Я тяжело ступала по засыпанной осенними листьями тропинке кладбища и не понимала, как дальше жить. Измученный мозг словно сломанный магнитофон болезненно крутил одну и ту же мысль: его больше нет. Если бы не Толя, который придерживал меня под руку, я бы точно упала здесь, на разбитом асфальте, зашлась рыданием и рыдала до тех пор, пока сердце не разорвалось от горя.
Зачем мне теперь жить? В свои шестьдесят пять я была нужна ему одному, а для детей, хоть они это и не признаю́т, старая слепнущая мать — лишь обуза.
Я остановилась, ощущая, что вот-вот захлебнусь плачем, который не получалось удержать. В этих слезах было всё: боль потери, невысказанные слова, отчаяние человека, в чьей жизни погас последний тлеющий уголёк его нужности, полезности существования. Мне предстояло вернуться в пустую квартиру, где всё ещё стоял тяжёлый запах смерти, и доживать там свои дни, изредка отвечая на телефонные звонки детей.
Я едва не согнулась под тяжестью гнетущих мыслей.
— Мама, ну что же ты? — Толя удержал меня, не дав упасть на подкосившихся ногах. — Сейчас, ещё немного, и мы дойдём до машины, сядем, и я домой тебя отвезу.
— Я не могу домой, — глухо простонала я. — Не хочу. Оставь меня здесь.
— Не говори глупости. Мам, ты просто перенервничала. Когда приедем, прими настойку, чтобы поспать. Вот увидишь, когда поспишь, станет легче. Подожди.
Он продолжил держать меня одной рукой, тогда как другой потянулся к карману джинсов.
— Да, Лера, — ответил он на вызов моей невестки. — Скоро, скоро. Сейчас маму отвезу и сразу вернусь. Лер, ну всё, не брошу же я её тут. Хорошо, зайду в пункт выдачи. Да и костюм твой из химчистки заберу. Люблю тебя. Пока.
Он убрал телефон обратно и снова подхватил меня под руку, вот только если до разговора с женой он ещё держался, то теперь не скрывал раздражения.
— Пошли, мама, пошли. Нам нужно спешить.
Невестка возненавидела меня с первого же дня, как появилась в нашем доме. Для неё свекровь была досадным недоразумением, лишним приложением к той семье, которую она собиралась построить с Толей. Вот только семьёй их трудно было назвать. Толя очень хотел детей, а Лера причисляла себя к новомодным чайлдфри. До сих пор не могу понять, как так вышло, что они сошлись, хотя чего тут не понять. Фигуристая красотка с мозгами и характером всегда найдёт способ поработить разум выбранного ею мужчины.
Толя исполнял все её прихоти по первому требованию. И поначалу выглядел несказанно счастливым, но со временем взгляд его померк, интерес к жизни угас. Он оставил многое из того, чем увлекался в юности, уволился из школы, которую любил и ушёл в бизнес, горстями забиравший наравне с Лерой последние его силы.
— Мам, не нужно плакать, — сказал он мне. — Отец ведь болел, и ты столько времени мучилась с ним. Мы все мучались. Вспомни, как он кричал от боли, и ты сутками не спала, пытаясь помочь ему. Сколько раз вызывала неотложку, а те лишь руками разводили, мол, терминальная стадия. Наберитесь терпения. Скоро всё закончится. И вот. Всё закончилось.
— Всё закончилось, — повторила я. — А скажи мне, Толя, если, не приведи господь, с тобой случится то же, что и с ним, станет ли твоя жена помогать тебе? Будет не спать ночами, желая взять себе твою боль?
Я взглянула на своего сына и, несмотря на разрастающуюся катаральную муть, мешавшую чётко воспринимать мир, увидела боль, мелькнувшую в его глазах.
— Не начинай, — бросил он, отворачиваясь.
— Ты ходил к врачу?
— Чтобы ходить по врачам, нужно иметь свободное время, а у меня его нет.
Я тяжело вздохнула и, утерев слезу рукавом, побрела дальше, держась за его локоть.
— Когда появится время, станет поздно, Толя. И ты видел, чем кончается промедление.
Сын не ответил.
К тому времени мы уже подошли к его машине, и не отпуская моей руки, он помог мне сесть.
Как это часто бывало, не желая говорить на больную тему, Толя стал рассказывать мне о своей сестре. Эти разговоры немного успокоили. Хоть у Катюши всё было хорошо, и она была счастлива в браке. Её сын и дочь давно не дети, а кое-кто уже обзавёлся своей семьёй и ожидал прибавления. Под эти разговоры я задремала и проспала бы, наверное, до самого дома, если бы в какой-то момент беспорядочных сновидений не начала задыхаться.
— Толя, — позвала я, понимая, что не могу вздохнуть. Лёгкие лишь выпускали воздух, отчего меня мгновенно сковал ужас. Я хваталась за горло, царапала ногтями грудь и лишь открывала беззвучно рот, а на глазах сами собой собирались слёзы. Голос Толи казался уже едва различимым, туман перед глазами сменился предобморочной синевой, а ещё через секунду я резко распахнула веки и часто-часто задышала, хватая ртом вожделенный воздух.
Матерь Божья, а ведь я думала, что это конец. Странно. Ещё несколько минут назад я не хотела жить, не хотела оставаться одна, без мужа, с которым мы прожили душа в душу без малого пятьдесят лет.
За годы супружества наш брак как минимум два раза был на грани распада. Но мы удержались. Всё бывает: и седина в бороду, и бес в ребро. Это просто нужно пережить, чтобы и дальше быть друг для друга опорой и поддержкой, потому что когда наши дети выросли и ушли от нас во взрослую жизнь, мы снова остались вдвоём. Вот только теперь за плечами был опыт, один на двоих. И именно он помогал нам зачастую понимать друг друга без лишних слов.
От резкого запаха нашатыря закашлялась, а когда приступ стих, прикрыла ладонью лицо, потирая веки.
— Ох, Толя, — сказала я. — Прости, милый. Я не хотела тебя пугать. Не понимаю, что это было.
Не сразу, но медленно, на каждом новом слове, исходящем из моего рта, я ощущала неладное. Голос, который говорил всё это, определённо принадлежал мне. Вот только звучал он до крайности незнакомо. Не было старческой хрипотцы, с которой я уже как лет пять смирилась. А ещё слова. Они не были русскими, но я произносила их так, будто знала некий тарабарский язык на уровне носителя.
Мелькнула мысль, что я умом тронулась. А когда открыла глаза и увидела над собой чётко, без мути голубое небо с редкими белыми облаками, ахнула.
— Сеньора! — раздался зычный голос откуда-то сбоку. — О, Пресвятая! Да что же это? Одного похоронили, сейчас и вторую положим!
— Придержи язык! — шикнул кто-то. — Накаркаешь!
Я несколько раз моргнула и повернула голову туда, откуда исходили звуки. Странные люди, одетые во всё чёрное, с волнением рассматривали меня, сгрудившись вокруг.
Только теперь я поняла, что лежу на земле, и попыталась поднять голову. Голова мигом закружилась, намекая на сотрясение мозга, а потому я с протяжным стоном снова бессильно откинулась на смятую траву.
— Да помогите же ей подняться! Чего встали как идолы?! — проворчала пожилая дама в чёрной шляпе с вуалью, наглухо упакованная в строгое траурное платье. На руках её имелись столь же чёрные перчатки, которыми она нервно перебирала платок.
В ту же секунду меня стали приподнимать, а когда я уселась на траву, подхватили за подмышки и как можно более бережно поставили на ноги.
— Где Толя? — обратилась я к толпе, продолжая опираться на руку человека, который мне помогал.
Насколько голов непонимающе переглянулись, а когда оттуда выступила полная женщина лет сорока с замысловатым головным убором в обрамлении траурного платка со скромным кружевным узором, я обомлела.
Меня не только настораживал вид людей, будто бы сошедших с живописных полотен художника семнадцатого века. Меня поражало, что я видела в кружеве на голове дамы каждую ниточку, каждую петельку и, готова спорить на что угодно, даже в молодости при своих диоптриях на минус два с половиной подобной зоркостью похвастать не могла.
— Ой, — простонала, ощущая неладное. — Что происходит? Где я?
На этих словах толпа окружила меня, готовую вновь потерять сознание, и волной, шуршащей чёрной материей платьев, меня буквально подхватило и понесло через поле к высокой калитке.
Под щебет и причитание женщин меня вели вдоль ровного ряда могил. Я точно знала, что это могилы. Потому что такие же видела в кино. Именно в кино. Кладбище не было похоже на то, где четверть часа назад, я навсегда простилась с мужем.
Почему-то всё ещё ждала, что Толя появится, хоть и понимала краем сознания абсурдность происходящего. Вот сейчас меня приведут к парковке, а там он, и мы поедем домой. А потом он отправится в пункт выдачи и в химчистку для Леры. Ведь они только что договорились!
Совсем немного осталось. Вот сейчас, я выйду с территории кладбища, а там…
Остолбенела, когда оказалась с толпой за воротами и увидела приближающееся ко мне транспортное средство. Мысль о помутнении рассудка закрепилась, а желание поговорить с сыном обострилось. Боже, главное, ничем себя не выдать, иначе невестка не постесняется меня в сумасшедший дом запрятать. Ну не мог же на самом деле в двадцать первом веке ко мне на полном серьёзе приближаться старинный экипаж, запряжённый лошадьми!
Нет, я что-то такое видела в некоторых городах. В Санкт-Петербурге иногда кареты разъезжали по центральным улицам, катая туристов. Но что это за сомнительна акция — лошадей на кладбище приводить?
Животные послушно остановились перед нами, фырча и раздувая ноздри. Хмурый возница, натянув на нос затёртую фуражку, с безразличным видом стал набивать табаком свою трубку.
Я вздрогнула, когда из дверей экипажа, скрипнув петлями, выскочил долговязый парнишка в форме, какую, судя по всему, носили служки в барских усадьбах, и вытянувшись по стойке смирно, встал рядом, как солдат на посту.
— Марлен, дорогая, пойдём, — снова запричитал всё тот же зычный голос полной дамы с кружевом на голове, — Бедняжка. Тебе срочно нужен отдых! Да расступитесь же вы, стервятники! Не видите, юная сеньора в горе после похорон супруга! Овдоветь в столь молодые годы! Что же теперь будет…
Я поразилась. Шестьдесят пять лет, по её мнению — молодые годы?
Стоп. Как она меня назвала?!
Женщина растолкала толпу и, подхватив меня под локоть, чуть ли не внесла в карету. С завидным проворством она усадила меня на обитую бархатом скамью и, прежде чем само́й усесться рядом, крикнула вознице:
— Трогай!
Она стукнула для надёжности в потолок концом длинного зонтика, а когда, тряхнув корпусом, экипаж двинулся в путь, упала от толчка на сиденье напротив меня.
Я не отрывала от неё взгляда, пока женщина, ворча и причитая, устраивалась и раскрывала кружевной веер. Стараясь не сорваться на приступ панической истерии, я всё же спросила:
— Куда мы едем?
Дама хлопком сложила веер и, опустив его себе на колени, строго взглянула на меня.
Ничего не ответив, она подалась вперёд, и я даже не успела сообразить, как её ладонь опустилась мне на лоб.
— Не похоже, чтобы у тебя был жар, милое моё дитя, — сказала она. — Но я всё же приглашу доктора Ольваре. Осмотр не помешает. Теперь, когда это чудовище сдохло, — она осеклась, но не найдя лишних ушей, продолжила, — можно заняться твоим здоровьем, и, кто знает, если всё будет хорошо, то по окончании траура ты сможешь опять выйти замуж.
Я слушала её, чувствуя, как отвисает отяжелевшая челюсть.
Нет, нет и нет. Я определённо не сошла с ума. Вокруг меня каким-то чудом внезапно развернулась чужая, незнакомая мне жизнь. Иначе как было объяснить, что меня зовёт юным созданием ровесница моей Кати?
Это сон! Точно! Вспомнила, что когда в бреду дремоты начинала осознавать умом всю абсурдность ситуации, я заставляла себя проснуться. Такое случалось редко и требовалось просто пошире открыть глаза. Тогда же, продолжая смотреть на даму, которая не умолкала, я вылупилась на неё, до предела разомкнув веки. Поймав мой взгляд, женщина испуганно прижала руку к груди.
— Марлен, что с тобой?! — вскричала она. — Пресвятая мать! Моя девочка сошла с ума! Ну конечно, натерпелась, бедняжка, от этого чудовища! Не удивительно.
Она уже начинала плакать, утирая платком лицо.
Осознав, что мой манёвр не удался, я тяжело вздохнула и откинулась на спинку сиденья.
Значит, не сон.
Женщина осторожно пересела ко мне и взяла за руку. Мне вдруг показалась приятной её забота, да и в целом она не выглядела притворщицей. Её волнение было искренним. Так могла волноваться бабушка, которой доверили любимого внука, и теперь она испытывает смесь трепетной любви и опасение сделать что-нибудь, что не одобрят родители. Мне было знакомо это чувство. Когда я ещё видела сносно, и Катя оставляла мне внуков для присмотра, я точно так же кудахтала над ними.
А теперь кудахчут надо мной, и это более, чем странно.
— О! Мы приехали! — женщина снова постучала в крышу и, как только экипаж остановился, проворно выскочила из него и встала у подножия, ожидая, когда мне помогут выйти.
Всё тот же лакей, спрыгнув с запятков кареты, вновь вытянутся стрункой и выставил перед собой руку. Осторожно вложив в неё свою ладонь, я ступила на первую ступеньку, а когда выглянула, едва не ахнула.
Передо мной за высокой кованой калиткой возвышался старинный особняк с раздвоенной парадной лестницей. Фасад его напомнил мне Зимний дворец, настолько знакомыми оказались колонны с замысловатыми пилястрами и позолоченное обрамление окон. Правда, с крыши, в отличие от Зимнего дворца, не глядели на мир хмурые гаргульи. Зато на оконечности систем водоотвода в ожидании проливного дождя разевали жуткие пасти неведомые каменные химеры.
Слуга чуть слышно кашлянул, и тогда только я, тряхнув головой, хотела продолжить спуск, но оступилась вдруг на заплетающихся ногах и едва не распласталась на засыпанной гранитным щебнем дорожке. Ловкий парень умело и очень вовремя подхватил меня, прижимая к себе.
Объятия эти были самыми что ни на есть настоящими, отчего я окончательно уверовала: происходящее мне точно не снится.
— Марлен! — вскричала моя спутница, вырывая меня из рук невозмутимого лакея. Надо было отдать ему должное, чего бы ни происходило, его лицо сохраняло каменный профессионализм опытного представителя обслуживающего персонала.
— Деточка, ну что же ты! — женщина продолжала охать, не прекращая меня осматривать со всех сторон. И лишь тогда я сама изволила обратить внимание на свой внешний вид.
Мы обернулись и увидели у входа в дом человека, который отдавал лакею плащ и шляпу. Он явился следом за нами, и, судя по всему, я должна была знать, кто он.
— Сеньор Мартин! — оживилась женщина, немного сконфузившись. — Наверное, мне нужно стыдиться своих слов. Но поверьте, даже на страшном суде перед Всевышней повторю их как есть.
Мужчина понимающе улыбнулся.
— Как вы, сеньора Салес? — обратился он ко мне. — Прошу простить меня, что не присутствовал на церемонии прощания с вашим супругом. Дела фабрики не отпускали.
— Ничего страшного, сеньор, — рискнула я заговорить нерешительно. — Гостей было достаточно, а моему дорогому супругу, если подумать, уже всё равно.
Дуэнья изумлённо уставилась на меня. Тогда как мужчина, возводя брови, чуть слышно усмехнулся.
— Не обращайте на неё внимание, сеньор Аньоло. Марлен потеряла сознание на похоронах, и теперь сама на себя непохожа. Сейчас я передам её служанкам, чтобы переодели и уложили в постель, а потом вернусь к вам с ключами. Ждите меня у зелёного кабинета.
Мужчина кивнул, после чего меня под руку повели вверх по широкой лестнице.
Пройдя насквозь светлый коридор с высокими окнами, мы остановились у двери, откуда мигом выскочила девушка в скромном чёрно-белом одеянии горничной. Передав ей заботы обо мне, дуэнья заспешила обратно, шурша на ходу юбками.
Я полностью отдала девушке возможность распоряжаться моим туалетом. С интересом разглядывая убранство комнаты, я подмечала детали интерьера, какие раньше видела только в музеях и исторических фильмах.
Высокая кровать с балдахином, диванчик и стулья с изящными витыми золочёными ножками и обивкой с вышивкой казались набором кукольной мебели, в какую играла моя внучка, когда была маленькой. У голубой в золотистый горох стены стояло зеркало с выдвижными ящичками и банкеткой. Всё здесь сообщало о беззаботной жизни обитательницы дома и, по-видимому, вдовы главы семейства, которого этим утром похоронили. Вот только почему о нём так плохо отзывалась Рита, и что он успел натворить при жизни, я не имела ни малейшего понятия ровно до тех пор, пока меня не раздели до нижней сорочки.
Вздёрнув воздушные, белые, полупрозрачные рукава, я хмуро уставилась на свои запястья. Ещё под одеждой я ощущала зуд, но теперь поняла, что дело далеко не в узких манжетах. На запястьях запеклась кровь, и ссадины ритмично покрывали их по периметру, наталкивая на не самые радужные мысли. Цепь? Ремни? Неужели муж издевался над Марлен?
Мне вдруг остро потребовалось остаться одной, чтобы привести мысли в порядок и примириться с новым открытием.
Проводив служанку, я нерешительно подошла к зеркалу и стала разглядывать отражение. Девушка с картины в холле и та, что смотрела на меня из отражения, были похожи как две капли воды. Вот только у картины взгляд казался куда более испуганным, а в зеркале он был настороженный и недоверчивый. Я узнавала себя и не узнавала одновременно. В прошлой жизни, в юности я была худая и долговязая с жидкими светло-русыми волосами. Теперь же душа моя каким-то чудом переместилась неизвестно куда, неизвестно, в какое время, а главное — в тело, которое было абсолютной противоположностью моему. Пышные чёрные кудри, смуглая кожа, большие карие глаза с изящной линией густых ресниц на милом округлом личике, аккуратный нос. И губы. Нежно-розовые, пухлые губы, ради которых многие женщины в моём мире шли на дорогостоящие косметологические процедуры.
Марлен вполне могла пользоваться успехом у мужчин. Вот только с мужем ей всё-таки не повезло. Наверное, правильно в народе говорят: не родись красивой.
Проверив ещё раз, закрыта ли дверь, я нерешительно стащила с плеча ткань сорочки. Мне важно было осмотреть это тело, на котором имелись явные следы насилия. И если отыщется ещё что-то, принять меры. Как минимум — сообщить тому самому доктору, которым грозила мне Рита.
Время, в котором я оказалась, не предполагало развитой медицины, что немного пугало. Но я ведь всю жизнь старалась лечиться народными методами, и детей своих так лечила. Ничего. Никто не умер. Вот только нужно остерегаться экспериментальной медицины в виде ртутных таблеток, мышьяка и морфия.
Когда сорочка сползла до пояса, я испытала лёгкое чувство зависти. Как бы я ни успокаивала себя тем, что внешность не главное, всегда стеснялась своей худобы и отсутствия форм. Марлен же имела всё, чего мне не доставало в полной мере. Большая, высокая грудь, не менее четвёртого размера, аппетитные бёдра, изящный изгиб талии. Не виолончель, а скорее, гитара. И всё бы ничего, но под левой грудью имелась довольно крупная гематома, а когда я совсем сняла сорочку, похожая отыскалась и на внутренней стороне бёдер.
С минуту я задумчиво рассматривала новую себя в зеркале, силясь найти хоть какие-то зацепки. Но я не помнила ничего из ужасного прошлого этой девочки. Просто не могла помнить.
Когда в мою дверь настойчиво постучали, я бросилась натягивать сорочку. Оказалось, что ванна уже готова, и сейчас меня будут купать. Накинув на плечи халат, я покорно последовала за служанкой и даже позволила себя помыть, жутко стесняясь процесса. Но что поделать. Нельзя же вот так сразу насаждать в новом мире правила интимной неприкосновенности, к которым эти люди ещё не готовы.
После ванной я с наслаждением растянулась на высокой кровати под пологом и, закутавшись в мягкое одеяло, крепко уснула. Снов я не видела — настолько устал мой измученный мозг. Зато очень быстро проснулась. Нет, даже не проснулась. Меня силой вырвал из сна громогласный рёв, от которого дрожали окна.
Я резко села на постели, с трудом возвращаясь в новую реальность. Первые секунды события последних часов моей новой жизни казались сном. Но увидев комнату, старинную мебель и красноречивые детали интерьера, я мгновенно всё вспомнила.
— Чёрт, — простонала, прижимая пальцы к вискам.
Не знаю, сколько времени я проспала, но солнце за окном уже спускалось к горизонту. Соскочив с постели, я схватила висевший на её спинке халат и подбежав к двери, прислушалась.
Кто-то продолжал шуметь, перекрывая раскатистым басом едва уловимые звуки других голосов. Люди о чём-то спорили, а низкий голос уже переходил к угрозам.
Мне было страшно вмешиваться. Но как хозяйка дома, я просто обязана была это сделать. А потому, закутавшись в халат и откинув назад копну кудрей, я вышла из комнаты и направилась к лестнице.
Оказавшись возле деревянных перил, я стала медленно спускаться. А когда увидела мужчину, который, стоя посреди гостиной, напирал на Мартина, из-за спины которого выглядывала перепуганная Рита, остановилась.
Мужчина был грозен. Он злился и, казалось, ещё немного и набросится на несчастных. Наблюдая за ним, я испытала давно забытую смесь противоречивых ощущений. С одной стороны, он пугал меня. С другой — почти что звериная мощь, широкое скуластое лицо, тёмные глаза и собранные в низкий хвост чёрные как уголь волосы вызывали сбои в работе сердца, сладкую дрожь в груди и непреодолимое желание вытереть вспотевшие ладошки.
Забытые реакции тела вспомнились разом, вогнав меня в краску.
Вот он, первый минус омоложения — разум не поспевает за гормонами и реакциями тела.
— Я ждал исполнения заказа ещё вчера! — рокотал он. — Мы обо всём договорились!
— Прошу вас, сеньор Борджес, успокойтесь, — отвечал Мартин. — Вчера мы похоронили нашего дорогого господина Салеса. Вам ведь известно, что он был смертельно ранен? Теперь же всем нам требуется время, чтобы разобраться с делами покойного.
— Время? — вскипел тот, кого называли сеньор Борджес. — Время им нужно! Его больше нет! Этот червяк, ваш хозяин, месяц кормил меня обещаниями, ссылаясь на недобросовестных поставщиков. Если бы он был честный человек, он бы сделал всё вовремя.
Мужчина перевёл дух, отчего крылья его носа грозно раздулись.
— Даю вам две недели, Аньоло, — проговорил он, выставляя вперёд указательный палец. — Если не справитесь, ваша гнилая фабрика перейдёт мне в счёт компенсации сорванных контрактов.
Я на секунду забыла, что являюсь участником событий, и восприняв происходящее, как занятную сцену из приключенческого кино, хмыкнула. Ну конечно. Видели мы такое. Без суда и следствия браток с внушительным разворотом плеч является к более слабому владельцу бизнеса и в ультимативной форме забирает себе всё. Рейдерство чистой воды.
Смешок мой не остался незамеченным. Домочадцы мигом повернулись на меня, как и сеньор рэкетир, который, судя по искажённой физиономии, воспринял моё появление как личное оскорбление.
— Марлен! — вскричала Рита. — Ты что делаешь? Разве можно почтенной госпоже являться в подобном виде к гостям?!
Она уже подбежала ко мне и схватив за плечи, попыталась увести наверх. Мне порядком надоела эта её безмерная забота, и как могла, я извернулась, чтобы не дать себя уволочь. Но не тут-то было. Оступившись босиком на скользкой отполированной деревянной ступеньке, я стала терять равновесие и точно упала бы, если бы кто-то проворный и сильный не подхватил меня под руки.
Я успела лишь взвизгнуть и зажмуриться, а когда поняла, что не лежу под лестницей с переломами и вывихами, распахнула глаза.
Нечто среднее между диким зверем и мужчиной, смотрело прямо на меня, с жадностью изучая то, что видело перед собой и не торопясь выпускать. Околдованная его решимостью, силой и исходившим от мужчины флёром властелина, привыкшего повелевать, я на секунду почувствовала себя слабой, беззащитной и готовой подчиниться. Но длилось это недолго. Вспомнив, кто я на самом деле и устыдившись этих мыслей, нерешительно выставила перед собой ладонь в приветственном жесте.
— Добрый вечер, сеньор Борджес, — сказала я, усмиряя дыхание. — Полагаю, мой покойный муж что-то натворил, раз вы пришли сюда и кричите на моих друзей?
Брови мужчины съехались к переносице. Тогда только он разжал объятия, выпуская меня. Отойдя на шаг, он бросил недовольно:
— Вас не касаются цели моего визита, сеньора Салес. Чего бы ни натворил ваш муж, за его дела ответят. Так что, Мартин, мы договорились?
— Вы просите о невозможном, сеньор.
— Значит, судьба фабрики решена.
— Минуточку! — не выдержала я, пылая от возмущения. Рита, которая вновь хотела взять меня в оборот, изумлённо ахнула. — Вы пришли в мой дом, перепугали людей и теперь утверждаете, что меня это не касается! Я жена покойного! И его проблемы — это и мои проблемы тоже! Немедленно объясните мне, что здесь происходит!
В гробовой тишине, окутавшей холл особняка, слышны были лишь отдалённые звуки жизни, доносившиеся из-за его пределов. Отсчитывая секунды перед неизбежным, я всё чётче осознавала, что зря поддалась эмоциям. В мире, куда я попала, так не принято. Это и понятно. И всё же, прожив половину жизни при социализме, а другую при относительной демократии, дух мой, неготовый мириться с узурпатором, оказался сильнее.
Я испуганно округлила глаза, и только когда Мартин рассмеялся, поняла, что он шутит. Нервно хохотнула в ответ. И, договорившись встретиться с ним в кабинете покойного, я поспешила к себе, чтобы переодеться.
Как бы я ни отнекивалась, мне требовалась помощь со всеми этими поддёвками, которые по заведённому протоколу следовало послойно нанизать на себя, прежде чем покидать комнату.
Оценив количество нижних юбок и подкладок, я в полной мере прочувствовала негодование Риты, которая теперь помогала мне с одеждой, не переставая ворчать.
— Ох, дорогая Марлен, — говорила она. — Хорошо же ты приложилась головой там, на кладбище, что позволила себе явиться перед посторонним сеньором в таком виде! Да ещё и спорить с ним вздумала! Тебе известно, кто он?
Я помотала отрицательно головой.
— Диего Борджес самый влиятельный человек в Тальдаро. Говорят, он держит в подчинении министра и весь совет, потому что большинство из них его должники. Борджес опасен, моя дорогая, ещё и потому, что в прошлом он пират, — женщина понизила голос до заговорщического шёпота.
— Так это и неплохо, — неожиданно заявила я. — Кто как не бывший пират лучше всего знает тонкости экономических отношений между странами, соединёнными извилистыми линиями торгового флота.
— Марлен! — ахнула Рита, прижимая руку к своей объёмной груди. — Откуда такие познания?! Только не говори мне, что тайком ходила на слёты этих ведьм, которым нет покоя! Равноправие им подавай. Так, всё, иди, пока не довела свою бедную дуэнью до сердечного приступа.
Она буквально вытолкала меня из комнаты, откуда я, посмеиваясь над простотой этой милой женщины, спешно двинулась к назначенному месту встречи.
Дело омрачилось тем, что я не знала, где в этом огромном доме находился кабинет покойного мужа Марлен. Радовало лишь то, что как хозяйка, я вполне имела право открывать все двери, а потому поспешила этим воспользоваться. Заодно, чтобы изучить расположение комнат в доме.
Решив начать с первого этажа, я принялась за дело. Сначала на глаза мне попались уютные гостевые комнаты с резной мебелью и такими же ажурными шторами на окнах, как и везде. Мне очень хотелось задержаться в каждой из них, но не для любования интерьерами. На стенах здесь висели картины в золочёных рамах, и эти картины сразу привлекли моё внимание. То не были парадные портреты семейства, как в холле. Сцены из жизни горожан, зарисовки быта простых людей изредка разбавляли изображения прелестных юных дев, некоторые из которых были почти полностью обнажены.
На картинах имелась замысловатая подпись в нижнем правом углу, что подтверждало догадку: все эти произведения принадлежали кисти одного художника.
Последняя из дверей открывала вход в довольно вместительную библиотеку, набитую под потолок книгами в кожаных переплётах. И решив для себя наведываться сюда на регулярной основе, я отправилась изучать наполнение второго этажа.
Первая дверь оказалась заперта, тогда как следующая легко поддалась. За ней имелся широкий стол, покрытый суконной материей, а на нём — кованый канделябр для трёх свечей, беспорядочно разбросанные оттиски печатей, стопка листков и чернильница с пером. Комната походила на кабинет, вот только Мартина в ней не было, а потому я решила подождать.
Обойдя помещение вдоль стен, я с интересом касалась шершавого камня плохо обработанных стен, выкрашенных в зелёный с тонким чёрным орнаментом.
Здесь даже камин имелся и небольшая лежанка, какие использовали художники, чтобы рисовать соблазнительных натурщиц.
Я вела руку, наслаждаясь приятным касанием холодного камня к коже. А когда нащупала странный бугорок под пальцами, остановилась. Рука невольно гладила выступ и то ли по зову интуиции, то ли случайно, палец надавил на него. Как только бугорок вжался в стену, эта самая стена провалилась вперёд, образуя нечто вроде дверного проёма, и стала отъезжать в сторону.
Я с интересом наблюдала за странным представлением ровно до тех пор, пока моему взору не открылась спальня.
Спальня эта казалась самой обыкновенной на первый взгляд, но миновав проём, я вдруг замерла, остановленная какой-то тяжёлой и необъяснимой энергетикой.
Объяснение отыскалось позже, но сначала мрачная и непохожая на все остальные спальня с зашторенными окнами вызвала неприятное чувство давления в груди.
Я подошла к аккуратно застеленной широкой кровати и присела на неё. В ту же секунду взгляд упал на торчащий из верхней полки прикроватной тумбы предмет. Предмет походил на тонкий ремешок от брюк и не знаю, почему, но рука моя невольно потянулась к нему. Я аккуратно взялась двумя пальцами за краешек, и вскоре у меня в руках болталась самая настоящая кожаная плеть. Металлический шарик на одном из её концов, который я приняла за замысловатое крепление ремня, оказался вовсе не тем, о чём я подумала. Такие же шарики имелись на каждом из её хвостов и, судя по тяжести предмета, сделаны они были из металлического сплава.
В силу неопытности я долго соображала, для чего кому-то понадобилось держать в спальне подобную вещь, а когда до меня дошло, отбросила плеть на кровать и кинулась к комоду, бесцеремонно раскрывая его. Ремни, цепи, иглы и окровавленные лезвия. Содержимое полок вселяло ужас и холодило кровь. А когда я дрожащей рукой подняла одну из цепей, с трудом удержалась от вскрика. Оттянув рукав траурного платья, я приложила звенья к синякам с кое-где запёкшейся кровью.
Решено было наведаться на фабрику в ближайшее время, а потому, не дожидаясь обеда, мы с Мартином забрались в экипаж и покатили к пункту назначения.
Во время пути я старалась не слишком выказывать любопытство, поглядывая из окна. Но всё же в какой-то момент не смогла устоять и высунула голову, наблюдая за уличными артистами на ярмарочной площади.
Я никогда не бывала за границей, но, опираясь на книги, фильмы и картины известных художников, имела смутное представление о Средиземноморье. Всё в Тальдаро напоминало этот регион. Черноволосые, смуглые крестьянки с корзинами винограда, стройные, загорелые юноши, поджарые старики, дети с чертовщинкой в игривых глазках, перетянутые меж окон узких улиц верёвки с бельём и кварталы в цвету, живописно уходящие вниз, к побережью.
Испания? Италия? Или нечто среднее, что возникло в переплетении струн времени, в параллельной реальности, о которой никто и никогда не узнает. Но ведь меня допустили к ней, выдав шанс прожить вторую жизнь. Вот только понять бы, зачем.
Повезло ли мне оказаться здесь или на мою долю выпал тяжёлый крест, ещё предстояло узнать. А пока я смотрела на танцующих уличных артистов и в ритм их нехитрой музыки постукивала каблуком туфли.
— И всё-таки я вас не узнаю́, Марлен, — услышала я насмешливый голос Аньоло. — Вы переменились, и, честно вам скажу, это радует меня.
Я опомнилась.
Отпрянув от окна, попыталась вернуть лицу благочестивое спокойствие типичной светской дамы.
— Я просто устала, Мартин, — проговорила как можно более искренне. Но отчасти это было правдой. — Прошлое, каким бы тяжёлым оно ни было, не должно нас угнетать. Жизнь продолжается.
— Счастлив это слышать, Марлен. Мы приехали.
Набалдашник его трости стукнул по крыше кареты, и через несколько секунд экипаж остановился.
Выйдя первым, Мартин помог мне спуститься.
— Вы бывали здесь? — спросил он, когда карета с шумом отъехала.
— Только проездом, — соврала я, виновато улыбнувшись.
Что-то мне подсказывало, что Марлен вряд ли привозили сюда, а потому мои слова вполне могли оказаться правдой.
Пока мы шли в направлении крыльца довольно мрачного трёхэтажного здания из красного кирпича, я с интересом рассматривала его. Фабрика выглядела аккуратной, хоть и походила на заброшенные предприятия советской эпохи, которые в некоторых городах почему-то не сносили. Посреди фасада на последнем этаже имелось большое круглое окно, поделённое рамами на сектора, и мне на протяжении всего пути казалось, что оттуда за нами кто-то наблюдает.
— Вряд ли мы найдём здесь кого-то сегодня, сеньора, — сказал Мартин, толкая тяжёлую незапертую дверь. — Но, судя по звуку, Долорес на месте и, хочется верить, ещё не все рубашки она успела перепортить.
Мы ступили в огромный зал, в котором будто пепел после пожара, взметнулась пыль, потревоженная нашим вторжением. Мутные окна едва пропускали свет, и во мраке ангара, в котором от стены к стене тянулись длинные столы, я увидела то, что чрезвычайно удивило меня.
Я ожидала найти здесь подобие швейных машин, но вместо них увидела самые обыкновенные швейки, которыми пользовались женщины в старину. Их было довольно много, а к матерчатым наконечникам некоторых крепились кусочки ткани. Сидевшая в дальнем углу седая женщина, которая скрупулёзно всматривалась в натянутый перед собой суконный отрез, с тщательностью первоклассника водила иглой по краю ткани.
Я подошла к ближайшему столу и аккуратно коснулась резного узора на стойке, уходящего книзу на широкое плоское донце. Надо же. А я ведь и подумать не могла, что когда-нибудь смогу увидеть и потрогать этот антикварный образец дотехнического прошлого.
— Каких-то пять лет назад здесь кипела работа, — с грустью сказал Аньоло, стирая пальцем густой слой пыли с прибора для шитья. — Теперь почти все ушли. Если не считать Долли.
Он глянул в тот самый угол, откуда к нам, придерживаясь за край стола, приближалась старушка в простеньком платье с кружевным воротом.
— Хорхе, это вы? — спросила она, сильно прищуриваясь.
— Это я, Долорес, — отозвался Мартин. — Со мной госпожа Салес. Мы приехали осмотреть фабрику.
— Да неужто? Бьюсь об заклад, что я видела этого проныру Хорхе Гарсия, когда относила рубашки в хранилище.
— Вы уверены, Долорес?
Женщина деловито подбоченилась.
— Вы мне не доверяете? — возмутилась она. — Думаете, я могу спутать этого мерзавца с кем-то другим? Поверьте, Мартин, даже если глаза меня подведут, не обманет нос! Запах контрабандного табака, мокрой шерсти и дешёвых духов портовых шлюх я не спутаю ни с каким другим.
Мартин рассмеялся.
— Вы настоящая находка для сыскной полиции, Долорес, — сказал он. — Значит, он действительно приходил. Но зачем?
— А то вы не знаете! — всплеснула руками женщина. — Он желает прибрать к рукам фабрику, вот и рыщет тут.
— Глупости, Долорес. Здесь ничего не осталось. Все документы Карлос Салес хранил у себя.
Документы? — усмехнулась женщина. — Все ваши документы не стоят и ломаного песо в сравнении с тем, что нужно этому пройдохе!
Рефлексы оказались быстрее зова разума. Смахнув с себя внезапные объятия, я развернулась и со всей силой заехала незнакомцу по лицу.
— Что вы себе позволяете?! — шикнула я на него и только тогда рассмотрела мужчину во всей красе.
Передо мной стоял высокий шатен в дорогом серо-зелёном камзоле, расшитом серебряными нитями и до блеска начищенных сапогах. Локтем согнутой руки он прижимал к себе трость с замысловатым набалдашником, а свободной ладонью потирал покрасневшую щёку.
Несмотря на полученный удар, он улыбался, одаривая меня взглядом, каким смотрел бы на загнанную в ловушку антилопу голодный лев.
— Что ж, я хотя бы попытался, моя строптивая девочка, — сказал он, наконец, отступая на шаг. — Позволь узнать, зачем ты сюда приехала?
Ну и что прикажете отвечать?! Судя по всему, Марлен хорошо знала этого человека, а потому сейчас как никогда я была близка к провалу.
И всё же, собравшись, я отметила для себя кое-какие детали. Долорес упоминала некоего Хорхе Гарсия, которого она узнавала по запаху, а от этого человека буквально разило табаком и душной влажностью, какая бывает, если нацепить на себя недосушенные после стирки вещи. Отринув сомнения, я ответила, скрестив на груди руки:
— Вас это не касается, сеньор Гарсия.
Но мужчина не отступил. Опершись на перила крыльца в позе человека, как никогда готового продолжать разговор, он ухмыльнулся.
— Я вижу, ты всё ещё дуешься на меня, Марлен. Напрасно. Я всегда говорил, что верен тебе, и доказал свою верность. Теперь дело за тобой.
Он оттолкнулся от перилл, медленно приблизившись ко мне, склонился и взял двумя пальцами за подбородок.
— Неужели ты забыла, как хорошо нам было вместе? Как ты приходила ко мне, переодевшись прислугой, как позволяла целовать свои сладкие губы и как не хотела возвращаться к чудовищу, который мучил и истязал тебя? Марлен, любовь моя, я помню каждую нашу встречу и то, как обещал вырвать тебя из лап Салеса. Но судьба распорядилась иначе. И мерзавца зарезали в трактире, как грязную свинью. Всё сложилось лучше, чем мы ожидали. Теперь ничто не мешает нам с тобой соединиться.
Наши губы почти соприкоснулись, а я, пребывая в трепетном ожидании, думала лишь о том, что ещё он скажет. Так, значит, Марлен и Хорхе — любовники и по неясным причинам несчастная доверилась этому скользкому типу. Но её можно было понять. В том положении, в каком она оказалась, всякий, кто проявил бы сочувствие, показался ей рыцарем.
Я же сразу распознала в нём пройдоху. Марлен определённо была нужна ему. А для чего, мне ещё предстояло выяснить.
— Не говори так, — прошептала я, вживаясь в роль очарованной влюблённой. — Я не желала ему смерти.
— Ты ангел, Марлен. Этот грешный мир недостоин тебя. Как и я.
О, чтоб тебя. Романтик. Пооригинальнее ничего не мог придумать? Я всё же включила рассудительность и упёрла ладони ему в грудь. Изобразив внутреннюю борьбу, поговорила с придыханием:
— Прошу, оставь меня, Хорхе. Нас могут увидеть. Я в трауре по супругу, кем бы он ни был.
Даже взгляд отвела и с театральной выразительностью смахнула с ресницы несуществующую слезинку. В ту же минуту пальцы мужчины обвили мою ладонь, и я ощутила касание тёплых губ к тыльной её стороне.
— Где и когда, Марлен? — почти прорычал он, буравя меня томным взглядом исподлобья, и, надо признать, это подействовало. Будь я и впрямь юной и неопытной барышней, вполне повелась бы.
— Мне нужно время, Хорхе, милый. Наберись терпения.
— Как ты жестока. Но ничего. Вскоре мы исполним наш план, и никто не посмеет осуждать тебя. Семейство Салес поплатится за всё зло, которое они причинили нам. А теперь прощай.
Я не успела ответить. Окликнув меня, к крыльцу уже спешно приближался Мартин, вытирая платком испарину со лба.
Я лишь на секунду обернулась к нему и, не успев испугаться внезапного адюльтера с Хорхе, поняла, что его уже нет. Ловкач испарился также быстро, как возник, проявив чудеса конспирации.
— Как чувствует себя Долорес? — спросила я, стараясь не выказывать растерянности.
— О, всё обошлось, мадам, — сказал он, взбегая по кое-где отбитым каменным ступеням. — У неё просто поднялось давление. Сейчас она чувствует себя куда лучше. Я отпустил её домой.
Когда мы снова оказались в стенах фабрики, Мартин устроил мне настоящую экскурсию по отделам. Производственный цех, который открылся нам самым первым, судя по слою пыли, пустовал уже давно. Мартин сообщил, что постоянных швей кроме Долорес на фабрике нет, и если им поступают заказы, то приходится нанимать вре́менных работниц. Бухгалтерия, расположенная на втором этаже, тоже пустовала, и только в отделе моделирования кипела жизнь. Точнее, не столько кипела, сколько шуршала и скрипела.
Ступив следом за Мартином за порог кабинета, в котором стояло несколько небрежно одетых манекенов, я с интересом огляделась.
Отовсюду здесь свешивались кружево, драпировки и кринолин. Редкая полка высокого стенного стеллажа отличалась порядком. И тем не менее в хаосе непослушной материи проглядывалась некая система, создававшая иллюзию порядка. Кто-то явно пытался соединить между собой ткани по цвету и текстуре. Сатин и органза, шёлк и бархат, велюр и драповые заплатки вызывали жгучее желание прикоснуться к кусочкам и прочувствовать их текстуру.
— Остановитесь немедленно! — кричала я на бегу, путаясь в подоле длинного платья. — Пустите её, я вам говорю!
Но мужчина меня не слушал. Более того, один из его помощников с лицом, которое врагу не пожелаешь встретить ночью в глухом переулке, грубо преградил мне путь.
Осознав, что слова здесь не помогут, я сама, не особенно церемонясь, въехала локтем в бок амбала и, пока тот недоумевал, откуда у кисейной барышни вроде меня столько сил, кинулась вызволять несчастную. Девушка кричала и плакала, пытаясь оторвать от себя руки нападавшего, а вокруг уже собиралась толпа.
Вцепившись мёртвой хваткой в тонкое плечо, я с силой потянула на себя девушку. Только теперь жуткий человек поднял на меня свой бешеный взгляд. Он выпустил свою жертву, но легче от этого не стало.
Мне сделалось страшно. Я впервые видела настолько дикое, даже звериное выражение человеческого лица. Тёмные, почти чёрные, глаза полыхали яростным огнём из-под густого навеса бровей, щербатый рот скалился в гневной гримасе. Растрёпанные сальные патлы липли к лицу, едва пряча жуткий шрам поперёк брови и другой — вдоль широкой скулы, покрытой щетиной.
Слова застряли в горле. К счастью, Мартин уже подоспел на выручку и, оттеснив нас, спросил у смутьяна:
— Что здесь происходит?
— Пошёл к чёрту! — взревел человек, добавляя очков зверской части своей личности. — Это никого не касается!
— Ошибаетесь, сеньор. Вы подняли такой шум и так жестоко обращались с этой девушкой, что сюда скоро нагрянет полиция. Сомневаюсь, что вы желаете иметь с ней дело.
— Много на себя берёшь, заморыш!
Мужчина уже готов был замахнуться, чтобы ударить Мартина по лицу, и у него бы это получилось, если бы в следующее мгновение не произошло то, чего никто не ожидал. Взмахнув тростью, Аньоло в несколько точных движений ткнул ею в живот и грудь нападавшего, отчего тот, не успев завершить размах, сложился пополам и взвыл.
Недолго думая, к Мартину со спины подскочили двое, но и им не удалось его побороть. Прицельный удар локтем в нос и башмаком под колено одному, кувырок через себя второго обездвижили обоих.
Наблюдая за тем, как посреди улицы с подвыванием ползают по земле три здоровенных амбала, я раскрыла рот от изумления. Даже девушка, которая всё ещё испуганно прижималась ко мне, притихла и с нескрываемым восхищением смотрела на Мартина, возвышающегося над всем этим, как, ни больше ни меньше, обелиск воинской славы.
Элегантно перешагнув через одного из поверженных, он подошёл к нам и обратился к девушке:
— Что здесь произошло, и почему этот человек так обошёлся с вами?
Несчастная опомнилась. Всхлипнув, она с трудом удержалась от нового потока слёз.
— Сеньор Донато вёл дела с моим отцом, господин, — начала она. — Отец занимался извозом и изредка брал у него взаймы, чтобы наладить своё дело, но всегда возвращал в срок. А недавно у нас сразу две лошади захворали, и пришлось новых покупать, так ещё и повозку, потому что старая прогнила. Отец взял заём у сеньора Донато, купил, всё, что требовалось, и не успел ещё ни разу обкатать лошадей, как слёг с лихорадкой.
На последнем слове её голос вновь сорвался на рыдание.
— Где сейчас твой отец, милая? — спросила я, с грустью заглядывала в её раскрасневшееся лицо.
— Он умер, сеньора! — простонала та. — Умер и не сумел вернуть долг!
Она разрыдалась, утыкаясь мне в грудь. К тому времени Донато уже поднялся, отряхнулся и заговорил, с опаской глядя на Мартина:
— Сиерра должен мне восемь тысяч, и это без учёта процентов, раз уж он помер. А она и этого не смогла отдать! Так пусть теперь отрабатывает!
Донато было рванул к нам, но осёкся, заметив Мартина, легко потрясавшего тростью.
— Как вы можете, бесчестный человек?! — возмутилась я. — Вы ведь понимаете, что эта несчастная не способна отдать вам долг? Её отец занимался извозом, тем и жил. Он не сумел окупить вложенные в лошадей средства! Смерть помешала ему!
— Это не мои проблемы, сеньора! — рявкнул Донато. — Деньги к деньгам. Если нет, то я всегда найду чем их заменить.
— Где лошади? — перебил его Мартин, вновь обращаясь к девушке.
— В стойле, — она указала в сторону дома, откуда её только что выволокли. — На заднем дворе.
— А повозка?
— Там же.
— Ну значит, решено, — Аньоло повернулся к ростовщику. — Вместо того чтобы поднимать шум и обижать девушку сходите и заберите двух лошадей и повозку. Они стоят ровно столько, сколько вы выдали господину Сиерра.
— Да начерта мне лошади?!
— Пригодятся. А нет, так продадите. Вы ведь это умеете.
Мартин красноречиво приподнял бровь. Только теперь я заметила, что он не такой уж худой и хлипкий. Скорее жилистый. Так ещё и ростом выше этого Донато, который только шириной брал.
Тот недовольно рыкнул. А спустя четверть часа его помощники выводили из ворот двух сильных, крепких гнедых, запряжённых в повозку.
Девушка, которую мы не отпускали от себя, заметно успокоилась, но когда троица скрылась с глаз, растерянно уставилась перед собой.
Изабелла приняла моё предложение. Правда, не так-то просто было уговорить её переселиться ко мне ради безопасности одинокой девушки. И всё же мне это удалось. Сговорившись, что я пришлю за ней экипаж, когда она соберёт вещи, мы с Мартином оставили Беллу под присмотром кожевника и его супруги из соседней лавки и отправились домой. Тем же вечером я сидела вместе с помощником в гостиной, погружённая в изучение документов фабрики. Мартин, судя по мечтательному взгляду в никуда, думал о чём-то более важном, чем разоряющееся предприятие.
Совсем скоро я с прискорбием осознала, что фабрике не просто грозило разорение. Исходя из столбиков баланса последних месяцев, расходы по некоторым статьям многократно превышали доходы, и чем дальше, я смотрела, тем более удручающей делалась картина.
— Мартин, — обратилась я к мужчине. Тот опомнился. — Скажите, много ли долгов у господина Салеса?
Аньоло мгновенно сник.
— К несчастью, достаточно, мадам, — ответил он. — Иногда я позволяю себе грех думать, что если бы его не убили, совсем скоро этот дом и всё его имущество пустили бы с молотка.
— Вам известна точная сумма?
— Нет, но что-то около девяти тысяч сантимо без учёта игорных долгов и залогов. Он продал немало ценных вещей, чтобы погасить кредиты, но и этого не хватило. Боюсь, те, кому он остался должен, совсем скоро явятся сюда и потребуют свои деньги.
Я бессильно сомкнула веки. Девять тысяч сантимо — это вдвое больше, чем нужно нам для покупки сукна. А ведь ещё потребуется оплачивать работу швеям. Этот монстр Карлос даже после смерти продолжал создавать проблемы и неприятности.
Отложив в сторону перо, подпёрла рукой подбородок.
— Составьте мне список всех, кому он задолжал, Мартин, — задумчиво проговорила я.
— Но для чего, мадам?
— Хотя бы для того, чтобы их приход не стал сюрпризом. Предупреждён, значит, вооружён.
Мартин удивлённо кивнул. А я, судя по всему, только что ввела в обиход жителей этого мира новое крылатое выражение.
Мы посидели ещё, а когда совсем стемнело, и мужичина засобирался проведать Беллу, договорились, что он в ближайшее время условится о доставке сукна для фабрики. Мне удалось заверить его, что я отыщу деньги, чего бы мне это ни стоило, а потому не торопясь переодеваться ко сну, я отправилась проводить ревизию ценностей.
Шкатулка Марлен с украшениями не вызвала у меня особого трепета, когда я впервые её увидела. Но теперь побрякушки как никогда могли оказаться нам полезны. Кольца, серьги, каменья, золотые браслеты, цепочки, когда я высыпала их на столик перед зеркалом, образовали внушительную горку, сияющую бликами от свечного огня.
— Рита, — обратилась я к дуэнье, которая хлопотала с моей постелью, — ты не подскажешь, кому я могла бы заложить всё это и получить хорошие деньги?
Женщина громко ахнула, уронив подушку.
— В своём ли ты уме, Марлен?! — вскричала она. — Ведь украшения вашей несчастной матушки нельзя продавать! Они семейная ценность!
Ах вот значит как. Ну это многое объясняет. Непонятно только, почему супруг — насильник и деспот — не приложил руку к богатствам своей жены.
— Я всё понимаю, Рита, — проговорила, стараясь изображать печаль как можно более правдоподобно. — Но у меня нет другого выбора. Мой супруг оставил много долгов, а так как фабрика не приносит дохода, то и платить по этим счетам мне нечем. Скоро сюда явятся кредиторы. И неизвестно, что они потребуют от меня в счёт уплаты, если не подготовиться заранее.
Всплеснув руками, женщина опустилась на кровать и в отчаянии закрыла ладонями лицо.
— Ох, ты, бедная моя, несчастная Марлен, — запричитала она. — Как же всё это гадко, как ужасно обрекать тебя на эти страдания! Фамильные ценности! Кто бы мог подумать!
Хотела напомнить ей, что при жизни мужа Марлен страдала куда больше, но не стала. Пускай верит, что мне нелегко расставаться с памятью о родных.
— Сеньор Фрезо сможет тебе помочь, дорогая, — сказала она, смахивая слезу. — Он честно ведёт дела, и ему можно доверять. Только умоляю, во имя Пресвятой, не ходи к нему одна с такой кипой ценностей. Это опасно! Вокруг его лавочки какие только оборванцы не трутся!
— Хорошо, Рита. Обещаю, — заверила я её.
В ту ночь совсем не хотелось спать. Все эти разговоры о кредиторах и возрождении фабрики не давали уснуть. Так ещё и не на все вопросы имелись ответы. Я до сих пор не знала, что связывало Марлен с Хорхе Гарсия. Будучи замужем, она приходила к нему и вполне возможно, имела близость с этим мужчиной.
Слова Долорес не придавали мне уверенности. Женщина явно испугалась чего-то, когда узнала Марлен и весь день я принюхивалась к себе, чтобы уловить тот самый запах. Но ведь я и не пользовалась здесь никакими ароматическими смесями. Пришлось даже забраться в кладовку, где прислуга хранила масла и травы для купания, но и там не было обнаружено каких-то особенно активных ароматов. Хоть беги в больницу к несчастной женщине и допрашивай её.
На другой день Мартин явился раньше времени, да не один. Из-за его плеча, смущённо перетаптываясь с ноги на ногу, выглядывала Изабелла.
— Я помог сеньорите Сиерра собраться, — сказал он. — Ей опасно надолго оставаться одной в доме отца.