На грани доверия. Московские секреты

Пролог

Москва стояла в сером, как будто даже город устал быть собой.

Снег не ложился, а проваливался сквозь асфальт, и от этой безнадёжной, вечной зимы хотелось закрыть глаза и не открывать до весны — если бы не служба. Но весна в ОВД не наступает. Никогда.

Станислав Михайлович Карпов шёл по узкому коридору "Пятницкого", как по траншее. Здесь пахло кофе, отчётами, никотином и уставшими людьми. Он не чувствовал ничего. Ни к этим стенам, ни к этим запахам. Всё стало фоном, глухим, как старая боль.

Он не верил в компромиссы. Слово "жалость" считал разновидностью предательства. А любовь… О ней он вообще давно не думал. В его 34 с лишним года была только работа. Работа и правда, которую нужно выбивать кулаками.

На сегодня была одна новость. Плохая.

— К тебе прикрепляют практикантку, — сказала Зимина, не глядя на него, подписывая бумаги.
— Что за девочка? — хмуро отозвался он.
— Белоцерковская. Ольга. Последний курс юрфака. Из Питера. Родители богатые. Но, вроде, с головой. Хочет настоящей практики.
— У нас тут не юридический квест, Ирина Сергеевна.
— Знаю. Поэтому именно тебе и даю. Кто, если не ты, научит её суровой правде жизни?

Он ничего не ответил. Просто вышел.

В тот момент он ещё не знал, что эта девочка — как снежинка, которая ляжет на оголённый нерв и не растает.

Глава 1. Практика

Ольга Николаевна Белоцерковская прибыла в "Пятницкий" ровно в 08:45, несмотря на то, что Зимина сказала прийти к девяти.

"Прийти раньше — не значит понравиться, но опоздать — смертельно," — подумала она, стоя у металлической двери и пытаясь вспомнить, как дышать.

Она была уверена, что подготовлена. Но этот отдел... был другим.

Коридоры будто обтянуты сталью. Лица у всех серьёзные, в глазах — то, чего в аудиториях не покажут. Тут пахло жизнью, прожжённой как насквозь выкуренная сигарета.

— Белоцерковская? — мужчина в бежевом пиджаке остановился напротив. — Карпов. Пойдём.

Он не улыбнулся. Не протянул руки. Только взгляд — тяжёлый, как бетон. И шаг. Ровный, быстрый, как будто каждая секунда его жизни имеет вес.

Они вошли в кабинет. Там было прохладно, как и в его голосе.

— Садись. Смотри. Не мешай. Говори, только если есть что сказать.

Ольга кивнула, стараясь не выдать внутренней дрожи. Не от страха — от уважения. Этот человек был не похож на остальных. Он не играл в "начальника", он просто был.

Вскоре влетел Антошин — с улыбкой, с кофейным стаканом, вечно небрежный.

— Станислав Михалыч, у нас там на Белоречке тело. Похоже, не банальная бытовуха.

Карпов встал. На секунду задержался.

— Белоцерковская, поедешь с нами. Учёба начинается.

Она последовала за ним — в самую гущу мира, где правда часто пахнет кровью, а сердце учится жить сквозь броню.

Машина завелась с первого раза. Infiniti FX, чёрная, тяжёлая, как мысль. Внутри пахло кожей и кофе, но не свежестью. Это была машина мужчины, у которого нет времени на сервис, но есть вкус. Карпов молчал, смотрел прямо перед собой, будто весь мир сжался до линии асфальта перед капотом.

Ольга сидела рядом. Спину держала прямо. Пальцы сцеплены на коленях.

— У тебя есть перцовый баллончик? — спросил он вдруг, не глядя.
— Нет.
— Купишь. Вечером. По дороге домой.

Она кивнула. Её внутренний голос шептал: "Он пугает тебя? Нет. Он... держит в тонусе. Как профессор, только с оружием."

— Почему милиция? — спросил он, всё так же не глядя.
— Потому что хочу видеть реальную сторону закона.
— Её не просто видеть. Её приходится вдыхать. Иногда — через кровь. Ты готова к этому?
— Я должна быть.
— Это не ответ.
— Тогда так: я стану готовой.

Он впервые чуть скосил взгляд в её сторону. Краем глаза. Но этого было достаточно, чтобы Ольга заметила — на его лице промелькнуло нечто похожее на уважение. Или, может быть, удивление. Впрочем, он тут же вернулся к привычной неподвижности.

На Белоречке было серо, как внутри морозильной камеры. Старый жилой дом, облупившийся фасад, пахнущий сыростью подъезд. У входа уже стояли несколько машин, мигалки не включены. Внизу — скорая, но никого не выносили.

— Не смотри по сторонам, — бросил Карпов, выходя из машины. — Тут много чего можно увидеть, что потом не развидишь.

Антошин встретил их у двери. Махнул рукой.

— Жертва — мужчина, лет сорока пяти. Ванная. Похоже на самоубийство. Но как-то… слишком красиво для того, чтобы быть правдой.
— Кто нашёл?
— Соседка снизу. Говорит, слышала воду всю ночь. Зашла, когда начало капать с потолка.
— Камеры?
— В подъезде нет. А вот на улице — да. Глухарёв уже просит записи.

Карпов кивнул. Ольга шла за ними, стараясь дышать неглубоко. Подъезд пах плесенью и временем. Когда они вошли в квартиру, её чуть не вывернуло — не от вида тела, а от холода, стоящего в воздухе. Будто смерть здесь была давно, просто ждала момента, чтобы заявить о себе.

Мужчина лежал в ванне, глаза открыты, вода розовая, как плохое вино. Запястья разрезаны, но аккуратно. Слишком аккуратно.

Карпов молча осмотрел тело, потом оглядел ванную. Его взгляд был не просто внимательным — он резал пространство, выискивая ложь.

— Кто режет себе вены так, будто сдаёт экзамен по анатомии? — пробормотал он.
— Судя по лицу — не первый день в ванне, — добавил Антошин.
— А ванна не полная. Вода была включена, но кран перекрыт. Кто перекрыл?

Ольга стояла у двери, вглядываясь в эти детали, как в картины. Всё казалось сюрреалистичным. Но часть её уже начала понимать — Карпов не просто видит. Он чувствует, как если бы между ним и смертью не было фильтра.

— Запиши, — вдруг бросил он ей, — смерть предположительно наступила более 36 часов назад. Вода была включена после. Возможно — для имитации самоубийства. Обратить внимание на порезы. Глубокие, но не хаотичные. Это важно.

Она кивнула. Рука чуть дрожала, но не остановилась. Карпов смотрел на неё мимоходом, будто проверял на прочность.

— У тебя чистая голова. Оставь её такой как можно дольше, — произнёс он глухо.
— А потом?
— Потом ты либо уйдёшь, либо станешь такой, как я.

Глава 2. Следы под кожей

Поздно вечером отдел казался тюремной камерой: тусклый свет, пустые коридоры, гулкие шаги. Все разъехались, остались лишь те, кто не умеет уходить домой по звонку.

Карпов сидел за столом, щёлкая мышью, просматривая записи с камер наружного наблюдения. Время на видео медленно тащилось вперёд, как сам этот день. Он пил холодный кофе и не замечал. На его лице было выражение, которое бывает у хирурга в операционной — полная сосредоточенность, граничащая с отрешённостью.

В дверях показалась Ольга.

— Можно?
— Уже здесь, — ответил он, не отрывая взгляда от экрана.
— Я распечатала материалы по соседям. И... могу я задать вопрос?

Он наконец повернулся к ней. Тень от настольной лампы упала на его скулы, делая лицо ещё жёстче.

— Задавай.
— Почему вы остались? Уже поздно.
— Это не вопрос. Это забота. Забота — дорога в пропасть. Особенно здесь.

Он повернулся обратно к экрану. Несколько секунд тишины.

— Если хочешь спросить: "почему ты такой, Карпов", — не спрашивай. Всё равно не скажу.

Ольга чуть улыбнулась. Грустно.

— Я хотела спросить… почему вы не боитесь этого одиночества?

Он резко посмотрел на неё.

— А ты думаешь, я не боюсь?

Тишина нависла между ними. Он отвернулся, будто сдался самому себе.

— Просто я научился с ним спать.

В это время, за стенкой, в кабинете Зиминой царила другая тишина — напряжённая, почти интимная. Она стояла у окна, курила. Глухарёв сидел на её диване, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки.

— Опять Карпов допоздна? — спросил он.
— Всегда. Этот человек, кажется, работает не потому, что должен. А потому, что иначе умрёт.
— Или потому, что уже.
— Не говори так.

Она погасила светильник, медленно подошла, села рядом. Он положил руку на её бедро. Осторожно. Будто касаясь стекла.

— Что ты будешь делать, если завтра всё закончится?
— Между нами? Или между нами и отделом?
— И то, и другое.
— Я не знаю. И от этого страшно.

Он притянул её ближе.

— Тогда не думай. Просто будь. Сейчас.

На экране, перед Карповым, вдруг мелькнула фигура. Мужчина в капюшоне. Камера чётко зафиксировала, как он входит в подъезд за несколько часов до предполагаемого времени смерти. Но... обратно не выходит.

Карпов отмотал. Проверил соседние камеры. Нет. Ни выхода, ни машины, ни случайного свидетеля.

Он усмехнулся — холодно, безрадостно.

— У нас гость, Белоцерковская. И он либо до сих пор там, либо исчез, как дым. А значит — умеет больше, чем просто убивать.

Она подошла ближе, всматриваясь в фигуру на записи.

— Кто он, как думаете?
— Кто-то, кто не оставляет следов. А это всегда вопрос не "как", а "зачем". Убийство — это форма диалога. Нужно понять, что он хотел сказать.

Он встал, потянулся за пальто.

— Идём. Поедем туда ещё раз, конечно, если ты не передумала. Люди ночью говорят правду чаще. Даже мёртвые.