Мятное сердце

Пролог

                   Нужно пройти через пропасть,

чтобы оказаться на другом берегу.

Так начинается все новое.

Эльчин Сафарли. Мне тебя обещали

Прикрыв глаза, Макс втянул носом воздух: ночь пахла не влажной пожухлой листвой и горьким вермутом, а отчаянием, от которого сводило скулы. К счастью, под утро этот злой дух стал улетучиваться.

Дождь без умолку шептал в распахнутое окно, а ветер раскачивал хлипкие створки, позвякивая стеклами. Свет уличных фонарей проникал в комнату, рисуя на стене перекошенный желтый квадрат.

Макс поднял ворот пальто и устроился подле кровати — до восхода оставалось совсем немного.

Карина спала на животе, широко раскинув руки. Ее рыжие волосы спутались на затылке в замысловатое перекати-поле, а силуэт, проступающий в изгибах сорочки, окутало равномерное сероватое свечение. Шерстяное одеяло сбилось гармошкой у ног, как побежденный в схватке зверь. На крошечном столике у изголовья компанию друг другу составляли полупустая бутылка и замызганный стакан. Пребывая в забытьи, женщина то дергала пальцами, то вздрагивала, словно ужаленная.

— Как ночь? — Константин повис над подоконником, поглаживая бороду. Он выцвел и истончился от усталости, но улыбнулся, завидев Макса.

— Без происшествий, — отозвался тот.

— Вот и славно. Вообще-то я думал, что уже не найду тебя здесь. Как она?

— Трагедия личного характера — развод. Плюс, Карина гуляет во сне, а окно не закрыла, — объяснил Макс и, кивнув на столик, заключил: — Поэтому, коль уж выбирать наименьшее из зол…

— Значит, обошлось. Это хорошо, — протараторил наставник, расположившись напротив. — Она справится. Полагаю, твоя миссия на этом завершена.

— Похоже на то. Я слышал про Лайку. Мне очень жаль...

Подопечный Константина, Герд Лайка, скончался от острого сердечного приступа. Обеспокоенные соседи обнаружили тело двумя днями позже. На здоровье старик не жаловался — нагрянувшая смерть застала его врасплох.

— Не жалей, мой мальчик. Жизнь мудрее, чем кажется, — подавшись вперед, Константин поджал бесцветные губы и трясущейся ладонью потрепал Макса по плечу. — Знаешь, какими были его последние слова? «Спешу на яркий белый свет: где были стены, там их нет».

— Он видел тебя?!

— Нет, но я верю в то, что он увидел нечто большее.

Макс чувствовал, что встретиться с учителем снова ему не суждено.

Константин не появлялся уже несколько дней, и сейчас, когда его силы были на исходе, потупил взгляд и произнес, запинаясь:

— Светает. Мне пора... Надо бы повидать Антона. Школьная пора в разгаре, а этот сорванец то и дело переходит дорогу с закрытыми глазами. Сегодня у меня нехорошее предчувствие. Да, Максимилиан, хочу кое о чем попросить тебя… Пожалуйста, присмотри за Елизаветой. Боюсь, на нее меня уже не хватит. Там все сложно...

— Непременно, — ответил Макс без колебаний. Его изумрудный взор померк от одной мысли, что отныне придется нести службу в одиночестве.

— Спасибо. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Прощай... Помни о своем предназначении и держись подальше от Валарда, мой тебе совет.

Фигура наставника затрепетала, как пламя на ветру, и исчезла, оставив после себя едва заметный белесый всполох.

Очнулся Макс не сразу. Отогнув ворот пальто замерзшими пальцами, он поднялся и осмотрел комнату.

Светящийся желтый квадрат на обоях погас. Карина перевернулась на спину и застыла на простынях, небрежно закинув левую руку за голову. Длинные ресницы елозили по припухшим нижним векам — ее сон все еще был беспокойным, но уже не вызывал опасений.

Дождь редел, фонари тускнели, а заря неумолимо прорезалась сквозь бреши в настиле из облаков.

Убедившись, что угроза миновала, Макс взмыл в воздух и завис над подоконником. Он уже было собрался уходить, как вдруг услышал протяжный скрип и обернулся.

— Мам?

Девчушка лет пяти в красной фланелевой пижаме открыла дверь и заглянула в спальню, шмыгая носом. Промерзший пол обжег ей босые ступни, а сквозняк безжалостно ударил в заспанное лицо. Она вздрогнула и, заметив неладное, вцепилась в дверную ручку.

— Ма-ам?!.. — на этот раз ее голос прозвучал, как сигнал зачинающейся полицейской сирены.

— Не бойся, Алиса, — Макс расплылся в улыбке, покачиваясь в проеме. Он мог бы выйти сквозь стену, но окна зачаровывали его так, как ребятню притягивает горка на детской площадке.

Девочку колотило, и все же она не спускала глаз с ночного гостя.

Глава 1. Лиза

Лиза чеканила шаг по отделению, на ходу разматывая шарф и расстегивая пальто. Несмотря на ранний час, в приемной сердечно-сосудистой хирургии второй городской больницы ожидали своей очереди несколько человек.

— Привет, Амелова. Загляни в ординаторскую, Глинич тебя разыскивала, — проинформировала ее дежурная Белкина, неохотно оторвав ухо от телефонной трубки.

Переодевшись в сестринской, Лиза выглянула в коридор. В приоткрытую дверь врачебной комнаты было видно, как ее коллеги суетились у негатоскопа, завешенного рентгеновскими снимками.

Из толпы доносился бодрый голос хирурга Дмитрия Валентиновича Фоненко:

— При проведении коронарографии у пациента Анисимова выяснилось, что стент ему установить невозможно. Придется прибегнуть к шунтированию. У больного значительно снижена сократительная функция левого желудочка. Других нарушений выявлено не было. Предлагаю использовать радиальную артерию, которая…

Заслышав движение, Фоненко приподнялся над стаей голов и помахал рукой:

— Добрый день, Елизавета Павловна, присоединяйтесь!

— Всем здравствуйте, — улыбнулась Лиза, окинув взором присутствующих, и обратилась к врачу-анестезиологу, в паре с которой трудилась: — Марина Анатольевна, вы меня искали?

— На повестке дня аортокоронарное, — Марина Глинич обернулась, отхлебывая кофе из большой керамической чашки, — ты будешь нужна.

— Так вот, замена клапанов, судя по всему, не потребуется, — продолжил Дмитрий, обращаясь к сотоварищам.

Кардиологи-аритмологи Лемешев и Айвазов, а также эндокринолог Герасимова, причастная к лечению Анисимова, внимательно слушали хирурга, делая пометки в своих бумагах. Марина Анатольевна, не сводившая глаз с рентгенограмм, уселась на край стола.

— Через полчаса встречаемся в первой операционной, — подытожил Фоненко и дал последнее наставление доблестной команде в белых халатах. — На три-четыре часа я попрошу вас забыть обо всем, что не имеет отношения к жизни и здоровью пациента.

— И даже про обед? — бросил Лемешев, долговязый блондин в круглых очках.

— Про обед, Вадим, следует запамятовать прежде всего, — отреагировал Дмитрий. — Упаси тебя Бог заработать несварение желудка!

Он улыбнулся, стянул снимки со светящейся панели, и, убрав их в папку, пружинящей походкой направился к дверям.

— Полагаю, шеф убежал затачивать ножи, — сыронизировала Марина Анатольевна ему вслед и повернулась к своей сестре-анестезисту. — Лизок, пожалуйста, захвати анализы и анамнез Анисимова. Как появится Ильин, дай ему отбой: Фоненко сказал, что сегодня мы работаем без АИКа1.

Лиза не могла дождаться удобного момента, чтобы поговорить с Дмитрием с глазу на глаз. Во время операции он обращался к коллегам только по существу, а вечер по обыкновению провел на консультации в амбулаторном центре при больнице.

В конце дня, завершив инвентаризацию лекарственных препаратов, она сдала смену и заглянула во врачебную комнату. На диване у дальней стены, в обнимку с книгой в потрепанной обложке, дремал хирург Краснов, которому предстояло дежурить в ночь. Дмитрия видно не было.

Лиза накинула пальто и спустилась к выходу. За столиками в кафе, что располагалось в правом крыле просторного фойе, сидело всего несколько человек — погруженные в думы сотрудники и измотанные переживаниями родственники пациентов. Одни из них были призваны творить чудеса, другие — верить в них и ждать. Лиза тоже ждала чуда.

Как ни хотелось ей присесть в уютном, теплом зале, она купила кофе в автомате у дверей и поторопилась на воздух.

Еще не было и половины седьмого, а бездонная сизая бездна уже накрыла город, словно гигантский ночной колпак.

В небольшом закутке у въезда на парковку Лиза остановилась, нащупав в кармане ключи от автомобиля.

— Мерзнешь в одиночестве? — раздалось у нее за спиной. Марина Глинич отбила каблуками стройный ритм по тротуару и замерла рядом, кутаясь в норковый полушубок. Одета она была явно не по погоде. — Тебя подвезти?

— Нет-нет, спасибо, я на машине. Просто решила проветриться.

— Погода-то к этому не располагает, — поежилась Глинич.

— Да я просто жду кое-кого... — не заметив подвоха, обронила Лиза.

Марина Анатольевна задержала на ней свой васильковый взгляд, потом перевела его на кишащий автомобилями проспект и спросила, понизив голос:

— Что у тебя с Фоненко, Лиз?

— В каком смысле? — от неожиданности тонкий пластиковый стакан хрустнул у Лизы в ладони.

Она была уверена, что в больнице никто не догадывался о ее романе с Дмитрием: в отделении он был нарасхват, его операции были расписаны на несколько месяцев вперед, а сама Лиза разрывалась между работой в операционной и бесконечными дежурствами. И потом, в их кардиохирургии на шестьдесят коек трудилось четырнадцать врачей. Неужели кому-то из них было дело до ее личной жизни?

Доктор Глинич едва заметно улыбнулась. В свете фонарей ее голова с аккуратно убранными седыми волосами казалась посеребренной. От улыбки морщины сложились в веер на ее бледных щеках.

Глава 2. Игра ва-банк

Все выходные Лиза вспоминала разговор с Мариной Анатольевной. Скажи такое подруга Аня, эти слова не впились бы ей в душу занозой, но доктор Глинич…

Марина Анатольевна была человеком крайне выдержанным. Профессионал высокого класса, она была дружелюбна, в помощи никому не отказывала, но в чужие дела не вмешивалась и от конфликтов держалась в стороне. Спокойная, мудрая, безупречная, говорили о ней сослуживцы.

Для Лизы Глинич была не просто непосредственным начальником и авторитетом; она была ей вроде мамы. Свою настоящую маму Лиза никогда не видела.

А Фоненко... Вымотанная бесконечными дежурствами, она и на работу порой рвалась только для того, чтобы с ним пересечься — с ним, большую часть времени на пол-лица закрытым маской хирургом, орудующим скальпелем в окружении таких же закамуфлированных коллег, призвание которых — чинить людские сердца. Лиза восхищалась Дмитрием, и стала восхищаться еще больше, когда у них завязался роман.

За истекший год они по-настоящему сблизились. Драгоценные часы, проведенные с ним в стенах ее съемной квартиры или в безликих гостиничных номерах, без преувеличения были самыми счастливыми в жизни Лизы. Она хранила в памяти каждое мгновение этих свиданий, каждую деталь: его жесты и взгляды, преисполненные нежности; привычку запускать пальцы ей в волосы, бережно касаясь губами ее губ; его улыбку, смех и волнующий голос, незаметно переходящий в горячий шепот. Все это повторилось и в минувшую пятницу, все это вновь обезоружило Лизу на то недолгое время, пока они были вместе.

Но, оставшись наедине с собой и припоминая слова Марины Анатольевны, она не находила себе места. А что, если Глинич права? Что, если Дмитрия устраивает такое положение вещей?

Укрывшись пледом, Лиза сидела на диване в гостиной. После ухода Фоненко она впала в прострацию и не высунула носа на улицу. По телевизору, под стать монохромному пейзажу за окнами, крутили старую заунывную «Касабланку»1.

Лежащий на подушке мобильный упрямо молчал — ни звонка, ни сообщений. Вот она, незавидная доля негласной подруги: жди всегда — но всегда без гарантий.

То ли выпитый глинтвейн ударил ей в голову, то ли сказалось нервное напряжение, но Лиза почувствовала себя неважно. Откинувшись на мягкую спинку и поджав под себя ноги, она закрыла глаза: в обступившей ее темноте замелькали силуэты, круги и точки, что вспыхивали от острых болевых разрядов в висок.

Звук телевизора был сведен к минимуму, отчего мысли в ее собственной голове с каждой минутой раздавались все громче и напористей.

«Сама во всем виновата! — кричали Лизе взволнованные мысли. — Все думаешь, что тебе пятнадцать? Думаешь, ты ему нужна?».

«Станешь посмешищем в отделении, твои кости языками перетрут в пыль, — подначивали другие. — Неужели ты и вправду веришь, что он отречется от всего и кинется в омут ради тебя? Ему есть что терять, это тебе терять нечего!».

Слезы подступили к горлу Лизы и полились на шерстяной плед, а над ушами у нее теперь пульсировала не только боль, но и назревающая обида.

«Так не поступают с человеком, которого любят, — с меньшим укором пробубнил внутренний голос, проникшийся жалостью к хозяйке, — и вообще, для кардиолога Дмитрий не слишком бережно обращается с твоим сердцем».

Дрожащей рукой Лиза утерла соль с лица, поднялась и, оттянув занавеску, прильнула к стеклу.

Ей был по душе этот уединенный закуток в самом центре города, обставленный высокими домами в неоклассическом стиле. В летнюю пору зеленый двор меж ними дышал особой, торжественной тишиной, свойственной разве что заброшенным дворцовым паркам. Нынче листья уже щедро устилали просыревший газон, но тишина эта никуда не делась. С трудом верилось, что оживленный проспект находился в сотне метров отсюда.

В здании напротив зажглись первые огни. Сосед, живущий этажом выше, вывел на променад свою собачонку.

«У героев фильма всегда будет Париж, а что останется у нас?» — мысленно спрашивала Лиза у Дмитрия. Богарт-Рик бросил на нее с экрана долгий, многозначительный взгляд, и тут раздался звонок на домашний.

— Привет, ты дома? — выпалила в трубку Аня Селезнева.

Лиза подружилась с ней еще в медицинском училище. Сдав выпускные экзамены, Анна осознала, что медицина — занятие не для нее. Она окончила бухгалтерские курсы и устроилась счетоводом в контору к своему тестю, торгующему подержанными автомобилями, где до сих пор и трудилась.

— Раз звонишь, кого-то ты ожидаешь застать, — Лиза шмыгнула носом. — Привет.

— Не поняла, ты плачешь, что ли?

— Нет, у меня насморк, — пересилив себя, она улыбнулась.

— Знаю я эти воскресные насморки, — протянула Селезнева, — да вот тебя, помнится, они не брали. Рассказывай уже, что случилось. Что натворил твой эскулап?

Что правда, то правда: до знакомства с Дмитрием довести Лизу до слез было не так просто — сказывались детдомовская закалка и профессиональная выдержка. Она опустилась на край дивана и, разглаживая плед на коленях, попыталась найти нужные слова. Ане она как-то проговорилась про свой служебный роман, но в подробности посвящать ее не стала: тогда хвастаться было нечем, а теперь — и подавно.