Мягкий металл

Пролог

 Когда Оранжевая революция поглотила мир огромным облаком ядерного взрыва, земля загудела. Несколько миллионов тон сажи выбросилось в стратосферу, и из-за этого произошли сдвиги в климате.

 Это был последний день, когда земля плакала. Теперь она молчит. Звенящая тишина нависла над нами. Больше нет войн. И мира больше нет. Мы предали землю.

 Если ты предаешь человека, сначала он плачет. Возможно, потерян от горя. Затем он ничего не чувствует, потому что утратил доверие. Ему не больно. Но больше в сердце он не впустит. Не сможет, не выдержит. Также и с нашей планетой.

 Температура снизилась, и наступила ядерная зима. Она продержалась несколько десятилетий и породила множество катаклизмов.

 Болезни поражали целые нации. Кожа трескалась и походила на мрамор. Лёгкие выплевывались с каждым агональным выдохом.

 Но страшнее всего мстила природа сыновьями стихийных бедствий. Люди жили среди бесконечного холода, голодали и умирали в своих ледяных постелях, если они у них были. Дома разрушались мощными ветрами, а метелица покрывала остатки зданий белым порохом.

 Затем вступила в свои права ядерная осень – ураганы и снегопады ушли. Солнце начало прогревать земную твердь.

 Нет теперь прекрасной зеленой листвы. Не осталось голубых, формирующих лик земного шара, морей. Они все бесцветны и отравлены десятки лет назад. Мы смотрим на наш мир глазами дальтоника: все оттенки серого прямо перед нами. Интоксикация организма по имени Земля продолжается и по сей день.

 Высший Совет принял решение: больше ни одного действия, причиняющего вред нашей планете. Она этого просто не выдержит, сморщится как изюм или курага. Это неважно, ведь наш мир давно не спелый персик.

 Меня зовут Кейси, и я родилась в эту ядерную осень. Говорят, повезло, если ты смог родиться в это время. Люди, как и земля больше не плодородные. А я смотрю на остатки уцелевшего мира, мои лёгкие каждую секунду вдыхают отравленный яд воздуха и думаю: «Правда ли мне так повезло?».

Глава 1

 Я смотрю на мою сестру Лили, которая капризно выпрашивает у мамы лишнее печенье, и закатываю глаза. Постоянно её балуют! А она прекрасно понимает, как сильно её любят и пользуется этим. Моя пятилетняя сестра является, наверное, самым маленьким ребенком. И если не на всей земле, то в ближайшем Округе точно.

 Дело в том, что в последние года рождаемость стремительно сводится к нулю. Часто Лили приходится играть в одиночестве. Конечно, я или мама, иногда бабушка и Маркус составляем ей компанию. Но других детей больше нет. И никто не знает: появится ли в Округе когда-то ребёнок?

 Моя бабушка говорит, что это сама природа мстит человечеству за то, что оно сотворило с Землей. Она считает, что теперь нас ждет вымирание. У нас нет детей, которое может заменить выросшее поколение.

 Больше мы не страдаем от стихийных бедствий. Ядерная осень медленно даёт шанс восстановиться от снежных буранов и леденящих вьюг. Но последствия губительного воздействия на человеческий организм откликаются долгим эхом. Кроме того, земли сухие и безжизненные. Они не плодородные.

 Бабушка Вера говорит, будто это боги хотят искоренить нас полностью и тогда наступит конец всему живому.

 Из всех семейных пар нашего Округа ни у кого нет даже одного ребенка. А у нашей мамы есть я и Лили. И мы люди, точно земля, перестали давать всходы. Человеческое семя не крепнет, не растёт.

 Лили самое драгоценное сокровище, потому что она будущее не только нашей семьи, но может быть и всего человечества. И конечно, маленькая принцесса чувствует свою особую роль. Порой она требует повышенного внимание. Хотя, впрочем, бабушка говорит, что всем детям это свойственно. Мама вручает ей заветную сладость, и мы поднимаемся на перегонки наверх. Она плетет мне красивые, по ее мнению, косички. Мне, если честно, слегка больно, но я потерплю. Конечно, я немного ворчу на нее:

– Нельзя ли полегче, молодой цирюльник?

– Нельзя, – строго отвечает она мне, – скоро придет Маркус, а перед ним нужно выглядеть красиво.

 Строго говоря, выглядеть красиво по мнению Лили совсем не совпадало с моим понятие о красоте. Но перед Маркусом я могу выйти и в затертых брюках, заправленные в отцовские сапоги. Поэтому за прическу можно не волноваться.

– А когда вы с Маркусом поженитесь? – Не унималась сестрёнка. Она любила эти вопросы, а я нет. На стене висит зеркало, и я смотрю в его отражение на Лили. Маленькие чуть пухлые ручки старательно перебирают мои волосы. У Лили красивое лицо с розовым румянцем, а светлые кудри делают её похожей на милую куклу. И как объяснить её, что Маркус – мой лучший и единственный друг, а за друзей замуж не выходят? У нас с ним никогда не было выбора – с кем дружить. Мы всегда были вместе. Это наша взаимная необходимость. Иногда я думаю: «А дружила ли бы я с Маркусом, будь у меня выбор?».

 Меня дергают за косу, в качестве напоминания о том, что на вопрос я так и не ответила.

– Мы не поженимся с Маркусом, ведь он мой друг, - спокойно говорю я. На что в ответ слышу цоканье языком. Похоже, ответ Лили не понравился.

– Тебе нужен муж!

– Опять? – Искренне удивляюсь я своей личной свахе. Ведь только на прошлой неделе я вышла в двадцать второй раз замуж за кота, а до этого моим мужем был хомяк, ручная крыса, петух, которого мы, кстати, купили, чтобы сварить суп. А однажды я стала женой дерева во дворе.

– Да, уже пора, семнадцать лет сколо, – Лиля иногда не выговаривала некоторые слова, и её оговорка показалась мне очень милым.

 Я слышу, что к нам в дом зашёл Маркус. Он поздоровался с моей мамой Катариной.

– Здравствуйте! А где Кейси и Лили? – Следует пауза, после которой я слышу, как разворачивается что-то, по шелестящему хрусту напоминающее упаковку. – А это вам.

– Здравствуй, Маркус, девочки наверху, – она радушно встретила его, судя по звуку, чмокнув в щеку, - спасибо!

«Спасибо? За что?».

– Всегда, пожалуйста!

 Скрипят половицы. Я слышу, как парень сокращает расстояние между нами и быстро поднимается по ступенькам старой лестницы на второй этаж.

– Всем привет! – Маркус приоткрыл дверь и заглянул к нам. На смуглом лице сияет добродушная улыбка. – К вам можно?

– Да, но подожди. Мы не закончили, – Лили вплетала во вторую косу красную атласную ленту.

– Хорошо, - улыбается он еще шире и смотрит на меня.

– За что тебя поблагодарила мама? – Спрашиваю я.

– А, так, мелочи. Я принес вам курицу и хлеба.

 Мне становится неловко, мясо сейчас на рынке очень дорогое. После смерти моего отца Маркус взял на себя обязанности по заботе о нас. Он заходит к нам чаще обычного, выполняет мужскую работу и помогает по дому. Я благодарна ему. Но, когда он тратит деньги на мою семью, мне приходится очень не по себе. И тем не менее я выдавливаю из себя сухое «Спасибо», хотя и продолжаю чувствовать себя должницей.

– Детям нужно есть мясо, – поясняет Маркус. Похоже, он видит моё смущение и желает оправдаться, прикрывшись ребёнком, – так ведь, Лили?

– Да! – Кричит она и задирает руки кверху. Она бежит к старому платяному шкафу в свои заветные шкатулочки. Мне подходить к ним было запрещено.

 Лили приносит огромную розовую заколку с искусственным мехом. Она с щелчком вкалывает её в мои темные волосы как финальный штрих.

Глава 2

Глава 2

– Бабушка, расскажи, а что такое Оранжевая революция? – впервые попросила Лили, сидя у ног бабушки. Я и Маркус переглянулись. Когда-то и мы задали этот вопрос. Но теперь, зная ответ, я погладила себя по плечу, а Маркус подсел поближе, точно хотел укрыть меня от чего-то. Рассказ будет долгим. Бабушка Вера расположилась в кресле, глаза ее, покрытые молочной пленкой, тупо смотрели вперед.

«Мои глаза съела катаракта» – говорила она мне в детстве, когда я была такой как Лили. Тогда я представляла почему-то катаракту как крысу, которая пожирает бабушкины глаза и плакала. Потом мама рассказала мне, что она слепа.

– Оранжевая революция случилась в 2020 году, весной. Мне тогда недавно исполнилось 7, моей сестре 15. Предпосылки к этому начались задолго до моего рождения. Почему ее назвали революцией, я не знаю. Одни называют ее революцией, другие войной. Я называю это катастрофой. Мы с сестрой вернулись домой из школы, когда по всем радиостанциям и телевидению оповестили, что КНДР выпустила атомную бомбу на Америку и Россию. Сначала мы ничего не почувствовали. Однако потом воздух стал сухим и жарким, а когда мы ступали по земле, к ногам точно приливала лава. Затем жар начал исходить от нагретых бетонных зданий, некоторые плавились, а другие разрушались от мощных ударных волн. Стекла вылетали из домов. Я поранилась осколками, потому что сидела у окна. Потом сказали, что людям, находившимся в помещениях, повезло больше – на них не подействовали прямые и самые вредные световые лучи.

Люди, которые находились в эпицентре взрыва, исчезли. В самом прямом смысле растворились, приняв смерть от луча. Затем пару штатов в Америке исчезли в мгновение. АЭС, находившиеся там не сработали в экстренном режиме, реакторы нагрелись и не справились. Крупнейшая в мире страна по количеству ядерных реакторов и вырабатываемой энергией, не справилась с внештатной ситуацией такого масштаба. Затем выбросы радиации в атмосферу и в воду. Люди рассказывали, как видели огромный оранжевый ядерный взрыв, и думали, что он разрушит всю землю. Я боялась, что она треснет как орех. Но она выдержала. Скорлупа треснула, но ядро осталось.

Началась паника. Она охватила умы людей. Все начали собирать вещи и уезжать. А куда? Зачем? Бессмысленная затея. Мы все были под тем грибом. Неизбежность.

Сначала мы ничего не понимали. Нам сказали эвакуироваться в убежище и жить там. Первые несколько недель так мы и жили в бункерах, а потом первые жертвы лучевой болезни начали страдать и умирать. Нам пришлось выйти, чтобы найти помощь для них. Да и сидеть среди тел людей было не по себе. Когда мы вышли, то не узнали землю. Пепел, серая грязь, мертвые растения. Разрушенные здания. Рекламные билборды, треснутые и потерявшие цвет лежали посреди искорёженного асфальта. Вся электроника вышла из строя и буквально расплавилась. Все компьютеры, все сети прекратили свое существования.

Страх охватил нас, когда мы подняли головы вверх. Вместо ясного голубого неба, кирпичное зарево. Оранжевое-красное небо, долго висело кровавым полотном над нами. Со временем оно посерело. Вдохнуть свежий воздух невозможно. Кругом смог, сплошная смола в легких. Я была маленькая и думала, что мы все пережили, но последствия дали о себе знать лишь спустя годы. Куча смертей от облучений, от болезней, которые провоцируют выбросы, респираторные расстройства и лейкемия. В том числе и моя сестра...Она умерла от лейкемии в страшных муках.

Лиля слушала молча и внимательно. Ее большие глазенки вытаращились и стали еще больше.

– Бабушка, а зачем скинули бомбы?

– Этот вопрос я задаю себе и по сей день.

***

Мы с Лилей разбирали ее игрушки. У нее был огромный сундук, в который влезало много тряпичных кукол. Их в свое время мне сшила мама. И был один динозавр, его принес Маркус, сама не знаю откуда. Эта игрушка очень отличалась от набитых ватой с большими головами кукол и очень нравилась Лиле. Как сказала бабушка, потрогав куклу, это пластик. Её утраченное зрение обострило остальные органы чувств, в том числе и тактильные ощущения. Запретный материал, из которого больше ничего не изготавливают. Пластик попадает в землю, и он разлагается десятилетиями, своими продуктами распада отправляет ее. Бабушка сказала, что раньше все выкидывали пластик и не задумывались. Были пластиковые бутылки, пластиковые пакеты и многое другое. Неужели люди раньше были настолько глупые, что не понимали последствий того, чем они занимаются? Выкидывать пластиковые вещи в землю – это же чудовищно!

– Смотри, у нее мамина юбка! – Лиля, прятав куклу, обнаружила на ней такую же ткань как у мамы. Это была ее любимая игра, когда мы убирались.

– Точно, – сказала я и посмотрела вокруг. Наша с Лили комната была очень темная, потому что стены и пол сделаны из темного дуба. Сквозь окна просачивался золотой свет солнца. Он падал на нас и никогда не падал на кровать, поэтому нас не могло разбудить небесное светило в рассветный час. Около кровати находился тот самый сундучок, в который складывала свои игрушки Лили. А напротив стоял большой платяной шкаф. Все было до невозможности темным, и, хотя мы прибирали очень часто, все примеси в воздухе постоянно залетали к нам в окно и оседали на лаковой мебели и полу. Выглядело так, будто тут никто не живет. Стараясь придать месту уют, однажды я вынесла из теплиц маленький горшочек с зеленым растением. Его извитой ствол имел несколько тоненьких веточек, от которых в свою очередь отходили другие. На самой толстой из них набухла почка. Работая в теплицах, я знала, что это означает: скоро деревце зацветет. Интересно, какой цвет поселится у нас в комнате?

– Лили, Кейси, спуститесь вниз! – позвала нас мама. Мы вышли в узкий коридор. В комнате напротив я увидела бабушку, уснувшую в своем кресле. Лили подрезала меня и затоптала бегом вниз по лестнице.

Глава 3

Глава 3

Наступил день профосмотра. Рабочих отпустили с их мест и сказали явиться в административный корпус с карточками. Дело серьезное, если кто-то не придет, то это грозит штрафом или увольнением, и, кроме того, в конечном итоге за тобой все равно придут – но уже констебли. Постучатся в двери и силой отведут для медицинского обследования. Обязательная процедура.

Я спускаюсь вниз по лестнице, заглянув в комнату к бабушке. Её там не оказалось, лишь ветер сквозняком подул на меня. Она с Лили и мамой завтракала на первом этаже. Бабушке помогла спуститься мама, сегодня она отвезет её на осмотр. Для этого мы попросили соседа через два дома, у которого есть лошадь, заехать за нами. Бабушку Веру посадят на телегу, в которую впряжена лошадь. Моя любимая бабушка слепа и сама из дома не выходит, ей тяжело передвигаться.

– Доброе утро! – говорю я. В ответ мне тоже пожелали утра все, кроме Лили. Она очень обеспокоилась предстоящим посещением врача и капризничала. Она крутилась на стуле, и её каша осталась совершенно не тронутой. Обеденный стол стоял в гостиной, туда из тесной кухни приносили еду.

Желая присоединиться к семье, я отодвигаю стул, но мама хватает меня за руку отводит на кухню.

– Тебе нельзя есть сегодня ничего, кроме этого, - мама достает из шкафчика наверху карандаш. Должна сказать, эта письменная принадлежность сейчас считалась большой редкостью, потому что почти никто не использует карандаши и ручки. В Городе у обеспеченных людей есть устройства разной формы и толщиной не больше спички. На них вносится разная информация с помощью собственного пальца. У нас в Округе карандаши валяются за ненадобностью – работающим некогда писать. Мама ломает карандаш и ей в ладонь падает графит.

– Что? Мама? – я ничего не понимаю. Мой желудок требует еды и урчит. Я не ужинала вечером и сейчас испытываю голод, который кинжалами режет меня изнутри.

– Ты должна съесть это. У тебя поднимется температура, и ты скажешь, что тебе плохо, поняла?  Никому не говори, что ты это ела. Даже Маркусу.

Мать держит в своих тонких пальцах длинный стержень цвета асфальта.

Я смотрю сквозь него на мать, а она на меня.

– Зачем мне это есть? – я абсолютно ничего не понимаю и хочу капризничать не хлеще Лили. Можно я вернусь к столу?

– Кейси. Я не могла подобрать слов, чтобы сказать тебе раньше, – мать осторожно смотрела в гостиную сквозь матовое стекло в двери и спустилась на шепот, –  но тянуть больше некуда. Я не знаю, что будет сегодня на осмотре. Но обычно в твоем возрасте девочкам делают прививку с PRO-вакциной.

– И? – подняла я брови. Ведь всем известно, что прививают абсолютно всех. Несколько Округов контролирует административный центр – Город. В каждом Городе свои порядки и законы, которые учитывают особенности Округов. Верховный Совет осуществляет надзор за такими проблемами как экология, голод, ядерная осень. Проблемы климата, загрязнения окружающей среды и распределения ресурсов наиболее значимые для человечества. Другие вопросы – более мелкие, решают и проверяют городские представительства. Причем иногда власть Города порой кажется мне выше самого Верховного Совета – так прочно укрепился авторитет и статус Корпорации, которая заправляет там. Корпорация Города решила заняться оздоровлением наших Округов, поэтому ввела программу медицинского контроля.

– Тебе не нужна прививка, - выдает мне мама.

– Почему это? - я понимала, что мама не может желать мне плохого. Но на сколько я знаю, прививка нужна всем. Она помогает защищать нас от многих болезней, особенно от респираторных: ведь дышать нашим воздухом все равно что выпить яду. Убийственные примеси распространяются с кислородом по току крови и притекают к нашим органам.

Мама вздохнула.

– У меня была подруга на несколько лет младше меня. В день профосмотра мы пошли вместе с ней на обследование. До этого я кашляла на протяжении двух недель, охрипла и у меня поднялась температура. Мне нельзя было делать прививку из-за такого состояния. А моя подруга была здорова. Ей сделали прививку.

– И она умерла? – думаю я о самом страшном.

– Нет, она жива. Но...

– Что «но»?

– У нее не наступили месячные, Кейси. Она так и не смогла забеременеть.

– Мама, я не думаю, что это взаимосвязано, – говорю я, не понимая, откуда такая уверенность о причине-следствии.

– Я так и не сделала прививку, Кейси. Не поехала в Город. Твой отец тогда работал в административном корпусе уборщиком. Ты знаешь, я дружила с ним всегда. И рассказала ему о своем подозрении. Он пошел в кабинет врача, чтобы якобы прибраться. И нашел документы, в которых фиксировали женщин, привитых и нет, беременных и рожавших тоже учитывали там. Еще он заметил зависимость спустя годы, когда мать Маркуса и Эшли родили их. Они не были привиты. По спине пробежал холодок: Эшли родилась, когда мне было четыре и умерло через пару месяцев от простуды. Её потерю оплакивали всем Округом. Поэтому все так дрожат над Лили, последним ребенком в нашем пригороде.

–  Почему вас не поставили на учёт? Не проследили, чтобы приехала в Город?

– Поставили. Но твой отец очень помог, подделав некоторые карточки о том, что прививки сделаны.

– Как...он это сделал? Ведь база Совета в Городе очень серьезное дело.

– Да, ты права. Часть документов он выкрал, часть испортил. Его причастность тогда доказать не смогли, но из Дома Советов, конечно же, выгнали. Потом его никуда не хотели брать после этой темной истории, и ему пришлось пойти на эту чертову фабрику по изготовлению спичек… – у мамы сорвался голос и глаза заблестели.

– Мама…– я беру её мягкую руку в свою, –  я тоже скучаю по папе.

– Пожалуйста, съешь сейчас, чтобы графит начал действовать, – мама быстро моргает глазами и утирает нос.

– Если всё так страшно, то почему нельзя говорить об этом Маркусу? Он же мой друг. И всегда нам помогает.

– Да, я знаю, Кейси. Он твой друг, очень хороший молодой человек и всегда нам помогает.

Глава 4

Глава 4

Убегая от констеблей в камзолах, я врезаюсь в широкоплечего парня. Он разворачивается и по лицу понятно, что он разозлился. Но разглядев меня, сменил гнев на милость. Юноша криво улыбается. Правый уголок губ поднимается, и я вижу симпатичную ямочку.

– Куда спешишь?

– Помоги! Меня преследуют, – отчаяние охватило меня, и я прошу помощи у первого встречного. Едва я прибыла в Город, как меня остановил констебль и попросил регистрационную карту. Конечно, у меня её не было. Ничего лучше, как дать деру я не придумала. Но убежать от преследователя оказалось плохой идеей – по специальным передатчикам в его ухе он вызвал подмогу.

Парень поджимает губы и щурится. Я слышу топот мужицких сапог. К нам кто-то приближался. И почему-то я была уверена, что это за мной.

– Они? – смотрит он в сторону откуда идет звук. Я слегка поворачиваю голову и вижу размазанные пятна троих моих обидчиков. Горячо киваю и отворачиваюсь, а виски мои пульсируют.

– Понятно, – незнакомец, которого я чуть не столкнула, смотрит на меня сверху вниз. Он достает руки из карманов, а потом подтягивает к себе. Я слышала, как констебли стремительно приближаются. Моё сердце от страха практически разрывается, перед глазами встает картина, как меня пытает инспектор. Он подвесил меня верх ногами и не дает ни есть, ни пить.  Вскоре картинка растворяется. Парень резко разворачивает меня. Пробегающие мимо хранители порядка видят только его широкую спину, прикрывающую меня. Потом он берет моё лицо в свои ладоши и целует меня.  

Мои серые глаза широко раскрываются. Я замычала и пытаюсь вырваться. Не получается. Когда шум с улиц стихает, парень смотрит по сторонам. Он убеждается, что констебли ушли и наконец выпускает меня из тисков. Моментально я пячусь назад, вытираю губы об руку и плююсь. «Как он посмел? Как посмел поцеловать меня? Это же мой первый поцелуй, а он достался какому-то проходимцу! Господи, надеюсь он ничем не болен!»

– Ты что сделал? –  кричу я.

– Поцеловал тебя, – молодой парень разводит руки в стороны, а потом протягивает мне одну, – Я Йен. И только что спас тебя. Похоже, у тебя проблемы.

– Нет, я справлюсь сама, – руку Йену я не жму, и он её убирает. Преисполненная решительности, я обхожу Йена и разворачиваю бумажную карту, которую успела купить на входе в город у старушки. Но карту у меня отбирают, выхватывая сверху.

– Тебе это не понадобится, если есть я.

– Но ты мне не понадобишься.

– Хорошо, - он возвращает мне карту. Похоже, отступает.

Я беру карту, пытаюсь развернуть и понять на какой улице я нахожусь. Безуспешно. Я смотрю вслед Йену. Его уходящая фигура медленно, но верно удалялась от меня.

– Стой! – прошу я.

– Я тебе не понадоблюсь, – повторяет парень мои слова, не убавляя шаг.

– Пожалуйста, стой! Помоги мне. Я...я совершенно ничего не знаю в этом чертовом городе.

Йен разворачивается и наигранно-театрально изображает обиду.

– Извини, но я уже передумал. Ты какая-то проблемная. Я помог тебе, а ты даже не сказала спасибо.

– Ты полез ко мне целоваться! – возмущаюсь я.
Йен все-таки подходит ко мне, спрятав руки в карманах брюк, чуть свободных в бедрах, но суженных в коленях. Подбородок он гордо поднял вверх.

– За это ты тоже не поблагодарила, – удивительно, но его наглость даже подкупала. Он улыбнулся. Но на этот раз не той нахальной улыбкой, а как-то по-настоящему.

– Пожалуйста, помоги мне. Я приехала сюда за сестрой на велосипеде и очень устала. Её забрали после профосмотра у матери. Омнибус не туда меня отвез. А потом констебль попросил у меня регистрационную карту, которую я, похоже потеряла или оставила у себя в Округе. Потом за мной погнались. А хуже всего то, что я не нашла место, куда увезли мою сестру! – выпалила я как на духу, а меж тем на глаза наворачивались слезы, но я держусь. –  Мою мать оштрафовали на месте и задержали прямо в Доме Советов за то, что она нас не прививала – правда вскрылась. Она там в изоляторе, а я здесь и должна найти, найти Лилю!

Йен осторожно берет меня за плечи, пытается остановить истерику. Думаю, он мало что понял из сказанного мной. Зато видит, что я не в себе.

– Эй, успокойся... как тебя зовут?

– Кейси... – не выдерживаю и плачу я.

Йен хмурит брови и подтягивает меня к себе.

– Все будет хорошо. Я ничего не понял, но уверен, что смогу помочь тебе.

Я подняла на него глаза.

– Правда?

– Конечно. Ты знаешь хотя бы примерно, куда тебе нужно?

Я успокаиваюсь и утираю слезы. Чувство вины и стыда разливается в моей груди. Я позволила себе быть слишком открытой перед Йеном. Что ж, похоже, мне придется сдаться и довериться ему. Иначе одной среди бетонных зданий мне не выдержать. Пребывая в незнании, где может быть моя сестра, я вспомнила другой адрес. Его мне сказал Маркус.

– На Розанову улицу – там живет Джимми. Пока на ночь я останусь у него и утром попытаюсь вновь найти сестру.

Йен зажмурился.

– А кто такой Джимми и зачем у него ночевать?

– Если честно, я и сама не знаю. Его адрес дал мне друг. Он сказал, что работает с ним в городе и иногда остается у него. Сказал, что даст ночлег, если скажу, что от него.

– Хорошо, а где твоя сестра ты не знаешь?

– Нет, – признаюсь я.

– А кто её увез?

– Люди на профосмотре, служба безопасности, которая сопровождала врачей.

– А ну это просто, – утешает Йен и дает мне капельку надежды. – Медицинские осмотры организовывает Корпорация Пролайферов, думаю твоя сестра у них. 

Глава 5

Красно – желтые гирлянды светились веселыми огоньками, аркой перекинувшись через улицу. Несмотря на поздний вечер, все было видно, как днем. Девушки и женщины, взявшись под руки своих мужчин, выгуливали свои лучшие наряды. Тематика праздника не позволяла надевать платья холодных и темных цветов, так привычные для повседневной жизни. Поэтому не обязательно запрокидывать голову, чтобы увидеть теплые цвета огней. Город заполнился прекрасными женщинами, в платьях цвета ночной лилии, от нежно – розового до красных, почти алых оттенков. Праздник Ночных Цветов или по – другому праздник Весны был ежегодным. Он давался по случаю сохранившихся видов растений, которые даже в условиях загрязненного воздуха и мертвой земли, продолжают цвести. Фестиваль завершится салютом.

Я с Йеном идем мимо роскошных женщин, у одной из них была милая желтая шляпка, у другой шляпа побольше, из которой торчало огромное розовое перо. Среди них – много изысканных красавиц, их платья струились в пол и казалось, растворяются в ночи. Они были надушены, а в руках их игристые напитки пузырились в бокалах. По случаю праздника сухой закон отменили после вечернего восьмого часа, и на улицах разрешили продавать не только еду, но и спиртное. Мужчины терялись в своих строгих смокингах среди многообразия расцветок своих дам. Порой их оттеняли лишь галстуки или бабочки, предусмотрительно сочетавшиеся с нарядом их спутницы.

Все улицы сходились к центральной площади, во главе которой бил фонтан. Обычно вода выключена в целях экономии, но сейчас он бил маленькими струйками довольно быстро. Однако время, казалось остановилось для меня. Я гляжу в муть зеленой воды и рябь на ней. Долго вглядываясь в тонкие ручейки фонтана, мне показалось, будто замедлился и едва сбрасывает прозрачные тяжелые капли.

– Кейси, идём, Кейси, – позвал Йен. Он легонько растормошил меня за плечо. Я очнулась и увидела, что он протягивает руку. Я протянула в ответ свою. Моё легкое нежно розовое платье, на котором вырисовывались приглушенно – красные розы, в сочетании с рубиновыми манжетами на белоснежной рубашке Йена приковывали взгляды прохожих. Йен смог достать мне чайное платье, под которой разрешалось не надевать корсет. Он понимал, что в отличие от городских дам из высшего общества, я не надевала и не носила кринолин, а с корсетом не смогу дышать. Хотя, похоже, в глазах прохожих я все равно казалось размытым пятном на фоне широкой спины Йена.

«Если в парах все смотрят на девушек, то, похоже, меня из – за Йена просто не замечают» – поймала я себя на мысли. На самом деле в глубине души, я счастлива, что на меня не обращают внимание. Я к нему не привыкла. Столько людей и все смотрели бы на меня. Но как же меня раздражает, что все смотрят на Йена!

«О чем я думаю?» – спрашиваю я саму себя и метаю взгляд на Йена. Он шел, глядя прямо, лишь изредка отвешивая фальшивую улыбку проходящим мимо. А потом его карие глаза смотрят на меня и награждают теплотой. У меня загорелись уши.

Киоски с жареным на палочках мясом сменяли яблоками в карамели, тоже на палочках. Неизменно это сопровождалось бокалами шампанского. Йен завернул к одному из обслуживающих, который только разлил по стеклянным флюте соломенный напиток. Он попытался заплатить ему, но выяснилось, что в честь праздника это бесплатное удовольствие. Йен угощает меня, обворожительно улыбнувшись. Я, машинально схватив тонкими пальцами за ножку, уткнула нос в бокал и хмельноватый запах ударил в нос. Выпив без удовольствия, я поставила бокал на место.

Мы с Йеном шли по течению толпы, прочь от центрального фонтана. И хотя его включают пару раз в году, все стремились выйти из улочек на булыжную мостовую. Река, через которую перекинулся мост, воняла цветущими водорослями и чем – то еще. Но запах никого не смущал. Ведь это самое лучшее место, откуда можно увидеть салют.

На свободной площадке готовились музыканты. Их было четверо, каждый выкладывал со своей стороны квадратную площадку из бумажных фонарей. Неожиданно ко мне подбегает мим и вручает цветок. У него был целый букет совершенно разных цветов, но из всех, точно по насмешке судьбы, он дает мне лилию. Я так и застываю с ней в руке, а мим убегает дальше одаривать прохожих. Вскоре у каждой дамы рядом со мной по цветку.

Я вздыхаю. Сначала цветок в руках напоминает мне о сестре. А потом я переношусь в воспоминания о том, как отмечала праздник Весны в прошлом году. В теплицах в Округе откуда я родом в это время тоже цветут растения. В Округе люди тоже выходят праздновать на улицу. Однако я с Маркусом всегда отмечали этот день в теплицах. Ведь именно там я чувствовала себя словно на другой планете. Зелень сочных листьев и нежные бутоны, у которых листки тонкие точно крылья бабочек. Благоухание роз, лилий порой дурманило голову. Но этот аромат был живым. Никаких надушенных дам, никаких спиртных выхлопов. Только жизнь.

Импровизированная сцена музыкантов тем временем готова, и квартет играет музыку.

– Ты здесь? –  Йен отвлекает меня от потока мыслей. Я киваю ему. – Ты всегда такая задумчивая?

Я смотрю на него из – под своих черных ресниц с такой тоской, что Йену становится не по себе. Ведь это он предложил сходить на праздник, пытаясь развеять грусть. Еще чуть – чуть и мне показалось, что я расплачусь – глаза стали сильно увлажненными.

–  Прости, думаю, у меня не получится веселится, пока я знаю, что моя сестра там, – я невпопад тыкаю пальцем, а проходившая мимо дама, случайно попавшая под этот выпад недовольно вскидывает бровями.

Йен приобнимает меня.

– Эй, эй, эй. Все будет хорошо, я обещаю. Я помогу тебе найти твою сестричку, и уже к концу недели ты будешь с ней у себя дома.

От упоминания о доме и предстоящем воссоединении у меня затеплилось в груди.