
Если встречаешь на пути настоящую любовь,
Ты готов отдать за неё жизнь!
И не одну...
1
Жуткие сны преследуют меня. Я выпадаю из реальности и бегу, бегу… сам не знаю куда, лишь вижу в темноте свои белые босые ноги. Они уверенно ступают по лысой тропе, поднимаются по грязным убогим лестницам, спускаются в студёные подвалы. Я продираюсь через каменоломни и шахты, скрываюсь в трущобах, и в этих снах я не знаю, кто я, откуда взялся и куда бегу, а главное — от кого?.. Странное ощущение — будто сотни раз прохожу одни и те же пути, но в итоге всё оканчивается тупиком. Я вдруг просыпаюсь…
…и нахожу себя лежащим на ступеньках покосившегося от времени крыльца. Перед глазами всплывает древняя приземистая постройка из серого камня. Окна наглухо забиты, но хлипкая дверь распахнута настежь. Тело затекло от неудобной позы и ноет, в груди перекатывается и саднит тупая боль. Поднимаю взгляд и вижу чуть в отдалении её — хрупкую, милую девушку, сидящую на земле. Голова низко опущена, плечи поникшие, будто придавлены грузом непосильных проблем. Тёмные одежды скрывают тонкую фигурку. Волосы цвета воронова крыла рассыпались по спине и груди. Черты лица приятны, кожа бледная, полупрозрачная, гладкая, как шёлк. Чётко очерченные брови разлетаются, словно крылья парящей чайки.
К слову, дворик этот совсем небольшой, с узкими тропинками, ведущими к скале, на которой виднеется шатёр, обитый драным целлофаном, он неплотно прилегает к остову кибитки. Именно кибитки. Шаткая, обдуваемая сильными горными ветрами конструкция прикреплена к краю скалы и балансирует над пропастью. Кажется, что от ветхости она вот-вот рассыплется.
Чёрное полотнище целлофана шуршит на ветру — однообразный надоедливый раздражающий звук. Возможно, моё видение — продолжение ночного кошмара. Однако ясное сознание говорит об обратном, и я недоумеваю: как я оказался тут?! Осмеливаюсь пошевелиться, и незнакомка тут же вскидывает голову. Лицо её опухло от слёз, и мне становится жаль несчастную.
— Что происходит? — осторожно спрашиваю и присаживаюсь.
— Я скрываюсь от мужа, — затравленно шепчет она, а в огромных чёрных глазах мерцает тревога и страх. — Он ищет меня, я боюсь его, он очень жесток, если найдёт меня — убьёт.
Почему-то не удивляюсь, не задаю вопросов, мне кажется, ей нужно выговориться.
— Я здесь уже вторую неделю, сначала скрывалась у людей, но он заподозрил что-то и вышел на мой след. Мне пришлось бежать ночью. Удивляюсь, как я не попалась в лапы маньяка. Путь лежал через старое кладбище и лес. Как это жутко — надгробные камни в сизом свете луны, светящиеся лики статуй и потревоженные птицы, бьющие крыльями и рассекающие тьму. В лесу ещё страшней, там нет возможности укрыться от зверя. За мной гнались хищники с горящими глазами, я бежала не останавливаясь, падала в овраги, продиралась сквозь дремучую чащу и только чудо меня спасло! Я добралась сюда на рассвете, этот дом у самого обрыва и, видно, тут никто не живёт. Если муж найдёт меня — я брошусь со скалы.
Она говорит чуть не плача, и отчего-то её возбуждённая речь волнует меня, отзывается тянущей болью в мышцах, словно и я вместе с ней был в бегах.
— Странное место, не находишь? — Оглядываюсь по сторонам, и нутро сжимается от чувства пустоты и тоски.
Девушка шумно вздыхает, поднимается на ноги, хватает ведро и направляется к старому, местами ссохшемуся винограднику, рядом с которым стоит деревянная бочка. Не спеша она наполняет ведро водой и, сняв полотенце с крючка, возвращается.
— Умойся, ты весь в крови. — Ведро опускается рядом, полотенце летит в меня, а девушка снова садится на прежнее место.
Удивлённо разглядываю свои окровавленные руки, и меня начинает мутить. Вид запёкшейся крови, сбитые костяшки и ссадины на предплечьях поднимают из недр памяти обрывки сцен: приглушённый свет кабака, вульгарный голос шансонетки и драку с пьяными туристами, прицепившимися ко мне в забегаловке. Похоже, меня хорошо отделали там. Тело ноет, голова гудит, рубашка залита кровью.
— Я не спрашиваю, что с тобой, — продолжает она. — У вас, у мужчин, вечные проблемы, как у животных — размножаться, воевать, жрать. Только вот вопрос — что у кого на первом месте. У тебя, видно, второе.
— Как цинично! — Я поднимаю глаза, и она поспешно отводит свои. — Говоришь, тут орудует маньяк, а меня не боишься? — усмехаюсь и продолжаю вытирать лицо влажным полотенцем.
— Посмотри на себя, разве маньяки такие? — огрызается она.
Подавляю желание спросить: «Что со мной не так?» и ухмыляюсь.
— А ты остра на язык! — Бросаю тряпку в ведро и пытаюсь встать, но резкая боль простреливает тело, и я сгибаюсь пополам. — Как я тут оказался?
— В два часа ночи перед домом остановился внедорожник, из него вышли два здоровенных амбала, вытряхнули тебя, попинали ногами и оставили у обочины. Ты ещё долго был без сознания. Хорошо, что не грузный, я притащила тебя во двор, только по ступенькам не смогла поднять, так и оставила лежать на крыльце, но согласись, всё лучше, чем валяться на улице.
2
Узкие полоски солнечного света проникают сквозь щели дощатого потолка, тускло освещая убогое жилище, на стенах которого виднеются остатки бумажных обоев, покрытых плесенью. В простенке между дверью и заколоченным окном свисают выбившиеся из дыр клочья свалявшейся пакли. Слышится скрип старой крыши и скрежет потревоженных ветром ветвей грецкого ореха.
Как ни странно, лежанка оказалась удобной, и сон был крепким. Я проспал до самого утра и даже не видел снов. За ночь я настолько привык к дому, что не чувствую его специфических запахов. Однако неожиданно затхлый воздух наполняется ароматом свежего кофе, и желудок сводит от голода. Тут же встаю и направляюсь к выходу. На ступеньках крыльца вижу кружку с дымящейся чёрной жидкостью, глиняную тарелку с ломтями домашнего сыра и хлеба и кувшинчик молока. Неужели несчастная позаботилась и обо мне? С удовольствием принимаюсь за еду — она мне кажется сродни манны небесной. Утоляю голод и любуюсь развернувшейся панорамой — куда ни кинь взгляд, всюду горы с ослепительными шапками снега. От прозрачной бирюзы неба веет вечностью и прохладой. Этот дивный пейзаж призван дарить покой, однако совсем другие фантазии лезут в мою бедовую голову. Вынимаю из-за пазухи свой неизменный скетчбук и делаю наброски будущих картин, стремясь передать эмоцию. «Кисть художника-иллюзиониста» выводит только ему одному понятные абстракции.
— Можно мне взглянуть? — слышу над ухом певучий голос хозяйки. Я так увлёкся, что не заметил её появления. Удивлённо поднимаю голову и встречаюсь со взглядом тёмно-карих глаз. Они настолько тёмные, что в них почти не видно зрачков, всё сливается в единую чёрную радужку.
Она всё в том же длинном балахоне, вьющиеся волосы заплетены в толстую косу, нежное лицо чуть тронуто бледным румянцем. Девушка присаживается рядом, и её плечо слегка касается моего.
— Спасибо тебе, ничего вкуснее я отродясь не ел, — благодарю хозяйку за угощение и возвращаюсь к своему занятию.
— А, это… — беззаботно произносит она. — Сосед поймал меня с поличным, но вместо того чтобы прогнать — принёс целую корзину еды. Теперь мне одной не управиться. — Она внезапно замолкает, хмурится, раздумывая над чем-то, но потом вдруг решается и выдаёт: — Он очень странно смотрел на меня, очень…
— Странно смотрел? — говорю по инерции, продолжая выводить карандашом плавные линии. — Ничего удивительного — ты красивая, сразила наповал старичка соседа.
— Он вовсе не старик, на вид ему лет сорок, мой муж гораздо старше. Он… так пожирал меня глазами, мне даже пришлось прикрывать руками грудь, мне было страшно!
— Глупости, он просто любовался тобой! — Внезапно меня осеняет мысль, и я перевожу на соседку смеющийся взгляд. — Постой, ты… что, нагая была?
— Ну да… а что мне оставалось делать? Мне пришлось раздеться. Платье цепляется за прутья изгороди. Он мог меня поймать.
Ухмыляюсь, представив себе живописную картинку.
— И что же?
— Да ничего, он пялился на меня. Я схватила пустую корзину и надела ему на голову, а потом убежала, спряталась в кибитке. Когда решилась выйти, то на пороге стояла та самая корзина, доверху набитая едой! А сверху лежали штаны и рубаха. — Она положила рядом со мной мужские кальсоны не первой свежести. — Сюр какой-то! Но это не главное, он теперь знает, где меня искать, и мне становится страшно!
Неожиданно перед взором всплывают ошалелые глаза соседа, в которых так и плещется недоумение и ещё нечто такое… схожее с плотским желанием. Её слова отзываются гулким эхом в душе и теряются в закоулках сознания, и тут же мои внутренние бесы ощетиниваются и лязгают клыками. Грифель карандаша с силой шаркает по листу, изображая жирную кривую и привлекая внимание девушки.
— Потрясающе! Какие формы, какие грани, какая… напряжённость! — восторгается она неоконченным рисунком, — можно и другие посмотреть?
Я колеблюсь, но всё же протягиваю ей блокнот со своими шедеврами, и она поочерёдно и детально изучает каждый из них.
— Да ты гений… настоящий Шагал, Пикассо, Ван Гог, ты!.. — изумляется она, перелистывая страницы.
— Да, я очень талантлив, только не все понимают это. — Гордо вскидываю голову и наблюдаю за её реакцией немного свысока — непризнанный гений, так и есть!
— Агнец… — разбирает она мою подпись под одним из художеств. — Это твой творческий псевдоним?
— Это моё второе я, — отвечаю, не сводя с неё любопытных глаз. Она так свежа и прекрасна, как сочная спелая черешня. Именно с этими оттенками зимы ассоциируются природные краски девушки. Провожу параллель — вижу в скалистых барельефах её идеальные черты. Теперь я знаю, чей лик напоминает мне нависшая льдинка.
— Кто ты? — запоздало спрашиваю, прерывая поток разгулявшихся мыслей, и она мгновенно хмурится, медленно отрывается от рисунка и рассеянно смотрит на меня.
— Аг-несса, — бормочет она, словно и сама впервые слышит это имя. — Я Агнесса, — повторяет уже более твёрдо и вновь возвращается к блокноту.
— Забавно… — задумчиво усмехаюсь и продолжаю любоваться ею. — Интересное совпадение, не находишь?
— В жизни и не такое случается. — Она листает страницы и вдруг натыкается на «мой ночной кошмар».
Мне кажется, рисунок оживает, и в бездне пустых глазниц сверкает фиолетовая молния. Я могу поклясться, что это плод моей возбуждённой фантазии, однако Агнесса испуганно вздрагивает и роняет скетчбук.