Мы просто пройдем мимо...

Столкновение

Вещи Камиля исчезли на следующий день... И как то сразу началась наша привычно-непривычная жизнь. Привычная, потому, что все вроде бы было как прежде. Непривычная потому, что дома, каждый раз встречали стены незнакомого ремонта, в котором, казалось, он где то затерялся сам.

То, что я его больше не видела, не означало, что я была не в курсе его личной жизни. Все ее подробности циркулировали в закрытой среде разговоров нашего коллектива, разносились как зараза, резонируя во многих сердцах. Впрочем, лучше бы я этого действительно не знала. Потому что, если верить слухам, Камиль пустился во все тяжкие в троекратном масштабе, словно пытаясь наверстать упущенное с Алинкой время. А я что? Я училась, ходила на тренировки и к репетиторам, и пыталась не забивать себе голову, там и так хватало французского и геометрии, грейпвайнов и молярностей...

***

В тот день я, уставшая как обычно, тряслась в автобусе по дороге с дополнительных, сидя в последнем ряду, и старательно не смотрела по сторонам, чтобы не пришлось уступать место какой-нибудь бабушке, хоть они обычно и кучкуются в передней части, но все равно... Ощущение что меня сверлят глазами, не покидало. Оно меня часто преследует, но сегодня… С показным изяществом переворачиваю страницу лежащей на коленях книги. Пробегаю глазами страницу. Не отпускает… Дискомфорт становился уже ощутимым. Игнор не помогал. Надо бы объяснить этому придурку, что так долго пялиться на девушек неприлично. Я подняла глаза, мысленно готовясь произнести гневную тираду.

Придурком оказался Камиль… Когда наши взгляды встретились, меня словно обожгло - казалось все мысли разом прочел. Вид его и смутил, и поразил. Он был бледен небрит, и, кажется, еще худее обычного, глаза в расфокусе, как у наркомана… Короче, отчетливо деградировал. Но даже это было как то красиво. Сильно, по крайней мере.

- Не смотри на меня так, мне сейчас с сердцем плохо станет.

- Прости. Ты на нее похожа…

Я криво улыбнулась на одну сторону. Не хватало еще расплакаться. Господи, до чего он жалок… и все еще очень красив…

Не зная, чем заполнить паузу, он взял у меня с колен раскрытую книгу, перевернул, прочел название.

- Лопе де Вега? Ты серьезно?

- Нет, я притворяюсь. Видишь эту толпу людей, способных оценить мои тонкие литературные пристрастия? Нет? Странно я тоже...

Рядом освободилось место, и он мешком упал на него. Так лучше. Хотя бы не смотрит. И мне тоже допустимо в сторону. Правда, слишком близко. Казалось – вот-вот возьмет меня за руку. Или хотелось? Я на всякий случай спрятала руку.

- Лучше расскажи, как там Алина.

- Вроде счастлива – рассказывать о том, что Алина тоже устроила забег на скорость по чужим постелям, не хотелось, и я отделалась этой общей фразой.

- Она этого достойна… – нет, Камиль, не этого. Она такой не была, и ей это никогда не было нужно… Это ты во всем виноват… Стресс вы так снимаете, что ли?

- Пока я была на восхождении, позвала рабочих, и закончила в моей комнате ремонт.

- Что-нибудь помпезное?

- Нет, японский минимализм.

- Тебе пойдет…

- Почему на тренировки не ходишь?

Он долго думал, что ответить.

- Я не хочу тебя видеть. Но это не из-за тебя.

- Жаль – сказала я как можно беззаботнее – без тебя скучно.

Его рука покоилась рядом на его же колене, огромная, совершенной формы. Большим пальцем он поочередно касался подушечек четырех остальных. Снова и снова. Захотелось коснуться. Разорвать этот цикл… Я устыдилась собственных мыслей…

***

Ночью я обнаружила, что потеряла способность спать… Встреча взбаламутила, никак не давала собраться с мыслями. Я поняла, что скучаю по этому, другому Камилю, обреченному, скучному…

Первые несколько дней в груди трепыхалась надежда встретить его так же внезапно опять, она нарастала перед каждым углом и внезапным поворотом, а потом сердце падало вниз: он не встречался. Я пыталась объяснить себе, что это глупо и противоречит теории вероятностей. Потом я с неделю раздумывала, позвонить ему или нет. Вот только что я должна буду ему сказать? Это было смешно. И я решила выкинуть его из головы.

И когда я перестала ждать, вдруг услышала его голос... Как всегда фантастически вовремя.

***

Бассейн во внутреннем дворике

Я прорабатывала карниз. В данном случае карниз - это такая штука на скалах, в том числе и искусственных, с ярко выраженным отрицательным уклоном. Карнизы мне плохо даются – руки слабые. Надо было с рывка брать очередной зацеп. И вдруг снизу восторженный вопль «Каамиль»… Катькин голос... Не той Катьки, другой. И в ответ его - «привет, красавица». Красавица, как же… С ее-то носом… Я фыркнула.

Оказывается, он не нужен мне такой. Оказывается, меня щекотало короткое ощущение власти над ним. Когда он сел рядом. Когда я убрала руку…

…Ладошки холодели, как это бывает перед броском. Со страхом проще бороться, если разобрать его на составляющие. Здесь страх – это щекотка, холодок и слабость. Щекотка пройдет, а слабость усиливается каждую секунду, поэтому надо действовать быстро. Но вместо этого я глянула вниз, где его окружила стайка девочек, каждая спешила обнять и чмокнуть в щечку, с таким видом, словно он пришел лично к ней… И… срыв... Я падаю, и словно проваливаюсь в ледяную воду. Натягивается страховочная веревка. Страхующий смягчил рывок и начинает медленно стравливать, опуская меня вниз.

- Решил возобновить тренировки? – звенит внизу Машкин голосок. Невыносимая кокетливость, до писка, до ультразвука, который просто пронизывает мозг.

- Они мне не нужны. Я и так сильнее любого из вас.

- Здесь – да. А на чемпионате?

- У меня нет амбиций – устало говорит он. Самое смешное, что правду. Но им, участникам этой мышиной возни не понять, как можно быть равнодушным к тому, о чем они и мечтать не смеют… Люди иного масштаба…

- Раньше же ходил? – не прекращается, бьет в уши этот беспардонный допрос, и мне противно, словно допрашивают меня…

- Ради компании.

Машка резко замолкает. Все поняли, о ком он. Но мое имя – табу. Меня для них как бы не существует…

Надо уйти. Уйти куда-то в сторону от этих разговоров, пока я не стала поводом для них. Как только коснусь ногами пола…

Он поймал меня на руки. Зал замолчал, перестал двигаться и дышать, глядя как он, одной рукой отстегивает карабин с моей обвязки (кстати, расположенный в районе паха).

- А я как раз за тобой - сообщил он.

- Умеешь ты выбирать время и место – мне пришлось закинуть руку ему на плечо, чтобы хоть как то удержать равновесие. Ну и позлить остальных, куда же без этого…

- Умеешь ты заморачиваться по мелочам. Надо поговорить… – карабин, наконец, отстегнулся, и он, не выпуская меня, потащил к выходу из спортзала. Лица фанаток подсолнухами поворачивались нам вслед. Я не выдержала и через плечо показала фак прямо в их остекленевшие глаза.

- Нравится? – спросил он.

- Что?

- Чувство превосходства над окружающими?

- Сложный вопрос… Я знаю ему цену. И стараюсь этого избегать. Просто ты не оставил мне выбора.

***

В здании был заросший внутренний дворик, с совершенно разбитым старым бассейном посередине. Все здесь, и стены, и бассейн было кирпичным, кое-где живописно увитым виноградом. Смеркалось. Он, наконец, усадил меня на нагретый за день край бассейна и достал из кармана пачку сигарет. Я отобрала пачку, дала ему одну. Осталось шесть.

- Когда эта пачка закончится, ты не будешь покупать новую – сказала я.

Он молча задымил.

- Ты хотел со мной поговорить? – Его лицо ничего не выражало, но я вдруг поняла, что означают эти долгие паузы. Нерешительность?

- Я соврал. О чем мне с тобой говорить? Мне просто хотелось прижаться к чьим-то похожим рукам… - его рука на моих коленях сжала мою же ладонь.

- Спасибо за честность. Отрезвляет.

- Только не говори, что и тебя пьянит моя неземная красота! Не ломай моих надежд, Лека… Ты единственный человек, с кем у меня ничего не было и не может быть… И это дает определенную степень свободы… Если бы ты только знала, до чего порой не с кем поговорить…

- Знаю… Мы похожи больше, чем ты думаешь…

- Не пытайся быть похожей на меня. Это непрекращающаяся пытка одиночеством. Я пытаюсь гасить его случайными связями, алкоголем… Но все это – лишь на краткий миг.

- С ней не было одиночества?

- Она не такая как все. Тебе не понять…

Я расхохоталась.

- Я-то как раз понимаю. А вот с тобой она притворялась с самого начала…

- Не удивлюсь, если мы ошибаемся оба, волчонок…

- Ты был счастлив?

- Да.

- А почему ты даже не попытался вернуться?

- Невозможно…

- А после счастья всегда становится больно?

- Нет, только если оно так внезапно кончается.

- Если плавно переходит в бытовуху, тоже противно.

- Противно… Но не больно… Кстати, у Акунина есть мысль, что отношения надо разрывать на определенном этапе, и тогда они оставят только приятные воспоминания. Книжка про Японию, прочитай.

- Зачем ты куришь?

- Это немного снижает чувствительность.

- Дай попробовать?

Сначала, судя по глазам, он едва сдержался чтоб не дать мне затрещину, но потом подумал, и протянул сигарету.

- Одну затяжку. И больше никогда не пробуй.

Я попыталась затянуться, но задохнулась дымом и начала кашлять. Во рту остался мерзкий запах.

- Омерзительно, в жизни больше в рот не возьму!

- Вот и отлично...

- А эта твоя повышенная чувствительность… Понимаешь, у меня тоже самое… И эта чертова проблема, потому что на самом деле… Мир ужасен. Он омерзителен настолько, что мне противно в нем жить…

- Он и не предназначен для таких, как мы. А мы не предназначены для него…

- И что же делать?

- Делать мир лучше. Или себя – хуже. Как видишь, я пошел по второму варианту… Просто в какой-то момент не осталось сил…

- Не оправдывайся. Я вообще хочу сдохнуть.

- И что мешает?

- Алинка не переживет…

Воспоминания

Камиль

От нее пахло детством. Таким утерянным и таким далеким. Чем-то сладким и чем-то насмешливым, ни разу не крашеными волосами, тальком, которым припудрены ломкие пальчики. Она не может сидеть ни секунды, болтает ногами, то хмурится, то усмехается неслышимому монологу в своей голове. Сумерки настаивались, словно травяной чай, становились все гуще, в них привычные звуки обретали совершенно иной… аромат. Тихонько, стеклянно потрескивала остывающая плитка на дне бассейна.

Как-то стыдно осознавать, что я почему-то скучал по тебе девочка… Алину вытравил из себя, выполоскал алкоголем, а ты осталась. И вот теперь даже тебя у меня забрали, словно и не было ничего. Впрочем, сам виноват…

***

Сначала я ее не воспринимал. Алина затмила ее словно солнце. Возможно, если бы я увидел ее первой, я был бы ослеплен. Но нельзя ослепнуть дважды…

Нет, едва она вписалась между нами там, на заснеженном склоне, я, конечно, отметил ее совершенство, но как-то мельком. Огромные глаза, струящиеся волосы, скулы с намеком на веснушки… «До чего же ты банальна – подумал я - как в дешевом кино». Позднее я вывел для себя такую формулу: есть я и есть остальной мир. Есть два типа совершенства – для меня лично и вообще. Стремиться к последнему как-то… глупо, что ли. И когда его тебе навязывают становится как то… не по себе. Поэтому сколько оно, совершенство, воплощенное в младшей Волчик не шастало передо мной в этих милых домашних маечках, это вызывало лишь усиливающееся раздражение.

Сложно передать чем была для меня Алина… С ней все было дико и странно… Особенно тогда. Звезда парижских салонов, в этой забытой богом стране, в этих горах, среди кишлачных молодцов и лыжников, азартных до местных скупых горнолыжных трасс… Перемазанная дешевым кремом от загара, не по-здешнему бледная, еще не избавившаяся от флера и шика, которые под жарким высокогорным солнцем тают, как и едва уловимый аромат ее духов, что на морозе пахнут совершенно иначе…

Ее глаза под дорогой тушью все сказали вместо нее. Что ж, это будет неожиданно интересно…

С Алиной я познакомился, на одной из закрытых вечеринок. Там были довольно… пикантные развлечения. Она лежала, прикованная неправдоподобно большим количеством цепей, голая, вздрагивающая, исписанная рунами. В том сезоне она была рыжей, пронзительно рыжей, как пламя свечей, горевших вокруг. Есть девчонки – паззлы, есть тайны похороненные заживо под многотонными гробницами комплексов и стереотипов, у этой все было наружу. Все точки, все нервы. Сплошное сплетение обнаженных нервных окончаний. Завязанные глаза и нереально чувствительные губы. Я спрашивал, как мне найти ее снова, но бестия смеялась, и отвечала что это не по правилам игры. Я в шутку отнимал сигарету, к которой она припадала пухлыми горячими губами, пила с нее дым, щекоча мои пальцы (ее руки оставались прикованными к спинке кровати). А я настаивал, пока не был послан затейливым, трехэтажным русским матом.

- Русская что ли? – поразился я.

- Татарка – обиделась она.

- Я все равно найду тебя.

- И как я, интересно, тебя узнаю? - ее голос с бархатной хрипотцой, окутывающий, как теплая темнота пустынной ночи, рельефный, глубокий, богатый. В нем звездами, битым стеклом проскользнули капризные нотки.

- Когда кто-то поцелует тебя вот так…

Я ее нашел. Разумеется, тешил себя надеждой что мне не составит труда ее в себя влюбить, привязать. Мне, не знавшему отказов. Не внешностью, так деньгами. Заставить все бросить, владеть ею единолично. Но Алина была прирожденной блядью. Не столько из-за денег, сколько из любви к процессу. Она хотела разнообразия - старых, молодых, богатых, бедных... И однажды просто исчезла, не прощаясь. Тогда я уже понимал – нет смысла снова ее искать…

…И все-таки, ведомый непонятным узором судьбы опять оказался напротив…

***

Вычислить, где остановились девчонки, оказалось несложно. Сложнее оказалось с ней договориться. Вечер бессмысленных разговоров, которые она талантливо уводила в сторону. В любую сторону от себя. На следующий день ей «срочно» понадобилось ехать. Когда я пришел, она металась по вагончику в писках сотни невероятно нужных мелочей, которые она затолкала неизвестно куда.

- Из-за этого вашего солнца я обгорела! Совсем, совсем. Боже, до чего все ужасно!

Разумеется, подразумевалось, что я виноват.

- Солнце не мое. А ты, солнце мое, выглядишь очаровательно.

Я перебирал струны ненужной теперь гитары. Алина зашипела, прикоснувшись к увиденным в зеркало мило подкопченным скулам.

- Водкой протри. Потом сливочным маслом.

- Водкой??? – само это слово оскорбляло ее слух. Смешно. Когда то она пила как… да ну неважно… Мне нравилась она и в этом образе тоже, не разговаривающей матом рыжей а чуть пухлой блондинки с претензией на изящество, оттопыривающий мизинчик и таскающей на пальце мать его, огромный такой брильянт…

- У меня где-то был регенерирующий крем… посмотри там, в моей косметичке…

- Не слушаешь меня, облезешь, будешь сама виновата.

Я порылся в сваленной беспорядочной кучей брэндовой косметике. Руки тут же покрылись тонкой взвесью из пудры, румян и теней всех оттенков. Аккуратностью моя татарочка не отличалась.

- Тут нету. Иди сюда – я намочил медицинским спиртом ватный тампон.

- Будет больно? – Алина послушно подставила лицо, и была в этой послушности и беспомощности своя чарующая прелесть.

- Напротив, боль немедленно прекратится – я стал осторожно протирать ей лоб - надо стереть весь выделившийся кожный жир, иначе ожога не миновать - из-за него отторгается старая кожа.

- Я хотела поговорить насчет Лены.

- Ну почему мы опять говорим о Лене?