Мы (не) навсегда

Глава 1.

Софья.

Выпускаю в окно облако сизого дыма. Оно мгновенно тает, растворяясь в густом душном воздухе. По стеклу ползут червячки конденсата, а тучи подкрашиваются разными оттенками фуксии и корицы. Красивый закат… Хотя… Кому это, вообще, надо? Закаты, рассветы, пухлые тучи над головой? Кто на это обращает внимание – верхушки деревьев, охваченные огнем солнечных лучей, зеркало озера, искрящееся, как бриллиант? С некоторых пор я – Софья Васильевна Тарасевич – врач областной больницы. Порчу воздух еще одной струей едкого дыма и отбрасываю окурок в мусорное ведро. Пора домой – в маленький ад на земле… Когда-то он был раем, если бы не роковая случайность, вмиг лишившая меня всего. Споласкиваю руки в больничной раковине и ступаю к выходу, едва не столкнувшись с дежурной операционной сестрой Зиночкой.

– Софья Васильевна, миленькая! – голосит она. – Экстренного привезли! После ДТП.

– А я причём? Мое дежурство закончилось, Зинуля. Кто там сегодня… – перебираю пальцами, словно это поможет мне вспомнить. 

– Его нет… И телефон недоступен. Уже и жалобы писали на Борисенко, и…

– Черт с ним, – вытираю ладони о пижаму и жестом увлекаю медсестру за собой. – Идем. Операционная есть свободная? 

– Да, заканчиваем мыть. Спасительница вы наша. – Лебезит Зина, юрко бегущая рядом. Пожалуй, слишком быстро для своих габаритов. 

– Карту завели? – командую, вышагивая по коридору травматолого-ортопедического отделения. – Больной в реанимации? Фамилия, палата? – вопросы сыплются из меня как из рога изобилия.

– Барсов Марк Юрьевич, сорок два года. 

Новость обрушивается на меня, как кирпичная стена. Я точно расслышала? Барсов Марк Юрьевич? Сорок два года… Моему Павлику сейчас бы было сорок пять. Но его нет по вине этого Барсова. А он есть… Зажмуриваюсь, прогоняя наваждение. Кажется, даже трясу головой, чтобы проснуться. Этого не может быть… Не должно быть так! 

– Софья… Васильевна, вам плохо, – Зина пробуждает меня от тоскливых воспоминаний. 

Плохо… Мне очень плохо, невероятно плохо… У меня почти истерика! 

– Зина, я… Рентген сделали?

«Он человек, человек, человек… А я врач, давший чертову клятву Гиппократа», – твержу мысленно, ненавидя обстоятельства. За что мне такие подлянки? Чем я – рядовой доктор областной больницы провинилась перед богом? 

– Сделали. Михалыч бурчал, что так поздно пришлось персонал вызывать. У Барсова сломаны ребра, правая ключица, плечо раздроблено, закрытая черепно-мозговая травма, ушибы… Я через минутку снимочки вам на почту сброшу.

– В сознании? 

– Нет. Загрузили седативными. Готовить металлоконструкцию? 

– Да, – киваю и медленно стаскиваю с плеч халат. – Идемте, Зинаида Савельевна. 

Белые кафельные стены давят, запахи лекарств агрессивно забиваются в ноздри, скрежет металлических инструментов раздражает слух. Всё как будто намеренно стремится указать на мое место. Я врач, и точка! А кто там лежит на столе не так уж и важно… Или всё-таки важно?

– Софья Васильевна, вас к телефону! Главны-ый… – севшим голосом произносит Зина и протягивает мне трубку. Хорошо, что я не успела помыться!

– Слушаю, Антон Валерьевич. 

– Соня, не облажайся, родная! Ты знаешь, кто у тебя на столе? 

«Ну-у, началось!»

– Человек после аварии, – фыркаю, оглядывая свою команду – медсестру, анестезиолога-реаниматолога и ординатора Ерохина, любезно согласившегося ассистировать мне.

– Я тебе дам человек! Барсов депутат областной думы! Заместитель председателя Думы, меценат и… очень влиятельный человек в области. 

– И что? Я сделаю ему операцию, как и любому, кто… Антон Валерьевич, не мешайте мне, пожалуйста. Больного уже вводят в наркоз, – рычу я и сбрасываю звонок. Раскомандовался, как же! 

Бросаюсь в моечную, энергично тру пальцы антисептиками, натягиваю халат, шапочку, резиновые перчатки… Депутат, меценат… Надо попросить Зину закрыть этому «чудо-человеку» лицо…

– Приступаем, – произношу хрипло, переводя взгляд на пациента. Молодой темноволосый мужчина… Большой, мускулистый и… совершенно беспомощный. Длинные темные ресницы подрагивают, веки закрыты, дыхание мерное, спокойное… Я сейчас его персональный бог. И только от меня зависит, жить ему или нет. Черт… Во рту пересыхает от страшных мыслей. Не хочу превращаться в чудовище, подобное ему. Не хочу отравлять себя ненавистью. Я врач, а он пациент.

Между лопаток набухают капли пота, шею ломит от напряжения. Я «колдовала» над Барсовым больше двух часов. И швы, как назло, получились виртуозными – под стать депутату! 

– Пульс напряженный, полный, 80 ударов в минуту, дыхание ритмичное, глубокое, 21 удар в минуту. Состояние тяжелое, стабильное. Больного можно переводить в палату? – голос ординатора Ерохина пробуждает меня от задумчивости. 

– Д-да… Присмотрите за ним, Ерохин.

Стягиваю шапочку и покидаю операционную. На ватных ногах выхожу в коридор и остервенело срываю с плеч халат. В мозгу как фейерверк вспыхивают воспоминания о ТОМ дне…

«Пульс нитевидный, дыхание Чейна – Стокса, судороги…»

«Смерть наступила в 23.15. Протокол составлен врачом скорой помощи Агаповым…»

Его нет, моего Павлика… А виновник его гибели лежит через стенку с полным напряженным пульсом и глубоким дыханием. Черт! Ну почему жизнь ТАК несправедлива? Не выдерживаю – оседаю по стенке на пол и заливаюсь слезами. Они жгут глаза, разъедают кожу и, кажется, достают до самого сердца… Так больно. Несправедливо. 

– Что-о с ним? 

Сквозь слезы вижу женскую фигуру. Девушка склоняется к моему лицу и цепко впивается напряженными пальцами в плечи. Тянет меня, как безвольную куклу и кричит, кричит…

– Кто вы? Успокойтесь и отпустите меня! – дергаю плечом, стремясь избавиться от ее душащих прикосновений.

– Я… я Елена Барсова – жена Марка, – всхлипывает она. – Он жив? С ним всё в порядке? 

Красивая и молодая брюнетка. Да что там молодая – юная по сравнению со мной… Длинные идеально гладкие волосы, такие же бесконечно длинные ноги, вечерний, немного поплывший от слез макияж, эффектное платье из блестящей ткани.

Глава 2.

Марк.

Меня пробуждают жажда и пульсирующая боль во всем теле. А еще… ощущение тяжести в районе паха. Разлепляю глаза и вижу женскую голову, лежащую на моих бедрах. Волосы русые, волнистые, прикрытые медицинской шапочкой. Ночью ведь ко мне приходил врач? Выходит, не привиделось? Черт, сегодня ведь столько дел намечалось. И все их я про… В общем, пропустил. За окном светает. Солнце льется сквозь толщу молочных облаков, запуская любопытные лучи в мою палату. Они скользят по белым крашеным стенам и оседают на женском лице. Доктор блаженно спит – ее веки в опушке длинных темных ресниц подрагивают. Мне бы полежать спокойно, послужив милой женщине подушкой, но нестерпимая боль оказывается сильнее…

– Ммм… – тихонько постанываю и невольно дергаюсь. Она сразу же просыпается. Шапочка спадает с головы, открывая взору копну густых волнистых волос до плеч. Постойте-ка, ведь я ее знаю! Не может быть…

– Ой. – Врачиха напяливает шапочку и переводит взгляд в окно. – Извините, я заснула. Черт, уже утро...

– Софья Васильевна, вы? Что вы здесь делаете? – произношу вымученно и пытаюсь приподняться на локтях. Невероятное совпадение! Не думал, что судьба вновь столкнет меня с этой боевой особой!

– Лежите, Барсов. Не то швы разойдутся. – Строго произносит она и собирает волосы в хвост. – Как вы себя чувствуете?

– Вы меня оперировали? – спрашиваю недоуменно.

– Да. Пришлось. Поверьте, у меня не было выбора, – со вздохом отвечает она и прячет взгляд.

– Спасибо, что не убили.

– Очень смешно. Убивать – это по вашей части. – Пикирует гневно.

– Софья Васильевна, я не виноват. Вы же сами это знаете. – Отвечаю, стиснув зубы. Плечо, закрытое марлевой повязкой, неимоверно болит. – Можно мне… обезболивающее? Пожалуйста...

– Конечно, нет. Вы будете лежать и мучиться, вспоминая, как умирал мой муж. – Дрогнувшим голосом отвечает она. – Как его реанимировали врачи прямо на грязном асфальте и он… Он… По вашей вине.

– Хорошо, доктор. Я потерплю. – Стискиваю зубы и зажмуриваюсь, отгораживаясь от ее боли и ненависти. Они жалят как комары.

– Простите меня, Барсов. Что-то на меня нашло… Я сейчас вас осмотрю, а потом обезболю.

– Софья Васильевна, я же не одет!

– Я все там видела, Барсов. Ваши опасения слегка запоздали, не находите? – жалостливо произносит Софья и отбрасывает одеяло.
– Меня зовут Марк.
– А для вас я Софья Васильевна.

На мне чёрные трусы с крупными ярко-розовыми «губками». Черт… Получается, Лена мне тоже не привиделась? Это она напялила на меня трусы. Кажется, Софья замечает, как я покраснел. Ну где это видано – взрослый мужик в таких трусах… Причем жена прекрасно знает, что я их терпеть не могу.

– Вот здесь болит? – тонкие прохладные пальчики чудо-доктора легонько осматривают мой живот. В ответ он предательски урчит. Кроме боли я испытываю голод… Сейчас Софья уйдет, я позвоню помощницам, они привезут вкусный завтрак из ресторана или кофейни… Наймут мне сиделку или личную медсестру… Надо бы сыну позвонить... Или не надо... У Глеба своя взрослая жизнь, ему не до меня.

– Не очень, – выдыхаю я и отворачиваюсь. Не помню, чтобы когда-то я чувствовал себя таким беспомощным и уязвимым.

Между тем нежные женские пальцы порхают по моему телу, трогают ребра, касаются лба.

– Температура высокая, – произносит Софья Васильевна нахмурившись. Достает из широкого кармана трубку и сосредоточенно слушает мое сердце. Засекает время, поглядывая на маленькие недорогие часы на левом запястье. – И тахикардия. Плохо, Барсов.

– Что я могу сделать для вас, Софья Васильевна? – неожиданно для самого себя, произношу я. Тянусь ладонью и касаюсь ее руки.  Она ее резко одергивает, словно обжегшись. Я правда ей благодарен… И уверен на все сто, что она собрала мои кости как надо.

– Ничего особенного, Барсов. Воскресите моего мужа. – Надломлено произносит она.

– Софья Васильевна, я сто раз просил у вас прощение.

– Да, и сто раз повторяли, что не виноваты. – Она закатывает глаза.

– Что я могу сделать для вас в качестве благодарности за спасенную жизнь?

– Для вас ерунда, сущая мелочь… – она деловито поджимает губы. – Новая машина, например.

– Без проблем.

– Я пошутила, Барсов. – Вздыхает Софья и поднимается с места. – Сейчас вас обезболят, отдыхайте. Жене скажите, чтобы пока кормила вас полужидкой пищей. У вас множественные ушибы внутренних органов. Я назначу УЗИ, чтобы определить степень повреждения. До свидания.

– Спасибо еще раз, доктор. – Выдыхаю я.

Дверь палаты закрывается, а я тянусь к телефону на тумбочке. Тридцать семь пропущенных… Боже мой. Мне надо позвонить частному детективу. Из-за него я попал в аварию… Вернее, из-за информации, добытой им о моей жене… При упоминании о Лене перед глазами всплывают мерзкие картинки: она в красном вульгарном белье и какой-то хмырь в ее объятиях… Я листал проклятые фото. Дворники стирали капли дождя с лобового стекла, мигал зеленый… А потом меня ослепил яркий свет, и сразу наступила темнота…

– Мирон Альбертович, это Барсов, – набираю телефонный номер детектива. – Я не мог вам вчера ответить. Попал В ДТП.

– Вас навестить, Марк Юрьевич? Что-то серьезное? Материалы достоверны, я вас убеждаю…

– Пожалуй, да…Приезжайте, жду вас.  – Вздыхаю и завершаю вызов.

Марк.

– Что делать-то теперь, Марк Юрьевич? – всхлипывает помощница номер один Вика. – Что мне людям говорить? У вас столько встреч! Еще заседание думы впереди, – она громко сморкается и листает записную книжку. 

– Так и говори, попал мол Марк Юрьевич в аварию. Я заболеть не могу, по-твоему? Ну, перестань ты уже плакать, Вика! 

– Ох, ладно. Что вам можно есть? Мы с Ольгой тогда по очереди приходить будем. А… Елена Николаевна… она… У вас все в порядке?

– Хм. А почему ты спрашиваешь? Скандалила?

– Да не так чтобы… – мнется Викуля. – Приходила в ваш кабинет, рылась в бумагах, что-то искала.

«Понятное дело, искала компромат. Догадалась, что я установил слежку и доказал измену. А в ближайшем будущем подам на развод», – размышляю про себя, рассматривая неприметные стены палаты.

Глава 3.

Софья.

День клонится к закату. Вечер добавляет в цвет неба щепотку синего, ветер теребит верхушки деревьев и взвивает занавеску в ординаторской. Мне хорошо… Так как давно не было. Наверное, когда поступаешь по совести, внутри тебя рождается звезда. Она  вспыхивает, как крохотная искорка и разгорается, чтобы светить людям… И этот свет виден окружающим. И самому себе тоже виден… Тогда ты творец, а не убийца. Созидатель и божий помощник. Эх, еще бы тебе, Софья Васильевна курить бросить и будешь почти святым человеком! Улыбаюсь своим мыслям и листаю карту Барсова. Это же надо – заснуть на нем! Алёнке расскажу – не поверит. Представляю, что он обо мне подумал! Не врач, а какая-то… Неважно. И почему я вообще о нем думаю? Беспокоюсь. Переживаю. Только не говорите мне о приказе главного врача «заботиться и попу подтирать меценату, депутату» и… В общем, вы поняли. Наверное, так я исцеляюсь от ненависти… Вытравливаю ее из своего сердца, заменяя смирением и прощением. Поверьте, так жить легче. Когда ненависть не точит, как жучок-короед, принося одни муки… 

Делаю отметку в карте и откладываю ее в сторону. Бросаю взгляд на часики – пора и честь знать. Дома старина Барсик и заботливый папа Паша… Снимаю пижаму, одеваюсь, причесываюсь и распахиваю дверь, чуть не столкнувшись с Толей Арзамасовым.

– Уходишь, Сонечка? Как день прошел? – краснеет он и улыбается. Приглаживает непослушные волосы, поправляет дужку очков. 

– Хорошо все, Толя, спасибо. Ты откуда такой взъерошенный?

– Экстренного оперировал. Накупят себе электросамокатов, а потом падают с них. Открытый перелом голени, представляешь? – Вздыхает он. Снимает мокрую от пота пижаму и достает чистый комплект. – Сейчас в душ сбегаю. Подождешь меня? Кофе попьем. Или… сходим куда-нибудь? Новый фильм вышел про какие-то гонки.

– Ну… хорошо, Толь. Мне как раз сегодня конфеты подарили. Ольга Дмитриевна из пятнадцатой палаты. – Снимаю сумку с плеча и тянусь за чайником. 

Толя уходит, а я не выдерживаю – снимаю с красочной коробки упаковку и открываю крышку. Дорогие конфеты, ассорти: чернослив в шоколаде, миндаль, пралине, мармелад. Личная слабость Тарасевич Софьи Васильевны, между прочим. Кроме орхидей – их я тоже очень люблю. На подоконнике возле моего рабочего стола их дюжина. Белые, розовые, сиреневые… А дома они почему-то у меня не цветут. Завариваю в кофейнике молотый кофе, накрываю на стол, успев при этом слопать три конфеты, и сажусь ждать Толика. Хороший он мужик, не спорю… И смотрит на меня давно не как на коллегу, но… Ненавижу эту дурацкую частицу, только на ум ничего другого не идет. Есть некое «но», объясняющее мою нерешительность.

– Ой, какая у нас тут красота-а, – тянет Толик, возвращаясь в кабинет. Благоухающий, в чистой пижаме – сегодня у него ночное дежурство. – Борисенко не объявлялся? – Плюхаясь на стул, интересуется он.

– Не-а, – качаю головой. – Странно это все, да? Дома его не было, главный уже справлялся. – Сказали, объявят в розыск, если не появится. 

– Слышала, что он занимался научной работой на кафедре фармакологии? – Отхлебывая обжигающий напиток, спрашивает Толя. 

– Ну и что? Мой Павел тоже занимался. Ничего не вижу в этом преступного. – Фыркаю и тянусь за пятой конфетой. Я, конечно, женщина стройная, но такими темпами это быстро пройдет… 

– Да… Значит, просто загулял. Ой, Сонька, знаешь, кого я сейчас встретил? – смеется Толя. Бросает в рот мое любимое пралине и зажмуривается от удовольствия. – Твоего депутата.

– Чего это он мой? – напускаю на лицо строгий вид. 

– Извини, не твой. Не дай бог тебе такого… Он же… Подойти страшно. Весь из себя такой, – Толя разворачивает плечи и выпячивает грудь, демонстрируя «неприступность и влиятельность» Барсова. – В общем, он на крышу шел. Я выходил из операционной и встретил его на лестнице. 

Я медленно опускаю чашку на стол, оглушенная словами Арзамасова. К психиатру-то я не направила Барсова! Кто знает, как он воспринял свое состояние? Может, травма головы куда серьезнее, чем показали анализы и исследования? 

– И ты так спокойно об этом говоришь, Толя? Почему ты не остановил человека? – срываюсь с места и выбегаю в коридор. Миную пост медсестры, столовую, выхожу из отделения в лифтовый холл и вызываю служебный лифт для лежачих и маломобильных пациентов.

– Здрасьте, Софья Васильевна, – Евсеевна распахивает скрипучие двери. 

– Меня наверх, Евсеевна. Быстро! На десятый.

Боже мой, только бы он не сделал с собой чего-нибудь… Только не в мое дежурство. И не после виртуозной операции, которую я провела. Тогда все мои старания зря! О чем ты сейчас Сонька думаешь? Ну, дурочка. Бегу по ступенькам на технический этаж, распахиваю металлическую калитку и поднимаюсь, завидев Барсова… на краю.

– Все можно исправить, Барсов. Все будет хорошо… Пожалуйста, отойдите от края. – Произношу решительно, подкрадываясь к нему. Сердце стучит как набат.

Мужчина не реагирует, стоит молча, исследуя взглядом просторы нашего города.

– Вы… меня слышите? Я Софья Васильевна – ваш лечащий врач. Марк, вы меня слышите?

– Ага! Ха-ха! Запомнили все-таки. – Разворачивается он, широко улыбаясь. – Подходите, доктор, не стесняйтесь. Вы видели какая здесь красота? 

В его пальцах тлеет сигарета, на плечах висит трикотажная кофта на молнии. Ветер теребит его густую темную челку и овевает мои разгоряченные щеки. И, правда, красота – под ногами покоится густой Таманский лес, вдалеке синеет поверхность пруда… И почему я никогда сюда не приходила? 

– Вы почему курите, Барсов? У вас же черепно-мозговая травма? – возвращаю образ строгой мамаши.

– Ну вот… я опять Барсов. – Вздыхает он. – Голова не болит, меня ваша Зиночка замечательно обезболила. Я вообще мужчина, Софья Васильевна, потерпеть могу. И… надоело мне одному в палате лежать. 

– Надоело? Так я вас в общую на шесть человек переведу, хотите? Ох... ну вы меня и напугали. Покурить можно и внизу. 

– Будете? – Марк протягивает мне сигарету. – Я хотел побыть один, подумать… 

Глава 4.

Софья.

– Ведите себя подобающе, девушка! – грозно парирую я, смеряя Елену Барсову взглядом. Короткие джинсовые шорты, босоножки со стразами на высоких каблуках, облегающий топ… Расползающаяся внутри неуверенность норовит растоптать мои строгость и решимость, однако я наступаю на горло этой змее. – Вы находитесь в больнице, а не в ночном клубе!

– Извините, – тушуется она. – Я… приняла вас за другую, а сейчас вижу – вы врач, что оперировали моего мужа. Вы меня тоже поймите – не каждый день родного мужа ведет под руку чужая женщина! Как вас…

– Софья Васильевна, – бросаю я, продолжая поддерживать Барсова за талию. – Вы бы лучше, чем скандалить, за мужем ухаживали. Ему нужна свежая одежда, диетическое питание и помощь с душем. Где вас носило целый день? Он из палаты дворец съездов устроил, а ему отдыхать нужно, а не совещания устраивать. 

– Софья Васильевна, не стоит. – Включается в беседу Марк и медленно оседает на койку. – Спасибо вам огромное. – Вздыхает он хрипло и натужно сглатывает. Понимаю – больно.

– Я сейчас вернусь. Принесу капельницу с антибактериальным и обезболивающим препаратом. Посидите с ним, – перевожу взгляд на Елену. Она растерянно застывает в дверях, мнется, не решаясь войти. Да и Марк выглядит сбитым с толку… Между ними вполне ощутимое электрическое напряжение. 

Вот зачем я влезла со своими советами? Зачем на крышу поперлась? Могла бы уже дома быть и есть вкусный ужин, приготовленный свекрами. Делаю назначение в карте Барсова и устало бреду в ординаторскую. Домой… Плевать на чужих красавиц-жен, симпатичных пациентов и частные расследования… Хотя нет – на него как раз не плевать. Марк заразил меня желанием все узнать. Тем более Борисенко пропал… А он работал с Павлом. Совпадение, скажете вы? Не знаю… Погруженная в задумчивость, распахиваю дверь в ординаторскую. Толик поднимается с кушетки, завидев меня. Откладывает газету в сторону.

– Сонька, зачем ты бегала к этому… к нему… Он… Нянчишься с ним, как будто он...

– Он человек, Толь. Если бы я не поднялась на крышу, неизвестно, что могло случиться. У него высокая температура и сильные послеоперационные боли. Повязка влажная. Ты до утра пробудешь?

– Нет, меня главный вызвал до прихода Борисенко. Он всем график дежурств сдвинул. Если Боря не объявится, останусь до утра.

– Уколешь Барсова часов в десять?

– Океюшки. Если твоя душенька от этого успокоится, то…

– Спокойствие моей душеньки не зависит от него, не выдумывай!

Толя раскрывает губы, чтобы мне ответить, и этот момент дверь звучно распахивается. В ординаторскую вваливается дежурная медсестра Ирина с побелевшим от страха лицом. Ее волнение вмиг передается мне, чувствую, как по телу пробегает стадо острых, как льдинки мурашек.

– Анатолий Иванович, выручайте миленький! Поубивают друг друга!

– Что стряслось? – произносим с Толей почти в унисон.

– Барсов ругается со своей… Этой… – Ирина очерчивает руками фигуру в воздухе, изображая статуэтку. – Выгоняет ее, кричит. А она по полу ползает на коленях… Стыд-то какой. Я капельницу не могу поставить, а ему плохо… Бледный, потный, то гляди… Того-этого.

– Не болтай, Ира. Толя, идем. – Прогоняю неуверенность и хватаю Арзамасова за локоть. Как чувствовала, что с этим «депутатом-меценатом» будут проблемы! А ведь показался вполне нормальным мужиком. Если быть совсем честной – он мне понравился...

Забираю у Ирины капельницу и на ватных ногах шагаю в палату Марка. Оттуда слышатся крики – женские, мужские, плач, всхлипывания, стоны… Если они там мириться собрались на больничной койке, я их обоих выгоню. Ей-богу, выгоню!

Открываю дверь и выставляю штатив для капельницы вперед – мало ли, может, Елене вздумается наброситься на меня с кулаками?

– Что здесь происходит? Ну-ка встаньте с пола? Барсов, вы…

На полу сидит Елена – заплаканная, с некрасиво растекшейся по лицу косметикой, лохматая. Топ сполз с плеча, ремешок на шикарной туфельке раскрылся… Не представляю, о чем можно спорить с больным человеком? Может, он ей изменил? И бедная женщина молит сохранить брак? Неспроста же она приняла меня за «телочку». Барсов умеет ухаживать и с чувством юмора у него все хорошо. Скорее всего, я права…

– Елена, что бы он вам ни сделал, сейчас не самое лучшее время выяснять отношения. Мужчины они… Оставьте претензии на потом. – Кидаю в Марка гневный взгляд. Он, напротив, смотрит на меня недоуменно.

– Да-да, конечно, – соглашается Лена и поднимается с пола. Мне ее даже жалко становится – боюсь представить, какой этот Марк дома! Наверняка он самовлюбленный нарцисс или абьюзер!

– Простите за это… Софья Васильевна, вы домой уходите или… – не стыдится спросить меня Марк.

– Домой. Ирочка, поставь больному капельницу. – Возвращаю растерянной медсестре штатив. А ведь сама хотела... Обойдется! Изменщик и козел. Наверное... – Устроил здесь… черт те что! Как не стыдно? Эх, Барсов, а еще депутат, меценат… – упираю руки в бока и гневно прищуриваюсь.

– Мне не стыдно. И я ни в чем не виноват. Я вам объясню все… Завтра, – хрипло шепчет Марк.

– Маркуша, тебе же сказали – сейчас не время выяснять отношения, – певуче протягивает Лена. Застегивает ремешок обуви, поправляет на плечах топ. – Софья Васильевна, я на соседней коечке переночую? Подежурю возле мужа. Вы же не против? – с надеждой в голосе произносит она. Похоже, Лена воспринимает меня как союзницу.

– Не против. Ира, выдайте Елене белье.

Марк.

Я позабыл о Лене… Там, на крыше я почувствовал себя счастливым и спокойным. Мучился от раздирающей телесной боли и испытывал радость… Жадно вбирал в легкие вечерний воздух, пахнущий мокрой пылью и листвой. Шевелил плотно сложенными крыльями свободы, вспоминая, что она есть у меня… Роскошь быть собой. Я давно не принадлежу себе… Вижу в глазах людей капельку уважения и море страха. А еще свое отражение – властного мужчины в строгом костюме. Всем от меня что-то надо… Они лебезят из-за подписи, пресмыкаются, когда нужно продвинуть проект, лицемерят, играют, смеются, как шуты… Все время что-то просят: устроить на работу, протолкнуть, помочь… А Соня она…

Глава 5.

Софья.

Устало сбрасываю с ног балетки, стремясь поскорее покинуть больницу. Ну и Барсов… Устроить скандал в отделении! Зла не хватает! Остервенело дергаю ремешок сумочки и распахиваю дверь ординаторской.

– Пока, Сонечка, – обреченно произносит Толик, поднимаясь с места. – Так и знал, что Борисенко всех подставит. Главный потребовал заступить на ночное дежурство.

– Крепись, Толь. Побежала я… Давным-давно уже могла быть дома, если бы не…

– Барсов. – Хмыкает он. – Беги уже.

Вечер окутывает меня прохладой, ветер мягко овевает волосы, трогает горячие щеки, дарит покой… Может, взять отпуск? Хотя нет… Тогда мысли об одиночестве станут нестерпимыми. Почему, когда умирает любимый, любовь остается? Откуда такая несправедливость? Я его по-прежнему люблю… И скучаю, воображая, что Павел скоро вернется. Длительная командировка закончится, он приедет без предупреждения – взъерошенный, уставший, позвонит в дверной звонок, а я выскочу его встречать. Обниму, вдохнув родной запах… Странно, что мне понравился Барсов. Впервые после смерти мужа я посмотрела на мужчину…

Домой я привыкла ходить пешком, хотя раньше охотно ездила на машине. Потом Павлуша предложил ее продать и вложить деньги в первый взнос по ипотеке. Так мы обзавелись двухкомнатной квартирой в новостройке, за которую я теперь плачу… После гибели мужа я просто не смогла жить в ней одна… Было слишком тяжело. Мучительно больно. К тому же в последнее время меня стали преследовать странные вещи: я частенько замечала возле подъезда незнакомую девушку. Она видела меня и убегала прочь. Следила, высматривала что-то… Иногда я встречала ее в ближайшем сквере. Она сидела на лавочке, но при виде меня убегала… Я даже подумывала о визите к психиатру, но видения прекратились… Да и папа Паша предложил вернуться к ним. Все-таки несчастье переживать лучше бок о бок…

Перехожу дорогу, по пути покупаю любимую «маковку» для свекров и поднимаюсь в квартиру.

– Привет, пропащая! – улыбается старик, забирая пакет с выпечкой из моих рук. – Как настроение? Как там твой…

– Он не мой, Павел Иванович. – Фыркаю, сбросив туфли и водрузив сумку на пуф.

– О-хо-хо. Павел Иванович, значит, – старик прищуривается. – Не угробила там мужика? Смотри, Сонька…

– Все нормально, па, – обнимаю его я. – Барсов идет на поправку. Как там Галина Александровна? – так уж сложилось в нашей семье, что свекровь я не называю мамой…

– Да к Семеновне с третьего этажа пошла. Сериал какой-то по «Россия-1» смотрят. Мы тут сами с Барсиком кукуем, – Павел Иванович проходит в кухню и достает из шкафчика тарелку. – Мой руки и садись ужинать. Я котлет нажарил, Галя макароны сварила. Барсик ужин оценил.

– Спасибо, пап.

Интересно, а жена Барсова ужинает? Перед глазами против воли всплывают картинки, на которых маячат ее бесконечные ноги в шортах, упругая попа… И почему я опять о них думаю? Наверняка она сейчас ублажает Марка, помогает ему помыться или кормит из ложечки? Кладу в тарелку котлету побольше и жадно вгрызаюсь в сочный кусок. Ну и пусть…

– Сонечка, я порядок наводил на антресоли и коробку нашел. Там Пашины блокноты и телефон.

– Какой телефон, пап? Павлушин телефон разбился во время аварии. – Отвечаю, проглатывая еду.

– Может, старый? Ты покушай и посмотри. Я не стал выбрасывать его вещи, – натужно произносит Павел Иванович. Бедные старики, хуже не придумаешь, когда приходится хоронить своих детей! А уж единственного сына…

– А откуда взялась эта коробка? – подозрительно спрашиваю я.

– Павлик сам и положил. Она внутри другой коробки лежала, не сразу и увидишь.

Душу заполняет пустота. Я отодвигаю тарелку, вытираю губы салфеткой и бегу в комнату. Запираюсь, чтобы никто не мешал путешествовать в прошлое… В коробке старые потертые блокноты, дискеты, папки с какими-то графиками. Поочередно открываю блокноты, просматривая исписанные рукой мужа странички. Номера телефонов, сложные формулы – ничего интересного. Бережно собираю записи и прижимаю к груди.

– Павлик, мне так без тебя плохо… – шепчу в пустоту, сдерживая рвущие душу слезы. Не хочу, чтобы Павел Иванович меня такой видел. Барсик царапает дверь и жалобно скулит. Поднимаюсь с места и впускаю любимого пса в комнату. Он ложится у моих ног и лениво виляет хвостом.

– Помогай-ка мне, Барсик разбирать вещи твоего любимого хозяина, – ерошу густую холку пса и усаживаюсь поудобнее. По хорошему, записи мужа нужно отнести частному детективу, нанятому Барсовым. Пусть проверит контакты, изучит формулы.

На дне коробки лежит телефон. Простенький смартфон на базе андроида. Странно, ведь Павлик предпочитал «яблочные» смартфоны. Припоминаю, что однажды видела его в Пашиных руках, но не придала значения... Встаю с места и распахиваю створку шкафа, шарю на полочке и выуживаю зарядное устройство. Подключаю таинственный телефон, гипнотизируя его взглядом… Он оживает через минуту. На экране всплывают «иконки»: сообщения, звонки, ватсап, яндекс-почта. Интересно, чей это телефон? И как он связан с гибелью Павла? Замираю над экраном, раздумывая, как поступить – самой изучить содержимое или отдать детективу? Выбираю первое… Захожу в ватсап, чувствуя, как кровь толчками бьется в виски. У меня даже в глазах двоится… В приложении переписка моего мужа… с какими-то женщинами.

«Павлуша, соври ей что-нибудь и приезжай. Я ванну приготовила с маслом лаванды – как ты любишь!» – писала моему мужу какая-то Викуша.

«Приеду, котенок. Сейчас закончим обои в квартиру выбирать и отвезу ее домой».

Ее?! Это он меня имеет в виду? Я медленно оседаю на пол, захлебываясь подступающей тошнотой. Розовые очки неукротимой веры разбиваются. Слетают с моих глаз, оставляя в теле осколки. Он мне изменял? Сквозь пелену слез листаю переписку… Вика, Наташа, Ира… Но больше всего моего мужу нравилась Вика – с ней он переписывался даже в день своей смерти… Касаюсь дрожащими подушечками экрана, впиваясь взглядом в последнее ее сообщение:

Глава 6.

Софья.

«Сонечка, никогда больше не крась ногти в такой цвет. Ты же не разгульная вертихвостка?», – в памяти всплывает воспоминание. Паша тогда раздраженно тряхнул газетой, мазнул взглядом по моим «вульгарным» ногтям и вернулся к чтению.

– Ау, Софья, вы меня слышите? Каким цветом покрывать будем? – из задумчивости меня вырывает голос маникюрши Алиночки. У меня выдалось свободное утро, и я решила потратить его с пользой.

– Светлым каким-то… – бубню под нос. – Хотя нет… Красным давайте. Перламутровый есть?

А что? У меня красивые длинные пальцы. И ногти симпатичные, хоть и подстрижены «под ноль».

Алиночка охотно выполняет мою просьбу, закрепляя эффект массажем и маской от преждевременного старения кожи. Торопливо выхожу из салона красоты и шагаю к автобусной остановке. Моя подруга Алёна утверждает, что лучшее лекарство от депрессии – маникюр. Или макияж, прическа, новое платье… Список можно продолжать бесконечно. А еще новый роман… Пожалуй, с последним я повременю. Прыгаю в переполненный троллейбус и еду на любимую работу. Толик Арзамасов меня уже хватился. Звонил, волновался, где там «наша Сонечка пропадает». А что я? Взамен незапланированного ночного дежурства мне разрешили приехать к обеду. Вспархиваю по ступенькам больничного крыльца, поднимаюсь в отделение. Еще бы мысли собрать в кучу и сосредоточиться – больные-то не виноваты, что у меня разрушилась жизнь. Рассыпалась, как стеклянные шарики из аквариума. Любуясь ярко-красными ногтями, топаю по коридору отделения в ординаторскую и… сталкиваюсь с Барсовым.

– Софья Васильевна, осторожно. Не убейтесь. Я-то ладно, а вы нужны пациентам. – Широко улыбается он. Симпатичный до мурашек. В его глазах играют смешинки, губы расплываются в улыбке… Или это у меня перед глазами что-то мелькает от волнения?

– Барсов, вы почему не в палате? – хмурюсь я и пытаюсь убрать руку за спину.

– Очень красиво, между прочим. Вам идет красный цвет, он подчеркивает страстность вашей натуры, – многозначительно улыбается он. – А я так... Гуляю, воздухом дышу.

– Чего-чего? Много вы понимаете. – Фыркаю я. – Вас осматривали?

– Да… То есть нет. У меня жалобы, между прочим. Жду вас в палате. Приходите скорее и осмотрите мои раны прекрасными красными пальчиками.

Вот же жук! Похоже, я заливаюсь краской. Щеки пылают, как у девчонки, сердце гремит как наш старый сухожаровый шкаф.

– Подойду немного позже. Возвращайтесь в палату. – Бросаю я и почти пускаюсь наутек. Вот тебе, Сонька и роман… Ты краснеешь, бледнеешь, задыхаешься, а ведь Марк еще ничего такого не сделал… И не сделает, потому что я не позволю… Правильно я про него подумала – он изменщик и ходок. А бедная Лена страдает.

– Всем привет, что у нас сегодня? – здороваюсь с коллегами, склонившимися над историями болезней. Раздеваюсь за ширмой и облачаюсь в чистую светло-голубую пижаму.

– Сонька, ты маникюр сделала? Никогда раньше не видела тебя с красными ногтями! Новый мужчина? – спрашивает Марина Артемовна, не отрываясь от истории болезни. И как только заметила? Марина похожа на Деми Мур из фильма «Привидение» – темные крашеные волосы, короткая стрижка, умный карий взгляд. Она очень помогла мне после смерти Павлика… Терпеливо выполняла роль «жилетки», ассистировала на операциях, боясь, что я не справлюсь…

– Быстро же ты, Сонечка, – шипит как змея ординатор Ольга Юрьевна. У нас с ней взаимная неприязнь. Подозреваю, что дело в симпатии ко мне Арзамасова.

– Цыц! Ничего не быстро. Нормально все, Сонька, так и надо. Садись, давай кофе попьем. – Марина жестом указывает на стул. Отрывается от созерцания карт и энергично трясет головой. Есть у нее такая привычка. – У нас на удивление спокойно. Экстренных нет, плановых прооперировали. Толя молодец всех вылечил. Рассказывай, что нового? Или… Может, пойдем, покурим?

– Не хочу, Марин. Я бросаю. Пойду послеоперационного пациента осмотрю, у него жалобы. А потом кофе попьём. – Ищу на столе карту Барсова, просматриваю анализы. Все нормально у него… Не понимаю, чем тогда вызваны жалобы? Похоже, это просто капризы.

– Беги, Сонечка. Сегодня, кстати, следователь приходил по поводу Борисенко. Его объявили в розыск. – Протягивает Марина. – Пропал без вести. Жил Борька один, не дружил ни с кем… Вот такие пироги.

– Понятно. – Отвечаю я, провалившись в воспоминания. «Он знал о Виктории, он знал о Пашиных делах. Они повязаны. Все это – звенья одной цепи. Аварию Павла подстроили, от Борисенко тоже избавились. Они мешали…», – шепчет интуиция.
Погрузившись в раздумья, хватаю со стола карту Барсова и выхожу в коридор. Может, стоит поговорить с Марком о моих подозрениях? Рассказать о Борисенко, Виктории, любовницах? Кто знает, какой информацией владели все эти люди? Нет, я не хочу выглядеть в глазах Барсова глупой идиоткой, которая не замечала измен мужа. Ни к чему Марку знать о моей личной жизни…

– Барсов, у вас отличные анализы. – Вхожу в палату и придвигаю стул к кровати больного. Завидев меня, Марк приподнимается на локтях. – Снимите футболку, я вас осмотрю. Что вас беспокоит?

– Софья Васильевна, я хотел объяснить вчерашнее. Лена, она...

– Не стоит. Ваша семейная жизнь меня не касается.

Боже, мне хочется зажмуриться. Марк обнажает крепкую, покрытую темной порослью волос грудь. «Ты врач, дура! А он пациент! Ты каждый день видишь людские голые тела. Успокойся и отдышись», – приказываю себе мысленно и касаюсь его горячей кожи фонендоскопом. Тахикардия, так я и знала. Марк взволнован не меньше моего.

– У вас тахикардия, – произношу, вынимая из ушей дужки.

– Волнуюсь, – вздыхает он. – Софья, я хочу поговорить с вами.

– Барсов, я врач. Меня интересует только ваше здоровье. – Заглядываю под марлевую повязку – рана сухая, шов заживает без особенностей.

– Есть новости о вашем муже. – Произносит он, глядя мне в глаза.

«Наверное, детектив раскопал информацию о любовницах», – протягиваю мысленно.

– Говорите.

– Буду ждать вас в шесть вечера на крыше, – решительно отвечает он.

Глава 7.

Барсов.

– Барсов, я вам разве разрешала так активно шевелить руками? – голос Софьи вторгается в блаженную тишину. Я так и стою, обнимая ее плечи… Вдыхаю аромат женских волос, удивляясь своей вольности. Я воспитан немного старомодно и привык ухаживать за женщиной, прежде чем… В общем, вы поняли.

– Софья, вы же сами говорили, что металлическая конструкция надежно держит кости. Вот если бы я вас на руки поднял, то…

– Вот еще, – фыркает она и отстраняется, вмиг лишая меня тепла. – О чем вы хотели поговорить?

Ни о чем. Ловлю себя на мысли, что хочу пить сок и есть пирожные в ее компании. И ни о чем не говорить… А еще я замечаю усталость в ее глазах, а на лице следы бессонной ночи или слез. Понимаю, она все-таки узнала об изменщике-муже. Интересно, кто ее осведомитель? И зачем этому человеку понадобилось так ее ранить?

– Давайте поедим, Софья Васильевна? – взмахиваю рукой, приглашая ее к «столику». – Еда в больнице не очень. Я даже похудел немного.

– Хорошо, давайте, – соглашается она и осторожно, как боязливая птичка, садится на деревянную перекладину, служащую лавочкой. – Я буду эклер. Люблю их с детства. А вот бисквитные не очень…

Она поднимает пирожное и, не скрывая удовольствия, откусывает. Я повторяю за ней – ни к чему эта неловкость. Мы жуем пирожные и смотрим на розовеющее небо. Уже сентябрь… У меня аврал на работе, а я радуюсь внезапному отпуску, как дурак.

– Вкуф-фно, – улыбается Софья, облизывая нижнюю губу.

Аппетитный крем остается на ее щеке, а я… протягиваю руку и стираю его быстрым движением пальцев.

– Простите. У вас крем на лице.

– Спасибо, – Софья краснеет от моего смелого прикосновения. – Вы что-то узнали о моем муже?

– Да. Он вел масштабную научную деятельность, Софья Васильевна. Искал способ устранить побочный эффект нового препарата. Концерн, кстати, об этом знал.

– И почему они не пошли навстречу? – пожимает она плечами. – Такой ученый клад для них.

– Или ненужная помеха, – возражаю я. – Побочные эффекты прописывают в инструкции к применению лекарства. И все. На этом завод-производитель считает свою миссию законченной. Им просто не хотелось возиться с этим… Тратить деньги на исследования, опыты, перезапускать препарат. Павел мешал всем, поймите. И есть еще один человек…

– Борисенко? – вздрагивает она и медленно опускает стакан на столик. 
– Да.
– Он пропал без вести. К нам приходил следователь, но никто ничего не знает… Думаю, его уже нет в живых.

– Вы понимаете, какая это бомба замедленного действия? Если производители пошли на такие преступления, значит, исследование Павла стоящее.

– И что? Я-то что теперь смогу сделать? – пожимает Софья плечами.

– Продолжить исследования. Вот что. Я могу помочь с финансированием, со своей стороны. Вы можете защитить диссертацию, оформить патент на открытие.

Софья мнется. Понимаю, она обижена на мужа и ничего не хочет слышать о нем… Но есть медицина, наука, правильные вещи, которые нельзя вот так забывать! Люди трудились много лет, чтобы облегчить жизнь больных. И что – все в топку?

– Марк, мой покойный муж был фармакологом, а я травматолог-ортопед. Я не смогу продолжить его дело, потому что ничего в этом не смыслю. Ваш детектив… был в лаборатории Павла? – осторожно спрашивает Софья. – Там, наверное, все уже разобрали?

– У меня есть кое-что для вас. Вынимаю из кармана флешку и протягиваю ей. – Мирон Альбертович нашел это при обыске лаборатории. Она лежала в конверте с надписью: «Для Софьи». Мы не смотрели, поэтому не знаем, что там…

– Спасибо, – она взволнованно прячет вещицу в сумочку. – Посмотрю дома.

Между нами повисает напряженная тишина. Я знаю, о чем думает Софья… Боится, что на флешке переписка с любовницами или другие тайные делишки ее мужа. А тот, кто подписал конверт – не Павел, а злоумышленник или завистник.

– Не думайте о плохом, ладно? – хрипло произношу, борясь с желанием снова ее обнять. Она пожалела меня, когда я рассказал об измене жены. Теперь моя очередь. – Все будет хорошо, верите? – касаюсь ее дрожащего локтя и все-таки притягиваю к груди.

– Барсов, вы сумасшедший, – шепчет Софья. Поднимает на меня взгляд, полный неприкрытой боли. – Наверное, у вас осложнение от наркоза. Вы беспардонный, наглый… хам.

– Наверное, – соглашаюсь я, обжигая ее висок горячим дыханием. Касаюсь кончиком носа ее гладкой нежной щеки, вдыхаю аромат волос и клубничного блеска для губ. Ее плечи дрожат, дыхание учащается. Я… как изголодавшийся пес накрываю ее губы своими и жадно целую. Никогда я не вел себя с женщиной вот так – «беспардонно и нагло», но Софья… Не понимаю, почему так на нее реагирую? Вроде уже не мальчик, обуреваемый страстью. «К тому же женат на молодухе», – всплывает горькая мысль.

Она отвечает мне. Целует в ответ и сразу же отстраняется, испугавшись собственной слабости.

– Что вы… себе позволяете? Я, по-вашему… Я… Хам!

Ее дыхание сбивается, щеки пылают. Софья подхватывает сумочку и убегает прочь. Ее шаги отдаются гулким эхом, а потом и вовсе стихают… Я остаюсь один. Идиот, сам все испортил. Раненый, в повязках, а все туда же… Смешно.

– Дурак ты, Марк. Ведь хотел же по-другому… Черт! – произношу вслух. Пинаю валяющийся под ногами осколок кирпича и опускаюсь на лавку. Надо собрать пирожные и угостить медсестер. А завтра извиниться за свое поведение…

Софья.

– Ну ты даешь, Тарасевич. Такое только с тобой могло случиться! – усмехается Аленка, играя пальчиками. – Четвертый десяток размениваешь, а убегаешь от мужика, как… Как…

– Ну, договаривай, – хмурюсь и кисло посматриваю на свои ногти – под гнетом общественного порицания они лишились красного цвета. – Как дура?

– Да не так чтобы… Просто не понимаю я тебя. Мужик симпатичный? Да! Сам целоваться полез? Тоже да. Везде утвердительный ответ, а нашей Сонечке неймется, – фыркает Алёнка и вытягивает губы трубочкой. Это у нее такой знак протеста.

– Он женат, – шепчу я, стараясь не привлекать внимания. – Ты за кого меня держишь, подруга? 

Глава 8.

Марк.

– Адрес, Софья Васильевна! – требовательно рычу в динамик, с трудом сдерживая волнение. Я знаю, что такое потеря… Отца не стало пять лет назад, да и животных я хоронил не раз… Не к месту вспомнил, как у Глеба умер хомячок. Ему тогда десять лет было. Мы с Майей – моей первой женой, как заполошные по городу бегали, чтобы купить такого же. К счастью, сын не заметил подмены.

– Маяковского пятнадцать, квартира двадцать три. Третий подъезд, второй этаж. – Всхлипывает она в ответ.

– Лечу, Софья Васильевна!

Черт… Не думал, что сегодня у нас тоже свидание. Хоть и по неприятному поводу… Я после душа, но в растянутой майке и трикотажных трениках. Лохматый и небритый. Правда для Софьи моя внешность не имеет значения – ей сейчас все равно. Этим себя и успокаиваю. На тумбочке стынет кофе. Отчего-то я решил, что перед тем, как решиться на звонок, стоит промочить горло. Делаю глоток остывшего напитка и набираю номер водителя. Заявку на служебную машину не выписывали, так что придется пользоваться личной.

– Вечер добрый, Андрей Михайлович. Мне нужна ваша помощь. Срочно!

– Вы же в больнице, шеф? – тянет водитель.

Неужели, успел выпить? Тогда все пропало – и Соне не смогу помочь, и себя выставлю пустозвоном.

– Ты трезвый, Михалыч? – перехожу сразу к делу.

– Позвони ты минутой позже, уже бы… все, – на последнем слове голос Михалыча садится. Понимаю – я обломал человеку кайф, но Софья важнее.

– Бери мою машину из гаража, лопату и срочно дуй сюда. В больницу.

– Скоро буду, – недовольно бурчит он в ответ. 

От нетерпения ломят мышцы. Расхаживаю по палате, а потом срываюсь из отделения на первый этаж. Михалыч удивленно открывает рот, завидев меня в таком виде.

– Улица Маяковского. Едем туда.

– Понял, шеф. А лопата зачем? – опасливо косится.

– Собаку сейчас будем хоронить.

– Я так понимаю, копать могилу буду я? – со вздохом спрашивает водитель, поглядывая на мою закованную в фиксирующую повязку руку.

– Михалыч, заплачу. Ты же знаешь? Не обижу. Человеку одному надо помочь. Хорошей женщине.

Через десять минут пути взору открывается каменная пятиэтажка, утопающая среди старых могучих тополей. Маленькие дорожки, палисадники перед окнами, высокие потолки и эркерные окна – похоже, мы на месте. Третий подъезд, второй этаж. Квартира двадцать три… Звоню в домофон. Нам открывают, не спрашивая, кто пришел. Поднимаемся с Михалычем на второй этаж и застываем перед дверью, обитой коричневым кожзамом. Вдыхаем густые запахи пыли, сигаретного дыма и кошачьей мочи.

– Добрый вечер, проходите, – произносит старик, распахивая дверь. Высокий, крепкий, он производит впечатление военного человека или директора школы на пенсии. – Меня Павел Иванович зовут.

– Здравствуйте, я Марк Юрьевич. Можно просто Марк. – Протягиваю Павлу Ивановичу руку, любопытно оглядывая квартиру. Я в гостях у Сони… Интересно, она здесь живет? Уютно, чисто, пахнет домашней едой и клубничным компотом, корицей, выпечкой и… ее запахом. Теперь-то я знаю, как она пахнет… Воспоминания врываются в память, как осенний ветер. Будоражат тело, неволят душу… Это всего лишь женщина – одна из миллиона. Их было в моей жизни много, даже больше, чем требуется, но Софья… Не знаю, почему она так запала мне в душу? «Держи себя в руках, гребаный идиот!», – приказываю себе мысленно, когда Соня выходит из комнаты нас встречать.

– Спасибо вам, Барсов, – вздыхает она. – И вам большое спасибо. – Добавляет, кивнув Михалычу.

– Надо же, – хмыкает Павел Иванович. – А пса нашего Барсиком звали. Ой, извините… – тушуется старик.

– Ничего. Видите, как бывает, один Барсик уходит из жизни, другой приходит…

– Барсов, вы, как обычно. – Софья закатывает глаза. – Куда поедем?

– Предлагаю на хутор Красный мотнуть. Там собачье кладбище. – Прочистив горло, протягивает Михалыч.

Нам остается лишь согласно кивнуть. В квартире повисает гнетущая атмосфера. Соня вздыхает, стирает слезы, облизывает губы, наблюдая за тем, как мой водитель кутает пса в простыню. А я смотрю на нее, борясь с щемящим желанием ее утешить – обнять, прижать к груди и гладить волосы.

Михалыч грузит пса в мой багажник. Соня садится сзади, я… тоже сзади – к большому удивлению моего водителя.

– У вас красивая машина, Барсов, – грустно замечает Соня. – Новая?

– Почти, – отвечаю я, как бы невзначай коснувшись коленом ее бедра. – У меня не одна машина, Софья Васильевна. И вообще… я и сам ничего.

Она вскидывает взгляд и смотрит на меня, будто проверяя мои слова. Ничего или так себе мужик?

– Я вам очень благодарна, – повторяет она. – Правда… вы не должны были. У вас и так… проблем хватает.

– Пустяки.

Мы заезжаем на вершину холма, заросшего мхом и кустарниками. Ветер треплет мягкие волосы Сони, колышет слегка пожухлую траву, несет по небу золотисто-багряные закатные облака. Софья кутается в полы вязаного кардигана, поправляет непослушные пряди, подсказывает Михалычу, как глубоко копать. А я стою поодаль, потирая ноющую после операции руку.

– Всё. Можете посидеть, попрощаться, – деловито произносит Михалыч. – Хотите, я вам табличку из дерева изготовлю? Будете приезжать, проведывать собачку.

– Конечно, спасибо, – оживляется Соня. – На ее лицо наползает легкая улыбка.

– Я в машину, шеф. Пойду руки помою. – Водитель взмахивает ладонью и устремляется к верхушке холма.

Ветер, закат, яркое, как фруктовое ассорти небо… И снова мы… Рядом. Чувствуем исходящее друг от друга, как электрический ток, напряжение. Я ведь просто хотел поговорить… Услышать ее голос, извиниться, прощупать глубину нанесенного мной оскорбления, а вышло… Так, как вышло.

– Соня… – приближаюсь к ней так близко, что чувствую запах волос – смесь горького мандарина и шоколада.

– Обними меня, – шепчет она, смахивая слезу. – Плевать, что будет потом. Мне сейчас… Мне так плохо.

– Соня, – шепчу, притягивая ее к груди. – Сонечка…Софья.

Глава 9.

Марк.

– Сонь, что-то случилось? – произношу взволнованно. Хочу выбросить дурацкий телефон в воду и снова прижать ее к груди. Я, как мальчишка, ей-богу… Не помню, чтобы когда-то ухаживал за женщиной так старомодно. Было достаточно одного плотоядного взгляда… Свидания или похода в ресторан, дежурного звонка… Все быстро, просто, по-деловому. Гостиничный номер, приглушенный свет, чужие объятия той, кого завтра с трудом вспомню. А потом появилась Лена… Одной встречи мне оказалось мало, и началось… Ухаживания, подарки, поездки. Я завоёвывал ее, как неприступную крепость. Это сейчас мне кажется, что поведение Лены было, как говорят «маркетинговым ходом». Она играла моими чувствами, как ракетка шариком, пропадала на время, заставляя меня страдать, а потом феерически возвращалась, игнорировала звонки, обижалась на выдуманные поводы, в общем, вертела мной – старым дураком, как скрипач смычком. А Соня… Я хочу растягивать удовольствие – целовать ее, мечтая о большем, топить гадкий лед, вросший в ее сердце после измен мужа, быть рядом в трудную минуту. Но, главное – я хочу быть с ней собой.

– Марк, мне только что позвонил главный врач, – надтреснуто произносит Соня. – Стало известно, что кто-то продал исследование Павла швейцарской фирме.

– Подожди, Сонь. Ты хочешь сказать, присвоил его труд? То, что сейчас принадлежит тебе, как наследнице? И кто этот человек?

– Главный не знает. На сайте выложена информация о научном открытии, а не о продавце. Такие вот, Марк, дела… И еще… есть подозрение, что продавец – Борисенко. Никуда он не пропадал. Он вывез за рубеж разработки Павла и… сбежал. Зачем ему работать врачом в нашей занюханной больнице, когда можно получить миллионы за патент?

– Соня, что я могу для тебя сделать? – легко сжимаю ее плечи и притягиваю к груди.

– Я хочу, чтобы твой детектив копал информацию об исследовании Павла, – уверенно произносит она. – И о людях из его окружения. И да… Я знаю о любовницах, переписке, фоточках в чулках и…

– Соня, не надо.

– В общем, мне теперь на все это плевать, Марк. – Отвечает Соня, вскидывая на меня взгляд. Не плевать… В ее глазах столько не пережитой боли, непонимания и страха. Хочется отвернуться, чтобы не обжечься.

– Я вижу, что не плевать, Сонь. Но я хочу вытравить мысли о нем из твоей головы. Слышишь, Сонь? Для меня все это не просто так.

Беру ее лицо в ладони и целую в губы. Ловлю ускользающий язычок, теплое дыхание, нежные лепестки губ. Надо скорее решать вопрос с разводом и… Что, собственно, и? Предлагать Софье встречаться? Или сразу в загс?

– Марк… Я не хочу торопиться, – шепчет она отстранившись. – Ты несвободен, у меня сейчас голова забита… В общем, другими вещами.

Хм… Интересно, какими? Я о чем-то не знаю? Если так, Мирон Альбертович где-то прокололся. Откуда Соня узнала о любовницах? Решаюсь огласить свои мысли.

– Соня, кто тебе сказал о других женщинах?

– Прочитала переписку во втором телефоне мужа. Он был спрятан в коробке. И принес ее Борисенко.

– Ты не выбросила этот телефон? Не думай, что я спрашиваю из праздного любопытства – там могли сохраниться важные вещи.

– Марк, я перечитала все, как гребаная мазохистка. Этот аппарат он использовал только для приватного общения. Так что твоему детективу не понадобится эта… этот…

– Я понял, не волнуйся. И еще… Мне нужны данные Борисенко. Попробуем узнать, куда он делся?

– Хорошо, я пришлю тебе. Только надо твой номер для начала сохранить.
– Обязательно сохрани, а если забудешь, я напомню – буду изводить тебя смсками.
– Нам, наверное, пора? – острожно спрашивает Соня.

– Да, тебе же на работу. Это я… с недавнего времени лентяй. Представляю, что будет, когда я вернусь к работе: встречи, совещания, заседания Думы, прием граждан. К тому же я возглавлю депутатское расследование, связанное с незаконным выпуском препарата.

– Мы с тобой оба работаем с людьми, – улыбается Соня. – А тебе это не повредит? Ну… расследование? Павла убили, Борисенко пропал без вести. Это опасное дело, Марк.

– Зубы обломают. Не волнуйся.

Черт, как же не хочется расставаться… Да и куда я сейчас пойду? Домой? Там Лена с претензиями, а в больницу меня уже не пустят. Остается ехать к сыну.

Возвращаемся за столик. В небе разливается серебристый свет луны, вспыхивают яркие монетки звезд. Воздух полнится ароматами трав и дыма. Поддерживаю Соню за локоть, пока мы бредем по дорожке к беседке. Официант разливает чай, приносит десерты. Я ем нарочито медленно, желая растянуть момент… Соня, напротив, торопится. Погруженная в свои мысли, она мечтает поскорее попасть домой. Наверняка будет шерстить сайты, чтобы лично убедиться в словах главного врача.

– Спасибо за приятный вечер, Марк, – улыбается Соня. – Михалыч довезет меня домой?

– Конечно.

– А ты куда поедешь? – напряженно спрашивает она.

– Не домой, не волнуйся. Поеду к сыну Глебу, у него своя квартира.

– Замечательно, что у тебя есть сын, – с ноткой грусти произносит она. – Дети – это счастье. Сколько ему лет?

– Двадцать. Он у меня молодец, я вас обязательно познакомлю.

Вызываю сонного водителя, приказывая отвезти Софью домой. Мы мчимся по ночному городу. Я держу в руках ее маленькую кисть, мечтая, чтобы Соня пригласила меня к себе… Но этого не будет – есть Лена, Борисенко, расследование и прочие обстоятельства. Есть ее израненное сердце… И мой дурацкий статус женатого мужика.

– Пока, Марк, – Соня тянется и целует меня в щеку. – Увидимся в понедельник, больной Барсов.

– Пока, – шепчу в ответ.

– Михалыч, вези меня к Глебу, – произношу, наблюдая, как ее тонкая фигурка растворяется во тьме.

Водитель хмуро кивает и выезжает на трассу. Сообщаю сыну о сюрпризе в сообщении и решаюсь позвонить Мирону Альбертовичу. Плевать, что на дворе ночь – я плачу ему достаточно, чтобы звонить в любое время.

– Мирон, доброй ночи. Нам надо встретится. Появилась новая информация о разработках Тарасевича.

Глава 10.

Марк.

– Что ты делаешь, Марик? – испуганно вскрикивает Лена, пытаясь меня остановить. Хватает цепкими ноготками за рукав майки и с силой тянет. – Ты знаешь, сколько эта бутылка стоит?

– Еще раз увижу, помещу тебя в реабилитационный центр, поняла? Будешь там до самых родов сидеть, – рычу, выливая пойло в раковину. – Где это видано, чтобы беременная женщина курила и пила? Позор, Лена! О чем ты думаешь вообще? 

– Уж точно не о ребёнке, – фыркает она. – Особенно после твоего заявления. 

– Какого заявления? – выбрасываю бутылку в переполненное мусорное ведро. 

– Что ты меня разлюбил, – вздыхает она, зябко обнимая плечи. Устремляет задумчивый взгляд в окно и застывает на месте.

– Да, Лена. Так бывает. Но нельзя же травить себя? Черт! Ты же будущая мать, о чем ты думаешь?

– А я еще не решила, нужен ли он мне! – ее глаза зло сощуриваются. 

– Только не говори мне, что собралась на аборт? 

– Не твое дело, Марик! Теперь нет… Когда ты меня разлюбил и собираешься разводиться! 

– Я не отказываюсь от ребенка, Лена. Я вообще предлагаю мне его отдать. Так будет лучше, учитывая… твой образ жизни. Ты слишком свободолюбива и недисциплинированна.

Ну вот… Так я и знал, что разговор выльется в скандал или выяснение отношений. Рука ноет, во рту пересыхает от боли, а сердце сжимается от ощущения неизбежной потери… Чувствую опустошение и безысходность. Они, как близнецы садятся на плечи, придавливая к земле невидимым грузом. Мне плохо… Так плохо, что хочется выть. 

– Лена, что ты хочешь? – сглатывая горечь, внезапно заполнившую горло, спрашиваю я.

– Я хочу быть защищенной. Желаю дать своему ребенку фамилию и отчество. И рожать буду, как замужняя женщина, а не брошенная мать-одиночка. – Чеканит она без запинки. 

– Кроме меня, отцом ребенка может быть другой мужчина, – усмиряя раздражение, отвечаю я. 

– Не может… Мы предохранялись. 

Ну вот, так-то лучше! А то «Прости меня, ты все не так понял! Тебе дали ложную информацию! Я ездила на пробы фильма!» Ну и прочее бла бла бла… 

– С тобой мы тоже… Черт, Лена, я все равно проверю мой он или нет? Не думай, что после всего я тебе поверю. Разговор окончен. 

Ухожу в кабинет и падаю на диван. Звоню домработнице и вызываю ее, обещая повышенную плату за срочность. Ну какая из Лены мать? Да и я хорош – как я мог не замечать ее неприспособленности к жизни? Безалаберности, безответственности… А сейчас она беременна…

В кармане вибрирует телефон. Вынимаю аппарат и впиваюсь взглядом в экран, испытывая новый приступ боли… Соня. 

«– Как чувствует себя загулявший пациент? Все в порядке?»

Если бы не чудовищная новость о ребенке, я повел себя по-другому, но сейчас набираю одеревеневшими пальцами дурацкий ответ:

«– Спасибо, Соня. Все хорошо. Увидимся завтра».

«Тогда до завтра».

Дурак, идиот! Она написала, чтобы намекнуть на свидание, а ты… Злость на обстоятельства кипятит кровь, в голове, как сизый дым клубятся вопросы. Как жить дальше? Нужно ли говорить Соне или подождать результатов анализа? Как развод с беременной женой отразится на моей репутации и будущих выборах? Я засыпаю, погруженный в раздумья и ослабленный болью в руке. Просыпаюсь от стука капель по стеклу. Разлепляю глаза, увидев возле рабочего стола Лену. Она слишком увлечена изучением телефона, чтобы заметить мое пробуждение. 

– Лен… Долго я спал? – ерзаю на неудобном диване и потягиваюсь.

– Кто такая Соня? – продолжая глазеть на мою личную переписку, спрашивает она.

– Не твое дело. С недавнего времени… Я, знаешь ли, не собираюсь перед тобой отчитываться. Положи телефон на место. 

– Больно надо… – фыркает она, нарочито громко возвращая аппарат на стол. – Я догадалась, кто она. Та старая врачиха, да? Она залатала твою руку. Теряешь хватку, Марик… Неужели, сможешь променять роскошную, да еще и беременную жену, на какую-то стареющую дамочку? 

– Уйди, Лен! Я тебе все сказал. Узнаю, что ребенок от меня – развода не будет до его рождения, а нет… На нет и суда нет. Помогу, чем смогу, а дальше сама…

Поднимаюсь с дивана, чувствуя, как неприятно липнет к спине футболка. Глаза застилает темнота, в ушах ревет пульс… Мне бы поесть и отлежаться, а не трепать нервы…

– Поеду, поем где-нибудь, – бросаю сухо.

– Я… макароны сварила и сыр туда натерла, – смягчившись, протягивает Лена. – Марик, давай мириться… Плюнь на свою Соньку, а я… Вообще и не думаю ни о ком, кроме тебя!

– Я поехал к сыну, Лен. Заеду за тобой утром, будь готова. 

Мысли не отпускают и ночью… Роятся в голове, как пчелы в улье. Ворочаюсь на удобной кровати Глеба, периодически проваливаясь в поверхностный болезненный сон. Считаю часы до наступления утра, разглядывая занимающийся за окном рассвет. Варю кофе, готовлю горячие бутерброды. Принимаю душ и завтракаю, раздумывая, как поступить? Признаться Софье или смолчать? Она справедливая, честная, правильная… Такая не пойдет на компромисс. 

– Пап, давай я вас свожу в клинику? А потом тебя в отделение заброшу. Как ты на это смотришь?

– Спасибо, сынок.

– На тебе лица нет – бледный, измученный. Ты же у меня лучший! Хватит киснуть!

– Разберемся.

Лена выглядит, напротив, свежей и отдохнувшей. Цедит приветствие и садится на заднее сиденье, обдавая нас ароматом дорогого парфюма. Глеб настраивает радио, разбавляя повившую в салоне гнетущую тишину. Невыспавшийся и удрученный, я не сразу вспоминаю, что забыл предупредить Софью об опоздании. Пишу ей сообщение, пока Глеб везет нас в диагностический центр. Она отвечает коротким: «Хорошо». Очереди почти нет. Мы садимся на удобных кожаных диванчиках в просторном светло-сиреневом холле и ждем вызова врача. В коридор выходит полная дама в розовом халате и оглашает грудным голосом:

– Барсова! 

Заходим вместе. Врач окидывает нас заинтересованным взглядом, словно угадывая мой невысказанный вопрос. Очевидно, он отражается на лице скорбной маской. 

Глава 11.

Марк. 

Время неумолимо подбирается к вечеру. Я даже думать ни о чем не могу – совещания, заседания комитетов, встречи – все мимо. Мысли крутятся вокруг Сони и предстоящего разговора. Представляю картинку: я вхожу и протягиваю ей Ричи и бутылочку элитного вина, она улыбается и ждет поцелуя… А на этом сладком кадре картинка обрывается, потому что я не нахожу слов для нее… Для кого угодно найду их… Поругаться на коллег – пожалуйста, составить депутатский запрос на проверку – легко, а ей – не могу, и все тут! Прощаюсь с помощницами и прыгаю на заднее сиденье служебной машины. Надо успеть переодеться и помыться до ужина. Да, чуть не забыл – погулять с Ричардом. 

– Привет, отец, – протягивает Глеб, завидев меня в прихожей. – Я пять минут назад пришел. – Добавляет, расстегивая пуговицы сорочки.

– Ну, беги в душ, а я с Ричи погуляю. 

Малыш успел пописать не только на свою пеленку – в кухне и прихожей блестят лужицы. Глеб важно вручает мне тряпку, ведро и юркает в ванную. Убираю «следы преступления», одеваю на пса поводок, переодеваюсь в удобную для прогулок одежду и неторопливо иду на улицу. Время еще есть – до ужина как минимум полтора часа. Пес любопытно обнюхивает кусты и углы, но мочиться на улице категорически не желает. Возвращаемся домой «несолоно хлебавши». Глеб забирает песика в гостиную и включает американский детективный сериал. Устало стягиваю толстовку и бреду в душ. Я не скажу Соне про ребёнка… Просто не смогу… Софья – слишком сильное искушение, чтобы от нее отказываться. Тру кожу мочалкой, пытаясь сбросить наваждение, только все без толку! Оно захватывает меня в свои вязкие объятия, а я не сопротивляюсь… 

– Пап, давай я тебя одену, – спохватывается Глеб, заметив меня выходящим из ванной. – А то опять нарядишься, как старпёр. Ты у меня ого-го еще! 

– Глеб, перестань. Собери лучше вещи Ричарда. 

– Ну хотя бы побрызгайся моей туалетной водой! – кричит он, когда я скрываюсь за дверями спальни. 

Надеваю джинсы и белую спортивную рубашку, подхватываю Ричарда, пакет с его инвентарем и вызываю такси.

– Ночью-то ждать? – сын поднимается, чтобы проводить меня.

– Не знаю, – отвечаю честно. 

На лестничной площадке Сониного подъезда витают восхитительные ароматы домашней еды. Поднимаюсь на второй этаж и уверено звоню в дверь. Сейчас она откроет, и я все пойму… По ее взгляду, голосу, жестам и улыбке. 

– Привет, – Софья открывает нам тотчас. – Это кто тут тако-ой? – без лишних вопросов она тянет руки к Ричи.

– Сонь, это подарок. Если откажешься его взять, я все пойму. Надо было сначала посоветоваться, а потом покупать, но я… Мне показалось, что…

– Марк, спасибо огромное! Я и не мечтала о таком сюрпризе, – расплывается она в улыбке и чешет ошалевшего от женского обаяния Ричарда. – Французский бульдог. Неожиданный выбор.

– Мне кажется, он немного похож на меня.

– Не-ет. Ты гораздо симпатичнее, – парирует Софья. – Проходи, мой руки. Сейчас будем ужинать. 

На ней воздушное шифоновое платье цвета пыльной розы. Мягкие атласные тапочки. Блестящие завитки волос касаются хрупких плеч. Она играет с Ричардом, по-хозяйски расстилает ему пеленки во всех комнатах, кладет в миску корм, наливает воду. А я не могу отвести взгляд… Стою, как дурак в прихожей, боясь ступить дальше. У Сони уютная светлая квартира, и здесь везде пахнет ею – апельсинами и шоколадом…

– Соня, а кто будет с ним гулять?

– О, об этом не беспокойся. Напротив живет моя одноклассница, ее сынишка зарабатывает тем, что гуляет с чужими собаками. Он с удовольствием будет меня выручать во время дежурств. Про свекра молчу, он как узнает о щенке – прибежит как метеор. 

Соня суетится – раскладывает по тарелкам ужин, нарезает испеченный пирог на порционные куски, то и дело распахивает дверки шкафов и холодильника. Салфетки, бокалы, вилки… Ричи крутится под ногами, довольно поскуливая. Похоже, ему здесь хорошо. И мне… тоже. 

– Пойду помою руки.

Реплика звучит беспомощно, даже глуповато. Я просто не знаю, чем себя занять. Мою руки ароматной пенкой и вытираюсь розовым новеньким полотенцем. Соня меня ждала – это звучит в каждой, даже крохотной детали. 

– Марк, поможешь открыть вино? – зовет Софья. 

– Конечно, где штопор? 

Откупориваю бутылку и разливаю розовую жидкость по бокалам.

– С новосельем. У тебя очень уютная квартира. Желаю тебе провести здесь много счастливых дней, – произношу с улыбкой.

– Спасибо. Давай ужинать? Признаться честно, хозяйка из меня не такая хорошая, как врач.

Ничего себе! Слышала бы ее Лена! Та только яичницу пожарить может и сварить макароны. Соня приготовила салат с ветчиной, запекла мясо в фольге, испекла яблочный пирог. Когда только успела? И почему я их, черт возьми, сравниваю?

– Ты отпросилась с работы? – спрашиваю, отправляя сочный кусок индейки в рот.

– Да, – обольстительно улыбается она. 

Соня почти не ест. Ковыряется вилкой в салате и тянет вино из бокала. Думает о чем-то. Хоть я и голоден, следую ее примеру.

– Марк, идем, я покажу тебе лоджию. Может, ты посоветуешь, как ее благоустроить? – она порывисто поднимается с места, бросая взгляд на щенка – он пригрелся на своей постельке и уснул.

– Конечно, – охотно соглашаюсь я. 

Соня берет меня за руку и куда-то ведет. В комнате полумрак. Окна зашторены, на тумбочке включен ночник.

– Сонь, я…

– Марк… – она обвивает мою шею руками и целует. Гладит по затылку, плечам, груди, выбивая из меня остатки самообладания. «Скажи ей, Марк… Знаешь ведь, что будет хуже», – молвит внутренний голос, но его писк забивает рев страсти.

– Сонька, ты уверена? – шепчу, отрываясь на миг от ее губ.

– Да, – хрипловато отвечает она. Касается губами моей шеи, подбородка, ползет пальчиками по груди и тянет ремень моих брюк.

– Я сам, – перехватываю инициативу и завожу ее руки за спину. – У меня нет ничего. Я… не заезжал в аптеку.

– У меня есть. Марк… Пожалуйста… Я хочу. Правда…

Глава 12.

Софья.

Меня не покидает странная тревога… Ну не может быть все так хорошо. Только не со мной… Сколько себя помню – я всегда выгрызала у судьбы счастье. Не просила и не ждала подарков на блюдечке. Сама бегала за взрослым Павлом, сама предложила ему себя. И, наверное, на свадьбу намекнула тоже сама… Тогда мне казалось, что я сорвала джекпот. Ну а что – такой мужчина стал моим мужем! Высокий, симпатичный, да еще и ученый! Верный опять же. От собственных мыслей горло наполняет противная горечь. Я ведь никогда не была ему нужна по-настоящему... Так, чтобы захватывало дух от моего присутствия рядом... Что бы без меня ни работать, ни есть, ни спать… Павел всегда был самодостаточным. Позволял мне его любить, быть рядом и создавать уют… Только сейчас мне кажется, что я полжизни провела в блаженном забытье. В придуманных мной фантазиях из мира розовых единорогов. 

А сейчас я смотрю на Марка и ловлю себя на мысли, что мне не хочется выгрызать его у судьбы. Я не стану за ним бегать, требовать что-то, манипулировать или прислуживать. Не стану вымаливать его любовь. Жить в угоду его интересам или пренебрегать своими. Да, я больно обожглась в первом браке, но не утратила веру в любовь. Другую любовь, настоящую.

– Сонька, идем, погуляем с Ричардом? – голос Марка вырывает меня из задумчивости. 

Смотрю в окно и обнимаю плечи, как будто мне холодно. Думаю… Обо всем на свете – своем гадком поведении по отношению к жене Марка, о будущем и Павле… 

– Идем, конечно, – улыбаюсь в ответ.

– А не то я отнесу тебя в кровать и остаток дня продержу там, как пленницу, – хрипло шепчет он, зарываясь носом в мои волосы. 

– Я не против, если ты не забудешь меня покормить.

– Я не силен в готовке. Но… суп варить умею. 

– Замечательно. Люблю суп.

– Сонька, Ричард наделал луж в гостиной. Надо пеленки по всей квартире разложить, – произносит Марк и переводит осуждающий взгляд на щенка. 

– Ничего страшного, Марк. Он еще слишком мал. Сколько ему? Месяца два? 

– Три. Так что, собираемся? А давай поедем за город? На базу «Шесть озер»? Еще вполне тепло, если хочешь, можем поплавать в озере. Заодно Ричард привыкнет к улице. 

– Поехали. Я только за. 

– Тогда собирайся, а я вызову Михалыча.

– Ты же сказал, что у тебя выходной? Я слышала твой разговор, – хитро прищуриваюсь. 

– Ничего, Михалыч будет рад послужить мне. За отдельную плату, конечно.

Ночью шел дождь, но сегодня ясный и теплый день. Неудивительно, что на базе «Шесть озер» многолюдно. Пахнет шашлыком, мокрой пылью и тиной из озера. Беседки заняты, но Марк снимает отдельный бревенчатый домик с крошечной кухней и уютной спальней.

– Сонька, я бы остался здесь подольше, честное слово, – грустно замечает он. – Но завтра на работу, да и у тебя дежурство. Марк плюхается на кровать, словно проверяя прочность матраса. 

– И я бы осталась, – отвечаю искренне. – Мне очень хорошо с тобой.

И я не обманываю… Говорю от сердца. Не стараюсь угодить, слукавить. Именно сейчас мне не хочется ничего доказывать. Желаю плыть по течению на волнах судьбы и терпеливо ждать, куда они меня принесут. 

– И мне, Сонечка. Давно не было так хорошо. 

Наверное, мне кажется, но в глазах Марка сквозит недосказанность… Его плечи сникают от невидимой тяжести грядущих проблем, а мои… от неопределенности. Но теперь я выросла. Я другая Софья – сильная, уверенная в себе, самостоятельная. И счастливая несмотря ни на что. 

Ричард носится по влажной травке, а мы с Марком прохаживаемся вдоль галечного берега. Камыши стучатся друг об дружку от порывов ветра, а поверхность воды искажается мелкой рябью. 

– Сонь, на лодке будем кататься? – Марк поглаживает мою ладонь. – Ты не замерзла? 

Он заключает меня в объятия и вдыхает запах моих волос. Зажмуриваюсь, отпечатывая в сердце это момент – я, Марк и собака… На месте пса всплывает другой образ – ребенок… Которого я так и не смогла родить…

– Нет, не холодно, – отвечаю, целуя его в щеку.

– Не хочу работать, не хочу возвращаться к Глебу. Сонька, ничего не хочу! Может, поедем в санаторий? Мне же нужна реабилитация? Ты бы тоже отдохнула, выспалась, набралась сил. Иногда мне кажется, что работа хирурга – это каторга. 

Марк помогает мне сесть в лодку и крепко хватается за весла. Отплываем подольше от берега. Малыш Ричи звонко поскуливает, обнюхивая лодку и любопытно разглядывая окружающие пейзажи. 

– Так и есть, – отвечаю со вздохом. – Каторга. Но я люблю свою работу. Ни на что ее не променяю. Кстати, я согласилась принять предложение о повышении. Со следующего месяца я – заведующая отделением. Так что ответственности прибавится. И о санатории я могу только мечтать...

– Это замечательно, Соня! Я тобой очень горжусь. Ты прекрасный врач и чуткий человек. И эта должность заслужена. 

– Спасибо, – улыбаюсь я. – Мне приятна твоя поддержка. Обычно мужчины противятся карьерному росту… 

– Своих женщин, – заканчивает фразу Марк. – Поверь, это делают только неуверенные в себе и незрелые мужчины. 

Лодка мерно уносит нас к середине озера. Ветер мягко колышет пряди волос и слегка пожухлую листву деревьев. Умиротворение, покой – вот что я чувствую рядом с ним. А потом, словно в подтверждение моих опасений о ложке дёгтя звонит телефон. Папуля… 

– Да, Павел Иванович?

– Сонечка, ты где? – взволнованно спрашивает он. Его тревога и беспокойство вмиг передаются мне.

– Я на озере. Сегодня выходной и я решила, что… – мямлю в ответ. Свекрам придется рассказать о Марке… 

– Сонь, какая-то женщина принесла нам ребенка. Крохотного, ему месяца два от силы. Сказала, что это ребенок Павла и… ушла.

– Как это… ушла? Оставила и просто… ушла.

– Сунула Гале в руки отказ. Она странная, Сонь. Зовут Вика – так в отказе написано. Что нам делать, дочка? Ребенок точно Павла – похож как две капли воды на него маленького. Для верности мы тест, конечно, сделаем, но… Он кричит, Сонь. Питание есть, но мы с Галей ему ума не дадим… Приезжай, дочка…