Мы вопреки

Пролог

Соединение пошло...

Сигнал, на который никто не отвечал, опять скулил и скулил, заунывно въедался в мозг, наполнял тревогой до дрожи и остывания пальцев.

За окном перемигивались яркие гирлянды праздничной подцветки. Весёлые огоньки на крыше высотного здания бежали по контуру саней Деда Мороза и взрывались в ликующее «С Новым годом!».

И вдруг!

Голос – недовольный, хриплый, но единственно нужный из миллиардов на планете, прервал нытьё мобильника:

– Алло...

Она обрадованно:

– Привет! Ты где?

– Дома.

– Дома? Ты уже вернулся?

Сухо, после заминки:

– Вернулся.

– А... Так ты в своём городе? – догадалась.

– Да.

– А когда в Москву приедешь?

– Интересно, что я там забыл? – с непонятной иронией изрёк мужской голос.

– Э-э... Меня... – растерянно улыбнулась.

Он, раздражённо:

– Маша, я не понимаю, что ты от меня хочешь?

– Шутишь? – с надеждой.

– Что тебе надо? Говори. У меня нет времени.

– Так ты не приедешь? – упавшим голосом, уже всё поняв.

– Не приеду. Всё, пока...

– Подожди... Почему ты так? Что случилось?

– Ха! Ты такая забавная. Ничего нового. Ещё что-то хочешь сказать?

– Да... Я... Я... – и решилась, ибо хоть и чувствовала – это конец, продолжала верить: – Я беременна.

Смешок:

– Поздравляю. Только зачем мне эти сведения? – надменным и пугающе чужим тоном.

– Ты... не рад?

– Издеваешься? – со злостью. И откровенно взрываясь: – Считаешь, я способен этому радоваться? Маш, не звони мне больше. Удали мой номер. Переношу тебя в чёрный список. Прощай!

Глава 1. Общага

– Ма-а-аш! Давай скорей, душ освободился. Пашка заскочил внутрь, держит для тебя. А то Муха уже порывается зайти.

Запыхавшийся Сашка ворвался в комнату и, сдвинув брови, нетерпеливо прыгал, перетаптывался, наблюдая за сестрой, готовый подгонять её ещё активней.

Не потребовалось.

Её скорости можно было позавидовать. Маша резко захлопнула крышку ноутбука, одним движением нанизала на ладонь пакет с чистым бельём и полотенцем, кончиками пальцев этой же руки подцепила пластиковое ведёрко – там громыхал стандартный комплект для мытья: шампунь, бальзам, мочалка и прочие мелочи.

Отчаянно хромая и злясь на некстати занемевшую ногу – отсидела, привычно подвернув её под себя во время работы, помчалась в душ.

Скорей! Каждая секунда на счету.

Братик прав. Муха – это серьёзно. Если соседка, к которой с незапамятных времён прилипло чудное, но меткое прозвище, опередит, то кабинка освободится не раньше, чем через час, а то и полтора!

С сей занозистой особой бесполезно спорить, взывать к совести, колотить в дверь, напоминать о правилах совместного проживания и доказывать: нельзя надолго занимать места общего пользования. Не только её наглое величество, но и остальные жильцы общежития коридорного типа желают ополоснуться.

Спасало, что хотя бы умывальная комната аж с пятью раковинами оставалась доступной. Иначе – полный швах.

Конечно, в крайнем случае можно проникнуть в душ на другой половине здания, втихушку выпросить ключ у сердобольных соседей. Но это чревато ворчанием, косыми взглядами остальных или даже скандалом. Кто-нибудь из принципиальных мог заметить чужака и справедливо возмутиться – ваша сторона оборудована собственным санузлом!

На этаже двадцать шесть комнат, территория сто лет как поделена пополам. Жильцы должны пользоваться кухней, душем и туалетом, расположенными в своём крыле.

Та самая соседка – Муха, зажав под мышкой пакет с мыльно-рыльными принадлежностями, воинственно размахивала свободной рукой, маршируя туда же, куда торопилась Маша. Женщина явно намеревалась турнуть пацанов, мотивируя атаку тем, что братья до сих пор не приступили к водным процедурам и ей не давали.

Наудачу, несмотря на затёкшую ногу, Маша вырвалась вперёд и, под гневно сверкнувший взгляд Мухи, пулей влетела в предусмотрительно распахнутую братьями дверь. Лихо подмигнула сообщникам и проворно щёлкнула замком изнутри, оставив Пашку и Сашку наедине с возмущённой грымзой.

– Бу-бу-бу-бу! – донеслось снаружи.

Соседка громко отчитывала близнецов. Голосов мальчишек не было слышно, скорее всего, они помалкивали, переглядывались и незаметно хихикали, радуясь успеху своего плана.

Знали: спорить с не вполне адекватной женщиной – себе дороже. Но одновременно неприлично повернуться спиной и уйти, когда с тобой разговаривает взрослый человек. Они воспитанные дети, поэтому стояли и терпели.

Однако долго слушать пустые разглагольствования тоже нельзя. Убедившись, что сестра закрылась и уже включила воду, братья улизнули в комнату.

Всё стихло, только тёплые струи из ржавой лейки журчали в крошечном помещении и расслабляюще ласкали кожу.

Эх... Малосемейная общага.

Многие застряли здесь надолго, большинство – навсегда.

Комната восемнадцать квадратов, кухня в конце коридора с двумя газовыми плитами – общая на всех.

И вся жизнь на виду – соседи, друзья, враги, рождение детей, дружба, ссоры, гости, любовь, праздники, беды – ничего не скрыть.

Повезло тем, кто в своё время всеми правдами и неправдами умудрился выбить у государства две комнаты. Обычно потом их объединяли, незаконно прорубив в стене проход. Тогда жили в относительном комфорте.

Так, как Машина семья: в одной – родители, а в другой – Маша с братьями-близнецами.

Площадь второй комнаты чаще всего разделяли каким-нибудь шкафом, гипсокартонном, на худой конец – занавеской.

Вот и у них: большую часть второго помещения заняли мальчишки, а ту, что поменьше – Маша. По-семейному удобно и справедливо. Пашка и Сашка – четвероклассники, у них свои школярские интересы, а сестра взрослая, в этом году диплом получила и уже работала.

Правда, через интернет. На удалёнке. И её трудовые потуги родными всерьёз не воспринимались. Дома ведь сидит...

– Наконец-то, – буркнула Муха, ловко спрыгивая с подоконника, сразу, как только Маша вышла из душа.

Пф-ф... Мария округлила глаза: вот ведь упёртая особа, так и сидела, дожидаясь очереди! Спасибо и на том, что не начала барабанить в дверь, ругаться и подгонять.

Соседка, сердито вскинув подбородок, осмотрела освобождённый санузел, ища к чему бы придраться. Не найдя ничего, брезгливо передёрнула плечами и скрылась в кабинке.

«Скандалистка. Сколько ей лет? Около сорока, не больше, это точно. Одинокая, поэтому такая злая. Или одинокая из-за того, что злая?» – Маша покосилась на захлопнувшуюся с грохотом дверь и потопала в комнату.

Глава 2. Новость

– Наконец-то! – повторили дома слова, которыми встретила её соседка.

– Вы с Мухой сговорились, что ли? – Маша удивлённо взглянула на часы. – Я и мылась-то всего ничего. Даже двадцать минут ещё не прошло.

Сосредоточилась на распутывании полотенца, которое замотала вокруг головы, и не сразу обратила внимание, что члены семейства непривычно собрались в родительской комнате и выжидательно наблюдали за каждым её движением. Словно зрители в зале.

Что-то не так?

На всякий случай окинула непонимающим взглядом свою фигуру в зеркале. Вроде всё нормально: халат надет не на левую сторону, застёгнут. Ничего не высовывается, к носу и лбу не прилипло. Хвост с рогами не вырос, русалкой не стала. Ха-ха...

– Вы чего? – прибрала на место ведёрко с принадлежностями для душа и озадаченно замерла, надеясь расшифровать причину необычного поведения домочадцев. – Что-то случилось?

Предки безмолвно переглянулись и снова загадочно уставились на неё.

Близнецов явно распирала едва сдерживаемая ими информация. Те и улыбались по-особенному – с каким-то мечтательным воодушевлением. Дай им волю, они давно бы выпалили всё, но пока могли только нетерпеливо грызть губы, косясь на отца и мать. А на лицах тех застыла тревога, тоже перемешанная с волнением и радостью.

– Машенька... – неуверенно начала мама и застопорилась. Ещё раз взглянула на мужа, получив одобрительный кивок, продолжила: – Позвонили родственники твоего родного папы...

– Родного? – переспросила Маша.

Она почти забыла, что у неё с братьями разные отцы. Её погиб в аварии через полгода после рождения дочери.

– Да, – качнула головой родительница. – Из Москвы.

– Ого! А они в Москве живут?

– В Москве. Тётя твоего папы – Серафима Андреевна. Правда, сейчас звонила не она, а племянница её мужа. Жанна.

– Серафима Андреевна, – задумчиво повторила Маша. – Красивое имя.

– Красивое, – вскользь согласилась мама. – Она заболела, слегла. Деменция.

– Пожилая, видимо?

– Почти девяносто. Так вот, эта Жанна... – родительница огорчённо вздохнула, видимо, вспомнив диалог. Поморщилась. – Какая-то она слишком грубая, беспардонная. И голос громкий, неприятный.

Мама замолчала, суетливо разглаживая складки на подоле. Виновато взглянула на дочь.

– В общем, она требует, чтобы ты приехала и ухаживала за Серафимой Андреевной, – выдала одним духом.

– Ничего себе! – возмутилась Маша, чувствуя, как щёки мгновенно залились краской. Язвительно хмыкнула: – С какого перепуга? Здравствуйте, я ваша тётя, через двадцать лет очнулись. Ага, а я сейчас всё брошу и примчусь по первому свисту. Знать их никого не знаю.

– Да... Но ты для Серафимы – внучатая племянница. Единственная родственница по крови. Дело в том, Машуль... – мама стыдливо закусила губу. – Она завещала тебе свою квартиру. Из-за этого весь сыр-бор и начался. Жанна рассчитывала, что бабушка оставит наследство ей. Но когда Серафима слегла, эта особа полезла в её документы и увидела, что всё давным-давно оформлено на Марию Сергеевну Самсонову – на тебя. Естественно, Жанна взбесилась. Нашла мой телефон, позвонила полчаса назад. Орёт, как ошпаренная: раз так, говорит, пусть эта Мария Сергеевна приезжает и досматривает Серафиму, а она умывает руки и отказывается ухаживать.

– Ма-а-ам... Это ведь несерьёзно, да? – опешила Маша. – Я же не сиделка, ничего не умею. Чтобы ухаживать за больным человеком, надо специальное образование. Тем более она лежачая, значит, и ходит под себя. Фу-у... Памперсы менять, пелёнки. Мыть её, ворочать, смазывать. Не-не-не. Я не смогу. Меня уже тошнит. И не хочу переезжать в чужой город, я там ни разу не была и никого не знаю. А, мам? – захныкала: – Пусть они себе забирают это наследство...

– Что ты мелешь? – дружно вздыбились родители.

Сердито заговорили, перебивая друг друга:

– Хочешь всю жизнь, как мы, в этой общаге мучиться? Думаешь, так просто на собственное жильё заработать? Мы с отцом вдвоём пашем, а всё равно не можем накопить. На крайний случай, если не понравится в Москве, то продашь ту квартиру и купишь здесь что-то хорошее. А коли тебе ничего не надо, подумай хотя бы о братьях. Живём в тесноте впятером. И складывается всё удачно: институт уже закончила, о работе можно не беспокоиться, её менять не надо, трудись из любой точки мира. Ляпнула ведь – чужим людям квартиру отдать, будто во дворце живём!

Гнев мамы и отчима был вполне обоснованным и понятным.

– Мы к тебе в гости приедем на каникулы, – радостно ввернули своё слово близнецы.

– Стоп! Какие ещё гости! – прикрикнул на сыновей их отец. – Пусть Маша сначала обживётся. Ей и так будет нелегко с больным человеком. Не отойти никуда надолго. А ответственность какая! Не хватало только ещё с вами, шалопаями, нянчиться.

Братья разом сникли, виновато зыркнули на сестру, погрустнели, встретив её растерянный взгляд. Похоже, мальчишки успели нафантазировать себе путешествие с кучей приключений.

Маша вздохнула.

Первый шок и совершенно ребячливое возмущение от внезапно свалившейся новости улеглись. Рассудок включился.

Она начала потихоньку обдумывать и примерять ситуацию с положительной стороны.

Лицо посветлело: и правда, что это с ней? Впереди шикарнейшие перспективы! Вот дурёха: кому скажи – не поверят – в двадцать один год боится оторваться от родителей, и из-за этого отказалась от переезда в столицу. В отдельную благоустроенную квартиру. Почти что в собственную!

Надо радоваться и прыгать от счастья. Ура!

Маша Самсонова

Глава 3. В столице

– Ты Мария Самсонова? Паспорт покажи, – сверля её пренебрежительным взглядом, потребовала женщина, распахнувшая дверь.

Кажется, она была разочарована внешним видом девушки.

– А вы Жанна? – с вызовом вскинув подбородок, в свою очередь уточнила гостья.

Крепче сжала лямки дамского рюкзачка, с ловкостью акробата одной ногой подпёрла чемодан – этот пузатый предмет всю дорогу заваливался набок.

Не стушевалась. Внешне осталась невозмутимой, терпеливо выдержала как надменный осмотр, так и хамоватое обращение новоявленной родственницы. Хотя внутри всё сжалась от её неприветливости.

Жизнь в общаге учит многим премудростям. В частности, не прогибаться и не позволять видеть в себе жертву. Иначе хищники сожрут.

Дама насмешливо зыркнула огромными, слегка навыкате глазами и высокомерно дёрнула головой, подтверждая: да, она Жанна.

Мария хотела было из принципа тоже потребовать документ, но одумалась. Не стоит нагнетать, и так понятно, что к ней уже испытывают антипатию.

Протянула паспорт.

Женщина уткнулась в книжицу. Неторопливо разглядела фотографию, слегка поцарапала её ногтем – не поддельная? Посмотрела на просвет, придирчиво сравнила с оригиналом, неловко переминающимся на пороге квартиры.

– На снимке старше выглядишь, – хмуро заметила она. Цокнула с неприкрытым раздражением: – Недокармливали тебя, что ли? Гос-с-споди, и как ты при такой-то хилой комплекции собираешься справляться с Серафимой?

Ясно, что это был вопрос в никуда, намеренное размышление вслух, как способ уязвить нежеланную наследницу.

Маша фыркнула, молча пожала плечами. Какая уж есть... Дубликат не сделали.

Хозяйка шумно вздохнула, посторонилась:

– Заходи.

Значит, сия мадам, с которой они по степени родства седьмая вода на киселе, думала, что Мария Самсонова выглядит иначе. Поди, ожидала увидеть бодибилдершу?

А вот Маша именно так и представляла эту Жанну: рослой, энергичной тёткой за пятьдесят. С сильными, резкими жестами, по-базарному нахрапистой.

Теперь сложившийся в голове образ лишь дополнился кое-какими оригинальными штрихами, которые только усилили прежнее мнение.

Например, сразу бросились в глаза массивные серьги, тяжело оттягивающие мочки, глубокие носогубные складки и короткая стрижка на платиновых волосах. Интересно, седина естественная?

– Чемодан разверни другой стороной, наклони и ближе к стенке придвинь. Курточку на крючок повесь, обувь оставь на коврике. Туалет, ванна направо. Руки помой и проходи на кухню. Она дальше по коридору, – властным тоном распорядилась хозяйка.

Маша подчинилась.

– Дима! – требовательно крикнула Жанна куда-то в глубину квартиры, когда гостья прошла на кухню. – Иди сюда.

Донеслось недовольное бурчание. Похоже, невидимый Дима не спешил выполнить команду.

– Я что, непонятно сказала? – рявкнула женщина.

Маша вздрогнула. Ого... Оказывается, тётенька не особо церемонится и с домочадцами. Или она только сегодня в плохом настроении – срывает злость из-за появления ненавистной наследницы на тех, кто подвернулся под руку?

Не сразу заметила притулившегося на краю табурета мужчину. Наверно, если бы не необыкновенно ярко-голубой цвет его радужек, он совсем бы слился с окружающей обстановкой.

Настолько был сереньким, прозрачным, смирным. Его скромности с лихвой хватило бы на троих. Только сияние, которое излучали приметные глаза, невольно заставляло посмотреть на него ещё раз. Более внимательно и удивлённо.

Мужчинка по-особенному опустил веки – чуть дольше, чем следовало для стандартного моргания, словно таким образом застенчиво здоровался с Машей. Улыбнулся тоже как-то виновато, оставив ощущение – он извинялся за несдержанную хозяйку и просил не судить её строго.

Бесцветные губы шевельнулись, подкрепив приветствие, но столь нерешительно, что слова не посмели вырваться дальше рта.

– Здравствуйте, – Маша невольно понизила голос, с опозданием отвечая на невнятное обращение.

– Чё опять орёшь, мать? – похоже, на пороге кухни, зевая и расслабленно почёсывая грудь, появился тот самый вызываемый Дима.

Кажется, он был ровесником Маши или чуть старше.

Небрежно выцепил самое красивое яблоко из мойки, лениво потёр его о футболку и с хрустом вгрызся в плод. Одновременно с этим плюхнулся на кожаный диванчик возле окна, вальяжно забросил ногу на широкий подлокотник и насмешливо уставился на Жанну.

Чуть вскинул брови, когда обнаружил присутствие нового человека – Марии. С нескрываемым, но умеренным любопытством пробежал взглядом по всей фигуре – от макушки до пят.

Что-то изменилось в глубине его глаз, и выражение откровенной скуки исчезло с лица.

– Ты, что ли, и есть наследница? – улыбнулся неожиданно приветливо.

Было очевидно без комментариев: молодого человека абсолютно не беспокоит гнев Жанны, и он явился вовсе не из-за того, что испугался её крика.

– Да, она и есть Мария Самсонова, – не дав ей ответить, вмешалась хозяйка. – Сейчас перекусим и всевместе поедем к Серафиме, – добавила с нажимом на слове «все» и так грозно посмотрела на парня, что подтекстом читалось – по поводу «вместе» у них уже состоялись самые жаркие дебаты.

– Поехали, – хохотнув, громогласно согласился Дмитрий.

Жанна слегка нахмурилась, недоверчиво вслушиваясь в ответ. Наклонила голову набок, перевела озадаченный взгляд на безмолвного мужчину, потом подозрительный – на гостью и снова на парня – непонимающий.

Похоже, для женщины стало неожиданностью, что молодой человек сдался так легко.

– Мам, ну харе меня разглядывать. Что-то новое узрела? Давай, мечи уже на стол, что там вкусного наготовила. Жрать охота, – он звонко похлопал себя по животу.

«Ага, значит, Дима – сын Жанны, а мужчина – её муж и отец Димы», – сделала вывод Маша.

Глава 4. Сепарация

Васильковы – невероятно милую фамилию носили члены этого разноликого семейства – уехали по-цыгански крикливо и стремительно, так же как и ввалились в квартиру Серафимы Андреевны несколькими часами ранее.

Оставили испуганную Машу наедине с безумной старушкой.

Или бросили?

Девушка постояла в прихожей, потерянно вслушиваясь в удаляющийся гул лифта, привыкая к резко воцарившейся тишине.

Вот и всё. Свершилось? С этой минуты она обрела полную самостоятельность?

Обхватив себя за плечи и стараясь ступать бесшумно, неприкаянно обошла квартиру. С любопытством шагнула на лоджию – в их общежитии не было балконов. Осторожно облокотилась о перила, всматриваясь в опускающиеся на столицу сумерки.

Где-то под коленками пробежал холодок: пугающе высоко – двенадцатый этаж. Кругом всё чужое, непривычное...

Невольно вздохнула. Наверное, освоится со временем?

Внизу покачивались макушки деревьев. Они казались чёрными, таинственными, немного угрожающими. Но днём – Маша специально смотрела – выглядели очень приветливо со свежей, трепещущей на ветру нежно-зелёной листвой.

Весь двор был заполонён тополями. Сейчас середина мая, наверное, недели через две-три всё покроется пухом. Интересно – на эту высоту он залетает?

Медово-золотистый свет московских окон – густой, поддразнивающий домашним теплом – струился из теряющихся в темноте стен зданий.

Приглушённым урчанием дороги доносился шум улицы. Подвижная змейка из цепочки автомобилей то ускорялась, то, подчиняясь сигналу светофора, замедлялась на перекрёстке. Потом, отражаясь во влажном асфальте, снова текла красными огнями фар в одну сторону и контрастно жёлтыми в противоположном направлении.

Маша поёжилась – воздух посвежел.

На цыпочках приблизилась к балконной двери, прислушалась. Выдохнула с облегчением: похоже, таблетка подействовала, Серафима Андреевна заснула.

Жанна оставила целую инструкцию по обращению с престарелой больной.

Несколько раз звонко постучала по листку указательным пальцем с увесистым перстнем и вызывающе ярким маникюром, тыкая в особо важные моменты.

Пронумеровала всё по пунктам, времени, расписала, где что брать, в каком порядке делать.

Яростно рявкнула на мужа, когда тот залепетал, что при необходимости можно звонить им даже ночью.

Более ровным, но всё ещё сердитым голосом поделилась хитростями, как переключить Серафиму, если та начнёт буянить. Записала телефоны, адреса.

Вроде ничего не забыла.

Напоследок проверила, сможет ли Мария, пользуясь её подсказками, вымыть и переодеть бабушку.

Она справилась, даже неплохо получилось.

Маше казалось, будет намного хуже и не сможет заставить себя прикоснуться к чужому телу. Оказывается, смогла.

Под угрюмым взглядом Жанны она и думать забыла о брезгливости.

Но всё равно было так страшно!

А теперь ещё и бесконечно одиноко.

До обожаемого тёплого гнёздышка, дорогой семьи – полторы тысячи километров.

Вокруг огромный чужой город, не столько враждебный, сколько настороженно оценивающий нового жителя. В нём миллионы и миллионы незнакомых людей, которым нет дела до неё.

Старенькая двушка с тёмными обоями и лоджией на всю ширь квартиры, неприлично большая кухня.

Столько пустого пространства!

Обстановка, шумы, запахи, конфигурация и холодное, безжизненное оцепенение стен столь отличались от привычной суеты, постоянного движения и уютной тесноты родной общаги!

Что сейчас дома делают? Мама, папа, братья...

Глаза вдруг защипало, Маша непроизвольно шмыгнула носом. Им хорошо, весело, они все вместе. А она...

Позвонить? Взглянула на время. Нет, поздно. Это в столице одиннадцать вечера, а там уже час ночи.

Мама беспокоилась, звонила засветло, но поговорить из-за Васильковых не смогли.

День оказался ненормально длинным, вместительным, словно резиновый. Столько разного промелькнуло: ранний подъём после суток в плацкарте, Ярославский вокзал, такси, дребезжащий лифт. Агрессивная Жанна, мутный Вячеслав.

Дмитрий... Хм... Он симпатичный. Живой, весёлый.

А какой дурниной кричала Серафима, едва они зашли в квартиру! Кошмар.

От неожиданности у Маши чуть сердце из груди не выскочило. Она побледнела, схватилась за дверную ручку, даже коленки затряслись.

Хорошо, что старший Васильков сориентировался, по-доброму приобнял её за плечи и попытался успокоить. Зашипел прямо в ухо, аж задел его губами:

– Не пугайся, она не от боли или злости. Просто почудилось что-то. С головой проблемы. Наверное, мерещится, как по лесу гуляет. Во! Слышишь? По именам зовёт, думает, что с кем-то калякает. Она всегда так.

Жанна, не мешкая ни секунды, скинула обувь и метнулась к Серафиме. Заговорила с ней громко, строго, однако не сказать, что грубо.

Как только пожилая женщина притихла – та лежала на специальной кровати с бортиками – и закрутила головой, отыскивая источник звука, Василькова изменила тон на доброжелательный.

Старушка сосредоточилась, несколько минут отвечала невпопад, а потом, похоже, утомилась и перестала обращать внимание как на слова, так и на присутствующих. Вскоре вдруг запела во весь голос и принялась отбивать такт кулаком.

Маша сникла, до конца осознав, насколько будет непросто.

Один Дима остался безучастным. Ехидно глянул на папашу, который продолжал по-отечески хлопотать вокруг понурой гостьи: то успокаивающе поглаживал её, то прижимал к себе.

Затем младший Васильков сунул нос в комнату Серафимы, где вовсю активничала мать. Хмыкнул и скрылся в кухне.

– Еда есть, на пару дней вам хватит, – оптимистично оповестил, хлопнув дверцей холодильника. – Если что, то ближайший продуктовый в этом же доме, с торца. Спать где будешь? – вернулся в прихожую и, скрестив руки на груди, воткнулся взглядом в Машу.

– Как где? Здесь, в квартире, – растерялась она, отстраняясь от обходительного Вячеслава.

Глава 5. Втянулась

Первая ночь оказалась дико тяжёлой и нервозной. Но не столько мучила Серафима, сколько Маша сама себя накрутила и никак не могла расслабиться.

Постоянно что-то чудилось: то какое-то движение в темноте, то непонятно откуда раздавались стуки, трески, шорохи и даже голоса.

Скорее всего, звукоизоляция многоквартирного здания была слабой, а переселенка ещё не привыкла к новым ощущениям.

Здесь даже холодильник гудел не как дома!

После полуночи вдруг накатил тот самый иррациональный страх. Это объяснялось банально: за все свои сознательные годы Мария впервые спала в новом месте, к тому же совсем одна.

Полное безлюдье вокруг пугало до колик в животе.

А уж соседство человека в состоянии глубокой деменции ни капельки не походило на надёжную компанию, только в разы усугубило панику.

Маша сама удивилась, что она до такой степени трусиха. Позор, да. Братья бы задразнили.

Даже не хватило отваги выключить свет и остаться в темноте, поэтому до утра рядом с её диваном мягко мерцал ночник.

Она то и дело отрывала чумную голову от подушки, приподнималась на локте и, тараща глаза, до звона в ушах, вслушивалась. Сердце то колотилось, то замедлялось в ожидании воплей из соседней комнаты.

На сто процентов была уверена, что не сможет угомонить родственницу и они всполошат весь дом.

Нервно грызла ногти: ну почему Жанна не осталась хотя бы на одну ночь? Пусть даже просто находилась в спальне. Маша её ни разу бы не побеспокоила, всё делала сама.

Однако бедная Серафима как раз и не шумела. Проснулась в два часа, потом в четыре и едва начинала кряхтеть, как девушка вскакивала и пулей мчалась к ней.

Поворачивала на другой бок, давала воду и – чудо! – бабушка затихала.

То, что проблема решалась таким немудрёным способом, удивило, добавило толику оптимизма и немного успокоило.

Но не настолько, чтобы получилось задремать.

Наутро Мария бродила как сомнамбула: мятая, сонная, непричёсанная.

Запрещая себе любые пессимистические и гадливые мысли, старясь не дышать, провела гигиенические процедуры с Серафимой.

Сдерживая рвотные позывы, поменяла памперс, пелёнку, футболку, постельное бельё. Накормила. Включила стиральную машинку, протёрла пол.

Потом приготовила кофе и, бездумно глядя в окно, сжевала бутербродик.

Целый день запиналась, зевала, вяло тыкала в клавиатуру ноутбука и всё реже вздрагивала, когда старушка начинала колотить кулаками и пятками по кровати. Крики тоже перестали вызывать слишком бурную реакцию.

Острота восприятия притупилась. В измученном организме заработали защитные механизмы, эгоистично отсортировывая малосущественные переживания, глуша эмоции, сберегая ресурсы для сохранения здоровья.

После полудня Маша даже урывками подремала.

Следующая ночь, как и третья, и все последующие, не принесли ничего нового, изо дня в день всё шло по прежнему сценарию.

График бодрствования, работы в интернете и отдыха постепенно сам собой перекроился под ритмы жизнедеятельности Серафимы. Так было легче и разумнее.

Время как-то проходило. Серенько, не особо выматывающе.

Угнетая обидой и стойким чувством, будто Маша всеми предана, наказана неизвестно за что и находится если не в тюрьме, то, по крайней мере, в изгнании.

Хотя объективно её никто особо не контролировал и не ограничивал. Жанна отстранилась: не приезжала, вопросы не задавала, довольствовалась краткими отчётами в мессенджерах.

Глодало постоянное недоумение, а нужны ли вообще госпоже Васильковой эти доклады?

Наверное, Маше можно было отлучаться из квартиры подольше и подальше. На час, другой. Куда-нибудь. Всё-таки в столице живёт, есть на что посмотреть. А не только выскакивать из дома, чтобы совершить короткую пробежку в ближайший магазин.

Как она уже убедилась, Серафиму можно было спокойно оставить одну на довольно длительное время, ежеминутное присутствие возле неё не требовалось.

Но изгнаннице не хотелось гулять. Настроения не было. Она предпочла негласно обидеться на всех.

Вторая московская неделя закончилась. Черёмуха отцвела, побушевав неповторимым горьким ароматом, усыпав чёрные тротуары контрастно белыми лепестками.

Погода к концу мая установилась на редкость солнечная, тёплая. Прогноз оптимистично гарантировал, что температура выше тридцати градусов продержится до конца месяца.

Ночами было душно и по-липкому потно.

Из-за жары в последнее время Серафима спала беспокойно, затихая только к рассвету, когда настежь распахнутые окна втягивали прохладу внутрь пропаренного помещения и воздух свежел.

Как только бабушка успокаивалась, следом расслаблялась и Маша.

Научилась.

Ничего страшного, что спали они в неправильное время. Появился своеобразный, капельку злорадный кайф прохлаждаться в постели, когда у остальных начинался пик активности и все напропалую куда-то спешили: кто-то на работу, другие на учёбу, третьи по не менее важным делам.

У них с Серафимой собственное расписание. Утренний сон после долгой, выматывающей ночи был не менее крепким и хорошо восстанавливал.

В такую жару можно было спать без ничего, но совсем голой Маша чувствовала себя некомфортно. Простынка, топик с тонкими лямками, шортики – всё лёгкое, струящееся, не сдавливающее тело – этого минимума достаточно.

Когда с детства день и ночь находишься среди людей, то привычка быть худо-бедно одетой в любое время суток въедается в организм на уровне инстинкта, несмотря ни на какие показания градусника.

Утром в пятницу они, как обычно, спали.

В какой-то момент показалось, что в прихожей щёлкнуло и будто воздух всколыхнулся.

Маша кое-как оторвала ухо от подушки, прислушалась секунду. Нет, почудилось... Или звук донёсся с улицы.

Потянулась с полустоном, повернулась на спину.

Как же здорово нежиться, когда огромный город только-только оживает, а лично тебе никуда не надо торопиться!

Глава 6. Схватка

Прямо перед лицом, целиком заслоняя обзор, – пористый нос с раздутыми ноздрями и скулы, покрытые неровной, беспорядочно растущей щетиной.

Мышцы неизвестного были напряжены, он ощутимо вздрагивал от возбуждения.

Грузное, с душком прокисшего пота, тело всё больше подминало Машу под себя, стремясь расположиться по центру, и по-хозяйски раздвигало её ноги.

Глаза человека закатились в предвкушении экстаза, виднелась только полоска желтоватых белков под полуопущенными веками.

Он ёрзал и похотливо кряхтел, пытаясь пристроиться удобнее.

– Нет! – Маша хотела крикнуть громко, но из пересохшего от ужаса горла раздалось нечто хриплое и жалкое.

Знакомые бирюзовые радужки нехотя вернулись на место и сфокусировались на её лице.

Вячеслав?

Упёрла руки в мужскую грудь. Забилась, извиваясь змеёй, отчаянно пытаясь выбраться из-под тяжести чужого туловища.

– Тшш... – зашипел насильник, словно с удивлением. – Тихо-тихо, успокойся. Это же я – Славик. Ты чего, Машенька, всё же хорошо было. Расслабься, не дёргайся. Всё правильно сделаю. Я умею доставлять удовольствие, тебе будет оч-ч-чень сладко.

Придавил сильнее, вмял в матрас, потянулся влажными блёклыми губами к её губам. Она лихорадочно замотала головой, не позволяя коснуться рта.

– Нет! Не надо, пусти!

– Да не бойся ты. Чё как дурочка-то? Всё нормально будет. Я же аккуратно, не в тебя кончу... Ну хватит, не брыкайся. Ох и проказница! Завела до предела, не могу терпеть. Маш, я что говорю, прекращай лягаться. Уй! Что ты делаешь? Смотри, куда бьёшь, – цокнул. – Всё, пеняй на себя. Не хочешь по-хорошему, будет по-другому.

Одной рукой обхватил её запястья, ловко сцепил их вместе, задрал над головой и крепко впечатал в подушку так, что шевельнуть кистями не получалось.

Резким движением ввинтил колено меж ног, грубо раздвинул их, втискиваясь бёдрами в середину.

Второй рукой сорвал полоску тонких трусиков, обнажая то, что всегда оставалось скрытым от чужих взоров.

Наклонив голову, обозрел открывшийся вид, втянул запах. Чуть ли не капая слюной, облизнулся.

Сладострастная конвульсия прошла по его телу, и, стиснув зубы, мужчина сдержанно застонал.

Уверенно взжикнула молния ширинки, ужасая приближающейся развязкой. Вячеслав чуть вильнул упитанным задом, ловко стягивая с себя тугие брюки, отбросил их на пол.

Торопливо пошарил в своём паху, через мгновение звонко щёлкнула резинка боксеров, и пружинистая часть тела, упруго покачиваясь, вывалилась наружу.

– А-а! – во весь голос закричала Маша.

Рванулась, как в последний раз, и собачьей хваткой вцепилась зубами в плечо мерзавца.

– А-а! – тут же эхом прилетело из соседней комнаты и, набирая силу, зазвенело по квартире – Серафима пробудилась и со всей мощью связок продолжила звук.

– А-а! Зараза, разожми зубы, прокусишь! – подхватил эстафету мужской вопль.

– Слезь с меня, сволочь, не смей трогать! – разжав челюсти, прохрипела Маша, с ненавистью глядя в раскрасневшуюся рожу. – Я заявлю на тебя, если что-нибудь сделаешь со мной.

– Чё, цену набиваешь, что ли? Боишься? Никто же не узнает. Можно подумать, будто ты в первый раз. Не девочка уже, наверное?

– Не твоё дело! Пусти!

– А хрен ли тогда задницей передо мной крутила, тёрлась, прижималась, глазки строила? – брызнул слюной Вячеслав.

– Я?! – Маша вытаращила глаза. – Ничего подобного! В мыслях даже не было.

Бордовый Славик сердито хрюкнул и, тяжело дыша, завис над ней. Лицо с выступившими капельками пота отразило работу мысли: смесь замешательства с преобладающей долей подозрительности.

Несколько секунд так называемый родственник сверлил девушку изучающим взглядом, но его боевой запал уже сдулся. Во всех отношениях: морально и физически.

С некоторой растерянностью Васильков взглянул на свой уныло обмякший мешочек, потом – печально – на вожделенное, но так и не распробованное место. Расстроенно вздохнул и плюхнулся на простыню животом вниз. С таким шумом, словно плашмя рухнул с вершины и безжизненно замер в этом положении.

Освобождённая Маша молнией слетела с дивана, схватила одежду и, на ходу натягивая её, помчалась к Серафиме.

Та кричала, не переставая, будто включила пожарную сирену. Хваталась за перегородку, за спинку кровати, трясла её и изо всех сил пыталась подняться.

Маша впервые увидела свою подопечную в таком возбуждении. На миг показалось, что старушка осознаёт происходящее и хочет прийти на помощь.

Славик