Холодный линолеум под босыми ногами казался ледяным, хотя за окном июльское пекло. Я сидела на корточках перед старой тумбочкой, которую Кирилл когда-то разрисовал космическими кораблями. В руке – пачка потрепанных купюр, последние сбережения. На полу передо мной – счет из клиники «НейроПрогресс». Цифры плясали перед глазами, сливаясь в одно огромное, нечитаемое пятно. Шестьсот семьдесят три тысячи рублей. За три месяца интенсивной терапии для Кирилла.
— Шестьсот семьдесят три… — прошептала я, и голос сорвался. — Боже…
Я пересчитала деньги еще раз. Медленно, тщательно, будто от этого могло что-то измениться. Триста двадцать восемь. Триста двадцать восемь тысяч. До нужной суммы – как до Луны. Зарплату я получила вчера. Скромную зарплату ассистентки генерального директора «ВолкГрупп», Марка Волкова. Человека, чей холодный, пронизывающий взгляд мог заставить замереть целый отдел. Человека, который платил ровно столько, чтобы я не умерла с голоду, но и не накопила ничего сверх необходимого минимума. Особенно когда на тебе – ипотека за эту однокомнатную клетушку и все расходы на семнадцатилетнего брата!
Из комнаты донесся резкий звук – Кирилл уронил что-то. Я вздрогнула. Быстро сунула деньги и счет обратно в тумбочку, захлопнула дверцу. Прислушалась. Тишина. Значит, все в порядке. Он просто уронил деталь от конструктора. Кирилл… Мой солнечный мальчик, запертый в своем особенном мире. Мире чисел, алгоритмов, где все логично и предсказуемо. Мире, который так легко разрушается громкими звуками, чужими прикосновениями, неожиданными изменениями. Терапия в «НейроПрогресс» – наш шанс. Шанс, что он научится чуть лучше справляться с этим хаотичным миром, найдет способ реализовать свой блестящий программистский талант, станет… независимее. Но этот шанс стоил целое состояние. И он ускользал у меня из рук.
— Алис? — Тихий голос за спиной заставил меня обернуться.
Кирилл стоял в дверях своей комнаты. Высокий, худощавый, в любимом синем свитере, хоть на улице жара. Наушники с шумоподавлением, как всегда, на шее. Его глаза, большие и ясные, смотрели куда-то мимо меня, в пространство над моим левым плечом.
— Да, Кирюш? Все хорошо?
— Батарея. Ноутбука. Два процента, — произнес он ровно, без интонации. — Нужно зарядить. Сейчас.
— Хорошо, солнышко, сейчас поставлю, — я поспешно встала, стараясь улыбнуться. — Иди, продолжай. Я подключу.
Он кивнул, развернулся и исчез в комнате. Мое сердце сжалось. Он не видел моих слез. Не видел отчаяния. Для него мир был сложен из конкретных задач: батарея – зарядить, код – написать, сестра – накормить (иногда он приносил мне яблоко, если замечал, что я забыла поесть). А я… Я разрывалась. Как найти эти деньги? Взять еще один кредит? Но банки уже отказывали. Просить у Волкова аванс? Смешно. Он бы поднял одну из своих идеально очерченных бровей и холодно спросил: «Соколова, вы считаете свои личные финансовые проблемы основанием для нарушения корпоративных правил?» И был бы прав. Продать что-то? Но у нас ничего ценного нет. Только старый ноутбук Кирилла. И моя скромная одежда для офиса.
Зарядив ноутбук, я вернулась на кухню, бессильно опустившись на стул. Солнце било в окно, подчеркивая потертости на пластике стола, трещину на чашке. Отчаяние накатывало волной, горячей и удушающей. Что делать? Боже, что же делать?
Зазвонил телефон. Настя. Моя подруга с детства, единственный человек, кроме Кирилла, кто знал всю правду о нашей жизни. Она работала… в другом месте. В месте, о котором я старалась не думать.
— Алло, Насть? — голос звучал хрипло.
— Алиска! Привет! Как ты? Как Кирилл? — Ее голос был бодрым, слишком бодрым для моего ада.
— Живем… — я сглотнула ком в горле. — Ты же знаешь… Насть, я не могу… Не могу больше…
Настя вздохнула. Я представила ее: яркий макияж, модная стрижка, всегда на высоте. Она давно выбрала другой путь.
— Опять счет этот? — спросила тише.
— Да. Триста двадцать восемь. Нужно шестьсот семьдесят три. До конца недели. — Голос снова задрожал. — Настя, я не знаю… Я в тупике.
Наступила пауза. Я слышала, как на другом конце кто-то громко смеялся, играла приглушенная музыка.
— Слушай, Алис… — Настя заговорила осторожно, почти шепотом. — Я тут… подумала. Знаю, ты меня сто раз пошлешь, но… вариантов-то нет, правда?
— О чем ты? — у меня похолодело внутри. Я знала, о чем она.
— У нас тут… ну, в «Эклипсе»… — она произнесла название элитного клуба, который был не просто клубом. — Не вздыхай, я не про сцену! Совсем не про это! — поспешно добавила она, почувствовав мое молчание. — Есть… другая опция. Для девушек с головой. Компаньонки.
— Компаньонки? — я повторила тупо. — Это… как?
— Ну, понимаешь… — Настя снова понизила голос. — Иногда приезжают очень важные клиенты. Не наши постоянные «тусовщики». Бизнесмены, инвесторы, международные гости. Им нужна… элегантная компания для ужина, светской беседы. Чтобы не одному сидеть в ложе, понимаешь? Чтобы было приятно, красиво, респектабельно. Легально все, контракт, все чисто. Просто… сопровождение. Ужин в VIP-ложе, пара бокалов шампанского, легкая беседа. И все.
— И все? — мои пальцы сжали телефон так, что костяшки побелели. — Настя, я не дура. Что значит «легкая беседа»? Что значит «компаньонка» в таком месте? Эскортница, так вернее? Ты же сама говорила, что «Эклипс» это…
— Алис, слушай! — Настя перебила, и в ее голосе зазвучала настоящая тревога. — Я не втягиваю тебя в то, о чем ты думаешь! Это “другой” сервис. Отдел «Эклипс Престиж». Одежда – вечернее платье от кутюр, макияж от визажиста, прическа. Никаких пошлостей! Ты сидишь, поддерживаешь разговор, улыбаешься. Как светская львица. Это… работа на имидж клуба для высшего эшелона. Плата… — она сделала паузу, и назвала сумму. Сумму, от которой у меня перехватило дыхание. — За один вечер, Алиска. Один вечер. И это… это почти твоя недостающая сумма.
Тишина. В ушах гудело. Шестьсот семьдесят… три. Цифра из счета. Цифра, которая означала надежду для Кирилла. И сумма, которую назвала Настя… Она покрывала почти все. Почти. За один вечер. Сидеть. Улыбаться. Разговаривать.
— Настя… — мой голос был чужим. — Ты же понимаешь… Это же… Это же «Эклипс». Даже если «Престиж». Там же… все знают, что это за место. А если кто-то узнает? Если Волков… — мысль о ледяных глазах моего босса заставила меня содрогнуться. — Меня же выкинут с работы!
— Кто тебя узнает? — Настя говорила быстро, убедительно. — Ты же не бухгалтерша из соседнего отдела! Ты ассистентка Волкова, ты в своем офисе, как серая мышь! Там тебя никто не видит! А в «Эклипсе» – ты другая. Полный трансформация! Парик, макияж, платье, которое тебя не узнать! Маска, Алис! Обязательно маска для таких контрактов. Пол-лица закрыто! И псевдоним. Ты будешь… Лана, например. И вечер – один! Разовый контракт! Ты придешь, посидишь три часа максимум, получишь деньги – и свободна. И Кирилл… — она снова назвала сумму. — Ты сможешь оплатить терапию. Сейчас. Не откладывая.
Кирилл. Я представила его, склонившегося над ноутбуком, погруженного в свой цифровой космос, где все понятно и безопасно. Представила его растерянность, когда сенсорная перегрузка накрывает его, как волна. Представила его редкую, такую драгоценную улыбку, когда у него что-то получается. Терапия помогала. Помогала ему дышать в нашем невыносимо громком и непредсказуемом мире.
Слезы снова подступили к глазам. Отчаяние, тяжелое, как свинец, заполнило все внутри. Гордость? Честь? Что они значили перед лицом его нужды? Перед лицом его будущего?
— А если… если что-то пойдет не так? — прошептала я, уже почти не веря в свои возражения. — Если этот… клиент… захочет большего?
— Контракт, Алис! — настаивала Настя. — Четко прописано: компаньонка для ужина и беседы в общественном месте ложи. Никаких приватных комнат, никаких «дополнительных услуг»… Ну, если ты сама не захочешь. Добровольно! Охрана рядом. Если что – сигнал, и тебя выведут. Это не улица, это высокий уровень. Риск минимальный. По сравнению с тем… — она не договорила, но я поняла. По сравнению с тем, что ждет Кирилла без этой терапии. По сравнению с беспросветной бедностью.
Я закрыла глаза. Передо мной поплыли цифры счета. Триста двадцать восемь. Шестьсот семьдесят три. Сумма Насти. Маска. Платье. Псевдоним «Лана». Ледяные глаза Марка Волкова. И глаза Кирилла – ясные, немного отстраненные, такие беззащитные.
Отчаяние сжало горло тисками. Гордость, страх, стыд – все это было роскошью, которую я не могла себе позволить. Не сейчас. Не ради него.
— Когда? — спросила я тихо, и это прозвучало как приговор самой себе.
— Завтра вечером, — ответила Настя, и в ее голосе я услышала смесь облегчения и тревоги. — Восемь вечера. Я встречу тебя у служебного входа. Никому ни слова, Алис. Ни слова.
— Завтра, — повторила я, глядя на трещину в чашке. — Восемь. Ладно.
— Держись, солнышко, — сказала Настя, и связь прервалась.
Я опустила телефон на стол. Руки дрожали. В груди было пусто и холодно. Я только что продала себя. Не тело – пока нет. Но себя. Свою честь, свое достоинство, свою скромную, но чистую жизнь. Продала за деньги. За шанс для брата.
Встала, подошла к окну. Город жил своей жизнью, яркой, беззаботной, где-то там, за стенами нашей бедности и отчаяния. Завтра я стану другой. Ланой. Девушкой в маске, продающей улыбки и светскую беседу в змеином гнезде «Эклипса». Ради шестисот семидесяти трех тысяч. Ради Кирилла.
— Прости меня, — прошептала я в пустоту, и первая горячая слеза скатилась по щеке, оставляя горький след. Грань отчаяния была пройдена. Обратного пути не было…
Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди. Я стояла за тяжелой бархатной портьерой, отделявшей ослепительный блеск «Эклипса» от удушающей тишины служебной зоны. Запах дорогого парфюма, сигарет и чего-то еще, пьянящего и опасного, витал в воздухе, смешиваясь с моим собственным страхом. Настя сжала мою ледяную руку.
— Дыши, Алиска. Просто дыши. Ты же Лана сейчас. Запомни: Лана. Ты здесь впервые, ты… из Питера, искусствовед. Легко, непринужденно. Улыбайся. — Ее шепот был резким, натянутым. Она сама казалась на грани перед истерикой.
Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова. Отражение в огромном зеркале гримерки все еще не укладывалось в голове. Это я? Волосы, уложенные в сложную, слегка небрежную прическу, из которой выбивались несколько прядей, обрамляющих лицо. Лицо… Макияж превратил мои обычные черты в нечто загадочное, соблазнительное. Губы – алые, влажные. Глаза, подчеркнутые дымчатыми тенями, казались огромными и… чужими. А платье… Настя назвала его «элегантным». Черное, облегающее, как вторая кожа, из какого-то струящегося, мерцающего шелка. Оно заканчивалось далеко выше колен, а спина… Боже, спина была открыта почти до самой талии. Я чувствовала холодок воздуха на обнаженной коже, дрожь пробегала по позвоночнику. Грудь была приподнята, подчеркнута глубоким, вульгарным вырезом.
Каждый мой вдох заставлял шелк туго натягиваться на груди, и я ловила себя на мысли, как заметно очерчены мои соски под тонкой тканью. Стыд и возбуждение – странная, пьянящая смесь – сжимали низ живота.
И маска. Полумаска из черного кружева и стразов, закрывающая лоб, переносицу и верхние скулы. Она делала меня неузнаваемой, но и пленницей этого образа. Теперь я Лана.
— Готовься, — резко сказала Настя, когда к нам подошла высокая, безупречно одетая женщина с планшетом – менеджер «Престижа». Ее холодный, оценивающий взгляд скользнул по мне от макушки до острых лодочек на шпильках, которые впивались в мои ноги.
— Лана? — Голос был ровным, без эмоций. — Следуй за мной. Твои гости уже в ложе «Сапфир». Трое. Вежливость, легкость, улыбка. Помни про контракт. Никаких личных данных. Ты – очарование и загадка. Идем!
Я сделала шаг, и мир за портьерой обрушился на меня. Музыка – не громкая, но проникающая, ритмичная, заставляющая тело двигаться. Свет – приглушенный, с акцентами на бархатные диваны, хрустальные бокалы, сверкающие украшения на шеях и запястьях красивых, уверенных в себе женщин и мужчин, чьи взгляды скользили по мне с откровенным интересом. Я чувствовала себя голой. Каждый взгляд прожигал шелк платья насквозь. Я шла, стараясь не спотыкаться на каблуках, держа спину прямо, как учила Настя.
“Лана. Я Лана. Искусствовед из Питера…” — пыталась успокаивать себя.
Ложа «Сапфир» была уединенным островком роскоши на втором ярусе, отделенным от основного зала полупрозрачной ширмой. Менеджер отодвинула тяжелую ткань, пропуская меня вперед.
— Господа, позвольте представить Лану, вашу звёздочку на этот вечер!
Трое мужчин. Один, ближе ко мне, лет сорока, с добродушным, немного одутловатым лицом и дорогим, но слегка кричащим костюмом, сразу улыбнулся. Его взгляд упал на мой вырез.
— О, великолепно! Проходи, красавица, проходи! Садись рядом! — он похлопал по дивану рядом с собой.
Второй, напротив, был моложе, поджарый, с острым взглядом и полуулыбкой на губах. Он оценил меня медленно, как товар.
— Артем не подводит, — произнес он, обращаясь к третьему. — Всегда находит самых… интересных.
И третий… Он сидел в глубине ложи, почти в тени, откинувшись на спинку дивана. Ноги широко расставлены, одна рука лежала на колене, в другой он держал бокал с темной жидкостью. Силуэт… Широкие плечи, четкая линия подбородка, но лицо… Слишком темно, чтобы я смогла рассмотреть его лучше. Что-то ледяное, сжимающее, знакомое пронзило меня. Нет… Не может быть! Это просто паника. Свет, тени…
— Лана, — я заставила себя произнести псевдоним, сделав шаг вперед. Голос звучал чужим, но достаточно уверенным. — Приятно познакомиться, мальчики!
— О, и нам, и нам! — оживился первый мужчина. — Я Борис. А это Сергей, — он кивнул на поджатого. — А вот наш… молчаливый компаньон. Марк. Он сегодня не в духе, не обращай внимания.
Марк! Воздух перестал поступать в легкие. Я машинально села на указанное место рядом с Борисом, чувствуя, как его бедро почти касается моего. Его рука тут же легла на спинку дивана за моей открытой спиной. Влажные, липкие пальцы коснулись кожи. Я вздрогнула.
— Марк… — прошептала я, глядя в тень. Голос предательски дрогнул. Не он. Не может быть он!
Тень пошевелилась. Мужчина в глубине медленно поднял голову. Свет от бра на стене упал на его лицо. На знакомые, идеально очерченные скулы. На прямой, холодный нос. На губы, сжатые в тонкую, недовольную линию. И на глаза. Ледяные, пронзительно-серые глаза Марка Волкова, моего босса, которые сейчас смотрели на меня с таким же безразличием и легкой брезгливостью, как на нерадивого сотрудника!
Весь мир сузился до этих глаз. Гул музыки, смех Бориса, запах сигарет – все исчезло. Остался только ужас, леденящий и всепоглощающий. Он здесь. Он видит меня. В этом платье. С этой краской на лице. Как шлюху из «Эклипса»!
Паника, дикая, неконтролируемая, поднялась волной. Я почувствовала, как кровь отливает от лица, оставляя кожу под маской мертвенно-бледной. Ноги стали ватными.
— Что, красотка, наш Марк тебя напугал? — засмеялся Борис, его рука опустилась ниже, большой палец грубо провел по моей обнаженной спине чуть выше талии. Я вздрогнула, как от удара током, едва сдержав крик. — Не бойся, он кусается только на работе! А здесь… здесь он, как и все мы, хочет расслабиться. Правда, Марк?
Волков не ответил. Он не отрывал от меня взгляда. Его глаза медленно скользили по моему лицу, скрытому маской, задерживаясь на губах, потом опускались вниз, к вырезу платья, где моя грудь предательски вздымалась от учащенного дыхания. Его взгляд был физическим прикосновением. Холодным, оценивающим, проникающим сквозь шелк. Я чувствовала, как под этим взглядом мои соски наливаются, становятся твердыми, заметными бугорками под тканью. Стыд сжигал изнутри.
— Лана… — произнес наконец Волков. Его голос, низкий, бархатистый, знакомый до боли по каждому холодному приказу в офисе. — Необычное имя. И… необычная внешность. Ты давно в Москве?
Каждый нерв в моем теле кричал, чтобы я вскочила и бежала. Но ноги не слушались. Я была пригвождена к месту его взглядом и ужасом. Надо было говорить. Отвечать. Быть Ланой.
— Н-не так давно, — выдавила я, заставляя губы растянуться в подобие улыбки. Голос дрожал. — Пару месяцев.
— И как тебе наш город? — вступил Сергей, его глаза хищно блеснули. Он налил мне виноградную газировку в хрустальный бокал. — Не слишком суров после Питера?
Я машинально взяла бокал, пальцы дрожали так, что жидкость чуть не расплескалась.
— Очень… динамичный, — пробормотала я, глотая комок в горле. Я чувствовала взгляд Волкова. Он не отрывался. Как хищник, изучающий добычу. Его нога, в идеально отглаженных брюках, слегка качнулась. Колено оказалось в сантиметрах от моей обнаженной ноги. Жар от его тела, казалось, достигал моей кожи даже сквозь ткань. Между ног снова пробежала волна странного, запретного тепла, смешанного с паникой. Нет! Не это! Только не это!
— Динамичный… — повторил Волков задумчиво. Он сделал глоток из своего бокала, его глаза не отрывались от моих губ. — Да, динамичный. Иногда слишком. Затягивает. Сбивает с пути… — Он сделал паузу. — Ты не находишь, Лана, что некоторые… решения, принятые в отчаянии, могут иметь необратимые последствия?
Борис и Сергей переглянулись, явно не понимая подтекста. Но я поняла. Каждое слово било прямо в цель. Отчаяние. Решения. Последствия. Он… он догадывается? Нет, не может! На мне маска и макияж! Но этот взгляд… Этот пронизывающий, всевидящий взгляд!
— Я… я не совсем понимаю, — прошептала я, опуская глаза. Мое сердце бешено колотилось. Его колено теперь почти касалось моей ноги. Тепло от него стало почти невыносимым.
— Не понимаешь? — Волков наклонился чуть вперед, выходя из тени. Свет упал на его лицо полностью. На жесткую линию скул, на губы, на ледяные глаза, в которых теперь горел какой-то странный, нездоровый огонек. Интерес? Гнев? — Жаль. Мне показалось, ты… человек, который понимает цену ошибкам.
Последнее слово он произнес с особой интонацией. Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Рука Бориса снова скользнула по моей спине, на этот раз ниже, к началу ягодиц. Его пальцы впились в плоть.
— Марк, не пугай девушку философией! — засмеялся Борис, его дыхание, пахнущее спиртом, обожгло мою щеку. — Мы здесь, чтобы развлекаться! Лана, милая, не обращай на него внимания. Он вечно всем недоволен. Лучше скажи… — он наклонился ко мне так близко, что его губы почти коснулись моей шеи, — …что скрывается под этой восхитительной маской? И под этим… восхитительным платьем?
Его рука сползла еще ниже. Большой палец нащупал край бикини под платьем и грубо ткнул в чувствительную кожу у начала межъягодичной складки. Я вскрикнула от неожиданности и отвращения, инстинктивно отпрянув. Прямо к колену Марка Волкова. Моя обнаженная нога всей длиной прижалась к его ноге в дорогой ткани. Жар, электрический разряд – от его прикосновения и от вторжения Бориса – пронзил меня. Я почувствовала, как влагалище судорожно сжалось, а клитор заныл глухой, стыдной болью. Слезы подступили к глазам.
— Борис, — голос Волкова прозвучал резко, холодно, с невероятной властностью. — Убери руку. Сейчас же.
В ложе повисла гробовая тишина. Даже музыка где-то внизу казалась приглушенной. Борис замер, его рука все еще висела в воздухе. Сергей перестал улыбаться. Волков не смотрел на Бориса. Он смотрел на меня. На мою ногу, прижатую к его ноге. На мое лицо, искаженное ужасом и стыдом под кружевом маски. В его глазах бушевала буря. Гнев? Но не только. Что-то еще… темное, плотное, голодное. Его рука, лежавшая на колене, сжалась в кулак. Сухожилия резко выступили.
— Я… я извиняюсь, — пробормотал Борис, отдергивая руку, как от огня. — Просто… девушка такая сочная…
— Девушка здесь для беседы, — отрезал Волков, его взгляд наконец оторвался от меня и впился в Бориса. — Не для твоих грязных лап. Запомни.
Он снова перевел взгляд на меня. На мою ногу, все еще прижатую к его ноге. Я не могла пошевелиться. Парализованная страхом и этим… этим жгучим контактом. Его бедро было твердым, мускулистым под тканью. Тепло от него проникало в мою кожу, плыло вверх, смешиваясь с паникой в странный, головокружительный коктейль. Я чувствовала каждую клеточку места соприкосновения. И чувствовала его взгляд, который снова опустился на мой вырез, на очертания груди под шелком, на мой живот, на мои бедра…
— Лана, ты дрожишь. Тебе холодно? Или… страшно? Здесь тебя часто лапают без спроса?
Его рука медленно поднялась. Не к Борису. Ко мне. Он протянул руку… и кончиками пальцев едва коснулся моей обнаженной спины, чуть ниже лопатки. Там, где только что была грубая пятерня Бориса. Его прикосновение было легким, как перышко, но оно обожгло. Электрический разряд пронзил все тело, сконцентрировавшись в низу живота, в том самом чувствительном узле, который сжался от страха. Клитор пульсировал, посылая волны тепла сквозь сухость. Я вскрикнула, коротко, подавленно.
Его рука сжимала мою, когда он вел меня через полумрак клуба. Музыка, смех, шепот – все слилось в оглушительный гул. Я видела только его широкую спину в идеальном пиджаке, чувствовала только жар его ладони и безумный стук собственного сердца, готового вырваться из груди.
Мы миновали шумный зал, поднялись по скрытой лестнице на другой уровень. Здесь было тише, свет приглушеннее, воздух пропитан дорогим табаком и духами. Бар представлял собой островок роскоши: низкие диваны, столики, за которыми сидели пары, слившиеся в поцелуях, или мужчины, наблюдавшие за происходящим внизу. Волков не остановился. Он уверенно повел меня дальше, к лифту, замаскированному под стену с зеркалами. Нажал кнопку. Зеркальные двери бесшумно разъелись.
— Мы… не в бар? — прошептала я, пытаясь вытащить руку. Его хватка только усилилась.
— Бар слишком людный, — отрезал он, вталкивая меня в лифт. Двери закрылись, отрезав нас от внешнего мира. Тесное пространство мгновенно наполнилось его присутствием – дорогой виски, дорогая кожа, что-то неуловимо мужское и опасное. Он повернулся ко мне, спиной к панели. Зеркала отражали нас бесконечно: его – высокого, мощного; и меня – маленькую, дрожащую, в откровенном черном платье, с лицом, наполовину скрытым кружевной маской, наполовину искаженным ужасом. — Для разговора нужна настоящая тишина. И настоящая… приватность.
Лифт тронулся вверх. Я почувствовала легкую тошноту. Он стоял так близко, что его тело почти касалось моего. Тепло от него обжигало. Его взгляд скользнул по моему лицу, вниз, к вырезу платья, где моя грудь предательски вздымалась. Соски, уже твердые от страха и его внимания, болезненно выпирали под шелком. Я скрестила руки на груди, пытаясь прикрыться.
— Господин Волков… Марк… — голос сорвался. — Я… я думаю, мне пора. Контракт… ужин окончен!
Он рассмеялся. Коротко, беззвучно.
— Контракт? — Он сделал шаг вперед. Я отступила, прижавшись спиной к холодному зеркалу. Он поднял руку, и я замерла, ожидая, что он сорвет маску. Но его пальцы лишь коснулись кружева у моего виска, скользнули по нему. Прикосновение было легким, но оно обожгло. — Контракт на ужин и беседу? Да, формально. Но мы оба знаем, Лана, что настоящий разговор только начинается. И он требует другой… обстановки. Ты понимаешь? Не строй из себя невинную овечку.
Лифт остановился. Двери открылись в роскошный холл с мягким ковром и единственной дверью напротив. Он снова взял мою руку, вывел из лифта. Я упиралась, но его сила была неоспорима.
— Нет! — вырвалось у меня, паническое, громкое. — Пожалуйста, нет! Я не… я не для этого!
Он остановился перед дверью, повернулся ко мне. Его лицо было близко. Слишком близко. Я видела мельчайшие морщинки у глаз, тень щетины на сильных челюстях. Чувствовала его дыхание, согретое алкоголем.
— Для чего же тогда, Лана? — спросил он тихо, почти ласково, но в глазах не было ласки. Скорее похоть? Гнев? Жажда разгадки? — Для того, чтобы дрожать и смотреть на меня, как кролик на удава? Для того, чтобы твое тело… — его взгляд снова упал на мою грудь, на четкие очертания сосков, — …так красноречиво реагировало на каждый мой взгляд? Нет. Ты здесь, потому что что-то в тебе… зовет. Что-то настоящее. Под этой маской. Под этой… искусственной скромностью. И я намерен это найти!
Он достал карту-ключ, приложил к считывателю. Дверь открылась с тихим щелчком. Прежде чем я успела что-то сказать, сделать, он втянул меня внутрь. Дверь захлопнулась. Мы оказались в огромном, потрясающе роскошном номере-люксе. Панорамные окна открывали вид на ночной город, но я его не видела. Весь мир сузился до этого человека, до его опасной близости, до ужаса, сжимающего горло.
— Пожалуйста… — прошептала я, отступая. — Отпустите меня. Я… я не хочу этого.
Он снял пиджак, небрежно бросил его на спинку кресла. Его белая рубашка подчеркивала ширину плеч, силу торса. Он расстегнул манжеты, медленно, не сводя с меня глаз.
— Не врешь? — спросил он, делая шаг ко мне. — Правда не хочешь? Тогда почему твои глаза горят? Почему твое дыхание сбилось? Почему между твоих ног… — он бросил быстрый, унизительный взгляд на мои бедра, — …я чувствую этот запах? Запах страха… и возбуждения. Смесь… восхитительная.
Стыд сжег меня изнутри. Он был прав. Предательское тело! Несмотря на панику, несмотря на ужас, низ живота горел. Клитор пульсировал навязчиво, влажно. Я чувствовала, как смазка пропитывает тонкое белье. От его слов, от его взгляда, от его неоспоримого доминирования.
— Это… это не так! — попыталась я протестовать, но голос был слабым, дрожащим.
— Не так? — Он был уже в сантиметре. Его тело излучало жар. Руки поднялись, медленно, как у хищника. Охватили мои плечи. Большие, сильные ладони. Я замерла, парализованная. Его пальцы скользнули по моей обнаженной спине, вниз, к началу ягодиц. Кожа под его прикосновением горела. — Докажи. Скажите «нет» так, чтобы я поверил. Скажи, что не чувствушь этого… между нами. Этого тока. Этого… желания.
Он наклонился. Его губы коснулись моей шеи, чуть ниже уха. Горячие, влажные. Я вскрикнула, пытаясь вырваться, но его руки держали крепко. Его язык провел горячей полосой по коже. Зубы слегка сжали чувствительное место. Волна огня прокатилась по телу от шеи до самых пяток, сконцентрировавшись в пульсирующем узле между ног. Влагалище судорожно сжалось. Я застонала. Не от удовольствия. От ужаса перед силой собственной реакции.
— Видишь? — прошептал он мне в ухо, его голос был густым, хриплым от желания. — Твое тело не врет, Лана. Оно хочет меня. Даже если твой разум протестует. — Его руки скользнули вперед, обхватили мою талию, прижали к себе. Я почувствовала его возбуждение – твердый, огромный бугор под брюками упирался мне в низ живота. Член. Он был огромен. Даже сквозь ткань я чувствовала его размер, его жесткость. Страх смешался с темным, первобытным ощущением. — И я хочу его. Хочу эту загадку. Хочу эту… настоящесть под маской.
Одной рукой он удерживал меня, прижатую к его телу, чувствующую каждый мускул, каждую линию его торса, его твердый член. Другой рукой он нашел молнию на моем платье. Резко дернул вниз. Шелк с шелестом сполз с плеч, упал к моим ногам, оставив меня стоять перед ним в одном лишь откровенном черном кружевном белье, чулках и маске. Воздух коснулся обнаженной кожи, но стыд был жарче. Я попыталась прикрыть грудь руками, но он схватил мои запястья, отвел их в стороны.
Его пальцы впились в кружево маски у моего виска. Ледяной ужас пронзил меня. Нет. Нет. Нет! Это слово застряло в горле, в беззвучном крике. Он собирался сорвать ее. Увидеть. Узнать. Алису Соколову, свою скромную, незаметную ассистентку, голой и запачканной его спермой в роскошном логове «Эклипса». Позор будет окончательным. Невыносимым.
— Нет! — хриплый шепот все же вырвался, когда он потянул маску. Я рванулась, отчаянным движением выскользнув из-под его тяжелого тела. Боль пронзила низ живота, напоминая о его грубом вторжении, о размере его члена, который еще недавно разрывал меня изнутри. Я упала с кровати на холодный пол, едва успев схватить сползшее платье.
— Лана? — его голос был хриплым после стонов, но уже с ноткой раздражения и… интереса. Он приподнялся на локте, его мощный торс, покрытый каплями пота и следами моих ногтей, был освещен первыми лучами рассвета, пробивавшимися сквозь шторы. Его взгляд, мутный от остатков алкоголя, но все еще пронзительный, скользнул по моей дрожащей, полуобнаженной фигуре на полу. — Что ты делаешь?
— Я… мне нужно… ванная, — прошептала я, натягивая платье на дрожащие руки. Шелк скользнул по коже, напоминая о его прикосновениях, о его губах на моих сосках, о его пальцах на моем клиторе. Отвращение к себе подкатило к горлу. Я чувствовала его запах на своей коже – смесь дорогого парфюма, и чего-то неуловимо мужского, что теперь казалось клеймом. Чувствовала липкую влагу между ног – смесь его спермы и моей предательской смазки. Меня тошнило.
— Подожди, — он протянул руку. — Маску сними. Хочу видеть лицо. Хочу знать, кто ты.
Его слова были последней каплей. Я вскочила, не застегивая платье, схватила сумочку и шпильки, которые валялись рядом.
— Нет! — крикнула я уже громче, голос сорвался на истеричной ноте. — Оставь меня! Просто… оставь!
Я бросилась к двери, не оглядываясь. Его возмущенный оклик – «Лана! Стой!» – прозвучал мне вслед, но я уже выскочила в холл, дико нажимая кнопку лифта. Сердце колотилось так, что боль отдавала в виски. Лифт ехал вечность. Я прислонилась к зеркальной стене, видя свое отражение: растрепанные волосы, размазанная тушь под черной кружевной маской, перекошенное от ужаса и стыда лицо. Платье висело криво, открывая синяк на бедре – след его сильных пальцев. Я чувствовала, как его сперма вытекает из меня, теплая и липкая, напоминая о минувшем кошмаре. Я шлюха. Я продалась. И он… он чуть не узнал…
Лифт открылся. Я выбежала в пустой холл клуба, проскочила мимоуставших охранников, вырвалась на рассветную улицу. Холодный утренний воздух обжег легкие, но не смыл грязь. Я шла, спотыкаясь на шпильках, не зная куда, просто прочь. От него. От «Эклипса». От себя самой. Город просыпался, но для меня мир был кончен. Я поймала такси, сунув водителю последние купюры из сумочки.
— Адрес, — буркнул он, бросая взгляд на мой вид в зеркало заднего вида.
Я назвала свой адрес, чужим голосом. Всю дорогу я смотрела в окно, стиснув зубы, чтобы не зарыдать. Тело ныло. Больше всего – между ног. Там все горело, болело, напоминая о его насильственном вторжении, о его размере, о тех моментах, когда боль смешивалась с предательским, неконтролируемым удовольствием. Я ненавидела себя за эти стоны, за эту влажность, за то, что мое тело откликнулось на босса-насильника. Хотя насильника ли? Он не насиловал. Я пришла в «Эклипс» сама. Я согласилась на «беседу». Я не сказала «нет» так, чтобы он услышал, когда он вел меня в номер. Я… я позволила. Ради денег. Ради Кирилла. Ради собственного желания. Эта мысль не приносила облегчения. Только глубже вгоняла нож стыда.
Я вбежала в подъезд, как затравленный зверь. Ключ дрожал в руках, не попадал в замочную скважину. Наконец, дверь открылась. В квартире было тихо и… пахло овсянкой. Кирилл стоял на кухне у плиты, помешивая кашу. Он повернулся, увидел меня. Его большие, ясные глаза, обычно немного расфокусированные, пристально уставились на меня. На мое перекошенное лицо, на растрепанные волосы, на криво надетое платье. Он ничего не сказал.
— Кирюш… — голос мой сорвался. — Я… я вернулась.
Он кивнул, медленно, серьезно. Потом указал на кастрюлю.
— Каша. Готова. Твоя порция. На столе.
Он знал. Он видел мое состояние. И он… не спрашивал. Не лез. Понимал ли он, что со мной случилось? Его молчаливое принятие было хуже любых вопросов. Слезы, которые я сдерживала всю дорогу, хлынули потоком. Я бросилась в ванную, захлопнув дверь. Сорвала с себя это проклятое черное платье, швырнула его в угол, как тряпку. Сорвала с головы маску – кружево впилось в волосы, больно дернуло. Я встала под ледяной душ. Вода обжигала, но я терпела. Терла кожу мочалкой, пока она не покраснела, пытаясь смыть его запах, его прикосновения, его сперму, которая все еще была внутри меня. Я мылась, плача, давясь слезами и струями воды. Грязь была не снаружи. Она была внутри. В душе. В памяти. В этом предательском теле, которое откликнулось на того, кто использовал меня.
— Алис? — тихий голос за дверью. Кирилл. — Ты… плачешь?
Я выключила воду, схватила полотенце.
— Нет, Кирюш, — прохрипела я, пытаясь взять себя в руки. — Все хорошо. Просто… устала.
Натянула старый халат, высушила волосы. В зеркале было лицо незнакомки – бледное, с синяками под глазами, с пустым взглядом. Я вышла. Кирилл сидел за столом, перед двумя тарелками овсянки. Он молча указал на мою тарелку. Я села. Есть не хотелось. Во рту стоял горький вкус. Но я взяла ложку, стала есть механически, глотая комья вместе со слезами. Он ел молча, изредка бросая на меня быстрые, тревожные взгляды.
— Тебе… холодно? — спросил он вдруг, его взгляд упал на мои руки, сжимающие ложку. Они дрожали.
— Немного, — прошептала я. — Ничего.
Он кивнул, вернулся к еде. В этой тишине, прерываемой только стуком ложек, мой стыд горел ярче. Я предала себя. Ради него. Но видя его сейчас, такого хрупкого, такого беззащитного в своем мире, я понимала – я предала его тоже. Стала той, кем никогда не хотела быть. И теперь мне предстояло жить с этим.
Три дня я отсиживалась дома, притворяясь больной. Три дня я отмывалась под душем, пока кожа не становилась красной и стянутой. Три дня я пыталась стереть из памяти его руки, его губы, его член, глубоко входивший в меня, его хриплый голос, требовавший снять маску. Три дня я смотрела на цифры на карте – 650 000 р. – и чувствовала, как стыд сжигает меня изнутри.
Но терапию нужно было оплачивать. И жизнь – продолжать. Как бы я ни хотела провалиться сквозь землю, я была Алисой Соколовой. Ассистенткой Марка Волкова. И у меня были счета, ипотека и брат, который нуждался в стабильности. Поэтому на четвертый день, натянув самую невзрачную серую юбку и блузку с высоким воротником, словно пытаясь спрятать невидимые синяки на душе, я поехала на работу.
Каждый шаг по знакомому мраморному полу холла «ВолкГрупп» отдавался эхом в моей пустой голове. Запах кофе, дорогой бумаги, чистящих средств – все было таким же. Но я чувствовала себя чужестранкой. Призраком, вернувшимся в мир живых. В лифте я поймала на себе любопытные взгляды коллег. Улыбки казались фальшивыми, шепот – обсуждением моего позора. Они знают? Нет, не могут. Только я и Настя… Но чувство обнаженности не покидало.
— О, Алиса! Вернулась? — Лиза из бухгалтерии улыбнулась, но ее глаза скользнули по моему лицу с легким любопытством. — Все в порядке? Выглядишь… уставшей.
— Да, спасибо, — я поспешно улыбнулась, отводя взгляд. — Простуда. Уже лучше.
— Марк уже здесь, — предупредила она, понизив голос. — И в своем обычном… настроении. Будь осторожна, отчет по «Кристаллу» он ждал вчера.
Сердце екнуло. Он здесь. Мой босс. Мой… насильник? Соблазнитель? Покупатель? Я не знала, как это назвать. Знаю только, что при мысли о нем между ног снова стало тепло и стыдно, а в горле встал ком. Я кивнула Лизе и пошла к своему рабочему месту, примыкавшему к его кабинету. Мой стол был завален папками, на мониторе мигали непрочитанные письма. Обычный хаос. Я села, стараясь дышать ровно. Он за той дверью. Всего в десяти шагах…
Дверь в кабинет распахнулась. Я вздрогнула, как от удара током. Он вышел. Марк Волков. В своем безупречном темно-синем костюме и белоснежной рубашке. Его лицо было гладким, холодным, непроницаемым. Ни тени усталости, ни намека на ту ночь, на алкоголь, на ту неистовую страсть, что пылала в его глазах, когда он входил в меня. Он был воплощением ледяного контроля.
— Соколова, — Он даже не посмотрел на меня, его взгляд скользнул по столу, по папкам. — Ты наконец соизволила появиться. Отчет по проекту «Кристалл». Где он? Я ждал его вчера к 10:00.
Ни «здравствуйте», ни «как самочувствие». Только холод, требовательность и легкое, привычное раздражение. Его взгляд, наконец, упал на меня. Серый, пронзительный, но в нем не было ни капли того огня, той одержимости, с которой он смотрел на «Лану». Ни тени узнавания. Только холодная оценка нерадивого сотрудника. Он действительно не узнал. Или делал вид?
— Я… я болела, Марк Анатольевич, — проговорила я, заставляя голос не дрожать. — Отчет… я доделаю его сегодня. К вечеру. Гарантирую.
Он медленно кивнул, его взгляд скользнул по моей блузке, по невзрачной юбке, по моим рукам, сжимающим ручку. Ничего. Ни интереса, ни воспоминания. Как будто той ночи не было. Как будто он не видел меня обнаженной, дрожащей, не слышал моих стонов, не чувствовал, как мое тело сжимается вокруг его члена.
— Обед, — повторил он, и в голосе прозвучало легкое недовольство. — У меня совещание с Лужковым в 13:30. Отчет должен лежать у меня на столе к 13:00. Без опозданий. И принесите кофе. Черный. Без сахара. Сейчас.
— Сейчас, Марк Анатольевич, — я вскочила, едва не опрокинув стул. Облегчение, горькое и едкое, смешалось со странной, острой обидой. Он не узнал. Слава Богу, он не узнал! Но почему… почему это обидело? Почему его абсолютное безразличие, его ледяной взгляд, скользящий по мне, как по бездушной мебели, кольнуло сильнее, чем его гнев? Потому что в ту ночь, хоть и ужасную, хоть и позорную, он видел меня? Хоть и как «Лану», но видел? А здесь… я снова никто. Невидимка.
Я пошла к кофемашине, чувствуя, как ноги подкашиваются. Его приказ звучал в ушах. “Кофе. Черный. Без сахара. Сейчас.” Как всегда. Ничего не изменилось. Только я. Я была разбита изнутри. Каждый шаг отдавался слабой болью внизу живота – напоминанием о его размере, о его грубости. Я налила кофе в его любимую фарфоровую чашку, руки дрожали. “
“Он не узнал. Он не узнал.” Я повторяла это как мантру, пытаясь заглушить стыд и эту дурацкую обиду.
Вернувшись, я поставила чашку на его стол, стараясь не смотреть ему в глаза. Он сидел, уткнувшись в документы, даже не поднял головы.
— Ваш кофе.
— Спасибо, — бросил он автоматически, все так же не глядя. Его гелевая ручка скользнула по бумаге. — Не забудьте про «Кристалл». 13:00. И договоритесь о встрече с Сидоровым на завтра. У него в офисе.
— Да, будет сделано, — прошептала я, отступая к двери. Он был погружен в работу. Я для него не существовала. Как и всегда. Только теперь это резало по-новому.
Я вернулась к своему столу, уткнулась в экран, пытаясь сосредоточиться на цифрах отчета. Но перед глазами стояли другие картинки. Его глаза в полумраке ложи «Сапфир», пылающие интересом к «Лане». Его рука, срывающая с меня платье. Его член, входящий в меня с силой. Его голос: «Кто ты под этой маской?» А здесь… лед. Абсолютный, безразличный лед.
Не вытерпев, я набрала номер Насти. Мы договаривались с ней, что при первой удобной возможности я позвоню ей и расскажу, как обстоят дела.
— Алиса, ты в порядке? Как… он?
Я сглотнула ком в горле, быстро отерла предательскую слезу, навернувшуюся на глаза.
— Не узнал, — прошептала я. — Вообще. Как будто… ничего не было. Холодный, как всегда. Требовательный. Как будто я просто… вышла на день позже после больничного.
Настя облегченно выдохнула.
— Ну, слава Богу… хоть что-то. Деньги получила?
Я кивнула, не в силах говорить о них.
Я уставилась в экран, пытаясь вникнуть в скучные цифры квартального отчета. Каждый звук по коридору заставлял сердце замирать – не он ли? Каждый звонок телефона – не его ли ледяной голос потребует кофе или отчет? Но хуже всего было его невидение. Полное, тотальное, унизительное. Как будто я была пустым местом.
— Алиса, ты что не обедаешь? — Голос Лизы из бухгалтерии заставил меня вздрогнуть так, что я чуть не уронила мышку. — Ты как? Все еще не отошла?
— Да, да, спасибо, — я поспешно улыбнулась, чувствуя, как щеки пылают. — Работаю. «Кристалл» дописываю.
— Молодец, — Лиза кивнула, ее взгляд скользнул по моему лицу с легким любопытством. — Кстати, тебе звонили, пока ты в туалет ходила. На мобильный. Помнишь, ты сказала, что ждешь звонок от Сидорова? Ну я и ответила на вызов, мало ли что. А там какой-то мужчина. Не представился. Голос… такой, знаешь, бархатный, сексуальный. Говорит, перезвонит. Это кто такой?
Ледяная игла вонзилась мне под ребра. Бархатный. Сексуальный. Новиков? Это мог быть только он. Артем Новиков. Владелец «Эклипса». Тот, кто продал меня Марку Волкову. Тот, у кого я подписала контракт на позор. Мой желудок сжался в тугой узел. Я едва сдержала стон.
— С-спасибо, Лиза, — прошептала я, голос предательски дрогнул. — Это по работе. Но больше, пожалуйста, не трогай мои личные вещи.
— Хм, как скажешь! Хотела, как лучше! — Сморщив носик, Лиза ушла, а я сидела, как парализованная, уставившись на черный экран своего телефона. Он лежал рядом с клавиатурой, безмолвный и зловещий. “Он перезвонит”. Но, зачем? Деньги я получила. Контракт был разовый. Разовый! Но предчувствие беды опутывало меня. Я вспомнила его холодные глаза, когда подписывала бумаги у служебного входа. Его улыбку – без тепла, без души. «Мы еще увидимся, Лана», – сказал он тогда. Я думала, это просто формальность.
Телефон завибрировал. Незнакомый номер. Тот же, что в СМС с деньгами? Сердце прыгнуло в горло, забилось с бешеной силой. Ладони мгновенно вспотели. Я схватила трубку, почти выронила ее, поднесла к уху. Голос, который я услышала, был именно таким – бархатным, сексуальным, но с ледяной стальной сердцевиной.
— Лана? — произнес Новиков. Мое сердце упало в пятки. Он использовал псевдоним. Здесь, в офисе. — Приятно слышать твой голос, детка. Надеюсь, не отвлекаю от важных дел?
— Я… я на работе, — прошептала я, оглядываясь по сторонам, боясь, что кто-то услышит. — Что вы хотели, Артём Игоревич?
— Артем, милая, зачем лишние формальности, — поправил он мягко, но в его тоне не было ни капли тепла. — Просто хотел поздравить. Твой первый контракт прошел… впечатляюще. Очень впечатляюще. Наш клиент остался более чем доволен. Настолько доволен, что просит именно тебя. Снова.
Мир вокруг меня поплыл. Я схватилась за край стола, чтобы не упасть. Клиент. Марк Волков. Просит именно меня. Снова! Картины той ночи – его одержимый взгляд, боль, смешанная с предательским удовольствием, нахлынули с такой силой, что я задохнулась.
— Нет! — вырвалось у меня, громче, чем я планировала. Я оглянулась – слава Богу, коридор был пуст. — Нет, Артем Игоревич… Артем. Я не могу. Это был разовый контракт. Я… я не для этого. Я больше не могу.
На другом конце провода повисла тишина. Холодная, давящая. Я слышала только свое бешеное сердцебиение.
— Не можешь? — наконец произнес Новиков. Его голос не изменился, остался ровным, почти ласковым, но в нем появилась опасная нотка. — Милая Лана, ты, кажется, не совсем осознаешь ситуацию. Контракт, который ты подписала… он имеет определенные… нюансы. Клиентская лояльность – наш приоритет. А твой клиент высочайшего уровня, который просит именно тебя… это не просто просьба. Это указание.
— Но я не хочу! — прошептала я, чувствуя, как слезы подступают к глазам. Стыд, страх, отчаяние душили меня. — Пожалуйста. Я заплатила свои долги. Я больше не… не та девушка. Оставьте меня в покое.
— «Не та девушка»? — Новиков тихо рассмеялся. — Милая, ты именно та девушка. Та, что дрожит от страха, но идет. Та, что говорит «нет», но тело кричит «да». Та, что сводит с ума таких, как Волков. Он не просто просит Лану. Он требует. И я, как твой работодатель, обязан удовлетворить запрос. Для твоего же блага, конечно. И для блага твоего… брата, кажется? Кирилл?
Упоминание имени брата ударило новой волной страха. Ледяной ужас сковал меня. Он знает. Он знает о Кирилле. Мои пальцы сжали трубку так, что пластик затрещал.
— Вы… вы не смеете… — прошептала я.
— Я не смею? — Новиков снова рассмеялся, уже без тени веселья. — Дорогуша, ты сама все подписала. Своей рукой. Контракт на «услуги компаньонки» с возможностью продления по обоюдному согласию и усмотрению руководства. А руководство, то есть я, усматривает, что продление необходимо. Клиент VIP. Его удовлетворение – наш главный приоритет. Ты же не хочешь проблем? Для себя? Для своего братца? Терапия ведь дорогая, да? И ипотека… и жизнь в целом. Деньги имеют свойство заканчиваться.
Его слова били по больному. Каждое – точное, расчетливое, бившее в самое больное место. Я чувствовала, как земля уходит из-под ног. Он держал меня на крючке. Деньгами. Страхом за брата. Позором той ночи.
— Я… я отказываюсь, — попыталась я сказать тверже, но голос дрожал. — Я не подпишу ничего. Я не приду!
— Подписывать ничего не нужно, — ответил Новиков, и его голос стал тише, опаснее. — Контракт уже подписан. Тобой. Тогда. — Он сделал паузу, и в тишине я слышала только свой прерывистый вдох. — Мы еще поговорим. Скоро. Будь готова. И… передавай привет своему строгому боссу. Интересно, узнает ли он твой голос, если услышит его в другом… контексте?
Связь прервалась. Я стояла едва держась на ногах… Что же я наделала?!..
Слова Новикова не выходили из головы «Контракт подписан. Мы еще поговорим.» И этот намек на Кирилла… Он знал. Он знал все о моём положении. И теперь Артём держал это знание, как нож у моего горла. Я чувствовала себя загнанным зверем, который только что понял, что клетка захлопнулась навсегда. Деньги за терапию были уже переведены в клинику «НейроПрогресс». Чек лежал в моей сумочке. Обратного пути не было…
С этого момента каждый день на работе превращался в пытку.
— Соколова, — голос Марка вывел меня из прострации. Я подняла голову от отчета, который пыталась исправить третий день подряд. Он стоял в дверях своего кабинета, опираясь о косяк. Не входил. Просто смотрел. Его серые глаза, обычно скользящие по мне, как по неодушевленному предмету, сегодня были прикованы к моему лицу. Пристально. Изучающе. Как будто пытался разгадать сложную головоломку. — Отчет проверен? Есть исправления?
— Я… я почти закончила, — прошептала я, чувствуя, как кровь приливает к щекам под его взглядом. — Осталось проверить цифры в третьем разделе.
Он не ответил сразу. Просто продолжал смотреть. Его взгляд скользнул по моим губам, задержался на шее, потом медленно поплыл вниз, к воротнику моей блузки. Я почувствовала, как под этим взглядом мои соски наливаются, становятся твердыми бугорками под тканью. Стыд и страх смешались со странным, предательским теплом внизу живота. Заметит ли он?
— Цифры… Да. Проверь тщательно. Ошибки дорого стоят. — Он сделал паузу. — Ты сегодня выглядишь… бледной. Снова нездоровится? Я хочу, чтобы мои сотрудники на работе, думали о работе. Понимаешь?
Вопрос прозвучал неожиданно. Я замерла, не зная, что ответить. Признаться, что не сплю ночами из-за него и Новикова? Сказать, что его взгляд сводит меня с ума?
— Нет, я… просто устала, — пробормотала я, опуская глаза. — Спасибо за беспокойство.
Он фыркнул, коротко, как будто слово «беспокойство» было ему смешно.
— Это не беспокойство, Соколова, — поправил он холодно. — Это вопрос эффективности. Больные сотрудники работают плохо. Доделай отчет. К концу дня. — Он развернулся и ушел в кабинет, резко закрыв дверь. Не захлопнул, но звук был громче, чем обычно.
Я сидела, прижав ладони к пылающим щекам. Что это было? Почему он так смотрел? Почему спросил? Это… это было похоже на те моменты в «Эклипсе», когда он изучал Лану. Тот же пристальный, аналитический взгляд. Тот же странный интерес, смешанный с раздражением. Может, он что-то заподозрил? Может, мой голос? Манеры? Или просто… ощущение? Чувствовал ли он подсознательно, что эта «бледная, уставшая» ассистентка и та дрожащая, страстная девушка в черном платье – одно лицо?
Тревога стала моим спутником. Каждый его взгляд, дольше обычного, заставлял мое сердце бешено колотиться. Каждое резкое слово – казалось проверкой. Однажды, когда я подавала ему подписанные документы, наши пальцы случайно коснулись. Мимолетное прикосновение. Но я вздрогнула, как от ожога, и чуть не выронила папку. Он замер, его взгляд упал на мою руку, потом медленно поднялся к моему лицу. Как будто этот испуг что-то подтвердил.
— Ты себя странно ведешь. В чём дело? Уже папку удержать не можешь?
— Нет! Ничего! — я поспешно отдернула руку, чувствуя, как горит все лицо. — Просто… не ожидала. Извините.
Он ничего не сказал. Просто взял документы, его пальцы снова невзначай коснулись моих – намеренно? – и отвернулся к столу. Я выскочила из кабинета, прислонилась к стене в коридоре, пытаясь отдышаться. Его прикосновение все еще горело на коже. А между ног… там было предательски тепло. Клитор слабо пульсировал, напоминая о той ночи, о его пальцах, о его члене. Я ненавидела себя за эту реакцию. Ненавидела его за это смятение.
Вечером, дома, я пыталась найти отдушину. В Кирилле. В его прогрессе. Деньги Новикова сделали свое дело. Терапия была оплачена на три месяца вперед. И это давало результаты. Небольшие, но видимые.
— Кирюш, как сегодня? — спросила я, садясь рядом с ним на диван. Он сидел, уставившись в экран ноутбука, пальцы летали по клавиатуре.
— Хорошо, — ответил он, не отрываясь от экрана. — Новый модуль. Сложный. Но… логичный. — Он сделал паузу, его пальцы замерли. — Терапия. Сегодня. Было… меньше шума. В наушниках. Я… слышал инструктора лучше.
У него получалось! Он учился справляться! Благодаря этим деньгам. Благодаря той ночи. Благодаря моему позору. Я чувствовала, как слезы наворачиваться на глаза.
— Это замечательно, солнышко! — я обняла его за плечи, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Я так рада!
Он слегка напрягся от неожиданного объятия, но не отстранился. Через мгновение его пальцы снова застучали по клавиатуре.
— Да. Рада. — Он кивнул. Потом, не глядя на меня, добавил: — Ты… тоже бледная. И дрожишь. Как тогда. После… ночи.
Я замерла. Он помнил. Помнил мое состояние после той роковой ночи. И видел его снова. Моя ложь, мое притворство – они не работали на него. Он видел сквозь них. Как и Волков? Страх сжал горло.
— Я… я просто устаю на работе, Кирюш, — прошептала я, отпуская его. — Все хорошо. Честно!
Он кивнул, но в его молчании читалось сомнение. Он чувствовал мою ложь. Так же, как, возможно, чувствовал ее Волков. Я встала, пошла на кухню, чтобы приготовить ужин. Руки дрожали. Я чувствовала себя в ловушке со всех сторон. Новиков с его угрозами и «продленным контрактом». Волков с его пристальными, подозрительными взглядами. И даже Кирилл, своей молчаливой проницательностью. И эта ловушка была выстлана деньгами, которые спасали моего брата. Деньгами, за которые я заплатила собой…
На следующий день в офисе тревожные звоночки зазвенели громче. Я несла Марку свежий кофе. Он сидел за столом, уставившись в окно, его лицо было задумчивым, почти отстраненным. Необычно для него. Я поставила чашку тихо.
— Кофе, Марк Анатольевич.
Его взгляд резко сфокусировался на мне. Не на чашке. На мне. Снова – этот пристальный, изучающий взгляд. Он скользнул по моим глазам, потом опустился к моим губам, задержался. Надолго. Я почувствовала, как губы сами собой разомкнулись под этим взглядом, как дыхание участилось. Его глаза сузились. Казалось, он что-то искал. Сравнивал.
Тревожные звоночки в моей голове превратились в настоящий колокольный звон. Каждый взгляд Марка, каждый его вопрос, каждая секунда его задумчивого молчания, когда он смотрел на меня так, будто пытался разгадать шифр, – все это сводило меня с ума. Я ловила себя на том, что вскакиваю от каждого шороха за дверью его кабинета, краснею, когда его пальцы случайно касались моих при передаче документов, и чувствовала предательскую влагу между ног, когда его взгляд скользил по моим губам дольше положенного. Страх, что он узнает, боролся со стыдным, истерзанным желанием, чтобы он все-таки узнал. Чтобы увидел меня. И чтобы… что? Это был тупик. Ловушка Новикова висела дамокловым мечом, а терапия Кирилла, требовала моего молчания и терпения.
Именно в этом котле собственных противоречий я и услышала “ее” имя.
Я сидела в офисной столовой, ковыряя вилкой безвкусный салат, пытаясь заглушить дрожь в руках крепким кофе. За соседним столиком уютно устроились Лиза из бухгалтерии и Ольга, секретарь из отдела кадров. Их шепот, обычно фоновый шум, вдругпривлёк моё внимание.
— …и она опять не пришла! — вздыхала Ольга, закатывая глаза. — На корпоратив по случаю подписания контракта с Лужковыми-старшими. Сам Волков звонил, приглашал лично, а она – «мигрень». Опять!
— Ну София Лужкова может себе позволить, — фыркнула Лиза, отхлебывая сок. — Дочь Виктора Лужкова? Жена нашего ледяного принца? Она же не для того замуж вышла, чтобы на корпоративах тусоваться. Фиктивный брак, деловая необходимость – кто ж этого не знает?
Я замерла, вилка застыла на полпути ко рту. “София Лужкова. Жена. Фиктивный брак.” Слова врезались в сознание. Кровь отхлынула от лица, оставив кожу ледяной. Марк женат?!
— Ты уверена? — прошептала я, не в силах сдержаться. Обе женщины повернулись ко мне, удивленные моим вмешательством в их сплетни.
— В чем, Алис? — спросила Лиза, поднимая бровь.
— Что… что брак… фиктивный? — голос мой дрожал. «Марк Волков. Женат.» Эта мысль никогда не приходила мне в голову. Он был… неприступной горой. Олицетворением холода и одиночества. Не мужем.
Ольга засмеялась, коротко и цинично.
— Ой, милая, да это же открытая тайна! — она понизила голос, хотя вокруг никого не было. — Их поженили папочки года три назад, чтобы скрепить слияние «ВолкГрупп» и «Лужков-Холдинг». Красивая картинка для прессы, общие фото на благотворительных гала-ужинах. А в остальное время – живут отдельно, делают свои дела. Она – светская львица, он – наш трудоголик-босс. Любви там ноль. Чистая сделка. Зато акции стабильные.
— Да, — добавила Лиза, поддакивая. — Видела ее раз на приеме – красотка, конечно. Холодная, как он. Идеальная пара для фотосессии. Но чувств? Ни намека. Говорят, у нее свой… круг общения. И у него, наверное, тоже, — она многозначительно подмигнула, и мое сердце ёкнуло. — Хотя кто его знает, этого айсберга. Может, его именно такие возбуждают.
Они засмеялись. А я сидела, как парализованная. Информация крутилась в голове, складываясь в новую, ужасающую картину. Значит, когда он привел меня в тот номер в «Эклипсе», когда он взял меня с такой одержимой силой… у него дома была жена. Пусть и фиктивная. Но официальная. Я была не просто «девушкой по контракту». Я была… любовницей? Нет. Разовой заменой? Потехой для снятия стресса? Грязным секретом?
— Алиса, ты белая, как бумага! — Лиза дотронулась до моей руки. — Ты в порядке? Мы тебя не напугали?
— Нет… нет, — я отдернула руку, вскочила. Тарелка с салатом грохнула. — Просто… вспомнила, что забыла документ отдать Волкову! Срочно!
Я выбежала из столовой, не слушая их окликов. Сердце колотилось, как бешеное. Я шла по коридору, не видя ничего перед собой. Почему меня так задело, что Марк женат? Почему эта новость резанула глубже, чем все остальное? Потому что это делало меня не просто жертвой обстоятельств, а… соучастницей? Потому что это лишало даже того жалкого оправдания, что он был свободен? Потому что это означало, что для него я была еще более грязной тайной, чем я думала?
Я почти врезалась в него, выходя из лифта. Марк Волков. Он шел навстречу, его лицо было напряженным, в руках – папка. Наши взгляды встретились. И снова – этот пристальный, изучающий взгляд. Он скользнул по моему лицу, заметно побледневшему, по моим широко открытым глазам, полным паники и смятения. Его брови слегка сдвинулись.
— Соколова, опять ты? Очки носишь, а дальше своего носа всё равно не видишь.
— Извините! — выпалила я, отступая на шаг. Мысль о Софии Лужковой, его официальной жене, жгла мозг. Я невольно представила ее – холодную, красивую, недоступную. Ту, с кем он появляется на публике. А я… я была той, что прячут в номерах отеля. Грязным секретом. — Просто… споткнулась. Извините еще раз.
Он не отвел взгляда. Его глаза сузились. Он видел мою ложь. Чувствовал мое смятение. Его взгляд опустился на мои дрожащие руки, потом снова поднялся к лицу. Он сделал шаг ближе. Слишком близко. Я почувствовала его запах – дорогой парфюм, свежая рубашка, и что-то неуловимо мужское, знакомое до боли. По телу пробежали мурашки. Между ног стало тепло и влажно. Предательское тело!
— Ты странно себя ведешь последнее время, — произнес он тихо. — Очень странно. То бледнеешь, то краснеешь, то роняешь вещи, то смотришь на меня, как кролик на удава. — Он наклонился чуть ближе, его дыхание коснулось моего лба. — Может, тебе стоит сходить к врачу? Или… поговорить? Со мной?
Его предложение «поговорить» прозвучало странно. Как ловушка. Он точно что-то знает или подозревает. И мысль о том, чтобы «поговорить» с ним, о его жене, о «Эклипсе», о той ночи… это было немыслимо. Ужас сковал меня.
— Нет! — вырвалось резко, почти истерично. — Мне не нужен врач! И разговаривать не о чем, тем более с вами! Я просто… устала. Простите. Мне нужно… — я попыталась проскочить мимо него к своему столу.
Он не двинулся с места. Его рука легла мне на предплечье, чтобы остановить. Прикосновение было легким, но оно обожгло, как в ту ночь. Я вскрикнула, инстинктивно дернулась. Его пальцы сжались сильнее. Его глаза вспыхнули – не гневом, а тем самым странным, опасным огнем узнавания, который я видела в «Эклипсе».
— Почему ты дрожишь? — спросил он тихо, почти шепотом. Его взгляд буравил меня. — Почему мое прикосновение вызывает у тебя… такую реакцию? — Его взгляд скользнул вниз, к моей груди, где соски, несмотря на страх, предательски набухли под тканью блузки. — Это… напоминает мне кое-что. Кое-кого. Хотя…
Я вырвалась, сила отчаяния придала мне сил. Сердце бешено колотилось, в глазах помутнело.
— Не трогайте меня! — прошипела я, отступая. — Пожалуйста! Просто… оставьте меня в покое!
Я развернулась и почти побежала к своему рабочему месту, чувствуя его взгляд у себя на спине. Горячий, тяжелый, полный подозрений и… чего-то темного и влекущего, что пугало еще больше.
Сев за стол, я уткнулась лицом в ладони. Дрожь не проходила. Мысли путались. Как он смеет прикасаться ко мне, зная, что дома его ждет жена? Пускай это только фиктивный брак. Но, он связан с другой женщиной публично. А я… я была его грязным секретом. Разовой разрядкой. И теперь он подозревал. И Новиков угрожал. И где-то там была его холодная, красивая «жена», которой он принадлежал на бумаге.
Мне нужно было срочно поделиться этой болью. Я выхватила телефон и быстро набрала номер Насти.
— Солнышко, я немного занята. У тебя что-то срочное?
— Нет, я тебе потом перезвоню, — не удержавшись, я всхлипнула в трубку.
— Алис, что случилось? Опять Волков? Или… Новиков?
Я подняла на нее глаза, полные слез.
— Он женат, Насть, — прошептала я,сорвавшимся голосом. — Официально. На Софии Лужковой. И это… фикция. Чистая сделка.
Настя на миг замолчала.
— Ядрён батон… — вырвалось у нее. — Вот это поворот. Значит, когда он… в «Эклипсе»… он был не холостяком, а… — она не договорила, но я поняла. Женатым мужчиной. — И что? Тебе от этого легче? Или тяжелее?
— Я не знаю! — я сжала кулаки. — Значит, я была не просто… купленной. Я была… любовницей? Но это же не любовь! Это было… использование! Грязное, пошлое использование!
— А без этого знания было бы чище? — Настя присвистнула. — Алис, он заплатил за тебя. Через Новикова. Фиктивная жена или нет – он взял то, за что заплатил. А ты… ты откликнулась. Телом. Теперь он подозревает, что его скромная ассистентка и его купленная ночь – одно лицо. И у него фиктивная жена. И Новиков висит над тобой дамокловым мечом. — Она вздохнула. — Бедная ты моя. Заплутала по полной…
— Что мне делать? — прошептала я, чувствуя себя абсолютно потерянной. Ловушка была не только из денег и угроз. Теперь она была сплетена из его подозрений, его фиктивного брака и моих собственных, запутанных чувств – страха, стыда, обиды и этого чертова, предательского влечения, которое вспыхивало при каждом его взгляде.
— Держаться, — сказала Настя просто. — Работать. Заботиться о Кирилле. И надеяться, что Новиков забудет дорогу к твоему телефону, а Волков… так и не сложит два плюс два. Хотя, глядя на то, как он на тебя пялится, судя по твоим рассказам… Шансов мало. Но, будь готова и к этому.
Попрощавшись с Настей, я положила трубку. Фиктивный фасад Марка Волкова – успешного бизнесмена, женатого на дочери партнера – трещал по швам из-за одной ночи с купленной девушкой. И я, Алиса Соколова, была живым напоминанием об этом треске. Грязным секретом. Разменной монетой в игре мужчин. И единственное, что у меня оставалось – это пытаться сохранить лицо в этом ледяном офисе, пока ловушка не захлопнулась окончательно. Но с каждым его пристальным взглядом, с каждым намеком Новикова, с каждым воспоминанием о Софии Лужковой, дышать становилось все тяжелее…
После того разговора в коридоре, после его прикосновения и вопроса «Почему ты дрожишь?», Марк больше не спрашивал напрямую. Но его взгляды… Они стали чаще. Дольше. Интенсивнее. Каждый раз, когда я входила в кабинет с бумагами или кофе, я чувствовала, как его серые глаза следят за мной.
— Соколова, отчет! — Его голос, резкий и требовательный, прозвучал из динамика телефона, заставив меня вздрогнуть. — Сколько можно тянуть кота за яйца?
— Сейчас, Марк Анатольевич! — я вскочила, хватая документы. Руки дрожали. — Я… я проверяла последние цифры.
— Неси, — последовал ледяной ответ. — Мое терпение иссякает.
Я глубоко вдохнула, пытаясь собраться. Нужно просто отнести отчет. Не смотреть ему в глаза. Быстро выйти. Я поправила невзрачную блузку, как будто она могла скрыть волнение внутри, и вошла.
Он сидел за своим массивным столом, погруженный в какой-то документ. Лучи заходящего солнца падали из окна, подсвечивая его профиль – четкую линию скул, сильную челюсть, слегка нахмуренный лоб. Он был сосредоточен. Холоден. Неприступен. На мгновение я почувствовала облегчение. Может, сегодня он оставит меня в покое?
— Отчет по «Нексту», Марк Анатольевич, — я положила папку перед ним на стол, стараясь смотреть на руки, на стол, на что угодно, только не на него.
— Спасибо, — он бросил, не глядя, продолжая читать свой документ. — Подожди. Проверю сразу.
Я замерла у стола, чувствуя себя лишней. Но уйти без разрешения было нельзя. Я смотрела в окно, на вечерний город, пытаясь успокоить бешеный стук сердца. Значит, его интерес к «Лане» в «Эклипсе»… это было что? Снятие стресса? Удовлетворение любопытства? Или… что-то большее? Почему это меня вообще волновало? Почему мысль о том, что он мог искать в ней что-то настоящее, пока его «жена» блистала на светских раутах, заставляла сердце сжиматься странной болью?
Я услышала, как он перелистывает страницы моего отчета. Быстро, профессионально. Потом пауза. Длинная. Я невольно повернула голову, посмотрела на него. Он сидел, уставившись в одну из страниц, но его взгляд был расфокусированным.
— Марк Анатольевич? — осторожно спросила я. — Все в порядке? Есть вопросы по отчету?
Он не ответил сразу. Как будто не слышал. Потом медленно поднял голову. Но смотрел не на меня. Мимо. В пространство над моим плечом.
— Лана… — прошептал он так тихо, что я едва расслышала. Но имя прозвучало. Ясно. Несомненно. Лана. Мое сердце остановилось, а потом забилось с такой силой, что я боялась, он услышит. Кровь хлынула к лицу, потом отхлынула, оставив ледяной холод. Он думал о ней. Обо мне в той роли. Сейчас. Сидя за столом. Читая мой отчет.
Он моргнул, и посмотрел прямо на меня. Его брови слегка сдвинулись. Взгляд стал пристальным. Очень пристальным. Он медленно скользнул по моему лицу. Задержался на моих губах. Надолго.
Я дала себе установку не двигаться. Не дышать. Но тело предавало. Я знала, что губы мои слегка дрожали. Так же, как дрожали в «Эклипсе» под его взглядом, когда он сравнивал меня с «холодной ассистенткой».
— Соколова… — он произнес мою фамилию медленно, растягивая слоги, как будто пробуя на вкус. Его взгляд не отрывался от моих губ. — Ты… сегодня не накрашена.
Вопрос был нелепым. Я почти никогда не красилась ярко на работу. Только легкий тон и тушь. Но он заметил. Заметил отсутствие того яркого макияжа «Ланы». Или спросил из любопытства?
— Нет, — прошептала я,едва слышным голосом. — Я… я редко крашусь на работу. Вы же знаете.
— Знаю, — согласился он, но его взгляд все еще блуждал по моему лицу, как будто искал что-то знакомое под этой бледностью, под этой скромной маской ассистентки. — Знаю. Но сегодня… — он сделал паузу, его глаза сузились. — Сегодня что-то… другое. В изгибе… — он не закончил, но его взгляд снова прилип к моим губам. К тому месту, где алые губы Ланы улыбались или дрожали под его поцелуями.
Яркая, горячая искра сомнения и… нездорового, жгучего интереса вспыхнула в глубине его серых глаз. Она была такой же, как в «Эклипсе», когда он смотрел на Лану. Только теперь она была направлена на меня. На Алису Соколову.
— Ты… — он начал, его голос стал ниже, хриплее. Он оторвал взгляд от моих губ и посмотрел мне прямо в глаза. Искра не погасла. Она горела, только сильнее распаляясь. — Ты когда-нибудь замечала, Соколова, что некоторые жесты… некоторые детали… бывают поразительно знакомыми?
Я замерла. Совсем. Даже дыхание остановилось. Весь мир сузился до его глаз, до этой искры, которая прожигала мою защиту, мою ложь. Он видел. Он чувствовал. Связь. Между скромной мышью в серой юбке и той дрожащей, страстной девушкой в черном шелке. Ловушка, о которой говорила Настя, захлопывалась прямо у меня на глазах. И я не могла пошевелиться. Не могла убежать. Я могла только стоять и смотреть, как искра сомнения в его глазах разгорается в пламя вопроса, на который у меня не было ответа, кроме правды, способной уничтожить меня.
— Я… я не понимаю, о чем вы всё время намекаете, Марк Анатольевич, — прошептала я, но голос был чужим, предательски дрожащим. Я видела, как его взгляд скользнул вниз, к моей груди, где соски, несмотря на леденящий ужас, предательски набухли и затвердели под тканью блузки, откликаясь на его голос, на его близость, на эту искру в глазах.
Он медленно встал из-за стола. Высокий, мощный, он казался еще больше, еще опаснее. Он сделал шаг ко мне. Потом еще один. Его тень накрыла меня. Я почувствовала его запах – дорогой парфюм, свежая рубашка, и то неуловимо мужское, что сводило меня с ума в ту ночь.
— Не понимаешь? — он повторил мои слова, его голос был тихим, но вибрирующим от напряжения. Он был совсем близко. Так близко, что я чувствовала тепло его тела. Его взгляд снова упал на мои губы, потом медленно поднялся к моим глазам. — Может, я помогу тебе понять, Алиса? — он произнес мое имя. Не просто Соколова, как обычно, а Алиса. Тихо. Интимно. Как в ту ночь, когда он вошел в меня. — Может, тогда стоит… сравнить?