Мойра

Пролог. Король-ворон

Конный отряд остановился у входа в пещеру. Предводитель – высокий, плечистый
мужчина с офицерской выправкой, с ног до головы одетый в чёрное, спешился. Под
его сапогами взметнулось облачко белёсой пыли, и тут же гладкая чёрная кожа
покрылась серым налётом.
Он был уже не молод. Возраст выдавала глубокая морщина меж бровей, какая со
временем образуется у людей, которые много хмурятся или щурятся от солнца и
ветра, да проседь в чёрных волосах. Внешне мужчина более всего напоминал
какого-нибудь военного высокого чина, но вместо меча или сабли в ножнах, к его поясу
был подвешен посох, украшенный серебряной вороньей головой.
- И угораздило же старика забраться в такие дебри. Неделю пришлось потратить,
чтобы отыскать его. И, надеюсь, не зря.
Подумал он, начиная взбираться вверх по тропинке, ведущей к пещере.
- Ваше величество, позвольте сопроводить вас, это может быть опасно.
Раздался сзади голос одного из сопровождающих.
- Нет. Всем оставаться на местах и ждать. Я уже говорил, что пойду один.
Мужчина вскарабкался наверх, цепляясь за каменный выступ и ступил во мрак. Шаги
отозвались гулким эхом. Ни то птицы, ни то летучие мыши, в испуге снялись с
насиженных мест и громко хлопая крыльями ринулись из пещеры, так и норовя
врезаться в незваного гостя или хотя-бы задеть его.
- И кто это ко мне пожаловал без приглашения? Всех моих питомцев распугал. Я уже
говорил, что за хлеб и козий сыр не гадаю. А ну выметайся!
Раздался недовольный, брюзгливый старческий голос из глубины пещеры.
- Мельмох, я - король Элторны. И я могу дать тебе немного больше, чем кусок сыра,
если ты ответишь на мой вопрос.
На минуту повисло молчание, а потом старик, визгливо, с присвистом, расхохотался.
- Король, говоришь? Нет. Это его величество Арьян был королём.
- Ну а я кто тогда, по-твоему?
В голосе мужчины зазвучали стальные ноты.
- О, ну у меня для тебя много эпитетов. Узурпатор. Братоубийца. Некромант
проклятый. Какой выбираешь?
Старик ехидно захихикал.
- Выбирай на свой вкус. Я не требую от тебя любви и почтения. Но я вынужден
попросить у тебя помощи.
- И правильно. Нельзя требовать от человека того, чего он не может тебе дать.
Старик тяжело вздохнул.
- А за помощью к богам обратись, если они от тебя ещё не отвернулись, как это сделали все уважающие себя маги.
- Мельмох, да пойми ты уже, старый дурак, если ты мне не поможешь, не будет ни
богов, ни магов. Потому что не будет магии!
Мужчина сорвался на грозный рык и, в сердцах, резко шагнул вперёд, словно желая
подойти к старику, схватить его за грудки и хорошенько встряхнуть. Но тут же
остановился и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Видеть оракула, или касаться его,
после того, как ты сказал, что пришёл с просьбой, нельзя ещё сутки. Иначе его сила
просто не сработает и не даст тебе ответ.
- Мельмох, новые разломы открываются едва не каждый месяц. И многие из них на
дальних землях, куда месяцы и годы добираться. Через разломы не только прёт
нечисть из замирья, но и утекает магия. Мы не можем мотаться по свету, бесконечно выискивая и закрывая порталы. Ты можешь просто сказать, почему магия уходит и как
это остановить?
Старик чем-то зашуршал и вновь противно захихикал.
- Магия уходит потому, что судьба так решила. Твоя судьба, между прочим.
- Что это значит, старик?
Король-некромант знал, что предсказания оракулов почти всегда звучат туманно. Но
сейчас демонов старик будто специально старался его запутать.
- Скоро узнаешь.
Мельмох явно не собирался помогать.
- Хорошо. Скажи, могу ли я как-то изменить судьбу и остановить это?
- Изменить судьбу ты не сможешь. Очень она у тебя упрямая. А вот остановить –
пожалуй.
Старик вновь захихикал.
- Запомни, тебе нужно избавиться от неё до того, как она пройдёт огонь, воду и медные
трубы. И тогда ничего не случиться. Но сможешь ли ты?
Смех старика, тоненький и гнусный, эхом понёсся по пещере, отражаясь от стен и
заполняя всё пространство. Королю показалось, что этот смех проник ему под кожу и
отдаётся где-то внутри неприятной ноющей болью.

Глава 1. Огонь

В этом году лето так и не наступило. Суровая зима нехотя уступила свои права весне,
дождливой и промозглой, больше похожей на позднюю осень. К цветню дожди
закончились, и на небе, наконец, показалось солнце. Но это было не то, привычное,
яркое и жаркое весеннее солнышко. Оно было красным, и таким тусклым, что на него
не больно было смотреть. Но это было уже лучше бесконечного ледяного дождя,
который и из дому то выйти не даёт. Деревенские, наконец, засадили поля и
огородики, в надежде собрать хоть какой-то урожай и протянуть до следующего года.
Но в серпне грянули заморозки. И без того жидкие колосья почернели, лишив
деревенских последней надежды избежать голода.
Пришлось залезть в общинные запасы – зерно, приготовленное в уплату княжеского
оброка. Крестьяне здраво рассудили, что хоть князь, конечно, осерчает, кару наложит,
оброк удвоит, но в замирье всем селом не отправит, в отличие от лютого голода. Так
что эту заму деревенские худо-бедно пережили бы. Но вот следующую… Если погода
не изменится, следующий год мог стать для них последним. И эта мысль грызла души
сельчан, как червяк корни старого дерева. Этот подступающий смертный ужас
чувствовали все. Даже дети. Поэтому по ночам многие из них не спали, таращась в
потолок или наблюдая как беспокойно ворочаются столь же взволнованные родители.
Яска тоже почти не спала уже которую ночь. Ощущение неминуемой беды то и дело
накатывало на неё, как волны на речной берег. Но боялась она почему-то не только и
не столько следующего года. Ей казалось, что нечто страшное притаилось куда ближе,
что оно как змея поджидает её буквально за углом родной избы. Но она гнала от себя
дурные предчувствия. Ведь она же взрослая и ей не до пустых волнений. Надо смотреть за сестрой и за хозяйством. Ей не до всяких глупостей.
Она с нежностью посмотрела на Веську. Сестрёнка сосредоточенно чесала гребнем
длинные зелёные пряди саграчьей шерсти, от усердия надувая пухленькие щёчки.
- Совсем большая. Года четыре и женихи свататься начнут. А то и раньше.
Подумала Яска, крутя в руке веретено и задумчиво глядя, как змеится ровная зелёная нить.

Веся росла прехорошенькой. Круглое как луна личико, наливные щёчки-яблочки и
русая коса, которая уже в таком возрасте была толщиной в руку. Но главное, конечно,
это глаза. Льдисто-голубые озёра, обрамлённые тёмной рощицей пушистых ресниц. А
вот сама Яска красотой похвастаться не могла, и прекрасно знала об этом. Казалось,
она вся состояла из острых углов: худая, скуластая, с прямыми лохматыми бровями с
почти по-мужски очерченным подбородком. Волосы у неё были не русые даже, а
серые, как пепел в печке, и тонкие, словно совсем детские. Коса в два пальца и то с
натяжкой. Но это всё было бы ничего, и не таких замуж берут, если есть приданое,
если бы не глаза. Правый глаз был совершенно обычным, со светлой почти
прозрачной радужкой. А вот второй был совершенно белым, словно боги оставили в
нём болванку, по рассеянности забыв нарисовать радужку и зрачок. Она от рождения
была слепа на этот глаз. Но за двенадцать лет обвыклась с недугом и научилась
управляться по хозяйству не хуже полностью зрячих. И даже почти переняла
матушкино мастерство.
Их мать, Злата, единственная на селе умела делать холды – плащи из саграчьей
шерсти. Один такой плащ мог стоить пять – семь серебрушек, а то и вовсе целый
золотой. И желающих заплатить такую цену было немало. Ведь эти зелёные
шерстяные плащи не промокали даже в самый сильный ливень, согревали в любой
мороз, а в летний зной в них было прохладно. И дело было не только в уникальной
шерсти саргаков – коренастых зелёных бычков, с закрученными в спирали рогами,
которые жили только тут, в долине, но и в уникальной технологии изготовления холдов,
которую женщины в местных сёлах передавали из поколения в поколение. Плащи не
шились, а ткались целиком на специальном станке, чтобы в ткани не было даже
мельчайших зазоров, а потом обрабатывались специальными травяными настоями,
точный состав которых каждая семья держала в строжайшей тайне. Красить же плащи
было нельзя, иначе саргачья шерсть теряла все чудесные свойства, становясь
обычной тряпкой. Поэтому плащи всегда были только зелёными, а женщины, то
делали их, а потом продавали на тракте, звались зеленониточницами. Ремесло это
было весьма прибыльным. И Яся очень старалась овладеть этим ремеслом в
совершенстве. Авось, умелую мастерицу и слепой на один глаз кто замуж возьмёт, а
если нет, то хоть будет чем себя прокормить.
- Ясь, я кушать хочу.
Веся покосилась на горшок с кашей, который мать предусмотрительно оставила в
печи, перед тем как уйти на тракт, чтобы попытаться обменять очередной плащ на
зерно у проезжающих купцов. Сейчас она не продавала плащи, а только меняла на
еду. Что толку от серебра, если на него никто буханку хлеба не продаст?
- Терпи, Веська. Дядька Осок придёт, у него спросим.
Яся инстинктивно потёрла плечо. Там, под платьем желтел ещё не до конца сошедший
синяк, который отчим поставил ей на той неделе, когда она пошла на поводу у
малышки и разрешила ей поесть, пока его не было дома. Он всегда приходил в ярость,
когда девочки брали что-то без его разрешения. Но тогда Осок долго не приходил, уже
вечерело, и Веська пошла на поводу у голодной малышки, разрешив ей поесть
остывшей каши. За чем её и поймал Осок. Маленькая, конечно, тоже тумаков
получила, но Яся, как старшая, летала по избе так, что думала и костей целых не
останется. Однако обошлось. Пара синяков, ссаженый локоть, да рассечёная бровь.
Только и всего.
- Ясь, а можно я одну только ложечку? И потом так чисто её оближу, что дядька Осок
даже и не заметит?

Продолжала ныть голодная малышка.
Яся вздохнула. С надеждой посмотрела в окно. Будь дома мать, не пришлось бы
ждать возвращения отчима и гадать, в каком настроении он заявится. Если в дурном,
то еды до вечера не жди. Но матери на тропинке видно не было. Зато из-за дальнего
пригорка медленно выползла вереница пушистых пятнышек, похожих на взбитые
зелёные облачка. Саргаков гнали с пастбища домой на дойку и вычес.
- Вон, смотри, стадо уже идёт. Значит и Осок скоро появится.
Летом отчим работал пастухом. Денег нему не давали, зато каждый месяц выделяли
полпуда саргачьей шерсти, собранной по чуть-чуть с каждого двора. С этой шерсти
мать и ткала плащи. Конечно, было бы куда как удобнее держать своих саргаков. Но
купить телят постоянно денег не хватало.
- А если бы дядька Осок не пил и не проматывался в карты по кабакам, авось бы
хватило.
Со злостью подумала Яся.
Веська тоже прилипла к окну, выглядывая отчима, и одновременно ожидая его прихода
и страшась. Если трезвый придёт - покормит. А вот если пьяный…
Время шло. Вот мимо окна неторопливо прошествовали саргаки, помахивая
пушистыми метёлками хвостов. Вот хозяйки ближних разогнали неповоротливых
зверей по дворам, кто приманив соленым камнем, которые эти зверюги очень любили
облизывать, а кто без стеснения охаживая палкой по гладким бокам. Вот улица
опустела и тусклое красное солнце начало медленно клониться к горизонту, навстречу
которому выступил тёмный край дождевой тучи. А отчима всё не было.
- Ну точно пьяный явится.
С ужасом подумала Яся. Ощущение беды вновь накатило как волна, заставив сердце
сжаться.
Минуло лучин пять, перед тем как дверь с грохотом распахнулась, и в избу вошёл
Осок. Трезвый. Но не один. Что было странно. Осок никогда не водил гостей. Но
сейчас с ним была целая делегация. Сельский староста, кузнец, торговец зерном и
ещё почему-то бабка-повитуха.
- А я говорю вам, побойтесь богов, изверги полоумные! Не поможет это.
Она попыталась встать перед мужчинами, но староста грубо оттолкнул её.
- Замолкни, Ганна. Именно богов мы и боимся. А точнее того, что чтить нашу
покровительницу, вот она нас и карает холодом и голодом.
- Да не в том дело, дурни!
- Баба Ганя, не угомонишься, вторым кругом на поклон к богине отправишься!
Рыкнул кузнец, и бабка наконец умолкла, опустив глаза в пол, словно ей было стыдно
смотреть на весь белый свет.
- Которую, Осок?
Деловито спросил староста, повернув к отчиму красное бородатое лицо.
- Старшую.
Без всяких раздумий бросил дядька.
- Ты уверен? Она ж вон уже какая большая. Ещё пару лет и жениха можно искать…
Засомневался староста.
- Да полно те, кто её такую возьмёт? Ни кожи, ни рожи, да ещё полуслепая. Замучаюсь
с рук сбывать. А так хоть благое дело свершит.
Мужчины молча покивали.
- И то верно. Ну решено, стало быть.
Наконец постановил староста.

Глава 2. Жрицы под горой

Когда тьма, наконец, немного рассеялась, позволяя лучу сознания пробиться сквозь
неё, Яска обнаружила, что лежит на холодном земляном полу. Попробовала
пошевелить затёкшими руками, но тут же поняла, что накрепко связана. Круг тьмы, в
котором она лежала, примыкал к кольцу тусклого свечного света. При свечах
совещались четверо: дядька Осок, староста, кузнец и бабка повитуха.

-Да кто ж знал то, что она ведьма!
Горячо оправдывался дядька Осок.
- А вот и не доказано это! Может это всё так, совпадение! Ливень мог сам собой пойти.
Год-то какой дождливый…
Спорила с ним бабка-повитуха.
- Ну конечно, и ливень сам по себе костёр затушил, и молния сама в купца Викора
ударила. А то, что девка по воздуху руками водила и от пальцев её зелёные искры
сыпались – это нам померещилось.
- А может и померещилось. Не мудрено, в такой то обстановке.
Не сдавалась упорная бабка.
- Хватит спорить и пререкаться!
Староста с силой стукнул кулаком по стене и сдавленно охнул, видимо отбив
костяшки.
- Давайте лучше думать, что делать теперь будем.
- По закону о каждой ведьме надобно князю доложить.
Протянул кузнец.
- Ну доложи. Если хочешь, чтобы сюда явился Орден чистоты для искоренения
«демонового семени». Тогда все на кострах гореть будем.
Ехидно ответила ему бабка.
Впрочем, кузнец уже и сам понял, что сморозил глупость и пристыженно замолчал.
- А может её это, того, пока не очнулась?
Предложил дядька Осок.
- А что, если она, почует опасность и сама нас того? Тут орденцев или жриц нету,
ведьмину силу гасить никто не умеет.
Возразил кузнец.
-А ведь ты голова, Фрол .
Протянул староста.
- Правда?
Радостно удивился кузнец.
- Можно же отдать девчонку жрицам. Тут верстах в десяти есть храм Спящего. Там как раз принимают девочек в послушницы. А ведьм, говорят, ценят,
особо. Не официально, конечно, но все всё понимают. Не знаю уж, что они с этими
ведьмами там делают, но главное, что из-за каменных стен она никогда больше не
выйдет. А нам только того и надо. Спроси кто – просто отдали девку-калеку в
послушницы, куда ж ей горемычной деваться.
- А ведь ты голова! Здорово придумал!
Радостно вскричал дядька Осок.
- Верно!
Поддакнул кузнец.
- Ну и то ладно.
Пробубнила себе под нос сердобольная бабка – повитуха.
- Эй, она, кажись, очнулась…
Заметил глазастый староста.
- Ну-ка, Фрол, успокой.
Кузнец размашистым шагом двинулся в сторону девочки. Замахнулся. Свет вновь
померк. В себя Яска пришла уже на улице. Всё так же связанная, она полулежала в телеге,
словно мешок зерна. На деревню давно спустилась ночь, принеся с собой колкий
морозец. Вокруг телеги толпились одетые в тулупы сельчане. Впрочем, совсем близко
никто подойти не осмеливался, страх держал их на почтительном расстоянии.
Девочка, одетая лишь в тонкую домашнюю рубаху, сперва почувствовала, как всё её
тело сотрясается от крупной дрожи. И только потом ощутила сам колкий ночной холод.
Сегодня ночь была особенно морозной.
Её взгляд испуганно метался по людским лицам. Где же мама? А, вот она. Тоже стоит в
стороне. Бледная, испуганная, словно застывшая. Тоже не подходит близко. И тут
девочка поняла, мать тоже её боится.
Яске вдруг захотелось закричать во всё горло:
- Мамочка, не верь им, никакая я не ведьма!
Но вместо крика из горла вырвался лишь хриплый надсадный кашель. Кажется, она
успела сильно застудиться.
- Ну что, трогай Фрол!
Раздаля зычный голос старосты и телега медленно двинулась вперед. Молчалива
толпа послушно отхлынула в стороны, пропуская лошадь.
- Словно хоронить везут…
Отчего-то промелькнуло в голове у Яски.
- А может оно и лучше будет, если так и случиться? Раз даже мама меня боится.
Подумала Яска, чувствуя как холод постепенно будто бы отступает, а глаза сами собой
слипаются. Она знала, что если поездка будет достаточно долгой, этот сон может стать
вечным.
- Прибери меня к себе, добрый батюшка мороз. Только пусть будет не больно. Не так
как на костре.
С надеждой подумала она, позволяя глазам закрыться.
- Стой!
Крик матери заставил её встрепенуться.
- Приснилось?
Она подняла голову, вывернула шею назад до боли и увидела, что мама бежит за
телегой.
- Стой!
- Иди домой по добру, Злата!
Рявкнул, сидящий на облучке староста.
Но мать не слушала. Она поравнялась с телегой, одним движением сдернула с себя
Холд и накрыла им дрожащую девочку, словно одеялом.
- Береги себя, дочка.
Прошептала она одними губами.
- Вот глупая баба!
Кузнец подстегнул дохлую лошадёнку и та из последних сил припустила в галоп.
Яска не отрываясь смотрела, как фигура матери постепенно отдаляется. Она замерла,
не дыша и не моргая, стараясь навсегда запечатлеть её в памяти, пока мать не
скрылась за горизонтом, а глаза не начало щипать от слёз.
В третий раз Яска проснулась от того, что телега резко остановилась, словно налетев
на невидимую стену. Она робко приподняла голову, ощущая как стылый ночной воздух
забирается в щель, образовавшуюся между тёплым маминым плащом и кожей.
Однако никакой стены не было. Девочка долго таращилась в ночную тьму, пока,
наконец, не поняла, что именно остановило телегу. А точнее, кто. Староста и кузнец сидели неподвижно, словно их внезапно паралич разбил, пока к телеге не спеша
двигалась сгорбленная сухонькая старушка в чёрной хламиде. Сперва Яска подумала,
что мужчины напуганы или насторожены Но они уже минут пять сидели как каменные и
только тут до Яски дошло – они заколдованы.
- На нас напала ведьма!
Промелькнуло в Яскиной голове.
Однако уже через секунду старушка придвинулась настолько, что её чёрная хламида
приобрела отчётливые очертания того странного нарядного покрывала – савана, в
котором ходили служительницы Спящего.
- Вы что, забыли, смерды, что мужчинам нет входа в обитель Спящего?
В голосе старушки звучала угроза.
Она несколько секунд вопросительно смотрела на мужчин, потом тяжело вздохнула,
осознав, что кое-что забыла, и щёлкнула пальцами. Мужики тут же встрепенулись.
- Не вели казнить, матушка. Послушницу тебе привезли. Приумножаем сонм
служительниц Спящего, славься он в веках!
Торопливо забормотал напуганный староста. А кузнец закивал так мелко и часто,
словно у него случился припадок или шею свело сильной судорогой.
- И что это вам не терпелось так отдать девку Спящему, что вы сами спать не стали и
среди ночи её приволокли?
Голос старушки стал ехидным.
Мужики молчали, кидая друг на друга вопросительные взгляды.
- Говорите, не бойтесь. Я вам не орденка. Все сказанное мне развеется и станет сном
Его.
Произнесла старушка заветную фразу. Все сказанное после неё по канону не
подлежало разглашению даже под пытками.
- Ведьма она, матушка.
Немного помявшись произнёс староста.
- И как же вы это, интересно, выяснили…
Старушка заглянула в телегу, с трудом разглядела там забившуюся в угол девочку и
откинула плащ. С явным неодобрением осмотрела её обожжённые ноги и сгоревшую
юбку, рваные куски которой едва прикрывали бёдра.
- Вы что же, огнепоклонничаете до сих пор?
С разочарованием в голосе произнесла она.
- Да мы не… Матушка… Она это.. печку…
- Ага, сама, небось, на лопату залезла и в печь себя задвинула. Известное
развлечение у юных девиц по деревням.
Вновь съязвила старушка.
- Наложить бы на вас покаяние, да я уже слово заветное вам сказала…
Мужики виновато опустили головы.
- А сила, видимо проснулась, когда вы её сжечь пытались?
Мужики уныло покивали.
- И что натворила?
- Дождь вызвала. И молнией человека, того…
- Хм, интересно.
Женщина прикоснулась рукой к голове девочки.
- Так и кто же ты у нас… Что за скверна в тебе сидит … Но я не пойму, что. Не
природница точно… Ладно. Разберемся.
Пробормотала она. А потом рявкнула зычным командным голосом:

Глава 3. Испытание светом

Звон, глухой и протяжный, заставил открыть глаза. Вокруг была кромешная тьма и Яска не сразу поняла, где находится.

- Подьём, засоня, уже звонок к умыванию.

Кто-то с силой потряс девочку за плечо, и ей стоило определённых усилий сообразить, что это её новая соседка Хелла.

- Звонок к умыванию? Что это значит?

Охрипшим со сна голосом пробормотала она.

- Это значит, что наступило утро. В спальнях дочерей окон нет, как видишь, поэтому нам сообщают время вот такими звонками. Два звонка – подъем. Их ты оба благополучно продрыхла. Один звонок – сигнал к выходу из комнаты. Это вот сейчас. Ну а три – это уже сигнал ко сну. Вечером услышишь.

Пояснила Хелла, пока Яска пыталась собрать картинку окружающего мира.

- Ну вставай давай. Если опоздаем – дежурная сестра такой трёпки нам задаст!

Соседка схватила Яску за руку и, крякнув от натуги, подняла с тюфяка и потащила к выходу. Как Только Хелла распахнула дверь спальни, Яска невольно зажмурилась. Глаза уже так привыкли к темноте, что свет тусклых лампадок на стенах показался ей слепящим.

Соседки промчались по каменному коридору, за поворотом влившись в толпу таких же заспанных и лохматых девчонок. Яка с удивлением заметила, что среди них были и совсем малышки лет трёх-четырёх. Девичий ручеёк ширился с каждым поворотом, пока не влился в небольшую круглую залу, заполнив её словно озеро. У стен, на маленьких приступочках, стояли несколько глубоких кадушек с водой. Напротив каждой лежала стопка деревянных гребней для волос и кучка серых лент, свернувшихся словно змеи. Девичье озеро тут же разделилось на несколько потоков. Воспитанницы споро плескали себе в лицо ледяной водой, хватали гребни с лентами и усаживались плести сложные тугие причёски из нескольких кос, сплетённых вместе. Объёмное плетение начиналось от самого лба, из-за чего сложные объёмные косы девочек напоминали гребни ящерок. Яска, отстов очередь и наскоро умывшись, отошла в уголок и попыталась соорудить на своей голове что-то похожее на причёски других девочек. Но руки не слушались, а пряди волос просто вытекали сквозь пальцы.

- Эй, ты новенькая?

Яска подняла голову и увидела, что над ней нависла девочка, по виду, её ровесница или чуточку младше. Невысокая, тонкокостная, с острым, немного крысиным лицом и слегка выпирающими вперёд передними зубами.

- Да, вчера вечером приехала. Я сороковая дочь.

Яска улыбнулась ей как можно дружелюбнее.

- Хм… Сороковая… Ну, судя по тому, что ты даже волосы заплести не можешь, выше сороковой тебе и в сестрах не подняться.

Произнесла она с неожиданным злорадством и ухмыльнулась торжествующе.

- А тебе, одиннадцатая, не подняться выше выгосильщицы ночных горшков.

Раздался насмешливый голос Хеллы.

- А ты… А ты…

Девочка с крысиным лицом едва не задохнулась от возмущения, но так и не смогла подобрать подходящих слов, чтобы парировать атаку рыжей.

- А я ещё и сестре-воспитательнице расскажу, что ты новеньких задираешь, вот она тебе всыплет…

Девочка-крыска зло скрежетнула зубами, резко развернулась на пятках и рейтировалась.

- Дай сюда.

Хелла вырвала у неё из рук гребешок и принялась что-то быстро сооружать на её голове, грубо продирая гребнем запутанные пряди и натягивая их с такой силой, что казалось вслед за ними куда-то на затылок уползало и лицо.

- Скажи, я что-то сделала не так? Почему та девочка решила на мне сорваться? Я чем-то её обидела?

Яска всё ещё не знала местных обычаев, поэтому предполагала, что могла нарушить какое-то неписанное правило и разозлить девочку.

- Ты про одиннадцатую?

Хелла усмехнулась.

- Не обращай внимания, её уж тогда Спящий обидел. Тем, что дал ей такой невыносимый характер. Она всех ненавидит, потому что мнит себя самой лучшей, но на самом деле до ужаса бояться конкуренции. Вот и старается душить самоуверенность новых воспитанниц, как только они сюда попадают, чтобы потом даже не помышляли даже пытаться затмить её.

- А что ты сказала про горшки?

Вспомнила Яска.

- О, это Труды у неё такие. Она должна наводить порядок в покоях старших матерей. И на самом деле, это довольно почётно, такие Труды получают как награду. Но дело в том, что сейчас нашей Первой матери нездоровится, она не встаёт с постели. Так что одиннадцатая теперь вместо обычной уборки, ночные горшки за ней носит.

Пояснила Хелла.

- Труды? Это что-то вроде обязанностей по хозяйству?

Переспросила Яска.

- Да, они есть у всех тут есть. Безделье – это порок. Когда мы не священнодействуем, мы трудимся. Тебе тоже скоро подберут обязанность.

- А у тебя какие труды?

- Я слежу, чтобы вредители не портили запасы. Ну, чтобы в одежде моль не заводилась, а в муке – жучки.

Проговорила Хелла, низко наклонившись, чтобы связать лентой кончик косы, который оказался на уровне Яскиного пояса.

- Все. Хватит лясы точить. В трапезной никто ждать не будет. Не успела – не поела.

Хелла схватила Яску за запястье и потащила вслед за утекающим девичьим ручейком.

Следующая комната, в которую они пришли, была трапезной. Большой каменный зал со сводчатым потолком был уставлен длинными деревянными столами и лавками. На стенах тлели несколько лампадок, которых было явно недостаточно, чтобы хорошо осветить такое помещение. По углам черными клубами лежали густые тени.

- А почему тут постоянно полутьма? На масле для лампадок экономят?

- Шёпотом спросила Яска у Хеллы, когда они плюхнулись на скамью в одном из тёмных углов.

- Нет.

Тихонько хихикнула та.

- Поверь, денег у храма более чем достаточно. Просто ты в обители Спящего. А когда кто-то спит, свет обычно приглушают.

Пояснила она.

Вскоре в зале появились несколько молодых женщин в черных хламидах и серых головных уборах – очевидно сестры. В руках они несли большие деревянные подносы. На одних был порезанный тонкими ломтиками хлеб, на других – глиняные кружки. Когда одна из девушек разгрузила свой поднос на их слоте, Яска поняла, что в кружке простая вода.

Глава 4. Яблоки

- Ну, ты даёшь!

Первым, что увидела Яска, открыв глаза, была восторженная веснушчатая мордашка Хеллы.

- Что?

Яска рывком поднялась на локтях и едва не стукнула Хеллу лбом в подбородок. Но та ничуть не испугалась и не обиделась, лишь грациозно отпрянула, как кошка, о потом плюхнулась на противоположны край тюфяка, опершись на стену.

- Не так резко, после первого обряда всегда голова кружится. И не мудрено, столько крови потеряла.

- Что?

- Что-что…

Беззлобно передразнила её Хелла.

На руку посмотри.

Яска подняла к лицу запястье и только сейчас обнаружила, что запястье левой руки туго перемотано белой тряпицей, на которой ярко выделялось бурое кровавое пятно. В голове тут же всплыл белый пол зала, безумный, но завораживающий танец, белый светящийся пар, колеблющийся в такт её движениям и кровь, стекающая по запястью и исчерчивающая белый пол багровым узором.

- Что это было?

Произнесла она.

- Твой триумф! Одиннадцатая так зубами скрежетала от зависти, что чуть их в порошок не стера, когда увидела твой свет. Раньше то она была самая светоносная среди нас. А теперь всё. Извини – подвинься.

Она залилась весёлым, задорным смехом.

- Хелла, не тараторь, пожалуйста, лучше объясни спокойно, я ничего не понимаю.

- О, ну ты же видела, какой столб божественного света ты подняла?

Изумилась её недогадливости Хелла.

- А так не должно быть?

Заволновалась Яска.

Соседка уставилась на неё, словно не зная, как ответить на этот вопрос, да и в целом не понимая, как он пришёл ей в голову. Словно бы Яся попросила её пояснить, почему камни не едят вместо хлеба.

- Извини, если что-то не то спросила. Наша деревня была далеко от храма. Да и люди там были не слишком то религиозные. Обряды, конечно, исполняли, для порядка, и чтоб орден наказание не наложил, но в смысл особо не вдумывались. Так что я, кроме того, что каждую полную луну в подвале нужно на ночь оставлять в его честь зажжённую лампадку, больше ничего и не знаю.

- Ох, прости, я так давно живу тут, что уже и позабыла, что там, вне горы, большинство людей ничего особо и не знают о том, что происходит в храмах.

- Испытание светом – это ритуал, который проходит каждая девочка, в которой подозревают магическую силу. С тебя снимают сдерживающий браслет, ставят в жертвенный круг и заставляют окропить его кровью. Если у девушка была колдуньей, край круга засветится. А если Спящий даровал ей прощение и принял в свои объятия, вокруг девы воссияет свет. Считается, что чем выше кайма света, тем благосклоннее Спящий к девушке, тем истовее прощает он ей скверну колдовства, принимая в свои объятья.

- Значит, я всё-таки ведьма?

Убитым голосом произнесла Яска. Признавать этого очень не хотелось. Наоборот, хотелось продолжать верить в то, что это ошибка. Ведь где-то в глубине души теплилась надежда, что если ведьмовских задатков в ней не обнаружат, то, возможно, её выпустят из этой демоновой горы и она сможет вернуться домой, к матери и сестре. Хотя разумная её часть прекрасно осознавала, что никуда её отсюда не выпустят. Ведьма она или нет – не так уж важно. Она теперь воспитанница монастыря. А в деревне её никто не ждёт. Сельчане не позволят матери принять её обратно, а дядька Осок не пустит даже на порог.

Внезапный и громкий стук в дверь заставил девочек вздрогнуть и шарахнуться по разным сторонам тюфяка, словно они не обсуждали события дня, а как минимум, вступали в преступны сговор.

- Сороковая дочь, ты уже пришла в себя, встать можешь?

В полоске тусклого света, струящегося из-за распахнутой двери появилась молодая сестра. Яска с трудом узнала в ней двадцать вторую. Ту самую, которая вчера выдавала ей серую хламиду.

- Да, кажется.

Она, с некоторым усилием, поднялась, ощущая, что хоть голова слегка и кружится, но ноги и руки вполне слушаются и равновесие удаётся держать без особого труда.

- Хорошо. Пришло время Трудов. Если ты уже оправилась после Священнодействий – то можешь присоединиться к другим воспитанницам. Матери повелели поручить тебе уборку в коридорах.

Яска кивнула, ожидая, что ей выдадут веник или ведро и тряпку, и сильно опешила, когда сестра выдала ей металлический скребок, и маленький совочек, воткнутые в деревянную кадушку.

- А что мне с этим делать сестра? Этим не подмести и не помыть.

Та закатила глаза.

- Вот ведь недотёпа…

- Мел – мягкий камень. Он впитывает воду. Поэтому мыть его нельзя. Да и мести бесполезно, грязь въедается. Поэтому следы от копоти на стенах или тёмные натоптанные полу ты будешь отскребать металлическим скребком.

- А совок с кадушкой зачем?

- Совком ты будешь собирать пыль в кадушку. Её потом используют для ремонта стен или ещё для чего.

Яска кивнула, про себя дивясь необычному способу уборки.

- А ты, тринадцатая, проверь зерно в хранилище. Кажется, там опять синяя плесень расплодилась. Отбери негодное.

Хелла кивнула и с понурым видом скрылась в коридоре. Это задание её явно не радовало.

Яска же, вместе с двадцать второй сестрой, направилась в коридор. Та коротко показала. как правильно тереть скребком стены, чтоб не оставалось царапин, пригрозила суровым наказанием, если Яска испортит стену, и ушла. Двевочка принялась за работу.

Оттирание белых стен от гари оказалось довольно монотонным занятием, но эта работа, как ни странно, успокаивала, давала время побыть в одиночестве, со своими мыслями. Она напряжённо пыталась обдумать положение в котором оказалась. Именно сейчас, воды туда-сюда металлическим скребком по толстенным каменным стенам, она вдруг явно осознала, какая непреодолимая пропасть теперь отделяет её от мамы и Веськи. Как они там? Не обижает ли их дядька Осок? Не гнобит ли деревня, за то, что дочка оказалась ведьмой? Сердце тревожно сдалось от тоски по родным. Она как никогда остро чувствовала, что эти десятки метров каменной толщей отделяют её от них неотвратимо, так словно они теперь находятся в разных мирах. Но она была жива. И её кормили. При одной мысли о заплесневелом хлебе к горлу подкатил ком, но одновременно с этим желудок свело от голода. Очень захотелось мяса, молока и каши. Да чего угодно, кроме этой отвратительной серой массы, которую ей, казалось, предстояло есть до конца жизни. Хотя-бы ещё разок хотелось попробовать яблоко. Да, именно яблок почему-то особенно сильно хотелось. Кисленьких и твёрдых, из которых брызжет сок, а мякоть темнеет сразу после укуса.