Глава 1

Ника

Говорят, хороших девочек необъяснимо тянет к плохим парням.
Что ж, я — не исключение.

Кирилл Романовский.
Моя первая любовь. Яркая, неправильная, болезненная — до дрожи.

Я восхищаюсь им настолько , что временами сама себе кажусь навязчивой.
Каждая деталь в нём — как штрих художника.

Голос — низкий, чуть охрипший, цепляющий за мысли.
Распавшиеся на лоб волосы.
Чёткие, как выточенные, черты лица.
Походка — ленивое превосходство.
И эта ухмылка… опасная, беспечная, слишком живая.

Я изучаю его так, как будто пытаюсь расшифровать тайный язык: взгляд, жест, едва заметное движение пальцев.
Мне в нём нравится всё. Абсолютно всё.
Я искала недостатки — упрямо, настойчиво, как ищут трещины в идеально гладком стекле.
Не нашла.

Помню тот день.
Я шла по коридору, погружённая в свои мысли, сжимая в руках тетрадь.
И внезапно споткнулась.

Его рука — сильная, тёплая — удержала меня, прежде чем я успела упасть.
Он посмотрел быстро, почти рассеянно.
Но этого одного взгляда хватило, чтобы мир вокруг провалился в туман.

С тех пор мне кажется, что я вижу его везде: в стеклянных отражениях, в случайных голосах, в коротких тенях на стенах.
Будто он — отдельно взятый мир, и я отчаянно пытаюсь найти в него вход.

Он опасно совершенен. И, возможно, именно это меня и притягивает.
В нём есть что-то необузданное, как порыв ветра перед грозой.
Он умеет быть холодным и дерзким, смеяться громко и искренне, злиться так, будто прожигает воздух.
Я запоминаю каждую его грань, будто собираю пазл.

Пишу ему письма и прячу в шкафчик в университете — нелепый, детский способ.
Но иначе я просто не справляюсь с тем, что он стал для меня всем миром.

Одно из писем:

«Сегодня ты снова прошёл мимо.
Не заметил. Не посмотрел.
А я — считала шаги, ловила звук твоего смеха, ждала хотя бы мгновения твоего взгляда.

Ты смеялся громко, так, будто хотел, чтобы слышали все.

Иногда думаю, что бы было, если бы ты увидел во мне что-то, кроме пустоты.
Хотя бы часть того, что я вижу в тебе.
Но, наверное, это невозможно.

Ты — пламя.
Я — тень.
Ты идёшь вперёд, а я — за тобой, молча, чувствуя, как каждое твоё движение обжигает

— Ольховская, вернитесь на землю, — голос преподавателя прорвал воздушную пленку моих мыслей.

Я вздрогнула, будто меня резко вытащили обратно в реальность.

— Ника, что с тобой происходит? — мягче добавила она. — Ты умная, талантливая девушка, но вечно витаешь где-то. Не вынуждай меня снижать тебе баллы.

Я лишь кивнула. В тетради вместо конспекта — очередные разрозненные мысли о нём.
Писать о Кирилле легче, чем слушать лекцию.

— Ника, звонила твоя преподавательница, — сказала бабушка за обедом.
— Говорит, ты опять отвлекаешься.

Я опустила взгляд.

— Всё нормально, бабуль. Просто устала. Немного.

Она вздохнула — тихо, почти незаметно. В этом вздохе никогда не было упрёка. Только тревога. Только любовь.

После смерти родителей остались мы вдвоём.
Она стала мне домом, опорой, единственной точкой, где я могу быть собой.
И иногда мне казалось, что я живу лишь ради того, чтобы не подвести её.

— Только не теряй себя, милая, — сказала она, гладя меня по волосам. — Всё со временем устаканится. Главное — помнить, чего ты хочешь сама.

Настроение улучшилось, когда Полина, моя лучшая подруга, наконец вернулась в университет после болезни.
Мы с ней — полная противоположность. Она уверенная, смелая, резкая, как порыв ветра.
Всегда стоит за справедливость, за друзей, за правду. Может вступить в спор, в конфликт — даже в драку — если считает, что так нужно.
И при этом умеет быть тёплой и верной.

Мы разговаривали долго, о планах, проектах, мечтах — она всегда вдохновляет меня быть сильнее.

— Ольховская, ау! — щёлкнула она пальцами. — Ты чего так на него уставилась? Он тебя не гипнотизирует, расслабься. Я вообще не понимаю, что ты в этом Романовском находишь.

Я только вздохнула.

— У него… улыбка, — едва слышно сказала я.

— Обычная, — фыркнула она. — Он может быть красивым сколько угодно, но человек — это не набор черт лица.

Её голос потеплел.

— Ника, я просто не хочу, чтобы ты обожглась.

Мы обнялись — коротко, но крепко.

— О, снова священное воссоединение бибы и бобы? — раздался знакомый насмешливый голос за спиной.

Паша. Хоккейная звезда университета и лучший друг Кирилла.
Он с Полиной не мог существовать в одном пространстве без словесных столкновений.

— Станиславский, жуй молча, — бросила подруга. — Или мозги уже совсем отбил своей клюшкой?

Паша рассмеялся, но я почти не слышала.
Чувствовала взгляд Кирилла.
Он усмехнулся — коротко, знал, что я смотрю.
И показал язык — по-детски, неожиданно.

Я тоже улыбнулась.
И внутри стало тепло.

— Ника, прекрати, — прошипела Полина. — Ешь. И не смотри в ту сторону.

Но мой взгляд всё равно снова и снова возвращался к нему.
Как будто я сама себе не принадлежала.

Кирилл

Честно, я пытался не замечать. Долго. Ну правда — всякое бывает. Люди смотрят. Особенно девчонки. Привыкаешь. Но Ольховская — она какая-то… отдельная личность.

Смотрит так, будто я звезда Голливуда и спас её котёнка с дерева, параллельно играя на рояле. Каждый раз, когда прохожу мимо — взгляд.

Сначала было смешно. Потом странно. А теперь уже бесит.

Она даже не мой тип. Совсем. Ну да, глаза большие. Ну, волосы. Ну, брови там, эмоции. Но это всё — неважно. У неё вечно какой-то вид… потерянный. Словно она в собственном сериале живёт, где я — главный герой. Только я сценарий не подписывал.

Загрузка...