Мы были почти счастливы

Пролог

Когда-то я думала, что любов - это свет. Что она спасает, вдохновляет, лечит.

Мне было пять, когда я научилась рисовать небо. Голубое. Безоблачное. С самолётами, оставляющим за собой белые полосы. Папа говорит: Небо - это не высота, это свобода. А потом он погиб, и небо рухнуло. Прям внутри меня.

Я боялась летать, но все равно смотрела вверх. Фотографировала каждый самолёт - будто надеялась, что одного из них он выйдет. С той самой улыбкой.

С тех пор мир разделился на "до" и "после". До - было любовью. После - попыткой выжить.

Когда мне было девять, мама привела домой чужого мужчину.

- Это Сергей. Он будет тебе как отец. Но он не был отцом. Он был как тень. Тихая. Злая. Медленно душащая.

Я научилась молчать. Научилась прятать слезы под подушкой. Научилась улыбаться, когда хотелось кричать.

Мне было шестнадцать, когда все началось снова

Новый город

Новая школа

Новое "Ты должна привыкнуть"

И тогда появился он. Дима

Он был не как все. Он не говорил много, но выдел больше, чем нужно. Он был опасностью, на которою хотелось наступить босиком.

Я знала, что он сломает меня. Но все равно пошла за ним. Потому что хуже розбитого сердца - только то, которое никогда по-настоящему не билось

Это не история о прекрасной любви. Это история о том, как мы тонем. Как забываем дышать. И как иногда любов не спасает. Она добивает.

Но если ты уже здесь - останься

Это будет длинная ночь. И, возможно, она научит тебя тому, чему не научат книги

Блок 1. Глава первая: Там, где упало небо

Там, где упало небо,мы научились. ходить босиком по осколках

От лица Полины

Я полюбила небо в пять лет

На всех моих рисунках были самолёты - белые, как чайки, уносящие кого-то домой. Мой папа был пилотом. Он говорил, что небо - это не высота, а свобода. И что когда ты летишь, сердце становится невесомым. Мне нравилось представлять, как он садится в кабину, улыбаться на прощание и поднимает выше облаков - туда, где уже не видно даже земли.

Я помню тот день

Мне было пять я рисовала фломастерами прямо на кухонном столе. Мама жарила блины - у нас был маленький ритуал : "мамины пятничные утра". Все было как всегда, пока не зазвонил телефон.

Мама замолчала. Просто держала трубку у уха и не дышала. А потом села на пол и долго не двигалась. Я тогда не понимала "Катастрофа" , не знала слово "рейс 713" или "техническая неисправность". Я только смотрела на маму - и выдела, как она медленно перестает быть той, какой была.

Первые месяцы после этого я почти не помню. Память как будто вырезала все самое страшное, как ребенок, которые зажимает глаза, когда боится. Я только знала что мама не плакала при мне. Она просто молчала.

Блинов по пятницам больше не было. Моя кружка с самолётиками исчезла со стола. А вместо сказок на ночь мама сидела на кухне в темноте, глядя в свое отражение в окне, будто пыталась узнать в нем себя.

Однажды я застала ее в папиной комнате. Она стояла перед шкафом. На кровати лежала его форма - аккуратно сложенная, как будто он вот-вот вернётся. Мама держала в руках его свитер. Тот самый, в котором он любил сидеть с кружкой кофе в прохладные вечера.

Я стояла в дверях и молчала

- Он больше не вернётся, Полина - тихо сказала она, будто розговаривала не со мной, а с етим свитером. - И я не знаю, что мне с этим делать.....

Я подошла и просто обняла ее за талию. Она нагнулась и обняла меня в ответ - крепко, но без слез.

В тот день свитер вернулся обратно в шкаф.

Когда мне исполнилось шесть, мама снова устроила мне день рождения. Маленький, на кухне. Одна свечка и пирог, который немного подгорел - она работала в две смены и записала на минутку. Я сделала вид, что он вкусный. Она сделала вид, что не устала.

А ночью я проснулась- на кухне горел свет.

Мама сидела напротив пустой чашки, опершись руками о стол. Ее плечи дрожали. Она плакала. Беззвучно. Мне захотелось подойти, но я осталась стоять в темноте коридора, сжимая в руке игрушечный самолётик. Впервые я увидела маму слабой. И от этого стало страшно.

К девяти годам я умела читать, варить макароны, закрывать дверь, когда мама задерживалась на ночной смене. Мы были вдвоем. Я и мама - проти всего мира. Она называла меня своей маленькой взрослой.

И я до сих пор думаю, что она - самая сильная женщина на свете. Не потому, что не плакала. А потому, что плакала так, чтобы я не видела. Но я видела.

И пусть часто ранили ноги - мы все равно шли дальше. Вместе