Музыку заказываю я, Босс

Глава 1

Пятница — мой личный сорт антидепрессанта, который легально отпускают раз в неделю. А пятница, в которую твоя лучшая подруга наконец-то получает долгожданное повышение, — это двойная доза. Ленка, наш свежеиспечённый ведущий маркетолог, буквально светилась, и это событие требовало немедленных жертв. В нашем случае жертв в виде печени и остатков самоуважения, которые мы собирались принести на алтарь караоке-бара «Санчес».

Мигающие неоновые огни превращали обычных людей в загадочных персонажей с синими и розовыми лицами, делая мир чуть более весёлым и чуть менее реальным. Идеальное убежище, чтобы забыть о рабочих дедлайнах и о том, что в понедельник мне снова придётся рисовать рекламные баннеры для «самого инновационного продукта на рынке» — очередного вида майонеза с «уникальным» вкусом укропа.

— За Ленку! — прокричала Света, наша вечная оптимистка, легко перекрывая грохот музыки. — За то, чтобы её гениальные идеи наконец-то перестали присваивать бездарные начальники!

— За это надо пить стоя и до дна! — поддержала её Оля, наша рассудительная юристка, и, как ни странно, первой поднялась с бокалом. Мы немедленно последовали её примеру, с энтузиазмом чокнулись бокалами с дешёвым игристым и осушили их в три глотка.

Вечер катился по идеально смазанным рельсам: бессмысленные, но душевные тосты, яростные сплетни про коллег из соседних отделов и поедание картошки фри в промышленных масштабах. И всё было бы просто прекрасно, если бы Свете в её светлую голову не ударила шальная, игривая мысль.

— Я спою! — заявила она с блеском фанатика в глазах, который обычно появляется у людей перед совершением большой ошибки. — За Ленку. И за любовь во всём мире!

О, нет. Только не это. Святая Уитни Хьюстон, мы опять идём к вам.

Через пять минут весь зал стал невольным свидетелем того, как наша хрупкая блондинка Света, воодушевлённая двумя бокалами просекко, пытается взять ту самую, легендарную ноту. «And I…» — надрывалась она, стремительно краснея, а на шее вздувались вены, словно она толкала грузовик. Получалось нечто среднее между криком раненой чайки и сигналом неисправной пожарной тревоги. Зал, поначалу сочувствующий, начал тихо давиться смешками. Ленка картинно спрятала лицо в ладонях. Оля сделала вид, что невероятно увлечена изучением пятен на скатерти. Я поняла — пора спасать рядового Светлану.

Я подскочила к сцене и на середине очередного душераздирающего «А-а-а-а-ай» элегантно выхватила у неё микрофон.

— Секундочку, — объявила я на весь зал. — Просим прощения за технические неполадки. У нашей солистки временно сел аккумулятор. Но шоу должно продолжаться!

Света посмотрела на меня с благодарностью утопающего, которому кинули не круг, а целый надувной матрас. Я подмигнула ей и повернулась к удивлённому залу. Музыка продолжала играть, и я, не найдя ничего лучше, подхватила песню, но в своей неповторимой манере. Вместо того чтобы тянуть ноты, которых у меня отродясь не было, я начала чеканить слова, как в рэп-баттле, картинно заламывая руки и строя трагические гримасы. Я не пыталась петь хорошо. Я пыталась устроить комедию. И, судя по тому, как зал, опомнившись, взорвался хохотом и аплодисментами, у меня получилось.

Когда я, отвесив шутовской поклон, вернулась за столик, подруги смотрели на меня с одинаковой смесью ужаса и восхищения.

— Егорова, ты ненормальная, — с чувством констатировала Ленка, отодвигая ладони от лица.

— Зато никто не плакал, — парировала я, залпом допивая остатки игристого. — Кроме души Уитни Хьюстон.

И тут к нашему столику подошли они. Компания из трёх мужчин, которые выглядели в этом баре так, будто по ошибке припарковали свою яхту в Бирюлёво. Дорогие часы, идеально сидящие рубашки без галстуков, аура спокойной уверенности, которая бывает только у тех, кто привык, что мир вращается вокруг них. Один из них, самый высокий, с тёмными, слегка взъерошенными волосами и насмешливой искрой в глазах, остановился прямо напротив меня.

— Вы только что спасли Уитни Хьюстон от посмертного позора. А заодно и барабанные перепонки всех присутствующих. За это стоит выпить.

Я окинула его оценивающим взглядом. Красив. Дьявольски красив, если быть до конца честной с собой. Но я уже давно выработала стойкий иммунитет к красивым мужчинам с заготовленными комплиментами.

— Боюсь, её репертуар уже ничто не спасёт после того, как по нему прошлась половина караоке-баров мира, — фыркнула я. — Но за заботу о моих ушах спасибо.

Он не смутился ни на грамм. Усмешка в уголках губ стала шире.

— У вас определённо талант — превращать катастрофу в шоу.

— Это мой профессиональный навык, — легкомысленно бросила я, делая вид, что он меня совсем не впечатлил. — Я графический дизайнер. Я каждый день превращаю хаос из правок заказчика в красивую картинку. А вы чем занимаетесь в свободное от спасения девушек время?

Он на секунду задумался, словно примеряя на себя разные ответы.

— Я... дирижёр. Управляю большим и не всегда слаженным оркестром.

— Хор имени Пятницкого? — съязвила я, решив поддержать игру.

Он рассмеялся. Не усмехнулся, а бессовестно, глубоким, бархатным смехом, от которого у меня что-то предательски ёкнуло внутри. Мой внутренний циник поперхнулся и на время заткнулся.

— Почти. Только мои музыканты играют не на скрипках, а на нервах друг друга.

Его звали Максим. Или просто Макс, как он представился через минуту. Его друзья, на удивление приятные и без лишнего пафоса, быстро нашли общий язык с моими подругами, а мы с ним оказались в каком-то своём, отдельном пузыре реальности. Он не пытался произвести впечатление, не сыпал банальными комплиментами. Он просто разговаривал. Мы спорили о фильмах Тарантино, смеялись над его «оркестром» и моими «хаотичными картинками». Он оказался умным, ироничным и на удивление лёгким в общении. В какой-то момент мы, подстрекаемые подругами, оказались на сцене вместе и, давясь от смеха, фальшиво орали что-то безнадёжно-попсовое из девяностых про тополиный пух. Я не чувствовала себя так свободно и пьяно — и дело было уже не только в алкоголе.

Глава 2

Двери старого, дребезжащего лифта с черепашьей скоростью поползли навстречу друг другу, отрезая нас от гула ночного города. Мы остались в маленькой, тускло освещённой коробке. Мы стояли так близко, что я чувствовала тепло его тела даже через тонкую ткань платья. Голову приятно кружил коктейль из усталости, шампанского и пьянящего чувства лёгкой авантюры.

Макс медленно повернулся ко мне. В полумраке его глаза казались почти чёрными, и он смотрел так, будто пытался прочитать инструкцию к очень сложному, но интересному прибору.

— У тебя талант превращать любую катастрофу в шоу, — тихо сказал он, и его голос был низким и немного хриплым.

— О, я и в спокойном состоянии ничего, — хмыкнула я, отчаянно цепляясь за остатки своей фирменной иронии. Получилось не очень убедительно, голос предательски дрогнул.

Он усмехнулся, заметив мою слабину, и плавно наклонился, сокращая последние сантиметры между нами. Сердце попыталось забиться бвстро, но махнуло на нас рукой. Вот оно. Момент, которого я одновременно и ждала, и боялась. Но мой внутренний страж порядка, который, к счастью, никогда не пьянеет, вскинул руку, выставляя заслон. Я мягко приложила палец к его губам, прерывая манёвр на полпути.

— Полегче дирижёр, не торопите оркестр, — мой голос прозвучал на удивление твёрдо. — До увертюры ещё нужно дожить.

Макс на секунду замер, а потом медленно отстранился. В его взгляде промелькнуло не разочарование, а скорее удивлённое уважение. Он снова рассмеялся, тихо, но так заразительно, что тесная кабина лифта сразу стала уютнее.

— Принято, — кивнул он. — Ведите, маэстро.

Лифт содрогнулся в последний раз и со скрипом остановился на моём этаже. Я провернула ключ в замке, и мы буквально ввалились в прихожую. Точнее, ввалился он, а я, как истинная хозяйка, решила немедленно продемонстрировать гостю все особенности своей квартиры. Моя нога зацепилась за собственный кед, сиротливо брошенный посреди коридора, и я с грацией подстреленной лани полетела вперёд. Мягкий пушистый ковёр с радостью принял меня в свои объятия.

Хохот вырвался у нас одновременно — громкий, искренний и абсолютно неудержимый. Я лежала на спине и смеялась до слёз, а Макс, нависая надо мной, смеялся так, что я чувствовала вибрацию его груди. Он протянул мне руку и одним движением рывком поставил на ноги. Наши лица оказались в опасной близости. Смех затих, сменившись густым, как кисель, напряжением. Его взгляд снова стал серьёзным, в нём плескался немой вопрос, а я… я вдруг поняла, что батарейка моего внутреннего циника окончательно и бесповоротно сдохла.

Но в этот момент вселенская усталость, помноженная на выпитый алкоголь, решила, что романтики на сегодня достаточно. Веки налились свинцом, а ноги внезапно превратились в вату.

— Мне… мне срочно нужен диван, — пробормотала я, с трудом отстраняясь и, шатаясь, двинулась в сторону гостиной.

Последнее, что я помню, — это спасительная мягкость подушек и блаженное чувство, что можно наконец принять горизонтальное положение. Кажется, я собиралась предложить ему тот самый обещанный виски со льдом, но мой организм решил, что сон самый крепкий и желанный напиток из всех. Я отключилась.

Пробуждение было жестоким. Меня вырвал из небытия звук, который мог бы стать официальным саундтреком Судного дня. Звонок в дверь. Резкий, настойчивый, похожий на работу перфоратора у соседа-энтузиаста в семь утра. Голова гудела, как набатный колокол. Я с трудом разлепила глаза. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь неплотно задёрнутые шторы, был невыносимо ярким. Суббота. Точно, суббота. Десять утра.

И тут память, как старый, несмазанный механизм, со скрипом провернулась, и холодный ужас пробежал по спине. Антонина Петровна. Хозяйка квартиры. Женщина старой закалки, с рентгеновским зрением и убеждением, что все квартиросъёмщики только и мечтают, как бы тайно завести двенадцать кошек и разводить в ванной опарышей. Она предупреждала, что зайдёт ровно в десять, чтобы забрать «оригиналы платёжек по коммуналке за последние полгода». Я, конечно же, мило улыбалась и клялась, что всё будет готово.

Паника начала медленно окутывать меня липкой паутиной. Я села на диване, и мой взгляд зацепился за них. Мужские ботинки. Дорогие, идеально начищенные, абсолютно чужеродные в моей прихожей. Мой взгляд метнулся дальше и наткнулся на Макса. Мой вчерашний «дирижёр» спал, неудобно свернувшись на узкой банкетке в коридоре, так и не сняв рубашку и джинсы. Он выглядел до смешного беззащитным и совершенно неуместным. Как слон на тазике.

Звонок прозвучал снова, на этот раз ещё более требовательно, почти истерично. Паника превратилась в цунами.

На цыпочках я подлетела к нему и начала лихорадочно трясти за плечо.

— Тревога! Макс проснись! — зашипела я ему прямо в ухо, как змея. — Подъём! Прячься!

Макс недовольно промычал и попытался отмахнуться от меня, как от назойливой мухи.

— Какой человек? — сонно пробормотал он, не открывая глаз. — Я дирижёр…

— Сейчас из тебя сделают барабан Страдивари, если ты немедленно не встанешь! — прошипела я, вкладывая в свой шёпот всю ярость и отчаяние. — Хозяйка квартиры пришла! В шкаф, живо!

Последняя фраза подействовала. Он рывком сел и непонимающе уставился на меня. В его глазах плескался такой густой похмельный туман, что я поняла, объяснять бесполезно. Схватив его за руку, я потащила сонного, помятого мужчину в свою спальню, к единственному надёжному укрытию, огромному встроенному шкафу-купе.

— Пожар? Наводнение? — пытался выяснить он, спотыкаясь о ковёр.

— Хуже! Инспекция! — Я распахнула дверцу шкафа, явив миру коллекцию своих платьев. — Залезай! Быстро!

Он посмотрел на меня, потом на тёмное нутро шкафа, и в его взгляде наконец промелькнуло осмысленное выражение и крайнее изумление. Но звонок, затрезвонивший в третий раз с настойчивостью дятла, не оставил ему выбора. Он, нелепо пригнувшись, полез внутрь, путаясь в подолах и вешалках.

— Сиди тихо и не дыши! — приказала я и захлопнула дверь, погребая под грудой одежды ошарашенного дирижёра большого оркестра.