёмная. Вполне уютная и современная.

– Вы к Павлу Константиновичу? – спросила меня женщина лет пятидесяти с лишним. Наверное, секретарша. Она всем своим видом умирала со скуки, но при моём появлении тотчас оживилась, стала деловитой. – На собеседование?

Я, судорожно сглотнув, кивнула. Она оповестила кого-то по телефону и разрешила войти в соседнюю дверь с табличкой Директор. Я решила, что разберусь на месте, и вошла.

Вот уж чего я не ожидала, так того, что этот директор окажется в камуфляже. Уж не волонтёров ли здесь набирают в какую-нибудь горячую точку?

Однако он, судя по выражению лица, ещё больше не ожидал увидеть именно меня. И явно остался разочарован.

Подняв голову от вороха бумажек, коими был завален весь его стол, бегло оглядел меня с ног до головы и даже рта открыть не дал.

– Сразу нет, – отрезал он хамоватым тоном и снова уткнулся в бумаги.

Ну и ладно. Я вернулась в приёмную.

– Не взял? – полюбопытствовала секретарша.

– Не взял.

Я не торопилась уходить, прислушиваясь к звукам в коридоре.

– Ну и радуйтесь, – утешила она. – Это на первый взгляд кажется, что работа там хорошая. Многие вообще думают, что отдыхать туда едут, как на турбазу. Лес же кругом, природа, Байкал рядом и при этом полный комфорт, все условия. Вот и рвутся туда на лето. А потом в ужасе сбегают. Ну а мы потом вот так среди сезона в спешке ищем замену, хватаем кого придётся…

Я без особого интереса, просто ради вежливости, спросила, подходя к окну:

– Почему сбегают в ужасе?

– Ну а как? Думаете, легко совладать с этими сынками? Они же с детства привыкли, что всё только для них. Других за людей не считают. Нормальные понятия для них не существуют. Их же почему, думаете, родители в наш лагерь отправляют? Потому что сами уже с ними не справляются. Избаловали, распустили, а теперь за голову хватаются, только поздно. Там такие экземпляры есть, что не дай бог. Такое творят – волосы дыбом! По большинству из них тюрьма плачет. Я серьёзно. А есть и такие, кого уже, как говорится, отмазали от судимостей. Зато вот эти люди считают себя элитой.

Я участливо покивала, хотя, если честно, не совсем понимала, про каких сынков она вообще толкует. Но готова была благодарно слушать любой бред этой женщины, лишь бы подольше отсюда не уходить. А та, видать, и впрямь наскучалась или просто сама по себе болтушка, потому что охотно продолжила:

– Родители их к нам отправляют вроде как на перевоспитание. Но я так скажу – невозможно никого перевоспитать. Особенно когда им уже под двадцать. И родители их сами это прекрасно знают. И сами давно поставили крест на своих отпрысках, просто хотят отдохнуть от них. Хотя бы пару месяцев пожить без скандалов, без позоров. Спокойно пожить, вот и всё. Или вот иногда ехать куда-то собираются за границу. А страшно же такого оставлять. Бед наворотит – не разгребёшь. Вот и сдают как багаж на хранение… – Женщина покачала головой. – У нас же за ними приглядят. Всё строго. Территория закрытая. В лагерь просто так не зайдешь, не выйдешь. Охраняют этих сынков у нас как царей. А вот что они там творят, родителей уже не касается. Деньги, говорят, платим, остальное – не наше дело.

То, что она рассказывала, для меня было настолько далеко и незнакомо, что проникнуться её горечью и разочарованием я, конечно, не могла. Но зато в голове засела фраза: территория закрытая, никто так просто не войдет и не выйдет…

– А посторонний туда пробраться не может?

– Нет, конечно. Это исключено. Только с разрешения директора лагеря туда могут кого-то пропустить. У нас же там охрана! Мы ведь отвечаем за этих… сынков. Да и лагерь находится в лесу, у подножья Хамар Дабана. Не зная дороги, туда и не добраться.

11

Я выдохнула только тогда, когда мы оставили город намного километров позади. Да и потом ещё не меньше часа напряженно следила за всеми машинами, которые нас догоняли и обгоняли на трассе. Но, кажется, пронесло…

Дорога огибала Байкал с севера, и вид открывался такой, что дух захватывало. Но полюбоваться живописным пейзажем Павел Константинович мне никак не давал. Он меня буквально забомбил вопросами: кто я, откуда взялась, как про них узнала.

Я выкручивалась как могла. Ну не рассказывать же ему мою дикую историю про мерседес и Яшу.

– Говоришь, из объявления про нас узнала? А вообще что слышала про нас?

Боже, ну почему нельзя ехать молча и слушать какое-нибудь Авторадио?

– Немного, – ответила я, припомнив пару фраз из рассказа секретарши.

– И не боишься? – хмыкнул он.

– Нет, – ответила я и была в тот момент с ним кристально честна.

– А у тебя есть кавалер там или жених?

Я на миг задумалась про Ромку.

Нет, из женихов я его сразу и бесповоротно вычеркнула. Как и вообще из всех возможных категорий – для меня его просто больше не существует. Но год жизни не выкинешь из памяти в одну секунду. И этот вопрос снова напомнил мне про его предательство. Может, я и не любила Ромку всем сердцем, но была к нему привязана. И поэтому мне, конечно, очень больно… А теперь, когда страх понемногу утих, боль чувствовалась ещё острее.

Мою заминку Павел Константинович расценил по-своему.

– Есть, значит, вижу… – усмехнулся. – Поссорились, поди? А не побоялся он тебя отпускать в такое место? Или он ничего не знает? Ты ничего ему не сказала? Уж не проучить ли ты его решила?

Собственное предположение настолько не понравилось ему, что он аж в лице переменился и посмурнел.

– Сами придумали, сами… расстроились, – улыбнулась я и добавила: – Нет у меня никого.

– Это хорошо, – кивнул он. – Но и плохо тоже. Я же говорил тебе, что у нас любые отношения между сотрудниками лагеря и подопечными категорически запрещены. Ты это, как психолог, хоть и недоучка, должна понимать. Профессиональная этика, всё такое… Правда, у нас это правило распространяется не только на психологов, но вообще на весь персонал. Никаких шашней!

Да, он мне этот пункт устава особенно выделил ещё в офисе.

– Я помню.

– Нет, ну, если вдруг у тебя с кем-то или хоть даже со всеми… будет дружба, – мягче продолжил он, – это можно. Это даже хорошо, по-моему. Ну, для работы, для дела, для взаимопонимания и вообще. Да? Я же понимаю, ты молодая. Общаешься по-вашему, неформально. Но вот всякие… амуры у нас строго запрещены.

– Амуры? – Я подавила улыбку. Этот Павел Константинович, с виду грубоватый солдафон, так осторожно и деликатно подбирал слова. Прямо мило.

– Половые связи, – уточнил он, слегка смутившись. – Ну и всё, что к ним относится. Обжимания, поцелуи… Ничего такого быть не должно.

– Не будет, – легко пообещала я.

– Просто, понимаешь, ты там будешь одна девушка. Среди двенадцати парней. То есть тринадцати уже, на днях новенького приняли. И я так и вижу, как они начнут тебя окучивать. Я их даже понять могу. Двадцать лет, сплошные гормоны. Мы сами в армии, помню, только о девушках и думали. Просто они – другие. Для них хочу – это всё. Ты это имей в виду. Если что – говори мне. Но главное, сама не плошай, не давай повода. Нельзя – значит, нельзя. Даже если вдруг… ну, мало ли... вдруг кто-то понравится. Всё равно – запрещено. В прошлом году работала у нас женщина. Тридцать лет, замужем. Закрутила с девятнадцатилетним. Как вспомню потом, что устроили его родители…

Павел Константинович скривился брезгливо, покачал головой.

– Так что не подведи.

– Буду неприступнее Китайской стены, – улыбнулась я.

– Пфф. Что им стены! Вот у нас по всему периметру охрана, видеонаблюдение, строго всё. Стены глухие. Ни туда ни сюда не пробраться… по моим представлениям. И вот приехал на днях этот новенький. Тимур. Пацан совсем, самый молодой из всех. Школу только закончил. И тут я выясняю, что на второй день он самовольно уходил из лагеря. Это у нас чэпэ. Я ему: «Нельзя! Запрещено!» А этот салага мне нагло в лицо: «И кто меня остановит?». Но главное – как он смог-то? Через пост не проходил, я смотрел по записям. Потом выяснил, что через стену перебрался. А там за стеной обрыв. Горы же. Рискованно, вообще опасно. Нормальный человек даже не сунется. Даже я бы не стал… А этому плевать. Ему, видишь ли, курить захотелось. У нас сигареты запрещены. Не продаются, как и алкоголь. Вот он и сходил в магазин в ближайший посёлок за пять километров.

Мне тоже это не понравилось. По словам секретарши я представляла себе чуть ли не Алькатрас, а тут вчерашний школьник свободно ушёл-пришёл.

– И вот я его поймал, выдал ему всё, что накипело… ну, без рукоприкладства, конечно. А он мне, думаешь, что сказал? Что так и будет делать дальше. И вот это своё: и кто меня остановит? Ну, пришлось пойти на уступки. Разрешили им курить. Продавать даже стали. Потому что если этот бэтман в другой раз сорвётся, сесть никому не захочется.

– Понимаю…

– Они все не подарки. Один Алик Рудковский чего стоит. Тот самый, который ДТП прошлой осенью устроил, слышала, наверное? Мать его в Центризбиркоме. Он уже третье лето у нас. Ведет себя как хозяин всей местности. Но даже с ним проще, понятнее. Говнюк он редкостный, конечно, но договориться с ним можно. Но этот Тимур… от него просто не знаешь, что ждать. Как к нему вообще подступиться. Как-то подействовать на него невозможно. Вот он сказал, что уйдет и его никто не остановит, и ты откуда-то понимаешь, что так оно и есть. Не знаю, как объяснить толком, но смотрю на него – и не по себе. Бывают такие люди, ну ты, как психолог, должна меня понимать…