Моя убийственная Лилия

Плей-лист

1. Лилии — MOT, JONY

2. Doubt — twenty one pilots

3. Мама Люба — SEREBRO.

4. Free Falling — TOMORROW X TOGETHER

5. Hate Me — MASN

6. If We Have Each Other — Alec Benjamin

7. In The Stars — Sami Rose

8. Let Me Down Slowly — Alec Benjamin

9. Let the world burn (speed un) — Chris Grey

10. Miia — Dynasty

11. NDA — Billie Eilish

12. Next to You — JYLPO

13. Peaches — Justin Bieber feat. Daniel Caesar Giveon

14. Танцы — Ssshhhiiittt!

15. Силуэт — JONY, Эрика Лундмоен

16. Салют — Мартин

17. По душам — MOT

18. Пламя — Green Apelsin

19. Никак — JONY

20. Лето из одуванчиков — MOT, AYKA

21. Кометы — polnalyubvi

22. Камин — EMIN, JONY

23. Едва коснулся твоих нот — MOT

24. lovely — Khalid, Billie Eilish

25. love nwantiti (slowed) — CKay feat. Gj Yo, AXEL

26. love for you (slowed) — lovely lori

27. Love Potions — BJ Lips, princess paparazzi

28. Буду твои песиком — Пошлая Молли

Пролог

Лилии. Белоснежные, с бархатистыми лепестками, будто припорошенными утренней росой. Я любовалась ими, аккуратно перебирая хрупкие стебли, ощущая под пальцами их прохладную гладкость. Цветочный магазин тонул в мягком вечернем свете — позолоченные лучи заката играли в стеклянных вазах, рассыпались бликами по мраморному прилавку, ласкали нежные бутоны.

Я – Лана, флорист с длинными пепельными волосами, собранными в низкий хвост, медовыми глазами и бледной фарфоровой кожей, заканчивала последний заказ. На часах было пять вечера, оставалось лишь дождаться клиента.

Белые лилии — мои самые любимые цветы. Совершенные, как первая любовь, гордые, но без высокомерия. Их аромат — сладкий, с едва уловимой горчинкой, — наполнял воздух, обволакивая, как шёлковый шарф. Я наклонилась, вдохнула глубже, закрыв глаза. Это был запах чистоты, невинности... и прощания.

Работать флористом — настоящее счастье. Пусть у меня медицинское образование, но душа всегда тянулась к цветам. Создавать букеты, дарить людям красоту — моё настоящее призвание.

Из подсобки выглянула улыбчивая Камилла Девис, моя весёлая помощница. Женщина тридцати пяти лет. В самом соку, не была никогда замужем и детей, конечно, тоже не имела. Камилла свою жизнь посвятила творчеству и приключениям. Её тёмно-каштановый хвостик задорно подпрыгивал, когда она, улыбаясь, предложила:

— Ланочка, давай напоследок чай попьём?

Я покачала головой:

— Извини, Камилл, мне нужно бежать. Сегодня спарринги у папиных боксёров.

Отец никогда не просил меня приходить, но я знала — он каждый раз нуждался в моей поддержке. Его подопечные, эти грубоватые, но преданные спорту парни, были для него как вторые дети. Да, он мог орать на них, гонять до седьмого пота, но в глазах у него читалась тревога. Бокс — опасная игра, где каждый удар может перечеркнуть всё.

Камилла вздохнула, но тут же улыбнулась:

— Ничего страшного! В следующий раз устроим чаепитие с самыми разными сплетнями!

Она скрылась в комнате, и вскоре донёсся звук закипающего чайника.

А потом дверь магазина распахнулась с таким звоном, будто кто-то ворвался в тишину собственного отчаяния.

На пороге стоял молодой человек лет восемнадцати — растрёпанный, взволнованный, с глазами, в которых читалась неподдельная грусть. Он тут же начал извиняться, слова срывались с губ, путались:

— Я... я хочу отказаться от букета.

Я мягко, но твёрдо ответила:

— Молодой человек, букет уже готов.

Его взгляд скользнул по столу, остановившись на белоснежных лилиях, которые я так тщательно собирала. Он неловко вдохнул, словно воздух вдруг стал густым, как сироп.

— Я оплачу. Эм-м... заберите его себе.

Пауза.

— Они вам очень идут. Считайте этот дружелюбный жест с моими глубокими извинениями за беспокойство.

Я не успела ничего сказать. Он нервно улыбнулся, положил на стол пятитысячную купюру и быстро вышел. Его походка была тяжёлой, будто за плечами висел невидимый груз.

Наверное, букет предназначался девушке. И, видимо, её больше не было в его жизни.

Я взяла лилии, которые минуту назад упаковывала для клиента, и прижала к груди. Аромат ударил в нос — сладкий, густой, с горьковатым послевкусием.

Я улыбнулась.

Сняв фартук, бросила его на стул, крикнула Девис: «До завтра!» и выбежала на улицу, крепко прижимая букет к себе.

Мне нужно было успеть к отцу.
А белые лилии... они теперь были моими.

***

Я сидел на скамейке, чувствуя, как холодный металл проступает сквозь тонкое полотенце. Раздевалка пахла антисептиком, дешевым дезодорантом и страхом - этим едким, липким запахом, который невозможно замаскировать. Вентилятор на потолке скучно гонял тяжелый воздух, разбрасывая по углам обрывки спортивных лент и обертки от энергетиков.

Мои руки уже были туго забинтованы — белоснежные полосы ткани, обернутые вокруг костяшек, превращали их в оружие. Я сжал кулаки, наблюдая, как бинты слегка пружинят, напоминая мне о той силе, что копилась в мышцах последние недели.

— Синие шорты, синие перчатки, — пробормотал я, глядя на нашу команду. Мы выглядели как единый механизм — отполированный, холодный, готовый к работе. Напротив, за решетчатым окном, мелькали кроваво-красные пятна — другая команда разминалась, их смех доносился сквозь стены, наглый и вызывающий. Нордман что-то задумал. Иначе, с чего он вообще пришел в этот бойцовский клуб?

Тренер Беккер подошел, его потрескавшиеся ладони с характерным шлепком обрушились на мои плечи.

— Ну что, Лоренс? — его голос напоминал скрежет гравия под колесами.

Я лишь кивнул, прикусывая внутреннюю сторону щеки. Во рту уже стоял знакомый металлический привкус — даже до первого удара.

Леонид Беккер, наш тренер, облокотился о шкафчик. Его глаза - два узких щелка - скользили по нам, запоминая каждое движение. После боя он разберет все ошибки, причем не словами - его кулаки были красноречивее любых разборов.

Врач торопливо заклеивал рассечение у нашего легковеса. Пластырь отклеивался, и я видел, как дрожат пальцы парня.

— Соберись, — грубо бросил я ему, и он кивнул, слишком резко, слишком нервно. — Слабакам на ринге не место.

Я встал, ощущая, как кровь приливает к мышцам. Разминка — это священный ритуал. Наклоны, растяжка, тени — каждое движение доведено до автоматизма. Моя тень на стене повторяла удары, будто живое существо, жаждущее боя.

За дверью уже гудели трибуны. Этот звук напоминал прибой перед штормом — обещающий, угрожающий.

— Пять минут! — крикнул кто-то.

Я подошел к зеркалу, разглядывая свое отражение. Светло-карие глаза, окруженные синяками недосыпа, губы, сжатые в тонкую ниточку. Темные волосы небрежно свисали на глаза. Где-то там, за этой дверью, меня ждали не просто спарринг - там ждали долги моей семьи, её счета, мой заслуженный заработок с показушных драк.

— Идем, — сказал я своему отражению.

Перчатки синие.

Шорты синие.

1 глава. Цветы — как люди…

Неделю спустя.

За окном небо только-только начинало светлеть, окрашиваясь в бледно-розовые и сиреневые тона, словно кто-то осторожно размыл акварель по холсту ночи. Воздух был свежим, прозрачным, наполненным предрассветной тишиной — той, что бывает лишь в те короткие мгновения, когда город еще спит, а солнце только собирается проснуться.

Я стояла на кухне, осторожно опуская в крутой кипяток щепотку сушеной ромашки. Желто-белые цветки сразу же отдали воде свой золотистый оттенок, а воздух наполнился сладковатым, умиротворяющим ароматом.

"Успокаивает нервы", — вспомнила я слова бабушки, которая всегда лечила нас травяными чаями.

Папа сидел за столом, ссутулившись, его крупные, привыкшие к работе руки сжимали кружку так крепко, будто он боялся, что она выскользнет. Его лицо, обычно такое уверенное и твердое, сейчас казалось изможденным, а в глазах — тревога, которая резала мне сердце.

— Пап, пей, пока горячий, — протянула я ему чашку, стараясь, чтобы голос звучал мягче, чем я чувствовала сама.

Он взял ее, кивнул, но не сделал ни глотка. Его взгляд утонул где-то в столешнице, будто он пытался найти ответ в древесных узорах.

— Сотрясение — это не конец света, — сказала я, опускаясь рядом на стул. — Через пару недель тот парень будет как новенький. Снова ты будешь орать на него за то, что он неправильно бинты наматывает, снова полезет в драку с кем-нибудь на ринге ради больших денег.

Папа хмыкнул, но уголки его губ дрогнули — не то улыбка, не то гримаса.

— Пару недель... — пробормотал он. — Была бы проблема только в этом, Лан...

Я хотела ответить, но он вдруг резко поднял голову, и в его глазах вспыхнуло то самое выражение, которое я знала с детства — "У меня есть идея, и она либо гениальна, либо безумна".

— А давай-ка ты за две недели Власа на ноги поставишь! — его голос прозвучал так громко, что я невольно вздрогнула.

— Что!? — я даже привстала со стула от удивления и резкости предложения.

— Через две недели у него спарринг! — папа ударил кулаком по столу, и чашка подпрыгнула, расплескав чай. — Влас Лоренс обязан быть в форме! Любыми способами!

Я замерла, чувствуя, как по спине пробежали мурашки. Две недели. Это же невозможно. Сотрясение — не насморк, тут нужен покой, время... Но папа смотрел на меня так, словно я была настоящей волшебной феей.

— Пап, ты понимаешь, что это...

— Ты же медик! — перебил он, и в его голосе прозвучала та самая нота, против которой я никогда не могла устоять. — Ты справишься.

Я закрыла глаза, глубоко вдохнула. Не видела смысла объяснять ему что среднего профессионального образование не хватит "выходить" Власа... Я попытаюсь, конечно, но обещать ничего отцу не буду, чтобы не давать лишних надежд.

— Ладно... — выдохнула я. — Попробуем. Но ничего не гарантирую.

Больничный коридор казался бесконечным — белые стены, резкий запах антисептика, приглушенные голоса из-за дверей. Я шла за папой, чувствуя, как сердце бешено колотится. Как он отреагирует?

Этого боксера я видела лишь один раз в своей жизни, а уже отчего-то билось сердце в тревоге.

Кареглазый брюнет лежал на койке, прислонившись к подушкам, его обычно буйная грива волос сейчас выглядела растрепанной, а лицо было бледнее обычного. Увидев нас, он нахмурился.

— Ну что, Леонид Беккер, пришли проведать калеку? — проворчал он, не обращая на меня никакого внимания, словно я даже не находилась в палате.

— Не ной, — отрезал папа, садясь на стул рядом. — Слушай сюда. Через две недели у тебя спарринг.

Влас замер.

— В смысле?!

— В прямом, Лоренс. И ты будешь готов.

— Мне врач сказал, что противопоказано... — Влас попытался приподняться, но тут же схватился за голову и скривился.

— Это если осложнения появятся, не переживай. Моя доча, Лана, тебя за две недели поставит на ноги, — папа кивнул в мою сторону.

Влас наконец удосужил повернуться ко мне. Изучающий пристальный взгляд прошел с ног до головы.

— Нахрен мне нянька? — он фыркнул, дёрнув бровью. — Я сам справлюсь.

— Моя дочь — медик! — с гордостью рявкнул отец так, что даже я вздрогнула. — Даже такого упрямого осла, как ты вылечит. С твоим мозгом всё в порядке, ничего серьезного. Так что решай: либо идешь на спарринг и получаешь обещанные деньги, либо остаёшься с ничем и отказываешься.

Папа умел убеждать.

Влас закатил глаза, устало откинулся на подушки и не смотря на нас ответил:

— Ладно. — пробормотал он. — Но если будете меня пичкать какими-то таблетками – я всем взбучку устрою.

Я не сдержала улыбки.

"Ну-ну. Попробуй".

— Не вредничай мне тут, Влас. Съешь всё, что Лана скажет. — уверенно отрезал Леонид, не давая боксеру даже шанса воспротивиться.

По усталому виду парня стало ясно, что ему и самому не очень хотелось спорить во время головной боли.

***

Голова гудит, будто внутри кто-то методично бьет кувалдой по наковальне. Каждый свет больничной лампы режет глаза, каждый звук — шаги медсестры, скрип двери, даже собственное дыхание — кажется невыносимо громким.

Сотрясение.

"Чёрт бы его побрал. И козла Стаса. Сукин сын пошел против правил. В легальном клубе, фак! Отомстить снова вернулся?! Проблем, что раньше мне понаделал мало? Завистливый ублюдок. Ну, ничего, пусть только попадется мне под руку..."

Я лежу на больничной койке, стиснув зубы, и думаю только об одном: валяться тут — скука смертная. Свалить надо, как можно скорей.

Не потому, что мне больно. Не потому, что врачи велели "покой и никаких нагрузок". А потому, что за стенами этой больницы — долги. Долги, которые не мои, но которые я обязан закрыть.

2 глава. Хам.

Уже вечер. Я стою с чашкой кофе у окна, смотрю на темнеющее небо и думаю:
"За что мне такая беда на голову? Как найти общий язык с этим упрямым шкафом?"

Он такой сильный и непоколебимый... Мне не страшно, но рядом с ним становится не по себе.

И тут меня осенило:

"А как я вообще с ним свяжусь?"

У меня нет ещё ни его номера, ни соцсетей, я даже не знаю, где он живёт...
Дверь открывается — с работы приходит папа. Он выглядит уставшим, плечи опущены, но в глазах всё ещё горит привычная решимость.

— Пап, чаю хочешь? — спрашиваю я, наливая кипяток в кружку.

— Да, доча, спасибо, — он тяжело опускается за стол.

Мы болтаем о том, о сём: как прошёл день, какие новости в зале. А у меня в голове крутится одна мысль. Не выдерживаю и говорю:

— Пап, я же не знаю, где твой боксёр живёт. Да и номера его у меня нет...

Он откладывает чашку, смотрит на меня с лёгкой ухмылкой:

— Дочка, не парься. Сейчас всё узнаю. У тебя будет и номер, и адрес. Я тебе доверяю. Взаимен прошу через две недели Власа. Бодрого и здорового — готового к спаррингу и победе. Поняла?

— Буду стараться, — скептически отвечаю, внутри что-то сжимается.

Папа достаёт телефон, звонит организаторам, что-то уточняет, записывает на листок и протягивает мне.

— Вот, держи. Я же сказал — всё найду. Теперь дело за тобой.

Беру бумажку, скольжу взглядом по цифрам и строчкам. Адрес. Номер.

"Вот и он, тот самый мрачный парень, с которым теперь придётся возиться."

Завтра пойду к нему в больницу.

— Хорошо, пап. Я тебя не подведу, — улыбаюсь, но улыбка выходит неуверенной.

Иду в свою комнату, сажусь на кровать, разглядываю записку.

"Неужели правда придётся следить, чтобы с ним ничего не случилось?"

Вздыхаю, подхожу к рабочему столу. Мои длинные пепельные волосы падают на плечи, когда я наклоняюсь, включая компьютер. Экран загорается, и я быстро вбиваю номер Власа в поиск соцсетей.

Ничего.

Все его профили закрыты. Ни одной фотографии, ни одной зацепки.

— Какой же ты скрытный... — шепчу себе под нос.

Голова уже гудит от мыслей.
"Интересно, когда его выпишут из больницы?"

Я отложила бумажку с номером Власа на тумбочку и потянулась, чувствуя, как затекли плечи от долгого сидения. Комната вдруг показалась слишком тесной, и мне захотелось глотка свежего воздуха.

Раздвинув шторы, я вышла на балкон. Вечерний ветерок сразу обнял меня, запутавшись в белокурых прядях волос. Я закинула их за плечо и облокотилась на перила, вдыхая прохладу.

Небо... Оно было таким, что дух захватывало.

Солнце, медленно скатываясь за горизонт, растеклось по небу апельсиновым сиропом, смешиваясь с розовыми и лиловыми оттенками. Облака, будто легкие перья, купались в этом золоте, отражая последние лучи. Где-то вдали, над крышами домов, пролетела стайка птиц — черные точки на огненном фоне.

Я замерла, наблюдая, как день неспешно перетекает в ночь.

"Как же красиво..."

В такие моменты кажется, что весь мир затихает, затаив дыхание. Даже шум города куда-то стихает, оставляя только шепот ветра и далекий гул машин. Я закрыла глаза, чувствуя, как тепло заката касается моих век.

"А ведь где-то там, в этом же городе, в больнице, сейчас Влас..."

Мысль вернула меня к реальности. Я открыла глаза и вздохнула. Да, закат прекрасен, но завтра меня ждет куда менее поэтичная задача — связаться с упрямым боксером.

Последний луч солнца дрогнул и исчез за горизонтом. Небо потемнело, окрасившись в глубокие синие тона. Пора идти внутрь.

Я еще раз взглянула на угасающие краски вечера, улыбнулась про себя и шагнула в комнату, оставляя за спиной прохладу наступающей ночи.

"Завтра будет непростой день..."

***

Я сижу на краю койки, уперев ладони в холодный подоконник, и смотрю, как солнце медленно тонет в дымке городского горизонта. Краски заката — алые, золотые, багровые — растекаются по небу. Красиво. Спокойно. А у меня в голове — куча мыслей, тяжелых, как эти задолженности, что висят на моей семье.

Еще один спарринг. Последний. Если выиграю — смогу вытащить тётю и сестру из этой бесконечной долговой ямы. Я уже столько прошел ради погашения кредитов. Столько лет убил на заработок боксом. Не могу отступить. Не могу сдаться. Пусть сотрясение первой степени — не смертельно, но голова гудит, будто в ней застрял рой пчел. Но терпимо. Переживу.

Дверь скрипнула, и в палату вошел врач — мужчина лет пятидесяти, в белом халате, с усталыми, но внимательными глазами.

— Ну как самочувствие? — спросил он, просматривая мою карту.

— Уже лучше, — ответил я, не отрывая взгляда от окна. — Завтра хочу выписаться.

— Рано ещё, — покачал головой доктор. — Надо понаблюдать. Даже если отпущу — только под присмотр.

Я раздражённо вдохнул, резко повернулся к нему.

— Мне двадцать пять. Я не ребёнок, чтобы со мной нянькалась. Первая степень сотрясения — пустяк.

— Верю, — кивнул он. — Но бережёного бог бережёт.

Понял, что не отделаюсь. Сжал зубы, потом выдохнул:

— Дочь моего тренера поможет. Она будет следить.

Доктор немного смягчился.

— Это другое дело. Пусть подойдёт ко мне — я ей всё распишу. И всё же... не советую вам пока выходить на ринг.

— Выбора нет, — резко сказал я. — Мне нужны деньги.

— Ваше дело, — вздохнул врач и вышел.

Я снова остался один. Отвёл взгляд от окна, подошёл к тумбочке. На ней лежали алые яблоки — принесли сегодня тренер и его дочурка. Лана, вроде, зовут.

Закрыв снова глаза, я мысленно представил её: глаза цвета липового мёда, длинные пепельные волосы, скромная улыбка. Миловидная. Слишком миловидная. Прямо как те самые лилии, которые я терпеть не могу. Красивые с виду, а внутри...

В жизни мне такие чаще всего попадались — слащавые снаружи, подлые внутри. Никому из них нельзя верить. У меня никогда не было девушки — только одноразовые интрижки. В юности этим пользовался: вешались сами, а я не отказывался. Но потом... потом стало не до этого. Работа, тренировки по единоборству, долги семьи, выход на ринг за деньги...

3 глава. Две недели — и ты его больше не увидишь.

"Эта Лана... Настырная, как муха. Сотрясение первой степени — пустяк. Голова поболит и перестанет. Синяки? Да я с детства в них хожу. Травы какие-то варить... Да я хоть сейчас к любой бабке-знахарке схожу, дам ей сотку — и будет мне отвар почище любого. Но нет же, тренеру надо свою дочку ко мне пристроить. Опекунство какое-то... Ладно, через пару дней она сама сбежит — стоит только игнорировать, да огрызаться. Видно, что эта неженка терпеть подобного не может."

Переходя дорогу, я заметил вывеску «Флора» — небольшой цветочный магазин с яркими витринами. Остановился на секунду.

"Тётя и Ника, наверняка, переживают. Новости и до их ушей донесли давным-давно. Лучше зайду, успокою. Но не с пустыми руками."

Колокольчик над дверью звякнул, когда я зашёл внутрь. В нос ударил густой, сладкий аромат — вокруг стояли стеллажи с цветами, гирлянды из плюща висели под потолком, а на прилавке в стеклянных вазах красовались розы. Уютно.

Из-за угла вышла женщина — брюнетка с высоким хвостом и усталыми, но добрыми глазами.

— Здравствуйте! Что вам подобрать? — улыбнулась она.

Я окинул взглядом полки. В цветах я не разбирался.

— Сделайте два букета. Красивых. Один для тёти, другой для младшей сестры.

— А какие предпочтения? Может, любимые цветы? — флористка сложила руки, ожидая подробностей.

— Не знаю. Просто... чтобы нравилось. Итоговая цена мне не важна.

Она удивлённо приподняла бровь, но кивнула и принялась за работу. Пока собирала букеты, я разглядывал магазин. Всё было ухожено — ни одного увядшего лепестка. В холодильнике стояли лилии — белые, красные, жёлтые. От одного их вида начинает нос чесаться от аллергии.

"Чёрт..."

Я резко отвел взгляд. Не хочется даже думать о них.

Флористка, видимо, решила разрядить обстановку:

— Вы часто дарите цветы?

— Нет.

Я даже вспомнить не мог, когда в последний раз дарил букеты кому-то. Мои последние годы были наполнены всяким дерьмом. О каких добрый подарках от меня могла идти речь? Я только разочаровывал семью.

"Давным-давно погасил бы долги, если б не змей-искуситель — Стас Нордман!"

— А сестрёнка у вас взрослая или ещё маленькая? — вырвала меня флористка из размышлений.

— Шестнадцать лет. — сухо бросил я.

— О, тогда сделаю что-то нежное, но стильное! — она оживилась, добавляя в композицию розовые пионы и веточки эвкалипта.

Я молча кивнул.

— А тётя у вас консервативных взглядов или любит что-то необычное?

Её вопрос заставил меня впасть в ступор и опешить.

— ...Обычное. — неуверенно ответил всё же я, выгнув бровь.

— Поняла! — широко улыбнувшись, руки женщины начали умело работать с цветами. Её движения были одновременно уверенными, техничными, плавными и мягкими.

Она ловко собрала второй букет — из бордовых роз, белых хризантем и зелени. Получилось солидно и тепло.

— Вам нравится? — спросила она, заворачивая композиции в крафтовую бумагу.

— Да. Спасибо. — сдержанно ответил я. Мне и вправду понравились итоговые цветочные композиции, однако выражать это эмоциями было довольно непривычно.

Я заплатил, оставил щедрые чаевые и вышел, держа в руках две ароматных композиции.

Их дом был бедным — старый кирпичный двухэтажник, обшарпанный, но ухоженный. Забор покрашен в голубой, на окнах — кружевные занавески. Я толкнул калитку, и она скрипнула, как в детстве.

Тётя Эрианна открыла дверь ещё до того, как я успел постучать.

— Влас?! — её карие глаза мгновенно наполнились слезами.

Она бросилась ко мне, обняла так крепко, что аж рёбра затрещали.

— Ты жив! Здоров! Боги! — голос женщины дрожал, а руки сжимали мою куртку.

— Всё нормально, тётя, — я неловко похлопал её по спине. — Меня не так просто на тот свет отправить. Тебе ли не знать.

Она отстранилась, потрогала мой лоб, проверила синяк под глазом, потом снова прижала к себе.

— Ты ж мой сильный хлопец!

Только потом она заметила букет.

— Ой, что это?!

— Для тебя, — протянул я.

Она ахнула, прижала цветы к груди, и слёзы покатились снова.

— Дурак! На это тратить деньги?!

— Стоят копейки, — соврал я.

Из-за её спины выскочила Николь — моя младшая сестра.

— Влас!

Она влетела в меня, как торнадо, чуть не сбив с ног.

Я прижал Нику к себе. Всё еще не верилось, что наши отношения наладились и она сумела забыть прошлое. Простить и дать второй шанс. На этот раз разочаровать и испугать сестру я больше не посмею. Также я благодарен Николь за то, что не раскрыла всех скверных подробностей моих грехов тёте. Она и так последние пять лет успокоительные глотала, как не в себя, из-за меня (и это Эрианна, еще даже не знала полной истории).

Мне невероятно стыдно и скверно на сердце от одних только воспоминаний о прошлом. Говорят, что время лечит, но моя боль не утихает и, кажется, раны никогда не сумеют зажить. Все оставшиеся годы жизни я буду помнить о том, каким ужасным человеком был и это неизменно.

"Если я не смог самого себя простить за всё, то кто сможет?"

Никто.

Порой молчание — лучший вариант. Ты не причиняешь физическую боль, держись дистанцию, не оголяешь душу. Всё идеально подходит мне. Я привык быть одиночкой. Делить проблемы с кем-либо — не моё. Даже если буду тонуть в болоте, не позову на помощь и предпочту самостоятельно пытаться вылезти.

— Я так переживала! Ты же обещал больше не лезть на рожон! — с претензией произнесла Николь, напоминая о моей клятве.

— Я не лез, Ник, — я потрепал её волнистые волосы, натянул слабую полуулыбку. — Просто соперник урод аморальный.

Она надула губы, но тут же заулыбалась, когда я вручил ей её букет — нежно-розовый, с кружевной лентой.

— О-о-о! — Николь завизжала, запрыгала на месте и прижала цветы к лицу. — Они пахнут, как конфеты! Спасибо-спасибо-спасибо!

Я сдержал улыбку, пождав губы.

Становится приятно на душе, когда видишь, как семья радуется.