Мы с тобой (не) пара

Часть 1

Время идёт. Идёт вопреки всему. Даже когда любое движение секундной стрелки причиняет боль, словно пульсирующая в синяке кровь. Даже когда ты чувствуешь себя отвратительно, больше не понимая, зачем просыпаться по утрам, но всё равно открываешь глаза. Прожита ещё одна ночь. Уже настал рассвет. Невозможно провести в кровати ещё и целый день. Кажется, хуже, чем снова проснуться в той же самой реальности, ничего уже не может быть, но видеть неестественно безмолвного и бледного Матвея с глазами, пристально смотрящими мне в лицо, как раз-таки и делает всё хуже. В глубине души я его понимаю. Преуспевающего, целеустремлённого и красивого Матвея Лебедева пытались переманить и раньше. Не с тринадцати лет, когда мы только-только пришли в фигурное катание, и нас поставили в пару, но лет с двадцати трёх так точно. К тому моменту мы уже были победителями чемпионата мира среди юниоров, бронзовыми призёрами Олимпийских игр, трёхкратными чемпионами мира, а также семь раз выигрывали первенство страны. Теперь, спустя четыре года, мы ещё дважды стали лучшими в мире, а также повторили свой олимпийский успех, вновь взяв бронзу игр вслед за восьмым золотом на родном чемпионате. Но сейчас Матвей не шутит так, как это было раньше. Он столько раз твердил, что никому не хватит денег, чтобы его переманить, и мы подолгу смеялись над этим, когда он рассказывал об очередной попытке какого-нибудь чужого тренера. Вот как это было прежде. Словно в прошлой жизни. Десятки перелётов назад. Столько же соревнований, турниров, отелей с номерами по соседству и спортивных раздевалок осталось позади. В том периоде жизни задолго до моей травмы, полученной прямо на тренировке в ходе неудачного приземления. Сломанная лодыжка, тяжёлый перелом, и отсутствие всяких прогнозов, когда именно я смогу вернуться. Как я уже сказала, я понимаю Матвея. Он не может меня ждать, если хочет ещё побеждать и оказаться на высшей ступени олимпийского пьедестала. Даже если бы на его месте я пропустила целый сезон, лишь бы кататься только с ним одним. Но век фигуриста не очень долог. А нам уже двадцать семь. Я боялась, что этим всё и закончится, с той минуты, как только упала и поняла, что не могу встать без посторонней помощи. Не бросать же Матвею карьеру, когда можно просто образовать новую пару со здоровой и перспективной партнёршей, чей партнёр как раз завершил выступления. У нас за плечами четырнадцать совместных лет и много общих вещей, которые мы испытали и пережили бок о бок. День за днём. И год за годом. Синяки от падений, разъезды по миру, долгое ожидание выхода на лёд, когда сильнейшие фигуристы выступают в заключительной разминке, связанный с этим мандраж, показательные выступления для публики, многочасовые тренировки, подъёмы спозаранку, учёба на дому или в отеле, отсутствие настоящих друзей, близкие, которые остались в родном городе, пока ты тренируешься и живёшь в другом, и твоей второй семьёй становятся тренера и коллектив, который помогает, присматривает, заботится и следит за самочувствием. Но в основном ты рано обретаешь самостоятельность, а твой партнёр является тем, с кем можно обсудить практически всё и попросить почти о чём угодно. Так и Матвей Лебедев словно стал частью меня. Больше, чем просто партнёром или другом. В своё время мы вместе впервые попробовали пиво, а несколькими годами раньше прокатились на американских горках. Впоследствии в средствах массовой информации нас часто считали парой не только на льду, но и за пределами катка. Однако это никогда не было правдой. Каждый из нас встречался с другими людьми, хотя это так ни разу и не переросло ни во что серьёзное. Однажды, когда я повторно рассталась с Никитой, тренировавшимся у нашего же тренера, а Матвея бросила его вторая в жизни девушка, мы отметили это бутылкой пива в качестве отклонения от режима и сочли всё это знаком, что не видать нам личной жизни до окончания карьеры. Что невозможно иметь всё и сразу, когда в двадцать четыре ты обвешан десятками самых разных медалей, подкреплённых конкретными титулами, а твой парень-одиночник никогда не оказывается хотя бы в пятёрке лучших даже на чемпионате страны, ну а девушка вообще далека от мира спорта и высоких достижений. Тогда это казалось логичным, а теперь я готова выть от того, как всё вышло. Но я как бы не могу. Разучилась что ли. Фигурное катание закаляет характер сильнее многих других видов спорта.
– Ну скажи же что-нибудь, Юль.
Матвей сидит около моей здоровой левой лодыжки, но не слишком близко, будто и она также сломается, если пододвинуться вплотную. Он ни в чём не виноват. В спорте бывает всякое. В том числе и ситуации, когда партнёр не удерживает партнёршу, и она летит вниз с большой высоты. Все осознают риски, приходя в спорт или оставаясь в нём вопреки всему. Никто не перекладывает ответственность. И я тоже не собираюсь. Я прыгала одна. Выполняла элемент, когда Матвея не было рядом. Он стоял у бортика спиной ко мне, обсуждая свои недочёты с нашим тренером. На меня никто не смотрел и не контролировал то, что воспроизводилось сотни раз прежде. Здесь нет ничьей вины. Просто случилось то, что случилось. Я называю это реальностью.
– Марина миловидная и вполне задорная. Пусть ей только двадцать четыре, целеустремлённости и желания побеждать ей не занимать. Медали на крупных соревнованиях, как и участие в них не будут для неё в новинку. Мы оба это знаем.
Мы столько раз встречались с Мариной и её ещё тогда партнёром на различных турнирах. И мы не просто были представителями одной страны. Мы трижды проигрывали им на чемпионате стране в борьбе за первое место, а на чемпионатах мира им доводилось выигрывать если и не серебро, так бронзу. И это не говоря о других более мелких стартах, на которых именно пару Марины с Кириллом выбирали защищать честь государства, и они успешно справлялись с поставленной задачей, занимая высшую строчку в турнирной таблице. Если бы Кирилл не ушёл из спорта в силу возраста, а ему сейчас уже тридцать пять, кто знает, чего ещё они смогли бы достичь вдвоём. Но Марина подаёт надежды и сама по себе. Вместе с Матвеем перед ней наверняка откроются новые горизонты. Марина и Кирилл участвовали в крайней зимней Олимпиаде вместе с нами, но им не удалось подняться выше седьмого места. Следующая состоится через два с небольшим года. У новоиспечённой пары предостаточно времени на то, чтобы отточить свои умения в связке друг с другом и подготовиться к самому престижному соревнованию в мире на высоком уровне.
– Ты меня не осуждаешь?
– За что мне тебя осуждать, Матвей? Мы столько лет вместе. Я не могла пожелать себе лучшего партнёра. Но я больше не могу быть твоей парой, и ты принимаешь правильное решение. Марина лучший выбор из всех возможных. И, пожалуйста, не смотри на меня так. Ты должен двигаться дальше. Это совершенно нормально. У вас всё получится, вот увидишь.
К тому моменту, как я договариваю, Матвей дёргает ногой уже гораздо меньше. Это его нервная привычка, возникшая ещё в подростковом возрасте. Он реагировал так, даже когда нам просто предстояла индивидуальная тренировка. Я думала, он станет старше и перерастёт всё это, но в моменты сильного эмоционального напряжения его всё ещё порой трясёт. Мне хочется верить, что Марина будет стараться успокаивать Матвея так же, как это пыталась делать я, сделает всё, чтобы стать ему другом и заменить в этом качестве меня. Но я не могу быть уверена. Всё-таки она не я. Я не знаю Марину, как человека. И пусть мы с Матвеем видели множество видео их с Кириллом выступлений, осознавать её профессиональный талант не равносильно тому, чтобы иметь хотя бы малейшее представление о её характере и внутренних качествах.
– Спасибо тебе, Юль, – Матвей придвигается ближе и окружает мою левую руку своей тёплой и широкой ладонью, сочетая прикосновение с поглаживанием кожи большим пальцем. – Послушай, ты обязательно поправишься, сколько бы времени это ни заняло, и мы тоже найдём тебе прекрасного партнёра. Или сделаем его из одиночника, знаешь. Всё будет иначе, конечно, но самое главное, что мы есть друг у друга.
– Ещё рано об этом думать. Ты извини, я немного устала.
– Я понимаю, Юль. Тебе помочь или принести что-нибудь, пока я здесь? Чай или воды? Или что-то другое?
– Нет, я уверена, мама вот-вот вернётся.
Из-за всего, что случилось, ей пришлось взять на работе самый длинный отпуск, какой ей только дали, и приехать ко мне из Иркутска в Москву. Правда, сейчас она ушла в магазин. Они с Матвеем встретились как раз в дверях, и мама оставила меня с ним. Что будет дальше, когда отпуск подойдёт к концу, сказать трудно. Может быть, меня перевезут в Иркутск, или, может быть, я найму сиделку, что предпочтительнее лично для меня. Я не хочу уезжать из своей квартиры и превращаться в затворницу в городе детства, где всё уже давно чужое. И также я точно не рассматриваю вариант, при котором маму сменит папа. Учитывая, что я больше не маленькая девочка, есть множество вещей, обрекать его на помощь с которыми будет крайне неловко для нас обоих.
– Ты уверена?
– Да, просто захлопни дверь за собой.
Матвей встаёт и, не отпуская моей руки, подходит ко мне, неожиданно целуя меня в лоб. Я вдыхаю запах Матвея, чуть терпкий с нотками апельсина от горького шоколада, который он так любит, и смотрю на серо-голубые клетки его рубашки. Когда мы встретились в первый раз, поверх майки с коротким рукавом на тринадцатилетнем Матвее Лебедеве была однотонная бордовая рубашка. До сих пор помню, как её цвет мне резал глаза. Я воспользовалась своими накоплениями, чтобы, когда ему исполнилось четырнадцать, подарить ему нормальную рубашку. Мне понравился рисунок в клетку, и со временем я стала видеть Матвея преимущественно только в таких рубашках. Или в однотонных спокойного цвета. Даже когда мы стали значительно старше, я так и не сказала, насколько ему не подходила та рубашка. Но, может быть, он понял всё и сам.
– Захлопну. Но я зайду завтра, Юль. Принесу тебе что-нибудь вкусное. Пока.
– Пока, Матвей.
Всё ещё выглядящий тоскливо, Матвей уходит, немного помедлив, и я так и смотрю ему вслед, пока, обернувшись перед дверью, он не выходит из комнаты совсем. Я остаюсь одна и в давящей тишине, когда он покидает квартиру. По возвращении мама удивляется, что он ушёл так быстро, спрашивая, не поругались ли мы. Я качаю головой и делюсь его новостями с вымученной улыбкой на губах. Наверняка мама знает, что она именно такая. Потому что оставляет покупки временно нетронутыми и садится рядом, чтобы прижать меня к себе и обнять изо всех сил. Такого между нами давно не случалось. Но я не думаю и анализирую, а просто прикасаюсь к ней в ответ. Это кажется единственным способом выдержать то, что мужчина, в которого я влюблена, больше не является моей парой в том единственном смысле, в каком это понятие было к нам применимо.

Часть 2

Один год и почти два месяца спустя...
– Вот. Это твой размер. Тридцать девятый. Я помню верно?
Никита опускает на лавку коньки. Те с громким стуком приземляются слева от меня, звякнув лезвиями друг о друга. Я вздрагиваю от прозвучавшего звука. Время во многом заставило отвыкнуть от того, чтобы слышать его.
– Да, верно. Но ты ведь проделал такой путь из Москвы прямо после Нового года, оставив там свою беременную невесту, не для совместного катания на коньках и не ради еды моей мамы.
– Почему нет? Она готовит весьма вкусно.
– Да хватит тебе, Никита. Давай уже поговорим начистоту, – перемещая кофе из близлежащей кофейни фиксированных цен в правую руку, я спускаю коньки на снег в намерении освободить место для бывшего парня, с которым удалось сохранить дружеские отношения. – У вас с Яной всё нормально? Вы ведь не разбежались, нет?
– Упаси Бог. Нет, не разбежались. Но ты переобувайся. Если будем просто сидеть, замёрзнем, а я не хочу отставать от твоих родителей. Жду тебя на катке.
Никита испаряется, словно его и не было. Я остаюсь допивать напиток и смотреть на коньки, взятые Никитой напрокат. Я знала, что мы все идём на общественный каток, где ещё стоит ёлка, играют праздничные мелодии, как и каждый год, начиная с декабря, но мои личные коньки далеко отсюда. В моей московской квартире. И я не горю желанием кататься, хотя со мной уже довольно давно всё хорошо. Я могла бы вернуться на профессиональный лёд если и не летом прошлого года, то в сентябре уж точно. Врачи дали добро, неоднократно всё перепроверив. Снимки, анализы, подвижность ноги, рефлексы, её движение при выполнении различных базовых упражнений. Для моих друзей и родителей всё это общеизвестные факты, согласно которым я вновь могу ходить, самостоятельно о себе заботиться и быть полноценным человеком, способным преодолевать круг за кругом на катке вместе с членами семьи. Но я не говорила им, что несколько раз приезжала на арену, где тренировалась раньше, перед самым закрытием по личной договорённости, чтобы просто вспомнить, как всё было раньше. Саму атмосферу крытого катка, себя, способную выполнять элементы без страха, и свист воздуха в ушах на скорости. Но я так не вспомнила. Потому что всё изменилось. Точнее, очень многое. Я не утратила уверенности в выполнении разных шагов, вращений и поворотов корпуса для перемещения по площадке. И я столько раз набирала скорость, чтобы зайти на прыжок, но каждый раз тормозила почти в самый последний миг. Я не в силах сделать этого. Будучи одной, без партнёра. Без конкретного партнёра.
Я присоединяюсь к родным и Никите через пару минут. Глубоко в душе мне всё ещё не верится, что он больше не фигурист в том понимании, в каком мы оба им были, и зарабатывает на жизнь участием в ледовых шоу и комментированием соревнований по фигурному катанию. Согласно его словам, он понял, что если уж и раньше не мог конкурировать с более успешными соперниками, то по мере подрастания нового поколения, которое и в шестнадцать способно побеждать на Олимпиадах, тягаться со всеми этими парнями стало совсем непосильной задачей. Может, он и прав. Фигурное катание сильно помолодело. Элементы, не представляющие великой сложности в пятнадцать, в возрасте около тридцати пытаться осваивать тебе, конечно, никто не запретит, но, скорее всего, это будет лишь пустой тратой времени, нерв и сил. Даже в спорте есть свои пределы, а выше головы прыгнуть не выйдет.
Никита обгоняет меня слева, тогда как я держусь поблизости от кромки льда и наблюдаю, как друг выполняет каскад из двух тулупов подряд. Это выглядит виртуозно и без помарок, а я не уверена, что справилась бы сейчас даже с сальховым, одним из самых простых прыжков, который преподают детям в первую очередь. Мы катаемся ещё около часа, и за это время Никита пару раз выполняет и другие прыжки, когда убеждается, что вокруг него достаточно свободного пространства, чтобы никого не зацепить. Он заходит и на лутц, но в эти моменты я отворачиваюсь, потому что повредила лодыжку именно после него. Спустя несколько минут я просто двигаю лезвием конька вверх-вниз и иногда по кругу, замечая, что людей на катке становится всё меньше и меньше. Никита подъезжает ко мне и дышит так часто, как и должен после всей физической нагрузки, которой себя подверг.
– Ну, как ты тут?
– Нормально.
– А что думаешь делать со своей жизнью дальше? У меня на примете есть один одиночник, который хочет заняться парным катанием, если ты за него возьмёшься. Подходил ко мне, зная, что мы с тобой дружны. Как бы просил замолвить словечко.
Я вдыхаю морозный воздух и перевожу взгляд на Никиту. Он пристально смотрит своими карими глазами в ожидании, когда я что-то скажу. В принципе я так и думала, что он приехал, чтобы в том числе поговорить и о моей карьере. Окажись на моём месте он, мне бы тоже было не всё равно. Но он был одиночником. Он бы восстановился, встал и поехал. Без нужды в другом человеке рядом. Наши ситуации изначально различны.
– Никит, я не хочу. Я ведь ушла, знаешь.
– Нет, не ушла. Иначе бы сделала официальное заявление, и ни у кого бы не было вопросов. На этом твоём Лебедеве свет клином не сошёлся.
– Может быть, и сошёлся, Никит.
– Да брось, Юлька, ты что, – Никита сильно повышает голос. Так, что в нём становится слышно всецело неодобрительную реакцию с оттенком самого настоящего осуждения. Я даже содрогаюсь, потому что никогда не видела Никиту таким сердитым. Даже когда мы спорили и ругались из-за чего либо, будучи в отношениях. – Он уже не тот, что раньше. Особенно учитывая то, как они начали этот сезон. Как по мне, так на чемпионате мира им и тем более нечего ловить.
– Мы этого не знаем. Ещё даже не было чемпионата страны.
– Но были другие турниры. И ни одной медали, кроме серебра на нашем Гран-при. Как итог, в финал всей серии они не вышли.
– Никита…
– Я понимаю твои чувства. Тебе больно видеть его неудачи, но ты не можешь ему помочь, Юль. Он сам сделал такой выбор, оставив тебя во всех отношениях.
– Речь шла и о его карьере тоже.
– Да, знаю, – чуть смягчается Никита, – но ты ведь понимаешь, что ни в чём не виновата? Вы были потрясающие вдвоём и многого достигли, но глупо держаться за что-то, когда этого уже больше нет. Подумай по поводу Ильи, ладно? Ему двадцать девять, уходить из спорта в ближайшие года три он не намерен. Парень грезит об Олимпиаде. Или хотя бы о Чемпионате мира. Никто с решением тебя не торопит, но он честно лучше, чем был я. Может быть, встретишься с ним после чемпионата? Он из Петербурга, там и тренируется, но готов переехать. Если что, я дам тебе его номер, чтобы он позвонил, когда вернётся из Казани.
– Ну ладно. А когда он примерно вернётся?
– Чемпионат до двадцать второго января. Вот и считай, – Никита хмурится и, пытливо глядя мне в глаза, требовательно добавляет. – Ты вообще знаешь сроки проведения чемпионата?
– Знаю, – я тоже хмурюсь. Если я перестану знать и это, если мне станет до такой степени плевать, тогда можно будет больше не медлить и начать прямо сразу составлять заявление об уходе из спорта.
– Хорошо-хорошо. Я просто спросил. Не смотри на меня так, а то мне жутко и страшно.
Никита возвращается в столицу, проведя со мной и моей семьёй ещё два дня, не считая сегодняшнего, а я остаюсь до восьмого января и только тогда тоже улетаю домой. Это суббота, и хоть я порядком устала, я отдыхаю не более пары часов после приезда в квартиру, прежде чем поехать на арену. Я договорилась, что приду, ещё до праздников и своей поездки в город детства. Я не думаю о том, чтобы вдруг осмелиться исполнить хотя бы один прыжок. Мне просто хочется побыть наедине со льдом, где никого, кроме меня. Всё-таки общественный каток это совсем другое дело. Полно неровностей, выбоин, никакого блеска недавно залитой машинами площадки, иной воздух, уличный шум вместо тишины. Но сегодня на катке совсем не тихо. Едва выйдя из раздевалки, я уже слышу громко звучащую агрессивную музыку. Когда я только вошла в помещение переодеться, с катка не доносилось ни единого звука. Но теперь доносится. И ещё как. Мне говорили, что никого не будет, но, может быть, кому-то срочно понадобилось. И, может быть, мы не помешаем друг другу. Точнее, я могу посидеть и подождать, пока лёд освободится. Я продолжаю путь, просовывая руки в рукава фирменной куртки, которая сохранилась у меня с тех пор, как мы с Матвеем ездили на вторую Олимпиаду в нашей жизни. Всей команде шили форму по специальному заказу. Обычная практика в любой стране-участнице. Агрессивная музыка становится только громче, когда я вижу его в центре катка. Его это Матвея Лебедева. Я останавливаюсь на месте, закрываю глаза, полагая, что, быть может, мне мерещится, но и спустя минуту он по-прежнему там. Выполняет вращения. Соединяет элементы в единое целое посредством плавного скольжения и комбинаций спиралей. Исполняет прыжки без раздумий и колебаний, не останавливаясь за секунду до мгновения отрыва опорной ноги, как это происходит со мной. Четверной тулуп, каскад из тройного риттбергера и тройного тулупа, связка тройного лутца с двойным тулупом, тройной сальхов, риттбергер и лутц с таким же количеством оборотов, двойной аксель, и вращение в самом конце программы. Я стою ошеломлённая. Задыхаюсь, будто это я только что завершила прокат точь-в-точь под аккомпанемент последних нот музыки, отдав всю себя. Матвей никогда не жалел своих сил. Отдавался полностью. Мы оба так поступали. И уезжали с катка, ведомые не колоссальной энергией, а лишь адреналином, потому как она вся оставалась на льду. Затраченная на вращения, поддержки, подкрутки, выбросы, обводки и тодесы разных уровней сложности. Матвей останавливается, переводя дыхание, расположив руки по бокам. Он весь в чёрном. Водолазка, штаны, коньки. Взъерошенные волосы. Наверняка и прикосновением ладоней из-за нервов, и скоростью катания. Он всё ещё непревзойдённый. Прекрасный. Красивый. Сильный и готовый бороться. Поразительный в каждом жесте, эмоции, позе, способе отталкивания, наклоне или приземлении. Другой, переживающий отсутствие побед, но по-прежнему не согласный на то, чтобы щадить себя. Само совершенство. Видеть его столь близко не через экран оказалось не настолько больно, как я думала, что будет, если однажды мы где-то встретимся и задержимся рядом друг с другом.
С того дня, как он сказал мне о Марине, и до нынешнего мгновения в последний раз я видела Матвея Лебедева с год назад, в дни, предшествующие его первому чемпионату страны с новой партнёршей. Тогда в итоговой турнирной таблице они расположились на третьем месте, но на более значимом Чемпионате мира в самом конце сезона Матвей с Мариной остались далеко за пределами пьедестала почёта. Всего лишь девятое место по сумме короткой и произвольной программ. Но я оттолкнула Матвея задолго до тех событий. Когда мог, он исправно приходил ко мне чуть ли не каждый день, делился тем, как у них всё складывается с Мариной, ведь на словах я поддержала его выбор, притаскивал с собой фрукты или сладости и вспоминал что-то смешное из нашего прошлого, чтобы развеселить. И я смеялась, потому что было смешно, но глубоко в душе ещё и страдала, однако старалась не показывать этого ему. Как бы не было трудно выносить его рассказы про тренировки с другой, когда я сама могла только мечтать о них и о том, чтобы оказаться в его объятиях снова. Наверняка он чувствовал, что я больше не та Юля, какой была все эти годы. Потому что ещё до родного чемпионата настал день, когда Матвей Лебедев перестал меня навещать и звонить, а когда я написала ему поздравительное сообщение по поводу третьего места в стране, ответил до тошноты коротким «спасибо». Писала ли я ему после? Да, писала. Поделиться воспоминанием о нас, вспышкой возникшим в голове. Сделано. Рассказать о результатах обследования. Готово. Написать, что он всё равно лучший, уже зная про девятое место из телевизионной трансляции. Да, и это тоже было. Поздравить с Днём рождения спустя три месяца. Разумеется, ведь это важно. А теперь между нами дикая пропасть. Быть может, я виновата в своей травме не больше, чем любой другой фигурист и фигуристка, когда получает серьёзное увечье. Но только я виновата в том, что могла делать гораздо большее, чем просто писать сообщения. Я могла не настолько сильно лелеять себя и свои проблемы. Может быть, тогда Матвей остался бы моим другом за неимением большего. Может быть, тогда я бы знала о его нахождении в Москве меньше, чем за неделю до старта мирового первенства, и не подходила к бортику столь робко. Матвей вскидывает голову, услышав мою поступь, лишь когда я уже оказываюсь там, где он оставил свой телефон, чтобы музыка подавалась в колонки через микрофон. Я ничего не трогаю, хотя раньше заимствовать какие-то вещи Матвея не представляло проблемы. Тем временем он так и стоит там, совершенно замерев. Я решаю, что, наверное, нужно что-то сказать. Потому что он приехал сюда раньше меня, и в таком случае я словно гостья, если всё это вообще имеет смысл. То, кто кого опередил на арене, которой никто из нас всё равно не владеет.
– Я была уверена, что ты в Петербурге. Заключительные тренировки перед отъездом и прочие моменты.
Матвей теперь тренируется там. Он лично говорил мне об этом, о желании попробовать с новым наставником, и периодически я видела снимки Марины, которые она размещала в социальной сети с геолокацией именно северной столицы. На многих из них есть и Матвей в разном настроении. Когда-то улыбающийся, а когда-то хмурый и не смотрящий в камеру. Кроме того, я видела и сторис с тренировок, на которых Матвей и Марина либо катались вдвоём или по одному, либо она снимала себя и переводила камеру на него, сидящего рядом, и рассказывала, чем они сегодня заняты. Как правило, он просто кивал и соглашался с ней. Он никогда не был любителем социальных сетей, да и я в принципе тоже, хотя у меня всё-таки есть своя страница. Без неё я бы и знать не знала, что этим двоим, судя всё по тем же сторис, иногда случалось бывать и в барах. Я бы сказала, что чаще, чем следует, если отмечать на самом деле нечего. Но наверняка я просто завидую. Ведь это у нас с Матвеем были такие снимки прежде, а теперь он построил в той или иной степени дружеские отношения с Мариной, а я стала прошлым, которое находится за бортом и в буквальном, и в переносном смысле.
– Да, наверное, мне стоило бы быть там. Я уже уезжал туда после Нового года. Но вот снова приехал. Решил погостить у родителей ещё пару дней. Неважно. Со мной-то уже давно всё ясно, – качает головой Матвей. – Всё это словно не мы, да? И это место... Чёрт, я думал, что приеду сюда и почувствую что-то, что ощущал прежде, когда мы были тут вдвоём, приезжая рано утром и уезжая порой последними, но всё изменилось, верно?
Матвей умолкает, опустив голову вниз. Умолкает так же внезапно, как и начал говорить всё это. Я чувствую смятение. Острую тревогу. И понимаю его ностальгию, которая должна приносить исключительно тепло, но вместо этого может отзываться болью от желания всё повторить и вернуть. Я смирилась с тем, что находится вне моего контроля. С мыслями, которые всё равно остаются. С сокровенными воспоминаниями, засевшими в голове навсегда. С десятками одиноких вечеров, когда ты ложишься рано, ведь тебе некуда и не с кем пойти, но вместо этого думаешь и стараешься уговорить себя не проверять профиль «соперницы» в очередной раз за последние часа полтора.
– Да, всё изменилось, но это нормально. Это жизнь.
– Жизнь, да. Как думаешь, ты можешь вспомнить хотя бы ту короткую программу? Наверняка нет. Вот сколько раз мы её исполнили? Один? Два?
– Два, и мне не нужно вспоминать. Я и не забывала.
Матвей подъезжает к бортику за несколько секунд. Я переминаюсь на коньках. Теперь Матвей не просто близко, а фактически рядом, и его взгляд не сходит с моего лица. Вопрошающий, пристальный, серьёзный. Я чувствую себя противоречиво. Но с Матвеем Лебедевым и в его присутствии мне всегда было иначе, чем с другими людьми. Его не стало рядом, и так я словно перестала быть полноценной.
– Тогда, возможно, мы могли бы исполнить её? Если ты не против, и твоя нога в порядке.
– Матвей...
– Извини. Забудь, я сейчас уйду.
– Нет, ты не должен уходить. Я в порядке, и я не против.
Я снимаю защитные накладки с лезвий коньков, прежде чем ступить на лёд через открытую ещё Матвеем дверь. Он наблюдает за мной на расстоянии. Я и сама пытаюсь себя понять. То, что мной движет, если я столько времени не в состоянии решиться даже на самый простой прыжковый элемент. Но это Матвей. Если не с ним, то ни с кем.
– Хочешь выбрать музыку?
– Не особо. Выбери на своё усмотрение. Но только ничего вроде того, что у тебя тут играло. И я... Можем помедленнее?
– Да, Юль.
Я неспешно перемещаюсь примерно в центр площадки. Матвей поворачивается, чтобы взять телефон, и вскоре надо льдом разносится лиричная и спокойная мелодия. Матвей встаёт у меня за спиной. Без прикосновений, просто нахождение позади. Так мы тогда решили. Вместе с тренером и хореографом. Пара секунд, в течение которых мы стоим неподвижно, прежде чем сдвинуться с места. Я красиво приподнимаю руки, и вот тогда, ровно секунда в секунду, Матвей нежно скользит мне по талии правой рукой. Я не забыла его всегда бережных прикосновений, разве что за исключением мгновений, когда он должен был проявлять силу, чтобы удержать и не дать упасть с высоты, но телесные ощущения другое дело. Движение ладони, чтобы вместе совершить оборот против часовой стрелки, а потом обратно. Левая рука, ненадолго соприкасающаяся с моей. Посмотреть друг на друга и разъехаться в противоположные стороны для самостоятельного, но синхронного скольжения по льду. Вращения вокруг оси, дорожки шагов, движения руками. Матвей настигает меня позади, дотягивается левой рукой до моей правой руки и надёжно обхватывает её. Мы проезжаем так пару метров, а потом меняемся, и уже я становлюсь ведомой, а он ведущим. Он везёт меня за собой, крепко держит обе мои ладони, неотрывно смотря мне в глаза, и я отрываю левую ногу ото льда, поднимая её, насколько необходимо. Ещё несколько перестроений, и я снова двигаюсь за Матвеем в самостоятельном выполнении элементов, пока мы не встречаемся лицом к лицу, одновременно с чем он протягивает руки ко мне. Я хочу вновь ощутить их тепло, то, как они прикасаются с трепетом и силой одновременно, но меня словно прошибает током изнутри. Наверное, прошло уже достаточно времени. Минута или, быть может, даже больше. Наша программа не отличалась поддержками или выбросами в самом начале, но после определённого момента сложные элементы начинали идти почти друг за другом. Тогда они были просто сложными, дарующими большее количество баллов, а теперь... теперь они опасны. И здесь даже нет судей. Для чего и кого ради мне рисковать? Я не замедляюсь, пока ещё нет. Просто отталкиваю руки Матвея. Я не могу позволить себя поднять. Нет... нет. Он пытается снова, не понимая произошедшей во мне перемены, и тогда я толкаю сильнее. Он отшатывается, и всё наконец подходит к концу. Хотя музыка по-прежнему струится вокруг нас, я уже переступаю через порог в двери, на ходу хватая куртку. Как глупо было думать, что я смогу просто потому, что это Матвей. Матвей, который через пару дней поедет к своей нынешней партнёрше и вместе с ней отправится в Казань на чемпионат страны. А дальше... Кто знает. Может, они копили силы именно ко второй половине сезона и покажут высший класс. Так, что Никита уже не сможет сказать ничего обидного.
– Юля!
Матвей зовёт меня, перекрикивая музыку, но я продолжаю идти по направлению к раздевалке. Я не собираюсь именно сбегать, я максимально спокойно снимаю коньки, опустившись на лавку. Защитных накладок нет. Видимо, остались на катке. Ну и ладно. Дома есть другие. Я складываю коньки в сумку, когда слышу стук по дверной коробке. Дверь и так открыта. Матвей стоит в проёме с моими накладками.
– Можем поговорить о том, что произошло? Ты не доверяешь мне после того, что я тебе сделал?
– Ты ничего не сделал, Матвей.
– Вот именно, что ничего. Я столько тебе говорил, что помогу найти партнёра, и что ты обязательно поправишься, но не помог, а другое произошло совсем не благодаря мне.
– Я не держу на тебя зла, – отвечаю я, вытаскивая пуховик из шкафчика. – Мы оба уже взрослые. Ты не обязан опекать меня или что-то в этом роде. Наши пути разошлись, Матвей. Да, в юности мы не могли себе этого представить, и я бы со многими вещами не справилась без тебя, но нам больше не тринадцать и даже не двадцать.
Я наклоняюсь, чтобы застегнуть сумку с коньками, после чего, едва выпрямившись, понимаю, как близко находится Матвей. Расстояние между нами стремительно становится совсем ничтожным, потому что он обнимает меня обеими руками, обхватывая туловище прямо поверх моих рук. Думала я о подобном или нет и хотела ли внезапно почувствовать Матвея столь близко, теперь это словно уже не имеет значения, потому что прямо перед моими глазами его затылок, волосы и часть спины. Я ощущаю странную дрожь, но она точно не моя.
– Я так по тебе скучаю. Я запрещал себе об этом думать, но мне так тебя не хватает, Юль, – приглушённо шепчет Матвей, потому что его губы где-то рядом с моей головой или одеждой. – Мы с тобой были так близки. Накричи на меня, если хочешь, или снова ударь. Я согласен на всё, лишь бы ты меня обняла.