Самолёт делал разворот над морем, как будто передумал лететь в Москву и хотел ещё один круг по солнцу.
Елена смотрела в иллюминатор и думала одну простую мысль:
«Я, конечно, молодец. Но пора бы уже остановиться».
Телефон тёплый в руке, как грелка для тревожных. На экране — привычная троица чатов, как три всадника эмоционального апокалипсиса:
Huseyin
Nabil
Salvatore
— Ну вот и вы, — вздохнула она. — Коллекция.
У каждого — своя маленькая вселенная: недосказанные фразы, полупошлые шутки, философские голосовые, «доброе утро» в три часа ночи и «спокойной ночи» под утро.
И всё это существовало параллельно с другим чатом, который был важнее всех:
Алексей ️
Там последние сообщения были скучные до слёз и святые до мурашек:
«Ты добралась?»
«Не забыла поесть?»
«Как там у тебя море, не простыла?»
«Я скучаю, но рад, что ты отдыхаешь».
«Вот это любовь, — подумала она. — Без “my queen”, без “ты опасная женщина”, без театра.
Просто человек, который держит меня в реальности, пока я устраиваю фестиваль в голове».
Она вспомнила, как Алексей вечно слушает её истории: про турецких водителей, про каких-то артистов, про итальянские лестницы и алжирские медфакультеты — кивает, улыбается, почесывает кота, который официально принадлежит Елене, но почему-то спит на его подушке.
«Совместимость века, — ехидно сказала она себе. — Муж, который любит тишину, стабильность и ясность.
И жена, у которой в голове внутренний турецко-итало-алжирский фестиваль.
И как это всё помещается? Ответ: плохо».
Набил молчал уже третьи сутки. Это молчание было не просто тишиной, а такой плотной ватой, в которую проваливаются мысли.
Хусейн в последний раз написал: «You are dangerous» — и ушёл в свою законную жизнь: к жене, сыну, тревожной маме и своей вечной усталости.
Сальватор, как положено итальянцу из фильма средней руки, исчез на финальных титрах два года назад, чтобы внезапно всплыть позавчера:
«Елена, прости. Жизнь была непростая… Я всё ещё помню твой смех на площади Навона».
«А я помню, как ты исчез, — хмыкнула она про себя. — Но спасибо, что напомнил, а то вдруг у меня закончатся незакрытые гештальты по Европе».
Алексею она перед вылетом отправила одну фотографию моря и короткое:
«Я скоро. Люблю. ️»
Он ответил:
«Жду. Не мёрзни там вечером.»
«Вот, — подумала она. — Человек: “не мёрзни”.
А я вместо того, чтобы просто не мёрзнуть, развожу себе внутреннюю драму мирового масштаба.
Елена, тебе бы мои мозги в карьер, а не в Телеграм».
Самолёт тряхнуло. Стюардесса начала объяснять что-то про ремни безопасности, но Елена уже давно всё застегнула — в воздухе она всегда послушная.
На земле — не всегда.
Внутри как будто щёлкнуло.
— Всё, — сказала она шёпотом, чтобы не разбудить соседку, которая спала открытым ртом. — Хватит.
Не потому, что «грех» — про грех она знала много лучше большинства своих мужчин.
Не потому, что «так нельзя» — она всю жизнь жила на «так вообще не делается, Елена».
А потому, что это перестало работать.
Эти мужчины были как сигареты, от которых давно уже болит голова, но рука всё равно тянется к пачке.
И Алексей, который не курит, потом платит за её приступы кашля терпением и объятиями.
«Если уж я такая талантливая, — подумала она, — давайте хотя бы сделаем из этого литературу.
Раз живу как сериал — надо хотя бы сценарий написать».
Она открыла заметки и набрала первую строку:
«Эта книга — про мужчин, с которыми я почти изменила своему мужу.
И про одного мужчину, которому я, как ни странно, всё-таки остаюсь верна».
Елена посмотрела на слова и усмехнулась.
«Врать я всегда умела, — подумала она. — Но хотя бы на этот раз — красиво и честно одновременно».
Она подняла глаза на три чата.
— Ну что, мальчики, — сказала она мысленно. — Пора. В текст.
Пальцы привычно метнулись к экрану, но вместо того, чтобы открыть диалог, она погасила телефон и положила его в карман кресла.
«Вот так, — сказала внутренняя строгая училка. — В книгу — welcome.
В голову — до свидания. Там теперь для Алексея, детей, кота и себя место освобождаем».
Самолёт лёг на курс домой.