Моя обратная тяга

Глава 1. Моника

«Этот засранец еще и отлично танцует!» — уныло подумала Моника и загрустила окончательно.

Хотя чего-то подобного вполне можно было ожидать. Во время тренировок в спортзале Моника не раз видела, как он двигается, боксируя. После каждого точного, попавшего в цель удара внутри все сжималось, но она все равно заставляла себя смотреть на спарринги. Кажется, в Леона она так и влюбилась, наблюдая, как он дерется… Нет, неправильно! Не дерется, не бьет другого человека, чтобы причинить ему боль, унизить его, а именно боксирует, занимается спортом. Для собственного удовольствия и удовольствия партнера, которому тоже просто нравится таким образом выпустить пар, снять накопившееся напряжение.

Леон был так хорош, а все эти мысли Моники, не раз повторенные ей психологом, такими правильными, что, когда этот роскошный парень предложил и ей надеть перчатки и потренироваться вместе, она согласилась. Вот только потом…

Об этом Моника вспоминать не любила. Это было… стыдно. Нет, какое-то время она даже держалась, ставила блоки, следуя подсказкам Леона, двигалась в том же танце, что и он, даже ударила, увидев такую возможность, и более того, попала, потому что противник ничего такого не ждал… Попала, успела увидеть, как ей в лицо летит ответный кулак, обтянутый обманчиво мягкой боксерской перчаткой, и заистерила, как последняя дура: упала на колени и сжалась, прикрывая руками голову, а локтями бока и хотя бы немного живот…

Кто-то из ребят, наблюдавших за их спаррингом, кинулся к Монике, другие налетели с упреками на Леона, обвиняя его в том, чего он не делал. Потому что он совершенно точно и пальцем не тронул Монику, не ударил, вообще не задел. Но если бы она признала это, пришлось бы объяснять собственную реакцию, а вот этого точно никак нельзя было допустить. Еще не хватало, чтобы по части, среди сослуживцев-пожарных, поползли слухи; чтобы ребята стали обсуждать прошлое Моники… И чтобы Леон смотрел на нее и не понимал, как же получилось, что она так долго позволяла…

Короче говоря, она максимально быстро оборвала расспросы, постаралась избавиться от утешителей и все замять. И повторила то же самое, когда Леон неожиданно нагрянул к ней домой — выяснять, что же на самом деле произошло и из-за чего его теперь не склоняет в смене только ленивый. Даже капитан Джек Мейсон и тот вызвал к себе для беседы.

— Я поговорю с ним, — пообещала Моника, с отвращением к себе и к своей трусости понимая: ситуация такова, что ее молчание действительно может сказаться на карьере Леона и вообще на его жизни. — Не беспокойся. Все нормально.

И она действительно поговорила, даже приоткрыв ту часть своей биографии, в которую не собиралась пускать никого. Капитан, искренне сочувствуя Монике, пообещал молчать, а с Леона снять любые обвинения. Казалось, на этом все, но Леон по-прежнему лез с вопросами, пытался что-то выяснять, заглядывал в лицо, щуря темно-карие бархатные глаза южанина. Как же он, зараза, был хорош! И как при этом пугающе опасен! Слишком большой, слишком сильный, слишком… Моника вздохнула: слишком мужчина.

Пришлось его выставить прочь в довольно резкой форме. А потом сидеть в кресле перед выключенным телевизором и убеждать себя, что он — типичное не то. И потому что служебные романы в принципе отстой. И потому что… потому. А интерес… Ну, просто получилось так, что с самого начала этот здоровенный смуглый парень стал для Моники настоящим вызовом. Человеком, которому так хотелось доказать что-то важное, работать с ним плечом к плечу, демонстрируя равные возможности, умение и профессионализм. По крайней мере, когда доводилось задумываться о причинах неугасающего интереса к Леону Адану, Моника все объясняла себе именно так…

И вот теперь она стояла и смотрела, как Леон танцует, и с некоторым раздражением думала, что, несмотря на рост под два места и сто килограммов тренированных мышц, этот парень по-настоящему грациозен. Причем умудряется оставаться таким даже в защитном костюме пожарного. С кислородным баллоном за спиной и с дыхательным аппаратом на лице он двигался с той же самой почти танцевальной легкостью!

Чтобы немного притушить внезапный внутренний жар, Моника глотнула пива, которым угостил ее один из коллег — симпатичный афроамериканец по имени Джанго. Они все большой компанией выбрались посидеть в хорошо знакомом им всем ночном клубе рядом с пожарной частью и вот теперь оттягивались кто как хотел. Кто-то выпивал и болтал, а кто-то, зараза такая, танцевал…

Притопывая ногой в ритм популярной в этом сезоне мелодии, Моника обвела взглядом толпу. Капитан Мейсон сидел уткнувшись в телефон и, судя по теплой улыбке на лице, переписывался со своей подругой Агнес. Монике эта ухоженная и, как казалось, слишком самовлюбленная девица, работавшая на каком-то из местных телеканалов, если честно, не нравилась, но известное «любовь зла» было слишком хорошим объяснением всему. Да и случалось не с одним лишь капитаном, но с многими… Гм… Включая саму Моникой. Когда-то давно… И, кажется, теперь снова…

Она опять взглянула на Леона. Он был одет в белую футболку, которая так плотно облегала его торс и бицепсы, что выглядела будто бы нарисованной. Да и джинсы… Ох уж эти джинсы! Вот казалось бы: что в этих штанах, которые когда-то считались простой рабочей одеждой? Почему они такие сексуально привлекательные? Или дело все-таки не в джинсах, а в том, что они скрывают? В этих длинных сильных ногах, крепкой заднице и выразительном бугре, который нагло распирает застегнутую на болты ширинку?..

Моника раздраженно притопнула (уже не в такт музыке, а, скорее, своим мыслям), а потом отхлебнула еще пива из начавшей согреваться в руке бутылки. Не лучший способ избавиться от накатившего возбуждения, изрядно замешанного на чем-то отвратно похожем на ревность, но хоть какой-то! Всяко лучше, чем стоять столбом и с ненавистью пялиться на огненно-рыжую девицу, с которой сейчас танцевал Леон и которой, по мнению Моники, вместо того, чтобы тратиться на краску для волос, следовало бы купить себе бюстгальтер.

Глава 2. Леон

Идея станцевать с Салли Браун показалась Леону хоть и рисковой, но рабочей. Потому что только покойник мог не заметить ее… э… прелестей. А значит, все только и будут пялиться на саму Салли и, как следствие, на ее партнера.

Моника… На что только не пойдешь, лишь бы расшевелить ее, привлечь внимание, вывести из равновесия, а значит, вынудить показать себя истинную — эмоциональную, яркую, открытую! Такую, какой Леон видел ее очень короткое время, до того, как сам же, дебилушка, решил пригласить ее немного побоксировать.

Что тогда произошло, он так и не понял, потому что действительно ни одного серьезного удара Монике не нанес. Да и не идиот же, чтобы бить не то что в полную силу, а даже вполсилы человека, который впервые в жизни надел боксерские перчатки! Тем более женщину. И тем более Монику…

И все же, едва он замахнулся на нее, планируя притормозить бьющую руку так, чтобы только коснуться места, в которое целил, Моника вдруг упала на колени, сжавшись в нервный комок и даже, кажется, заскулила перепуганно и тупо! Тупо! Как же все это было тупо! И реакция самой Моники, и то, как парни из смены накинулись после на самого Леона, кажется, до конца так и не поверив, что он коллегу по пожарной службе и пальцем не тронул. Потому что, если не тронул, с чего такая реакция? Логично? Да. Вот только…

Пытаясь разобраться в ситуации, как-то, что ли, дополнительно извиниться (хоть и было не за что), Леон даже сходил к Монике домой. И, кажется, свалял еще большего дурака, потому что после та закрылась от него еще плотнее. Закрылась, отдалилась, ушла в себя. И даже в раздевалке и в душе смотреть на Леона так, как раньше, перестала. Пыталась выгадать, чтобы помыться после или до. А если отслеживавший это Леон умудрялся схитрить, чтобы «совпасть», то поворачивалась спиной, и плечи ее — прямые и очень красивые, идеально сужавшиеся в гибкой талии — становились какими-то острыми, будто бы изломанными, напряженными.

Сначала главной мыслью было понять, разобраться, а когда это не вышло, накатила злоба. Нет, ну что такое, в самом деле?! Теперь еще и парни в смене уверены, что он — Леон Адан — сделал что-то плохое Монике Крюгер. Как-то особо это не обсуждалось, но во взгляде Рутгера, который с самого начала профессионально натаскивал и вообще опекал Монику, нет-нет да читался невысказанный вопрос и вроде бы даже укор. Это обижало и реально злило до темных мыслишек как-то отомстить, отыграться. И понимал, что так-то не за что, но… Но хотелось. И Салли с ее боевыми сиськами по задумке должна была стать как раз такой вот мелкой пакостью, адресованной именно Монике. Откровенно подростковая глупость, конечно, и все же что-то во взгляде Моники, который удалось перехватить, подтвердило: в цель!

Моника стояла в некотором отдалении, делая вид, что полностью увлечена болтовней с тремя пожарными из их смены, но нет-нет да скашивала глаза на Леона. Представилось, как вот прямо сейчас он передаст Салли на руки следующему жаждущему ее внимания партнеру и направится в сторону Моники и этой зависшей возле нее троицы. Он подойдет и вступит в беседу, спокойно и непринужденно спросит у Карла, как идут дела у его младшей сестры, которая, кажется, попала в какие-то неприятности. А после подковырнет Рауля Люмьера насчет его Софи, к которой тот сватался уже три раза, каждый раз получая отказ… Кстати, очень милая девушка. Вот только работает у какой-то известной на весь Нью-Йорк фотографической дамы, которая сделала себе имя, фотографируя голых мужиков. Хм… Вот ведь у человека работенка!

Салли что-то произнесла. Леон не расслышал, что именно — мешала громкая музыка. Но, видимо, сказано было что-то смешное, раз после она принялась хихикать. Леон засмеялся в ответ — чисто чтобы поддержать «беседу», но при этом думая совсем о другом. Еще раз прокрутив вокруг себя радостно взвизгнувшую партнершу, он как будто случайно переместился так, чтобы оказаться поближе к тому месту, где стояла Моника.

Теперь рядом с ней, помимо Рутгера, Карла и Джанго, оказался еще и Мэтт. «Слетаются, как пчелы на мед», — раздраженно подумал Леон. Задуманная мелкая месть, похоже, оказалась тем самым бумерангом, который вернулся и прямо в лоб! И ведь никто и никогда не смог бы сказать, что у Леона Адана мало опыта в подобных делах. Уж чем-чем, а вниманием представительниц слабого пола он никогда не был обделен. Не требовалось никаких усилий для того, чтобы уложить кого-то из них в постель. Самое сложное было просто выбрать из более чем впечатляющего числа круживших вокруг девиц. Сегодня одна, завтра другая… Все изменилось, когда в их пожарную часть пришла на работу Моника Крюгер. И ведь эта высокая холодноватая блондинка со строгим лицом и спортивной фигурой была совсем не во вкусе Леона! Вот просто совсем! А на ж тебе!

Почему-то именно с ней-то все оказалось по-другому. Иногда Леон думал: как бы все сложилось, если бы они оба не служили в одной пожарной части? Если бы их встреча произошла просто в каком-нибудь клубе, вроде этого… Ему бы тогда и в голову не пришло звать понравившуюся девушку на бокс. Если только в качестве зрительницы, чтобы поболеть за него на соревнованиях, которые периодически устраивались между разными городскими пожарными частями. Но он уж точно не стал бы ей предлагать натянуть на руки перчатки и встать в боксерскую стойку. Но Моника была «своим парнем», и вообще Леон как-то слышал, как она говорила, что хотела бы научиться постоять за себя в случае нападения… И в итоге получилось то, что получилось: он неожиданно увидел Монику совсем другой. Перепуганной, даже забитой… И это была какая-то натуральная ерунда, потому что, ну, кому вообще могло прийти в голову бить такую женщину? Причем так, чтобы это оставило в ней такой след, чтобы она, едва на нее замахнулся хорошо знакомый и точно совсем не злой мужчина, забилась в угол ринга, скорчилась, прикрывая голову руками…

С другой стороны… С другой стороны, а что если это было просто игрой? Очередным бабским обманом с какими-то непонятными целями?.. Впрочем, Леон, даже когда его теперь уже бывшая жена эти самые цели тех или иных своих действий объясняла, их все равно не понимал. Вот таким непонятливым он оказался! Никак не мог осознать, зачем прикидываться, дурить голову, хитрить, пытаться манипулировать вместо того, чтобы просто сказать напрямую. Собственно, это самое непонимание и стало причиной того, что брак его в конечном итоге остался в прошлом, а сам он клятвенно пообещал себе же, что более не вляпается во все это никогда.

Глава 3. Моника

Моника покинула собравшихся вокруг нее пожарных через несколько секунд после того, как партнерша Леона, кажется, решила вступить с ним в половые отношения прямо посреди танцпола в центре переполненного людьми клуба, а он и не подумал ей в этом отказывать.

Парни, ранее болтавшие с ней, ее уход удачно не заметили, слишком поглощенные обсуждением скандальной истории, которая сегодня стала чуть ли не новостью номер один на всех телеканалах. Какая-то дамочка сняла на телефон момент, когда из пробиравшейся через затор скорой вдруг вывалился пациент. Естественно, все это попало в эфир, естественно, вышел скандал, который теперь грозил сломать бригаде медиков карьеры. И мало кто из раскручивавших все это журналистов хотел принять на веру незатейливый факт: тот самый пациент проделал все это сам и с вполне конкретной целью. Дело в том, что та скорая везла в госпиталь арестанта, который, как теперь стало известно, нарочно нажрался какой-то бытовой химии с единственной целью: оказаться в скорой, из которой, как ему казалось, получится легко сбежать. Ну что сказать? К тяжелому отравлению, которого могло сделать парня калекой на всю жизнь, прибавился еще и перелом ноги.

Медики «прыгуна» подобрали, подлатали прямо на ходу, доставили в госпиталь… А теперь расхлебывали последствия того, что вся эта ерунда, заснятая на телефончик скучающей дамочкой, расползлась по всему интернету, приправленная громкими словами о жестокости и равнодушии врачей и спасателей.

Моника постояла, вслушиваясь в то, что говорили по этому поводу парни, а потом развернулась и пошла на выход. Она уже была в двух шагах от него, когда ее окликнул капитан.

— Привет, Моника! Уже уходишь? — Джек Мейсон улыбался, но смотрел очень внимательно, как показалось, испытующе.

— Не могу больше слушать эту историю…

— Ты про парня, выпрыгнувшего из скорой?

— Да, — вздохнула Моника. — И ведь всем понятно, что там было на самом деле, но из-за бучи в СМИ чинуши готовы на все, лишь бы прикрыть свои задницы.

Джек поморщился:

— Да уж...

— Вы про ту историю с выпрыгнувшим из скорой уголовником? — задала уже знакомый вопрос шагнувшая на них из плотной толпы Агнес, которая, как видно, все же решила не оставлять Джека одного в ночном клубе.

«Да и то, — подумала с легкой грустью Моника, — за такого парня, как он, — красивого, доброго, умного, спокойного, с отличными перспективами — стоит держаться очень крепко, чтобы его не увели прямо из-под носа».

— Про нее, — подтвердил Джек и потянулся к Агнес с поцелуем.

Та быстро чмокнула его в губы и продолжила возмущенно:

— Если ребят со скорой еще и накажут, будет ужасная несправедливость!

— В этой жизни многое несправедливо, любовь моя.

— Так-то оно так… — Тут Агнес умолкла, уставившись на что-то, происходящее за спиной Моники. — Оу… Все-таки интересно: она трахнет его прямо здесь и сейчас или дотерпит до номера в ближайшем отеле?

— Кто? — Моника, сбитая с толку неожиданной сменой темы, оглянулась через плечо.

— Та женщина, что танцует со Леоном. Мне кажется, еще немного, и она полезет к нему в штаны…

«Ну, конечно, — мрачно подумала Моника, вынужденная вновь увидеть то, от чего и попыталась только что сбежать, — о ком еще-то может идти речь, кроме как о Леоне Адане и его слишком уж привлекательных штанах?»

С другой стороны, какие у нее основания обижаться на него или тем более ревновать? Леон — мальчик взрослый, и, если ему охота вот так… вот с такой… ну и пусть! Моника было сделала движение, чтобы продолжить свой путь, но и Джек чуть сдвинулся, невольно заставив ее задержаться и, как следствие, опять услышать Агнес.

— А теперь он двигается как-то так, будто его неожиданно радикулит разбил! Или мешает то, что всегда мешает плохим танцорам? — Агнес захохотала, еще и подпихивая Монику в плечо. — Ну посмотри!

Делать этого совершенно точно не стоило, но Моника все-таки снова обернулась. «Кажется… кажется, Леону сейчас действительно неуютно», — решила она мстительно, некоторое время понаблюдав за танцующими. Если раньше действительно казалось, что между этими двумя кипит та особая химия, которая, как правило, в конце концов и приводит двоих взрослых людей в общую постель, то теперь ничего подобного не наблюдалось. Хотя и того, что было, вполне хватало, чтобы представить то… То, что Моника себе и представила, испытав при этом настоящую боль: обнаженные тела, тяжелое дыхание, движения, которые не спутать ни с чем другим… И смуглая рука Леона на чертовой сиське этой чертовой шлюхи, чтоб ей!

Именно такие — смуглые, темноволосые, высокие и вообще крупные мужики — всегда нравились Монике особо. Как говорили в таких случаях — это был ее типаж. Таких мальчиков она выбирала себе в качестве предмета для воздыханий еще в школе, да и после тоже. Таким был Вернер, в которого Моника влюбилась безоглядно и за которого вышла замуж…

«Ты будешь делать, что я велю, или…»

Моника прикрыла глаза, давя в себе абсолютно ненужное воспоминание. Все позади. Уже давно все позади! И вот, ей-богу, лучше мечтать о Леоне, чем думать о Вернере. И то, и то больно, но если второе утягивает прямиком в ад, то первое будто бы даже позволяет немного расправить крылья, начать надеяться на что-то в будущем. Ну или хотя бы о том, как та же самая смуглая рука с аккуратно остриженными ногтями ложится не на грудь той сисястой девицы, а ласкает ее, Монику! Касается живота, заставляя его невольно вздрагивать, скользит вверх — такая брутальная и смуглая на фоне совсем белой кожи самой Моники, а потом обхватывает полукружие груди… Да, не такой выразительной, как у сегодняшней спутницы Леона, но тоже очень даже ничего! А потом сосок накрывают губы…

Моника увидела это так ярко и живо, что даже воздух в себя втянула через сжатые до хруста зубы… И в этот самый момент Леон неожиданно повернулся и посмотрел в ее сторону. Прямо в глаза! И во взгляде его было что-то такое, от чего кровь бросилась в голову, дурманя, лишая возможности трезво мыслить и правильно действовать. Ну и, конечно же, только из-за этого не получилось возразить, когда Джек, что-то шепнув на ухо заулыбавшейся Агнес, подхватил Монику под локоток со словами:

Глава 4. Леон

Когда внезапно возникший рядом капитан Джек как-то очень ловко избавил Леона от Салли, тот воспринял случившееся как дар богов. И в первую очередь потому, что медленная мелодия еще продолжалась, а прямо перед ним оказалась немного растерянная Моника.

— Потанцуешь со мной? — спросил ее Леон и даже дыхание задержал.

Моника вскинула голову:

— Эт-то ты меня теперь приглашаешь?

Ее акцент стал сильнее. Волнуется? Что ж, следовало признать, что и этот факт, да и просто то, как Моника Крюгер выговаривает знакомые английские слова, Леону всегда и очень сильно нравилось. Как-то доводилось читать, что даже есть такой отдельный кинк — когда люди балдеют от иностранной речи. А уж если слышат ее в постели…

— Конечно приглашаю! — кивнул Леон и, не удержавшись, даже принюхался почти по-звериному, вбирая Монику всю, не только взглядом, но и на уровне запахов.

Разум подсказывал, что на самом деле ничего такого в духоте переполненного людьми, прокуренного клуба не уловить, но вдруг показалось, что что-то все-таки есть — особенное, желанное, присущее только Монике.

Сегодня она была одета непривычно: пришла на службу не в джинсах, а в платье в милый и очень женственный горошек, чем вызвала среди парней настоящий переполох. И Леон как никто другой понимал их. Общая раздевалка и душевая иной раз просто убивали! По задумке, родившейся где-то наверху, в правительстве, они должны были стать доказательством того, что на службе нет женщин и мужчин, а есть только коллеги. И, наверно, была масса случаев, когда так все и работало. Но не в том случае, когда у этой самой коллеги ноги невероятной длины, крепкая попка совершенной формы и груди такие, что взял бы в ладони и никогда не выпускал. О да! Когда все именно так, то общий душ может стать проблемой. Очень большой проблемой! Той, что периодически вставала в полный рост и становилась видимой издалека, пропади оно все!

— Завтра, если не забыл, нам всем на дежурство, — напомнила Моника. — Не знаю, как тебе, а мне пора домой. Я, собственно, уже уходила, когда Джек перехватил меня, чтобы вызволить тебя. Ему, видите ли, показалось, что тебя пора спасать…

— Ну пожалуйста! Всего один коротенький танец.

— «Корот-тенький», — она сделала паузу, и ее глаза вдруг озорно заблестели, — вообще не твой размер, Леон Адан.

— Размер — вещь относительная, Моника Крюгер, — ответил он со смешком, вспомнив недавний подкат Салли.

Вот как такое возможно, что обе женщины говорили об одном и том же, но слова одной звучали предельно пошло, в то время как вторая именно шутила, ни в коей мере не переступая черту, за которой начиналась типичная «салли».

— Ммм? — уточнила Моника, вскидывая светлую бровь. — Эт-то ты о чем, Леон Адан?

Можно было бы развить шутку и дальше, но Леон решил, что не стоит. Монику его размеры и сила, с одной стороны, привлекали — это было заметно, но и, пожалуй, пугали. Как тогда, в спортзале... Но ведь сейчас, осторожно пошутив про «размерчик», Моника явно играла с Леоном, подкалывая его и даже немного провоцируя. И только дурак не попытался бы этим воспользоваться. Так что Леон склонил голову и подал замершей напротив Монике руку, приглашая ее к танцу.

В течение нескольких секунд он был почти уверен, что та сейчас уйдет. Ну или отгородится уже знакомым щитом радикального феминизма, за которым, похоже, привыкла прятаться во всех неоднозначных жизненных ситуациях. Вот добряку капитану Джеку она ничего такого никогда не демонстрировала. Да и самому Леону до того, как он вовлек ее в тот боксерский недопоединок, закончившийся так странно. Как же сделать так, чтобы и Моника вновь стала прежней, и сам Леон перестал подозревать ее в неискренности, в желании манипулировать… Чертов жизненный опыт, который хорошенько потоптался Леону по его способности доверять женщинам… и, будем честными, лишь укрепил его собственный сволочной характер!

Прав капитан Джек, когда говорит, что любая авария, любая катастрофа или пожар — это результат стечения сразу нескольких обстоятельств, вина сразу нескольких людей. Если накосячит кто-то один — все, вероятнее всего, обойдется. А вот если глупость одного наложится, например, на невезение и злой умысел другого — пиши пропало. Вот так и в браке. Когда дело доходит до развода, виноваты, как правило, оба. Просто это трудно признать. Та же Моника, если спросить ее о причинах того, почему распался ее брак, наверняка все свалит на мужа, но… Но и какая, собственно, разница? К чему все эти философствования, если Леон на ней жениться не собирался? Он просто хотел… Господи, да понятно, чего он хотел! Но для начала хотя бы просто потанцевать.

Леон ждал, по-прежнему приглашающе протягивая руку. Секунды шли… Ощущение, что вот прямо сейчас он получит отлуп с отказом усилилось, и тут Моника подняла голову и улыбнулась:

— Если ты действительно собрался танцевать со мной…

— Да, собрался, — подтвердил Леон и закивал очень решительно.

— Тогда… Тогда вынуждена тебя огорчить: музыка для нашего единственного танца уже закончилась.

— Так не честно! — возмущенно гаркнул Леон. — Нет, послушай, сейчас начнется следующая, и вот она-то и будет нашей. Идет?

Зазвучала довольно ритмичная композиция, Леон положил ладони Монике на талию и вопросительно качнулся, вовлекая в общее движение. И тут же стало ясно, что Моника чувствует себя скованно. Просто потому, что не умеет танцевать в паре такие вот энергичные танцы? Или дело в другом? Например, в том, что некий Леон Адан оказался к ней слишком близко? Спросить? Леон уже приготовился сделать это, когда Моника все-таки начала расслабляться, задвигалась свободнее и увереннее. Напряжение, охватившее ее стройное, хорошо тренированное тело, спало, дыхание замедлилось…

И ровно в этот момент музыка, будто бы уловив тайные мечты Леона, снизила ритм, сделалась куда более плавной, что позволило привлечь Монику к себе еще ближе. Ее ладони тоже скользнули вверх и сомкнулись у Леона на шее, при этом пальцы коснулись обнаженной кожи возле ворота футболки… И Леон ощутил это так, словно его током ударило. Моника не отиралась о него, как предыдущая партнерша. Но их тела были совсем рядом, и для Леона это стало настоящей пыткой. Впрочем, настолько сладкой, что мучиться таким вот образом он был готов вечно.

Глава 5. Моника

Моника снимала квартиру недалеко от работы, а потому никому из них и в голову не пришло брать такси. Вечер был прекрасным: тихим, безветренным, нежарким. Идеальным для неторопливой прогулки. Они шли, болтая и пересмеиваясь, и Леон ловил себя на том, что замедляет шаги, чтобы растянуть те полчаса, что были у него до момента прощания. Но, как известно, хорошее всегда кончается слишком быстро.

— Спасибо, чт-то проводил, — тихо сказала Моника, а потом вздохнула и решительно вскинула голову. — И прости меня за ту историю в спортзале. Я… Я испугалась просто. Со мной… Со мной эт-то бывает. Я рассказала об эт-том капитану, чтобы эт-то никак не отразилось на тебе…

— Да бог с ним, со всеми этими… отражениями. Я уж как-нибудь… Лучше скажи: из-за чего это у тебя? Какие-то проблемы в прошлом?

— Нет. Эт-то… Эт-то просто фобия. Всякий раз думаю, что справлюсь, но… Но эт-то сильнее меня.

Монику, и так-то взволнованную до опять усилившегося акцента, который и так-то выдавал ее состояние любому, теперь еще и заколотило. Пришлось даже обхватить себя руками за плечи. Леон, увидев это, шагнул ближе и обнял, привлекая ее к себе на грудь. Обнял, качнул будто в танце, подул в макушку, а дальше… Дальше произошло то, что оказалось сильнее уже не одной лишь Моники, а их обоих. Если бы кто-то позднее спросил ее, как получилось, что вот только что они совсем невинно, почти что дружески болтали, стоя у ее дома, а, кажется, секунду спустя оказались в спальне на кровати, она бы это смогла объяснить разве что магией. И даже не слишком сильно бы при этому шутила, потому что Леон действительно оказывал на нее какое-то колдовское влияние.

Шелковистая твердость его губ. Скольжение гладкого, ловкого языка… А руки, что творили его руки, проникшие под одежду!

«Как же я, оказывается, хотела этого», — призналась себе Моника и, робея, коснулась кожи на затылке Леона. Короткие, совсем недавно подбритые парикмахером волоски щекотно кололись, их хотелось трогать и трогать. И Моника трогала, наслаждаясь поцелуем и с замиранием сердца «прислушиваясь» к движению широкой ладони, которая сейчас двигалась вверх по ее бедру под подолом платья.

«Сейчас он доберется до…»

— Моника Крюгер, неужели ты в чулках? — Леон прервал поцелуй и отстранился.

Моника смущенно улыбнулась, но сказать «для тебя, потому что мечтала кое-о чем» так и не решилась.

— Хочу это увидеть!

Леон поднялся на колени, замерев над распростертой под ним Моникой, быстрым движением смахнул с себя футболку, а после просунул уже обе ладони под подол платья Моники и начал сдвигать его край вверх.

— Это… Это самое красивое и самое сексуальное, что я когда-либо видел…

Моника с этим утверждением могла бы и поспорить, потому что была убеждена, что это она сейчас видит перед собой кое-что самое красивое и сексуальное в мире — роскошный мужской торс. Нет, понятно, что она и ранее имела возможность хорошенько рассмотреть все это богатство — в раздевалке, и в душе, — но это точно не были те места, где можно было бы свободно наслаждаться увиденным и уж тем более трогать. Проходиться пальцами по смуглой гладкой коже, обводить валики мышц на животе и темные, матово блестящие соски…

Леон склонился и поцеловал Монику в живот, а потом начал водить губами по коже у кружевной резинки трусиков.

— Давай избавим тебя от платья, но вот эту всю красоту оставим? Черное кружево на твоей светлой коже… Мммм! Хочу тебя!

«И я! — подумала Моника. — Уже очень давно и очень сильно! Хочу и одновременно боюсь тебя, Леон. Только тебе совсем не нужно знать причин моих глупых страхов!»

После развода Моника раз и навсегда решила для себя, что станет независимой. Во всем. В поступках, взглядах, желаниях. Решила… И даже какое-то время ей казалось, что все у нее получается. До тех пор, пока в ее жизни не появился мужчина по имени Леон Адан. Мужчина, которого она захотела так, как никого другого ранее. Тогда-то и стало ясно, что не все с ней в порядке. Что она не может вести себя свободно, как другие женщины. Она постоянно чего-то боялась! Боялась показаться слишком настойчивой, а потому слишком доступной и вызвать осуждение. Боялась оттолкнуть сама и одновременно боялась получить отказ от Леона. В итоге и получалось, что вместо того, чтобы прямо высказать свои истинные стремления — как и полагается делать действительно независимому человеку! — она ждала действий от Леона.

Да и мама ведь всегда говорила: первый шаг за мужчиной, мы, женщины, не должны… Дальше всегда шел длинный список этого самого «не должны». Многое в нем уже тогда казалось глупым и неправильным, но теперь-то Моника, которая немало часов провела на кушетке в кабинете психолога, отчетливо понимала: ее личность сформировалась в первую очередь под влиянием тех установок, которые она в детстве получила от матери. Об этом было неприятно думать, да и вообще выглядело скверно — винить в своих ошибках и неудачах других, но иногда думалось, что и брак, в который она вступила, будучи еще совсем юной девочкой, тоже стал следствием заданных матерью установок формата «женщина должна» и «женщина не должна».

Монике совершенно не хотелось оставаться в постели с мужчиной в чулках и кружевном поясе и выглядеть будто какая-нибудь шлюха из дешевого порно, но Леон ведь хотел другого. Отказаться и этим оттолкнуть? Попросить сделать так, как хотелось самой Монике? А что если он заставит умолять?..

Бывший муж очень любил выслушивать ее мольбы. Вернер знал, как унизить ее, как вынудить ее ползать на коленях и скулить, выпрашивая что-то. И она, влюбленная до безумия, отчаянно желающая ему угодить, раз за разом соглашалась играть по его правилам…

Оглядываясь в прошлое, Моника никогда не могла решить, что хуже. Сносить повседневную, какую-то даже бытовую жестокость было тяжело. Но то, что происходило между ними, когда Вернеру хотелось секса… Как пояснила потом женщина-психолог в феминистском центре, где Моника пыталась воссоздать себя из руин после того, как ушла от Вернера, именно постель привязывала ее к мужу, создавала те самые «эмоциональные качели», которыми и держали в подчинении своих жертв любители абьюза. Моника слушала ее и только поражалась: она-то была убеждена, что ее случай уникальный, а оказалось, что такого полно, просто большинство жертв абьюзеров предпочитают молчать. Иногда до того момента, когда становится поздно.

Глава 6. Леон

Леон мысленно хлопнул себя ладонью по лбу: дурачина! Да, очень хотелось оставить на Монике кружевной пояс и чулочки, но точно не в первый раз. И так-то чудо, что она решилась на секс без обязательств, который Леон с некоторых пор только и практиковал. И это было еще одной причиной, по которой он не рисковал к Монике приближаться: она всегда казалась ему женщиной не для короткого необременительного перепиха. На таких надо было жениться, а этот вариант для Леона никак не годился. Хватило одного раза!

Но Моника влекла и вообще сегодня была какой-то не такой. Может, из-за этого своего платья в горошек и кружевного белья под ним, которое просто-таки сразило, ударив в самое чувствительное. А может, Леон верно уловил ее настроение, из-за которого в конечном итоге она и легла с ним… Как бы то ни было, он решился поцеловать ее и оказался вознагражден за свою смелость, получил возможность заняться с Моникой сексом.

Пара презервативов была припрятана в кошельке, и Леон порадовался своей запасливости. Он достал их и показал Монике, этим вновь как бы уточняя: «Я правильно тебя понял? Ты действительно хочешь этого?» Моника не протестовала и только смотрела на него широко раскрытыми глазами. И тогда Леон вновь улегся рядом, приподнялся над ней и поцеловал. Рука его при этом легла Монике на грудь, пальцы сжались: такая упругая, такая сладкая…

Он отстранился, чтобы увидеть теперь и это: свою руку на ее белой коже. Кажется, то же желание испытала и сама Моника, потому что теперь тоже во все глаза смотрела туда, где Леон ласкал ее. Он тискал нежное полушарие, теребил пальцами сразу поднявшийся нежно розовый сосок, а потом склонился и обвел его языком. Моника со стоном выгнулась, и Леон скосил на нее глаза:

— Так нравится?

Моника в ответ лишь вновь застонала от удовольствия. Он проложил цепочку быстрых поцелуев ко второму соску и вобрал его в рот, одновременно скользнув рукой ниже. Пальцы сначала зарылись в светлые кудряшки на лобке, а потом скользнули между ног — в жаркую влажную глубину. Моника охнула и подалась навстречу, инстинктивно разводя ноги чуть шире. Вновь захотелось увидеть ее лицо, и Леон опять приподнялся на локте, продолжая играть с клитором Моники.

Она была так хороша! Так сосредоточена на том, что чувствовала, на ощущениях, которые дарил ей Леон! Глаза закрыты, нижняя губа — заметно более пухлая по сравнению с верхней — прикушена, в основании шеи торопливо бьется жилка, соски торчат вверх возбужденными вершинками, живот подрагивает…

— Ты такая красивая сейчас!

— Только сейчас?

— Я имел в виду…

— Не останавливайся, — перебила его Моника и вдруг потянулась всем телом, будто какая-нибудь дикая кошка — разве что когти не выпустила. — Только прошу: имей в виду, что у меня… У меня давно никого не было. Собственно, ты второй мужчина в моей жизни. А первый… О первом лучше не вспоминать.

— Серьезно? — Леон не сумел сдержать недоверчивость в голосе.

Сам-то он уже давно бросил вести счет тем женщинам, с которыми переспал. И даже не потому, что ему на них по большей части было наплевать, а потому что в какой-то момент он просто сбился со счета.

— Не веришь? — Моника приоткрыла один глаз. — Почему?

— Глупо вести монашеский образ жизни. Да и потом ты слишком красивая и слишком независимая женщина, чтобы…

— Чтобы что?

— Чтобы парни не ходили за тобой толпами, а ты хотя бы изредка не проникалась к кому-нибудь из них интересом.

— Мне достаточно одного, но такого, чтобы ух! — с улыбкой возразила Моника и положила ладони Леону на щеки, притягивая его к себе. — Решиться было непросто, но я решилась и теперь так рада, что и не передать.

Сказанное встревожило. Серьезные долговременные отношения? Моника сейчас говорила именно об этом или?.. Мысли спутались, а поцелуй вновь унес будто бы в другой мир, в котором был только жар двух тел, только горение взаимной страсти, огонь, который совсем не хотелось тушить.

Не отрываясь от губ Моники, Леон осторожно просунул колено ей между ног, раздвигая их. А потом лег сверху. Напряженный член головкой уткнулся в кудрявый лобок. Леон подвигал бедрами, и он скользнул ниже, теперь ткнувшись во влажный жар у входа в вагину. У Моники сбилось дыхание, ее пальцы сильнее сжались на плечах у Леона.

— Могу? Ты готова?

— Да! Только…

— Презерватив. Я помню.

Он вскрыл упаковку зубами, припоминая, как его предыдущая любовница — танцовщица из стриптиз-бара — раскатала латекс по члену ртом: сжала головку члена губами, а потом двинулась вперед, губами разворачивая плотный латексный валик презерватива и одновременно вбирая немаленький член Леона. И приняла его полностью! Да, техника у той девицы была на высоте, вот только в глазах ее и близко не было того, что сейчас читалось во взгляде Моники. А там была такая смесь чувств, что дрожали пальцы. В итоге Леон выронил презик на простыню, нервно рассмеялся, нащупал, приставил к члену, понял, что не так, засопел по-бычьи, перевернул, наконец-то раскатал и… засмеялся:

— Так странно себя чувствую.

— Я тоже, — выдохнула Моника, а потом попросила: — Давай уже сделаем это. А то мне кажется: еще немного и мне понадобится огнетушитель, чтобы загасить постель. И себя на ней.

— Техника безопасности превыше всего, — со смешком согласился Леон и прикрыл глаза, целиком отдаваясь тому, что чувствовал там, внизу, где его член наконец-то начал погружаться в мягкое и в то же время упругое.

Моника приняла его немалое достоинство полностью, лишь в какой-то миг знакомо прикусив губу. Накатила волна нежности — непривычная, подзабытая. Но анализировать эти свои ощущения Леон, конечно, не стал. Да и какой, на хрен, анализ, когда твой член внутри красотки, о которой мечталось уже так давно? Моника выдохнула, и обхватила бедра Леона длиннющими сильными ногами, притягивая его к себе еще ближе. Мыслей в голове не осталось совсем. Только сжигавшая изнутри жажда, только яростное пламя желания. Леон прижался лбом к плечу Моники, просунул ладони ей под ягодицы, сжал их и в самый первый, самый сладкий раз двинул бедрами, сначала почти покинув желанное женское тело, а после вновь ворвавшись в него до самого конца.

Глава 7. Моника

Она не соврала Леону: кроме Вернера в жизни Моники других мужчин действительно не было, так что сравнивать она могла только с ним. Точнее так: не хотела, но невольно сравнивала. И каждый раз выходило, что сравнение это оказывалось в пользу Леона. Он был больше и сильнее, но при этом нежнее и внимательнее. Он был умелым, точно знал, чего хочет и не стеснялся об этом говорить, но при этом следил и за реакциями Моники, поразительным образом понимая, как сделать так, чтобы хорошо стало и ей.

И ей было очень хорошо! Раньше, читая в разного рода дамских романчиках про «они кончили вместе», она не сомневалась: это выдумка, что-то, годное для книг и фантазий, но невозможное в реальной жизни. Просто потому, что с Вернером они никогда и близко ни к чему подобному не подходили. Он говорил, потому что сама Моника слишком холодна для по-настоящему яркого секса. Она в глубине души была уверена, что есть в том вина и с его стороны, но молчала, не будучи ни в чем уверенной просто потому, что сравнивать было не с чем.

И вот теперь Моника уж так сравнила, что теперь могла только лежать и вяло ловить себя в пространстве и во времени — мозги, сейчас более всего похожие на лаву, неторопливо и огненно кипящую в жерле вулкана, варились… но не варили.

— Господи! — она выдохнула и потянулась так, что в глазах потемнело.

Леон, оказавшийся чистюлей, ушел в ванную, и вскоре там зашумела вода. Некоторое время Моника размышляла, не присоединиться ли к нему, но, во-первых, не рискнула нарушать личное пространство пока что еще малознакомого, в общем-то, мужчины, а во-вторых, казалось, что могут подвести собственные ноги: во всем теле чувствовалась такая сладкая, текучая расслабленность, что вообще не хотелось шевелиться. Хотелось лежать, скрутившись в кошачий клубок, и мурлыкать, улыбаясь и прикрывая глаза.

Леон! Ах боже мой! Леон! Каким же он оказался! «И чего я так долго боялась сближения с ним?»

Моника скосила глаза на квадратик еще не использованного презерватива, который с очевидным намеком лежал на прикроватной тумбочке. Значит, будет еще один раз?.. Неужели такой же впечатляющий? Неужели Леон сумеет подарить новое столь же глубокое наслаждение, но… как-нибудь по-другому?

Моника тронула себя между ног. Там было горячо и мокро. Джейн говорила, что многим мужчинам нравится особый вкус женского местечка сразу после испытанного этой самой женщиной оргазма. Мол, ни с чем не сравнить это ни по запаху, ни по вкусу. Что если Леон захочет?.. Стало неловко. Моника рассмеялась и перекатилась на живот, не сводя взгляда с двери в ванную комнату.

Вернер куни своей жене никогда не делал. И всегда говорил, что это ниже мужского достоинства. А вот женщина должна. Должна удовлетворять мужа в том числе ртом, должна быть в этом деле умелой, должна слушаться и терпеть… В лексиконе бывшего мужа вообще было очень много слова «должна». Почти как у мамы самой Моники…

А еще он любил говорить, что сделал из своей жены женщину. В чисто физиологическом смысле это было действительно так: Моника лишилась девственности с Вернером. И он оставался ее единственным любовником до встречи с Леоном Аданом, который вот только что и дал понять, что бывший муж врал ей, как врал во многом другом. Что бы ни сделал из Моники Вернер — если он хоть что-то мог из нее «сделать» — это не имело ничего общего с сексуальностью.

Как хорошо, что он теперь далеко, на другом континенте, да к тому же в тюрьме, и сидеть ему еще довольно долго!

Дверь в ванную открылась, пуская в темную комнату поток света и Леона, объятого, будто бы обласканного им. Само совершенство: стройные ноги, широкая грудь, руки идеальной лепки, плечи, развернутые широко и горделиво, волевое лицо. Моника вздохнула, предвкушая новую порцию сладкого. С чего Леон начнет в этот раз? Или надо самой проявить инициативу?..

Мысль была неожиданной, а оттого неловкой, смущающей, но в любом случае сделать что-то Моника так и не успела, потому что Леон вместо того, чтобы забраться к ней на кровать, поднял с пола джинсы, которые совсем недавно смахнул с себя вместе с бельем, и принялся одеваться.

— Спасибо, Моника. Отлично потрахались.

— Но…

— До встречи на работе!

— Но я думала…

— Сама ж говорила, что завтра рано вставать на смену. Будет неплохо выспаться, а с тобой рядом, боюсь, не выйдет, — Леон засмеялся, шагнул ближе, нагнулся к растерянно замершей Монике, быстро чмокнул ее в губы и пошел в сторону выхода. — Не забудь запереть за мной дверь! А то Нью-Йорк — не то же самое, что ваша тихая Европа.

Он был весел, спокоен и абсолютно прав, но все же… Моника послушно встала, накинула на себя халатик, висевший за дверью ванной, и пошла запереть замок. Хотелось пить и есть. Но больше всего хотелось другого. Того, что обещал неиспользованный презерватив, так и оставшийся лежать на тумбе в изголовье кровати. С другой стороны, и хорошо, что Леон решил ограничиться одним заходом. Без привычки завтра было бы тяжеловато — большой мальчик Леон Адан действительно оказался большим везде.

***

Утром Моника проснулась с большим трудом. Она приподнялась, потыкала пальцем в иконку выключения будильника на разбудившем ее смартфоне и снова рухнула на подушку. Ощущения были странными: все тело болело, тянуло между ног… Когда полусонные мозги начали мыслить более-менее связно, это поначалу неприятно удивившее состояние получило мигом вспыхнувшее в мозгу объяснение: Леон! Моника глубоко вздохнула и прикоснулась к губам. Они казались теплыми, припухшими и как будто чужими. Зацелованными!

— Леон, — сказала Моника уже вслух, прислушиваясь к тому, как в тишине ее спальни прозвучало это красивое мужское имя. Снова поерзав в кровати, она прикрыла глаза.

Затвердевшие от накативших воспоминаний соски остро чувствовали дразнящее прикосновение пододеяльника. Моника коснулась каждого, а после просунула руку между ног, чтобы ощутить, какое все там чувствительное и опять влажное, хоть вчера вечером перед тем, как лечь спать, она сходила в душ, представляя как совсем недавно тут под колючими струями воды нежился Леон: проходился большими сильными ладонями по гладкой коже торса и ягодиц, намыливал, а после обмывал водой яички и член… Очень красивый, совершенный по форме, тяжелый…

Глава 8. Леон

На душе было погано. Моника… И ведь получилось-то все как по заказу. Так, чтобы сразу расставить точки над «i» и дать понять ей… Но как увидел ее лицо в первую секунду после того, как выбрался из машинки случайно повстречавшейся Салли, так и все — как под дых получил. Потом-то она очень быстро взяла себя в руки, но этот взгляд побитой собаки… Может, все-таки зря он так?

«Не зря!» — одернул сам себя Леон и потопал следом за Моникой в здание пожарной части. Впереди была очередная учеба, которая составляла существенную часть работы всех пожарных — навыки следовало постоянно поддерживать, а знания возобновлять, чтобы в случае чего действовать с максимальной эффективностью, а значит, не только спасти жизни другим, но и спастись самому. Ну и, понятно, ожидание вызова на возможный пожар. Прошлая смена в этом смысле была отличной — съездили погасить кем-то подожженную помойку, а на обратном пути героически сняли с дерева забравшегося на него кота, который наверняка спустился бы сам, если бы не заистерившая хозяйка, которая слишком сильно переживала за своего любимца. Вот бы и дальше так шло — чтобы без серьезных возгораний! Если без них, Леон готов хоть целыми днями снимать с деревьев котов или собак… Господи, да хоть крокодилов! Тем более что после благодарность их молодых хорошеньких хозяек может вылиться во что-то весьма приятное.

Гм… Зря он отказался от приглашения Салли, которая звала снова потанцевать, а после оценить на предмет пожарной безопасности ее квартиру, где очень сильно искрила розетка прямо возле кровати… Леон подозревал, что искрила не розетка, а сама Салли, так что в той самой кровати с ней могло бы быть очень огненно, но… Но вот отказался, что уж теперь! И совсем не потому, что вчера с Моникой…

Зараза, как же хорошо с ней вчера было!

Леон мотнул головой и глянул в ее сторону. Она никогда не приходила на работу в форме. Та неизменно ждала ее в шкафчике в раздевалке. Моника говорила, что так ей проще: если возникают какие-то планы после службы, нет нужды заезжать домой, чтобы переодеться. Вспомнились вчерашние чулочки, но нет, сегодня Моника была в джинсах, под которыми обнаружились самые обычные хлопковые трусики. Правда, завлекательно узенькие и идеально обтягивавшие округлую попку… на которой вдруг обнаружилось несколько небольших синяков. Леон покосился на собственные пальцы и вздохнул, понимая, что это его лапы оставили эти темные точки на очень светлой коже Моники.

«Надо будет после смены, если она опять окажется тихой, сходить в зал и хорошенько растрясти дурь из башки в спарринге с кем-нибудь покрепче. Например, с Джанго, если парень не откажется».

Сутки действительно выдались спокойными. Ну то есть как? Ничего не случилось в том сегменте Большого Яблока, за который и несла ответственность их пожарная часть. А вот соседям пришлось лихо, но все же они справились с серьезным возгоранием в торговом центре сами, не привлекая на помощь команды с других подстанций. Зато после от них пришла малоприятная информация: это совершенно точно был поджог, а не чья-то безалаберность или случайность.

— И это дерьмово, — сообщил своим капитан Джек, — потому что вырисовывается серия. Какой-то урод или, скорее, какие-то уроды, похоже, поставили это дело на поток. Полиция считает, что это не просто серия поджогов, но и серия ограблений, когда пожар — способ скрыть другое преступление.

— Ну, это пусть полиция разбирается, — откликнулся Карл. — Наше дело огонь тушить, а не за грабителями гоняться.

— Это очевидно, Карл, — тут же влез со своим бесценным Мэтт, и все остальные предсказуемо заржали.

— Тихо, — приказал Джек и смешки тут же смолкли.

Капитана в части любили и уважали. И было за что. Леон имел возможность сравнивать: человек, под началом которого он служил раньше, почему-то считал, что поорать на подчиненных матом — дело нормальное и даже нужное. Зато, когда доходило до того, чтобы кого-то заслуженно наградить, подать документы на присвоение нового звания, как-то еще отметить — вот тут этот дерьмоглот делал вид, что его просто нету. Так что, когда тот же Мэтт, только-только переведшийся в их часть из другой, поднял хвост на капитана Мейсона, ошибочно приняв его мягкость и выдержанность за слабость, прилетело ему не только от самого капитана, но и от Рауля, который прямо в раздевалке объяснил парню все более чем доходчиво.

Ходили, правда, слухи, что основная причина их излишне жесткой стычки была другой — мол, Мэтт наговорил каких-то гадостей про девушку Рауля Софи, но для Леона это было вторично. Главное, Мэтт вкурил, что в новой для него части есть некие неписанные правила, забывать о которых ему никто не позволит, и что есть авторитеты, непререкаемость которых — это аксиома, суть которой всегда найдутся желающие объяснить еще разок, если вдруг с первого раза не дошло.

Ближе к ночи выезд все-таки случился, но проблему решили быстро: полыхнувшая квартира была всего лишь на третьем этаже, людей тут же спустили вниз, а пожару разгуляться не дали. Так что уже через пару часов все вернулись обратно. Ночь же и вовсе прошла идеально — Леон как лег после возвращения с того инцидента на койку в комнате отдыха, так и продрых до самого утра и, соответственно, до окончания смены. Отлично! И в зал получится сходить, и вечерком можно будет придумать что-то интересненькое.

Может, пригласить куда-нибудь Монику?..

Леон попытался загнать эту откровенно дерьмовую мысль куда поглубже, но она (как любое дерьмо) не тонула — плавала на поверхности, и никуда от нее было не деться. Даже бокс не помог. В итоге раздраженный и непонятно на кого обиженный он поперся в клуб — тот самый, куда они с парнями из пожарной части и ходили регулярно, — в гордом одиночестве. Правда, оставался в этом состоянии недолго: Салли, которую Леон увидеть тут совсем не ждал, потому что утром приглашала она его в другое место, нашла его в толпе так быстро, будто обладала нюхом призовой ищейки. Нашла и повисла на руке.

И это в конечном итоге оказалось просто-таки отлично, потому что вскоре к компании пожарных присоединилась и необычно оживленная и даже счастливая Моника. И, кажется, причина этого ее настроения была в парне, которого она привела с собой. Был он совсем молодым, таким же крупным, как Леон, но при этом блондинистым и светлоглазым, как Моника. Акцент, еще более жесткий, чем у нее самой, недвусмысленно пояснил: немец. А после и сама Моника подтвердила это:

Глава 9. Моника

— Ну что ты? — спросил Фриц и обнял Монику за плечи. — Что случилось-то?

— Я совершила глупость, — со вздохом честно призналась она.

— Только что, когда ничего не сказала тому парню про меня? Или раньше?

— Даже не знаю, что тебе по этому поводу сказать, братец. Уж очень ты проницательный. Не по годам.

— Я такой!

— Ладно. Бог ним. Так тебе рада, что до сих пор в себя прийти не могу. Почему не предупредил даже, что прилетаешь?

— Не был уверен, что все получится. Но теперь все точно: смогу пробыть в Америке достаточно долго, чтобы успеть тебе надоесть своими внезапными визитами.

— Стажировку тебе все-таки утвердили! — догадалась Моника и даже захлопала в ладоши от удовольствия — новость и правда была отличной. — Ты такой молодец, братишка. Здесь, в Нью-Йорке?

— Нет. Но относительно недалеко — пару-тройку часов, и я у тебя. А теперь все-таки расскажи, что там у тебя с тем парнем, которому ты позволила поверить, что я твой любовник. Взревновал он знатно, вот только понять бы: оно того стоило?

***

В следующий раз Моника увидела Леона сутки спустя. Дежавю! Время действия: все те же семь часов утра. Место: все там же на улице у входа в здание пожарной части, где Леон опять выгружался из уже знакомой малолитражки. Правда, на этот раз обошлось без поцелуев, но это мало что меняло. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: этот гад только что выбрался из общей с той девкой постели и ничуть об этом не жалел. Не ушел от нее сразу после, как от самой Моники, а провел вместе всю ночь!

Было по-прежнему больно, но Моника постановила: отрезанный ломоть пусть таким и остается. Хотелось кофе и, переодевшись в форму, она зашла в комнату, где дежурная смена пожарных ела и где стояла кофемашина. Впрочем, она Монику как раз и не интересовала. Она была из тех кофеманов, кто предпочитал любимый напиток варить на огне. Лично и собственноручно.

Уже имея некоторый опыт на эту тему, она взяла кастрюльку побольше. Чего мелочиться, если ясно: сейчас на запах сползется полсмены, и все начнут канючить чашечку себе. Вот просто: раз, два…

— Привет, Моника!

— Привет, Карл. Кофе?

Она наполнила чашку и протянула ее.

— Спасибо!

В комнату заглянул Леон, повел носом, прикрывая глаза, улыбнулся кривовато и спросил:

— А мне перепадет? Или?..

— Боюсь, не хватит, — отрезала Моника холодно.

— Черт! Голова болит адски… — Леон все-таки вперся и теперь топтался рядом, будто все-таки чего-то ждал.

— Надо? — Карл достал блистер с таблетками аспирина из кармана синих форменных брюк.

— Да. Спасибо.

— Судя по тому, как от тебя разит, кое-кто вчера провел веселый вечерок…

Леон махнул рукой:

— Ничего такого. Иной раз от дыма бывает гораздо хуже.

— Можно подумать, только тебе, — с чувством заявил появившийся в дверях Рауль. — Помнишь тот пожар две недели назад в высотке на Ратленд-Роуд? Я с такой дурной головой домой вернулся, что думал, лопнет на фиг! — и без паузы, но совершенно другим тоном: — Моника, а можно мне чашечку твоего бесподобного кофе? Ма-а-алюсенькую!

Моника засмеялась и подала ему порцию, потом подумала и, решив не вредничать, налила и Леону. Тот принял кофе с благодарностью, при этом смущенно отводя взгляд. Моника поразглядывала его еще пару секунд и решила, что он все-таки редкостный дебил. От этого уже стало как-то полегче, когда же она наконец-то налила кофе себе и сделала первый глоток... Божественно!

— Слышал, на востоке про настоящий кофе говорят, что он должен быть черным, как ночь, горячим, как огонь, и сладким, как грех, — Карл помахал рукой над своей чашкой, направляя поднимавшийся от нее пар себе к носу, и закатил от удовольствия глаза. — Твой кофе, Моника, всегда именно такой.

— Да она и сама огонь… — начал было Леон и вдруг схлопнулся, торопливо хлебнул из чашки и тут же задышал открытым ртом, тараща заслезившиеся глаза.

«Обжегся», — с известным удовлетворением поняла Моника и, чтобы не показать это не самое красивое чувство, отвернулась.

— Не сравнивай. Для нас, пожарных, огонь — всегда враг, — возразил Рауль. — Причем я недавно осознал, что иногда противостояние с ним… Как бы это получше сформулировать? Короче говоря, иногда кажется, что он живой, и ты выходишь не против тупой стихии, а против какой-то дышащей, думающей твари, которая стремится достать тебя любым путем. И тогда это становится уже чем-то личным. Будто это твой смертельный враг, которого надо не гасить, как пожар, а надо именно убивать.

— Красиво сказано, — уважительно кивнул Карл.

Моника же подумала, что, наверно, так можно говорить о любой стихии. И все же именно про огонь легче всего начать думать, как про живое и даже разумное существо. Потому, что он действительно иной раз жил какой-то своей жизнью: таился, обманывал, проявлял неожиданное коварство, притворяясь слабым, чтобы после, когда все от него отвернутся, начать уничтожать все вокруг с новой силой. В точности как некоторые люди…

Леон последним глотком кофе запил таблетку аспирина, которой его из своих запасов угостил Карл. Заглатывая ее, он запрокинул назад голову, и Моника, которая с присущей ей немецкой педантичностью уже собралась сказать, что таблетки всегда надо запивать только водой, подавилась набранным воздухом: на открывшейся ее взгляду шее Леона пунцовел красноречивый засос…

— Гирудотерапия? — с неприкрытой иронией поинтересовался Рауль.

— Чего? — переспросил Карл.

Рауль засмеялся и пояснил:

— Это очевидно, Карл! Похоже, к Леону сегодня ночью какая-то здоровенная пиявка присосалась.

— Где? — на этот раз ничего не понял уже Леон.

— На шее справа. Ух и голодная была.

— Чего ты несешь?.. — начал было Леон, а потом, вдруг что-то вспомнив, прижал ладонь к месту, украшенному засосом, и быстро глянул в сторону Моники.

— Эт-то опасные твари, — свирепея и оттого начиная говорить с куда более сильным акцентом, откликнулась она. — Думаешь, что лечат. Но стоит упустить момент — и все. Всю кровь выпьют, только пустая оболочка останется.

Глава 10. Леон

Таблетка подействовала, башка трещать почти перестала. А вот раздражение, которое как родилось утром, когда Леон обнаружил себя в квартире Салли, в ее долбаной постели, по периметру украшенной долбаными розовыми рюшечками, нашитыми на долбаные кружевные занавесочки с фалдочками, так никуда и не делось! Да что там! Оно теперь стало раз в десять сильнее — так и трясло.

Капитан Джек провел обычный разбор, с которого начиналась каждая смена. Определил план мероприятий на сегодня, парни уже стали расходиться, все было тихо мирно… Кто ж знал, что буквально через полчаса все полетит кувырком. Хотя, именно так ведь всегда и бывало, когда куда-то на вверенную их пожарной части территорию приходила беда.

Пожар! Началась круговерть, впрочем, до секунды отработанная на не случайно постоянно проводившихся учениях. Каждый знал, что надо делать. Причем так, чтобы максимально быстро, а потому не задумываясь, на автомате. Через считанные минуты Леон уже занял свое место в пожарной машине, тут же рванувшей из гаража на улицу, оглашая окрестности воем сирены. Парни, сидевшие рядом, перебрасывались короткими фразами, перекрикивая этот рев, шутили, но глаза у всех были сосредоточенными. Информация, которую сообщил им капитан Джек, не радовала: горел опять явно кем-то подожженный склад, и горел хорошо — категорию пожару сразу присвоили одну из высших. В том числе и потому, что, как выяснилось, хранились там лаки, краски и прочая сильно горючая и сильно ядовитая химия. Дерьмово!

И вдвойне потому, что сначала этот пожар не показался каким-то особенным — из числа тех, про которые давеча говорил Рауль Люмьер: что, мол, эта тварь будто живая, а потому особенно изворотливая непредсказуемая и, как следствие, опасная. Позднее, уже валяясь на больничной койке, Леон не раз пытался понять, почему сразу не получилось верно оценить перспективы. Возможно, потому, что, когда он отправлялся на вызов, его мысли все еще вертелись вокруг того, что происходило сейчас в его личной жизни.

Моника! Женщина, с которой Леон Адан — взрослый опытный мужчина — чувствовал себя так, словно был слепцом в центре минного поля. Каждый шаг — хоть вперед, хоть в сторону, хоть назад — мог закончиться взрывом. Унести в небеса немыслимой силы оргазмом. Или провалить в ад от осознания потери, которую сам же целиком и полностью срежиссировал… Слепец на минном поле! Забавно, но именно эта ассоциация пришла Леону как раз тогда, в пожарной машине, которая несла его в сторону того долбаного пожара… Или говорить «забавно» про то, что чудом не стоило жизни сразу нескольким пожарным, включая самого Леона было делом в корне неверным?

С первого же момента стало ясно, что строение не спасти, а основной задачей будет не дать огню перекинуться на соседние. Но тут пришло сообщение, что нигде нет сторожа, который чертов склад и караулил, заступив на сутки еще вчера. Вероятность того, что парень был где-то в здании, когда все полыхнуло, оказалась слишком велика. А значит, теперь первостепенной целью стало другое: осмотреть все закоулки, но человека спасти. Искать его пошли две пары в связке: сам Леон с Джеком, а еще Рауль и Джанго, но, как выяснилось позднее, именно Леон и Джек оказались ближе всего к месту, где и начались взрывы.

Двигались почти вслепую. Плотный, густой дым застилал все. По опыту Леон знал, что не сможет смыть с себя этот запах несколько дней. Так и будет ходить и вонять горелым, будто сбежавший от нерадивых чертей грешник. В магазинах на него будут коситься странно, да и девочки, случись залучить очередную в постель, станут морщить носик…

Вот Моника бы точно не стала, потому что отлично понимает что и как, хоть и работает не на «передовой», а инженером по технике безопасности. Подумалось: «И правильно! Не женское дело лазать вот так в ядовитом дыму, что бы по этому поводу ни думали некоторые оголтелые дамочки».

Главное, чтобы не вышел из строя дыхательный аппарат. И чтобы чертов сторож сыскался до того, как израсходуется запас кислородосодержащей смеси, рассчитанный на двадцать минут при умелом, а значит, спокойном дыхании.

Сейчас Леон двигался вперед, отматывая тонкий стальной трос. В шлеме, дыхательной маске, с баллоном за спиной он и так-то чувствовал себя каким-то современным Минотавром: безрогим, но тяжелым и неповоротливым, — а уж с путеводной стальной нитью в руках и вовсе. Трос закреплялся у выхода из здания, и в случае, если бы Леон потерялся на сотнях метров затянутого дымом склада, должен был помочь ему найти путь наружу. Капитан Джек, находящийся в метре слева, действовал так же. В строгом соответствии с инструкцией. В их профессии этим самым инструкциям, к которым многие гражданские относились скептически, следовали строго. В первую очередь потому, что каждый пункт в них был написан чьей-то кровью, оплачен жизнями.

Становилось жарче. Леон взмок под тяжелой огнеупорной одеждой. Волосы под шлемом прилипли, тонкие струйки пота текли вдоль позвоночника и по груди. В памяти всплыла известная каждому пожарному информация: «С повышением температуры на семнадцать градусов интенсивность горения увеличивается вдвое…» Странно, почему именно на семнадцать, но…

Хер-рак!

Первый взрыв произошел где-то в задней части склада, и Леон, опять действуя автоматически, упал на колени. С первого дня учебы в Академии всем курсантам преподаватели вбивали в голову еще одну важнейшую истину: если все совсем хреново, надо держаться ближе к полу. Пригнись ниже, где всегда чуть больше кислорода и меньше температура, и ты получишь шанс выжить.

— Леон! — крикнул где-то в стороне капитан Джек.

— В порядке! — ответил тот, поднимаясь на ноги. — Ты?

— Норм…

Хер-рак!!!

На этот раз взрыв был таким, что у Леона даже зубы во рту клацнули. Да и на бетонном полу склада он оказался не следуя совету опытных преподавателей, а потому что его реально сшибло с ног ударной волной. Упал ничком, да так, что даже каска слетела, и во рту появился характерный железистый привкус крови.