Музыка — как смысл жизни

Точно не доставка

Летний вечер уже начинал остывать, но асфальт под ногами всё ещё отдавал дневным теплом. Ноа свернула в переулок, ведущий к знакомому двору, где прямо посреди парка стояла старая, обшарпанная сцена. Здесь по выходным проходили уличные концерты, а вечерами местные музыканты устраивали репетиции. Не клуб, не студия — просто открытая площадка, где музыка жила свободно, среди фонарей и шелеста листвы.

На плечах — рюкзак с заказами, в голове — старая мечта.

Она не жаловалась. Деньги были нужны. Уроки, жильё, еда. Всё складывалось в реальность, которая совсем не походила на мечту. Хотя когда-то... когда-то всё начиналось с другой картинки. С детской гитары, с криков «я буду рок-звездой!» и родителей, которые тогда ещё верили в это.

Но теперь — вот она: двадцатилетняя девушка, с тёмными кудрявыми волосами до плеч, большими карыми глазами и с тем же рвением к музыке в порванных джинсах и старой футболке, доставляет еду рок-группам, а не играет в них.

И вот — снова они. Четверо. Аппаратура, кабели, открытые кейсы. Прямо на деревянных досках сцены. Свет фонаря падал неровно, рисуя на стене дрожащие тени.

Она уже собиралась просто отдать заказ и уйти, когда услышала:

— Ну и где наш гитарист? — недовольно бросил один из ребят. — Если бы он исчез насовсем, мы бы хотя бы сэкономили на его постоянных опозданиях.

— Может, он ушёл в сольную карьеру в Макдональдс, — с ленивым сарказмом протянул другой.

Ноа замерла. Что-то внутри щёлкнуло. Сердце застучало громче. Её пальцы сами по себе сжались вокруг пакета, как когда-то сжимали гриф гитары.
Она больше не стала подслушивать , а пошла прямиком к сцене чтобы отдать заказ. Тогда она увидела четырёх парней. Кто-то сидел на колонке, кто-то стоял с барабанными палочками в зубах. Из колонок вырывался гитарный рифф — сырой, злой. И честный. Она кашлянула — негромко, но достаточно, чтобы обратить на себя внимание.

— О, а вот и ужин, — крикнул басист, обернувшись. — Только не говори, что это не для нас.

— Кто из вас оформлял заказ на имя Равиль? — спросила Ноа, прищурившись.

— А ты доставщица или пришла кастинг проходить? — усмехнулся другой.

Ноа дернула бровью:
— А тебе какое дело? Или ты лидер этой группы?

Басист приствиснул а остальные переглянулись и на их лицах можно было прочесть удивление. После этого парни засмеялись громким смехом. Но тут в атмосферу ворвался другой голос.
Из-за усилителя медленно поднялся парень. Высокий. Чёрные взъерошенные, немного вьющиеся волосы, лёгкая небритость.Глаза — холодные, тёмные, цепкие. Лицо с резкими скулами, и голос — хрипловатый, тягучий, красивый. Одетый в чёрный джинсовый комбинезон и тёмно зелёную футболку, на ногах старая обувь.

— Ты и есть Равиль? Тот кто заказывал еду. — уточнила Ноа.
— А ты любишь задавать очевидные вопросы?

— Только когда человек сам слишком уверен, что все и так про него знают.
Она чувствовала, как сердце колотится, но не отступила.

В группе кто-то тихо хмыкнул. Равиль не рассердился — наоборот, глаза чуть прищурились, будто это его даже развлекло.
— Может вы местная звезда о которой я не знаю? — продолжала Ноа.

— Не льсти. Да, ты правильно поняла меня зовут Равиль, тот кто заказывал еду— он говорил медленно, и в его голосе было что-то почти музыкальное, опасное.— Ты кто? Ты доставка или чудо в рваных джинсах ?— спросил он, не вставая.

Ноа выпрямилась, как будто внутри что-то зажглось.

— Курьер. Еда для «The Horizon Line».

— Поставь туда, — он кивнул подбородком на колонку, не сводя с неё взгляда.

Она поставила пакет, но не ушла.

— Я слышала, у вас проблемы с гитаристом. — Вам гитарист нужен? — спросила она, подходя ближе.

Парни обернулись. Один из них — светловолосый, с кольцом в ухе и в рваной футболке — прищурился и с усмешкой пробормотал:

— Ты что, играешь?

— Да, играю.

Равиль нахмурился ответил:

— А ты, прости, кто? Музыкальный инспектор по подслушиванию?

Ноа закатила глаза.

— Просто... если вам нужна гитара — я могу сыграть.

Парень засмеялся — коротко, сухо, немного раздражённо.

— Спасибо, но мы не нанимаем случайных доставщиц с амбициями.Даже с дерзостью.

— Тогда просто дай мне гитару, — бросила она. Я не прошу нанять. Просто гитару дайте. Пять минут
— Ты всегда так врываешься к незнакомцам с предложением поиграть на их инструментах? — Он прищурился.— Или это эксклюзивная акция « буррито + соло»?
— Обычно я просто играю, — с вызовом бросила Ноа. — Но могу уйти. Если я облажаюсь — выкинешь меня. Или вы боитесь, что девчонка сыграет лучше?
Тишина. Басист сдержанно хмыкнул. Равиль усмехнулся — впервые. Еле заметно. Он не отрываясь смотрел на неё. Остальные переглянулись, и один из них —парень Джей, который сидел за клавишами с пивной банкой — усмехнулся:

— Давай, Равиль. Почему нет? Будет хоть развлечение.

Равиль, кажется, взвесил что-то в себе. Его холодный взгляд стал чуть мягче — или просто прищурился от раздражения.

— Часто играешь?

— Бывает.

— Когда начала?

— С восьми лет.

— Сыграй.

— Сейчас?

Он пожал плечами.
— А когда ? У тебя ведь есть время, раз ты успеваешь говорить.

Она чуть улыбнулась краем губ.
— А у тебя ведь тоже, раз слушаешь.

— Ты наглая. Это почти ...симпатично, — Он поднялся, подошёл к стойке и достал электрогитару из кейса. —Ну давай . Держи. Удиви меня, рок-звезда с буррито.

— Ты удивишься, — пробормотала она и взяла гитару.

Пальцы дрожали, но как только она коснулась струн, всё вокруг исчезло. Только аккорды. Только музыка.Простой, но чёткий рифф. Потом чуть сложнее. Потом — соло. Грязное, с напором. Настоящее.Она сыграла так, как будто заново дышала. Смешала грув, драйв и что-то своё — острое, сырое, честное.

Группа замерла. А потом басист присвистнул.

— Девочка, ты чертовски хороша.

— Ну что, кареглазая красотка, — подал голос Джей который сидел за клавишами,— Нам есть кого звать на подмену.

Но Равиль, который был иногда чрезмерно суровым лидером группы молчал. Он подошёл ближе, выдернул шнур и забрал у неё гитару. Их пальцы на секунду коснулись — как искра.

— Слишком чисто. Слишком... правильно. В роке нет правильного. Здесь — грязь, крик, сердце. Ты играешь, как будто боишься.

— Я не боюсь, — сквозь зубы ответила она

Равиль не улыбался. Только подошёл ближе. Очень близко.

— Ты слишком давишь на струны. Чувства много — контроля нет. Но... ты дышишь музыкой. Это редко.

Молчание. И снова этот странный, напряжённый взгляд. Как будто на грани — что-то искрит между ними.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Ноа.

— Это ведь мужское имя?

— Унисекс. Сейчас много девочек с таким именем.

Он приподнял бровь.

— У тебя есть зубы. Это хорошо. Завтра репетиция в семь. Докажи, что не боишься.Но не думай, что я в тебя поверил.

— А ты не думай, что мне это нужно.
— Он наклонился ближе. Их взгляды столкнулись — остро, как лезвия ножей.—Приходи, если не струсишь.

И ушёл, даже не оглянувшись.

Ноа смотрела ему вслед, стиснув гитару.

— Я не говорила, что приду. — кричала ему в спину

— А я не говорил, что прошу, — он даже не развернулся, и не дожидаясь ответа продолжил — Но ты всё равно придёшь.

Чёрт, он был уверен в этом. И она знала — он прав.

На репетицию без приглашения

Ноа пришла на репетицию раньше. Она не была уверена, что это хорошая идея, но что-то внутри гнало её вперёд. Дело было не в группе. Не в сцене. Это было о той себе, которая когда-то, в детской комнате, играла на старенькой акустике и представляла, как арена кричит её имя.

Репетиция была в том же дворе. Старые стены, потрескавшийся асфальт, шнуры, лежащие прямо под ногами, и дикая акустика, будто звук ударялся в бетон и возвращался с эхом.

Ноа пришла без гитары. Она знала — если её реально хотят видеть, дадут инструмент.

Парни уже были там. Кто-то курил, кто-то возился с колонками. В воздухе пахло пылью, сигаретами и ожиданием.

— Ну что, кареглазка, всё-таки пришла? — усмехнулся тот самый, клавишник с шапкой на затылке.

— А ты всё ещё не нашёл шутку получше? — ответила она спокойно.

Он улыбнулся, подняв руки в жесте капитуляции.

— Раньше самого Равиля. Это уже плюс, — сказал парень с бас-гитарой, высокий, в чёрной футболке и с пирсингом в ухе.

— Я просто не хотела с ним пересекаться, — пожала плечами Ноа, бросая сумку на скамейку.

— Боишься его? — хмыкнул тот же басист.

— Не совсем. Он просто… всегда делает вид, что всё знает лучше всех.

— Звучит как диагноз, — пробасил парень за ударной установкой. Руки в татуировках, взгляд — ленивый, но точный. — Том. Я тут стучу, если что.

— Тим, — коротко бросил басист.

— Джей, — подпрыгнул клавишник. — Я отвечаю за музыку, шутки и раздражение. По совместительству — лучший друг нашего великого и ужасного Равиля.

— А где... ещё кто-то должен быть? — Ноа оглянулась.

— Брат мой, Эд, — пожал плечами Джей. — Последнее время сдулся, не приходит. Любовь или лень — ещё не выяснил.

— Ясно, — усмехнулась Ноа. — Значит, я в команде странных имён и недосказанностей.

Смех. Атмосфера понемногу теплела, пока на площадке не появился он.

Равиль шёл медленно, как всегда. В тех же потёртых кедах, в зелёной футболке и в чёрном джинсовом комбинезоне, немного расстёгнутом. Волосы упрямо падали на лоб, и вид у него был… уставший, словно он не спал всю ночь. И всё равно — харизма пробивалась сквозь каждое его движение.

— Уже здесь? — бросил он Ноа, подходя к аппаратуре. — Соскучилась?

— Я просто пунктуальная. Это шокирует, да?

— Это раздражает.

— Взаимно.

Несколько секунд тишины. Они смотрели друг на друга — молча, но ощущение было, будто вот-вот кто-то сделает шаг ближе… или скажет что-то совсем не то.

— Без инструмента? — произнёс он лениво.

— Я думала, ты мне не доверяешь. А таскать свою гитару ради недоверия — слишком романтично.

— Хочешь романтики — сходи в книжный. Мы тут не про чувства.

Он протянул ей одну из запасных гитар. Она взяла её молча.

Репетиция началась. Они играли тяжёлую, рваную песню с простыми аккордами, но бешеным темпом. Ноа держалась, даже когда у неё выскользнула струна — не остановилась, подхватила обратно.

— Ты как? — спросил Том после двух часов.

— В ушах звенит. В пальцах пульсирует. Но в целом нормально.

— Значит, жива, — бросил Равиль, даже не обернувшись.

Они пили воду, сидя на асфальте. Кто-то жевал энергетик, кто-то смотрел в телефон. Равиль сел рядом, не слишком близко, но так, чтобы её слышать.

— Почему ушла из музыки?

Она посмотрела на него.

— А ты почему стал таким, каким ты стал?

— Ладно. — выдохнул он,— просто любопытно. Ты хороша. Но видно, что давно не играла в группе.

— Видно, что ты привык говорить, как будто всё знаешь.

Он слегка усмехнулся. Это была первая улыбка, которую она увидела. Очень лёгкая, почти незаметная. Но опасно красивая.

— Поедешь с нами в другой город завтра? Ночной клуб, живой звук, тридцать минут на сцене и час в дороге с вот этими парнями. — Он кивнул на группу.

— Это предложение или предупреждение?

— Это как жизнь. Не обещаю, что будет хорошо. Но будет громко.

Она кивнула.

— Тогда беру наушники и еду.

Он встал, отряхнулся, посмотрел на неё чуть дольше, чем надо.

— Ты упрямая. Не слушаешь. Но цепляешь.

— Спасибо. Ты тоже. Только цепляешь — как заноза.

— А ты как искра. Может вспыхнуть — а может сжечь к чертям.

И снова эта пауза. Этот взгляд. Как разряд перед грозой.

— До завтра, Ноа. Следующая репетиция в семь, — сказал он, отворачиваясь.

— Ты не сказал, что я остаюсь.

— Я и не говорил, что ты уходишь..

— Я не обещала, что приду.

— Но ты придёшь.

Она ничего не ответила. Только подняла бровь.

Он чуть усмехнулся. И уже уходя, сказал:

— Ноа?

— Что?

— Смотри… не влюбляйся.

— Спокойно. Я тут не за этим.

И всё же, когда он отвернулся, сердце у неё прыгнуло. Потому что голос у него был красивый. Потому что даже с холодным взглядом — в нём было что-то, что хотелось понять. Или разрушить.

Громче, чем сердце

Дом на колёсах мчал по летней трассе. Горячий асфальт плыл вдали, за окнами — выжженные поля, редкие деревья, и небо, без единого облачка. Внутри было душно, даже несмотря на вентилятор. Жара липла к коже, одежда прилипала к телу.

Ноа сидела у окна — в коротких джинсовых шортах и салатовом топе. Волосы были собраны в небрежный пучок, а красная бандана идеально вписывалась в причёску, подчёркивая скулы и открытые глаза. В руках — маленький портативный вентилятор. Она направляла поток воздуха на лицо, пытаясь спастись от духоты. Рядом лежал чехол от гитары — словно спасательный круг, без которого она чувствовала себя неуверенно.

Равиль был за рулём. Молча, сосредоточенно. Он почти не разговаривал всю дорогу — лишь иногда переключал треки, когда музыка начинала раздражать. Его руки крепко держали руль, взгляд был устремлён вперёд, но Ноа ловила на себе его взгляд в зеркале заднего вида. Один раз. Потом — снова тишина.

Том спал, раскинувшись сзади. Джей что-то тихо насвистывал, глядя в телефон. Тим постукивал пальцами по подлокотнику в ритм воображаемого рифа. В салоне царила усталая, но тёплая тишина.


Клуб оказался тёмным, шумным и жарким. Сцена — маленькая, но хорошо освещённая. Зал постепенно наполнялся людьми, в воздухе пахло пивом и пылью.

За кулисами — гул, нарастающий как на вокзале перед поездом. Равиль настраивал гитару. Его лицо было как всегда — сосредоточенное, немного замкнутое.

— У тебя есть пять минут, чтобы передумать, — сказал он, не поднимая глаз.

— А у тебя есть пять секунд, чтобы не быть мудаком.

Он взглянул на неё. Медленно. С интересом.

— Смелость или глупость?

— Не знаю. У тебя много свободного времени, чтобы анализировать чужие мотивы?

— Просто пытаюсь понять, кто ты. Ты вроде дерзкая, но в глазах страх.

— А ты вроде талантливый, но уже почти потерял себя.

Он резко отвернулся. Она попала. Он это знал, она — тоже.

— Сегодня не облажайся, — произнёс он через плечо. — У нас только один шанс на первое впечатление.

— Я сделаю всё, чтобы не испортить тебе твою депрессию.

Он усмехнулся. Холодно, но на секунду — живо. Живо, как пульс перед прыжком.

Кто-то курил прямо у двери, кто-то настраивал аппаратуру, кричал, злился. Ноа стояла в углу и смотрела на сцену сквозь занавес. Сердце билось в горле. Она не могла дышать.Шум в голове не утихал.

Сцена была за кулисами. Освещение — тусклое, где-то мигала лампа, пахло проводкой и пылью. Кто-то настраивал звук, кто-то курил. Ноа сидела на ящике с надписью «освещение», сжала гитару так крепко, будто могла утонуть в воздухе.

Сердце билося в горло.
Руки дрожали.
Грудь сжималась так сильно, что она еле дышала.

«Только не сейчас… Не надо, прошу…» — мысли метались, как птичка в клетке.

В ушах гудело. Паника подкралась не с криком, а шепотом — она накрыла Ноа изнутри. Голова кружилась. Всё плыло. Она даже не услышала, как подошёл он.

Равиль.

Без слов.
Он просто сел рядом. Спокойно. Медленно.
Поставил гитару рядом с её ногами, будто давая понять: «Ты не одна здесь».

Он не смотрел на неё. Просто сел. Молчал.

Потом снял с себя свою тёплую фланелевую рубашку и накинул ей на плечи — незаметно, почти неловко. Она даже не поняла сразу. Только почувствовала — стало теплее. Надёжнее.

Он протянул руку, не глядя, и вложил в её ладонь плоскую фетровую медиаторную пластинку.
— Он старый, но проверенный, — тихо сказал. — Не подведёт. Как и ты.

Она посмотрела на него. Её глаза были мокрыми, ресницы дрожали.

— Я… я не могу, — прошептала. — Сейчас не могу. Я не умею выходить, когда всё внутри ломается.

— Именно тогда и надо выходить, — спокойно ответил он. — Умеют все, когда легко. Только настоящие делают шаг в темноту.

И ушёл. Без пафоса. Без лишних слов. Просто ушёл на сцену.
Оставив ей медиатор.
И свою тишину.

Ноа долго смотрела на этот кусочек пластика в руке. Сердце всё ещё колотилось, но что-то в ней сдвинулось. Как будто он не осудил её страх — а принял его.
И дал опору.

Когда объявили группу, она встала. Ноги подкашивались, пальцы были холодные. Но она вышла.

Когда они вышли на сцену, свет ударил в лицо. Публика — не очень большая, но шумная. Ноа стояла слева от Равиля. Она чувствовала, как бьётся сердце. Как дрожат пальцы. Как ноги — будто не её.

Первый аккорд. Потом второй. Всё как на репетиции, но громче. Мощнее. И будто внутри неё кто-то проснулся. Та самая девочка, что мечтала быть рок-звездой, теперь рвала струны, не думая, как это выглядит.

На последней песне Равиль подошёл ближе. Настолько, что она чувствовала тепло его руки. Он пел в микрофон, почти не глядя на неё — но всё его тело было напряжено. Направлено к ней.

В один момент он резко повернулся. Их взгляды встретились.

Никакой улыбки. Никакой романтики. Только это напряжение между ними — гулкое, как удар в барабан.
---

После концерта всё было, как всегда: короткие овации, сигаретный дым, смешки, хлопки по плечам. Ноа всё ещё держала гитару в руках, сердце билося от адреналина.

— Для первой сцены — не позорно, — бросил кто-то из группы.
— Она даже не упала, — саркастично добавил барабанщик.
Ноа усмехнулась, но не огрызнулась. Сегодня — нет.

Равиль проходил мимо, протянул бутылку воды. Не глядя.

— Ты не облажалась, — сказал он. — Даже наоборот.

Она сделала глоток. В глазах — вызов.

— Удивлён?

— Нет. Раздражён.

— Почему?

— Потому что мне снова начинает быть не всё равно.

Он уже собирался уйти, но вдруг добавил:

— А бояться — нормально. Только не привыкать.

И пошёл дальше, сняв футболку, вытирая шею, не оборачиваясь.
Он был где-то рядом — и всё же далеко. Загадка, к которой не прилагается ключ.

Позже, в раздевалке, телефон Ноа завибрировал.
«Мама».

Она выдохнула. Стерла с лица усталость и нажала на вызов.

— Привет, мам.
— Ноа, дорогая! Как подработка? Не поздно звоним?
— Всё хорошо, — быстро ответила она, глядя на гитарный кейс. — Клиентов много, я прям бегаю.
— Ты точно не переутомляешься? Мы можем тебе перевести денег, если—
— Нет-нет, мам, всё окей. Работаю по расписанию. Кормлю город, — усмехнулась.

— А ты ешь сама? Ты не забыла о себе?

Её сердце сжалось. На секунду захотелось рассказать всё. Про сцену. Про шум. Про Равиля.
Про музыку, которую она спрятала от них, как украденное.

— Я всё нормально, мам. Честно. Просто устала.

— Хорошо. Мы любим тебя, Ноа. Отдохни.
— И я вас.

Вызов завершился, и она осталась в пустой комнате.
С гитарой. С чужой рубашкой на спинке стула.
С голосом Равиля в голове: «Бояться — нормально. Только не привыкать».


---

Она вышла наружу. Равиль стоял у стены, курил, смотрел в темноту.
— Спасибо, — сказала тихо.
Он только кивнул.

Свет погас.
Началась музыка.

Они оба молчали.
Без слов. Без жестов.
Просто двое людей, у которых за спинами — разные войны.
И одна сцена.

Шум в голове стих. Осталось только странное спокойствие в душе после большого адреналина на сцене. Может Ноа до конца не верила, что это всё происходит с ней. Но на сцене продолжала играть какая-то музыка и было слышно толпу людей. Девушка попыталась расслышать как другие музыканты поют и играют на различных инструментах. Все звуки которые доносились до неё было как напоминание, что всё происходит с ней по настоящему и это точно не может быть сладким сном.

Между сценой и тишиной

Ноа сидела на ступеньке трейлера и смотрела на закат.
Вечер медленно укрывал землю мягким светом, будто кто-то осторожно гасил день, не желая спугнуть тишину. Воздух был тёплым, почти летним. Тени вытягивались по пыльной дороге, а небо переливалось от янтарного до лавандового.

Она любила такие вечера.
Когда нет необходимости говорить.
Когда никто ничего от неё не ждёт.
Когда можно просто быть.

Где-то позади слышались голоса ребят — кто-то смеялся, кто-то обсуждал, что делать дальше, кто-то включил музыку на телефоне. Ноа почти не слушала. Всё звучало будто сквозь стекло, глухо, далеко.

Она обхватила колени руками и чуть наклонила голову. Не потому, что было холодно — скорее, чтобы собраться. С собой. Со своими мыслями.

Последние дни она всё чаще ловила себя на ощущении, что живёт чужую жизнь.
Всё вроде бы правильно — концерты, дорога, команда, новые города. Но в глубине оставалось чувство, будто внутри неё — груз, о котором никто не знает.

Как будто она несёт в себе нерастворённую тень прошлого.
Она не мешает идти, но заставляет оступаться.
Иногда едва заметно. Иногда — слишком ощутимо.

Эта тень, тот маленький груз , который всё же давит на неё называется « Двойная жизнь ».

Одна — простая, понятная, почти правильная её сторона. Та, о которой она говорит маме по телефону.
Она рассказывает, что готовится ко второму учебному году в университете, что думает о будущем, что подрабатывает доставщицей еды в свободное время, что в будущем будет экономистом в большой компании.
Мама кивает в трубку, говорит, что гордится её самостоятельностью, терпением, тем, что Ноа не сдаётся.
И Ноа слушает — и молчит.

Вторая жизнь начинается, когда она отключает звонок.
Когда они с ребятами загружают аппаратуру в фургон. Когда она стоит на сцене, под светом прожекторов, чувствует, как в ней рождается голос, как всё вокруг оживает.
Она поёт, и в эти минуты становится самой собой.
Не студенткой. Не чьей-то дочерью. Не девочкой, которая должна соответствовать.
А собой — настоящей, живой.

И всё бы ничего, если бы не чувство вины.
Будто каждый день она играет роль идеальной девчонки. Говорит близким что готовится к второму учебному году, повторяя материал. Она будто носит маску, за которую давно прячется. Врёт не потому, что хочет, а потому, что боится — что правда разрушит всё, чего от неё ожидают другие.

Иногда Ноа задавалась вопросом — что бы сказала мама, узнав, где она на самом деле.
С кем.
Что её "подработка" — это гитарный кейс и сцена в клубе.
Что её "подготовка к учёбе" — это километры дорог и ночи без сна.
Что вместо того, чтобы строить будущее, она просто... живёт.

И чувствует себя живой — только там, на сцене.

В такие моменты воспоминания возвращались — не как резкие вспышки, а как едва слышные отголоски. Она не звала их. Но они приходили.

Перед глазами всплыл вечер, который всё изменил когда она была ещё маленьким ребенком. Последний, когда её семья ещё была вместе.

Тёплый свет на кухне.
Голоса родителей за стеной. Она сидела в комнате, но слышала — как всегда.

— Ты опять пришёл поздно, Адам… Опять пьяный — голос матери, Элеонор, звучал устало. Не сердито, а будто в ней больше не оставалось сил.

— Просто задержался. День был тяжёлый, — сухо ответил отец.

— Я просто устала, понимаешь? Я не могу всё тянуть одна… Всё время.

Пауза.

— Не хочешь — не тяни. Я тоже устал. От всего.

Послышался резкий звук — что-то упало, и, судя по глухому звону, разбилось. А потом — крик.
Не слова. Просто крик, полон боли и усталости.

Ноа тогда затаила дыхание.
Она знала, чем заканчиваются такие разговоры.

Через пару минут хлопнула входная дверь. Она вышла в коридор и увидела, как отец стоит с рюкзаком. Смотрит на неё. Молчит.

Этот взгляд она запомнила на всю жизнь — будто он что-то хотел сказать, но не нашёл нужных слов.
Или просто не считал нужным.

А потом — он ушёл.
И больше не вернулся.

С тех пор были редкие звонки. Потом — новая семья. Улыбки на фото с другой дочерью.
Он не был плохим. Просто перестал быть её.

И чем больше проходило времени, тем меньше она понимала, когда именно это произошло.
Когда он стал чужим.
Когда она перестала надеяться.

Иногда ей казалось, что если бы она тогда подошла, если бы просто обняла его, что-то могло бы быть по-другому.
Но она не подошла.

А теперь... теперь у неё был отчим — Ричард.
К нему она привыкла. Он не был ей врагом. Даже наоборот — он старался.
Но разбитую чашку не склеишь до конца.

В глубине всё равно оставалось:
Что-то потерянное.
Что-то недосказанное.
Что-то, что болит до сих пор.

И иногда оно всплывало вот так — в тишине, под закатным небом, когда не нужно никуда спешить.

— Эй, ты где?

Ноа вздрогнула.

Перед ней стоял Джей, с бутылкой воды в руке. Он выглядел чуть встревоженным, но не настаивал.

— Мы собираемся есть. Пошли?

Она кивнула, не поднимая глаз.

— Сейчас.

Он ушёл обратно к ребятам. Ноа осталась на месте ещё на несколько секунд, вглядываясь в остатки заката.

Словно надеялась, что солнце повернётся и скажет ей, что делать дальше.

Но ничего не случилось.
Только вечер тихо соскальзывал с края неба, унося с собой то, о чём она никогда не говорила вслух.

Диссонанс

— С самого начала. На третий счёт, — сказал Равиль немного зло и щёлкнул каподастром.

Звук снова пошёл неуверенный, скомканный. Ноа вздохнула, сосредоточилась, но всё звучало вяло — будто каждая нота спотыкалась о следующую. Кто-то запаздывал, кто-то спешил. Слаженности не было.

— Тим, ты отстаёшь. И тональность плывёт, — буркнул Равиль, не глядя.

— Может, потому что мы уже репетируем пятый час? — бросил Тим и снял бас с плеча. — Я умираю.

— Ты умираешь, потому что у тебя техника на нуле.

— Да пошёл ты.

Том закатил глаза. Джей, как обычно, попытался разрядить атмосферу:

— Давайте сделаем минут десять паузы? Мы не на съёмках «Битвы за сцену», никто не вылетит.

Ноа стояла в стороне, молча наблюдая, как репетиция разваливается на куски. У неё внутри — будто играла та же самая разбалансированная мелодия. Всё не так.

— Может, правда, хватит на сегодня? — сказала она тише, чем хотела.

Равиль посмотрел на неё резко, почти обиженно.

— Отлично. Развели тут тёплый кружок поддержки. Ну, давайте. Отдохнём. А на сцене потом как-нибудь импровизируем.

Он бросил гитару в чехол, не глядя на остальных, и вышел, хлопнув дверью.

Тишина повисла сразу.

Том пробубнил себе под нос что-то вроде «псих», Тим вздохнул и сел на край подиума. Джей молча выключил синтезатор, потом подошёл к Ноа.

— Пошли, — сказал он спокойно. — Выйдем на воздух. Тут, кажется, не хватает кислорода.


---

На улице было уже темно. Тёплая , летняя ночь подкрадывалась медленно, будто боялась спугнуть остатки дневного тепла. Воздух был густым, с запахом асфальта и пыли. Где-то вдалеке гудел транспорт, а над головой висел тусклый полумесяц, как бледная пуговица на чёрном пальто.

Ноа села на деревянный ящик возле трейлера, Джей устроился рядом, чуть наклонившись вперёд и уставившись в землю.

— Ты всегда шутишь. А сегодня — нет, — сказала она, не глядя на него.

Он усмехнулся, но без привычного огонька.

— Устал. Не от репетиции. От всего, наверное.

Он потёр глаза и замолчал на пару секунд. Было видно, что его последние несколько дней после того концерта в клубе что-то тревожило .

— Брат давно не пишет, — выдал он буднично, почти не глядя. — Младший. Раньше вместе играли. Сейчас — пропал. Типа ушёл в свой мир. Я вот думаю может у него какие-то проблемы или влюбился. Может группу новую нашёл. Я пишу — он не отвечает. Звоню — сбрасывает. И вроде бы всё может быть случайно, но… внутри всё сжимается. Что-то не так.

Он сделал вдох, сдержал его и выдохнул с тихим напряжением.

— Чувствую, будто в нём что-то меняется. И не в лучшую сторону. Но я ничего не могу сделать. Не достучаться. Это, наверное, самое хреновое чувство — быть в другом месте, далеко, не зная толком как он. Сейчас мы много репетируем, посещаем много городов. Как-то тревожит, что я не могу увидеть его.

Он сжал ладонь в кулак, потом медленно разжал.

— А я ведь всегда делаю вид, что всё окей. Шучу, болтаю. Держу лицо. А на самом деле — сам плыву потому что ничего не могу сделать.

Ноа чуть повернулась к нему.

— Джей… Ты, наверное, самый светлый из всех нас. С тобой как будто легче дышать. Даже когда всё рушится. Но я сейчас смотрю на тебя… и понимаю, что ты тоже сейчас медленно сгораешь.

Он слегка кивнул, не поднимая глаз.

— У всех свои тени, Ноа. Просто не все умеют их показывать. Или не хотят.

Повисла тишина. Спокойная. Не гнетущая. Просто настоящая.

— Мне страшно, — сказала она вдруг. — Не из-за сцены, не из-за Равиля. А из-за того, что я не знаю, кто я, когда музыка замолкает. Я не знаю, что я буду делать без музыки. Музыка помогает мне дышать, но бросить университет экономики я не могу.

Он посмотрел на неё.

— Ты человек. И этого уже достаточно. Остальное — придёт. Со временем.

Он положил ей руку на плечо — не как защита, а как знак: «Я рядом». И она не отстранилась.

— Спасибо, — прошептала она.

— Не благодари. Завтра я снова начну шутить про свои легендарные соло и ты будешь жалеть, что вообще села рядом.

Ноа засмеялась. Тихо, но по-настоящему. Смех прошёл сквозь напряжение и размягчил его, как тёплый свет в темноте.

И в этот момент ей стало немного легче.

На грани

Они всё ещё были в том же городе.
Маленький, пыльный, будто застрявший во времени. Здесь почти ничего не менялось — всё такое же серое днём и неоново-яркое ночью. Дом на колёсах стоял на парковке возле клуба. Они ночевали в нём , а утром шли в клуб и репетировали до самого вечера . Они шли в то самое место, где Ноа впервые вышла на сцену с ними. Там всё ещё пахло дымом, старым деревом и чуть-чуть — прошлой жизнью. Свет был выключен, только красные лампы над сценой давали приглушённое свечение, отбрасывая тени на стены.

На следующий день репетиция началась позже обычного — Равиль не пришёл вовремя. Никто не стал писать ему. Каждый сделал вид, что занят своим: Том что-то пробивал на ноутбуке, Джей настраивал синтезатор, а Ноа пыталась разучить пару аккордов в наушниках. Тим сидел на полу, раскачиваясь на корточках и отстукивая ритм пальцами по грифу баса.

Чёрные волнистые волосы спадали на лоб и щёки, создавая впечатление лёгкой небрежности. Белая кожа резко контрастировала с тёмными волосами и зелёными, хитрыми глазами — в них всегда плескался какой-то огонёк, как будто он знал о происходящем больше, чем говорил. Он был в штанах-карго и широкой чёрной футболке . На запястье — кожаный браслет, потёртый, как будто он носил его годами.

— Так, — сказал он, посмотрев на часы. — Ставлю косарь, что Равиль придёт с каменным лицом и сделает вид, будто вчерашнего не было.

— Или, — усмехнулся Джей, — он решит устроить показательную казнь кого-нибудь. Например, тебя.

— Было бы не в первый раз, — буркнул Тим, но без особой злости.

Дверь распахнулась. Равиль вошёл молча, в чёрной рубашке, с аккуратно собранными волосами. Он кивнул, подошёл к гитаре, проверил строй и сказал:

— С третьей части начнём. С куплета. Без раскачки. Поехали.

Начали.

И почти сразу — снова тот же диссонанс. Что-то не клеилось. Но теперь уже не только в звуке — в воздухе будто искрила напряжённость.

— Тим, да что с тобой, чёрт побери? — сорвался Равиль. — Ты опять не в ритме!

— Я в ритме. Может, у тебя в ушах вата?

— У меня в ушах вата? — переспросил Равиль опасно тихо. — Это у тебя в голове эхо, если ты пятый раз не можешь войти в такт.

— Так, спокойно, — вмешался Джей. — Давайте разберём спокойно, может, где-то в аранжировке сбой.

— Не надо нас мирить, Джей, — отмахнулся Тим. — Мы не в детском саду.

— С такими сценами как раз в саду было бы безопасней, — проворчал Джей.

— Может, хватит вымещать свои срывы на всех? — резко бросил Тим, уже глядя на Равиля. — Мы тебе не ученики на прослушивании, понял? Здесь группа, а не твоя соло-империя.

— Группа? — Равиль поднялся. — Тогда веди себя как участник группы, а не как обиженный школьник.

— А ты как взрослый себя вести не пробовал?

— Эй! — повысил голос Джей. — Хватит! Вы себя слышите?

Ноа шагнула вперёд, подняв руки.

— Стоп. Пожалуйста. Мы не для этого здесь. Мы все на пределе. Может, просто…

— Не надо, Ноа, — перебил её Тим. — Пусть он выскажется. Видно, накипело.

— Ах, накипело? — усмехнулся Равиль. — Отлично. Тогда слушай. Ты самый нестабильный участник этой группы. Ты вечно ноешь, срываешь репетиции, и при этом ведёшь себя, будто ты незаменим.

— А ты ведёшь себя, будто мы все здесь по твоей милости. Но ты не лидер, Равиль. Ты просто человек с гитарой и завышенной самооценкой.

— Всё, — сказал Джей, уже громко. — Стоп! Хватит! Мы не собирались убивать друг друга в середине недели, верно?

— Кажется, уже поздно, — мрачно ответил Том, даже не поднимая глаз от экрана.

Равиль молча вынул шнур из гитары.

— Репетируйте без меня. Раз я — просто человек с гитарой.

— Да ты сам себя ведёшь как дирижёр хора школьников! — выкрикнул Тим.

— Да заткнитесь уже оба! — выкрикнул Джей, впервые за всё время действительно разозлившись. Его голос эхом отдался в пустом помещении.

Наступила тишина.

— Вы вообще помните, зачем мы создали эту группу?

Все замерли. Тим посмотрел на него в упор, но не ответил. Равиль замер у двери.

— Мы начали это не ради споров, не ради понтов и не ради того, чтобы друг друга ломать, — продолжил Джей. — Мы создали это потому что нам было хорошо вместе. Потому что это был один редкий момент, когда что-то звучало по-настоящему.

Он перевёл взгляд с одного на другого.

— Если всё это превратилось в борьбу за эго — окей. Можно расходиться. Но если хоть что-то в нас помнит, зачем мы здесь… может, хватит вести себя как враги?

Тишина длилась с десяток долгих секунд.

— Я не хотел, — пробормотал Тим, — просто… он меня бесит.

— Взаимно, — устало бросил Равиль. — Но… ладно. Ты был в ритме. Может, я сорвался.

— Ух ты, — пробормотал Том, — я этого не ожидал. Кто-нибудь, отметьте в календаре.

Ноа вздохнула с облегчением.

— Ну, не убили друг друга — уже прогресс.

— Предлагаю замириться пиццей, — сказал Джей. — И вернуться к репетиции, если никто не сбежит по пути.

— Я останусь, — тихо сказал Равиль.

— И я, — кивнул Тим. — Пока не вышвырнут.

— Это звучало как тост, — сказал Том. — Осталось выпить газировки и притвориться, что у нас всё в порядке.

— Мы не в порядке, — сказала Ноа. — Но мы — вместе.

И в этот момент, среди напряжения, раздражения и усталости, атмосфера начала постепенно меняться.И кажется, что в каждого появилась маленькая ,хрупкая, но настоящая вера в то ,что они справятся с трудностями .

Ты спас мою жизнь. Примерно.

Дождь начался неожиданно. Порывистый, с крупными каплями, он прошёлся по пыльной стоянке, как будто хотел смыть с неё всё, что здесь застряло — шум, жару, усталость. И это сработало. Когда капли стихли, мир вокруг словно выдохнул. Стало легче дышать. Воздух больше не висел в лёгких тяжёлым грузом. Небо посветлело, а земля отпустила накопленное за день напряжение.

Ноа медленно вышла из трейлера, зябко обняв себя за плечи, хотя было уже не холодно. Просто — свежо. Тихо. Не та тишина, что гудит в ушах, а та, в которой хочется побыть. Поближе к воздуху, к влажному асфальту, к себе.

Во дворе было живо, но спокойно. Из окна трейлера доносились обрывки голосов — кто-то спорил о чём-то; кто-то что-то готовил, ругаясь на пригоревший соус; Том сидел на корточках возле переносной плитки и жарил остатки питы, по привычке комментируя каждый свой шаг:

— Если это сгорит — это арт. Если не сгорит — это ужин.

Кто-то хрустел чипсами, кто-то смеялся, кто-то игрался на телефоне. Весь этот сумбур — странным образом звучал как дом.

Ноа присела на край ступенек, вытянула ноги вперёд и уставилась в лужу у края стоянки. Свет от фонаря отражался в ней, мерцая как старая видеоплёнка. Где-то далеко гудели машины, а небо ещё слегка постукивало каплями по крыше трейлера.

Она взяла телефон — просто проверить время. Но увидела имя, от которого в животе всё скрутило:

«Мама»

— Серьёзно? — прошептала она. — Сейчас?

Колебаться было бесполезно — мама всегда звонила не вовремя и никогда не верила в “перезвоню позже”.

— Привет, мам, — с натянутой лёгкостью сказала она.

— Ноа, ты где? Почему ты не писала два дня? Всё хорошо?

— Да! Всё отлично. Мы просто… — и тут её мозг застыл. Серия белых шумов. Что сказать?

В этот момент, как по сценарию, мимо прошёл Джей — босиком, в широкой футболке и с банкой колы в руке. Спокойный, сонный, как будто он только что вернулся с пляжа, а не репетировал шесть часов подряд. Он не заметил её — просто шёл мимо, в сторону трейлера, задумчиво ковыряя ногтем бирку на банке.

Идея пришла молнией.

Ноа быстро прикрыла микрофон рукой и, не вставая, прошипела:

— Джей! Джей, стой! Подыграй. Срочно.

Он остановился, недоумевая.

— Что?

— Ты — парень Моники. Мы на выходных. Дом на колёсах. Речка. Понял?

— Какой ещё парень Моники?

— У меня мама на линии. Думает, я в кампусе. Не спрашивай. Просто сядь рядом и улыбайся.

Он выдохнул:

— Это шантаж?

— Это крик о помощи.

— Это глупость.

— Это мой спасательный круг.

— Я требую компенсацию.

— Неделю мою посуду.

Он закатил глаза, но сел рядом на ступеньки.

— Ты безумная, — буркнул он, отпивая из банки.
— Спасибо. Сейчас включаю камеру.

Ноа глубоко вдохнула, провела пальцами по волосам и нажала кнопку видеозвонка. Сердце колотилось, как барабан Тома. Экран мигнул — и вот уже лицо мамы на весь дисплей: немного напряжённое, в очках, с зажатой в руке кружкой.

— Ноа! — воскликнула она. — Ну наконец-то! Покажи, где ты. Хочу увидеть, как ты живёшь там в своей общаге.

— О, — Ноа слабо улыбнулась. — Ну… мы не совсем в общаге сейчас.

— Как это?

— Мы… эээ… на выходных… — она повернулась к Джею и молча вымолила взглядом: «Спаси».

Он хмыкнул, изобразил ленивую улыбку и кивнул, словно говорит: «Всё, я в образе».

— Мы с Моникой и её парнем, Джеем, — Ноа указала на него, и он поднял руку в приветствии, — съездили к речке. На домике на колёсах. Ну, типа перезагрузиться.

Мама сощурилась:

— Моника? Та, с рыжими волосами? Она вроде тихая. Не думала, что она такая авантюристка.

— Она просто… — Ноа поискала слова. — Решила, что перед вторым курсом надо немного подышать. А я… я с ними. Ну, тут недалеко, в пару часах от города.

— Покажи трейлер, — потребовала мама.

— Он... очень... компактный, — натянуто рассмеялась Ноа и быстро повела камерой в сторону костра, стараясь не задерживать ни на чём взгляд.

— А где Моника? Я бы поздоровалась. Ноа немного занервничал, но потом выпалила:

— Она… в душе, — У нас тут… эээ, она только зашла, совсем недавно.

В этот момент из-за трейлера вынырнул Том с гитарой за спиной и кусочком лаваша в зубах.

— Ноа, ты видела, куда я... — он остановился, глядя прямо в объектив.

— Блин! — прошипела она.

В долю секунды Джей схватил Тома за плечи и втолкнул его обратно за трейлер.

— Тсс! Потом объясню! — прошипел он тому на ухо и снова вернулся в кадр с такой невозмутимостью, будто так и было задумано.

— Кто это был? — нахмурилась мама.

— Сосед. Моникин кузен. Они... семья у неё шумная.

— Понятно… — Мама пригляделась к Джею. — А ты… ты, значит, Джей?

Он кивнул:

— Да, мэм. Очень приятно. У вас замечательная дочь.

Ноа едва сдержала смешок — это звучало почти искренне.

— Приятно познакомиться, Джей, — сказала мама, внезапно смягчившись. — Такой вежливый. И красивый. Жалко, что Ноа не с тобой встречается, а Моника. У Моники похоже хороший вкус.

— Мам! — воскликнула Ноа, уже окончательно теряя контроль над ситуацией. — Всё, нам пора! У нас тут… сигнал слабый. Скоро будет гроза!

— Ноа… — начала мама, но связь уже «случайно» начала прерываться — Ноа слегка трясла телефоном.

— Люблю тебя! Пока! — выкрикнула она и завершила звонок.

Наступила тишина.

Джей посмотрел на неё с хитрой усмешкой:

— Ну, теперь мне надо знать кто такая Моника и почему я её парень? Мне теперь хотя бы знать надо, кто она и чем живёт. А вдруг нас ещё раз попросят показаться вместе?

Ноа рассмеялась:

— Хорошо, расскажу. Она моя одногруппница, вместе учимся в экономическом. . Умная, строгая, обожает кофе без сахара и парней музыкантов.

— Ну музыка это моя стихия — важно сказал он. — Надеюсь, у неё хорошие вкусы.

— Безусловно.

Он улыбнулся шире, чуть наклонив голову:

— Но если твоя мама решит пригласить нас всех на обед, ты сама будешь объяснять, почему я всё ещё с Моникой, а не с её дочерью.

— Договорились, — хихикнула Ноа.

Они на секунду замолчали. В воздухе ещё витала энергия этого маленького обмана, но между ними была тёплая, смешная, дружная атмосфера. Она начинала понимать почему Джей лучший друг Равиля, но как такой светлый, добрый, вечно улыбающийся Джей мог найти Равиля хорошим другом?

— Эй, — сказал Джей вдруг перебивая её мысли. — А зачем ты вообще врёшь ей?

Ноа опустила глаза:

— Потому что если она узнает, что я катаюсь с музыкантами по городам, живу в трейлере и делаю музыку вместо того, чтобы готовится ко второму курсу — она скажет, что я рушу свою жизнь. Наверное запретит даже думать о музыке. Может перестанет общаться со мной. Я понимаю её так как они с отчимом потратили много денег для того чтобы оплатить мою учёбу в университете.

— А ты?

— Я просто пытаюсь понять, какая у меня жизнь на самом деле.

Он кивнул, серьёзно и без насмешки:

— Ну, тогда... ты точно на правильной дороге.

Она медленно выдохнула, и в груди стало чуть легче.

И впервые за долгое время — ей не было страшно.

Не изчезай сейчас

Асфальт убегал под колёсами, будто уставшая плёнка с воспоминаниями, которую кто-то перематывает слишком быстро. Всё за окном двигалось — деревья, станции, вывески, облака. Только внутри трейлера всё было на удивление спокойно.

Ноа сидела у окна, прислонившись лбом к прохладному стеклу. За его пределами мир размывался в серых и зелёных мазках, как неудачно проявленная фотография. На коленях у неё лежал блокнот — уже не чистый, но и не исписанный. Пальцы лениво вертели карандаш. Мысли текли, но без спешки. Странное, мягкое состояние — как после бессонной ночи и первой чашки чаю. Внутри — тишина, снаружи — дорога.

Прошла неделя.

И хотя это казалось невозможным, трейлер перестал быть просто металлом на колёсах — он стал местом. Пространством, где просыпаешься под чужие чихания, завтракаешь с тем, кого ещё неделю назад знал только по имени, смеёшься, споришь, делишь плед и музыку.
Словно все внутри немного подтаяли.

Джей лежал на заднем диване, одной рукой прикрывая глаза, другой перебирая струны гитары — не играя, просто касаясь.
Равиль, как всегда, листал что-то в телефоне с максимально серьёзным лицом.
Тим с энтузиазмом крутил ручки на новом усилителе, который наконец-то удалось достать перед поездкой. Он был в предвкушении — звучание должно было быть намного лучше и мощнее.
Том сидел у края, спиной к ним всем, в наушниках. Он редко говорил. Но каждый раз, когда что-то говорил — это было коротко, в точку, и как будто... с весом.

Иногда Ноа ловила себя на мысли:
« Он словно смотрит на этот мир со стороны. Не потому что хочет — а потому что иначе не может.»

— Ребят, ещё два часа — и мы будем в городе, — сказал Равиль, не отрываясь от телефона.

— Отлично, — отозвался Джей, всё ещё не открывая глаз. — Я тогда успею морально подготовиться.

— К чему? — спросила Ноа.

Он вздохнул:

— К толпе. К сцене. Новому месту.

В этот момент у Джея завибрировал телефон. Он посмотрел на экран — и вдруг стал совсем другим. Лицо стало серьёзным, пальцы дрогнули. Он встал и вышел в переднюю часть трейлера, ближе к водителю. Ноа проследила за ним взглядом. Что-то было не так.

Спустя пару минут он вернулся и сел рядом с Равилем, потирая лоб, как будто сдерживал бурю внутри.
Равиль взглянул на него, отложил телефон.

— Что там?

— Брат. Эд. — Джей говорил глухо. — Он прислал мне голосовое. Он стал каким-то другим. Раздражённым, холодным. Я боюсь, что он вернулся к старой жизни.

— Он один?

— У него сейчас мама. Но ты же знаешь, как она... Она рядом физически, но не в смысле "рядом". Понимаешь?

Равиль молча кивнул.

— Я должен был быть там, Рав. — Джей смотрел в окно, глаза блестели. — Мне не стоило уезжать. Ему семнадцать. А я... кручу гитару в трейлере где-то в глуши и играю на клавишах.

— Он что-то конкретное сказал?

— Нет. Вот в том-то и дело. Он отвечает сухо, односложно. «Я занят». «Не парься». Это не он. Эд всегда болтал, смеялся, даже когда было плохо. А сейчас... будто выключили свет. Я боюсь, что он опять вернулся к той жизни. Алкоголь, травка. Он ведь не справлялся раньше. Я знаю этот тон. Он просто больше не пускает меня.

Равиль долго молчал. Потом сказал:

— Ты не бросил его. Ты просто на расстоянии. Это не одно и то же.

— Мне плевать, как это называется. Мне просто страшно, что я теряю его.

Равиль тихо покачал головой:

— Мы заедем в город, отыграем, и поедем к нему. Возьмём пару дней перерыва. Я поговорю с организаторами, договорюсь. Главное — ты не исчезай сейчас. Ты нужен ему живым и собранным. А не сломленным.

Джей выдохнул:

— Спасибо.

И в этот момент где-то позади них раздался негромкий ритм — стук по деревянной поверхности, размеренный и точный. Это был Том.
Он сидел, уставившись в окно, и отбивал ровный, почти медитативный бит — не для других, а для себя. Как будто проверял, не сбился ли темп внутри.

Равиль и Джей переглянулись. Никто не мешал ему. Том просто сидел и стучал.

Ноа посмотрела на него — и вдруг поняла:
ему не нужно было быть в центре, чтобы быть частью. Он не требовал внимания, но держал ритм, даже когда все рассыпались.
И, может быть, именно в этом и было его настоящее присутствие.

Незваная волна и не только музыка.

Город был огромным. Он дышал жарой, спешкой и музыкой, будто весь был построен из битов и вибраций. Приехав сюда, Ноа сразу почувствовала, как сжимается внутри. Это был не уютный провинциальный зал, где они играли неделю назад. Здесь — другой масштаб. Здесь звучала настоящая сцена, большая аудитория, серьёзные ожидания.

Здание, в которое они вошли, было стеклянным и современным, с высокой крышей и гулкими коридорами. Именно здесь проходили громкие концерты и выступления тех, кого слушали и запоминали. Просторный холл, профессиональный свет, огромная сцена с идеальной акустикой. Каждый звук, каждый шаг отражался, будто повторяя: "будь точен, будь смел, иначе уйди."

Репетиция началась. Джей проверял клавиши, Том глухо отбивал ритм на барабанах, Тим настраивал бас. Равиль уже был с гитарой, уверенно задавал темп. Он пел — чётко, мощно, точно. Его голос отражался от стен и будто вел за собой. Ноа присоединилась на вступлении, подхватила аккорд. Всё звучало слаженно, уверенно — почти идеально.

И вдруг — дверь скрипнула.

Они продолжали играть, но в зале изменилось напряжение. Как будто кто-то вошёл и принёс с собой другую атмосферу.

— Здорово, рок-звёзды, — раздался женский голос с лёгкой усмешкой.

Ноа обернулась — и сердце её дрогнуло.

На входе стояла девушка. Высокая, уверенная, дерзкая. У неё были тёмные волосы, свободно спадающие на плечи. На ней была короткая обтягивающая майка в сетку поверх чёрного топа, джинсовые шорты, подчёркивающие длинные красивые ноги. На ногах — массивные чёрные ботинки. Яркие губы, выразительные глаза с чёткими стрелками, крупные серебряные серьги-кольца. Весь её образ был как музыка — смелый, резкий, свободный.

Она шагала по залу с такой уверенностью, будто сцена принадлежала ей. Она не улыбалась, она просто была. И все это чувствовали.

— Эльвира?! — воскликнул Тим, чуть не уронив бас.

— С ума сойти, ты пришла? — удивился Джей.

— Неужели ты снова в этом городе? — добавил Том.

— Соскучилась по вам, по репетициям, по этому залу, — ответила она, подходя ближе. — И решила посмотреть, как вы тут без меня.

— Том, держи меня, я сейчас упаду, — засмеялся Джей. — Не думал, что тебя вообще когда-то снова увижу здесь.

Они кинулись к ней, обняли по очереди, как старую подругу, как часть группы, как родную.

Ноа осталась стоять в стороне. Словно чужая. Незваная.

Она опустила взгляд, поправила ремень гитары. Подошёл Тим, и она, едва слышно, прошептала:

— Кто это?

Он взглянул на неё с сожалением.

— Эльвира. Бывшая солистка нашей группы. И… бывшая девушка Равиля.

Ком резко подступил к горлу и ей стало неловко, как-будто что-то резко изменилось в её настроении и не в позитивную сторону.

— Почему расстались?— сглотнув, едва произнесла она.

— Никто толком не знает. Это тяжёлая история. Особенно для него. Он до сих пор… Ну, в общем, сложно. Сейчас она в другой группе, но когда-то они были… вместе во всём.

Ноа кивнула. И только сейчас поняла, как сильно сжала гитару, глядя как Эльвира подходит к Равилю. Они обменялись взглядами. Он не улыбался широко, как другим, но в его глазах было тепло. Он поднял руку — неуверенно — и она шагнула вперёд, обняв его, чуть дольше, чем остальных.

— Привет, Рав, — сказала она мягко.

— Не думал, что ты придёшь, — просто ответил он.

Они стояли близко. Слишком близко. И Ноа почувствовала себя... маленькой. Школьницей. Как будто она случайно забрела в чужой взрослый мир, где у всех — своя история, своя боль, своя химия. А у неё только гитара и тревожное сердце.

— А ты, видимо, Ноа? — подошла Эльвира ближе, бросив на неё взгляд с лёгкой ухмылкой. — Новая кровь?

— Да, — кивнула Ноа, чувствуя, как внутри что-то сжимается.

— Слышала про тебя. Ты хорошо вписалась. Молодец. — Она улыбнулась чуть снисходительно, как будто оценила и одобрила.

— Мы с Эльвирой раньше вместе выступали, — пояснил Джей. — Она сейчас в другой группе, но когда-то...

— Когда-то я была вашей солисткой, — усмехнулась девушка. — До того, как ты, Равиль, решил всё переделать.

— Не начинай, — хмыкнул он, но в глазах у него блеснуло веселье. — Всё пошло к лучшему.

Ноа наблюдала, как Эльвира с лёгкостью вжилась в атмосферу. Её манера говорить, смеяться, даже держать себя — будто она всё ещё часть группы. Парни будто снова стали другими — более живыми, шумными. Особенно Равиль. Он смеялся громче обычного, часто смотрел на Эльвиру, позволял себе лёгкие шутки, которых Ноа от него раньше не слышала.

Что Ноа чувствовала — она не понимала. Это была не просто злость. Не просто обида. Это было что-то большее. Острые иголки под кожей. Горечь. Страх. Желание исчезнуть — и одновременно крик: “заметь меня”.

Ноа не могла это назвать. Не хотела.Но что-то в ней уже изменилось.

Во время следующей песни она запнулась. Неправильно зажала аккорд, промахнулась мимо вступления. Это было совсем не похоже на неё.

— Ноа, всё нормально? — обернулся Джей.

— Да… да, просто звук странно отражается, — соврала она.

Внутри неё что-то всколыхнулось. Как будто мир стал чуть тусклее. Она сама стала лишней в нём.

Эльвира легко положила руку на плечо Равиля, что-то шепнула, он рассмеялся и покачал головой. Они выглядели как пара — уверенная, красивая, взрослая. Они были одного возраста. Где-то около тридцати. Идеальные. Её охватило раздражение.

Она вдруг поняла, что хочет уйти. Ей не хватало воздуха.

— Эй, ты чего такая мрачная? — Равиль подошёл к ней позже, когда остальные снова занялись инструментами.

— Всё нормально. С чего ты взял? — отрезала она.

— Да? А выглядишь как будто хочешь кого-то прибить.

— Может, хочу, — фыркнула она.

Где начинается тишина

Новый город встречал их светом вывесок, быстрыми шагами прохожих и запахом вечернего кофе. Всё здесь казалось чуть громче и шире.
Концертный зал был просторный. Эхо отзывалось в стенах не сразу — с задержкой, как будто город не хотел сразу открываться.

Том уже сидел за барабанами, крутил палочки в пальцах. Он был высокий, с спортивным телосложением, весь в татуировках — словно татуировки и музыка были его броней. На шее у него было тату в виде молнии. Тонкие чёрные линии растеклись по шее как будто молния по грозному небу. Татуировка предавала ему более суровый вид, но его взгляд был спокойный, уверенный, а глаза — очень добрые. Он не суетился. Всегда первым собирался, всегда — немного в стороне, но не отстранённо, а как будто по-своему вовлечён.


Ноа подошла ближе, села на край сцены.

— Ты быстро привыкаешь к новым местам?

Он пожал плечами, чуть улыбнувшись:

— Просто сцена. Всё остальное — фон.

Она кивнула. Помолчали.

— А ты давно в музыке? — спросила она. — Ну… с чего вообще всё началось?

Он замолчал на секунду. Казалось, будто вспоминал не столько факт, сколько ощущение.

—С одиннадцати, наверное. Нас тогда из детдома повели на концерт. Какой-то местный ансамбль играл. Помню, как вибрация от бас-бочки била в грудь. Это было… живое.
Потом меня записали в музыкальную школу — я один из немногих согласился. Остальные смеялись. Но мне нравилось. Там было спокойно. Там никто не орал.

Он сказал это просто, без боли в голосе. Но Ноа уловила за словами что-то большее.

— Ты вырос в детдоме?

Он кивнул снова, будто это обычный факт.

— До этого был с отцом. Он… не очень любил детей. Особенно нас, младших. Мать умерла — выпивала сильно. А отец… ну, бил, когда мог. Потом забрали нас. Я даже не сразу понял, что это лучше.

Он слегка улыбнулся — не весело, скорее иронично. Ни жалобы, ни укора. Просто жизнь.

— Прости, — тихо сказала Ноа. Ей не хотелось, чтобы это звучало как жалость.

— Не надо, — коротко ответил он. — Я не жалею. Всё, что было — было. Сейчас — сцена. И музыка.

Он говорил просто, как будто рассказывает про что-то повседневное, но в его голосе было что-то тёплое. Не показное.

— А сейчас? Это для тебя просто работа?

Он посмотрел на неё. Сначала — как будто оценивает, зачем она спрашивает. Потом спокойно ответил:

— Это то, где я не думаю лишнего. Просто ритм. И в нём — тишина.

Она кивнула, не совсем понимая, но чувствуя, что для него это — правда.


Он снова взял палочки, повертел их в пальцах.

— Тут я могу быть собой. И мне этого достаточно.

Она кивнула. Больше ничего не нужно было говорить.

— Готова? — спросил он.

— Угу.

Он дал ей лёгкий кивок.
Репетиция началась.