Мятежник. Воссоединение

Глава 1

Лепнина на потолке напоминала лилии. Цветы ласкали друг друга лепестками, плавные изгибы переплетались между собой и закольцовывались аккурат над изголовьем кровати.

Вот уже два дня мы с лилиями друг на друга глазели.

Удобное ложе, тёплое одеяло, подушек ворох и мягкие перины. На столике ароматный взвар, кудрявый хлеб и пышная, как облако, каша. За окном — утро. Свет солнца настырно подглядывал в зазор между портьерами.

А я разглядывала потолок.

Мне не хотелось просыпаться. Пусть сон мой был беспокойным, но он на время уносил меня далеко от самой себя. Днём же — приходилось сражаться в одиночку. Вести борьбу с болью, застрявшей как ком в груди.

Тройной стук в дверь, а следом осторожная поступь супруга.

— Гвилисс, ты уже проснулась? — Альверон аккуратно приблизился и сел на стул рядом со мной. Я не шелохнулась. Продолжила собирать букет из лилий, начертанных на потолке. — Проснулась, но есть не стала. Снова.

Если не подниматься с постели, то есть совсем не хочется. Никогда.

— Должен сообщить тебе, — супруг кашлянул в кулак. — О твоём возвращении было доложено канцлеру и она желает говорить с тобой. Разумеется, я попросил дать время, чтобы ты могла прийти в себя. Но, Гвилисс, она будет задавать вопросы. И придётся держать перед ней ответ.

Перчатки я нацепила самые длинные — по локоть — и не снимала их ни днём, ни ночью, ни во время принятия ванны. Боялась, что Альверон, поддавшись искушению, возьмёт мои ладони в свои и прочтёт воспоминания.

Мой жест он воспринял однозначно и, будучи тактичным, расспрашивать не стал.

— Полгода… — выдохнул муж, потирая переносицу. Морщинка меж бровей углубилась и стала единственным изъяном в его безупречном облике. Черты лица стали как будто бы суровее. Старше, хотя старение нам, эльфам, было чуждо. — Полгода ты пропадала неизвестно где. Конечно, канцлер захочет знать твою историю. Вне всяких сомнений.

Новость о визите вольмондского канцлера я восприняла безразлично. Придёт и придёт. Для неё заготовлена легенда, а вздумает выбить правду силой — пусть. Мне нечего сказать ей. Быть может телесная боль заглушит боль душевную. Или и вовсе принесёт смерть, как облегчение.

Полгода…

Полгода назад я исчезла, полгода прожила в подземелье свою самую сладкую, самую счастливую семейную жизнь. Как будто высшие силы специально показали мне рай, а затем, вырвав, словно сорняк бросили в отхожую яму.

В Ливеноре запрещались разводы. Мы с Альвероном оказались друг к другу прикованы и цепи взаимно тяготили нас. Ему, безупречному и непогрешимому, досталась блудная жена. Страшно представить, как посмотрят на некогда высокомерного посла его не менее чванливые товарищи.

— В этот раз я приказал слугам накормить тебя, — после томительной паузы продолжил супруг. — Упрямься или нет, мой приказ они выполнят. Так что советую быть благоразумной и не морить себя голодом.

Он придвинул поднос ко мне и я, ворча, села на кровати.

Дымок больше не тянулся, но блюдо было ещё тёплым. Зачерпнув ложкой, отправила кашу в рот.

— С твоего позволения, я немного расскажу тебе о делах, что творились в твоё отсутствие, — Альверон придвинул стул и сложил руки в замок. — Твои родители желали приехать в Вольмонд, чтобы участвовать в поисках. Я с трудом отговорил их, расписав как неспокойно сейчас в столице королевства дроу. Вдобавок я подал запрос владыке и он прислал помощь, хотя помощники так же не смогли отыскать твой след.

При упоминании родных, вздрогнула. На истинное раскаяние не было сил и я мысленно поблагодарила Альверона за мудрое решение.

— Дипломатическая миссия моя продолжилась вопреки всему, но всюду я натыкался на препятствия. Видишь ли, в Вольмонде другие порядки. Здесь мужчина почти ничего не может без женщины. За всё это время я так и не попал на приём к Её Величеству. Даже не видел её лица.

С усталым равнодушием я медленно жевала кашу. В мою тарелку добавили изюм и ягоды, а я не сразу распознала их.

— Сперва меня вынуждали облачаться с головой в синюю тряпку, — продолжал муж, — затем отказали в приёме из-за — представь себе! — отсутствия супруги. Интересы Ливенора, которые я защищаю здесь, так и не дошли до ушей верховного правителя Вольмонда. Моя работа приостановлена.

Амбициозный и честолюбивый Альверон терпел неудачу в дипломатических делах. Для него это было с родни катастрофе.

— Мне показалось это странным. Словно специально меня не пускали к королеве Вольмонда. Как будто все причины нарочито выдуманные, а я, как дурак, верил им и плясал под чужую дудку. Канцлер настаивала, чтобы все дела я передавал через неё, но приказ владыки для меня закон. А он велел мне добиться аудиенции именно Её Величества. Чувствую, здесь дело нечисто.

Впервые за эти несколько дней Альверон всколыхнул мой интерес. Мятежники из подземелья, где я и находилась всё это время, говорили тоже самое. Они считали, что королева находилось под контролем канцлера.

— Я понимаю, что тебе пришлось непросто, — сглотнув, продолжил муж. — Тебя похитили и только высшим силам известно, каким изуверствам ты подвергалась всё это время. Но я прошу тебя о помощи. Если ты сможешь найти в себе силы, если сумеешь преодолеть ужасы прошлого, мне… Нет, не мне. Нашей стране нужно, чтобы я выяснил правду. Мы выяснили.

В моём сердце зажегся слабый луч надежды. Проблеск маленькой звезды на небосклоне, затянутом тучами. Мой муж посол, у него есть власть и регалии. Я — маг-иллюзионист и о моих способностях никто не знает. Возможно я смогу как-то помочь мятежникам? Добыть сведения, предупредить об облаве. Сделать хоть что-то в конце концов!

Я моментально обернулась к мужу. Вероятно, он заметил пламя уверенности в моём взгляде или не ожидал такой молниеносной реакции. От внезапности он отшатнулся, чуть не упав со стула и в тот момент я твёрдо отчеканила:

— Помогу, Альверон. Вне сомнений я тебе помогу.

Глава 2

Большое напольное зеркало в гардеробной стало мне верным другом. Запершись на ключ, я посвящала долгие часы мастерству иллюзии. Меняла обличья, произносила заученные фразы, играла роли, как актёр в театре, или просто вела беседы наедине с собой. Гербовый вензель на верхушке рамы был мне молчаливым слушателем. Когда иллюзия удавалась особенно хорошо, серебристый полумесяц, символ Вольмонда, всякий раз одобрительно подмигивал в тусклом свете лампы.

Для сегодняшней встречи я придала лицу затравленный вид: готовилась к визиту канцлера. Она наверняка была опытной интриганкой, поскольку сумела занять столь высокий пост, а значит — легко распознавала ложь.

Но зачем лгать? Достаточно сказать полуправду. Нет ни капли лукавства в том, что меня похитили, держали в подземелье, не позволяли отправить весть родным, кормили скудно (особенно в сравнении с обедами знати) и в вопросах моего собственного будущего всякий раз оставляли в неведении.

Разве это не отражает реальность произошедшего? Важно рассказать о том, о чём можно рассказать и умолчать обо всём остальном.

Альверон ждал меня в трапезной. Его явно смутил мой чересчур непритязательный вид: платье без вышивки, низкий пучок, свободный локон у виска и отсутствие украшений.

— Гвилисс, ты действительно считаешь, что… подобный наряд уместен для встречи с канцлером? — осторожно поинтересовался он.

— Да, — прозвучало категорично. — Так и считаю.

Моя твёрдость и решимость сбивали Альверона с толку. Он не осмеливался спорить и, полагаю, был обескуражен силой духа, появившейся внезапно у его скромной благовоспитанной жены.

Канцлер предстала перед нами такой, какой я её и запомнила — яркой, красивой, дерзкой. Она не изменяла привычке носить пояс из змеиной кожи, волосы на макушке по-прежнему собирала в косу и гладко выбривала виски, затылок и лоб.

Причёска вольмондской знати.

— Гвилисс Торальфин с возвращением, — губы, выкрашенные в ярко-алый, растянулись в улыбке. — Посол Альверон, мои поздравления. Появление матриарха в доме это большая радость. Не представляю, как вы жили всё это время. — Моему супругу канцлер коротко кивнула и три истукана в синих покрывалах, что неизменно сопровождали её, встали рядом с ним.

— Визит такой уважаемой особы, как вы, канцлер Латтерия Век’тхар, — огромная честь для нас. — произнес посол, демонстрируя должное почтение. — Для нашей семьи не будет большей радости, чем разделить с вами обеденную трапезу.

— О, нет-нет, благодарю, — эльфийка подошла ко мне близко. Сложив руки в замок я учтиво поклонилась и вид мой выражал болезную печаль. — На праздные обеды у меня нет времени.

Она рассматривала меня не то с сочувствием, не то с брезгливостью. Женщина, неспособная постоять за себя, — будь она даже из самой благородной семьи эльфов, — в царстве дроу не могла заслужить уважения. Латтерия обошла меня кругом, словно оценивая товар на рынке, взгляд её цепких глаз скользил по мне, примечая детали.

— Полагаю, у вас есть вопросы, — проговорила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без намека на дрожь.

— Вопросы? Несомненно, — согласилась канцлер. — Но мы не станем обсуждать их в присутствии мужчин. Это не их забота, не так ли? — эльфийка повернулась к Альверону. — Господин посол предоставит нам приватную комнату для беседы. И немного вина.

Посол, учтиво поклонившись, указал на свой рабочий кабинет, где по обыкновению склонялся над письмами и документами. Сам Альверон остался в зале, чтобы развлекать безликих мужчин в синих джуурхах. Мужей госпожи канцлера.

Кабинет был обставлен строго, аскетично, без излишеств. Здесь преобладала мебель из тёмного дерева, шкафы закрывались наглухо, в дальнем углу стояли два резных кресла, разделённые низким чайным столиком. Латтерия Век’тхар уселась в одно из них и жестом пригласила меня занять место напротив.

Через несколько минут слуга разлил вино по кубкам.

— Знаешь, что это такое? — достав из кармана пузырёк с чернильной жидкостью, дроу взболтала его перед моими глазами. В тот же миг Латтерия обратилась ко мне на «ты», демонстрируя пропасть между нашими силами.

— Нет, — в первый и последний раз соврала я. В руках канцлера — зелье правды, можно было не сомневаться.

— Это снадобье покажет лжёт собеседник или говорит правду.

Внутри меня клокотал и буйствовал страх, но я, с видом невозмутимым, придвинула свою чарку ближе к ней. Канцлер одобрительно хмыкнув, вручила пузырёк мне в руки.

— Пей, Гвилисс Торальфин. Вкус неприятный.

Опять. Опять это проклятое пойло. Горькое, противное, немного терпкое, как настой. Отчего-то в подземелье его вкус мне показался другим.

— Итак, расскажите мне все, — голос канцлера, низкий чуть хрипловатый, звучал как приказ. — Все, что случилось с тобой после похищения.

Я говорила аккуратно, медленно, взвешивая слова. Заученная некогда легенда оказалась кстати. Иногда приходилось запинаться, прерываться, чтобы рассказ не выглядел чересчур складным.

Латтерия слушала меня, лениво потягивая вино. Я поведала ей всё, что происходило со мной. О том, как вышла в город, как попала на казнь, как оказалась в повозке вместе с беглецами, как их командир допрашивал меня, велел жить в его комнате и работать в подземной теплице. Мне пришлось рассказать о школах и тренировочных полях, но, кажется, канцлер уже была осведомлена об этом. Затем я описала угрюмые лица, призналась, что не помню большинства имён, живописала самого злого и страшного дроу по имени Оассис, того самого, что отправил меня приманкой к паукам и привела на память день осады.

— И ты не пыталась бежать? — задавала эльфийка вопросы.

— Нет, я боялась, — честно отвечала я. — Не знала дороги, не различала тоннели в темноте и очень страшилась пауков.

— Что-то знаешь об их подземных норах? Расположение городов, пути, лабиринты? Можешь набросать карту, примерный план?

— Нет. Единственный лагерь, о котором мне было известно — разрушен.

Глава 3

Эолис

Одиннадцатый — единственный подземный город, о котором враг не знал. Строительство не прекращалось ни днём, ни ночью и едва одна команда уходила на отдых, другая тотчас приступала к работе.

Эолис был этому рад. Он нарочно нагружал себя работой, чтобы не впасть в уныние. Но стоило лишь позволить себе минуту передышки и боль тут же пронизывала нутро тоской по возлюбленной.

Покои командира оказались вдвое меньше предыдущих, здесь катастрофически не хватало места. И всё же руководителю восстания полагалась отдельная комната. Теперь вместо двери у Эолиса висел кусок брезента, вместо стола стояла низкая лавка, а спал эльф на стопке из четырёх войлочных одеял. Умывался вместе со всеми у бочки с дождевой водой, нужду справлял в общий клозет.

— Отец, можно? — Илай робко отворил полог и просунул голову. — Товарищ мой не спит, ворочается. И мне уснуть не даёт, уже сил никаких нет.

Лукавил. Эолис прекрасно знал своего сына: чем ближе становился день праздника, тем больше одолевала Илая бессонница. Его сын не мог думать ни о чём, кроме грядущей миссии.

— Не стоит стыдиться потребности видеть своего родителя, — командир похлопал по войлочной лежанке. — Проходи, сын мой. Я всегда рад тебе.

Илай шагнул внутрь, стараясь не задеть низкие своды потолка. В полумраке комнаты, освещенной тусклым светом кристалла, молодой дроу казался взрослее. Старше. Он присел на край лежанки, ссутулившись и опустив взгляд. Немного помялся, поёрзал на месте и только потом вытянулся на войлоке во весь рост.

Отец и сын молчали. Эолис разглядывал карту, отмечая новые подземные пути, Илай, медитируя, глядел в потолок, дыхание его было ровным.

Они не говорили о задании, не вспоминали предназначение, выбранное мятежниками, не вели бесед о деле и грядущем восстании.

— Отец… — от долгого молчания голос его сел и звучал хрипловато.

Эолис обернулся и встретился с парой родных золотистых глаз.

— Тебя беспокоит что-то? — нахмурившись, спросил командир.

— Вопрос, если позволишь.

— Конечно, спрашивай. — Эолис отложил карту и развернулся к сыну всем корпусом.

Юноша помялся немного, вероятно, тема его была деликатной.

— Я знаю, ты её не любил, — когда Илай произнёс это, командир вздрогнул. Боль от разлуки с Гвилисс засаднила в груди, однако сын имел ввиду вовсе не её. — Но мне важно знать. Было ли хоть что-то действительно прекрасное… в моей маме?

О, Богиня Полнолуния, будь милосердна! Его Илай, его мальчик перед лицом опасности вспоминал свою мать. Женщину, чьё имя Эолис не произносил и не желал носить фамилию её Дома.

Но если для командира покойная жена была хуже поганой скверны, то для ребёнка она всегда оставалась родной матерью.

— Было, Илай, — эльф кивнул, вспоминая давние времена. — Конечно было. Прекраснейшей из всех женщин она предстала передо мной в день твоего рождения. Измученная, уставшая, она лежала на боку среди шёлковых покрывал и смотрела на тебя. На её лице я видел проблески нежности, в движениях осторожность. Она опасливо касалась твоего лица, боясь навредить. В тот день мы все явились в покои матриарха, чтобы возблагодарить за бесценный дар — новую жизнь. Навестить её дозволили лишь мужьям, но так велико было всеобщее любопытство, что в комнате собрался весь гарем.

Илай молчал, впитывая каждое слово. В полумраке глаза его заблестели и он отвернулся к стене, чтобы скрыть навернувшиеся слезы.

— В тот день твоя мать стала воплощением совершенства, явила нам демонстрацию женской силы. Мощнейшей, прекраснейшей, недоступной нам, мужчинам. Помню, кожа её светилась изнутри, а выражение лица казалось почти блаженным. Она даже не смогла качественно обругать нас за непослушание и пригрозить поркой.

Эолис сделал паузу. В голове всплывали обрывки фраз, моменты, запечатлевшиеся в памяти намертво, несмотря на все попытки их забыть.

— Она взяла тебя на руки и держала так бережно, словно ты был самым хрупким сокровищем Вольмонда. Помню, как повитуха попыталась забрать тебя, потому что мальчик с самого рождения должен был знать своё место. Твоя мать не позволила. Приказала принести колыбель в её комнату и несколько дней и ночей заботилась о тебе сама.

О том, что дальше она устала от младенца и, наигравшись, переселила его в детскую, Эолис благоразумно умолчал.

— Моя покойная жена была монстром, это истина, — в заключение добавил отец. — Но материнство стало проблеском света в её душе. Знаешь, как иногда говорят? Не согрешишь — не покаешься, не покаешься — не спасешься. Ты, Илай, стал её спасением. Пусть и кратковременным.

Илай повернулся обратно, глаза его были влажными, но взгляд ясным. Он больше не казался потерянным мальчиком, которого мучали кошмары. В его лице проглядывала решимость.

— Спасибо, отец, — тихо произнес юноша, спешно вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Мне стало легче.

Командир обнял сына, как обнимал когда-то много лет назад, когда тот был маленьким. В этом жесте не было ничего предосудительного. Каждый мужчина мог позволить себе слабость вдали от чужих глаз. Пролить слёзы, признать собственный страх. Здесь, за закрытым пологом можно было всё — кроме отчаяния.

— Илай, помни, ты — моя гордость, — сказал Эолис, поглаживая пепельные волосы сына. — Ты умен, хитёр, силен и талантлив. Ты жаждешь успеха и признания и, я уверен, справишься со своей задачей. А теперь спи, гони прочь бессонницу и позволь себе отдых.

Илай улыбнулся. Отодвинувшись немного от ретивых родительских объятий, он натянул одеяло по самый подбородок и, широко зевнув, прикрыл веки.

— Я не подведу тебя, отец, — сказал он, прежде чем отдаться во власть сна. — Не сомневайся.

Глава 4

— Нет, ты не в положении. — эхом отдавалось в моей голове заключение повитухи. — Дальнейшие визиты излишни. Если теперь твоё чрево начнёт расти, в нём уже будет другое дитя.

Разглядывая яркое, как рубин, вино через толстые грани стекла, я радовалась и одновременно горевала. Радовалась тому, что не понесла и моего ребёнка не выпотрошат на глазах у его отца. Но печалилась глубоко в душе по обратной причине: всякой женщине хотелось зачать от любимого. Подобные желания, пусть даже иррациональные, возникали из самых глубин души и не подчинялись разуму.

На балконе, облюбованном мной, было прохладно. Снег таял, предвещая начало весны, но ранним утром перила ещё сковывал иней. В это время столица находилась в блаженном полусне, тишина и безмолвие царили на улицах и лишь звон колоколов, доносящийся с башен храма, знаменовал наступление нового дня.

— Не холодно? — скрипнула дверь, мой супруг вышел на балкон и опустился в соседнее кресло. Немного поколебавшись, плеснул себе вина. — Жизнь в Вольмонде меняет нас, верно? Мы никогда раньше не пили по утрам.

— Мы и по вечерам не пили, — флегматично отозвалась я. — Ты всегда был ярым противником возлияний.

Усмехнувшись, Альверон сделал глоток и устремил свой взор к шпилям религиозного храма. Острые пики пронизывали сизые облака и терялись в их пышных объятиях. Некоторое время мы оба сидели молча, каждый думая о своём.

— Хотел спросить, — наконец муж нарушил затянувшееся молчание, словно выныривая из глубокого колодца раздумий, — к тебе приходила лекарь. Стоит ли теперь ожидать нам… нового члена семьи?

— Нет.

— Хорошо, — не стесняясь, мой супруг облегчённо выдохнул и даже слабо улыбнулся. — Иначе наверняка он имел бы черты, присущие тёмным. Возможно, как дроу, не переносил бы солнечный свет, а значит в Ливеноре только слепец не заметил бы его непохожести на нас.

Ах, вот, что заботило Альверона — серокожее дитя, чьё происхождение никак не скрыть. Мой муж боялся позора, насмешек приятелей и косых взглядов. Он, как и всегда, беспокоился о репутации, но слова его запустили ход и моих измышлений: ребёнок мятежника, зачатый вне брака, в Ливеноре превратится в изгоя.

— Вольмонд оставил след в каждом из нас, это истина, — мне малодушно захотелось ужалить супруга, воткнуть ядовитый дротик в непомерно раздутое эго, — но тебя, Альверон, перемены словно обошли стороной. Ты всё так же заботишься исключительно о собственной персоне.

— Это касается нас обоих, — возразил он, поворачиваясь ко мне. — Твоё дитя от тёмных — по этой оговорке стало ясно, что "насильников" в его предположении было несколько, — стало бы и моей проблемой тоже. Ты — моя жена, и всё, что касается тебя, касается и меня.

Глубокий вдох и медленный выдох, чтобы не послать благоверного прямиком в Бездну. В действительности, Альверон был прав, но своей правотой непомерно раздражал меня.

— Гвилисс, к ужасам, пережитым тобой, я отношусь с сочувствием, — добавил он. — Ты видишь, я не задаю вопросов, стараюсь не бередить раны, не требую снять перчатки, которые ты нацепила, едва вернувшись домой. О твоих злоключениях мне приходится лишь догадываться, но давай начистоту: в том, что произошло виновата ты и только ты. Не стоило отправляться на прогулку одной, я об этом предупреждал.

Сама виновата, а он — непогрешим. Между нами разверзлась пропасть непонимания. Кричи, не кричи — не слышит.

— В таком случае тебе не о чем беспокоиться, — сухо ответила я, допивая вино. — Ребёнка нет.

Мне хотелось добавить что-то ещё. Едкий сарказм о грехе и добродетели, но нашу беседу прервала служанка, уведомив о прибытии гонца.

— Пусть войдёт, — Альверон дозволительно махнул рукой.

Слуга канцлера, высокий худосочный дроу, достал из кармана широкой тужурки, которая по виду оказалась ему велика, свиток с гербовой печатью. Поклонившись, он развернул его и, скользнув по нам взглядом, принялся читать:

— Госпожа Латтерия Век’тхар приглашает Гвилисс Торальфин и её… гарем, — тут юноша стыдливо замялся, а я с трудом подавила желание взглянуть на кислую физиономию мужа, — посетить ежегодный праздник весны и красоты. Вам будут предоставлены комнаты в поместье канцлера, лучшие места на трибунах, угощения, а так же разрешение к посещению бань и закрытой части сада. Праздник обещает быть грандиозным и госпожа очень надеется на ваш визит.

Альверон скрипнул зубами, но оскорбление проглотил. Кажется, Латтерия Век’тхар не упускала возможности уколоть его.

— Уважаемая матриарх Дома Торальфин, — слуга продолжал раскланиваться передо мной, — каков будет ваш ответ?

— Передайте госпоже канцлеру мою благодарность, — произнесла я, стараясь придать голосу власти, как наверняка привык слышать этот юноша. — Мы непременно будем.

Гонец удалился, а я заметила, как на лице мужа проступает багровый румянец. Гарем! Какое пикантное слово, учитывая, что моим единственным супругом был и остаётся он, Альверон. Законы Ливенора не допускали иного.

— Придётся ехать, — процедил муж. — Если мы хотим добиться аудиенции королевы, приглашение в дом канцлера наш шанс.

— В шкафу осталась джуурха? — На балконе стало совсем зябко и я, поднявшись, направилась в дом. — Или послать за ней служанку?

Синее покрывало с сеткой для глаз, скрывающее лицо и фигуру. Тяжёлое, неудобное, сковывающее движения одеяние, которое носили исключительно женатые мужчины.

— Осталась. Однажды мне уже приходилось её надевать. Премерзкая тряпка. Отвратительная! Не удивлён, что в Вольмонде бунтуют против всех этих идиотских законов.

— Собираясь в чащу, обувают высокие сапоги, посещая бани, надевают купальный костюм, на балы и приёмы облачаются в дорогой, но непрактичный камзол, — изрекла я. — Нет ничего постыдного в ношении традиционной одежды здесь, на чужбине. Даже бунтари, о которых ты соизволил упомянуть, относятся к этой тряпке, как к рабочему инструменту. Так, чем мы хуже?

Мой вопрос повис без ответа. Перед тем, как уйти, я поправила перчатки и, шагнув в тепло гостиной, оставила супруга наедине со своими размышлениями.

Глава 5

Илай

— Эй, Аль’Рахан, это ты? — молодой юноша благороднейшего из Домов Вольмонда небрежно ткнул Илая в плечо, когда тот разминался перед выступлением. — Надо же! Твоя Мать умудрилась снарядить тебя на праздник. Ну и ну, а я то думал, леди Аль’Рахан протянет недолго.

Колкость Илай проигнорировал. Молодые дроу, как пауки, пожирали друг друга в борьбе за положение. Если бы он и вправду был Аль’Раханом, реакция последовала бы незамедлительно, но сейчас — благое дело превыше склок. Хотя, надо признать, провокатор был правдив: леди Аль’Рахан отличалась пристрастием к вину и только благодаря этой пагубной привычке мятежники смогли подсунуть документ об усыновлении Илая.

Теперь молодой дроу получил фамилию и право участия в торжестве. Всё законно.

— Неужели ты надеешься на что-то Аль’Рахан? — не унимался задира. — Твой танец, поди, в самом конце? — тут парень пробежал глазами по списку. Читать он не умел, но напротив каждого имени красовался гербовый знак, а уж их он различал превосходно. — Что за?.. — эльф округлил глаза. — В первой двадцатке? Ты? Сын обнищавшей алкоголички?

Считал провокатор тоже скверно — Илай шёл девятым. Спесивые гордецы и невежды, что кроме шелков и сладостей не знали забот, ужасно раздражали сына мятежника. И хотя отец учил Илая быть терпимым, прекрасных гаремных цветочков эльф на дух не переносил.

За пологом шатра доносились голоса публики. Толпу развлекали артисты театра, акробаты, фокусники, певцы и музыканты. Звуки духовых инструментов сплетались с ритмом барабанов, лирические баллады сопровождались ласковым журчанием арфы, шутовские анекдоты завершались резкой трелью бомбарды.

— Оставь его в покое, Лиран — одёрнул задиру брат, рослый дроу с ледяным взглядом. — Тебе ли не знать, в танце важен талант, а не родословная. Госпожа канцер — ценительница высокого искусства. Она рассудит, кто одарён, а кто — бездарность.

Фыркнув, Лиран отвернулся и Илай почувствовал на себе тяжелый взгляд его брата. В отличие от Лирана, этот эльф не выказывал презрения. Скорее, изучал и Илаю очень не нравилось это внимание.

— Строимся в ряд, согласно очерёдности, — в шатёр вошла распорядительница торжества, и, щёлкнув пальцами, указала парням на полог. — Ждём объявления и по моей команде выходим.

Эльф занервничал, вытер запотевшие ладони о ткань шальвар. Бросив взгляд назад, он попытался найти своих соратников, таких же самозванцев с поддельной историей, но, увидев их в шеренге, не подал виду, что знаком с ними.

— Лиран и Арасу Белтаулур, — прозвучали имена хулиганов, донимавших Илая. Эти двое отворили полог шатра, впустив внутрь холодный ветер, а затем, натянув очаровательные улыбки, вышли на сцену.

Миновал первый месяц весны. Снег сошёл, солнце согревало землю, молодые листья распустились на ветвях деревьев, но воздух был всё ещё студён и свеж. На выступавших юношах — тонкие шальвары, пояс с рядами звонких монет, голый торс прикрывался лишь россыпью стеклянных бус. Не самое лучшее облачение в это время года.

Эльф ощутил озноб.

Одна мелодия сменяла другую, вереница ожидающих продвигалась вперед, звучали имена, эльфы один за другим исчезали из шатра. Неотвратимо приближался момент расставания с уютным убежищем.

— Илай Аль’Рахан, — услышал дроу собственное имя и, размяв плечи, ступил на свет.

Он вышел к трибунам и первые мгновения не различал ни лиц, ни гербов. Всюду пестрели одеяния знати, яркие украшения блестели в свете солнца, от разноцветных шелков рябило в глазах. В самом центре на возвышении стоял королевский паланкин. Он был закрыт, поскольку королева не показывалась народу и наблюдала за представлением через резное окно своей тёмно-синей кибитки.

Рядом восседала леди Латтерия Век’тхар, канцлер королевства Вольмонд. Стальная и сдержанная, хищная, обличённая властью. Женщина, которой Илай стремился понравиться. Персона, которую намеревался убить.

Совладав с собой, Илай улыбнулся ей и, изящно поклонившись, начал своё представление.

Зазвучала музыка — тягучая, змеистая мелодия, сменяющаяся резкими ударами барабана. Илай закрыл глаза, позволяя ритму проникнуть в тело. Он ощущал себя не эльфом — самой музыкой, потоком энергии, несущимся навстречу судьбе. Он кружился как осенний лист, подхваченный ветром, взмывал в воздух, припадал к земле, вибрировал, переплетал в своих движениях жар Вольмонда и лёгкость ливенорской хореографии.

Он вспомнил своего учителя — светлую эльфийку, гостью в их мятежном лагере, которую искренне полюбил отец. К Илаю она была добра. Помогла создать танцевальный шедевр и ничего не потребовала взамен.

Да возблагодари её Полнолуние и будь благосклонно к ней.

Эльф бросал взгляд на канцлера и подмечал настроение. Изначальное равнодушие сменилось заинтересованностью, затем удивлением, а в конце — восхищением. Глаза леди Век’тхар горели, она не отрываясь следила за каждым его движением. Публика затихла, завороженная исполнением. Даже Лиран и Арасу, стоявшие в стороне, забыли о своей ненависти и с изумлением наблюдали за выступлением мятежника.

Илай пел своим телом. Вложил в этот танец всю свою любовь к родине, к отцу и к мечте о свободе. Он танцевал в последний раз, помня о важности миссии. Он прощался с молодостью и всеми, кем дорожил. Здесь и сейчас он творил волшебство во славу мятежников и только ему самому было известно истинное значение языка тела.

Когда музыка стихла, он замер, задыхаясь от напряжения, и склонился в глубоком поклоне. А когда поднял глаза, едва не обомлел: по правую руку от канцлера сидела Гвилисс, эльфийка, которая когда-то учила его. Она шепнула что-то Латтерии Век’тхар и та, потирая подбородок, согласно кивнула ей.

Сердце мятежника пропустило удар.

Почему Гвилисс не вернулась в Ливенор? Зачем явилась на праздник? Что за дела связывали её с канцлером, главным врагом мятежников? И, наконец, что именно она шепнула, уж не выдала ли их замыслы?

Глава 6

Эолис

— Её видели парни, — отрапортовал Оассис, — прямо на главной трибуне. Она смотрела за представлением и шепталась о чём-то с канцлером. Илай получил приглашение, остальным нашим отказали.

Эолис молча слушал доклад товарища. Руки сцепил в замок, брови нахмурил, сощурил глаза.

— Что делать будем, командир? Её вещи перевезли в поместье Век’тхар, посол-муж, судя по слухам, отправился туда вместе с ней. Ещё день или два назад мы могли подчистить хвосты, теперь нам её не достать.

— Подчистить хвосты? — командир изогнул бровь. — А с чего ты решил, что их вообще нужно «подчищать»?

Когда молодые дроу, провалившие отбор, вернулись в лагерь, они тут же сообщили о Гвилисс и командир созвал своих верных камрад: Юана и Оассиса. Если первый молчал и не встревал в разговор, то второй распалялся в негодованиях.

— Женщина должна была покинуть Вольмонд, с этим условием ты отпустил её, — напомнил Оассис. — Теперь, когда Илай отобран в гарем, мы потеряли связь с ним. Единственный сигнал — зелёный фонарь из окон. Но Гвилисс? Её присутствие в поместье канцлера ставит под угрозу всё наше предприятие.

Рассказывая это, товарищ буквально дышал огнём.

— Смотри, что я вижу, — Эолис откинулся на спинку стула и, положив ногу на ногу, принялся рассуждать. — Она была на празднике, видела и узнала среди участников всех наших, но они, как видишь, вернулись назад. Что стоило Гвилисс нашептать имена заговорщиков? Кроме того, её муж, как ты сказал, отправился с ней.

— Всё верно, — сверкнул глазами товарищ. — Слух о том, что светлый эльф добровольно надел джуурху и последовал за своей женой, достал даже до дальних провинций. Однако, синяя тряпка тем и коварна, что не знаешь, кто под ней спрятан.

Эолис усмехнулся. Дурацкий закон, обязующий ношение покрывал, для мятежников стал хорошим подспорьем.

— И всё же ливенорского посла не видел только слепой, — подытожил он. — Приведи Гвилисс самозванца, его тут же раскроют. И, только подумай, гордый надменный эльф принял наши традиции, последовал за супругой, сидел, поди, тоже в мужской части трибун. Если предательство Гвилисс я могу предположить хоть и со скрипом, то чудесное смирение светлого эльфа — никогда. Юан, тебе слово. Что думаешь?

Юан, спокойный и сдержанный, отлип от стены и сделал несколько шагов навстречу командиру. Он был краток, как и всегда.

— Предательство я бы исключил. Если она помогает канцлеру, то вряд ли делает это добровольно. Вывод? Или её принудили, или она ведёт свою игру.

— Или игру затеял посол, — добавил Эолис. — Не забывай о его амбициях.

— Так что нам с этого? — Оассис был взвинчен так, что махнув рукой сбил световой кристалл со стола командира. — Своими игрищами они могут погубить всех нас.

Главарь поморщился, глядя на осколки, рассыпавшиеся по полу. Оассис снова отличился несдержанностью. Впрочем, его тревога была обоснована: слишком много переменных ворвалось в их первоначальный план.

Эолис прошелся по комнате, обдумывая ситуацию. Присутствие Гвилисс с супругом в поместье канцлера вносило хаос. Илай был единственной нитью в сердце врага, а теперь к нему добавились две фигуры, чьи мотивы оставались туманными. В предательство любимой командир, однако, не верил.

— Какими бы ни были причины, — Оассис продолжал нагнетать, — хвосты нужно подчистить. Мы всегда поступали так и, если ты со мной не согласен, боюсь, команда не одобрит твою жалостливую гуманность. От посла и от Гвилисс нужно избавиться. Не убить, так сослать куда подальше. Другое дело — каким образом?

Эолис скрипнул зубами.

— Юан? — раздражённо втянув ноздрями воздух, обратился ко второму камраду. — Твой вердикт?

— Диалог, — ответил на это дроу. — Если Гвилисс не под конвоем, она рано или поздно выйдет в город. Нужно поговорить с ней, пряча оружие за спиной. Докажет свою полезность — поможет делу, а если нет… — Юан покачал головой, — к великому сожалению придётся воплотить план Оассиса в жизнь.

Мудрый совет. Эолис был благодарен другу. Поистине любовь ослабляет, делает эльфа уязвимым, лишает твёрдой карающей руки.

По законам мятежников, за дезертирство полагалась высшая мера наказания — смерть. Дружба Гвилисс с Латтерией Век’тхар приравнивалось к измене, но командир не желал принимать это. Сенсационное появление светлой эльфийки на празднике переполошило подземный город повстанцев. Хорошей новостью оставалось то, что Гвилисс успела обзавестись друзьями. Ни учитель Аякс, ни приятели Илая, ни агроном Йохан не верили в её предательство.

— Поступим вот как, — заключил командир. — Показываться в городе сейчас опасно. Ни я, ни ты, ни Оассис не пойдут к поместью канцлера, это самоубийство. Отправим дриаду. Пусть тайно собирает информацию для нас, подтвердит или опровергнет факт дезертирства. Мы ничем не рискуем. Шпионь дриада за Илаем и любая её ошибка стала бы для нас фатальной. Наблюдение за светлой эльфийкой из Ливенора, которую, согласно легенде, мы похитили и мучили в застенках, не вызовет подозрений. Даже если засекут.

— А что потом? — с вызовом спросил Оассис. — Шпионаж мы можем себе позволить, а убийства стоят дорого. Неужели заплатишь наёмницам из своего дырявого кармана?

— Нет, друг мой. Потом, как ты и хотел, я отправлю одного из вас "подчищать хвосты". Дриада выманит посольскую чету из поместья, а там... — Эолис, тряхнул головой, прогоняя тяжёлую мысль. Затем, растерев лицо руками, снова опустился на стул и взялся за перо. — Юан, передай послание Азалии, главе клана дриад. Кроме поставок, она обещала содействие. Что ж, кажется, пора его нам оказать.

Глава 7

— О, лучезарнейшая из женщин, — управляющая поместьем всю дорогу заискивала и виляла задом, вызывая у меня приступ дурноты. — Позволь проводить тебя и твоё семейство в ваши покои. Я поведаю всё о резиденции госпожи канцлера, о пышных садах, банях и всех-всех увеселениях, доступных тебе.

Приземистая эльфийка с кожей цвета обсидиана и белоснежными зубами махнула рукой, слуги моментально подхватили наш скарб. Под ногами — мостовая из разноцветного камня, вдоль дорог много зелени, трехлопастные арки служили украшением террас.

Мы шли по дорожкам, вертели головами, а управляющая, указывая рукой то влево, то вправо, нахваливала каждую архитектурную деталь.

— В твоей комнате тоже будут серлианские окна. Эльфы Вольмонда не очень жалуют солнечный свет, пусть и безопасный благодаря дымке, однако леди Латтерия Век’тхар обожает ощущение простора, света и воздуха. Тебе, почётной гостье из Ливенора, это должно быть близко.

Кивнув, я согласилась. Светлые эльфы любили круглые окна высотой от пола до потолка. Гостиные ливенорцев обставлялись таким образом, чтобы гости могли любоваться панорамой города.

— Тебе, о лучезарнейшая, — эльфийка продолжала распевать панегирик, — позволено гулять во всех залах и парках, но здесь, — она указала на отдельное здание, соединённое с главным корпусом узким переходом, — комнаты гарема. Посторонним женщинам вход воспрещён, однако, не бойся! Господину послу выписано разрешение на посещение мужской гостиной и закрытой части сада, где он сможет наравне со всеми отдыхать и баловаться сладостями.

За моей спиной из-под полотняной завесы послышался недовольный вздох. Альверон в традиционной одежде шёл за нами на расстоянии, положенном правилами.

— Здесь очень много флоры, — сочувствуя мужу, направила беседу в другое русло. — Многие растения неизвестны мне. Вот, например, что это? Синий клён?

Пышное дерево с мощным стволом сразу привлекло моё внимание. Его широкие листья гиацинтового цвета по форме действительно напоминали клён, располагая при этом бóльшим количеством дуг и прожилок. Оно, по странности, росло в отдалении на границе мужского и женского садов и закрывало старый арочный проход с облупившейся краской.

— Ах, это, — улыбнулась дроу. — Его называют Блар-Уйнур, одинокое дерево. Оно невероятно нежно и капризно, предпочитает уединение и тень. Дерево преподнесли в подарок леди Век’тхар и оно должно было служить украшением центральной аллеи. Однако в том месте Блар-Уйнур херело и чахло. Пришлось спешно отсадить его подальше от посторонних глаз.

По хмыканью за спиной, стало ясно, что Альверон его тоже заприметил. Посол Ливенора обладал хорошей наблюдательностью, отличался вниманием к деталям.

Когда закончилась праздная болтовня управляющей и мы с супругом остались одни в покоях, он перво-наперво скинул джуурху. Его светлые вихры взлохматились, задрались рукава и закаталась штанина. Альверон походил на взрослого солидного кота, небрежно взъерошенного хозяйкой.

— Издевательство, — устало проворчал он. — Без этого ковра на физиономии я смогу находиться только в одном месте — мужской гостиной.

— Сочувствую, Альверон, — я взяла с тумбы изогнутую вазу и повертела её в руках. Форма изделия казалась очень странной, она напоминала паука в человеческом обличье. — Но, боюсь, тебе придётся часто бывать там и уши держать востро. На празднике королева не покидала закрытого паланкина. Это повод расспросить гаремных сплетников.

За спиной послышался скрип дверцы и шорох. Супруг подошёл к сундуку, достал чистые одежды и принялся переодеваться. Альверон никогда раньше при мне не менял своих одежд. Парадный костюм, наряд для прогулки, домашнее платье или ночная рубашка — не имело значения. В прежние времена он всегда удалялся в гардеробную.

Я не обернулась.

Намеренно отошла к окну, чтобы изучить пространство внутреннего двора. Дорожки и клумбы, скамьи, беседки и арки — отсюда всё прекрасно обозревалось. Тропинки из разноцветного камня пересекались, с высоты нашего этажа стала ясна задумка архитектора: дороги в саду были проложены в форме паутины.

Блар-Уйнур, одинокое дерево, скрывалось от обзора.

— Один слух о королеве известен мне, — игнорируя шелест одежд, добавила я. В этот раз Альверон переоблачался неприлично долго. — Поговаривают, будто она находится под чарами шепчущего ткача.

Рукой в воздухе описала контур паутины. На мгновение вспомнила наш с Юаном побег и тоннель, увешанный коконами.

— Шепчущего ткача? — в голосе мужа сквозило недоумение.

— Это такой паук. — поспешила пояснить. — Его паутина издаёт звуки, вызывая слуховые видения. Каждому слышится что-то своё.

— И откуда этим тварям взяться в королевском дворце?

— Ниоткуда, — равнодушно рассуждала я. — Они огромны, как холмы ливенорской пустоши, им нечего делать в монаршей резиденции. Существует гипотеза, будто из их паутины сделан музыкальный инструмент и, играя на нём, хозяин может владеть чужой волей. Однако, это всего-лишь сплетни. Любопытно, услышишь ли ты нечто подобное или мужчины канцлера судачат о чём-то ином.

Щёлкнула застёжка трехлистной фибулы. Поняв, что супруг одет, я позволила себе обернуться.

— Сегодня прекрасный повод посетить гарем леди Век’тхар, — на меня уставились два синих глаза из-под нахмуренных бровей. — В честь прибытия и дабы почтить весь её изнеженный цветник.

Альверон шагнул ко мне, и я невольно отступила на шаг. Его строгий взгляд буравил меня, словно ища ответ на невысказанный вопрос.

— Слушать, запоминать, примечать, — мой голос едва заметно дрогнул. — Это то, чем сегодня займёмся мы оба. Под видом прогулки я хочу изучить расстановку охраны вокруг поместья. Гарем для меня под запретом, значит тебе следует исследовать его закоулки.

Я постаралась придать лицу суровой деловитости, как будто мы обсуждали дела семейной бухгалтерии. Супруг все еще испытующе смотрел на меня, словно ждал чего-то.

Чего?

— Позволь просить тебя ещё кое о чём, — не желая разгадывать тайны чужой души, поспешила добавить я. — Мне важно знать, насколько хорошо охраняется Блар-Уйнур, синее дерево, похожее на клён. Выходят ли на него окна мужских комнат? Обозримо ли оно из гарема? Пристально ли наблюдает патруль…

Глава 8

Илай

Слухи о пышном убранстве гарема оказались несколько преувеличены. По крайней мере, так думалось Илаю, покуда общая комната мужчин, не имевших ранга, располагала лишь циновкой, матрацем, тонким пледом и льняными подушками.

Кормили сносно, без изысков. Одевали — одинаково.

После прохождения всех унизительных процедур досмотра, приличествующих новобранцам, Илай рассчитывал в скором времени оказаться если не в покоях, то по крайней мере в числе выступающих перед госпожой. Или в рядах прислуги. Разливать вино, стелить постель, таскать в ванную воду — всё равно что. Круглая бусина с ядом древолаза, заготовленная аккурат для леди-канцлера (не приведи Полнолуние, чтобы кто-то узнал как именно Илай её пронёс), должна была при любом раскладе найти свою цель.

Однако он, низшая ступень гаремной иерархии, оставался в общей комнате уже вторую неделю. Из великих достижений — приказ отдраить ванную старшего мужа и позволение увидеть этого напыщенного индюка с близкого расстояния.

Ну и рожа!

Физиономией он был слащав, как перезрелый инжир, но изо рта его источался ядовитый снобизм. К неофитам он относился с явным презрением, наказывал без повода и подвергал всякого рода унижениям.

Травлю поддерживал, остракизм — поощрял.

Худшей новостью стало то, что скоблить баню пришлось вместе с Лираном и Арасу Белтаулур — двумя негодяями, невзлюбившими Илая ещё на этапе отбора. Верно, братья были так хороши на празднике, что госпожа канцлер взяла под своё покровительство обоих.

— Тебе, Аль’Рахан, не привыкать, — скалился Лиран. Он не осмеливался физически навредить оппоненту, покуда за ними наблюдала пожилая гоблинша, смотрительница гарема. — Говорят, твоя мать так бедна, что у неё не хватает денег на прислугу.

Илай продолжал монотонно натирать щёткой стенки бассейна. Им приказали заменить воду и избавить мраморные плиты от налипшей тины. Обычно отпрыски знатных семейств не занимались подобным, это работа прислуги. Однако они не могли ослушаться повелений старших мужей.

— Похоже, он ещё и тугоух, — эльф пихнул брата в бок. — Нет… Тупоух, как корова! Вот только коров доят, а от тебя какая польза, Аль’Рахан?

Илай только крепче стиснул зубы. Физически он был сильнее обоих братьев, поскольку много лет обучался бою, но малейшая вспышка гнева — и он вылетит из гарема, а вместе с ним вся миссия мятежников покатится в тартарары.

Поэтому он молчал. Не трогают — и ладно.

Гоблинша, увлеченная пересчетом золотых монет, не обращала на них никакого внимания. Ей было плевать на дрязги между мужчинами, пока они не нарушали порядок и не мешали ей заниматься своими делами. Илай знал, что рассчитывать на ее помощь бессмысленно.

Шкряб, шкряб, шкряб.

Щётка царапала мрамор, смывая с белоснежных плит зелёную слизь.

Шкряб, шкряб, шкряб.

Звук этот, казалось, скрипел у Илая на зубах.

— Слушай, а может он пришёл сюда просто погреться? — не унимался Лиран. — Сам посуди, семейство у них бедное, кормят скудно, одевают плохо. А тут тепло, светло и сытно. Два-три десятка лет жить, не зная проблем.

Хотелось отбросить проклятую работу, схватить одного из этих самодовольных глупцов и приложить хорошенько головой о стену.

— Правила изменились? — флегматично ответил брат. — Раньше в гарем попадали навсегда.

— Леди Век’тхар умна. Она не подпускает близко долгие годы, для этого нужно выслужиться. Мало просто уметь танцевать, важнее вызвать у госпожи интерес. А если эльф на это не способен, его отсылают обратно, сохраняя право на вступление в брак. Поистине милостиво!

Долгие годы…

В глубине души Илай едва не заскулил. У него не было столько времени. Он должен добиться успеха до конца весны…

Шкряб, шкряб, шкряб.

По стихшим разговорам эльф понял, что братья утомились. Движения их стали медленными, рваными, на болтовню не осталось сил. Полдня провозились парни, натирая до блеска мраморные полы и стены. Когда с работой было покончено, они одновременно открыли заслоны и вода с громким шумом хлынула из резервуара.

Купальня тотчас наполнилась паром.

Одна из железных труб водопровода соединялась с печью и горячая вода, смешиваясь с холодной, поступала прямиком в купель старшего супруга. Илай чувствовал ноющую боль в каждом мускуле, но облегчение от завершенного задания перекрывало физический дискомфорт.

— Закончили? — прокаркала гоблинша. — Тогда ты, — она показала пальцем на Лирана, — отправляйся в сад и учтивейше пригласи господина старшего Век’тхара принять ванную. А вы, — указала на Илая и Арасу, — ждите. Возможно, господину понадобится от вас что-то ещё.

— П… простите, — пролепетал Лиран, — а… где именно искать господина? Сад так огромен, а я до сих пор не изучил его до конца…

— Пф, — фыркнула смотрительница. — Бестолочь. Ничего не понимаешь. Ладно, пойдём, я провожу тебя, а вы, — ещё раз указала пальцем на оставшихся юношей. — Не смейте вздорить. Накажу обоих, мало не покажется!

По счастью Арасу Белтаулур был умнее и сдержаннее брата. Илай вытер руки хлопковым полотенцем и присел на край бассейна. Арасу прислонился к стене, не спуская с эльфа глаз.

Тишина давила на перепонки. Влажный воздух тяжело обволакивал тело. Илай закрыл глаза, пытаясь отгородиться от неуютной обстановки. Представлял себя в подземелье в кругу друзей. Вспоминал тренировки, танцы, вылазки к подземному озеру, где они катались на импровизированных санях. Думал об отце и учителях… На миг вспомнил Гвилисс, учительницу танцев, которая подозрительно странно гостила в поместье канцлера одновременно с ним, но до сих пор не выдала Илая и его замыслов.

В подземелье было хорошо. Без лжи, интриг, бессмысленной конкуренции. Дроу едва не разомлел от тепла и горячего пара, но сверлящий взгляд Арасу кольнул ледяными иголками.

— Ты странный, — заявил вдруг он. — И выглядишь странно. Вроде похож на нас, но что-то в тебе не то.

Глава 9

Илай

До лежанки Илай едва дополз. Устал. Сегодня он очень устал. Опустившись на циновку, сбросил обувь и, блаженно зевнув, положил голову на подушку.

Щёки и скулы полоснуло болью.

Эльф подскочил с шипением, прикоснулся к уязвлённому месту и размазал по лицу кровь.

— Бездна проклятая! — громко выругался Илай, распарывая шов льняного наперника. Среди гусиного пуха поблёскивали осколки битого стекла.

— Чего ты орёшь средь ночи? — пожилая гоблинша налетела как коршун. — А ну, живо спать!

— Не могу, госпожа, — эльф повернулся к надзирательнице раненой стороной.

Ноздри гоблинши затрепетали. Она кинулась осматривать лежанку и вытряхнула из подушки горсть блестящих осколков.

— А ну все подъём! — прокаркала она так громко, что парни подскочили с вскриком. — Просыпайтесь, поганцы! Стража-а-а!

Загорелись светильники, послышался топот десяток ног, служащие гарема поспешили в общую комнату. Сонных парней подняли с постелей и велели выстроиться в ряд в ожидании досмотра.

Илай наскоро оторвал кусок простыни и приложил к ране.

— Грамзих, — гоблинша позвала сородичницу, ниже по званию, — проводи бедолагу к лекарю. Мальчик то хороший. Работал, драк не затевал, а эти стервецы, глянь, чем ему отплатили!

Грамзих схватила Илая за руку и, качаясь при ходьбе, как утка, поковыляла с ним к покоям гаремного лекаря. Она шагала кряхтя и фыркая, каждый шаг давался ей нелегко. За спиной они оставили ругань, причитания смотрительницы, вжатые головы новобранцев, недоумевавших спросонья, чего от них хотят. Стража принялась досматривать личные вещи, пожилая смотрительница угрожала расправой.

— М-да, физиономию тебе подпортили, милый. Хорошо, глаз не пострадал, — услышал эльф в комнате лекаря, когда она усадила его на топчан. Врачевала мужчин ещё одна гоблинша, других служителей гарема Илай не встречал. — Сделаю мазь, обрабатывать раны тебе придётся трижды в день. Порезы неглубокие, затянутся, но потребуется время. Сожалею, юноша, я знаю как вы стремитесь понравиться госпоже, но, боюсь, пока не сойдут шрамы, тебе не велят показываться ей на глаза.

От досады дроу едва не завыл. Опытные товарищи, мятежники, жившие когда-то в гаремах, рассказывали ему и про стекло в подушках, и про паучий яд в тазу для умывания, и про перцовый порошок, которым натирали штаны фаворита в районе паха.

Всё это эльф слышал много раз, но так устал, что позабыл про осторожность. Дурак, что сказать? Сам виноват.

Лекарь что-то бормотала, смешивая ингредиенты для мази в ступке. Запах трав заполнил крошечную комнату, в очаге забурлил котелок. Илай сидел не двигаясь, позволяя гоблинше промыть порезы и обмазать лицо липкой зеленоватой субстанцией.

— Ну вот и всё, — причмокнув губами, лекарь вытерла руки о передник. — Придёшь ко мне утром на осмотр, к этому времени я приготовлю достаточно мази, чтобы ты мог врачевать себя сам. А пока ступай.

— Благодарю, — отозвался дроу упавшим голосом.

— Ну, не кисни, — подбодрила целительница. — Царапины пройдут, шрамов не будет, вот увидишь! Неделька-другая и вернёшься в строй. Ещё покажешь этим стервецам, кто в гареме любимчик.

Неделька-другая… Нет у Илая столько времени на просиживание штанов.

Глухо поблагодарив лекаря, юноша поплёлся назад.

Возвращаться в комнату ему не хотелось, видеть злорадные лица парней — тоже. И хотя праздно бродить по коридорам новичкам запрещалось, заметив глубокую печаль на юном лице, провожатая по имени Грамзих, позволила ему выйти в сад.

— К утру воротись назад, — предупредила она. — Если обманешь, больше не надейся на мою доброту.

Ночной воздух был свеж и упоителен. Ещё по-весеннему прохладный, но поющий о скором приближении лета. Вдалеке слышалось уханье ночной птицы, молодые листья колыхал ветерок. Флуоресцентные кристаллы подсвечивали дорожки разноцветными огнями и вдалеке, украшенная россыпью фонариков, высилась белоснежная беседка. Туда Илай и направился, чтобы наконец побыть в одиночестве и привести в порядок мысли.

В нос бил запах целебной мази, перебивая ароматы распустившихся цветов. Запахнув поплотнее накидку, любезно выданную лекарем, дроу взлетел по ступеням наверх и, приободрённый грядущими часами одиночества, вдруг остановился как вкопанный.

На скамье сидел мужчина. Иностранец. Светлый эльф. Его кожа отливала белизной, камзол, закрытый на все пуговицы, был нетипичного для Вольмонда кроя.

В незнакомце Илай без труда узнал ливенорского посла.

— Г-господин, — опешив, юноша попятился назад. — Прошу прощения, не ожидал здесь встретить кого-то в столь поздний час.

Мужчина поднял голову. В тусклом свете фонарей морщинка меж нахмуренных бровей проступала особенно явно. Посол оглядел Илая с головы до ног и, заметив на щеке рану, поспешил остановить его.

— Не уходи. Не бойся, — эльф протянул руку. — Составь мне компанию, парень, если моё общество не претит тебе.

Илай не сдвинулся с места. Чувство изумления боролось в нём с тревогой. Что ливенорец забыл в саду гарема в столь поздний час? И почему он говорит так мягко, почти ласково?

Посол подвинулся, приглашая присесть.

— Кто это тебя так? — кивнул на раненую щёку.

— Не знаю, господин, — пожал плечами дроу. — Типичная ловушка для новичков. А я, наивный дурак, попался.

Илай, помедлив, приблизился и осторожно присел на край скамьи, стараясь не смотреть в лицо высокопоставленному ливенорцу. Боязнь сделать что-то не так сковала движения, отравляя и без того скверное настроение.

Иностранец был другим.

Осанка, жесты, разворот плеч и даже мимика — всё выдавало в нём свободного. Мужчину, выросшего в равноправном мире. Он наверняка умел читать и писать, возможно, знал несколько языков и держал в руках оружие. Всему этому он учился открыто, не прячась в подземелье. И так же открыто мог вести диалог с женщинами.

Илай подумал о Гвилисс, его жене. Отчего-то дроу держал на неё обиду, словно воссоединение с супругом превращало её в предателя, хотя сам по себе ливенорец вызывал у Илая симпатию.

Глава 10

— Передал слово в слово, — отрапортовал Альверон. — В гареме царит неуставщина, старшие довлеют над младшими. Сколько я ни присутствовал на местных праздниках, этого Илая не видел ни разу.

— Плохо, — я потрясла светильник. Дроу изобрели ночник, длинную колбу, которая при встряхивании загоралась неярким светом. — Выходит, мало попасть в гарем, важнее выйти вперёд и не остаться калекой.

Альверон уселся в мягкое кресло и уставился на немые дорожки сада в предрассветной дымке. Утро в Вольмонде наступало дольше. Ленивее. Преломлённый свет ярчал медленно и от того сонная одурь одолевала эльфов до самого полудня.

— Ты даёшь мне поручения, Гвилисс, но отказываешь в разъяснениях, — не глядя в мою сторону, произнёс супруг. — Скажи мне, жена, во что я ввязываюсь? Этот Илай… просто любовный интерес или его персона нужна тебе в других целях? Пожалуй, я имею право знать, чего стоит мне твоя авантюра: ветвистых рогов или отсечённой головы?

Вопрос повис в воздухе, сплетаясь с ароматом ночных цветов, еще не успевших спрятать свои лепестки от приближающегося дня. Я медленно повернулась, позволяя тени танцевать на моём лице.

— Головы, — ответила, опустившись в кресло напротив. — Но и желание знать истину о королеве Вольмонда так же может привести тебя на плаху.

Альверон усмехнулся.

— И всё же разница велика, тебе не кажется? Одно дело рисковать жизнью ради неизвестной цели, другое — выбирать свой путь осознанно.

Ночник, стукнувшись о столик, встал на положенное ему место. Его тусклый свет пробивал сумрак.

— Ты согласилась сотрудничать, — супруг потянулся к графину с вольмондским узором, подтянул два кубка и плеснул нам обоим вина. — Я не задавал вопросов. Молчал, когда приходила канцлер. Терпел, когда повитуха наносила визиты. Ни слова не сказал, надев синюю тряпку поверх головы, и так же безропотно развлекал изнеженных эльфов, мало походящих на мужчин. Мне нужна твоя помощь, тебе — моя, однако рисковать жизнью просто так я не обязан. Ни как твой союзник, ни как твой муж.

Выпалив всё это, как на исповеди, Альверон резко замолчал. Предутреннюю тишину нарушал далёкий клёкот птицы и журчание фонтанчиков в парке. Я взяла кубок, рассматривая тонкую вязь серебряных нитей, оплетающих стекло. Вино в нем казалось почти черным, густым, как кровь.

— Не обязан, — подтвердила слова супруга. — Помогать не обязан, рисковать жизнью — тоже. Будем считать, твоё содействие было оказано в первый и последний раз.

— Но… — муж хотел возразить, но я подняла ладонь.

— Кроме того, эта, как ты называешь, авантюра, может потянуть тебя следом за мной. Сделать сообщником. Признаюсь, я не подумала об этом сразу, а теперь мы вроде как в одной связке.

Я отхлебнула вина и наблюдала за игрой теней на лице супруга. Светлые брови сошлись на переносице, рот искривился, кубок Альверон так и не донёс до рта.

— Намекаешь, что мне некуда деваться? — наконец произнес супруг, опуская кубок на стол. Вино плеснулось, оставив темное пятно.

— Ещё есть возможность вернуться домой. Доложить владыке, что дело дрянь, а затем просто наблюдать за ходом событий.

— А ты?

— А я останусь.

— Добровольно? Или под давлением чужого шантажа?

— Это моё решение. Никто не вынуждал меня.

— Тогда… зачем?

Альверон вперил в меня взгляд, словно пытаясь просчитать намерения, разглядеть в глубине зрачков ответ. Он знал меня много лет, видел тихой и скромной, а теперь просто не узнавал.

— Потому что для меня это важно.

— Гвилисс… — застонав, супруг провёл ладонью по волосам. — Что с тобой? Ты словно не в себе. Как будто кто-то околдовал тебя?

— Я долго была околдована, Альверон. Сперва властью моих родителей, а затем — твоей.

— Моей?

— Твоей, — подтвердила я. — Подчинялась требованиям, за провинность подвергалась пыткам. Изощрённым пыткам. Ты любил наказывать молчанием, помнишь? Перед тем, как оказаться в подземелье, мной пренебрегали долгих три недели. Да, три недели ты делал вид, словно меня нет и я, проклятая Бездна, в самом деле исчезла! Альверон, — с усталым вздохом я посмотрела в синие глаза супруга, — я ненавижу сложные причёски, мне плевать помялось ли в дороге платье, видны ли края камизы и съехала ли скатерть со стола. Мне надоело трястись за каждое сказанное слово и коситься на тебя в поисках одобрения.

Супруг пошатнулся, словно я ударила его. Он открыл рот, чтобы что-то возразить, но, передумав, снова закрыл.

— Ты умён, проницателен и, как политик, талантлив. Но я не могу ничего рассказать тебе и тем более, — кивнула на руки, облачённые в перчатки, — показать. Чего не знаешь, не расскажешь на допросе. Неведение сохранит чужую тайну, а тебе самому спасёт жизнь. Но могу клятвенно уверить тебя: все мои действия продиктованы исключительно моей собственной волей.

Альверон откинулся на спинку кресла, невидящим взглядом уставившись в потолок. Он казался постаревшим, хотя эльфы не знали старости. За окном послышался скрип колёс садовой тачки, поместье медленно выплывало из объятий ночного сна.

— Храбрости тебе не занимать, — подытожил супруг. — Но ты забываешь, Гвилисс, я всё ещё твой муж, а ты — моя жена. И хотя супружество наше искривлено, моим долгом остаётся забота о тебе. Помимо этого, я по-прежнему посол Ливенора, и имею обязательства перед сюзереном. Поступим вот как: расскажи мне то, что можешь рассказать, а я подумаю, что с этом можно сделать. И, да, Гвилисс, — Альверон протянул руку в знак примирения, — я всё ещё твой союзник. Мне можно доверять.

Глава 11

Утром канцлер пригласила меня на прогулку. Её любезность оказалась некстати — помешала упражнениям в магии и поставила под угрозу вечернее рандеву.

Альверон успокоил. Обещал приглядеть за Илаем, держать его в курсе, если дела затянутся.

— Гвилисс, должна тебе представить Захира. Сегодня он будет сопровождать нас, — у самого экипажа Латтерия Век’тхар указала на нашего неожиданного компаньона. Жилистого дроу в дорожном костюме, волосами, собранными в косу и слишком дерзким для вольмондца взглядом.

Что-то неуловимо знакомое читалось в его чертах.

— Мужчина и вооружён? — заметив клинок, я кивком указала на ножны, оплетённые узорчатой вязью.

— Бывший мятежник, — пояснила канцлер. — Обучен военному делу вопреки закону, но присягнул мне на верность. С некоторых пор городские дороги небезопасны, кроме прочего, Захир легко и быстро узнаёт своих бывших коллег, знает тайные опознавательные знаки, помогает вычислить разведчиков. С ним наша поездка будет спокойной.

Внутри меня схлестнулись волны негодования. Дезертир. Этот эльф — предатель на службе у Латтерии. За особые привилегии продал своих товарищей.

При следующей мысли тело сковало холодом.

Илай…

Дезертир видел его? Узнал? Знаком с ним?

Мои пальцы судорожно сжали край плаща. Захир скользнул по мне оценивающим взглядом, непривычно наглым — так не смотрели даже в подземном лагере, — со смесью надменности. Я не отвела глаз. Рассматривала предателя. Его рубиновые, горящие алчным пламенем глаза.

Он походил на тех дроу, что признавали силу, а слабых не брали в расчёт. Полагаю, он шёл по головам, а сам головы не склонял или делал это без истинного смирения. Знакомая черта прослеживалась в том, что он — бунтарь. Не подчинялся правилам, обращал всё к собственной выгоде, умел доказать полезность.

Сложно вообразить, чтобы этот красноглазый смутьян стал выполнять указания Эолиса.

— Знаешь, куда мы едем? — Латтерия бездушно улыбалась, не замечая моей внутренней бури.

— Не имею представления, госпожа.

— Королевские термы. Горячий источник, гордость столицы. Природа в этих местах восхитительна.

Пейзажи Вольмонда в компании канцлера и её протеже-дезертира. Натягивая учтивую улыбку, я размышляла об этом странном эльфе. Если бы он знал Илая, тот бы уже опробовал все чудеса пыточной инженерии. Эолис не дурак. Он не мог послать на задание тех, кто знаком этому Захиру.

Не мог же?

— Королевские термы... — неожиданно спросила я, — значит там бывает сама королева?

Канцлер фальшиво улыбнулась. Вопросы о монархе она не терпела.

— Безусловно, — стало мне ответом. — Её Величество не совсем здорова и принятие термальных ванн помогает ей быстрее прийти к выздоровлению.

Ехать пришлось недолго. На месте источников возвышался белокаменный комплекс, бурлящие воды скрывались от глаз посторонних за полукруглыми крышами бань.

Внутри терм царил полумрак, заполненный густым паром и ароматом трав. Канцлер повела нас по лабиринту коридоров, демонстрируя роскошные бассейны, отделанные лепниной, мозаикой и полудрагоценными камнями. Шум воды поглощал цоканье каблуков по мраморному полу, но внутри банного комплекса не было никого кроме нас.

Захир шёл позади, сохраняя молчание, ощущение его пронзительного взгляда пугало меня. Я всё ждала, когда же он остановится, останется за дверью, чтобы охранять нас.

Но он следовал за нами.

Наконец, мы вышли к последнему бассейну — открытому. Вода в нём бурлила и парила, создавая ощущение пышного облака и, поскольку мы оказались на возвышении, отсюда действительно открывался прекрасный вид. На городские стены, башни, цветущие поля и далёкие горы. Их острые зубцы укрывал ковёр фиолетовых цветов, а вершины высоко вздымались, рассекая синюю дымку, где на самых пиках белели снежные озёра.

Остановившись, Латтерия обернулась ко мне и с лукавой улыбкой сказала:

— Давай искупаемся, Гвилисс, почувствуем целебную силу источника. Захир проследит за тем, чтобы нам никто не мешал.

— Проследит? — удивилась я. — Он будет здесь? С нами? Смотреть на наше... купание?

— Разумеется, — канцлер легко и без стеснения принялась разоблачаться. Оголила плечи, грудь, живот, демонстрируя натренированное тело, ираючи распустила ремень штанов и, сверкая антрацитовыми ягодицами, с грацией пантеры опустилась в термальные воды.

Женщины-дроу не стеснялись своего тела. Напротив — они гордились им. Прикрываться полагалось мужчинам, женщинам это было необязательно.

Общество Захира нервировало меня. Я разделась до нижнего платья.

Вода оказалась обжигающе горячей, но лишь сперва. Через несколько мгновений тело привыкло к температуре, глаза к пару, а нос — к травяному запаху. Латтерия завернула косу в пучок и откинулась на край бассейна, блаженно прикрыв глаза. Захир стоял поодаль, невозмутимый и наблюдающий.

— Расскажи мне о нём, — голос канцлера разрезал воздух.

— О ком?

— Об ублюдке, главаре мятежников.

— Боюсь, я ничего о нём не знаю, леди Век’тхар, — стараясь унять дрожь, я расправила плечи и напрягла мышцы спины. — Не лучше ли спросить Захира? Он наверняка был неплохо знаком с ним.

— Захир давно всё рассказал. Но он не знал ублюдка так, — канцлер усмехнулась, — как знала ты.

Кажется, в этот миг кровь отхлынула от моего лица.

— Боюсь разочаровать, госпожа, но я была пленницей. Со мной не вели задушевных бесед.

Пытаясь скрыть замешательство за маской равнодушия, опустилась в воду по самую шею. В моей легенде было прописано всё — даже это. Мы много раз отрабатывали с Юаном искривление воспоминаний, когда иллюзионист представляет события чётко и ярко, словно действительно пережил их.

— И всё же я хочу знать, — настаивала канцлер. — Как именно происходило то, что происходило?

Прикрыв глаза, я принялась рассказывать, как Эолис «насиловал» меня. Говорила медленно, сбивчиво, играла роль персоны, изливающей душу.

Глава 12

Эолис

Заломы на куске пергамента образовались аккурат в том месте, где художник изобразил глаза. Линия сгиба делила зрачок пополам, делая его узким на манер дроу. На деле он таким не был. Глаза у Гвилисс огромные, с изумрудной радужкой, круглым зрачком и тёмной каймой по краю.

Эолис хотел бы помнить.

Каждую веснушку, морщинку, ямочку — всё, но образ любимой размывался в памяти. Лишь пергаментный лист с наброском удерживал в сознании черты ее лица, не давая им окончательно померкнуть. Эолис злился. Художник схалтурил. Изобразил Гвилисс наивной, почти кукольной. Возможно, такой видел её муж-посол; иначе как мог мастер написать портрет женщины, которую никогда не встречал?

На деле она была другой. Пугливой лишь вначале, а после… острой, как кинжал, скрытый под кружевной юбкой.

Пальцы коснулись шершавой поверхности, обводя контуры лица. Угольная пыль оседала на подушечках монохромным градиентом.

Гвилисс…

Имя почти царственное. Быстрое, как взмах клинка, и одновременно нежное в завершении, подобно шепоту, ласкающему слух. Эолис заставил себя оторваться от рисунка, сложил по линиям сгиба и убрал в карман.

Он ждал вестей у старой церкви. Доклада от шпионки-дриады и был уверен наверняка: она придёт с благими вестями. Деревья вокруг облачились в молодые листья, вдалеке неразборчиво слышалось пение птиц. Луговые цветы пробивались средь травы яркими пятнами и нагретый на солнце воздух пропитался их благоуханием.

Природа везде находила лазейки. Серые камни заброшенного храма поросли мхом, на крыше колосилась трава и кое-где среди каменной кладки тянулись к солнцу фиолетовые головки цветов камнеломки.

Весна в Вольмонде была упоительна. Обитая в подземелье, Эолис особенно её ценил.

— Говорят, в столице зацвела слива, — откуда-то сверху донеслась приветственная фраза, принятая среди союзников, — но цвет её белый, как снег.

Дроу задрал голову: на ветхой крыше церкви облачённая в дорожный костюм стояла дриада. Молодая, низкорослая, но гибкая и юркая. Идеальная кандидатура для шпионки.

— Когда проливается кровь мятежника, лепестки становятся пудровыми, — ответил эльф. — Да осветит Богиня твой путь.

Дриада спрыгнула на землю почти бесшумно, лишь звякнув пузырьками снадобий в поясной сумке. Эолис раскрыл перед ней ладонь, демонстрируя метку.

— Докладывай, — без лишних церемоний приказал он.

— Посольская жена долго не покидала резиденции канцлера, — отрапортовала шпионка. — Попасть туда невозможно. Охрана надёжная, рты не разевают, сначала выпускают стрелу, потом выясняют причину незнакомого шума.

Посольская жена…

От этой фразы Эолиса покоробило. Почти перекосило.

— Мне удалось проследить за ней лишь однажды: вместе с канцлером и её ставленником по имени Захир она побывала в бане. Комплексе за воротами столицы, где обычно плещется вольмондская знать.

— О чём они говорили? — голос мятежника звучал бесстрастно, лицо стало каменным.

— О тебе, командир. О всех интимных делах твоих, обсуждали едва ли не каждый шрам на твоей заднице.

— Конкретнее.

— Посольская жена рассказывала подробно и в деталях, как ты надругался над её честью. Как держал её под землёй и не выпускал до самой весны. Она выглядела уязвлённой, разоблачаться стеснялась, в бассейн опустилась одетой в нижнее платье.

В душе Эолис возликовал. Гвилисс лгала, обрисовав заготовленную легенду. Она говорила то, что должна была сказать. И дезертир не видел её наготы.

— Упоминала ли она о моих привычках?

— О, разумеется. Сообщила о холодной душевой, лежанке из шкур, твоей манере уходить до часа пробуждения, об исполосованной спине. Называла тебя угрюмым молчуном и добавила, что в качестве наказания ты отправлял её в огороды ковыряться в земле.

Эльф с трудом сдержал улыбку. Его Гвилисс, его умница сообщила всё, как надо. Обставила всё так, что поверит даже Захир.

При мысли о дезертире командир почувствовал прилив раздражения. Хвала Полнолунию, этот червяк, ползающий у канцлеровых ног, в Первом жил недолго. Не видел Илая, не знал доподлинно планов, не встречался с Гвилисс и не был Эолису приятелем.

— Что потом? — нетерпеливо спросил дроу.

— Ничего, — ответила шпионка. — Накупавшись, вернулись назад в поместье. Однако, есть ещё одна странность, о которой я не могу умолчать.

Эльф вскинул брови, безмолвно призывая к ответу.

— Ливенорка интересовалась королевой. Она аккуратно задавала вопросы, как бы невзначай, но всякий раз, когда она это делала, я загибала пальцы.

Сказав это, шпионка продемонстрировала количество вопросов, заданных Гвилисс. Эолис насчитал восемь.

Картина в голове мятежника стала проясняться.

Гвилисс не уехала. Вместе с супругом-послом переместилась в резиденцию канцлера и ливенорец, не ропща, надел джуурху. Она не сдала мятежников, скрывает правду и интересуется королевой. Нет, она не предатель, но посол совершенно точно взял её в оборот.

Чем он шантажирует её? Чувством долга? Вины? Или всё-таки маг-менталист силой прочитал фрагменты её памяти, несмотря на попытки исказить?

Ладонь эльфа скользнула по волосам, словно этот жест мог привести в порядок мысли. Встреча с Гвилисс могла бы всё прояснить. Сделать почву твёрдой, а планы чёткими. Знать бы, как устроить с ней рандеву…

— Признателен тебе за труд, — произнес Эолис, с уважением склонив голову перед дриадой. — Далее мы справимся без посторонней помощи.

Шпионка, однако, не спешила уходить. Очевидно, у неё имелся ещё какой-то вопрос.

— Азалия интересовалась, как продвигается работа по… её делу?

Дриада кивнула на метку и та, словно по волшебству, замерцала серебристым светом. Эолис глухо хмыкнул.

— Наши проблемы подобны гидре — отрубаешь голову, на её месте вырастают две новых. Если справимся, оба дела выгорят. Иначе... — командир безразлично развёл руками, словно контракт не висел как меч над его головой. — Иначе погорим. Главе клана можешь именно так и передать.

Глава 13

Илай

— Лучше массируй! Лучше! — приказывал старший муж, но Илай и так изо всех сил разминал его изнеженные стопы.

Нажимал на чувствительные точки, а сам бесился. Обещал Гвилисс встречу, а этот расфуфыренный индюк словно нарочно не пускал его. Придумывал задания, подолгу держал при себе.

Перед сном старший муж имел привычку натирать тело ароматным маслом. Вонючим до приторности. Его антрацитовая грудь блестела в свете кристаллов, а красный пеньюар придавал сходство с кукарекающей птицей.

— Может, вина? — участливо предложил Илай, в надежде, что тот напьётся.

Но дроу к большому разочарованию отрицательно мотнул головой.

— Я не пью. Предпочитаю находится в здравом рассудке, когда госпожа позовёт меня.

«Спать иди, придурок», — фыркнул мятежник про себя. — «Сегодня не твоя очередь».

Как же раздражала тишина! Скользящие звуки рук, массирующих узкие стопы, шуршание шёлковых подушек под задницей, треск свечей. Илаю нужно в сад. Сегодня. Сейчас!

— Достаточно, — к своему облегчению услышал мятежник, но радость его продлилась недолго: — Вымой руки и принимайся за массаж головы.

О, Богиня Полнолуния, будь милосердна! Пошли этому негодяю блаженный сон и как можно скорее!

Илай вытер руки о полотенце, обошёл эльфа и опустился на подушки рядом с его головой. Пальцы заскользили по коже, вискам, лбу и носу. Илай то перебирал пепельные пряди старшего мужа, то ласковыми движениями водил пальцами по его лицу. Работал сосредоточенно, стремясь скорее успокоить его и передать в объятия сна.

— Про волосы не забудь, — дроу протянул мятежнику тонкий костяной гребень с резьбой на вольмондский манер. — Дёрнешь хоть волосок и про отбой можешь даже не заикаться.

Скрипя зубами, Илай натянул учтивую улыбку — чуть рожа не треснула — и, повинуясь приказу, принялся расчёсывать старшего. Проклятый гребень скользил в руках, на которых всё ещё остались частички масла, и норовил выскользнуть. «Спи ты уже!» — твердил мятежник про себя, как мантру, вплетая в нее проклятия в адрес старшего мужа. Работая, эльф разглядывал фигуру главного мужчины канцлера, запоминал его манеры и жесты. В конце концов главная задача Илая — понравиться госпоже. Оказаться с ней в помещении один на один.

Старший муж — засранец редкостный, но каким он становился при жене?

Угодливым и тихим? Соблазнительным, немного дерзким, но если требуется — покорным? Или по одному взмаху ресниц своей благоверной он угадывал её желания и становился таким, как она хотела?

Наконец, старший муж размеренно засопел. Дыхание его стало ровным, умащённая грудь вздымалась с одинаковой частотой. Илай замер, прислушиваясь. Еще минута-другая — и он осторожно высвободил гребень из пепельных волос. Поднявшись бесшумно, на цыпочках направился к двери. Ступал по шёлковым подушкам с грацией пантеры без единого шороха. Рука потянулась к защелке, когда за своей спиной мятежник вдруг услышал:

— Куда это ты собрался?

Илай похолодел. Медленно обернулся. Старший муж лежал, не открывая глаз, но по голосу стало ясно, что он лишь притворялся спящим.

«Вот же стервец проклятый!» — мысленно застонал мятежник.

— Я… я просто подумал, вы отдыхаете и не хотел мешать вам, — с виноватым видом пролепетал Илай.

— Здесь я решаю, когда прислуживать, а когда уходить в общие комнаты, — зловеще усмехнулся старший муж. — Продолжай работу.

С тоскливым видом покосившись на дверь, мятежник вернулся к своему "господину".

Может вырубить его одним ударом?

В воду что-нибудь подмешать?

Придушить подушкой в конце концов?!

Думая об ускользающем времени, о встрече с Гвилисс в саду, в голову Илая лезли отчаянные мысли. Эльф облизал пересохшие губы, с натянутой улыбкой подошел к ложу, снова опускаясь на подушки.

От ароматного масла уже тошнило.

— Что прикажете, господин? — спросил он, стараясь, чтобы голос звучал покорно.

— Расскажи мне сказку, — махнул лениво дроу. — Только такую, которой я не знаю. Расскажешь интересно, так и быть, отпущу на отдых.

«Сказку ему подавай», — злился мятежник про себя. — «Здоровенный лось, а ведёт себя хуже младенца».

— Господин знает историю про охотницу и волшебное дерево?

— Знаю, — самодовольно фыркнул тот.

— Про горного козла, обманувшего дракона?

— Слышал.

Илай судорожно перебирал в голове известные ему предания и легенды.

— Может быть… про любовь эльфа, приговорённого к жертвоприношению, и обычной смертной?

Старший муж поморщился.

— Отвратительная мерзость! Придумай что-нибудь оригинальное. Или я заставлю тебя до утра перебирать мои жемчуга.

Илай едва не заскулил. Сад. Дерево. Гвилисс! Какие в Бездну жемчуга?

— А слыхал ли господин легенду про эльфа и хульдру?

— Хульдру? — старший муж приподнял бровь. — Не знаю, кто это такая. Сам выдумал? Что ж, ты смог заинтриговать меня. Рассказывай.

Мятежник, обрадованный успехом, едва открыл рот, как в спальню постучали. Старший муж тут же воодушевлённо подскочил.

— Прошу простить меня, господин Век’тхар, — в покои вошла смотрительница гарема. — Вы, верно, уже отправились ко сну, но госпожа зовёт вас. Немедленно.

— Зовёт? Меня? — просиял эльф и с придыханием повторил последнее слово. — Не-мед-ленно?

— Да, господин. Боюсь, у вас нет времени на сборы.

— Это ничего, я уже готов, — патетично произнёс он, запахивая халат. — Можешь идти Аль’Рахан. На сегодня ты мне больше не нужен.

Глава 14

Илай

Илай вылетел из покоев старшего мужа, стрелой пронесся по коридорам, миновал спящих гоблинш — мимо них пришлось красться на цыпочках — и помчался прочь. Сердце колотилось, дыхание сбилось, но он не останавливался. Страстно желал успеть.

Ступив на гравий, эльф ускорил шаг. Время — глубоко за полночь, Гвилисс могла его не дождаться. Хвала Полнолунию, после инцидента со стеклом в подушке, ему всё ещё разрешалось свободно выходить в сад после отбоя. Илай промчался мимо беседки, одним прыжком перемахнул через мостик, затем у каменной оградки перевёл дух (а заодно проследил за пересменком стражи), наконец, прокравшись мимо старой арки, вышел к одинокому дереву Блар-Уйнур.

Какое же оно огромное!

Необъятный ствол и пышные ветки-лапы, способные укрыть своими гиацинтовыми листьями незваных гостей. Дроу обошёл его кругом в одну сторону, затем в другую. Никого не встретив, прижался щекой к шершавой коре, ощущая тихий, еле уловимый пульс жизни.

— Илай? — услышал эльф приглушённый шёпот.

Сердце ёкнуло, поскольку прямо из тени к нему вышла вовсе не Гвилисс. Мужчина в традиционной одежде приоткрыл капюшон и юноша без труда узнал ливенорского посла.

— Я опоздал, да? — дроу со вздохом потупил взор. — Не успел…

— Вовсе нет! — улыбнулся «посол» и облик его начал меняться. Растаяли истинно мужские черты и превратились в исконно женские. — Не могу держать иллюзию долго. Силы резко покидают меня, — сказала Гвилисс робко, словно извиняясь, — но мне показалось лучшим решением войти в сад в облике мужа. Не беспокойся, никто не видел моих превращений. Даже он.

Илай потоптался на месте. Он чувствовал облегчение, поскольку встреча всё-таки состоялась, но теперь его сердце полнилось сомнениями.

— Рад видеть тебя, — сухо выдал он. — Отец сказал, ты уедешь в Ливенор. Ты не уехала.

— Я хочу помочь, — без долгих предисловий заявила Гвилисс. — Тебе, вашему делу и… твоему отцу. Хочу сделать всё, что смогу. Альверон рассказал мне о твоём увечье, — эльфийка кивнула на щёку юноши, напомнив о недавнем инциденте. — Не знаю, что ты задумал, но, кажется, пока не выходит?

Эльф насупился. Раздул ноздри и руки гневно скрестил.

— У меня всё в порядке. Помощь посла мне не требуется, — чуть погодя, вспомнив о чудодейственных листьях, поспешил добавить. — А за лекарство спасибо. Помогло.

— Илай, — Гвилисс осторожно коснулась его плеча, но жест был добрым. Почти материнским. — Твой танец на празднике был самым ярким, как сверкающий бриллиант в шкатулке с самоцветами. И это целиком твоя заслуга и твой замысел. Признаться, когда я увидела тебя, мне стало страшно. Подумалось, что тебя поймали и на глазах у всех примутся клеймить позором. Теперь я понимаю, для чего ты так старательно трудился. Но, прошу, не упрямься. Позволь мне помочь тебе, скажи, что я могу сделать?

Она говорила так тепло, так непривычно ласково, что хотелось верить. В душе свербела мысль о воссоединении эльфийки с мужем. Какая-то обида за отца зияла червоточиной.

— Ты уже помогла мне и я чрезвычайно признателен. Однако, твоё присутствие создает дополнительную угрозу, а осведомлённость посла делает мою тайну едва ли не общеизвестной.

В ответ Гвилисс энергично замотала головой.

— Альверон не знает. Приказом владыки Ливенора он ведёт собственное расследование, касательно королевы, но ему ничего о вас не известно. Мы — союзники, изображающие супругов.

Илай удивлённо вскинул брови. Союзники, изображающие супругов? Это многое объясняло, но порождало новые вопросы. Ему отчаянно хотелось разузнать все подробности, но время их встречи утекало сквозь пальцы, как песок в часах.

— Пожалуйста, поверь, — прошептала Гвилисс умоляюще. — Не упрямься, прошу.

Дроу колебался. В словах Гвилисс чувствовалась искренность, но горький опыт научил его не доверять никому в этих стенах. Особенно женщине. И все же, признание о мнимом браке поселило в сердце робкую надежду. Если она действительно не связана узами любви, то, возможно, и мотивы ее поступков чисты.

В этом суждении мало логики, но Илая оно успокоило.

— Хорошо, — выдохнул он, сдаваясь под напором ее взгляда. — У меня действительно ничего не выходит.

— Что нужно делать?

— Мне необходимо привлечь внимание госпожи. Попав сюда, я думал, она пожелает видеть новообретённых… фаворитов. Но нет! Для того, чтобы добиться крохотного свидания, парни выслуживаются годами. Меня, того хуже, заприметил её старший супруг, сущий демон! — распаляясь в негодовании, дроу вдруг осёкся. — С танцем я справился, но дальше у меня нет идей. Вот был бы здесь Юан, он бы точно что-то придумал… Или мой отец.

Эльф почувствовал себя скверно. Старшие товарищи уже наверняка бы что-то изобрели, а он не мог. Думал о миссии ежечасно, но в голову его так и не пришло ни единой дельной мысли.

В эти моменты он ощущал себя никчёмным. Недостойным выскочкой, возомнившим, что справится со всем один.

— Тебе нужен их совет. — Гвилисс протянула руку и вытащила из волос парня прицепившийся лист. — Илай, как я могу связаться с лагерем? Оставить записку? Передать послание?

Дроу покачал головой.

— Мы умеем читать и писать, но не передаём письма. Высок риск перехвата. Ты можешь дать знак, что желаешь встречи. Канцлер позволяет тебе выходить в город?

Эльфийка оживилась, ресницы её затрепетали. В саду стояла такая тишина, что Илай услышал как сильно забилось её сердце.

— Разрешение имеется. Но всюду за мной следует Захир.

Слетевшее с губ имя предателя заставило эльфа поморщиться. Отец презирал дезертира.

— В таком случае тебе подойдёт только один способ — Илай сорвал синий лист с ветвей Блар-Уйнура и протянул Гвилисс. — Отправляйся в храм Богини Полнолуния, оставь у алтаря букет сухих цветов и проси об исповеди. Синий клён — приметное дерево. Оберни лист вокруг стеблей, а сверху плотно обмотай лентой. Под слоем обмотки Захир не заметит его и, подобно записке, лист не сможет случайно выпасть. Так мы поймём, что ты требуешь встречи.

Глава 15

Центральный купол и четыре башни, уходящие высоко вверх: я задрала голову, разглядывая монументальное величие собора. Внутри царил полумрак, раскрашенный бликами витражей. Сюжеты легенд о Луне и Солнце мастера запечатлели на окнах, но разноцветное стекло хорошо пропускало свет.

Храм Богини Полнолуния был единственным местом, объединявшим жителей столицы. Две башни для женщин, две для мужчин и альковы-исповедальни под центральным куполом — для всех. Вместилище, где дроу становились равны перед могуществом своего божества.

Ступать на женскую половину Захир не мог. Он потоптался у входа и остался снаружи, небрежно проворчав:

— Зачем госпоже понадобилось молиться чужеземной Богине? Чего такого может дать Полнолуние тому, кто чтит собственные силы?

— Ребёнка. — Обернувшись, я взглянула ему в глаза так пронзительно, что дезертир едва не отвёл взгляд. — Мне всё равно, чьего бога просить о чуде.

При всём искусном вранье ответ мой снова стал полуправдой. Все нации, народы, племена и расы знали откуда берутся дети, но ни один учёный, жрец или колдун не разгадал тайны зарождения жизни. Никто не мог дать ответа, отчего на плодородной почве не приживалось зерно.

Захир, кашлянув в кулак, покорно подпер стену и остался стоять недвижимой статуей. Я вошла внутрь.

В храме царило спокойствие. Приглушённые шаги, тихий шорох одежд, невнятное бормотание молитв. Место, где прихожане говорили с Богиней. Благодаря акустике слова молящихся подхватывало эхо и уносило под сводчатые потолки, увитые каменной лозой. Вверх под самый купол, близко к небесам.

Мозаика украшала стены. Везде и всюду я видела изображение женщины. Великой и прекрасной в своём божественном великолепии, но отчего-то безликой. Лицо Богини скрывал яркий полумесяц.

В женской половине служили женщины, в мужской — мужчины. Они все облачались в серебристую сутану с глубоким капюшоном, но я знала: Богине Полнолуния служили только пожилые эльфы, оставившие за плечами половину тысячелетия и груз прожитых лет. Дроу молодые телом, но достигшие возраста угасания. Они не искали любви, не стремились к власти, лишь говорили с Богиней и поглощали чужие грехи на исповеди. Здесь они завершали свой путь.

Я остановилась у алтаря, провела рукой по каменному постаменту, окунула букет в купель в виде полумесяца и, стряхнув капли, возложила цветы.

Моя молитва была долгой. Закрыв глаза, я говорила с чужим божеством, но губы мои не шептали слов. Наш диалог проходил в моих мыслях. Пожалуй, давно нужно было посетить этот храм ради безмолвной исповеди. Мне некому посетовать на судьбу, не выразить сожалений, не рассказать о страхах.

Богиня Полнолуния стала лучшим слушателем.

Ноздри щекотал запах ладана и камеди, шёпот голосов сплетался в единый узор. Это было место, где останавливалось время и замирала жизнь. А я говорила с Ней мысленно, пересказывая весь путь от юности до недавних дней. Мне становилось легче. Словно тяжёлую поклажу страданий мы разделили пополам и я вышла на улицу облегчённая.

Захиру пришлось сопровождать меня и на следующий день. Я не знала, как именно лагерь свяжется со мной, поэтому выбрала то же время и тот же маршрут. Вновь возложив цветы, продолжила безмолвную беседу. В этот раз я просила Богиню о милости, о помощи любимому и о сохранении его жизни.

Моего плеча коснулась прохладная ладонь.

— Госпожа второй раз приходит сюда, — женщина с усталым лицом, служительница храма, указала на альков, приглашая к беседе. — Возможно, госпожа желает исповедаться?

— Очень, — ответила я, позволив ей себя увести.

Каждая комната отделялась от общего зала резной каменной перегородкой, достаточно высокой, чтобы оградить от посторонних взглядов, но не настолько, чтобы лишить ощущения присутствия других верующих. Каждая комната глушила звуки с помощью магии так, что никто не мог выведать чужих секретов. Меня привели в самую дальнюю и я вздрогнула от гулкого звона щеколды.

Когда женщина повернулась ко мне, на её щеке проступил тонкий шрам. Облик таял и вот передо мной стоял мой давний знакомый-мятежник. Угрюмый, немногословный, преданный делу Юан. Он смотрел на меня сурово, как смотрит учитель на нерадивого ученика. А мне было плевать. На глазах моих проступили слёзы, губы дрогнули в облегчённой улыбке.

— Или ты дашь мне внятное объяснение твоему своеволию, — взгляд жёлтых глаз проникал под кожу, давил, властвовал, но не пугал меня, — или мне придётся тебя убить.

В Юане я видела давнего приятеля. Того, кто наконец-то сможет понять меня, услышать. Ему можно рассказать всё, что раньше скрывалось от окружения. Он научит. Обязательно научит, подскажет, выручит.. О, как я счастлива, видать тебя, Юан!

Ещё больше мне хотелось встретить Эолиса. До зудящей тоски, до стона, рвущегося из груди. Но разве это возможно? Разве безопасно эльфу, не владеющему иллюзией, показываться в столице? Нет, я никогда бы не попросила его об этом безумстве.

— Если это поможет делу — убивай, — так и не стерев с лица улыбку, отозвалась на слова мятежника. — Но, кажется, моя помощь ещё может пригодиться вам. Мы с Илаем оба думаем одинаково.

Юан не шелохнулся. Так и стоял суровый истукан, но губы его слегка дрогнули, а вместе с ними — тонкий шрам. Подо льдом теплился огонь, стоило лишь немного надломить корочку.

— Ты великолепен в своём лицедействе, — ещё шире улыбнулась я. — Рада тебя видеть.

Скрипнула дверь с другой стороны. В исповедальни вели два входа — из женской и мужской части собора.

— Только его? — фигура в серебристой мантии откинула капюшон и дыхание моё сперло от волнения.

Прямо передо мной воздвигнулся Эолис.

Глава 16

Эолис

При всём внешнем спокойствии в душе Эолиса царил разброд. Невыносимая мысль о сыне, трепыхавшемся в логове зверя. Кисло-сладкое чувство радости от встречи с любимой. И вместе с этим — ядовитый привкус ревности.

Гвилисс подробно рассказала свою историю, вплетая в повествование мужа-посла, канцлера, дезертира и самого Илая. Чётко отвечала на вопросы, приводила на память все беседы и толки, что вела в поместье Латтерии Век'тхар.

— То есть твой муж согласился помочь тебе, чтобы вести собственное расследование? — задавая уточняющий вопрос, мятежника потряхивало. Кроме прочего его интересовали иные аспекты жизни посольской четы. — Маг-менталист не стал читать твои воспоминания?

Гвилисс протянула руки, демонстрируя высокие перчатки.

— Я не снимаю их. Никогда. Лишь меняю во время приёма ванны.

Юан с деловитым видом потрогал плотную ткань.

— О твоих способностях кто-то знает? Ты применяла иллюзию в стенах поместья?

— Всего один раз. Когда отправилась на встречу с Илаем, я надела мужской костюм и приняла облик своего мужа. Сам Альверон этого не видел. Никто не видел.

Эльфийка дошла до рассказа о тайном свидании под кроной Блар-Уйнур. Упомянула ранение, которое врачевал посол — таким образом загнав иглы ревности ещё глубже в сердце Эолиса — рассказала о старшем супруге канцлера, его капризах и соперничестве.

— Могу только предполагать истинную цель Илая, — завершила Гвилисс. — Но если он не обратит на себя внимание Латтерии, то так и продолжит петь старшему супругу колыбельки.

— Итак, посол желает выслужиться перед владыкой и добиться аудиенции королевы, которую мы не видели живьём уже очень много лет. — Командир медленно прошелся взглядом по комнате, обдумывая услышанное. — Помог Илаю, не зная его имени, тебя не тревожит расспросами. Но мне не даёт покоя мысль, что всё то время, пока ты находилась у нас, он взаимодействовал с канцлером.

— О, здесь не стоит волноваться, — Гвилисс робко коснулась края его мантии и Эолис еле слышно сглотнул. — Он ненавидит здешние законы и обычаи, с огромным трудом надевает традиционный наряд, едва ли не наступая себе на горло. Нет, сотрудничество между Латтерией и Альвероном невозможно.

Эолис старался отделить зерна истины от плевел домыслов. Ревность — коварная советчица, способная исказить восприятие. Ей не было места здесь, от того лидер восстания методично собирал мозаику, не позволяя чувствам затуманить разум. Как мог — оставался хладнокровным.

— Что скажешь, Юан? — спросил он товарища.

— Раз Илай служит у старшего, готовит ему опочивальню и поёт, как сказала Гвилисс, колыбельки, пусть усыпит. Подожжёт вместе с благовониями сон-траву, главное перебить запах чем-то приторно пахучим. Щепотки будет достаточно. При сгорании она не оставляет следов.

Оба мятежника понимали друг друга с полуслова. Мысль товарища тут же подхватил командир:

— Чтобы не уснуть самому, пусть заткнёт ноздри мазью, которую мы используем для защиты от дыма. Передадим её через Гвилисс. А потом… Илай устроит пожар.

— Пожар? — ахнула эльфийка. — Но… зачем?

— Достаточно придвинуть свечу чуть ближе к шёлку, чтобы он мгновенно вспыхнул, — пояснил дроу любимой. — Пусть это произойдёт тогда, когда старший уснёт. Илай, рискуя жизнью, как герой вынесет его из горящих покоев. Таким образом он продемонстрирует преданность господину, а заодно — прославится на весь гарем. Эта новость точно не пролетит мимо ушей канцлера.

— … и Латтерия будет обязана одарить Илая своим вниманием, — закончил мысль Юан. — Звучит неплохо.

— Пожар не происходит сам по себе, — нахмурилась Гвилисс. — Будут искать причину. Могут догадаться.

— Значит задача Илая сделать так, чтобы не догадались, — отрезал командир. — Несчастный случай. В гареме народу много, потушат быстро. Натопчут, разворошат — концов не найдёшь.

Эолис внимательно наблюдал за Гвилисс, пытаясь понять, насколько она готова. В её глазах читалось смятение, но не отторжение. Она понимала необходимость жертв ради общей цели. Давным-давно видела несостоявшуюся казнь, а значит понимала путь по которому шла и с ужасающим мужеством принимала его.

Мятежница. Преданная делу революционерка.

Командиру хотелось так много ей сказать. Ругать за безрассудство и целовать за бесценный дар. Тряхнуть хорошенько, выпытывая правду о жизни с послом, и в тоже время — не душить ревностью.

Юан достал мазь-защиту от дыма и даже отыскал свёрток с сушёной сон-травой. Тоненькая ручка эльфийки припрятала свёрток в лиф платья, открыв на мгновение прелесть алебастровой груди.

— Оставлю вас, — Юан снова принял облик женщины. — В храме встречаться опасно, но с Гвилисс мы просто обязаны поддерживать связь. Реши этот вопрос, командир.

Скрипнула щеколда, в исповедальню пролился свет. Блики витражей упали на лицо эльфийки. Разрезали паутину шёпота громкие слова Юана, произнесённые женским голосом.

— Поплачь, дитя, пусть Богиня видит твои слёзы. Не торопись. Выплакай всю боль и лишь после уходи из комнаты покаяния.

Закрылась дверь, вернув назад полумрак. Снова звякнул засов. Рука сама собой потянулась к талии, вторая — к мягким округлостям задницы. Не чувствуя сопротивления, дроу тут же притянул к себе любимую, аромат цветов и трав смешался с тонким запахом девичьей кожи.

И через мгновение во рту взорвался сладкий вкус её языка.

Глава 17

Птица бросилась на шип терновника.

Один раз, другой, третий… Ранясь об острие, настырно повторяла действие снова.

— Моя королева не подчиняется чужим приказам? — шептал любимый меж поцелуев. — Не следует указаниям, делает, что вздумается, да?

Его остервенелые ласки почти причиняли боль. Целовал, стискивал, прикусывал — словно в наказание.

— Я спрашивала, куда записаться добровольцем, — провела языком по его идеально ровным зубам. — Считай, записалась.

Как умирающий от жажды не мог напиться, так я не могла оторваться от любимого рта. От его волос разило подземельем, но я истосковалась по этому запаху. Вдыхала, как будто только он мог называться воздухом.

— Безумная женщина! — в негодовании Эолис стиснул в ладонях обе мои щеки. — Сумасбродная, взбалмошная, упрямая, как… как…

— Как ты, — закончила за него.

— Как я, — смех перешел в рычание, губы снова нашли мои, на этот раз более требовательно. Словно он хотел доказать себе, что я — не плод измученного разлукой воображения.

Время притупило воспоминания, и теперь осколки прошлого впились в меня своими иглами, заставляя сердце кровоточить тоской. Какой же он, Эолис, высокий! Худой и вместе с тем — жилистый. Как остры его черты и чёток угол подбородка. Как холодят щёку кольца в его ушах, когда он зарывается носом в мою шею.

Любимый отстранился, чтобы отдышаться, а меня охватил ужас. Страх при мысли о скором расставании.

— Я лучше умру, чем уйду отсюда, — завила я.

— Не спеши, моя королева. Ты не покинула меня сейчас, значит мы ещё встретимся.

— Где? Где я увижу тебя?

— В разрушенном квартале бедняков уцелел рынок. Приходи туда на исходе недели в облике слуги, что в тайне от госпожи занимается закупкой беднячьего барахла. Там легко затеряться в толпе и я найду тебя. Постарайся передать Илаю наше послание сегодня. Через… — он запнулся, — мужа.

Это слово обожгло горечью. Разумеется, до ушей любимого доползли слухи о счастливом воссоединении семейства. Уверена, он хотел знать об этом больше, но в утекающем времени — не спрашивал. Довольствовался крохами. Жалким коротким свиданием.

— Мы с Альвероном только изображаем супругов, наши узы надорваны, — поспешила добавить я. — Для тебя это важно, я знаю. Поэтому не могу молчать.

— Вольмондцы не имеют права ревновать, — поймав мою ладонь, Эолис поцеловал костяшки пальцев. — Мятежники — тем более.

Его взгляд потеплел, но тревога никуда не исчезла. Я видела ее в каждой морщинке, в напряженной линии губ.

— Имеют право любящие сердца, — стало ему ответом. — Только искренность слов и помыслов избавит нас от яда сомнений.

Минуты утекали сквозь пальцы, их было ничтожно мало. Время судьба отбирала от нас.

— Люблю, но… пора, — оборвался последний поцелуй, скользнула ладонь, тепло уступило прохладе. Эолис высвободил свою руку из моей и плотно закрыл лицо тканью. — Рынок. Квартал бедняков. Я буду ждать тебя с новостями, — подмигнув, скрылся в мужской половине храма.

А я стояла, оглушенная тишиной, наедине со своими мыслями. Но более ждать не имело смысла. Собор словно сам вытолкнул меня, и лишь пустые стены эхом вторили моим тревогам.

Хуже неразделённой любви — взаимная тоска. Обоюдная тяга без шанса на соединение. Мы походили на влюблённых героев, чьи судьбы воспевали поэты. Тех, что погибали во имя любви и лишь где-то за пределами бытия обретали счастье.

На улице, у главного входа маялся Захир. Свет солнца струился васильковым светом сквозь пелену дымки и он недовольно жмурился.

— Всё? — буркнул дезертир.

— Да, — ответила я. — Кажется, мне стало легче.

Дворцовые сады благоухали цветами. От главных ворот я потребовала остановки экипажа и в свои покои отправилась пешком. Здесь сопровождение дезертира больше не требовалось. Меня никто не тревожил. По дорожкам сада я брела одна, упорядочивая мысли и успокаивая бешено колотящееся сердце.

— Ты задумчива, угрюма, — канцлер, облачённая в удобный боевой костюм, отправлялась на тренировку. Мы случайно столкнулись на лестнице. — Вчера Захир доложил мне о твоей… деликатной проблеме.

Ах, конечно, припоминаю. Согласно общепринятой легенде, я усердно просила Богиню даровать мне дитя. А не о тайных свиданиях с главным революционером страны.

— Не хочу пустяками портить ваш настрой. В моём деле… сложно оказать помощь.

Дёрнулась пепельная бровь, обнажились ровные зубы.

— Смени фаворита, Гвилисс, — серая ладонь легла мне на плечо — Это самый действенный способ. Подумай об этом. Я готова пойти навстречу и дам выбрать любого мальчика из тех, что ещё со мной не знакомы.

— Но?..

— Если посол взбунтует — осади. Напомни, в какой стране находится. И, уверяю тебя, милая, результат не заставит ждать.

Я приготовилась развернуть обстоятельную (но с должным уважением) речь об отклонении предложения. Но голос Латтерии стал резким, а нотки — командирскими.

— Нет, пожалуй, я должна помнить с кем говорю, — канцлер оглядела меня с головы до ног, словно юродивую. — Эльфийка из Ливенора, воспитанная в суровых традициях. Ты, конечно, отвергнешь мой щедрый подарок. Значит — это мой приказ.

Хищные губы, изогнулись в улыбке.

— Ты была на празднике весны и помнишь отобранных мною участников. Если нужно, велю их снова тебе представить. Не решишь к исходу третьего дня, сама подберу кандидата. Только знай: откажешься делить с ним постель — прикажу выпороть мальчонку на глазах у всего поместья. Я терпеть не могу нытьё, Гвилисс. Хочешь получить дитя — действуй. — Улыбка, украсившая лицо канцлера стало ещё стервознее. — В знак нашей доброй дружбы, я готова пойти навстречу.