Музыкальный приворот. На крыльях. Книга 4

Пролог

Ларисе Забелло – за всю ее теплоту и искренность.

Все события и действия – вымышлены.

Пролог

Утреннее солнце было ярким, по-летнему дерзким, несмотря на осеннюю пору. Оно било в окно, закрытое жалюзи, однако было не в силах попасть в полутемную комнату – лишь несколько острых, тонких лучей смогли пробиться внутрь и, дрожа, играли на стене да серебрили воду в графине. Еще один луч падал на обнаженную загорелую ногу лежащей на широкой кровати девушки. Многие бы сочли ее красивой – стройная, гибкая, грациозная, с правильными чертами лица и женственными формами, однако высокомерное выражение, застывшее в карих глазах, портило все впечатление.

Таких, как она, не любили.

Таких, как она, называли стервами.

По крайней мере, Алина сама так думала. А цену себе она знала.

– Чего больше всего на свете боится твой брат? – спросила задумчиво девушка и перевернулась на живот, укрываясь сатиновой простыней цвета темного шоколада. В руке ее был телефон с золотистым корпусом. Глядя в него, она отчего-то улыбалась – как будто затеяла что-то.

Лежащий рядом с ней молодой человек, разглядывающий потолок, рассерженно сощурился. Говорить об этом ему не хотелось. Хотелось курить, но при Алине он не мог этого делать. Да и не следовало вспоминать старую детскую привычку.

– Может быть, стоит спросить у него? – поинтересовался он.

– Я интересуюсь у тебя, Кирилл.

– Откуда я знаю, чего боится этот клоун? Потерять славу, группу, свою девчонку, в конце концов, – Кирилл машинально потер щеку, по которой эта самая девчонка когда-то его ударила. И отметил про себя, что стоит побриться.

– А как думаешь, что бы он выбрал? – задумчиво спросила Алина, водя тонким пальцем с длинным бордовым ногтем по его обнаженному плечу. – Любовь или музыку?

– Я тебя не понимаю, – нахмурился Кирилл. Близость девушки опьяняла.

– Ты не должен понимать меня. Ты должен понимать его, – промурлыкала Алина и потерлась головой об его предплечье, как большая дикая кошка. Кирилл едва заметно вздрогнул. Чем больше он находился рядом с Алиной, тем сильнее привязывался к ней. И она словно это чувствовала – понимала, что имеет над ним власть. Как когда-то над Антоном.

– Если бы ты оказался на его месте, – продолжала черноволосая девушка, – что бы тебе страшнее было потерять? Любимую девушку или цель жизни?

– Не знаю.

– Подумай.

– Что за глупости ты спрашиваешь? – поморщился Кирилл.

– Это не глупости…

Алина привстала и, опираясь рукой об подушку, склонилась над Кириллом – так, что ее длинные черные волосы упали ему на грудь.

– Ответь. Любовь или карьера? – прошептала она.

Их лица были напротив друг друга. Над головами дрожали острые, как лезвия, лучи.

– Ты, – хрипло ответил Кирилл и потянулся к Алине, чтобы поцеловать.

Она разрешила. И поцелуй вышел медленным, глубоким, чувственным – как изящная пытка.

Но едва только Кирилл попытался обнять девушку, она оттолкнула его и легко вскочила с кровати.

– Ты мне надоел, – объявила Алина и, ничего больше не объясняя, отправилась в ванную комнату, которая в снимаемом ими двоими номере гостиницы была шикарной. Лесковой нравилось нежиться в пене и пить вино. Или текилу – насмешливая дань отношениям с Антоном. А Кириллу… Кириллу просто нравилось смотреть на нее. Быть рядом с ней.

– Надеюсь, ты уйдешь до моего прихода, – сказала девушка напоследок и скрылась за дверь. Тотчас послышался шум воды.

– Пошла ты.

Кирилл рывком встал и с досадой ударил кулаком по стене. Он любил Лескову – любовью болезненной, не всегда оправданной, той самой, которая есть «вопреки»: вопреки ее характеру, вопреки ее чувствам к его собственному брату, вопреки обстоятельствам. Однако Алина вела себя так, словно хотела специально унизить Кирилла, лишний раз показать ему превосходство Антона. А может быть, она просто отыгрывалась на нем за ту боль, которую доставил ей его брат. Они ведь очень похожи. Близнецы. Не одно лицо, но изредка Кирилла путали с его знаменитым братом какие-то малолетние фанаты, и это его и бесило, и оскорбляло.

Кирилл надел брюки, накинул рубашку, стал застегивать пуговицы.

Алину стоило поставить на место, но он малодушно не мог этого сделать. И знал, что вскоре его злость пройдет, и стоит ей через день или два позвать его вновь, как он придет. Скрепя зубами, но вернется в ее объятия.

Что выберет этот надменный псих? Любовь или музыку? Да ему-то откуда знать?! От брата Кирилл привык ожидать всего самого неожиданного. Антон с детства был таким – странным, отличающимся от других. Сначала – спокойный, серьезный, замкнутый, весь в себе и своем плавании. Кирилл в отличие от близнеца не любил бассейн, да и вообще больше любил смотреть мультики или рубиться в игры, а этот и учился хорошо, и получал награды и медали за плавание, и мать им гордилась куда больше. Тогда, в далеком детстве, Кирилл, ужасно ревнуя Антона к матери, старался как мог заработать ее похвалу и со временем понял, что хорошо учиться или быть первым в какой-то области – не главное. Главное – радовать маму. Он научился закладывать и подставлять Антона (тот этого заслуживал!), иногда даже сам провоцировал. И для матери – женщины властной, становился все более хорошим мальчиком. А потом Антон взбунтовался – после того, как мать решила, что бассейн ему не нужен и пловца со всемирной известностью из него, скорее всего, не получится. Нет, тренеры говорили, что у Антона может быть хорошее будущее и карьера спортсмена возможна очень удачной, но мать решила иначе. Ее дети должны быть обеспечены и ни в чем не знать нужды, и для этого они продолжат семейный бизнес. Кирилл выбору матери не сопротивлялся, хотя его куда больше увлекала история и археология, нежели экономические и юридические науки. Однако он понимал уже тогда – денег его увлечение, стоит ему перерасти из хобби в работу, принесет мало. И подчинился воле матери – выучился в престижном университете и возглавил один из филиалов компании, который она ему доверила. Антон же принялся бунтовать. И, казалось бы, его подростковый бунт затянулся до сих пор – он занимался музыкой и играл в рок-группе, на удивление Кирилла став знаменитым.

Глава 1

Я не верила, что умею так любить: с такой силой, нежностью и отдачей, и два дня и три ночи в отеле вместе с любимым человеком подарили мне много открытий. Мне хватало просто лишь смотреть на Антона – и от этого я чувствовала себя счастливой: цельной и нужной. И в его взгляде я ловила те же самые чувства. Я знала, что он любит меня, а я – его. И это придавало сил и даровало надежду на прекрасное будущее. Совместное будущее. Яркое, как солнце. Притягивающее, как звезды. Романтичное, как луна.

В любое время я могла подойти к Антону и обнять, поцеловать, заявить миру, что он – мой. Я говорила ему о любви, хоть мне и было непривычно признаваться в этом – я словно стеснялась своих чувств. Но еще более непривычно было слышать о любви от Антона. О ней он говорил скупо – подозреваю, что и для него подобные вещи после расставания с Лесковой были в новинку. Да и во время отношений с ней – первых и хрупких, как я поняла, говорили они о своих чувствах мало. А то и вовсе не говорили.

Однажды я спросила Антона, сидя у него на коленях на балконе, с которого открывался шикарный вид на столицу, кого он сильнее любит – меня или ее?

Зачем спросила, я и сама не знаю – вспомнила вдруг, глядя на полупрозрачное голубое небо, о ней. И захотела узнать.

– Зачем нам говорить о прошлом? – пожал плечами Антон. Из его рта вырывался пар – на улице царила прохлада, но сидеть, прижимаясь к нему, было тепло.

– Мне интересно – насколько я проигрываю, – ответила я, с нежностью глядя в его лицо.

Он просто покачал головой. И хоть лицо его оставалось серьезным, в серых глазах появилась улыбка.

– Что это значит? – осторожно спросила я.

– Катя. Ты любишь свое прошлое? – издалека начал Антон.

– В смысле? – не поняла я. Умеет он перевернуть все с ног на голову!

– Ответь.

Его голос звучал мягко, но настойчиво.

– Что-то люблю, что-то – нет, даже вспоминать не хочу, – задумчиво отозвалась я, пытаясь быть честной и с ним, и с собой. – Наверное, лучше сказать так – я ценю прошлое.

– А хочешь вернуться в него? – продолжал выпытывать Антон, неотрывно глядя мне в глаза и осторожно гладя по щеке одной рукой, а второй – придерживая за талию.

– Нет, – твердо сказала я. Мое настоящее нравилось мне куда больше, чем прошлое. – Точно нет.

– Так и я. Не хочу туда возвращаться. Давай жить настоящим, – сказал он. Его взгляд опустился ниже, следом за пальцами, которые со щеки переместились на шею, потом – на ключицы, после неспешно залезли под вырез теплой кофты, заставляя меня слегка прикусить от неожиданных ощущений губу.

…А казалось бы – всего лишь мягкие прикосновения…

Я запустила руку в его волосы и мимолетом поцеловала в висок.

Антон Тропинин, когда ты успел стать для меня таким родным?..

Не убирая пальцев, он так и смотрел мне в лицо, словно читая меня по нему, чтобы точно знать, чтобы в очередной раз убедиться – мне хорошо с ним.

Я попросила поцеловать меня – без слов, и он, поняв, сделал это, крепко прижимая к себе. А после, подхватив на руки, понес в номер, в живительное тепло.

А вечером уже Антон спросил меня, как бы между прочим, о чем я общалась с Кириллом-Кезоном. Естественно я все ему рассказала. За исключением того, конечно, что Нинке не повезло на встрече с Гектором – это уже только ее дело. Зная Кея, я могла с большой долей вероятности предположить, что он позлорадствует. А Нинка, хоть и не была образцом милосердия и прочих добродетелей, не заслуживала этого.

Мы сидели в номере за ужином. Мне захотелось еще большей романтики, и я решила создать соответствующий антураж. Нас окружил пьянящий полумрак, на круглом столике горели высокие свечи в медных канделябрах, и они перемигивались с огнями большого города, которые было отлично видно из панорамных окон. Играла приятная музыка – лирические баллады известного канадского исполнителя, которые Антон принял весьма благосклонно, хотя, по-моему, мои музыкальные предпочтения заставляли его улыбаться – так, как улыбаются настоящие гонщики Формулы-1, видя малышей с игрушечными пластиковыми спорткарами. С сервировкой я не заморачивалась – заказанный ужин красиво и аппетитно подали из ресторана гостиницы, откуда ужин, собственно, и заказывался. Между горящими свечами стояла тонкая хрупкая ваза с одинокой чудесной розой с кроваво-красными лепестками. Вообще-то я попросила Антона купить цветок – один, но он принес целый букет, и остальные цветы стояли на журнальном столике. Кроме того, он купил вино, клубнику и мороженое, как я просила, а еще сливки – по своему желанию.

– И зачем они мне? – не сразу поняла я.

Антон молча указал на губы. Вид у него был при этом такой, будто бы он открывал мне суть простейших вещей. И глаза блестели. Было видно, что Тропинин что-то придумал.

Какие только у него в голове мысли бродят?..

Самые пошлые, вестимо!

Глава 2

Я задержала дыхание, не замечая, как пристально на меня смотрят.

Что могло случиться? Так, Катя, выдохни. Надо подумать, понять… Если бы с Антоном что-то произошло во время полета, его мамочка не была бы столь уверена и даже нахальна.

Но чего она хочет?.. Ей не нравится, что мы вместе?.. Она до сих пор строит планы на отношения Антона и Лесковой, которую, как я поняла, Адольская мечтала увидеть в невестках.

Это было самым вероятным.

Страх, поселившийся в груди, однако, не пропадал.

– Что случилось, онни? – удивленно посмотрела на меня Нелька. Лица Эда и Киры тоже были весьма озадачены.

– Мне пора, скоро вернусь, спасибо, было вкусно, – на одном дыхании выпалила я, выбегая из кухни и бросаясь в свою комнату. Быстро переодевшись, я схватила сумку, обулась кое-как, открыла дверь и… столкнулась с Лешей, который возвращался домой во вполне благодушном настроении.

– О, Катька, – радостно сказал он, увидев меня. – Понравилась столичная жизнь? Видела, какую амазонку наш дурачок привел? – явно имел он в виду Киру.

Но я, оттолкнув дядю, бросилась к лифту, скороговоркой сообщив, что вернусь позднее и все расскажу.

– Ты куда, неблагодарная племянница? – возопил шутливо тот, но створки лифта закрылись, и лифт, все так же тяжко покряхтывая, повез меня вниз.

До места встречи, которое располагалось в центре города, я добралась ровно за час и, боясь опоздать, бежала от остановки до самого ресторана, спрятавшегося на набережной. Дул холодный ветер, срывая золотые и багряные листья и устилая ими дорожку, по которой я бежала, чувствуя, как бьет по бедру висевшая на плече сумка. Ветер ударял прямо в лицо, с хохотом, который заменяло ему шуршание сухой листвы, трепал волосы, пробирался под одежду, но свернуть я не могла. И остановиться – тоже.

В ресторане «Белая лагуна», девизом которого явно было «Элегантность и роскошь», оказалось тепло, но стерильно, как на красивой журнальной картинке: натертый до блеска дубовый паркет, тяжелые алые портьеры, громоздкие люстры, диванчики из белой кожи, тонконогие столики из натурального дерева, картины, зеркала, вазы… Все утонченное, стильное и безликое, теряющееся на фоне друг друга. Совершенно никаких запахов. И не одного живого цветка.

– Добрый день, – приветливо улыбаясь, обратилась ко мне администратор – высокая девушка в длинном темно-синем платье с белым воротником-стойкой. – У вас заказан столик?

– Нет, но меня ждут, – объяснила я. Смекнув, кто меня ждет, администратор вежливо предложила мне раздеться в гардеробе и повела в самый конец зала, где за укромным столиком, на котором стоял лишь стакан воды, и сидела Алла Георгиевна Адольская, родная мама моего Антона. Мы никогда не встречались с ней лично, но я видела ее в квартире отца и сына Тропининых. И впечатление она на меня произвела неизгладимое.

Она была довольно высокой для женщины, статной, со светлыми, почти белыми волосами, которые ровными волнами ложились на покатые плечи. Нельзя было сказать, что Алла выглядит молодо – напротив, ее внешность соответствовала возрасту, однако женщина преподносила свой возраст с достоинством: укладка, макияж, украшения, брючный костюм, туфли на высоком каблуке – все это было подобрано умело, со вкусом. Настоящая деловая женщина с цепким взглядом и гордо поднятой головой.

Алла подняла взгляд, когда я была еще на середине зала, и смотрела на меня все то время, пока я шла к ее столику. В глазах Адольской не было презрения или ненависти. Она смотрела на меня, как человек, пришедший на деловую встречу: хладнокровно, оценивающе, обдумывая, как получить выгоду. И между бровей ее виднелась вертикальная морщинка – такая же появлялась у Антона, когда он был задумчив или хмур.

– Здравствуйте, – громко сказала я, стараясь, чтобы голос мой не дрожал, и села напротив. Здороваться маму Антона, кажется, тоже не учили.

К нам тотчас подскочила девушка-официант, которая хотела протянуть мне меню, однако Алла остановила ее повелительным жестом. В ярком свете люстр сверкнул бриллиант на указательном пальце. Всего лишь три украшения – кольцо и крупные серьги из одного комплекта, но сколько достоинства они прибавляли ее образу!

– Не надо, – сказала официанту Адольская. – Девушка скоро уходит.

Официант, откланявшись, отошла.

И мы остались наедине.

Адольская одарила меня еще одним внимательным взглядом, но я попыталась выдержать его, что далось непросто.

Нервничая, я сцепила руки на коленях.

– Итак, перейду сразу к делу, – сказала Алла.

– Что с Антоном? – сглотнув, спросила я. Мне нужно было знать, что с ним все хорошо. Необходимо!

– С ним, надеюсь всей своей материнской душой, все в порядке, – краем алых губ улыбнулась Адольская. – А вот с тобой – нет.

– Со мной? – нахмурилась я. И если раньше у меня были сомнения, то сейчас я точно поняла – мать Антона против наших отношений. Точно против. Более того, она сделает все, чтобы эти неудачные с ее точки зрения отношения закончились.

Глава 3

– Только вживую, милый.

Так, разговаривая с любимым человеком, я и доехала до дома.

Ни с кем разговаривать не хотелось, и я, извинившись и сославшись на головную боль, ушла в свою комнату, где долго лежала, глядя в черный потолок, заснув лишь глубокой ночью.

Проснулась я рано – весь дом еще спал – и направилась на кухню. По пути я заглянула в приоткрытую дверь комнаты брата, застав презабавную картину. Эдгар, пытаясь не разбудить обнявшую его Киру, вылезал из кровати, явно желая сесть за любимой компьютер.

Увидев меня, он, смутившись, погрозил кулаком, а я лишь махнула рукой и отправилась пить кофе. Выпью одну чашку, стану бодрой и уверенной – и позвоню Алле. Но я выпивала эту чашку и говорила себе вновь – выпью вторую и тогда позвоню. И так повторялось вновь и вновь. После четвертой мне стало плохо, и я поняла, что откладывать не стоит – кофе меня не спасет. Я не могу больше тянуть время. Чем быстрее я поговорю с Адольской, тем быстрее забуду все это, как кошмарный сон.

Когда я набрала ее номер, стрелки часов показывали ровно девять часов. Мама Тропинина ответила мне быстро, и голос у нее был бодрый – как у человека, который уже давно не спит.

– Здравствуйте. Это Катя Радова, – сказала я, оглянувшись на дверь – вдруг кто услышит этот разговор? А мне бы этого не хотелось.

– А ты все-таки оказалась немного умнее, чем я думала, – рассмеялась женщина. – Быстро позвонила. Молодец. За это накину тебе еще тысяч триста, – тотчас оскорбила она меня, но я проглотила эти слова.

– Где и когда мы можем встретиться? – только и спросила я и тотчас услышала ответ:

– Полдень. В том же месте, где и вчера, – на этом она бросила трубку.

Чего мне стоило дождаться полудня! Из дома я выехала уже в десять утра, ни с кем не разговаривая от охватившего меня волнения. В ресторане «Белая лагуна» я оказалась уже в одиннадцать, и еще час ждала, нервничая, Аллу. Вчерашняя девушка-официант посматривала на меня странно – наверное, думала, что я согласилась-таки на предложение Адольской. Переубеждать ее я не стала.

Мать Антона появилась ровно в полдень. Зашла, как королева, в пустое еще заведение, одетая в элегантное деловое платье, сверху которого был накинут модный пиджак. Украшения она сменила: кольцо на пальце и колье на ухоженной шее – все из сдержанно-благородной платины, с яркими алыми камнями, похожими на заледеневшие кубики крови.

Алла Адольская вновь не удосужилась поздороваться – села напротив с видом триумфатора.

Но я уже не боялась ее так, как вчера.

– Люблю решать вопросы быстро, – сказала довольным голосом Алла, жестом отправляя прочь официанта. – Ты порадовала меня, включив, наконец, мозги. Считай, что сегодня ты получила счастливый билет в жизнь.

Она ничуть не сомневалась в своей победе. Была в предвкушении. Ей даже и в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

А я, ничего не говоря, протянула ей папку с копиями документов ее двойной бухгалтерии. Алла с некоторым удивлением глянула на меня, не сразу, видимо, поняв, что это, но задавать лишних вопросов не стала – открыла папку и несколько минут изучала ее содержимое.

– Где взяла? – подняла на меня глаза мать Антона.

Я думала, с ее-то нравом она устроит истерику, начнет кричать, пугать, угрожать… А Алла просто пробежалась внимательно по строкам, поняла все вмиг и отложила документы в сторону. Только взгляд у нее был пугающе ледяным. С таким не устраивают скандалы, с таким молча и хладнокровно уничтожают.

Не бойся ее. Теперь она ничего не сможет сделать.

– Олег Иванович дал.

– Олег Иванович, – задумчиво протянула Алла, откинувшись назад, на мягкую спинку дивана. – Вот как.

– Он просил передать, что поддерживает наше с Антоном общение, – сказала я, вспомнив слова Тропинина-старшего.

– Не мудрено. Он делает все, чтобы пойти мне наперекор. К тому же питает страсть к бездарным художникам. Пытается влиться в творческую тусовку? – сама себя спросила Алла, и я не понимала: то ли сейчас она в ярости, но хорошо контролирует себя, то ли ей все равно – сделка сорвалась, но это еще не конец. – А у тебя взгляд-то оскорбленный, – вдруг с усмешкой посмотрела она мне прямо в глаза. – Я мало предложила вчера?

Теперь уже не ярость говорила во мне – а нечто другое, более спокойное, но уверенное. Огромное, словно море, верное самому себе.

Справедливость?

Ты в своем праве.

– Мало. Знаете, сколько стоит любовь? – вдруг спросила я. – Столько, сколько звезд на небе, столько и стоит. У вас бы денег не хватило. Но знаете, что по-настоящему обидно? Не то, что вы пытались меня купить. А то, как вы относитесь к своему сыну. Мне жаль Антона.

Я оставалась спокойной и – главное – убежденной в себе и своих словах. Сильной.

А Алла смотрела на меня с насмешливым интересом, с какими смотрят на маленьких детей, которые учатся ходить и падают, падают, падают…

Глава 4

– Теперь мы никто и звать нас никак! – не переставала Ирка. Она с протяжным всхлипом налила себе новый бокал вина, его выхватил Сережка и залпом выпил. Вместо того чтобы выговорить наглому братцу, Ирка вдруг протяжно, на одной ноте, заревела.

Сергей схватился руками за голову, бормоча какие-то ругательства.

Нинка заорала, чтобы все заткнулись.

На этом не слишком тихом и чересчур эмоциональном моменте в гостиную зашла Софья Павловна – мать почтенного семейства Журавлей. Она казалась бледной, но держалась с достоинством. Как и всегда, на ней было нарядное платье, светлые волосы уложены в прическу, а в ушках блестели жемчужины.

– Хватит, – сказала Софья Павловна твердым голосом. – Успокойтесь все.

– Мама, что делать?! – воздела руки к потолку Ирка.

– Прийти в себя, – жестко сказала ей женщина и отобрала бутылку с вином. А после обратилась ко всем троим: – Дети. В нашей семье наступили трудные времена. Нам стоит держаться вместе. И не паниковать. Всем все ясно?

– Мне не ясно, что случилось, – сказала Нина, до сих пор не до конца верящая в происходящее.

– Ма, мне в следующем году поступать! – взвыл Сергей, который раньше об этом как-то вообще никогда не задумывался. – Папа обещал отправить меня в Швейцарию. А куда мне теперь? В ПТУ?!

– Я говорила тебе учиться лучше, – сурово сжала губы хранительница очага Журавлей. – И не будем забегать так далеко. Ирина! – прикрикнула она на старшую дочь, закрывшую лицо руками и рыдающую – слезы катились по ее лицу и скатывались вниз по шее. – Приди в себя и с достоинством прими случившееся. Отец обязательно со всем разберется, – всегда верила в супруга Софья Павловна. – И здравствуй, Ниночка, – ласково улыбнулась она дочери. – Хорошо провела время?

– Хорошо, – хмуро сказала девушка. – Мама, объясни мне, что произошло. Я должна знать.

– Я сама толком не в курсе, – медленно произнесла Софья Павловна. – Но теперь твой отец должен огромные деньги.

Почти два часа они вчетвером сидели в гостиной. Кот, который, поняв, что в семье случилось что-то важное, лежал на спинке Нинкиного кресла и, щурясь, обводил людей обеспокоенным взглядом. Софья Павловна, как могла, успокоила троих своих детей, однако видно было, что она и сама нервничает. Она же и поведала о том, что произошло.

Как поняла Нина, просто ошарашенная новостью, один из зарубежных партнеров отца, с которым тот заключил важный договор в надежде выйти на новый европейский рынок, подставил Виктора Андреевича. Забрал деньги и скрылся в неизвестном направлении. А все обязательства по договору перед подрядчиком, а также огромный штраф легли на плечи дяди Вити. Узнав об этом, в больное место ударил и давний злейший конкурент, поджидающий подходящего момента. К тому же делами Журавля-старшего вдруг заинтересовались и налоговые органы. В общем, проблем на голову Виктора Андреевича свалилось предостаточно. И перспективы были не шибко хорошими.

Вскоре Ирина, на которую подействовало вино, уснула, а Сергей ушел в свою комнату – забыться за компьютерной игрой. И с матерью осталась только Нина, которая почти все это время молчала, поджав губы и глядя в одну точку.

Ее словно по голове мешком с мукой огрели, и сначала она не могла поверить, что ее умный и хитрый папа, который в бизнесе считался человеком прожженным, опытным, не упускающим свой шанс, смог допустить такую оплошность.

– Что делать, мам? – спросила безжизненным тоном Нина, сидя рядом с Софьей Павловной на диване.

Она привыкла, что может свободно распоряжаться деньгами. Покупать все, что хочет. Ходить и ездить, куда хочет. Обладать тем, чем хочет.

Она привыкла к деньгам.

В то, что они всего лишились за какой-то миг, не верилось.

– Мы не вернемся за черту, – слишком хорошо помнила прежние времена Софья Павловна, и голос ее был тверд. – Я продам свои украшения. Нам хватит на первое время.

Она погладила дочь по волосам и тепло улыбнулась.

– Будь сильной, Нина. Мы со всем справимся. Это бизнес – тут бывают взлеты и падения.

– Конечно, – вернула матери улыбку девушка, стараясь выглядеть уверенной и нерасстроенной, хотя на душе кошки выли, скреблись и всячески гадили.

– Верь в папу, – повторила женщина, – он со всем разберется. У нас временные трудности.

– Конечно, мамочка, – ответила дочь, не желая, чтобы та увидела в ее глазах отчаяние.

Его никто и никогда не увидит. Она не допустит.

– Пойду, заварю успокаивающий чай, – встала с дивана Софья Павловна, у которой на кухне была целая коллекция хороших травяных чаев.

Мать ушла, а Нинка откинулась на спинку дивана.

Все мысли о Гекторе, своем стремлении стать кем-то невероятным и влиятельным покинули ее. То, что произошло, было внезапным ударом – болезненным, но не смертельным.

Глава 5

Если сказать, что рассказ Ниночки меня впечатлил – это не сказать ничего. Я была в совершеннейшем шоке не только от того, что случилось с бизнесом дяди Вити, но и от поведения Эльзы Власовны. Да как так можно? Зачем играть с судьбами других людей? Унижать так? Пытаться лишить счастья? Ведь она могла просто помочь попавшему в затруднительное положение племяннику – куда ей эти миллионы?!

Правильно, в могилу забрать не получится. Если только вместо земли засыпать ее деньжищами.

Зачем Эльза Власовна так забавляется с жизнями Нинки и неизвестного нам человека – внука ее приятеля, я понятия не имела. Но точно знала, что поступает она жестоко.

Кейтон, наверное, брал у бабули частные уроки.

Правда, и сама Ниночка повела себя совершенно неправильно. Взяла – и продалась, можно сказать. Но судить подругу я не спешила – кто знает, что бы я сделала на ее месте? Она поступила так, как посчитала нужным, и никто не вправе порицать ее и ее поступок.

Только за Нинку было страшно.

– И ты согласилась на свадьбу, – подытожила я со вздохом.

– Это такие деньги, Катя. За меньшее шейку сворачивали, – серьезно сказала Нина. Выглядела она, честно говоря, как обычно. Веселая, дерзкая, уверенная – ни капли жалости к себе, ни тени печали.

Вот что значит уметь держать себя в руках.

– Я знаю, но… Это дикость.

– Это способ выжить, – парировала подруга.

– Справишься? – только и спросила я.

Она тряхнула волосами. Уверенно и непринужденно.

Справится. Конечно, справится, не будь она Ниной Журавль.

Мы еще долго обсуждали случившееся, и подруга рассказала, что, действительно на следующий день Эльза Власовна, ее поверенный и адвокат юридически грамотно оформили договор о передаче денег Нинке при соблюдении определенных условий. Также на карточку подруге поступила довольно крупная сумма денег, которая должна была потратиться на подготовку к свадьбе – очередная насмешка выжившей из ума женщины.

А завещание, в котором было сказано, что в случае смерти двоюродной бабки все наследство переходит к Нине Журавль – за исключением некоторых сумм, предназначенных друзьям и домоправительнице, Эльза Власовна обещала подписать только после свадьбы.

Нинка, как я поняла, все пыталась узнать, что же за жениха приготовила ей бабка, но та только отмахивалась. Видимо, посчитала, что это лучший способ унизить племянницу.

– Сказала только, что он сейчас учится заграницей. Приедет позднее, – говорила мне подруга злобно. – Я уверена, что там настоящий грулль.

– Что еще за грулль? – невесело рассмеялась я, жалея, что совсем ничем не могу помочь Нинке.

– Грубый тролль, – нашлась она.

Некоторое время мы сидели молча. Я переваривала полученную информацию, Нинка со скучающим видом царственно отвечала на многочисленные сообщения в телефоне.

– Слушай, – вдруг серьезно спросила я, хотя должна была молчать. Подруга подняла голову. – А Келла? Как же он?

– Почему я должна о нем думать?! – взъелась вдруг Нинка.

– Он тебе нравится.

– Ошибаешься.

– Тебе с ним было хорошо, – продолжала я.

– Он меня бесил, – отрезала подруга.

– У тебя были счастливые глаза, – возразила я в пылу.

– Замолчи! – почти в отчаянии прокричала Нинка, и я поняла, что немного перегнула палку. Но отступать не хотела.

– Нин, ну признайся же, наконец, – он тебе нравился. И нравится. И ты скучаешь по нему. Ты почти не ходишь на свидания. Мало флиртуешь. Я уверена, ты думаешь о нем, – говорила я. – Нин, еще ведь не поздно…

– Хватит! – зажала уши подруга. – Катя, последний раз говорю – прекрати!

Я сердито замолчала. Когда же до нее дойдет, что ей нужен синеволосый?! Да, они оба – неуравновешенные и гордые, привыкшие, что весь мир крутиться вокруг них, но я же видела, как счастливо он улыбается, глядя на Нину, как счастливо горят ее глаза, когда Келла рядом! Мне было горько за них двоих. Кто-то ищет любовь годами, а кто-то находит и отказывается от нее, боясь простить. Считая прощение за слабость.

Это несправедливо.

– Что делаем? – появилась в этот момент в комнате Нелли. – Ругаемся?

– Громко разговариваем, – мило улыбнулась ей Ниночка.

– А Кирюха тут пирог ягодный сделала, сказала позвать вас, – скороговоркой выпалила сестра. – Но если не хотите, не идите, пирог маленький, а вас много. Нелли-саме все мало, – погладила себя по животу она

Однако, ягодный пирог заинтересовал Нинку и она потащила меня на кухню. Там она усердно делала вид, что все хорошо: болтала, смеялась, отпускала шутки. А спустя час и вовсе засобиралась домой. Я пошла провожать ее в прихожую.

Глава 6

Ноябрь

Любовь вдохновляет.

Любовь прекрасна и упоительна.

У любви тысячи ликов и миллионы оттенков.

А моя выглядела устрашающе – алые хищные глаза, серебряные волосы, белоснежная кожа с черными провалами на щеках и щелью вместо рта. И у нее были симпатичные рожки, что, впрочем, моей виной не было ни в коей мере.

Любовь, поставив ногу на комбик, кричала слова о ненависти, разрухе и новом тысячелетии, где править будут живые мертвецы, а мне с трудом удавалось сдерживать умилительную улыбку.

Моя любовь была прекрасна. Музыкально одарена. И артистична.

Какая же она у меня чудесная и неоднозначная!

Просто беги, куда глаза глядят, размахивая руками в стороны. Подальше от нее!

Я смотрела любительскую запись с выступления «На краю» в одном из клубов Берлина, посвященную Хэллоуину. Именно по этой причине музыканты выглядели более устрашающе, чем обычно: все, кроме Кея, были в откровенно уродливых масках цвета детской неожиданности, а он, видите ли, заявил, что в маске ему петь неудобно, поэтому над ним славно поработал гример. Если бы я столкнулась с человеком, на лице которого была такая славная боевая раскраска, особенно если бы это произошло в темном переулочке, я бы унеслась прочь на сверхзвуковой скорости, вопя, как сирена.

С одеждой, впрочем, тоже был непорядок – гитаристы облачились в длинные инквизиторские балахоны цвета засохшей крови, барабанщик сидел с голым торсом, на котором блестели капельки пота – так яро он отбивал ритм, явно кайфуя от собственной музыки. А Кейтон щеголял в сложном костюме с явными военно-милитаристическими мотивами, с эполетами, цепями, в высоких сапогах и с черной повязкой на руке, на которой скалилась чья-то морда.

«На краю» исполнили на радость собравшейся публике песни «Инквизитор», «Командир мертвой армии» и нечто с обманчиво-романтическим названием «Любовь до гроба», в которой лирический герой – съехавший с петель гробовщик – влюбился в новенькую, так сказать, на погосте, и каждый день приносил ей свежие розы, читал стихи и рассказывал о своей нелегкой жизни, а после выкопал и утащил куда-то. Видимо, строить любовь.

Откуда Антон – автор большинства текстов брал такие сюжеты, я понятия не имела, но Нинка, явно издеваясь, говорила, что с ним нужно быть аккуратнее и иметь при себе не только нож, но и телефон психиатрической бригады, а я только раздраженно от нее отмахивалась.

Но даже в таком виде и с такими песнями Кейтон мне нравился. И хотелось коснуться экрана компьютера, чтобы хоть на мгновение стать к нему ближе, но сделать этого я не могла. Рядом, как назло, примостилась вся моя семья. Этакий семейный просмотр полюбившейся телепередачи.

– Фил няшка! – верещала то и дело Нелька, которая, узнав, что Кей из «На краю» встречается с ее старшей сестрой, посчитала своим долгом стать самой-самой ярой поклонницей группы и вступить в их фан-клуб. Жертвой ее симпатий пал самый, наверное, устрашающий из музыкантов на сцене – Филипп. В жизни – забавный плюшевый мишка с добрым характером, на сцене это был монстр, который в последнее время полюбил после каждого выступления разбивать гитару. Один раз он попытался сделать это об голову какого-то придурка, который выбежал на сцену, но того спасли быстрые ноги и охрана. Почему-то потом Фил во всем обвинил Рэна – мол, спецом его доставал, чтобы повысить уровень агрессивности. Рэн, конечно же, молчать не стал, и попытался брата задушить. Их разняли, и Арин посоветовал им сходить к семейному психотерапевту, что стало новым витком в ссоре – теперь уже между Арином и братиками. Музыканты проводили столько времени вместе, что начинали, кажется, друг друга тихо и люто ненавидеть.

– Упороться! – говорила восторженно Кира, которая до сих пор никуда от нас не съехала. Узнав, что Кей из НК – мой парень, она пришла в восторг и тут же потребовала, чтобы я достала ей автограф. А еще лучше – чтобы организовала встречу, не только с Кеем, но и со всей группой, потому как они – «свои в доску парни».

– Чудесно, просто чудесно, – вторил ей с восхищением в голосе Томас, тот еще любитель не только современного авангарда, но и тяжелого рока, психоделики и индастриала – на последнее его подсадил Кей, который, как я понимала, постепенно вносил в звучание группы и этот стиль.

Не восхищались только Леша и Эдгар.

Первый внимал веселью, которое происходило на сцене берлинского клуба, с брезгливым недоумением интеллигентного человека, зашедшего в кафе пообедать и увидевшего, что посетители едят с пола. И лишь в конце он сказал, как бы успокаивая себя:

– Зато обеспеченный.

А вот старший брат как не любил Кея, так и продолжал не любить дальше. Он смотрел на него, как на врага народа, и только что глаза не закатывал.

– А чего у Антона клыков нету? – поинтересовалась Нелька, с восторгом глядя на музыкантов, скачущих по сцене. Берлинская публика воспринимала их на удивление тепло.

– А как он тебе петь будет? – поинтересовалась Кира, которую мы с легкой руки сестренки начали звать Кирюха или Кирюша. – Шепеляво?

Глава 7

– Невероятно, правда? Изумительное сочетание стиля, женственности и достоинства, – вновь приняла ее молчание за изумление хитрая управляющая. – Органза, кружево – были использованы самые лучшие итальянские материалы! Вышивка и цветы ручной работы. Использованы кристаллы «Сваровски». В платье вложено только все самое лучшее!

Нина крайне задумчиво на него смотрела, словно что-то просчитывая. Губы ее тронула дерзкая улыбка.

– Я хочу померить, – вдруг хрипло выдавила она. – Оставьте меня с подругой, пожалуйста.

– Как вам будет угодно. Нужна будет наша помощь – зовите.

Управляющая и ее помощницы, переглянувшись, ушли. А я с изумлением уставилась на Журавля.

– Ублюдское платье-пирожное, – завороженно произнесла Журавль. – С розовыми блювотинками, – почти изящно выразилась она, явно имея в виду розочки. – С гнуснейшими стразиками, похожими на раздавленных жуков, – в голосе ее сквозило отвращение.

– Зачем тебе его мерить, Нин?! – удивилась я.

– Буду действовать по методу «Пугало», – отвечала подруга и мечтательно улыбнулась.

– Что еще за метод? – не поняла я.

– Твой, – ошарашила она меня. – Помнишь, в каком рванье ты заявилась в зоопарк? Было весьма эффектно. Пожалуй, и я приду в этом шлакоплатье, – решила Журавль. – И это будет только начало. Я потом такую жизнь Ипполитику устрою…. Глядишь, дурачок со мной и разведется. Но сначала сбавлю-ка я цену, – добавила она. – Совсем осатанела, – имела в виду подруга управляющую, которая явно завысила стоимость наряда. – Ей с такими трюками на рынке торговать грушами и дынями.

И Нинка действительно облачилась в это чудо дизайнерской мысли. Платье оказалось ей впору, но до чего же безвкусным оно было! Журавль сама по себе девушка яркая, красивая, однако чудовищное платье и глуповатая улыбка превратили ее в испорченный вариант Барби.

– Вы – настоящая принцесса, – прижав ладони к груди, сообщила прибежавшая управляющая, которая, наверное, молилась от радости, что избавилась наконец-таки от сего наряда. – Нежно! Элегантно! Восхитительно!

– Думаю, я возьму эту прелесть, – проговорила Ниночка, пытаясь кружиться в тяжелом наряде. Получалось неуклюже.

– Берите! – возопила управляющая. – Вы будете самой стильной невестой сезона!

– Или не брать… Мне кажется, сзади какие-то некрасивые складки, – задумчиво проговорила Журавль, ловя управляющую на крючок.

– Ну что вы, там все в порядке! Я сейчас все поправлю, – испугалась та, что рыбка сорвется, и быстрым шагом направилась к невесте, дабы показать, что никаких там складочек нет, а если есть, то они очень даже элегантные.

Нинка ловко подставила ей подножку. Как у нее это получилось в подобном платье – ума не приложу. Но факт есть факт. Управляющая споткнулась и полетела прямо на нее. Вдвоем они грохнулись на вешалку с платьями.

Шум поднялся знатный. Скандалить Нинка умела. И делала это со вкусом.

– Вы что, с ума сошли?! – орала благим матом подруга. – Решили меня тут угробить?!

– Ну что вы, простите, это вышло совершенно случайно! – заламывала руки управляющая.

– Меня сбили с ног! Платье порвали! – продемонстрировала она оторванный лоскут с розами. – А я его купить хотела! В чем я теперь выходить замуж буду?! В ночнушке?! Немедленно ухожу!

Нинка скрылась за шторкой, переоделась с помощью девушек-продавщиц и гордой походкой направилась к выходу, крича, что ноги ее в этом месте не будет.

– Но стойте, пожалуйста, подождите! – кинулась за ней управляющая. – Мы сделаем вам скидку!

– Какую? – резко остановилась Журавль.

– Двадцать процентов.

– Пятьдесят, – безапелляционно заявила подруга.

Управляющая охнула, однако под напором Ниночки, которая грозилась рассказать об уровне обслуживания салоном не только всем знакомым, но и написать отзывы в сети, сдалась.

Вот так Нинка сэкономила деньги, вернее, как оказалось потом, просто сбила цену до настоящей – платье было далеко не эксклюзивным, и мы нашли его в Интернете.

А еще решила извести будущего муженька, начиная со дня бракосочетания.

После этого салона мы побывали еще в парочке. Журавль зверствовала. Купила длинную, совершенно неподходящую платью розовую фату с вуалью, длинные серебряно-голубые перчатки и совершенно ужаснейшие ботиночки. Я была уверена – она станет самой запоминающейся невестой.

Кроме того, Нина хотела заставить и меня, как свидетельницу, купить нарядное платье, но мне пришлось отказаться.

– Сейчас можно и без свидетелей замуж выходить, – заявила я подруге. – А я вас у входа подожду. Осыплю лепестками роз и рисом в лицо кину.